Текст книги "В огне революции: Мария Спиридоновна, Лариса Рейснер"

Союз с большевиками

Первые признаки расхождения взглядов эсеров и большевиков на дальнейшее развитие России появились к началу лета. Эсеры намечали пути социалистических преобразований для подавляющего большинства населения страны. Большевики отвергали любые соглашения со всеми, кто не был согласен с их точкой зрения, в том числе с эсерами, и выступали за осуществление социалистической революции классовым подходом в интересах российского и зарубежного пролетариата.

Тем не менее, Ленин понимал, что в сложившихся условиях только блок с эсерами может принести большевикам победу и большинство в Учредительном собрании. Кроме того, им нужна была какая-нибудь аграрная программа – ведь у РСДРП (б), партии, считавшей себя сугубо пролетарской, собственного аграрного проекта вовсе не было. Яков Свердлов признавал, что большевики „работой среди крестьянства совершенно не занимались“. После неудачных попыток подменить в деревнях идеологию левых эсеров большевистской идеологией Ленин решил принять программу эсеров целиком и представить ее как свою. А тактика эсеров была проста: бить „направо“, кооперироваться „налево“. „Левее“ находились большевики, так что кооперироваться эсеры, особенно левые, могли, прежде всего, с ними. Большевики же шли на блок с левыми эсерами „не ради левых эсеров как таковых, а из-за того влияния, которое имела на крестьян эсеровская аграрная программа“. Впрочем, ленинцы были заинтересованы, главным образом, в переманивании на свою сторону левоэсеровских партийных работников, функционеров-практиков, имевших, в отличие от большевиков, доступ в деревню.

Уже в конце августа Ленин уверял крестьян, что только партия большевиков „может на деле выполнить программу крестьянской бедноты“.

Тем временем складывалась опасная для большевиков ситуация. Ленин и ряд деятелей РСДРП (б) были обвинены в шпионаже в пользу Германии и получении от нее денег. Это не было новостью: еще весной 1917 года в печати поднимался вопрос о необходимости внесения ясности в обстоятельства проезда Ленина и других большевиков через территорию Германии. Зинаида Гиппиус, писательница острого, холодного ума и иронического отношения к людям, в дневнике выражала мнение не только собственное, но и всей передовой интеллигенции: “…Везде разруха, развал, распущенность. „Большевизм“ пришелся по нраву нашей темной, невежественной, развращенной рабством и войной, массе. Главные вожаки большевизма – к России никакого отношения не имеют и о ней меньше всего заботятся. Они ее не знают, – откуда? В громадном большинстве не русские, а русские – давние эмигранты. Но они нащупывают инстинкты, чтобы их использовать в интересах… право не знаю точно, своих или германских, только не в интересах русского народа. Это – наверно. Ленин, Зиновьев, Ганецкий, Троцкий, Стеклов, Каменев – вот псевдонимы вожаков, скрывающие их неблагозвучные фамилии. Против них выдвигается формальное обвинение в связях с германским правительством“.

Справедливости ради следует отметить, что о „коренном русаке“ В.М. Чернове „пламенная Зинаида“ отзывалась не менее резко: „Его в партии терпеть не могли, однако, считали партийным „лидером“, чему я всегда изумлялась: по его „литературе“ – это самоуверенный и самоупоенный тупяк“. Такие высказывания вполне объяснимы: Чернов написал большую разгромную рецензию на роман Зинаиды Гиппиус „Чертова кукла“. Он не поддерживал эстетику Серебряного века, декадентство, упор на чувство, излом. Но и менее пристрастные люди обвиняли Чернова не только в недостаточной компетенции, нерешительности – „неспособный политик, занятый политиканством, который за все время революции не сумел выставить ни одного яркого лозунга“, – но и шпионаже в пользу Германии.

Эсеры и меньшевики образовали умеренно-социалистический блок, выступавший за длительный переходный период от капитализма к социализму. Они были за социальное партнерство между классами, поддерживали Временное правительство и одновременно стремились контролировать его действия, чтобы закрепить революционные завоевания. Эти партии сходились и на идее „революционного оборончества“, продолжения войны при отказе от захватнических целей.

С мая 1917 года начался открытый отход левоориентированных партийцев от основного ядра ПСР к большевикам – дело шло к партийному расколу. Правое крыло представлял, наряду с В.М. Черновым, Николай Дмитриевич Авксентьев (1879–1943), человек незаурядный. Даже злоязычная 3. Гиппиус не нашла на него никакого „компромата": „Культурный… человек, кажется, весьма ничего себе, порядочный“. „Русокудрявый“ русский дворянин, обучавшийся в Московском, Берлинском, Лейпцигском, Галльском университетах, он защитил диссертацию о Ф. Ницше и получил степень доктора философии. В жизни это был премилый и превеселый человек, отличный рассказчик еврейских и армянских анекдотов, исполнитель злободневных куплетов. Легкий характер не мешал ему быть глубоким мыслителем. Авксентьев считал революцию „варварской формой прогресса“ и последовательно выступал за легальные методы политической деятельности и отказ от террора. Он страстно убеждал однопартийцев не поддаваться большевистской пропаганде о необходимости передачи всей полноты власти рабочим и солдатским советам. „При таких методах действия, при такой тактике, какую рекомендуют социал-демократы-большевики, которые говорят о захвате власти Советом, мы стоим перед опасностью того максимализма, той поспешности революционного созидания, которые рискуют изолировать революционную демократию, рискуют отбросить те слои, которые идут вместе с ней, и пробудить контрреволюционное чувство… Когда завоёванная революция недостаточно закреплена, рискованно создавать ту пропасть между отдельными силами, в которой может погибнуть и смысл русской революции“, – объяснял он.

Однако к его доводам не прислушались. На Третьем съезде Партии социал-революционеров, проходившем в конце мая, левое крыло партии, стоявшее на радикальных позициях и насчитывавшее 42 человека, образовало свою фракцию. Спиридонова в ходе партийного съезда вошла в состав Оргбюро и возглавила левых. Левые стали доминировать: в петроградской организации эсеров из 45 тыс. человек за левыми шло примерно 40 тысяч, то есть здесь за ними стояла реальная сила. Еще на Третьем съезде ПСР левые эсеры высказались в целом за программу большевиков. Виктор Чернов обвиняя Спиридонову в позерстве, утверждал, что „рядясь в тогу жертвы“, она является соучастницей большевистских преступлений. Не любившие Марусю „Черновцы“ называли её „кликушей“, зато другие видели в ней „новую, революционную святую“. И все же, несмотря на разногласия, ЦК ПСР, не заинтересованный в партийном расколе, продолжал считать левых эсеров членами единой эсеровской партии.

В этой острой атмосфере особенно ценной была для Маруси почти сестринская поддержка Александры Измайлович.

Маруся выросла в большой семье – у нее было две сестры и брат. Но в отсутствие мемуарной литературы о человеческой судьбе, а не о формировании революционера, сведений о ее родных практически не сохранилось. Приходится довольствоваться теми крохами информации, которые Спиридонова обронила позже, в ее знаменитом открытом письме в секретный отдел НКВД (1937 г.): „Я виделась с двумя сестрами один раз по приезде с каторги в 1917 году, а с третьей тоже один раз в 1929 году. Короткие встречи после 12–24 лет отрыва, конечно, близости не создали. Переписывалась я чрезвычайно формально и редко с одной сестрой (ей 70 лет). Не содержала ни одну. Все старухи, все старше меня очень…Когда я сажусь, ни одна не приезжала ко мне на свидание. Когда меня спросили, хочу ли я отбывать ссылку в Тамбове, я сказала – не хочу“.

Теперь ее семьей стали товарищи по борьбе, соратники по партии.

Понимание и частично разделение своей позиции Мария обрела у видного эсера с десятилетним стажем, выходца из крестьянской среды Ильи Майорова. Он был убежденным сторонником тезиса, что крестьянство должно незамедлительно и „силой вырвать у паразитов нашу матушку-землю“. В июне 1917 года он подписал постановление земельного комитета о распределении между крестьянами помещичьих угодий, скота и инвентаря. В этот период Майоров добивался организации уездных, волостных и сельских Советов и в силу этого активно сотрудничал с большевиками, полагая, что „русская революция совершается не по нормам… гражданского права, а по законам истории“.

Между тем власть Временного правительства слабела с каждым днем. Оно все более теряло свой авторитет и контроль над положением в стране. За сравнительно короткий период, с марта по октябрь 1917 года, сменилось четыре состава Правительства: первый просуществовал около двух месяцев (март-апрель), последующие три (коалиционные, с „министрами-социалистами“) – каждый не более полутора месяцев.

Декреты Временного правительства не полностью исполнялись или вообще игнорировались. На местах царила анархия. Земельный вопрос не решался, заводы оставались в руках буржуазии, сельское хозяйство и промышленность испытывали крайнюю нужду, не хватало топлива для железнодорожного транспорта. Защитников Правительства оставалось все меньше

Двоевластие просуществовало не более четырех месяцев – до начала июля 1917 года, когда в обстановке неудачного наступления русских войск на германском фронте, большевиками была организована июльская политическая демонстрация и предпринята попытка свержения Временного правительства.

Разыграл кровавое дело 4-го июля новый большевик Троцкий[8]8
  Троцкий был очень близок к Ленину в первые годы их участия в социал-демократическом движении, однако примкнул к меньшевикам, и их пути разошлись. В эмиграции они жестоко ссорились, поскольку Троцкий думал о воссоединении, а Ленина волновало в первую очередь поглощение меньшевиков большевиками. Ссорились и из-за денег, которые добывались путем „экспроприаций“. Меньшевики были принципиальными противниками терактов и ограблений и оказались правы, поскольку действия боевых групп выродились в обыкновенный бандитизм. После февральской революции оба лидера возвратились в Россию, и Троцкий стал лидером Межрайонной организации объединенных социал-демократов ("межрайонцев“), выступавших за восстановление единства РСДРП. Он пришёл к большевизму „несколько неожиданно и сразу с блеском“. Впоследствии ему часто ставили в вину его прежнее членство во фракции меньшевиков.


[Закрыть] – и разыграл плохо. Демонстрация была расстреляна, а на большевиков обрушились репрессии… Попытка восстания провалилась. Приходилось даже уверять, что ее вовсе не было, что был, разве что, „смотр сил“. Вожди повторяли это, хотя все знали, что они лгут. Правительство отдало приказ об аресте В.И. Ленина. В эти июльские дни его позиции пошатнулись. Он сбрил усы, надел парик и темные очки, как в 1905 году, перешел на нелегальное положение, а затем уехал в Финляндию.

В это время Ленин уже выделял Спиридонову как возможного союзника, а Троцкий лично отбил у озверевшей толпы эсеровского лидера, министра земледелия Временного правительства В.М. Чернова, хотя тот и выступал как его политический противник. Мария Спиридонова приветствовала неудачное вооруженное выступление большевиков против Временного правительства 3–5 июля и требовала введения в России диктатуры левых партий. Большевик Федор Раскольников вспоминал, как она приветствовала прибывших на помощь восставшим кронштадтских матросов-клёшников.

После июльских событий Временное правительство встряхнулось. Началось разоружение полков, принимавших участие в в событиях 3–5 июля. 12 июля была введена смертная казнь. Наиболее решительные члены Временного правительства настаивали на еще более суровых мерах. Их необходимость была очевидна для большинства здравомыслящих людей. „Саша, – говорила Керенскому Брешко-Брешковская, – арестуй головку большевиков, посади их на баржи и потопи“. Сетовала: „А он (Керенский) хотел все по закону. Разве это было возможно тогда?… Они как звери дикие, как змеи – их можно и должно уничтожить. Страшное это дело, но необходимое и неизбежное“.

18 июля был назначен новый Верховный Главнокомандующий – генерал Лавр Корнилов. Его речь на совещании 3 августа о необходимости наведения твердого порядка была названа Лениным „контрреволюционной и империалистической“. Но наступившим в стране хаосом, развалом армии, импотенцией Правительства и деятельностью Советов было недовольно множество людей, включая тех, кто искренне приветствовал Февраль. Патриотическое желание остановить развал страны, а также убежденность, что в сложившейся ситуации Россию может спасти только сильный лидер „справа“, были не менее распространены, чем леворадикальные взгляды. Предполагалось создание коалиционного правительства, премьером которого намечался Корнилов, его замом Керенский, а министерские портфели должны были получить несовместимые в реальности люди: от Колчака до „отца русского марксизма“ Плеханова и „бабушки русской революции“ эсерки Брешко-Брешковской

В канун выступления Корнилов сформулировал задачу: защитить власть от большевиков и Советов, а при необходимости сделать это даже против воли колеблющегося правительства, поскольку обстановка уже не терпит промедления. 27–31 августа началось „Корниловское выступление“, или, как называли его большевики, „Корниловский мятеж“. Керенскому пришлось согласиться на поддержку Советов и реабилитировать ушедших в подполье после июльских событий большевиков. Их агитаторы умели лучше других разговаривать с солдатом, вот и на этот раз именно они остановили корниловские части. С помощью агитаторов-мусульман отговорили идти на Петроград даже „Дикую дивизию“ генерала Крымова.

Во время корниловского выступления Спиридонова поддерживала большевиков, язвительно критиковала политику ЦК ПСР и публично заявляла, что спасением революции является переход власти к рабочим и крестьянам. Она выступала с резкими нападками на политику Временного правительства и Исполкома Всероссийского Совета крестьянских депутатов, утверждая: „Если крестьянам не передают помещичью землю, то только благодаря продажному президиуму, вошедшему в стачку с продажным Керенским и буржуазией“.

Маруся, маленькая, легкая, хрупкая женщина оказалась одной из самых властных персон в этой огромной стране, маленьким „генералом крестьянской России“. Она выглядела трогательно болезненной и изможденной, рассказывала, что спит лишь два часа в день. К ней постоянно приходили крестьяне, которые ни с кем, кроме нее, не хотели разговаривать. Если она не участвовала в работе съезда, и не принимала крестьянскую делегацию, то находилась в редакции газеты, которая распространялась среди крестьян.

Состоявшееся 27 сентября – 5 октября Всероссийское Демократическое совещание, созванное по решению эсеро-меньшевистских кругов в целях укрепления позиций Временного правительства, привело страну непосредственно к формированию законодательного органа власти – был образован Предпарламент. Таким путем им удалось на время „переиграть“ представителей радикальных революционных течений, создать видимость представительства всех слоев населения и, вместе с тем, оставить за собой контроль за принимаемыми решениями. 21 (7) октября, когда открылось первое заседание Предпарламента (Временного Совета Российской республики), в его пятичленном президиуме было отведено одно место для большевиков, которое, впрочем, так и осталось пустым – большевики отказались его занять, поскольку вожди к этому историческому моменту все еще прятались за границей, и назвали свое отсутствие бойкотом.

Российский Предпарламент оказался нежизнеспособным. Меньшевик Ф.И. Дан писал: “…В результате Демократического Совещания мы получили даже не коалиционное правительство, а какой-то коалиционный недоносок: ни один из сколько-нибудь видных вождей социалистических партий в правительстве не участвовал; но и „министры-капиталисты“ не принадлежали к руководящим буржуазным партиям, а были сплошь „дикими“.

Все старания А. Керенского укрепить своё положение в правительстве и навести порядок в стране, шли прахом. Результатом неудавшегося переворота стало то, что правые силы были уничтожены, а популярность большевиков возросла.

Со времени Февральской революции почти все требования к членству в партии большевиков были устранены, и их ряды буквально раздулись от пылких новобранцев, которые ничего не знали о марксизме и объединялись не более чем стремлением к немедленному началу революционных действий. Более того, из тюрем, ссылки и эмиграции вернулись многие ветераны партии, которые были настроены более радикально, чем большевики, остававшиеся во время войны в Петрограде.

Левые эсеры поддержали ленинцев и в принципе согласились с позицией большевиков о свержении Временного правительства. Накануне октябрьского переворота они вошли в Бюро Военно-Революционного Комитета, где работали, по свидетельству Троцкого, „прекрасно“.

В среде правящей большевистской партии отсутствовали военные специалисты, приходилось использовать левоэсеровские кадры. В тот момент Александра Измаилович принимала непосредственное участие в подготовке вооруженного выступления против Временного правительства. Однако из всех левоэсеровских лидеров оказался наиболее близким к большевикам и наиболее авторитетным для верхушки ленинской партии Михаил Муравьев, который совместно с лидерами большевиков – В. Антоновым-Овсеенко и Н. Подвойским – разработал план восстания.

И вдруг все чуть не сорвалось. Была подготовлена информация в крупные газеты, что большевистское восстание служит немецким целям, и Ленин – германский агент. Эти сведения стали мгновенно распространяться по казармам, производя потрясающее впечатление.

Сталин был отправлен к меньшевику Н.С. Чхеидзе, с требованием солидизироваться и использовать все связи, чтобы прекратить распространение клеветы против Ленина и большевиков. В результате эти материалы напечатала только бульварная газета „Живое слово“. Но и этого было довольно. „Чудовищное, клеветническое сообщение, – возмущались ленинцы, – уже появилось в печати и оказало действие на наиболее отсталые и темные слои народных масс“.

Лев Троцкий понял, что медлить более нельзя. Вооруженное восстание началось в ночь на 24 октября за день открытия II съезда Советов. Правительство сразу же удалось изолировать от верных ему вооруженных частей, были захвачены мосты, телеграф, правительственные учреждения. „Не будь меня в 1917 году в Петербурге, – записывал Лев Троцкий в дневнике, уже находясь в изгнании, – Октябрьская революция произошла бы – при условии наличности и руководства Ленина. Если б в Петербурге не было ни Ленина, ни меня, не было бы и Октябрьской революции: руководство большевистской партии помешало бы ей совершиться. В этом для меня нет ни малейшего сомнения“.

Вопреки всем большевистским теориям, предсказаниям и историческим реляциям, пролетариат сыграл в октябрьских событиях довольно скромную роль. Неизмеримо важнее была роль солдат и матросов. Они твердо знали, чего прежде всего хотят: немедленного окончания войны. А это обещали именно большевики и только они.

В третьем часу дня 25 октября Троцкий от имени ВРК с торжеством объявил о свержении Временного правительства и передаче власти Петроградскому Совету рабочих и солдатских депутатов. Он добавил: „Нам неизвестно ни об единой человеческой жертве“. И это было близко к истине. Октябрьский переворот повлек за собой самые кровавые годы в мировой истории. Но сам по себе день 25 октября действительно был „великим, бескровным": другой такой революции, пожалуй, история не знала. На второй день после захвата власти большевики издали декрет об отмене на фронте смертной казни, однако Л. Троцкий считал иначе: „Нельзя строить армию без репрессий. Нельзя вести массы людей на смерть, не имея в арсенале командования смертной казни“.

26 октября был захвачен Зимний дворец и арестованы члены Временного правительства.

Передав власть Съезду Советов, большевики апеллировали к „источнику“ власти – „народу“, отвергнув диалог с политическими противниками. В конечном итоге это привело к утверждению диктатуры под представительским фасадом советской демократии.

Октябрьский переворот, получивший впоследствии (в 1927 году) официальное название Великой октябрьской Социалистической Революции, имел быстрый успех, благодаря деятельности военных организаций левых эсеров. Эсер В.М. Чернов переворот категорически не принял. Большинство мыслящих людей расценили переворот как катастрофу. Среди них оказалась и „бабушка русской революции“. Понятно, почему ее имя на долгие десятилетия было забыто. Пожилая женщина оказалась в эмиграции – теперь уже без всяких надежд вернуться обратно. Умерла Екатерина Константиновна Брешко-Брешковская своей смертью, 12 сентября 1934 года, в девяносто лет, избегнув мести своих злопамятных врагов.

Спиридонова и Учредительное собрание

Как следующий этап революционных преобразований в стране намечались выборы Всероссийского Учредительного Собрания. Образованные люди страны надеялись, что создан важнейший орган Российской республики, которому теперь предстоит составить основной закон, определить федеративное устройство, структуру законодательной, исполнительной и судебной власти и навсегда установить новую русскую государственность. Интеллигентские слои тогдашнего российского населения: преподаватели вузов, инженеры, предприниматели, офицеры, юристы и особенно партия кадетов стремились перестроить все общественные, государственные устои по образу и подобию западноевропейских.

Ленин считал Учредительное собрание „либеральной затеей“, а большевик М. Володарский прямо заявлял, что „массы в России никогда не страдали парламентским кретинизмом“, и „если массы ошибутся с избирательными бюллетенями, придётся взяться за другое оружие“. Большевики стремились, но не сумели получить контроль над Комиссией по проведению выборов в Учредительное собрание; Комиссия объявила, что считает Октябрьское восстание незаконным и не признаёт власти избранного в ноябре 1917 и созванного в январе 1918 года большевистского Совета народных комиссаров (Совнаркома).

О настроениях, царивших среди крестьян, составлявших большую часть населения России, писала газета „Владимирская жизнь": „Характерно, как осторожно деревня относится к „большевикам“. Несмотря на их удачу на внутреннем фронте русской жизни, на 225 избирателей, подававших записки, только 40 избирателей поверило в государственную мудрость этих злободневных варваров, а 185 отдало голоса за партиям, которым большевизм объявил смертный приговор. Деревня темна, но понимает, на чьей стороне правда“.

Спиридонова была включена в список обязательных кандидатов от ПСР на выборах в Учредительное Собрание и имела очень высокие шансы быть избранной в председатели. Ее поддерживали как однопартийцы, так и большевики. В августе-сентябре она участвовала в работе губернских съездов и конференций ПСР. 16 августа на Петроградском губернском съезде Маруся выступила с речью „О современном моменте“. Она уже успела несколько разочароваться в ленинцах: у них „нет воодушевления, религиозного энтузиазма… всё дышит ненавистью, озлоблением…“. Да, революционного романтизма, безответной преданности делу у большевиков было маловато. Зато откровенное политическое коварство и жестокость присутствовали в полной мере. Ленин рассчитывал вытеснить эсеров и меньшевиков, разъясняя массам их ошибки и „двурушничество“. Этого Спиридонова, привыкшая к борьбе с открытым забралом, не ожидала встретить в собратьях по оружию.

В отличие от колеблющихся мужчин-однопартийцев Маруся предлагала установить в стране единовластие партии эсеров как наиболее многочисленной и влиятельной. Это предложение не нашло поддержки. Эсеровское слабоволие в вопросе о власти не было случайностью, оно имело корни в их теории революции и социализма, которая предусматривала не захват власти, а постепенное, демократическим путем отстранение от нее буржуазных партий.

Но в это время большевики поддерживали кандидатуру Спиридоновой на пост председателя Учредительного Собрания как лидера левого крыла партии эсеров. Была сделана „ставка на имя, на террористическое прошлое, на мученическую судьбу женщины“. Получи она эту должность, тамбовская страдалица стала бы главой великой державы. Однако большинство голосов собрал Виктор Михайлович Чернов.

Не прошла в Учредительное Собрание от Петрограда и Александра Измаилович. Она намечалась членом СНК (наркомом дворцов Республики), но по решению ЦК ПСР была оставлена на партийной работе. Время сентиментальности кончилось, былые страдания обеих женщин ничего не значили перед практическими интересами.

Большевики получили около 25 % вместе с левыми эсерами и буквально оказались бессильны против эсеров, набравших 57 % голосов. Эсеры-черновцы, объединившие национальные ячейки, фактически получили вотум народного доверия на формирование правительства и проведение всех законов.

Отношение к Учредительному Собранию было неоднозначным. Впечатления некоторой части общества выразил А. Блок в своей знаменитой поэме „Двенадцать“ через образ старушки. Все, что происходит, представляется ей, простому человеку, ненужностью, вопиющей непрактичностью:

 
От здания к зданию
Протянут канат.
На канате – плакат:
"Вся власть Учредительному Собранию!“
Старушка убивается – плачет,
Никак не поймет, что значит,
На что такой плакат,
Такой огромный лоскут?
Сколько бы вышло портянок для ребят,
А всякий – раздет, разут…
 

В дискуссиях интеллигентов упрощенно представлялось противостояние партий. Эсеры-черновцы как бы переманивали красногвардейцев и „товарищей“ из гарнизона: „большевики, мол, обещают вам мир, землю и волю, и социалистическое устройство, но все это они вам не дадут, а дадим – мы. У них только обещания, а у нас это же – немедленное и готовое. Мы устроим настоящее социалистическое правительство без малейших буржуев, мы будем бороться со всякими „корниловцами“, мы вам дадим самый мгновенный мир со всей мгновенной „землей“. С большевиками же, товарищи дорогие, и бороться не стоит; просто мы возьмем их под бойкот, в свое время они „лопнут, как мыльный пузырь“.

Однако правые эсеры, точнее ПСР, в 1917 году упустили великолепный шанс, предоставленный им историей, и не сумели воспользоваться своей популярностью, не сравнимой с популярностью ни одной другой партии. Отказ эсеров от немедленной аграрной реформы, по сути – от внедрения собственной программы – погубил их. Этот факт отмечали даже некоторые лидеры большевиков.

Вместе с другими левыми эсерами Спиридонова покинула Учредительное Собрание.

Это поражение не стало для Маруси окончательным. 6 ноября был избран Всероссийский центральный исполнительный комитет (ВЦИК) РСФСР, состоящий из шести большевиков, возглавляемых учеником аптекаря Я.М. Свердловым, и четырех левых эсеров. Эсеровскую часть ВЦИК возглавила М.А. Спиридонова.

Первоначально левые эсеры отказались войти в Советское правительство – Совет народных комиссаров (СНК), требуя учреждения „однородного социалистического правительства“ – из представителей всех социалистических партий и движений. Переговоры о вхождении левых эсеров в состав СНК вела Спиридонова, и в конце 1917 года представители партии все-таки вошли в Совнарком. Прирученная вождем Мария Спиридонова еще не разгадала холодный цинизм Ленина, для которого моральные и этические соображения в политике были „лицемерием“. Она восхищалась „необыкновенным волевым явленьем, огромной политической проницательностью“ вождя. Более прозорливым оказался Максим Горький, который писал в петроградской газете „Новая жизнь“ от 10 ноября 1917 года: „Вообразив себя наполеонами от социализма, ленинцы рвут и мечут, довершая разрушение России, – русский народ заплатит за это озерами крови. Сам Ленин, конечно, человек исключительной силы, человек талантливый; он обладает всеми свойствами „вождя“, а также и необходимым для этой роли отсутствием морали и чисто барским, безжалостным отношением к жизни народных масс… Рабочий класс для Ленина то, что для металлиста руда. Возможно ли при всех данных условиях отлить из этой руды социалистическое государство? По-видимому, невозможно; однако – отчего не попробовать?.. Он работает как химик в лаборатории, с тою разницей, что химик пользуется мертвой материей, а Ленин работает над живым материалом“.

Маруся пыталась совместить левоэсеровскую идеологию с большевистской: „Пусть знает русский крестьянин, что, не связав себя с русским рабочим, не связав себя с рабочим и крестьянином Франции, Англии, Австралии и Германии и всех остальных стран мира, он не добьётся не только свободы и равенства, но даже того клочка земли, который так жизненно ему необходим“, – убеждала она делегатов на совместном заседании ВЦИК Петроградского Совета и Чрезвычайного Всероссийского съезда Советов крестьянских депутатов.

27 октября (9 ноября) 1917 года IV Съезд партии социал-революционеров и ЦК ПСР, большинство в котором принадлежало правым и центру, осудил политику левых эсеров и принял постановление об исключении из партии „всех принявших участие в большевистской авантюре и не ушедших со съезда Советов“. Однако неправильно называть черновцев „правыми“ эсерами по советской традиции: ни сами эсеры, ни изгнанники в эмиграции их так никогда не называли.

Эсеровский состав Учредительного собрания поставил под угрозу курс большевиков на радикальные преобразования. Кроме того, эсеры являлись сторонниками продолжения „войны до победного конца“ ("революционное оборончество“), что склонило коалицию большевиков и левых эсеров разогнать собрание как „контрреволюционное“.

Накануне открытия Ленин приказал председателю Центробалта Павлу Дыбенко вызвать из Кронштадта моряков для его разгона.

Сначала красные матросы под командованием Н.А. Ховрина и А.Г. Железнякова разгоняли на питерских улицах демонстрацию в защиту Собрания. Анархист Железняков расставил перед дворцом пулеметы, а внутри – вооруженные посты. Секретарь Учредительного собрания видный публицист, эсер М.В. Вишняк (1883–1976) вспоминал: „Большевики всячески „срывали“ Чернова, заглушали его речь свистом, оскорбительным улюлюканьем и угрожающими выкриками… С секретарского кресла, лицом к залу, можно было видеть, как вооруженные люди… „для развлечения“ вскидывали винтовку и брали „на мушку“ кого-нибудь из находящихся на трибуне“. Матросы заняли места для публики в зале заседаний и тоже заглушали ораторов криками. Несмотря на это, собрание во главе с опытным оратором Виктором Черновым перешло к обсуждению будущего государственного устройства России и отказалось принять предложенные большевиками документы, в том числе „Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа“, фактически утверждавшую диктатуру ленинской партии. Депутаты продолжали спорить и принимать решения – о провозглашении Российской федеративной демократической республики, о земле, о мире. В конце концов Дыбенко вызвал Железнякова и велел ему любым способом прекратить „эту говорильню“. Бравый моряк в 4.20 утра вошел в зал и заявил: „Я прошу прекратить заседание, поскольку караул устал!“ И в советское время исчерпывающей фразой об упразднении законно и демократично избранного органа власти – Учредительного собрания – стали слова матроса Железняка: „Караул устал“.

При попустительстве левых эсеров Ленин штыками революционных солдат разогнал неподвластную ему „Учредилку“, при этом многие погибли. 29 января 1918 года участники мирной манифестации в поддержку Учредительного собрания были расстреляны из пулеметов. Демонстранты, помнившие „Кровавое воскресенье“ 9 января 1905 года, утверждали, что такой жестокой расправы и дикости, какие творили красногвардейцы и матросы, не было даже тогда. М. Горький писал: „Расстреливали рабочих Петрограда, безоружных. Расстреливали без предупреждения о том, что будут стрелять, расстреливали из засад, сквозь щели заборов, трусливо, как настоящие убийцы…“.