Текст книги "Лягушачий король"

– Хотела, – кивнула Ева, глядя на него ясными глазами. – Воровать плохо.

Потом, конечно, я провела воспитательную работу. Рассказала о границах, в которых можно защищать свои вещи. Но, боюсь, дочь все время чувствовала мое молчаливое одобрение.

Ева, приручившая змея!

Однако нужно было придумать, куда спрятать тетради Ежовой – и побыстрее, пока кто-нибудь не спросил, отчего у меня топорщится футболка. В ворота въехала машина мужа. Я пошла навстречу Илье, и одновременно с противоположной стороны к нему устремился Виктор Петрович.

– Как съездил, Илюша? – заискивающе спросил он, заглядывая снизу вверх в лицо сына, когда тот вышел из машины. – Все купил?

– Ага. – Илья открыл багажник. – Осторожно, пап!

– Ничего, ничего… Давай помогу тебе. Что взять-то? Капусту привез! Молодец, это ты хорошо придумал, я как раз по голубцам соскучился, а мамочка такие голубцы готовит… Да что я тебе… ты и сам знаешь… Как тебе голубцы-то ее, а? Ни у кого, поди, таких вкусных не ел!

Виктор Петрович засуетился возле пакетов с продуктами. Он был жалок, как побитая собака. Илья, полуобняв отца за плечи и ласково приговаривая, что ему нужно себя беречь, отвел его к скамейке. Тот выдержал там всего минуту и снова принялся ходить за Ильей.

Я вмешалась:

– Отнесу мороженое, пока не растаяло.

С этими словами я сунула тетради под коврик на дне багажника. От мужа и свекра меня закрывал корпус машины.

Пусть пока хранятся здесь. Тайникам в доме я не доверяю.

Когда я уходила, Виктор Петрович твердил Илье, что тот замечательные яблоки купил, просто отборные, посмотри, Илюша, до чего красные – чисто пожарная машина!

Так лепечут с трехлетними малышами, а не с тридцатилетними мужчинами.

Виктор Петрович начинает остро любить своего сына только в минуты неуверенности. Он до сих пор слаб физически, да и потрясение сыграло свою роль.

И, как всегда, чем беспомощнее он себя чувствует, тем громче он требует любви. Если напомнить ему о том, как он заявил сыну, что тот делал из мухи слона, принимая близко к сердцу школьную травлю, – действительно жестокую, уж я-то знаю об этом, – Виктор Петрович чрезвычайно изумится. Его глаза увлажнятся, губы задрожат. «Что ты такое говоришь, Таня! Как тебе не стыдно… поклеп… зачем… Разве ты от нас что-нибудь плохое видела? Неблагодарная ты женщина, Таня!»

И стариковская слеза поползет по одутловатой щеке. В такую минуту легко забыть, что ему всего пятьдесят восемь лет, что он бодрый здоровый мужчина.

Прилив слюнявой нежности к сыну пройдет очень скоро. Едва Виктор Петрович почувствует себя на коне, к нему вернутся грубость и бессердечие.

Но пока Илья радуется этим крохам. Думает, что, устрашенный смертью соседки, папа позволил себе быть самим собой.

Он ошибается. Откровенен его отец был именно тогда, за столом. Вот когда Илья имел дело с ним настоящим! И еще – двадцатью с лишним годами ранее, когда тот приказал избитому сыну, пришедшему к нему за помощью, разбираться со своими обидчиками самому, а не распускать нюни.

– Яблочки… яблочки-то какие… – бормочет за моей спиной Виктор Петрович. – Красные, как мак!

Когда я раскладывала мороженое, в кухню вбежали Ева и Антон.

– Пломбир! – объявила я. – Тихо, тихо, не толкаться!

Пользуясь отсутствием бабушки, Ева залезла на табуретку с ногами. Антоша самозабвенно слизывал со своего пломбира шапочку. Этот ребенок так аккуратно и медленно ест, словно медитирует. Ева, хрустя, отгрызала кусочки от вафельного стаканчика.

– Ева! Не кроши.

– Ма, а где зеленая фигня из морозилки?

– Ты о чем?

– Ну, зеленый такой пакет. Плоский. С какой-то травой внутри.

– М-м-м… по-моему, ты что-то путаешь. Я не видела у бабушки ничего подобного.

Но Ева уперлась:

– Вот здесь, в ящике с мороженым! Стоял у дальней стенки!

– Я тоже его видел, – подал голос мой сын, не отрывая зачарованного взгляда от жирной белой капли, которая ползла по стаканчику вниз.

Я внимательно посмотрела сначала на Еву, потом на Антона.

– Покажите мне, где он был.

Оба, не сговариваясь, показали на ящик, куда я только что выкладывала стаканчики в упаковке.

– Это, наверное, был аккумулятор холода, – не совсем уверенно сказала я.

– Аккумуляторы – синие, – с чувством глубокого превосходства сообщила Ева. – И лежат внизу. А тот был зеленый. Не знаю, кто его съел! Может, выкинули?

Я выдвинула нижний ящик морозилки, чтобы убедиться, что аккумуляторы холода и впрямь синие.

В огромном холодильнике моей свекрови все всегда хранится на своих местах. Есть раз и навсегда заведенный отсек для замороженного мяса, есть ящик для рыбы и отдельный угол для пельменей. А мороженое мы складываем на узкую полку, прикрытую вечно выпадающей дверцей.

Ни Ульяна, ни Варя с Кристиной не могли положить сюда ничего другого.

– Как выглядел этот зеленый пакет?

Ева нахмурилась.

– Такой плоский, не очень большой… – Она очертила в воздухе что-то похожее на тетрадку. – С зеленой гадостью внутри. Как гусеницы давленые!

– Зеленая масса?

– Да, точно, масса, – облегченно подтвердила она.

– Ты не видела, кто его забрал?

Ева отрицательно помотала головой.

– Антон, а ты?

– А? Чего?

– Ты видел, кто взял зеленый пакет из морозилки?

– Не-е-е! – протянул он и слизнул каплю.

Я внимательно осмотрела ящики. Оставалась вероятность, что загадочный зеленый пакет с «давлеными гусеницами» переместили в более подходящее место. Но в морозилке не нашлось ничего похожего.

Пакет был, а теперь он исчез.

– Ева, когда ты его видела?

Дочь покраснела. С трудом я добилась от нее внятного ответа, пообещав предварительно, что не стану ругать. Оказалось, они тайком таскали мороженое. В последний раз это было…

– …перед тем днем, когда дедушка отравился!

– …нет, перед тем днем, когда Люся купалась в компоте, – хихикнул Антон.

– Это был один и тот же день, – сказала я, думая о своем. – А до этого? Сколько времени пакет провел в морозилке? Признавайтесь! Не сомневаюсь, вам это известно. Вы постоянно лазили за мороженым! Его должно было хватить, по моим подсчетам, еще на месяц, а морозилка утром была пуста.

Они засопели, милые мои воришки. Затем пошептались, отойдя в угол и опасливо поглядывая на меня. И, наконец, объявили, что пакет провел в морозилке два дня. Или три. Но, скорее всего, все-таки два.

Эти хитрецы отлично понимали, что косвенным образом вынуждены свидетельствовать против себя. Каждые два дня утаскивать по пломбиру им, разумеется, запрещалось. Но по моей интонации они догадались, что дело серьезное, и заключили – справедливо, – что когда я узнаю правду, мне будет не до нравоучений.

– Мам, а что было в пакете, что? – зашептала мне на ухо Ева.

– Не знаю, улиточка. В том-то и дело.

Дети убежали играть. Я побродила по дому, пытаясь найти какой-то угол, куда можно было бы приткнуться и спокойно поразмышлять.

Но в саду был свекор, дома – Ульяна и ее дочери. Мне не хотелось видеть сейчас даже Илью. В конце концов я сообразила: мансарда!

Здесь пусто и пыльно. Вдоль наклонных стен высятся коробки, не разобранные с давних пор.

Я легла на пыльный пол, закинула руки за голову и стала рассматривать узкие, как лапша, золотистые доски.

Теперь я знаю, как погибла наша соседка.

«Ошиблась!» «Перепутала травы!»

Чепуха!

Ежова ничего не перепутала бы; она была исключительно внимательна и скрупулезна. Пятьдесят семь лет. Никаких проблем с памятью. Отличная концентрация. Аккуратность во всем, что касается ее растений, – достаточно вспомнить домашние справочники-тетради и тот порядок, в каком содержалось все, относящееся к ее хобби.

– Кто-то отправился в лес и собрал там листья и семена болиголова, – тихо сказала я, глядя в потолок. Два вытянутых темных спила сучков надо мной напоминали вытаращенные глаза домового. – Этот человек был вхож в дом Ежовой. Он знал, как она хранит зелень. Он нарезал болиголов и положил его в пакет, а пакет спрятал в морозилке.

«Глаза», казалось, потемнели от удивления.

Затем он пришел к Галине. Ключом мог воспользоваться любой. Если она была дома, он придумал предлог, чтобы выпроводить ее на несколько минут. Пока ее не было, подменил одну из заготовок в морозилке на свою и приклеил сверху стикер, подписанный ее рукой.

Все остальное было вопросом времени. Быть может, болиголов и теряет свои ядовитые свойства от длительного хранения, но выяснить этого несчастной Ежовой не пришлось. От того момента, когда болиголов заморозили, до его попадания в пирог прошло не больше трех дней.

«Накануне».

– Накануне, – шепнула я домовому. – Пакет исчез из нашей морозилки накануне ее смерти, в субботу. Она использовала его на следующий день. Половиной пирога Галя поделилась с нами, а половину съела сама.

«Почему она не почувствовала запах болиголова?» – с сомнением спросил домовой.

– Если бы мне нужно было отравить Ежову, – медленно начала я, – подменная смесь состояла бы не из чистого болиголова, а из смеси. Немножко кервеля, немножко базилика. Так делала и сама Галина. Их сильный аромат перебил бы слабый запах болиголова.

«А семена?»

– Должно быть, она решила, что это семена укропа. На рисунках в ее тетради они очень похожи.

«Отравитель живет в доме моих свекра и свекрови».

У меня язык не поворачивался произнести это вслух.

В доме, где я провожу с детьми выходные или отпуск моего мужа, как сейчас.

Я с трудом подавила порыв кинуться вниз, схватить Антона и Еву в охапку, затолкать в машину и увезти. «Тихо, тихо! – сказала я себе. – Спокойно! Они никому не расскажут о пакете. Я их предупредила. Никто не узнает, что они видели заготовку, которую сделал убийца».

Убийца.

Вот мы и дошли до самого главного.

Домовой выжидательно смотрел на меня.

– На первый взгляд все указывает на то, что это Люся, – шепнула я. – Ведь именно она испортила ужин. Люся в хорошие дни ходит на прогулки одна. У нее была возможность нарвать отраву. И она приятельствовала с Ежовой, так что попасть к той в кухню и подменить пакет не составило бы для нее труда.

Да, но зачем?

А главное, Люся спокойно наблюдала, как ее родной племянник ест пирог.

Знай она, что содержится в начинке, разве не вмешалась бы?

Мне вспомнился дикий крик Ульяны: «Что ты жуешь?!» Ее налитое кровью лицо, когда она поняла, что муж подобрал кусок прямо с пола.

Тогда я решила, что она испугалась из-за осколков, которые могли оказаться в пироге.

А если нет?

Домовой молча таращился на меня.

– Кто мог нарвать ядовитую траву и спрятать в морозилке? – тихо спросила я.

«Любой».

Да, это правда. На кухне хозяйничает Ульяна, но изредка готовит и Варвара, и даже Кристина, когда насмотрится каких-нибудь инста-гуру кулинарии. Люся крайне редко стряпает сама – ей трудно подолгу стоять возле плиты – и к тому же мало ест, но ничего не мешало ни ей, ни Виктору Петровичу воспользоваться морозилкой.

И, конечно, моему мужу.

Здесь я твердо сказала себе: «Стоп». Илья вне подозрений. Я знаю его одиннадцать лет. Он добрый порядочный человек. Его невозможно представить в роли отравителя, я не буду даже пытаться. Никаких умозрительных «а если», никаких теоретических «а вдруг». К черту! Все это дрянные измышления.

На лестнице послышался шорох.

Я перекатилась к стене и затаилась за коробками. Спустя минуту подползла к люку и заглянула вниз.

Никого. Мне послышалось.

«А прятаться-то зачем?» – недовольно проворчал домовой.

С одной стороны, он прав: я не совершаю ничего противозаконного. Но попробуй объясни Харламовым, почему среди бела дня их невестка валяется в мансарде и пялится в потолок. Это подозрительно! Нормальные люди так себя не ведут!

Меньше вопросов – больше свободы действий для маневра.

Неожиданно мне вспомнилось, что в субботу, кроме нас, здесь был и Богун. Соседка знала его как жениха Варвары. Он мог бы зайти под каким-нибудь предлогом…

Но зачем, зачем?

«А зачем это Харламовым?» – пискнул домовой.

И если это кто-то из них, отчего отравитель спокойно наблюдал, как Виктор Петрович ест пирог? Этот вопрос не давал мне покоя.

Где-то в моих рассуждениях ошибка.

Можно было бы выкинуть все случившееся из головы. Я не собиралась делиться тем, что узнала, с полицией. Обвинить в убийстве семью собственного мужа… Хм-хм, заманчиво! Но нет. Я далека от любых идей вроде восстановления справедливости или отмщения за смерть невинного. Невинные умирают. Их убийцы живут долго и счастливо. Это неправильно. Но я не тот человек, который будет вмешиваться в ход событий, будь он хоть трижды порочен.

Однако если мои дети и муж находятся под одной крышей с убийцей… Я должна это прекратить.

Глава 7
Сергей Бабкин

Сергею пришлось влезть в костюм. Костюмов и себя в них он терпеть не мог, но выбора не было: предстоящее дело требовало конкретного образа. Он потоптался перед зеркалом, мрачно разглядывая отражение.

– Я похож на телохранителя мафиози!

– Ты похож на того, кто собирается убить и телохранителя, и мафиози, – сказала Маша.

– Не таких комплиментов ожидал я от любимой жены, – с горечью упрекнул ее Бабкин.

Любимая жена поцеловала его, застегнула ошейник на собаке и сообщила, что они убежали гулять, счастливо, пиши, и смотри, осторожнее там!

– Где – там? – крикнул Бабкин ей вслед.

– В метро-о-о! – донеслось уже от лифта.

Бабкин выругался под нос, вспомнив, что его ждет, и выложил ненужные ключи от машины.

Фирма «Агро-свет», в которой Григорий Богун проработал почти два года, имела целых пять подразделений, базировавшихся в разных районах Москвы, но транспортный отдел с прилепившейся к нему бухгалтерией располагался на Бауманской, в двух шагах от метро. Секретарь, сердечная пожилая женщина, с которой Бабкин говорил накануне по телефону, назначила ему встречу на двенадцать тридцать. Сергей сомневался, что в это время там отыщется свободная парковка.

В половине двенадцатого Бабкин в своем костюме, чувствуя себя разряженным, как обезьяна, спустился в метро.

Он не любил общественный транспорт. Во-первых, из-за своих габаритов. Те, кто проектировал высоту поручней и ширину сидений, в своих расчетах не учитывали людей, подобных Сергею.

Во-вторых, из-за толпы.

В отличие от Макара Илюшина, нырявшего в людской поток с той же легкостью, с какой плотвичка вливается в серебристый косяк, Бабкин вечно ощущал себя тем, кто идет поперек и против шерсти. В него то и дело врезались. Его пугались, особенно немолодые женщины, обвешанные тяжелыми сумками. В его памяти был свеж случай, когда одна такая горемыка, вынесенная прямо на него из вагона потоком пассажиров, взвизгнула, шарахнулась и вдруг истово перекрестилась. Задевать всерьез это его не могло. Но было неприятно.

Илюшин, двигаясь в толпе, ухитрялся волшебным образом ни к кому не прикасаться, будто защищенный невидимым тонким скафандром. Бабкина же облепляли со всех сторон, словно крабы – выброшенную на берег тушу дохлого морского льва.

… На Бауманской он привычно поймал на себе взгляды двоих полицейских. Однако костюм сыграл свою роль – эти взгляды на нем не задержались.

«Хе-хе!» – сказал он про себя. Вот она, правильная самопрезентация.

Оставалось надеяться, что в «Агро-свете» она ему тоже поможет.

Он миновал охранника на проходной, показав документы, и оказался во внутреннем дворе длинного четырехэтажного здания. Из распахнутого окна на втором этаже доносился звучный женский голос:

– Звони ему прямо сейчас, он все подпишет!.. Звони, Марина!.. Что? Я тебя умоляю! Он послушный, как дохлый зайчик!

На широком крыльце под навесом несколько женщин с загорелыми лицами курили, красиво выпуская дым. Все они были в джинсах одинакового фасона. Бабкин заподозрил, что какой-нибудь коммивояжер, просочившийся в «Агро-свет», сделал хорошую выручку на продаже лежалого товара.

Он прошел мимо них, постаравшись придать лицу приветливое выражение. Совершенно некстати вспомнился Илюшин, однажды заметивший, что с этой ухмылочкой Сергей напоминает акулу в отпуске на Красном море.

Женщины повернулись вслед Бабкину, как подсолнухи. Почувствовав себя неловко, он ускорил шаг, однако успел заметить, что в глубине двора есть подобие беседки, над которым рукописный плакат извещал: МЕСТО ДЛЯ КУРЕНИЯ. Под обшарпанной крышей в клубах дыма топтались четверо мужчин. Пятый, сунув руки в карманы, стоял неподалеку от них, запрокинув голову и глядя в небо с тем одухотворенным выражением лица, какое бывает только у алкоголиков в завязке.

«Ага, – сказал себе Бабкин. – Вот здесь, значит, как устроено. Брезгуют товарищи женщины курить рядом с водилами. Бухгалтерия, поди: белая кость, голубая кровь».

За дверью обнаружился еще один охранный пункт. Пока Бабкин рассматривал метлахскую плитку, охранник изучил его паспорт, затем позвонил и коротко сообщил:

– К вам тут прибыли. Третий этаж, второй кабинет слева от лестницы. – Последнее относилось уже к Сергею.

– Что ты вьешься, дохлый зайчик, над моею головой, – тихо напевал Бабкин себе под нос, поднимаясь по выщербленной лестнице. – Ты добычи не дождешься, дохлый зайчик, я не твой…

В двенадцать двадцать он вошел в кабинет секретаря.

Женщина, с которой он накануне договаривался о встрече, приняла его радушно. «Хочу поговорить об одном из ваших бывших сотрудников», – сказал по телефону Сергей, постаравшись, чтоб звучало веско, но непонятно.

Кристина запретила ему упоминать ее сестру. «Григорию донесут, он расскажет Варьке… Ты представляешь, что тогда начнется? Меня сожрут!»

Сергею пришлось идти другим путем. Для этого и потребовался костюм.

– Олег Владимирович сейчас освободится, – сказала секретарь. – Присаживайтесь, подождите.

Олег Владимирович возглавлял транспортный отдел. Бабкину не нужен был руководитель такого ранга, но выполнить задачу, игнорируя начальство, было невозможно.

Четверть часа он провел на пухлом, как свежевыпеченный хлеб, диване. Секретарь безостановочно разговаривала по телефону, и он начал подозревать, что о нем забыли. Однако через пятнадцать минут дверь распахнулась, и на пороге возник лысый мужчина в мятом пиджаке.

– Это ко мне? – спросил он у секретаря, игнорируя собственно визитера. – Проходите.

Легенду Сергей заготовил заранее. Он представился главой службы безопасности несуществующей инкассаторской компании.

– Фирма мы молодая, – веско сказал Бабкин, – развиваемся, стараемся. Но, понимаете, перестраховываемся на каждом шагу. Дело серьезное, что тут говорить. Представляете, какие деньги возят! Нельзя ошибиться в человеке.

Начальник понимающе кивнул.

– Всех сотрудников досконально проверяем.

Он говорил неторопливо, скупо и, как он надеялся, убедительно.

– Один ваш водитель подал заявление о приеме на работу к нам. Бывший, конечно. Мы людей не переманиваем.

– Фамилия? – тут же спросил круглоголовый.

– Богун. Григорий Богун.

– Припоминаю…

– Почти два года у вас работал, уволился три месяца назад.

Сергей сделал паузу. Все, что от него требовалось, он сказал.

Лысый поднял телефонную трубку.

– Оленька, Кудасова мне найди, пожалуйста.

Бабкин не успел даже отказаться от кофе, как оплывший Кудасов нарисовался в дверях.

– Тут у нас товарищ собирает информацию, – туманно выразился начальник. – Поручаю его тебе. Отведи его к водителям, что ли… Вам же это требуется?

– Если состав не обновился полностью за эти три месяца, – кивнул Бабкин. – Спасибо. С кем еще мог общаться Богун?

Кудасов встрепенулся.

– Богун? Помню его. А что, что такое?

– Он к нам на работу устраивается. Хотим все проверить. Будем очень признательны за помощь. – В последний момент он усилил краткое объяснение ударным аккордом, использовав множественное число.

Судя по боязливому уважению, мелькнувшему в глазах Кудасова, тот решил, что Бабкин явился к ним прямиком из органов. Сергей не стал упоминать о выдуманной инкассаторской конторе.

– Передаю товарища… э-э-э…

– …Сергея, – подсказал Бабкин.

– …Сергея в твои заботливые руки, Игорь.

Бабкин понял, что аудиенция окончена. «Деловой человек, – восхитился он, – десять минут – и сбагрил меня помощнику!»

Впрочем, его это полностью устраивало.

В коридоре он спросил, знает ли его проводник, кто в «Агро-свете» составлял круг общения Богуна.

– Водители, доктор… А, ну бухгалтерия, само собой.

– Богун ездил с одним и тем же напарником, или они чередуются?

Кудасов почесал нос.

– По правде говоря, мы в основном одного водителя заряжаем на рейс. Сейчас нет необходимости ездить по двое.

«Опять же, экономия», – подхватил про себя Бабкин, но вслух ничего не сказал, только кивнул.

– К кому вас первым делом отвести? – спросил Кудасов.

– Давайте начнем с бухгалтерии, – решил Сергей. – Люди, которые знали Богуна, еще работают?

– У нас текучка минимальная, – с гордостью ответил Кудасов.

Однако так живо начавшийся процесс застопорился, когда Сергея привели в бухгалтерию.

Он оказался в комнате, полной тех самых женщин, которые курили на крыльце. Бабкину они обрадовались, а узнав, кто он и что ему требуется, оживились еще сильнее. Двадцать минут спустя он напоминал сам себе персонажа мультфильма «В синем море, в белой пене» и догадывался, кто из присутствующих здесь дам будет исполнять «Оставайся, мальчик, с нами, будешь нашим королем».

При этом информации о Богуне он не получил. «Парень как парень», – вот все, что удалось выжать Сергею.

С трудом сбежав из кабинета, Бабкин выволок за собой Кудасова, который неуклюже пытался флиртовать с самой молоденькой сотрудницей, молчаливой темноволосой девушкой, и потребовал, чтобы его отвели в медкабинет.

При слове «медкабинет» приободрившийся было Кудасов сник. Причина стала ясна Сергею, когда он увидел врача. Коротко стриженная женщина в больших черепаховых очках разговаривала с Кудасовым насмешливо и высокомерно. Скомканно отчитавшись о цели визита, заместитель сбежал, крикнув напоследок что-то неразборчивое: то ли что он вернется за Бабкиным с подмогой, то ли что ему предстоит держаться до последнего и умереть героем.

– Ну, что у вас? – резко спросила Бабкина врач. – Излагайте без задержек, будьте любезны. У меня скоро перерыв.

Сергей узнал голос, который убеждал Марину обращаться к дохлому зайчику.

Он представился и объяснил, что его привело в «Агро-свет».

– Ну а я-то чем могу помочь? – удивилась женщина. – Если вы от меня отчета медицинского желаете, об этом и речи быть не может.

Она сняла огромные очки и посмотрела на сыщика.

Радужка у нее оказалась редкого оттенка: зеленого, как водоросли. Он догадывался, что в этой конторе ее считают настоящей грымзой, но ему такие резкие крутые тетки скорее нравились.

– Никаких отчетов, – заверил Сергей. – Меня интересуют исключительно ваши личные впечатления о Григории.

– Опять же, не понимаю…

– У вас есть водители, которые пытались вас убедить, чтобы вы их выпустили на смену, несмотря на похмелье, например, или повышенное давление? – напрямик спросил он. – Кто-то деньги предлагает. Кто-то строит из себя обольстителя…

Врач усмехнулась. Сергей увидел на столе пыльный бейдж с напечатанным «Ирина Михайловна».

– …мужчины ведут себя по-разному, если им что-то от вас нужно, – продолжал он. – Вы человек наблюдательный, наверняка помните, чем отличался Богун…

– Давайте-ка без комплиментов, – оборвала его врач. – Знать о моей наблюдательности вы не можете.

– А я и не знаю, – с обезоруживающей прямотой признался Сергей. – Мне начальство вас так отрекомендовало. Ирина Михайловна, говорят, отличается редкой наблюдательностью, она та, кто вам нужен.

– Какое начальство?

– Олег Владимирович.

В зеленых глазах блеснуло удовлетворение. Бабкин похвалил себя за грамотное вранье.

«Будь на моем месте Илюшин, ему и врать бы не пришлось. Обаял бы тетку за милую душу. А нам, людям без харизмы, что прикажете делать? Вранье, шантаж, угрозы и подкуп – вот наш путь».

– Приятно слышать от руководства в свой адрес такие слова, – смягчилась Ирина Михайловна. – Хотя я предпочла бы узнать об этом лично. Но это не к вам претензия, боже упаси. Богун, Богун… – Она задумалась. – Помню его. Мне, в общем-то, сказать о нем нечего…

Разочарование на лице Бабкина было таким выразительным, что она засмеялась.

– Слушайте, ну какая может быть личная характеристика от врача, который проводит медосмотр? Он за мной не ухлестывал. Вел себя прилично. Не матерился. Что еще? Не курил… Хотя постойте-ка, Богун как раз курил, и помногу.

Бабкин отметил про себя, что о курении Григория слышит впервые.

– …предупреждала его, что нужно завязывать, – продолжала Ирина Михайловна. – У нас два сотрудника на предрейсовых осмотрах, я и Голикова, она медработник со средним образованием, но прошла специальное обучение… У «Агро-света», собственно, и лицензия есть своя, а то ведь многие, знаете, просто заключают договор с медицинским учреждением на обслуживание. Это совершенно другой уровень! Неизвестно, какого специалиста пришлют. А самое главное, они же меняются постоянно! Мы-то своих водителей видим, знаем, на что обратить внимание, у кого какие слабые места… А когда у клиники такая текучка кадров, что новый терапевт каждые полгода, – ну помилуйте, о каком знании пациентов тут можно говорить?

Бабкин понял очень немногое из сказанного, но послушно кивал. Свидетеля, начавшего говорить, легче вывести на искомую тему, чем свидетеля молчащего.

– …так я о чем? – нахмурилась Ирина Михайловна. – А! Предрейсовый осмотр. Я как раз была в отпуске, и когда вернулась, Света сказала, что отправляла Богуна на флюорографию. Все из-за курения.

– Света – это Голикова?

– Да. Она сейчас в декрете. Но вам, наверное, нет разницы, курит водитель или нет…

– Нам все важно, – не покривив душой, заверил Бабкин. – Любая деталь может оказаться очень полезной.

– Например? – заинтересовалась врач.

– Например, слабый мочевой пузырь. Кажется, ерунда, а на самом деле мы отсеиваем таких сотрудников. Потому что если ему раз в два часа, извините, приспичило, у него внимание рассеивается, концентрация падает. И в телохранители, кстати, подобные субъекты не годятся. Что еще… – Он задумался. – Ну, вот если бы вы сказали, что Богун при вас матерился, вход к нам ему был бы закрыт.

– Ваше начальство таких строгих правил? – усмехнулась врач.

– Начальству моему все равно, – махнул рукой Бабкин. – А вот я бы такого сотрудника не допустил. Если он при женщине, да к тому же проводящей осмотр, не может или не считает нужным сдерживаться, это говорит о слабом самоконтроле. Или представьте: водитель сидит у вас в кабинете и ковыряет в носу без всякого стеснения. Что вы скажете?

Ирина Михайловна пожала плечами.

– Я скажу, что он свинья и пошел вон, пока не научится приличиям.

– А мы перестраховываемся и считаем, что у него расторможенность в полный рост. Не контролирует себя, не может остановить навязчивых действий. Почесывание, ковыряние, подергивание ногой… Понимаете теперь, почему я говорю, что любые детали важны?

Ирина Михайловна покрутила в пальцах дужку очков.

– Я вас, кажется, поняла, – медленно проговорила она.

И задумалась. Бабкин понимал, что его взвешивают, и главная задача сейчас – не испортить впечатления.

– Ваш Богун мне не нравился, – вдруг сказала врач.

– Так… – осторожно начал Сергей после паузы. – Интуиция? Или были причины?

– Он подкатывал к Инночке Даладзе. Они даже встречались. Ну, это мои предположения, – спохватилась она. – Возможно, я ошибаюсь, но мне казалось, что они пара, только не афишируют это среди коллег. В женском коллективе легко стать мишенью шуток, а Инночка – нежная девушка, чувствительная…

– В женском коллективе?

– Бухгалтерия, – пояснила Ирина Михайловна.

Ему вспомнилась молоденькая сотрудница, возле которой гарцевал Кудасов.

– Богун за ней ухаживал. – Врач повертела в пальцах очки. – Как говорил мой дедушка, волочился. А бабушка сказала бы «женихался», и у меня было именно такое чувство, что он начал осаду с далеко идущими намерениями, если вы понимаете, что я хочу сказать. У Инны своя квартира, машина… Выгодная партия для провинциального парня без кола и двора. А главное – она хорошая культурная девушка. Я их как-то встретила в «Современнике». Не подошла, конечно, и сделала вид, что не заметила их… Но по реакции Инны на следующий день было ясно, что она все поняла. Она смущалась. Конечно, я никому ничего не стала рассказывать. Это вообще меня не касается.

– А когда Богун перестал ухаживать за Инной?

– В один прекрасный день он резко оборвал свои поползновения. Я видела, что Инна ходит заплаканная, и кто-то говорил, что она появлялась в «Ленинграде»…

– Простите?

– У нас так называют комнату, где собираются водители. На первом этаже, напротив учебных классов. Там постоянно сквозило из щелей под окнами, а потом плесень полезла по стенам. Поэтому – Ленинград.

Бабкин гыгыкнул, не удержавшись.

– По умолчанию эта комната считается чисто мужской. Инна зашла туда, чтобы вызвать на разговор Григория, а это, знаете, о многом говорит! Плевать на условности не в ее духе. Должно быть, девушка была поражена тем, как он ее бросил. Но это все только мои догадки, – спохватилась она.

– Как давно это было?

– М-м-м… Месяца за два до его ухода. Он уволился в начале лета, значит, где-то в апреле.

Именно в апреле Варвара Харламова пробила колесо, выезжая с парковки, и обходительный молодой человек предложил ей помощь.

«Поменял, значит, Гриша невест на переправе».

С одной стороны, не было ничего удивительного в том, что, встретив другую девушку, хороший парень Гриша Богун не стал держать свою прежнюю подругу в качестве запасного аэродрома и разорвал отношения. Однако Бабкина терзали нешуточные сомнения на этот счет. Он многое бы дал, чтобы оказаться в тот день на парковке перед торговым центром и внимательно изучить шины «Кашкая», в который села Варвара Харламова.

– Спасибо, вы очень помогли, – искренне сказал он Ирине Михайловне. – Было что-то еще настораживающее в его поведении?

Они провели в кабинете намного больше отведенных ею десяти минут. Он опасался, что в любую секунду в дверь постучит нелюбимый ею Кудасов, и она замкнется.

Женщина помолчала.

– А знаете что? Вы ведь не начальник службы безопасности, – проговорила она неторопливо, словно размышляя вслух. – Точно-точно. На первый взгляд, конечно, он самый, а на второй уже видна подложка из другого материала.

Она уставилась на него, прищурив зеленые глаза, будто собираясь рассмотреть ту самую подложку.

Бабкин мысленно крякнул.

Нарушать ограничения, поставленные клиентом, нельзя. Он быстро взвесил все «за» и «против» и понял, что у нее есть что-то еще на Богуна, однако получить это что-то, держась за прежнюю линию поведения, ему не удастся.

Сергей обернулся на дверь, убедился, что она плотно прикрыта.

– Я частный детектив, – сказал он. – Меня наняли родственники девушки, за которой Богун, как говорил ваш дедушка, волочится. Раскрывать это мне запрещено. Так что…