Текст книги "Лягушачий король"

– Обоюдоострый нож, – наконец сказал он. – Нестандартного размера, в магазине такой не купишь. Ручная работа, и по закону носить с собой такие вещи – ну, чревато… Лежал у него в ножнах, воспользоваться им Юренцов не успел: его сразу оглушили ударом.

– Ударов, надо думать, было много, – рассеянно поправил Макар. – Убийца был в ярости. Это не ограбление, Алексей Борисович, это попытка заткнуть рот человеку, который понял, с кем он общается, и, кроме того, осмелился испоганить книгу косвенным указанием на убийцу.

– «Эти истории придумал не я»? – воспроизвел следователь и усмехнулся. – Косвенное – слабое слово.

– Однако убийце этого было достаточно, – сказал Илюшин. – Алексей Борисович, вы проверите прошлое Юренцова? Оно подтвердит мое предположение.

На лице Истрика явственно отразилось, что нужно отличать предположения от навязчивого бреда, однако он нехотя согласился.

Они провели в баре еще пятнадцать минут. Макар пытался добыть хоть какие-то зацепки. Следователь отвечал, но сам любопытства не проявлял. Правда, он записал имя погибшего юриста и согласился взять распечатку с описанием «спасений» из «Песен ангелов», однако Илюшин видел, что это сделано по привычке не терять никаких сведений, даже самых, на первый взгляд, бесполезных.

Они расстались, взаимно недовольные друг другом.

На следующее утро телефонный звонок оторвал Илюшина от завтрака.

– Макар Андреевич, сожалею, если разбудил. – В невыразительном голосе следователя не звучало ни следа сожалений. – Не затруднит ли вас подъехать?

Глава 9
«Песни ангелов Московской области»

В кабинете Истрика стояло два рабочих стола, но Алексей Борисович был один. Он поднялся навстречу Илюшину, пожал ему руку.

– Присаживайтесь.

Что-то в его неуловимо изменившихся повадках подсказало Макару, что следователь поменял мнение об услышанной накануне истории.

– Светлана Николаевна Капишникова, – без предисловий зачитал Истрик, надев очки и уставившись на монитор. Тонкая оправа придавала ему профессорский вид. – Убита четвертого мая две тысячи тринадцатого года. Производство по делу было приостановлено, дело передано в архив. Олег Юренцов проходил по нему свидетелем.

Илюшин длинно выдохнул и закинул руки за голову, сцепив пальцы под затылком.

– Девушку нашли на парковке? – спросил он.

– Как я сказал, дело в архиве, но я попросил… – Истрик бросил взгляд на наручные часы, вздохнул и набрал номер. – Станислав Семенович, – проворковал он в трубку, – я вот не понял сейчас: какого лешего?..

Из трубки посыпались жалобные оправдания, которые следователь пресек, сказав, что он дает от щедрот душевных четыре с половиной минуты и ни секундой больше. Сказано было так, что Илюшин неизвестного Станислава даже пожалел.

– Баран, – беззлобно ругнулся Истрик. – Чаю с печеньем хотите, Макар Андреевич? Раз все равно приходится ждать…

Чайник не успел вскипеть, как в дверь постучали, Истрик вышел в коридор и устроил кому-то быстрый и жестокий разнос. Илюшин, любопытный как кошка, постарался уловить как можно больше, но мешал шум бурлящей воды.

Истрик вернулся с совершенно спокойным лицом, словно выходил покурить. Положил на стол дело и осведомился, пьет ли Макар Андреевич чай с сахаром или без.

– Черт с ним, с чаем, – нетерпеливо сказал Илюшин. – Давайте посмотрим, что с Капишниковой.

– Давайте, – согласился следователь, ухмыльнувшись его горячности.

Двадцать минут спустя Макар оторвался от документов и проговорил вслух то, что вертелось у него в голове последние сутки:

– Бедный парень!

Света Капишникова, двадцати девяти лет, работала дизайнером в компании, специализирующейся на наружной рекламе. Для души она писала рассказы. К одному из литературных конкурсов они с Юренцовым решили сочинить текст вдвоем. Конкурс предполагался с денежным призом, а опыт удачного соавторства у Капишниковой и Юренцова имелся: они вместе победили на «Кровавой руке», сетевом состязании коротких хоррор-рассказов.

В своих показаниях Юренцов говорил, что познакомились они на одной из тусовок. Это были времена, когда он еще изредка в них участвовал. С возрастом проблемы с речью и самообладанием у Юренцова усугубились, и теперь Макар подозревал, что это было вызвано гибелью Светы Капишниковой.

С фотографии в деле Илюшину улыбалась курносая девушка с прической по моде пятидесятых годов: челка уложена валиком надо лбом, волосы завиты в крупные локоны. Ее нельзя было назвать красивой, но на лице читались живость характера и доброта. «Да, – подумал он, – Капишникова была доброй и сердобольной». Она пожалела стеснительного парня-заику. Она развлекала его болтовней, чтобы он не чувствовал себя не в своей тарелке среди непризнанных писателей, распускавших друг перед другом хвосты; она легко согласилась составить ему компанию на прогулке по бульварам; по дороге они неожиданно придумали сюжет, и, вернувшись, Света записала его и отправила Юренцову.

С того вечера завязалась их дружба.

Они по-приятельски редактировали друг другу тексты. Обменивались идеями. Обсуждали фильмы и книги. Их переписка продолжалась почти три года, а затем они решили, что пора снова поучаствовать в конкурсе.

Четвертого мая Капишникова приехала в одиннадцать утра к Олегу Юренцову. Тот жил в коммуналке, где она бывала прежде. До двух часов дня они вместе писали рассказ. Другие жильцы подтвердили, что слышали болтовню и смех из комнаты Олега. Они расстались в два пятнадцать, договорившись, что Светлана позвонит ему через двадцать минут: это было что-то вроде ритуала, залога успеха: в тот раз, когда они выиграли, она позвонила с дороги, и после они решили, что это их счастливый знак.

Через двадцать минут она не перезвонила.

Все это время писатель находился на глазах соседей. Он пил чай в кухне и поглядывал на телефон.

Полчаса спустя Юренцов набрал ее сам. Девушка не отвечала, и он забеспокоился. С утра передали штормовое предупреждение, резко похолодало, поднялся ветер, больше напоминавший бурю. Испугавшись, что на машину упало дерево, Юренцов прибежал на парковку и нашел свою подругу убитой.

– Писателей в Москве как собак нерезаных, – проговорил Илюшин, – а издатели по чистой случайности подсунули убийце того, кто обнаружил одну из его жертв.

Что ощутил несчастный Юренцов, когда начал читать сырой материал, присланный анонимным заказчиком, и вдруг понял, что именно тот желает перевести в художественный текст?

Все эти детали были высечены в его памяти. Ветер, ломавший деревья. Мячик, выкатившийся на середину парковки. Кубик Рубика на зеркале заднего вида. Желтый плащ и юбка до щиколоток. Юренцов был единственным, кто твердо знал: не было никакого спасения – было убийство.

«Плащ грязен справа». Убийца иносказательно упомянул обо всем. Колотое ранение было нанесено в правый бок. Перед Макаром встали сухие строчки экспертизы: «Колото-резаное повреждение печени… в паренхиме левой доли глубокий раневой канал…»

«Грязен, значит, – про себя сказал он. – Грязен справа. Ах ты, тварь».

Юренцов держал ее на руках до приезда скорой.

– Может быть, эти главы написаны не преступником? – предположил Истрик, кивнув на листы.

– А кем же?

– Кем-то из следственно-оперативной группы…

– Бросьте, Алексей Борисович, – пренебрежительно сказал Макар. – Это не просто детальные воспоминания, а описание убийств – это раз. У вас на руках труп Юренцова, забитого до смерти, – это два. И единственный человек, который мог сообщить, кто стоит за псевдонимом «Варфоломеев», неожиданно обуглился в собственном офисе, успев накануне скупить все экземпляры книги, – это три. Нет, я вам сочувствую, конечно. Вчера был разбой с убийством, а сегодня нарисовался серийный преступник… Поводов для ликования немного. Опять же, начальство не обрадуется.

При упоминании начальства Истрик помрачнел.

– Что вы от меня хотите?

Ударение на «вы» Макар расценил правильно.

– Мне нужно идентифицировать еще два убийства, описанные в книге. Привязать их к реальности.

Истрик задумчиво смотрел на него, не снимая очки.

– Каким образом? – наконец спросил он.

Макар положил перед собой смартфон и вывел на экран текст.

– Мы не знаем дат и адресов, – сказал он. – Но есть детали, которые существенно облегчают поиск. Первая смерть – старуха с пятого этажа сталинки.

– Почему с пятого?

– Потому что пепельниц было четыре, – не совсем понятно ответил частный сыщик.

Следователь придвинул распечатку, пробежал глазами. «М-да, и в самом деле, четыре…»

– Чуть дальше проскочит выражение «снежная королева, поселившаяся в сталинке». Но нас должно интересовать в первую очередь не это, а… – Макар сверился со своими записями. – Да, вот оно: башня высотой восемьсот двадцать восемь метров, о которой говорит ведущая утренней передачи.

– Здесь не сказано об утренней, – заметил въедливый Истрик.

– Зато сказано: «…сверкающее на утреннем солнце». Так вот, башня такой высоты – это Бурдж-Халифа, бывшая Бурдж-Дубай, переименованная в две тысячи десятом, когда она была признана самым высоким зданием в мире. «Сверхвысотный небоскреб», – процитировал Макар, одновременно выведя на экран текст новостей. – Торжественное открытие прошло четвертого января, однако в новостях башня упоминалась вплоть до десятого, пока ее не вытеснило бурное обсуждение легализации однополых браков в Португалии. Следовательно, поиск сужается до одной недели, даже шести дней, с четвертого по десятое января две тысячи десятого. Жертва – женщина, предположительно старше шестидесяти, погибшая насильственной смертью. Судя по упоминанию взорвавшегося яйца, ей так же, как Юренцову, размозжили голову. Кроме того, в квартире должен был быть погром. Либо старуха оказала отчаянное сопротивление, либо убийца в припадке ярости расколотил все, до чего дотянулся…

– А если это происходило не в Москве? – поинтересовался следователь.

Илюшин на несколько секунд замолчал. Истрик буквально увидел, как под растрепанной русой шевелюрой щелкают варианты, будто костяшки бухгалтерских счетов.

– Тогда нам его не отыскать, – наконец сказал Макар.

Следователь наморщил нос.

– Ладно. Примем как допущение, что убийство совершено здесь.

Быстрые закорючки испещрили бумажный лист: Истрик переписал все, что было сказано Илюшиным. Макар заметил, что следователь ни разу не сделал паузу для уточнений. Память у него, по-видимому, была цепкая.

Алексей Борисович ему не нравился. В нем не хватало горения, азарта. Его, кажется, совсем не впечатлила рассказанная Макаром история о книге, которая самого Илюшина разве что с ума не сводила своей нелогичностью и непохожестью ни на что, с чем они сталкивались раньше. Им с Бабкиным доводилось встречаться с серийными убийцами. Но ни разу – с такими, которые написали бы зашифрованную книгу о собственных преступлениях.

Истрика же это не поражало. Сначала он попросту не понял Илюшина. Затем – не поверил. А поверив, принял происходящее как должное.

Илюшин рассмеялся бы, если б кто-то сказал, что в нем чрезвычайно сильно детское начало. Однако его чувства, когда он понял, с чем имеет дело, мало чем отличались от восторга и упоения мальчишки, нашедшего окровавленную карту с зашифрованным указанием маршрута к сокровищам. У Макара в буквальном смысле захватывало дух, когда он обозревал путь, пройденный убийцей.

– Что со вторым убийством? – спросил Истрик с видом ослика Иа-Иа, которому только что сообщили, что в лес к выходным завезут стаю макак.

– Здесь тоже хватает деталей. Я нашел в Сети кафе узбекской кухни «Зурна». Оно открылось двенадцатого июня две тысячи восемнадцатого года.

Следователь подобрался. Убийство, совершенное относительно недавно, заинтересовало его больше.

– Дозвониться до них не получилось, они открываются только в двенадцать, – продолжал Макар. – Во всяком случае, подъезд, где было совершено убийство, просматривается от входа в кафе, если верить тексту книги, – а я полагаю, ему следует верить. Думаю, это соседний дом. На карте видно, что кафе занимает отдельно стоящее небольшое строение. Надо узнать, когда и как долго перед «Зурной» работал зазывала. Таким образом, получим, какой срок нужно отсчитать от двенадцатого июня. Тут проще, чем со старухой: район-то известен. Вряд ли много мужчин среднего возраста были найдены убитыми в каком-то из ближайших подъездов. Это из ряда вон выходящее событие. Может быть, о нем помнят даже сотрудники кафе. А если они не сэкономили на видеонаблюдении…

Он задумался, оборвав фразу на полуслове.

Истрик не стал это комментировать. Он с той же молчаливой деловитостью записал выкладки Илюшина и позвонил.

Макар не вслушивался в разговоры следователя. Он мысленно шел за убийцей: две тысячи десятый, две тысячи тринадцатый, две тысячи восемнадцатый… А затем – два убийства подряд в сентябре. «И это только те, о которых нам известно. Надо опросить двух бородатых дятлов из издательства. Если наш Бездарь решит, что они могут что-то знать о нем от юриста, он им шеи свернет и не задумается».

– Почему Бездарь?

Истрик, держа телефон возле уха, вопросительно уставился на Макара. Илюшин понял, что последнюю фразу произнес вслух.

– Где ты ни на что не способен, там ты не должен ничего хотеть. А этот так мечтал написать книгу, что согласился передать свои бесценные воспоминания в чужие руки. Кстати, Алексей Борисович: вы изъяли компьютер и записи Юренцова? В них должна быть вся переписка с заказчиком.

Следователь смерил Макара долгим взглядом, который мог означать что угодно.

– И сотрудников издательства опросите, – быстро добавил Илюшин.

На этот раз Истрик даже не посмотрел на него.

Закончив очередной отрывистый разговор, из которого Макар, погруженный в свои размышления, мало что уловил, он, наконец, обратился к сыщику.

– Меня, Макар Андреевич, печалит, что вы держите нас за кретинов. На то, чтобы прошерстить архивы, уйдет некоторое время. Я наберу вас, когда будут результаты.

Выйдя на улицу, Макар позвонил напарнику и вкратце пересказал ему итоги встречи со следователем.

– Надеюсь, ты не ляпнул при нем свое любимое «отнюдь»? – поинтересовался Бабкин.

– Прекрасное слово, – возразил Илюшин, который не помнил, ляпал ли он «отнюдь» или уберег Господь.

– Не в разговорах с сотрудниками органов внутренних дел, – отрезал Сергей. – Не советую бесить Истрика. Про него ходят слухи, что он тихий злопамятный хрен. К тому же ты ему обязан! Другой на его месте не подпустил бы тебя к расследованию и на пушечный выстрел.

– Истрик полюбил меня всей душой. Но я тебе не поэтому звоню… Мне нужна вдова.

Повисла пауза.

– Допустим, вдовство твоей жены я могу гарантировать, – сказал наконец Бабкин. – Только тебе сначала нужно жениться. Или ты хочешь найти готовую, как Бендер?

– Вдова Льва Котляра. Пока следствие начнет шевелиться, уйдет время, а я хочу поговорить с ней по горячим следам.

– Каламбурчики у тебя… – осуждающе буркнул Сергей. – Ладно, жди.

Макар прикинул, не вернуться ли ему домой. Вряд ли в ближайшее время стоило ожидать от Истрика результатов поиска в архивах. Илюшин даже не был уверен, что следователь станет этим заниматься.

Он незаметно оказался на длинной аллее, поросшей старыми липами. Выбрал скамейку почище и сел. Солнце пробивалось сквозь листву. Липы желтели неравномерно: пятнами, подпалинами.

Мимо проехал мальчишка-подросток на роликовых коньках. За ним размеренно скакал бородатый терьер с ответственным хмурым лицом.

Один из рассказов Юренцова и Капишниковой был о собаках, взявших на планете власть в свои лапы. Забавный вышел текст. В нем фигурировал плакат, с которым собаки выходили на митинги: «Нет мировой гегемонии котов!»

– Есть мировая гегемония котов, – вслух сказал Макар.

Он зажмурился от солнечных лучей, падавших сквозь дрожащий шатер листвы.

«Убийца не бездарь. Напрасно я обозвал его. Он хроникер. Его скрупулезность в описании событий делает ему честь. Интересно, сразу ли он вел записи, или его память сохранила все подробности преступлений?

Нужен психолог-криминалист. Елки, как же нужен хороший психолог-криминалист! Ни мне, ни Истрику не под силу составить психологический профиль Хроникера. Мы имеем дело с довольно редким типом преступника. Не потому, что он решил увековечить свои убийства в книге, – на это осмеливался не он один. Взять хоть “Гейнсвиллского потрошителя” Дэнни Роллинга с его “Создавая серийного убийцу”… Дональд Гаскинс, законченный выродок, убивший больше ста человек, наговаривал для журналиста на диктофон свои мемуары. Все они полагали, что совершали нечто выдающееся.

Но Хроникер замаскировал свои воспоминания. Значит, книга нужна была для чего-то другого. Она была написана не раскаявшимся преступником, не ублюдком вроде Гаскинса, который упивался содеянным… За ее созданием стоял иной мотив.

Я бы предположил, что Хроникер, как многие убийцы, втайне рассчитывал быть пойманным, если бы, черт возьми, не сгоревший юрист и не забитый насмерть Юренцов. Нет-нет, он зачищает следы! Не останавливается ни перед чем. Он панически боится разоблачения, а вовсе не жаждет его.

Что мы о нем знаем?»

Илюшин уставился перед собой невидящим взглядом.

«Как не хватает Сереги», – с досадой подумал он. Отчасти досада была обращена на себя: Макар воспринимал собственную самодостаточность как норму; открытие, что для мозгового штурма ему необходим напарник, было ощутимым ударом по самолюбию.

Он даже подумал, не выдернуть ли Бабкина из его дурацкого расследования… Но это было бы жестоко. «Серега спятит, если не доведет до конца то, что он начал. Станет сомнамбулически ходить во сне, ловя своего Богуна.

Итак, что мы знаем о Хроникере?

Мужчина.

Даже если не брать в расчет, что среди серийных убийц только шесть процентов женщин, о том, что мы имеем дело с мужчиной, косвенно сообщает текст книги, а главное, выбор способа убийства.

Возраст, по той же статистике: от двадцати пяти до пятидесяти.

Надо выпросить у Истрика видео с камеры над подъездом. Надеюсь, они проведут хоть какое-то исследование, чтобы понимать, какого роста Хроникер. Раз женщина придерживала для него дверь, он на долю секунды оказался рядом, а это означает, что можно сравнить их рост.

Что дальше?

Хроникер убивает незнакомцев. Здесь он не исключение: шестьдесят два процента серийных убийц поступают так же. Любопытно другое: он, по всей видимости, не выходит на охоту, а действует под влиянием порыва. Все три “спасения” в книге описаны именно как случайность.

Что-то провоцирует его. Интересно, что именно? Голоса в голове? Слышит ангелов? Название книги прямо говорит об этом, однако текст – это его реальность, вывернутая наизнанку… Хотя отбрасывать мысль о голосах не стоит.

Другое дело, что мне это ничем не поможет.

Слишком разнообразен выбор жертв, вот в чем беда! Старуха в собственной квартире. Случайно встреченная девушка. Мужчина, за которым Хроникер оказался в очереди.

Почему именно они?

Где триггер?

Уголовные дела – вот что совершенно необходимо! Без них невозможно понять, что общего у жертв. Если это общее, конечно, имеется…»

Он раздраженно прищелкнул пальцами. Грузная женщина, катившая за собой сумку на колесиках, вздрогнула и в сердцах обругала его. Провожая взглядом ее сердитую спину, такую же мешковатую, как сумка, Илюшин вспомнил, как Хроникер перечислял продукты, которые купил в магазине.

Творог, сметана, мешок развесных конфет…

«А ведь ему за сорок. Голову на отсечение не дам, но мужчина лет тридцати вряд ли будет покупать развесные конфеты: он возьмет коробку».

Впрочем, подумав, Макар решил, что это слишком смелое предположение.

«Что я упустил? Ах да: он не бедствует. Автор выложил за “Песни ангелов Московской области” приличную сумму. Тысяча экземпляров на хорошей бумаге, а главное, с рекламным бюджетом, – на учительскую зарплату, например, так не разгуляешься… Если, конечно, Хроникер не откладывал деньги последние лет десять.

И все-таки – зачем, зачем ему книга? Да еще и под псевдонимом, да еще и написанная кем-то другим.

Пока единственная серьезная ошибка Хроникера – то, что он оставил попытки проникнуть в квартиру Юренцова. Испугался. Каких-то семь-восемь минут побился об чужую дверь, как бабочка, и улетел. Во-первых, с крыльев бабочки могла нападать пыльца. А во-вторых, в компьютере Юренцова – след к его норе. Понятно, что Хроникер не идиот: наверняка ему хватило ума не использовать собственный компьютер. Но когда по этому следу пустят профессионалов, его дилетантские уловки вряд ли ему помогут».

«Не “когда”, а “если”», – поправил он самого себя.

Смартфон нежно квакнул: пришло сообщение от Бабкина.

«Юлия Марковна Котляр». Фото, адрес и телефон.

Макар отправил в ответ смайл с поцелуйчиком и ухмыльнулся, представив лицо напарника, когда тот получит слащавую картинку. Спустя пять секунд кваканье повторилось. На этот раз Макар не удержался от смеха: Бабкин мгновенно парировал смайлом с боксерской перчаткой. Намек был прозрачен.

С присланной во вложении фотографии на него смотрела смуглая женщина с пышной прической и маленькими глазами, похожими на изюминки, утопленные в тесте.

Прежде чем позвонить вдове юриста, Илюшин помедлил. Только что у этой женщины погиб муж. Разговор будет не из легких.

«А что поделать?» Он пожал плечами и набрал номер.

– Алло, – сказали в трубке низким контральто.

– Юлия Марковна? Здравствуйте. Меня зовут Макар Илюшин. Я занимаюсь расследованием нескольких смертей, в том числе гибелью вашего мужа… – До сих пор ему удалось ни разу не погрешить против истины. – Примите, пожалуйста, мои соболезнования. Понимаю, сейчас неподходящее время для такой просьбы, и простите, что вынужден беспокоить вас. Не согласились бы вы встретиться и ответить на несколько вопросов?

Он понадеялся, что его обращение вышло достаточно проникновенным. Хотя на месте скорбящей женщины он послал бы самого себя к черту. Даже слать бы не стал – просто повесил трубку.

– Ой, боже мой, да что здесь обсуждать, – презрительно сказали в трубке тем же полнозвучным голосом. – Этот идиот даже не мог скончаться как приличный человек. Если вам больше нечем заняться, то приезжайте, ради бога, кто ж вам может помешать.

Макар опешил. Справившись с изумлением, он уточнил, дома ли мадам Котляр, и заверил, что будет у нее через час.

Юлия Марковна встретила Илюшина в роскошном красном кимоно. По алому шелку порхали золотые и синие бабочки: символ счастья в браке, как помнилось Макару. Память так же услужливо подсказала, что красный в японской традиции – цвет радости.

Несомненно, сказал он себе, этот образ выбран ею по чистой случайности.

– Можете не разуваться, – только и бросила хозяйка при виде гостя.

Он проследовал за ней по коридору и очутился в невероятно помпезной гостиной. В искусственном камине пылал искусственный огонь. На темно-синих стенах золотые панно чередовались с серебряными; им вторили обильные серебряные лилии на портьерах с ламбрекенами. Взгляд искал, на чем отдохнуть, но дизайнер знал свое дело и не оставил ни метра свободного пространства; где была не резьба, там лепнина.

Про себя Макар немедленно окрестил этот стиль бешеным ампиром.

Воздух был напоен сладостью, исходившей от букета белых лилий на стеклянном столике.

Однако надо было признать: мадам Котляр смотрелась в этой обстановке так же естественно, как орхидея в джунглях.

– Присаживайтесь. – Она царственным жестом указала на пестрое кресло.

Илюшин уловил какое-то движение.

– Не раздавите Боню!

Приглядевшись, Макар понял, что среди пестроты притаилась небольшая кошка.

Внезапно комната ожила и зашевелилась.

Только теперь ему стало ясно, что кошка здесь не одна. Он был окружен кошками. Кошки лениво драли спинку дивана. Кошки прятались за шторами. Кошки шествовали к двери. Эта гостиная просто кишела ими, и сквозь сладость букета лилий к нему наконец-то пробилась великолепная аммиачная вонь.

– Бодя, дай я сяду, – в нос сказал Илюшин, стараясь дышать ртом.

Ему пришлось взять ее на руки, что не обрадовало ни Макара, ни кошку. Он спустил ее на пол и осторожно сел.

Мадам Котляр раскинулась на диване. Вокруг нее образовалось разношерстное облако.

– Лев Семенович – мой бывший муж, – сообщила она. – Мы не успели развестись. Мне придется быть его вдовой. Напоследок он обрек меня и на это!

Макар еще раз выразил ей соболезнования.

– Бросьте, – сказала Юлия Марковна своим прекрасным низким голосом. – Он был такой мерзавец, что я все эти годы спрашивала себя: Юля, где были твои глаза? Допустим, Юля, у тебя плохое зрение! Но ведь ты могла бы, Юля, ориентироваться на запах, как поступают все разумные женщины, даже если они ослепли от любви.

Илюшин вздрогнул и скосил глаза на кошек.

– От Котляра воняло блудом! – продолжала вдова. – Он мог зайти в трансформаторную будку и выйти оттуда с бабой. Эти вешалки, шалавы, эти губищи без трусов… Я не знаю, откуда он их брал, это какая-то магия, наваждение! Пойти на похороны собственного отца и подцепить там лахудру на каблуках! Уникальный дар! Я не стану убиваться по этому человеку, будь у меня хоть десять раз его фамилия. Он – вам известно, что он сделал? Он спустил деньги моего покойного папы на венерологов! Не изображайте из себя, будто вы не знаете, откуда берется сифилис. Все венерологи Москвы обожали Котляра. Я могу их понять! Из всех знакомых женщин Льва Семеновича только мне не удавалось зарабатывать на его потенции. Все поимели свою выгоду, все до единой! Кроме меня.

Она погладила кошку, забравшуюся ей на колени.

– Когда случился пожар, он наверняка был там не один, а развлекался с очередной потаскухой. Вино, свечи… Узнаю Котляра! Когда мы еще были молоды, я твердила Льву Семеновичу, что он сгорит на работе. Однако я и вообразить не могла, что мое предсказание сбудется буквально…

Ее бессердечие даже восхитило Макара.

Он попытался узнать, насколько она была посвящена в дела супруга. И услышал, что уже три года они жили раздельно.

– Вы что-нибудь знаете о его последних клиентах, Юлия Марковна?

– Бабы – вот его клиенты, – отрезала она. – Не смотрите на меня как на душевнобольную! Я, чтоб вы знали, дочь практикующего психиатра.

«Это многое объясняет», – подумал Макар, старательно контролируя выражение своего лица.

– Последние полгода от него при каждой встрече разило женскими духами! – не унималась Юлия Марковна.

– То есть вы все-таки встречались?

– Нам требовалось разрешить общие вопросы экономического плана, – туманно ответила она. Он заподозрил, что за этой формулировкой скрывается банальный раздел имущества.

– Лев Семенович мог сам пользоваться парфюмом…

– Котляр? – Она взмахом руки пресекла и подобие такой возможности. – Никогда! Он даже дезодоранты презирал. Я твердила ему, что от него за километр тащит первомайским парадом мертвых старух, это попросту неприлично в его положении! Но он совсем меня не слушал!

– Нет никаких свидетельств, что в ночь пожара с ним была женщина.

– Да? Что ж, значит, не было. – Юлия Марковна согласилась легко и даже как-то равнодушно. – Однако в общем бездарном рисунке его жизни это, поверьте, ничего не меняет. Кое-кого я видела с ним пару месяцев назад, – без паузы продолжила она. Макар был уверен, что его ждет история о новых похождениях несчастного юриста, но Юлия Марковна продолжила: – Мужчина лет сорока, довольно импозантный.

Макар позабыл про кошек и ампир и попытался вытрясти подробности.

Однако ее словоохотливость будто испарилась. Вскоре причина стала ясна. Юлия Марковна следила за собственным супругом. Смысл этой слежки Илюшин понял не до конца. Возможно, ей просто хотелось убедиться своими глазами, что Лев Семенович водит дам по ресторанам, пока она наслаждается компанией толпы кошек.

Она увидела и дам, и кое-кого из клиентов.

Но память ее подводила. Она не могла вспомнить названий ресторанов. Путала улицы, даты, время суток… Даже Макар с его дотошностью в конце концов сдался. Память этой женщины представлялась ему гигантским захламленным чуланом, в котором наткнуться на искомое способен лишь сам владелец, да и то случайно. Чужаку рыться в грудах барахла бесполезно.

Он все же выяснил, что мужчина был бородат, солиден, хорошо одет.

– Вы не вели съемку? – с надеждой спросил Макар.

Она пренебрежительно фыркнула.

– Я вам не шпионка!

– Пожалуйста, если вспомните хоть что-то, позвоните мне. Важна любая деталь. Даже то, что может показаться незначительным.

Макар положил на стеклянную поверхность свою визитную карточку и подумал, что судьба бумажного прямоугольника известна заранее. Быть ему закопанным в кошачьем лотке.

Юлия Марковна встала. Несмотря на грузность, двигалась она легко.

– Отчего вас интересуют клиенты Котляра?

Рано или поздно ей предстояло узнать жуткую правду, а потому Макар не стал выкручиваться.

– Я полагаю, ваш муж был убит, – честно сказал он.

И вновь эта женщина поразила его. Юлия Марковна подняла брови, пару секунд поразмыслила и кивнула.

– Да, такое вполне возможно. Лев Семенович любил ввязываться в сомнительные предприятия. Его природный авантюризм полностью заглушал голос разума… и без того негромкий, поймите меня правильно.

Илюшин был уверен, что понял правильно: вдова Котляр только что назвала покойного мужа идиотом.

Оказавшись на улице, Макар попытался продышаться. Казалось, часть кошачьего прайда следует за ним, распространяя амбре.

Хуже всего, что он ничего не узнал. «Импозантный мужчина среднего возраста. Невероятной ценности сведения».

Он мимоходом задумался о том, что в отказе Юлии Марковны соблюдать приличия по отношению к покойному мужу читалось нечто демонстративное… Пожалуй, на грани с психопатией. Шутка «сгорел на работе» даже для циничного Илюшина была чрезмерной.

Часы показывали начало пятого.

«Придется возвращаться домой ни с чем», – подумал он, и тут на экране отобразился входящий вызов.

– Истрик. Отыскались ваши два дела, – лаконично сообщил следователь.

Макар не сразу понял, о чем он говорит. А поняв, не поверил.

– Вы нашли старуху и мужчину из подъезда? – недоверчиво переспросил он.

– Я так и сказал.

Илюшин снова уставился на циферблат, хотя в этом не было никакой необходимости. С того времени, как они расстались со следователем, прошло пять часов.

– Как вам это удалось? – потрясенно спросил он.

Алексей Борисович в ответ хмыкнул и сказал, что человек он, во-первых, скромный, а во-вторых, занятой. Поэтому если Макар Андреевич желает ознакомиться с материалами дел, то лучше бы ему не распыляться на второстепенные вопросы, а приехать, пока не закончился рабочий день…

Макар Андреевич заверил, что он уже в пути.

По дороге Илюшин мысленно возводил на каждом перекрестке памятник Истрику. Он увековечил следователя в кепке с уверенно вытянутой рукой. Он посадил Истрика на толстобокую бронзовую лошадь. Наконец, Алексей Борисович возвысился над Москвой-рекой, попирая тупоносыми ботинками палубу корабля. В кулаке он сжимал свернутое в трубку уголовное дело.