Текст книги "Золотая книга романов о любви для девочек"

9
Полтора центнера с гектара

Бабули не было дома. Ушла трудиться. И я тоже взялась за работу. Вылизала участок так, что можно телевидение вызывать и устраивать съемки образцово-показательной передачи: «Лучшая дача сезона! Смотрите и учитесь! А лучше – приезжайте к нам, платите деньги! И вам обеспечат такой же прекрасный сервис!»

И только я успела отволочь все пакеты с мусором к далекой помойке и вернуться, как, конечно же, наткнулась возле нашего с бабкой домишки на Русланчика. Тот сидел на пороге. И ждал. Меня.

Точно.

– Здравствуй, – сказал он, поднимаясь.

– Привет, – нейтрально кивнула я.

– Я тебя жду.

– Понимаю.

Мне было интересно – ну, как именно он от меня «отказался» и как теперь планирует общаться.

– Тут это… Мать с тобой поговорить хочет, – проговорил Руслан.

– А ты?

– Что – «я»?

– Поговорить не желаешь? – Я саркастически усмехнулась. – Хотя о чем теперь нам с тобой говорить-то? Я теперь только со Страшным разговариваю. С твоей легкой руки. И любезного разрешения.

– Ты все неправильно поняла! – Русланчик аж подпрыгнул.

Ну чего вот я его довожу? Он же мне совершенно не нужен! Или нужен? Но зачем? Опять же – доводить? Дел я с ним иметь больше не желаю. Вот не могу и все, если кто меня один раз разочаровал, вернуть к нему то отношение, какое было раньше. Хоть ты тресни, не могу! Хоть Руслан ни в чем совершенно и не виноват, а – все… Вот смотрю на него и понимаю – не вернется то, как я относилась к нему вчера. Обидно – и никак по-другому…

А-а! Вот же что я хотела от Русланчика – узнать, как именно он от меня, так сказать, «отказался»! Правда… а оно мне надо?

– Варечка, ну это же наши с Володькой дела, понимаешь?! – заволновался Руслан. – Это наш чисто пацанский разговор. Ну, в смысле, ничего интересного!

– Да ладно, ладно…

– Ну, я просто… Вы же давно тут живете. Давно знакомы. А я… Вот мне и пришлось…

– Все, Руслан, все, не волнуйся ты… – заговорила я. – Мы действительно все забыли. Я только не поняла, чья мать-то со мной поговорить хочет?

На Руслана жалко было смотреть. Он мучался. Ну а нечего со мной было связываться! Связываться – а потом «отказываться». Что это за друг такой? Никогда я этого не пойму, по-пацански об этом будут разговаривать или по-обыкновенному. Значит, не так уж он нашей типа того «дружбой» дорожил. Да и какая там дружба – два дня! Хотя я бы и такой короткой дружбой дорожила. Но кто меня знает… Ведь не такой уж я подарок, чтобы от меня «не отказываться». Так, поехали думать то же самое по третьему кругу… Стоп, машина!

Все, пусть Руслан мучается. Его проблемы.

– Ну, Руслан, о чем?

– Не знаю, – ответил Руслан. И даже оживился – ведь разговор сошел с неприятных рельсов. – Пойдем в дом.

Ого!

– Ну, пойдем.

И мы пошли. Взошли на второй этаж, миновали девушку-няньку, что усаживала в детский стульчик Тимофеечку, который ломался, как гороховый блин. Интересно, и что из него вырастет? Наверное, особо редкий капризный фрукт.

На диване в гостиной восседала гранд-маман. Я понимаю, что никакая она еще не гранд-маман, потому что это по-французски значит «бабушка». Но больно уж она была «гранд» – значительная такая женщина, полтора центнера с гектара, как называет таких моя бабулька, сама старушонка тощая до засушенности и мумифицированности, но зато быстрая и шустрая.

– Здрась-сь-сьте.

Я решила дать прощальную гастроль. Пусть знает, что мы, простые люди, тоже за свою честь о-го-го как постоять можем. Это вам не история про барыню, Му-Му и ее забитого Герасима. Я-то, Варвара Тобольцева, не Му-Му и уж точно не Герасим. А всех не перетопите!

Поэтому я и начала прикалываться, поэтому шаркнула ножкой и поздоровалась самым тупообразным способом.

– Варя, доброе утро, – очень даже миролюбиво заявила гранд-дама, Русланова мама. – Проходи, садись.

– Премного благодарны, – голосом подлизы прошелестела я, глупо кивнула, еще глупее хмыкнула (надеюсь, на лице у меня было выражение абсолютной дебильности). Но не сделала ни шагу.

– Ты проходи, Варвара, не стесняйся. – Мать Руслана поднялась с дивана и протянула ко мне руку. Для подобострастного поцелуя, что ли?

Я не сдвинулась с места. Пришлось ей подойти совсем близко. Маман взяла меня за руку и начала пытаться подтащить к столу. На котором, я заметила, было все приготовлено к попойке чаем.

– Давайте, ребята, выпьем чаю, – предложила гранд-мамаша и махнула Руслану, а тот помчался к столу и принялся отодвигать стулья.

Ладно, мы уселись.

– Ой, а я только что с помойки. Мусор таскала… – Я помахала в воздухе ладонями, шмыгнула носом – ну, совсем как дурочка-уборщица. Типа чтоб знали, кого за стол сажают, и не обольщались.

– Это не проблема.

И Русланчикова маман протянула мне коробку влажных салфеток.

Очень эффективные штуки, надо сказать. И удобные, и смерть микробам. Если не всем, то большинству точно…

Эх, все предусмотрено, все продумано.

Но ничего. Я вам, буржуям, еще насолю. Все только начинается.

Самое обидное, что нужной злости у меня сейчас не было. Обычно, если я разозлюсь, разволнуюсь, обижусь на какую-нибудь несправедливость, – у меня такой кураж разыгрывается! Я горы свернуть могу! А тут что-то никак. Нужной злости на угнетателей я никак в себе вызвать не могла. Задор куда-то делся. И я не стеснялась, нет! Я даже не боялась того, как со мной родители и бабка обойдутся, если недовольные дачники посреди лета съедут из нашего коттеджа. А ведь это будет ужас что…

Понеслась вкусная еда. Хотелось навалиться и сожрать все, что на столе было. Но я делала вид, что обожрамшись мы уже, барыня, – кое-как, с видимой неохотой кусала какой-то коржик, поковырялась в желе, дрожавшем в красивой одноразовой формочке, выкидывать которую – просто свинство, потому что она выглядела, хоть и пластиковая, а как хрустальная. Я жутко злилась на жильцов, когда приходилось такие красоты в мусоре находить. Но куда девать подобное имущество, тоже не знала. Не коллекционировать же?

– Варвара, пожалуйста, не сердись, что все так вышло, хорошо? – вдруг заявила маман.

И коржиком я все-таки подавилась. Но сделала вид, что нет. Наверное, мне это удалось.

– На что не сердиться-то?

– И прости нас. Меня.

И это все говорила королевских кровей Русланчикова мамаша!

Из стены возникли руки. Не пугайтесь – это глюки.

Вот так глюки…

– Ты смелая и умная девочка. – Речь из области фантастики продолжалась. – Это постыдная история. А люди, ты сама понимаешь, бывают глупы и жестоки. Поэтому я за всех тех, кто тогда тебя обижал, прошу прощения. «Тогда» – это чтобы ты сейчас не ерничала – это тогда, когда вас с Русланом схватили. Вот когда. Понимаешь?

– Конечно.

– Поэтому… – Гранд-дама-мама подошла ко мне, положила руку мне на плечо и заглянула в лицо. – Давай с тобой дружить тоже. Я таких, как ты, уважаю.

– Так я это… оторва! – вовремя вспомнила я и с вызовом посмотрела на маман. – И к тому же грубиянка. Да, можете убедиться.

– Исправим, – невозмутимо заявила мать Руслана.

– А зачем? Мне и так хорошо.

– Ну, тогда ладно. – Мамаша улыбнулась. – Может, оторва – это не так уж и плохо, а? Хочешь – оставайся и грубиянкой. Будем за тебя перед остальными друзьями просто извиняться.

– А зачем вам со мной дружить? Я не понимаю, – сказала я. – Честно.

Я честно не понимала. Но тетка эта, которая полтора центнера с гектара, мне все равно нравилась. Я пыталась найти подвох во всем этом. И не находила.

Пока.

Найду. Посижу еще и найду. Зачем ей нужна дружба с собственной прислугой, я не понимала.

– А зачем вам дружить с дочкой прислуги? Скажите. Только честно. – Я пристально уставилась на мать Руслана.

Сейчас или как-нибудь похвалит, или обидит. Ну, тогда держись… А вы, мои несчастные родители, прощайтесь с деньгами. То есть с дачниками.

Похвалила. Приятно. Вот так:

– Если человек что-то собой представляет, то все равно, кто у него родители, – сказала мамаша. – А ты – личность. Оставайся такой. Хорошие манеры, конечно, никому не повредят. Но это тебе самой выбирать – иметь их или не иметь. А бедность или богатство – часто явления временные. И в том, что ты работаешь, нет ничего зазорного. Веришь мне?

– Верю.

– Ну и хорошо.

Маман протянула мне руку. Не для поцелуя. Для дружеского пожатия. И я руку пожала.

Правда, хорошая она тетка. Все-таки недаром она мне сразу понравилась.

Все это время Русланчик сидел, низко склонившись над чашкой, ерзал на стуле и улыбался, как праздничный тортик. Очень, видимо, был доволен, что мы с его родительницей замиряемся.

Оркестром нежных гномиковых инструментов за-играл на диване мобильный телефон. Гранд-дама элегантным щелчком открыла его.

– Сонечка! – радостно заговорила она. – Да, да, отлично!

В общем, через пару минут к дому подъехала машина, и в гостиной оказалась девушка Соня. С Лизкой.

Они тоже приехали, оказывается, меня поздравить.

– Лиза, Варя, помирились бы вы, что ли… – подтолкнула нас друг к другу мать Русланчика.

На душе у меня было такое праздничное добродушие, что я улыбнулась Лизхен, пожала плечами, развела руками, типа: «Да какие проблемы?! На раз помиримся! Делов-то!»

И все обрадовались.

Мы с Лизкой даже обнялись. Я похлопала ее по спине и шепнула на ухо: «Забирай!»

Но она не поняла. А я Руслана имела в виду: раз он ей нравится – пусть забирает. Он ведь хороший, как все здесь (вот что значит добродушное настроение!). Так что пусть она с ним отношения строит.

И я еще раз обняла Лизетту (сеструха ее чуть не прослезилась!) и уже громче зашептала: «Руслан совершенно свободен!»

Подарив Русланчика, я отлепилась от Лизки. И, отступив еще на шаг, встала себе в сторонке.

Лизкины глаза расширились. Она замотала головой.

И, раскрыв объятья, бросилась ко мне…

Мы обнялись, как старые подруги, вернувшиеся в пансион благородных девиц после долгой-долгой – в размере двухнедельных каникул – разлуки. Очумевшие зрители всерьез готовили носовые платки – такой трогательной сцены ни Руслан, ни его маман, ни Лизкина сестрица, наверное, никогда в жизни не видели.

А мы обнимались! И Лизка шептала:

– Да ты что?! Ты такая классная, такая вся крутая – воров гоняешь. Руслану со мной не будет так интересно…

– За-би-рай! – в самое ухо талдычила ей я. – Но, если он тебе не нравится… Тут есть на поселке одна девчонка, Натаха, она уже давно глаз на Руслана положила…

– Нравится! – Лизка уже собралась от меня отклеиться (ну, правда, сколько можно обниматься?), но снова прильнула к моей тушке и ощутимо больно похлопала по следам лупки ремнем. – Только ведь ему ты нравишься, так что…

– Ты больше нравишься. Я видела! – с полной уверенностью заявила я. Кто его знает, наверное, конечно, приврала. – Поэтому я тебя в бассейн и скинула.

Это тоже была не совсем правда. А там – кто ее знает? Правда имеет свойство видоизменяться. И ничего она не одна всегда. Она разная.

И Лизка засияла. Видно, вспомнила свой полет в бассейн – и обрадовалась. Как-никак пострадала за любовь!

Если бы мы с ней обнялись в четвертый раз, зрители бы все поняли. Что это обман, бутафория, театр. После чего расстроились бы – ведь и Соня, и маман Руслана искренне хотели, чтобы мы помирились. И верили, что мы миримся по-настоящему – забыв и про Каштанку, и про крестьянку с ведром картошки.

Да мы, кстати, и сами про это не думали. По крайней мере я точно про Каштанку с крестьянкой забыла. Чего ж всякие глупые слова помнить, если есть дела поважнее. Передача из рук в руки молодого человека, например…

Не сговариваясь, мы с Лизон отошли друг от друга. Быстренько похвалив нас, маман и Соня отправились за стол. Мы с Лизкой перемигнулись, я показала ей глазами на Русланчика. В значении: «Действуй!»

Она поняла. Кивнула мне. Я развела руками: «Не претендую!»

Они с Соней позвали меня в гости. Я заявила, что много работаю – надо ежедневно следить за домом и поддерживать порядок. Так что по гостям некогда ходить. А бабка у меня старая, одна не справится.

Тогда Соня и Лизка пригласили на день рождения. Лизкин день рождения. Во второй половине августа.

– Спасибо, – ответила я. И добавила в своей добродушной манере: – До него еще дожить надо.

– Постараемся, – уверили меня девочки.

И уехали на своей красивой машине.

Нельзя сказать, что с этого дня мать Руслана стала со мной как-то особенно нежна и дружелюбна. Не тот она была человек, чтобы сюси-муси разводить. Единственным персонажем, на которого эти ее сюсики-мусики-гулюсики распространялись, оставался, как нетрудно догадаться, прелестный Тимофеечка. Не понимаю, зачем такая умная женщина превращает младенца в столь мерзко-капризное существо? Но это было, конечно же, не моего ума дело.

А в тот знаменательный день я, после посещения буржуйской гостиной, отправилась на рынок. Там, в продовольственной палатке, продавались дрожжи. Их нужно было купить. Ведь план справедливого возмездия так и не был пока приведен в исполнение.

Наши с бабкой рыночные знакомые – народ простой. Так что ожидать от них в свете последних событий можно было всего, что угодно.

И что ж вы думаете? На рынке меня ждал триумф! Да, наверное, именно так жители средневековых городов встречали победителей. Или тех, кто вернулся с какой-нибудь выигранной королевской битвы. И хоть выглядела я, по мнению простых рыночных людей, наверняка вызывающе, никто не обратил на это совершенно никакого внимания! А я была уверена, что непременно какая-нибудь бабка возмутится, во что нынче молодежь выряжается и выходит в приличное общество себя показать, других посмешить. А видок у меня был еще тот – свисающая ниже колен серая широченная футболка Володькиного брата напоминала балахон вышедшего прогуляться привидения. Короткие и, из-за отсутствия времени, не помытые волосы злобно торчали в стороны без всякой системы. И мне это все нравилось.

Видно, сегодня рыночной публике это понравилось тоже. Или народ такой мелочи не заметил. Скорее всего…

– Варенька! А вот сальца передай бабуленьке! – совал мне в руки сверток мужик из мясных рядов.

– А ну-ка творожка возьми! – схватила меня за руку деревенская молочница – конкурентка матери Володьки Страшного.

– Не серчайте – все могут обознаться!

Но больше всех бросались на меня овощеводы и садоводы. Наши, дачные. Еще бы – ведь именно они считали меня угрозой своим урожаям. А теперь…

– Варя, а ты знаешь, что Парасоловы сегодня уехали? – сказал вдруг один дедуля. – Да, закрыли дом на ключ и в Москву подались. Я с ними утром на остановке стоял. Разговаривать особо не стали. Дела, говорят, внезапные появились, надо съездить в Москву. Сели в автобус – и укатили. Вещей при них много было.

– Насовсем уехали?

Я этого не ожидала.

Выходит, вот она, шапка на воре! Горит! Весь сезон Парасолы не уезжали никуда из Листвянки, а тут – на тебе! В Москву! Это, конечно, неспроста. Придется денек подождать, не бросать им дрожжи, а то, если они не вернутся, тем соседям, которых из их сортира запрудит, придется самим со всем этим возиться. А такое не входило в мои планы. Так что дрожжи, которые я уже купила, придется пока засунуть в морозилку. Чтобы, как только Парасоловы вернутся в Листвянку, – хоп, плюх, бульк! – и совершить задуманное.

– Кто их знает, может, и насовсем, – пока я размышляла, произнес дедуля. Погладил меня по голове, подвел к помидорам, которые были разложены на прилавке, велел выбирать, сколько захочу.

Чтобы не обидеть деда, я взяла один, поменьше. Большие пусть продает. Уж кто-кто, а я знала цену и помидорчикам, и огурчикам, и тому, как они нашим доставались.

Взяла и тут же вонзила в помидор зубы – очень хотелось есть после недавних сладчайших угощений.

– Спасибо.

У меня набралась целая сумка подарков. Все дарители, да и остальные, велели кланяться бабушке. Уверена, что, когда она тут появится, ее то же самое ждет. Не зря, получается, она меня лупила. Да, жизнь такая: белая полоса – черная, белая – черная. Так я думала, пытаясь оправдать синяки, спрятанные под надежной футболкой Володькиного брата.

10
Сердце мангуста

Да, я эту футболку не стала снимать, когда домой пришла. История с Володькой и его братом каким-то глупым образом грела мне сердце. И хоть на улице было по-прежнему жарко – длинная широченная футболка-платье все равно оставалась на мне. Она по-другому грела.

Так я в ней весь день и ходила.

Вернулась с огорода бабка. Мы с ней снова успели поругаться, потом помириться, вымыть как следует сауну, подстричь газон и приготовить ужин. За это время я умудрилась даже минут пять мило поболтать с Русланом – словно ничего и не было.

А ведь и не было. Что было-то? Просто дело, на которое я отправилась с человеком. Который, кстати, и довел это дело до конца. В отличие от меня. Фотографии распечатал. И не побоялся своей серьезной матери обо всем рассказать. Поэтому хорошо я относилась к Руслану, очень хорошо. Не было ни любви, ни ревности. У него, наверное, тоже. Да и бывает ли все это? Фиг его знает…

Мне было нормально. Да, нормально совсем. Но обидно, что я какая-то такая… невлюбляющаяся. Я пыталась разозлить себя тем, что отдыхающий Русланчик сейчас миленько с Лизхен беседует, она ему глазки строит, и прочее. А нужной злости все равно не возникало.

Приходила ко мне наша поселковая тусовка. Пришлось выйти за загородку. Я стояла с ребятами и девчонками на дороге, слушала, как они мною восхищаются, как обещают, что теперь тоже будут за всеми следить – чтобы нового дачного вора не допустить на грядки трудолюбивых соседей.

Натаха и девчонки интересовались про меня и Русланчика. Я что-то такое равнодушно-невнятное ответила. Они, кажется, успокоились и даже обрадовались.

А ушли – и я затосковала. Забралась на лиственницу, устроилась в своей смотровой башне, оглядела в бинокль округу. Жалко, что не весь поселок был виден. Но сколько возможно, мы просканируем.

Вот опять Борюсик по кустам чистотела шарит, выбирает стебли помоложе, посочнее. Намажется, будет прекрасен. Хоть он Машке Кафтановой и с прыщами нравится…

Вот Натаха куда-то по дороге нарезает. Останавливается, в зеркальце себя рассматривает. Только мне, видимо, по барабану собственная внешность. А остальные вон как ею озабочены…

Мелочь детская туда-сюда на площадке мотается – хорошая в поселке площадка, до ночи можно на ней барахтаться. Я тоже тут все детство провела – бессмысленное которое, песочно-куличковое имеется в виду…

Вот ребята тусуются, что-то мутят. Жалко, не слышно, что они говорят. Надо бы какими-нибудь подслушивающими устройствами запастись. А то обидно даже…

Взрослые дачники. Что с них взять – дачники как дачники. Копошатся-стараются…

Я наблюдала за дальними рубежами, поэтому не заметила, как возле нашей калитки появился Володька Страшный.

В смысле просто Володька.

– Варя! Эй, ты где? – закричал он.

Я его голос, конечно, сразу узнала. Вот ведь! Придется у него на глазах с дерева спускаться. Можно, конечно, не откликаться – так я свой наблюдательный пункт не выдам. Но ведь тогда Володька покричит-покричит и уйдет. Этого совсем не хотелось.

Но и сдавать домик на дереве не хотелось тоже. Кто мне Володька, чтобы вот так вот ему сразу все свои секреты вываливать?

Я сидела и думала. Хотелось рычать – потому что я не знала, что делать.

Володька покричал-покричал и, как я предполагала, ушел… Ох, какая же я глупая, какая бестолковая девушка! Почему я все себе порчу, все разрушаю? Кому он нужен, этот домик? Все равно Страшный, в смысле Володька, на дерево, которое возле нашей дачи, прямо на участке растет, не полезет. Так что какая это тайна?

Я безумной белкой слетела с лиственницы, выскочила за калитку. А нету Володьки, ушел. Я пробежала по дороге вправо до самого поворота, потом влево. Его нигде не было. И я плюхнулась на деревянный ящик, который с незапамятных времен прижился возле нашей калитки. Бабка моя на нем любила посидеть в свои редкие минуты отдыха. Посидеть, на прохожих поглазеть и с ними же поболтать, если удастся привлечь. А я сейчас плюхнулась, сжала руками бессмысленную свою головенку. Даже завыла.

А потом опомнилась – блин, да что ж я, как на арене цирка, тут на виду у всех убиваюсь? И отправилась грустить домой.

Стукнула дверь – это появилась бабуля, которая в большом доме что-то начищала. Села, включила телевизор. Вместе мы стали смотреть сериал. Время шло очень весело.

И в тот момент, когда я уже даже готова была начать сочувствовать какой-то совершенно несчастной парочке, угнетаемой всеми, кому было только не лень их помучить, кто-то постучался к нам в окно. Слепив на лице суровое выражение, бабуля выглянула.

– Варьк, это к тебе, – усмехнулась она.

Но ничего не добавила. Не до меня ей было – в телевизоре страдали люди.

Я, конечно, очень хотела, чтобы за окном оказался Володька. Хотя зачем он мне нужен? Дрожжи бросать мы сегодня не будем – этот вопрос я уже решила. И поняла, зачем: чтобы просто вернулся. Он вернется – и покажет этим, что очень ценит мое общество. Вот как я подумала. А это эгоизм, вот что. Я все умею анализировать. И саму себя обманывать не хочу.

И вот я иду к окну. От телевизора до него недалеко – всего три шага. Сейчас я увижу, кто там пришел. Да что же это такое у меня с сердцем – как только я начинаю волноваться, оно бьется, как ненормальное?! В апреле в нашу школу проверяющая здоровье бригада приезжала, там врачи всех мастей были. Так вот меня проверяли-проверяли, сказали, что я здорова, как корова, проблем нет. Тогда что со мной? Почему сердце колошматится, как сумасшедшее? Вот сейчас кажется, что оно уже в голове бьется. Жуть.

В книгах обычно пишут: у томных барышень чуть какие чувства – так сразу «часто-часто забилось сердце». И чего только сердце у них ни вытворяло! В книжках у барышень, я имею в виду. И погружалось в тоску, и ныло, и пламенело, и замирало. Но там еще обмороки имели место, так что я, к счастью, в категорию томных барышень не попадаю. Не припадочная. И то слава богу.

Вот что я думала, когда шла три шага до окна. Интересно, а я это долго думала или быстро? Может, зависла на полпути – и тот, кто в окно постучался, уже ушел? Да, вот сейчас я как додумаю, как брошусь к окошку, как высунусь… А там Володька Страхов. Распахивает мне свои дружеские объятья.

Опять я думала что-то не то. Вернее, как только я подумаю что-то хорошее, как представлю, как оно может произойти, – так именно оно никогда и не случается. А случается обязательно по-другому, просто совсем по-другому. Но раз я уже представила, что пришел Володька, значит, за окном точно не он.

Но это все-таки оказался он. Володька же нормальный человек – пришел, раз обещал. А я все что-то выдумываю…

С сердцем у меня наладилось. Когда я выходила из дома, оно стучало ровно, как у храброго мангуста. То есть быстро, конечно, но без фанатизма. Потому что даже мангусты волнуются. Хоть они и бесстрашные зверюшки.

– А к Парасоловым мы сегодня не пойдем, Володька, – сказала я, когда вышла на улицу. А вышла я быстро, всего пару минут потратив на небольшое переодевание.

– Хорошо, – улыбнулся Володька. – Пошли гулять?

– Пошли.

И мы пошли. Маршрут я выбирала сама, и очень осторожно. Володька не догадывался, что я стараюсь сворачивать на те улицы, где нас точно не могли бы увидеть. Пусть другие ходят парочками. А мы ведь так, просто гуляем.

Поселок закончился. Мы перешли мост и гуляли вдоль речки – уже по деревенскому берегу. То есть по берегу со стороны деревни. Там уж деться было некуда – прямо и прямо. Так что деревенские на нас насмотрелись. Да пес с ними, пусть смотрят!

Так мы прошли довольно далеко. Уселись на поваленном дереве и стали бросать в воду куски коры. Хорошо было со Страховым Володькой, спокойно. Не хотелось показываться ему лучше, чем я есть. Типа «полюбите нас черненькими – беленькими нас всяк полюбит». Хотя, конечно, любить я себя не просила. Да никто и не собирался. У нас как раз тот случай, когда я Володьке нравлюсь только как друг. Или такого не бывает? Тогда – будет. Это, значит, мы первые придумали.

Но я была бы не я, если бы…

– Варь, я смотрю, ты все в моей футболке, – подергав меня за подол братовой одежки, произнес Володька.

– Ой, я и забыла! На, забирай! – с этими словами я вскочила и на глазах Володьки резко рванула футболку вверх.

Володька от неожиданности дернулся – и тут же зажмурился и отвернулся. Так и есть, сработал эффект неожиданности – Володька решил, что под его футболкой у меня ничего нет (жара-то какая!), и, примерный, отвернулся. А у меня там – ха! – оказалась надета моя собственная маечка. Я ее перед выходом специально под футболку успела надеть. Подготовилась, можно сказать. Зачем? А не знаю… Сама себя не понимаю – зачем мне надо людей злить…

– Да повернись, все в порядке, – разрешила я.

Володька повернулся. Я вложила футболку ему в руку. Он мотал головой, лицо его даже малость покраснело.

– Да, Варька, с тобой не соскучишься… – сказал он.

Но не рассердился. Это хорошо.

Я рассказала ему, какой триумфальный выход был у меня сегодня на местный рынок. Рассказывала и чувствовала, что Володька действительно за меня рад. И это так грело меня – хоть вечер был жарко-банный, а все равно грело. По-другому грело.

Так и дружила я все лето с Володькой. Руслана видела часто, то есть каждый день по несколько раз – мы болтали, прикалывались, резвились даже на дне рождения Лизаветы. Который, нужно сказать, прошел просто фантастически – лучшего дня рождения я в своей жизни не видела. Умеют же родители грамотно любить своих детишек… Эх…

Руслана и остальных видела да, часто. А Володьку редко. Я себе определила, что мое сердце превратилось в сердце маленького мангуста. Они, эти мангусты, хоть и храбрые и бесстрашные зверьки, но очень привязчивые. Они могут жить себе и жить независимо где-нибудь в джунглях. А если привяжутся к какому-нибудь человеку – то верны ему. И никуда не деваются, не уходят. И этого человека не бросают. Вот и я так же привязалась. Я так тосковала, когда не получалось выходить гулять – ну просто и правда как мангуст! Надеюсь, Володька об этом не догадывался. Потому что я вела себя с ним по-прежнему гордо и независимо. Достойно. Да, как Железный Феликс. Или Леди. Тоже из хорошего металла. Конечно, сложно вот так вот понять – Железный я Феликс или преданный мангуст? Я еще подумаю. И определюсь. Обязательно.

Жалко, если Володька думает обо мне плохо. Может, я ему уже больше и не нравлюсь, он просто ко мне привык, вот и общается? Спросить я очень боюсь – потому что вдруг я услышу подтверждение: да, не нравишься… Это будет больно.

А ведь я ничего не делаю, чтобы понравиться. Прямо нарочно не делаю. Чтобы не думал, что я подлиза. И кокетка. И еще не знаю кто.

Да, Парасолихе с ее Парасолом так моих дрожжей и не досталось. Правда, все те, кто думал, что Парасоловы не вынесут позора и навсегда исчезнут из наших мест, ошиблись. Позор Парасолы спокойно пережили, дачу продавать не стали и не уехали оттуда, где нашла их дурная слава. Плевать они на это хотели. И, кто знает, вполне могли продолжить свой опасный бизнес. Может, по-прежнему воруют – предельно осторожно и у самых лопушистых дачников. У меня интерес пропал за ними наблюдать.

С дрожжами не получилось из-за другого. За два дня до того, как Парасоловы, которые все же довольно долго отсутствовали в Листвянке, вернулись, пошли дожди. Проливные. Они шли, иногда сменяя один другой, иногда вообще без перерыва, сплошняком. Кончились те необыкновенно удобные для бурления органики деньки, когда можно было бросить дрожжи и получить нужный результат. Звезда Парасоловых была счастливая. Если у таких людей бывают звезды, конечно.

Сегодня я уезжаю. Все, лето кончилось. Дачники в нашем коттедже еще живут – мать Русланчикова, например, с нянькой и Тимофеечкой, Мурзики. Руслана отец увез в Москву еще на той неделе. Наши поселковые ребята и девчонки тоже поуезжали, один Борюсик все чистотелом лечится – скоро просто засияет его физиономия, так, оказывается, чистотел Боряну на пользу пошел. Я рада, честное слово. Буду знать, что от лекарственных трав действительно бывает польза.

Дожди кончились, земля просохла, картошку можно копать. Так что я недельку в Москве побуду, а там меня снова сюда привезут – кто ж бабке картошку поможет копать и убирать? Будем ее на тележке в поселок возить. Ничего, пробьемся, не привыкать. А со школой я уже научилась управляться. Учебники мне (это ж не книжки, отвлекающие от сельскохозяйственного производства!) не то что разрешают сюда брать – родители чуть ли не в двух экземплярах каждый приволакивают.

Володька вечером придет прощаться. Надо будет сказать ему что-нибудь хорошее. Только чтобы он ничего не подумал. Сказать типа: «Я поняла – ты мне тоже нравишься» Нет, это не пойдет. Вдруг он уже забыл, что сам мне про «нравишься» говорил? Так что какое еще, скажет, может быть «тоже»?

В общем, Володька скоро уже придет, а я так и не решила, что ему скажу на прощание. Так хочется, конечно, что-то милое сказать, порадовать его. Ведь я буду по нему скучать – даже эту неделю учебы. Я уже сейчас скучаю, хоть еще и не уехала. Но что сказать – не знаю… Такой вот я человек.

Может, Володька общается со мной потому, что увидел во мне что-то хорошее? Оно же ведь есть – вон как меня теперь и в поселке, и в деревне уважают. И Русланова мать уважает, и Руслан, и Лизкино семейство.

Вдруг он мне как раз сегодня и скажет – как ко мне относится, что чувствует и все такое? Почему-то очень хочется это услышать, очень! И я ему скажу, что я… Нет, вернее, пусть он скажет, что он… Или я все-таки ему не очень? Да нет, раз он столько со мной дружит, значит, должен хорошо относиться. Ведь меня же все уважают!

Да, все. Кроме бабки. Однако с этим придется смириться. Потому что на каждого Железного Феликса есть свой – Стальной. Титановый. Победитовый.

Но это бабка. Ей простительно. Жизнь у нее уж очень тяжелая.

А Володька для меня пусть будет просто человеком. И я для него. Пусть он всегда думает, что я – хорошая!