Текст книги "Петербургские женщины XIX века"

Тем же порядком проходили вечерние балы, только гостей потчевали чаем с пирожными.

«Официальный» бал требовал более тщательной подготовки. Оборудовали кабинеты для дам и кавалеров, где они могли поправить свой наряд, хорошенько осветить лестницу и подъезд, приготовить букеты для дам, вовремя вынуть цветы из воды и поместить в прохладное место.

В перерывах между танцами гостям подавали мороженое, которое могло быть приготовлено из вишен, черешен, земляники, малины, красной, белой или черной смородины, барбариса, клюквы, морошки, брусники, ежевики, винограда, абрикосов, персиков, слив, груш, яблок, ананасов, апельсинов, лимонов, айвы, фиалок, арбузов, мелонов (дынь), померанцев (род цитрусовых); кофе, чай, ржаной хлеб, шоколад, сливки, карамель с ванилью, миндаль, фисташки, орехи, каштаны, флердоранж (белые цветки померанцевого дерева; украшение свадебного убора невесты), ликеры, а также фрукты, конфеты, прохладительные напитки: ораншада, лимонад, оршад, питье из клюквы, малины, черной смородины, фисташковое питье, питье из барбариса, питье апельсинное, сок малиновый.

Из этих названий непонятными могут показаться ораншада и оршад. Ораншада – это всего-навсего разведенный апельсиновый сок, а оршад – это питье из толченого миндаля (по сути, разведенное миндальное молоко), приправленное померанцевыми цветами. Таким же способом из толченых орехов готовилось и фисташковое питье.

Что же касается ужина, то Радецкий приводит такой пример меню:

Консоме в чашках.

Салат из ершовых филеев с гарниром.

Филеи из цыплят с маседуаном (гарнир из вареных овощей, иногда – из фруктов, запеченных под сыром).

Жаркое разное с салатом.

Крем из саго (крупа из крахмала, получаемого из сердцевины ствола саговой пальмы. – Е. П.) с мараскином.

На балах английским порядком необходимо было оборудовать два буфета, кондитерский и столовый. В первом находились принадлежности для чая, разнообразные варенья и пирожные: меренги, профитроли, тарталетки, а также торты, вафли и т. д. Во второй помещались холодные закуски: галантин из индейки, ветчина, ростбиф, судак, паштет из фазана с трюфелями, бок серны, котлеты из кур, дичи, жаркое с салатами и т. д. Здесь же находились вина и ликеры: мадера, херес, портвейн, сотера (сладкое белое крымское вино), шампанское, анизет (сладкий ликер из масел анисового семени и горького миндаля), ликер кюрасао, ликер ванильный, чайный, мараскин и т. д.

Что касается балов первоклассных, то нужно было решить, будут ли почетные гости ужинать в отдельном кабинете или вместе со всеми. Особая ловкость требовалась, если почетный гость сидит за тем же столом, что и дамы. Нужно было подготовить слуг с запасными блюдами так, чтобы яства предлагались дамам и почетному гостю строго одновременно, и никто из них не мог быть оскорблен тем, что его (или ее) заставили ждать.

Также дворецкий трижды сверял список гостей у швейцара: перед началом танцев, в полночь и перед ужином, а после окончания бала принимал из рук прислуги под счет столовое белье и серебро, а также следил, чтобы все сколь-нибудь ценные вещи, оброненные гостями, были переданы хозяевам.

Из предыдущей главки становится ясно, как велика была роль прислуги в процветании хозяйского дома. Лексикон хороших манер предупреждает свою читательницу: «Одни настаивают на выборе такой-то квартиры, другие восхваляют изящество и удобство такой-то мебели. Молодая девушка бросается на все, колеблясь и ни на что не решаясь, находя все прекрасным и не смея выразить свое мнение, если она выкажет решимость, у нее сейчас же окажется десяток врагов, и часто ей не достается ничего из того, что ей нравится и чего она желает. Есть, однако, один пункт, в котором она должна остаться непреклонной и в котором мать обязана поддерживать ее: это вопрос о прислуге. Родители жениха не преминут предложить ей образцы честности, усердия и благонадежности, подобных которым не найти в целом свете. Лучшее средство безобидно для всех отклонить подобные предложения состоит в том, чтобы заранее нанять себе прислугу и иметь потом право совершенно искренно отвечать услужливым друзьям: я в отчаянии, что не могу воспользоваться вашей любезностью, но у меня уже наняты люди!»

Где же нанять прислугу? До 1861 года набирали штат из дворовых, живших в родительском доме девушки, соответствующим образом воспитанных, знавших ее привычки и предпочтения. Если же это было невозможно, помещали объявление в газете, обращались в Контору частных должностей, открытую в 1822 году на углу Невского и Малой Морской, или отправлялись на одну из многочисленных бирж, где собирались пришедшие в город крестьяне, искавшие работу. Женскую прислугу нанимали на Никольском рынке, мужскую – у Синего моста, на Мойке. Последний способ был самым рискованным: у этих людей, как правило, не было рекомендаций, негде было осведомиться об их навыках и поведении. Однако их можно было обучить с нуля и надеяться, что, не пожив еще в господских домах, они не успели набраться дурных привычек.

Двумя самыми важными лицами в богатом доме были дворецкий и повар, которому помогала «кухонная служба», состоявшая из множества «работных баб». Для обслуживания званых обедов нужен был целый штат ливрейных лакеев. Француз Ле-Дюк оставил следующее любопытное описание барских домов Петербурга николаевского времени. «На вечерах поражает исключительное обилие ливрейной прислуги. В некоторых домах их насчитывают 300-400 человек. Таковы нравы русских бар. Они не могут жить без окружения значительным числом прислуги, незнакомым другим странам; это не мешает, однако, тому, что они являются людьми, хуже, чем где бы то ни было, обслуженными. В дни торжественных приемов по зову управляющего являются все проживающие в городе по оброку крепостные. Они надевают имеющиеся запасные ливреи и служат на торжественных приемах. На следующий день, придя куда-либо в магазин, вы не удивитесь, узнав в приказчике, отмеривающем вам материю или завязывающем ваши пакеты, того, кто подавал вам вчера чай или шербет. Таково все в России: „однодневный наряд, обманывающий блеск“».

Кроме того, были еще и лакеи «собственных» комнат, «выездные» лакеи, «швейцарские», дежурившие в прихожей, и «дне вальные», днем находившиеся для услуг в парадных апартаментах, а ночью по очереди спавшие на пороге господской спальни. Женскую половину семьи обслуживали горничные, камеристки, ключницы, следившие за запасами продуктов, свечей, столового серебра и т. д. Большею частью это были жены кучеров, поваров и садовников. Низшую часть прислуги составляли «хлебщицы», прачки «полочисты», истопники, иногда сапожники, столяры, шорники и слесари.

Далее отдельное «ведомство» в богатом доме составляла конюшня, где трудились несколько кучеров, конюхов и форейторов. Кучера делились на «выездных», умевших править запряженной цугом шестеркой лошадей, и на «ямских», посылавшихся в город с поручениями. Бывали и «собственные» кучера, возившие только барина. Люди, чьи дома стояли на берегу реки, часто заводили себе лодки для катания. Команда каждой лодки обычно состояла из 12 человек, которые использовали два рода весел: длинные для катания по Неве и короткие для рек и каналов. Так, гребцы Юсуповых были одеты в шитые серебром куртки вишневого цвета и шляпы с перьями. Они должны были петь во время гребли, как венецианские гондольеры.

В домах победнее прислуги насчитывалось гораздо меньше. В конце XVIII века в Петербурге была издана брошюра «Пропорция содержания дому от 3000 рублей доходу в год: сколько иметь дворовых людей и каких чинов». Как гласит этот документ: «В доме первый человек камердинер – 1, помощник его – 1, повар – 1, ученик его – 1, кучер – l, форейтар – l, лакеев – 2, истопник и работник – 1, женщину иметь вверху – 1, белую прачку – l, работную – 1. Кареты – 2, лошадей – 4. Итого в доме мужчин – 9, женщин – 3».

У Пушкиных, когда они жили на Мойке, работали две няни, кормилица, лакей, четыре горничных, три служителя, повар, прачка и полотер и верный камердинер Пушкина Никита Козлов.

Крепостного лакея, горничную, кормилицу можно было продать или купить за неплохие деньги. «Рабочие девки» стоили от 150–170 руб., горничные – 250 руб. За мужа-портного и жену-кружевницу просили 500 руб., за кучера и жену-кухарку – 1000 руб. После этого хозяевам предстояло тратиться только на прокорм и одежду прислуги, лишь иногда одаривая их на Рождество.

Прислугу обычно кормили простой сытной крестьянской пищей. Историк кулинарии Вильям Похлебкин приводит такой список блюд, встречавшихся в меню петербургской прислуги:

Супы:

Щи из солонины с кислой капустой.

Щи из свежей капусты со снетками (для постных дней).

Картофельная похлебка.

Суп из рубцов.

Суп из легкого.

Рассольник с потрохами.

Свекольник на квасу.

Суп из черных грибов на квасу.

Вторые горячие блюда:

Лапша.

Ржаные блины.

Саламата (блюдо из муки с солью и маслом. – Е. П.).

Баранья голова с кашей.

Жареная печенка.

Кишки, начиненные кашей.

Пампушки из творога, яиц и муки – отварные со сметаной.

Яичница битая с молоком.

Каши: гречневая, пшенная, овсяная, полбенная, зеленая, черная (ржаная), ячневая.

Вторые блюда в постные дни:

Редька сырая тертая с квасом.

Пареная репа.

Свекла печеная.

Капустник (квашеная капуста с луком, подсолнечным маслом и квасом).

Сладкое (для воскресных дней):

Кулага (тестообразное кушанье из ржаной или другой муки и солода, иногда с фруктами, ягодами. – Е. П.).

Соложеное тесто (приготовленное с применением солода – засушенного и крупно смолотого проросшего зерна. – Е. П.).

Гороховый кисель с конопляным молоком.

А вот какие блюда предлагает подавать прислуге Елена Молоховец:

«Завтрак. Жареный картофель. Выдать: 1 гарнца (гарнец (польск. garniec) – русская дометрическая единица измерения объема сыпучих тел – ржи, крупы, муки и т. п., равная ⅛ четверика (3,2798 литра). – Е. П.) картофеля, около ¼ фунта масла, сала или фритюра, 1 луковицу. Обед. Щи из кислой капусты. 1 фунт, т. е. 2 стак. кислой капусты, ½ стак. муки крупитчатой 3-го сорта, 1 луковицу, 2 фунта говядины, свинины или 1 фунт шпика. Или приготовить щи следующим образом: если для господского стола приготовляется на второе блюдо солонина, то сварить ее до половины готовности, попробовать, если солона, слить бульон и налить свежею горячею водою. На слитом же бульоне сварить прислуге щи, во щи положить разварную говядину, оставшуюся от бульона, приготовленного для господ. Вообще для людей берется говядина от передней лопатки, от грудинки, от завитка, костреца, подбедерка, шеи.

Каша гречневая крутая. Выдать: 3 фунта, т. е. ½ гарнца крупных гречневых круп, ¼ фунта масла, шпика или 2 бутылки молока. Такую кашу едят со щами, в таком случае не надо ни масла, ни молока. Или половину каши дать со щами, а другую половину оставить к ужину и выдать к ней ⅛ фунта масла или 4 стакана молока. К ужину вообще дается то, что остается от обеда.

Завтрак. Овсяная каша. 1 фунт, т. е. 1 ¾ стак. овсяных круп, ⅛ фунта шпика, масла или 4 стак молока.

Обед. Борщ. 2 фунта говядины 2-го или 3-го сорта, свинины, солонины или 1 фунт шпика, 3–4 свеклы, 1 луковицу, свекольного рассола и 1 ложку муки.

Клецки из муки. 2 фунта муки 1-го сорта, 2 яйца ¼ фунта шпика, масла или фритюра.

Завтрак. Простокваша. 3 бутылки молока.

Обед. Суп из круп без мяса. 1 ½ стак. ячневых или овсяных круп, ½ гарнца картофеля, ⅛ фунта масла, или свиного сала, или 2 стак. молока.

Жаркое говядина. 2 фунта говядины 2-го сорта и 2 луковицы.

Каша картофельная. 1 гарнец вареного картофеля размять, положить в него вместо масла соус из-под жаркого».

Иногда господа решали, что выгоднее будет выдавать «на харчи 3–5 рублей» в месяц мужчинам и на рубль меньше женщинам. Также лакеи получали ливреи, верхнюю одежду, шинели, тулупы, сапоги. Женщинам выдавали обувь, белье, «пестрядь» на платье и «затрапезу» (грубая пеньковая материя). Кроме того, они получали по полтинному в год «на подметки».

Провинившегося слугу можно было побить. Причем хозяин или хозяйка необязательно сами марали руки. Обычно провинившегося отправляли в полицейскую часть с запиской, где были описаны его прегрешения.

Прислуга жила в людской – обычно по 20-25 человек в одной комнате. Жена английского посланника при дворе Николая I леди Блумфильд пишет: «Комнаты мужиков были без всякой мебели, и, если не ошибаюсь, они спали на полу, завернувшись в свои бараньи тулупы. Пища их состояла из капусты, замороженной рыбы, сушеных грибов, яиц и масла, весьма дурного качества. Они смешивают все это в горшке, варят эту смесь и предпочитают эту тюрю хорошей пище. В бытность свою послом лорд Стюарт Ротсей хотел кормить мужиков, как и остальную прислугу, но они отказались есть то, что приготовлял для них повар. Они носили красную рубашку, широкие нанковые шаровары навыпуск, куртку и передник, причем они раздевались только раз в неделю, когда шли в баню».

Наемные слуги получали жалованье: мужчины – от 25 до 75 руб. в месяц, женщины – от 10 до 30 руб. Из них служанки получали от 4 до 10 рублей, кухаркам, камеристкам и прачкам платили 25 руб., горничным и няням – 15 руб.

Следить за работой, питанием и условиями жизни прислуги было обязанностью хозяйки дома. Она же лечила слуг, если те заболевали, решала, нужно ли вызвать врача или обойдутся домашними средствами. Если же крепостной слуга умирал, хозяевам предстояло нести расходы на похороны.

Летом общество перемещалось на воды или на дачи, где к прогулкам, танцам и концертам добавлялись пикники, совместные поездки, прогулки по галереям минеральных вод и т. д. Учебники хорошего тона строго предупреждали: деревенская жизнь обладает особой непринужденностью, и, если утратить бдительность, можно невзначай завести в деревне знакомство, о котором позже пожалеешь в городе. «Люди, принадлежащие к высшему кругу, часто сходятся в деревне и на даче с гораздо низшими себя людьми». Такое знакомство было в высшей степени нежелательно, и его следовало тактично прервать при отъезде с дачи.

Дачная местность начиналась сразу за Невой, на Петербургской стороне, но аристократические дачи строились поближе к островам, где в Каменноостровском и Елагином дворце часто проводила лето царская семья.

Так, на берегу Малой Невки на Аптекарском острове находилась дача приятелей Пушкина Лавалей, описанная им в отрывке «Гости съезжались на дачу», рядом с ней – дача Закревских, там, где ныне находится Институт экспериментальной медицины, – дача Гагариных, далее по Песочной набережной – дача Столыпина.

Аристократические дачи занимали также большую часть Каменного острова и весь Крестовский.

На Каменном острове поместил Иван Панаев дачу героини своей повести «Спальня светской женщины».

«В последних числах мая месяца княгиня переехала на свою каменноостровскую дачу.

Любовались ли вы островами – этою летнею жизнью петербургских жителей? Всходили ли вы в час утра на Каменноостровский мост, в тот час утра, когда просыпающаяся природа еще не возмущена шумом и громом людской суеты? Когда она еще не стряхнула с своего личика капли алмазной росы? Когда она еще не успела запылиться прахом, взвеваемым гордостью людскою? Когда она еще не успела затускнеть от тлетворного дыхания людей?

Ничто не шелохнется. Солнце встает, разрезая лучами своими вуаль, сотканный туманами… Природа-красавица трепещет пробуждением и улыбается светлою улыбкой солнца… Туман разредился… Яхонт небес подернулся позолотою – и солнце, ослепив блеском, кокетничает и смотрится в зеркало Невки. Взойдите на правую сторону моста от дороги. Опаловые струи Невки омывают изумрудный берег дворца и тенистый лесок дачи княгини Лопухиной, расходятся в обе стороны и исчезают вдали. Прямо против вас, между кудрями леса, возвышается каменный двухэтажный дом с светло-зеленым куполом; далее по всему противоположному берегу пестреют легкие домики в густой зелени. Обернитесь налево: по обеим сторонам берега дача за дачей еще живописней играют разноцветностью красок, и все на той же зелени, любимой краске природы… Правда, не ищите здесь никакой торжественности, никакой величавости: это прекрасный ландшафт, не более! Сама природа, будто применяясь к местности, делается здесь немного изысканною, немного кокеткой, зато эта кокетка обворожительна ночью. Взгляните – луна, закрасневшись, будто девственница, пойманная впервые наедине с милым, будто разгоревшись от страсти, робко выглядывает из чащи дерев и, успокоенная безмолвием, тишью земной, бледнее выступает, будто пава, по звездистому паркету… Она не уверена в самой себе, она робка – но ее поступь по гигантскому помосту небес и страстна, и соблазнительна! Как мило освещает она тенистую аллею Строгановского сада (сад за Черной речкой, принадлежавший семье графа Строганова. – Е. П.), как задумчиво глядится в Елагинский парк, как серебрит окна дач и как манит мечтательницу из душной комнаты погулять и повздыхать с нею вместе на раздолье… Шалунья, она то окунется в водах Невки, то, завернувшись в прозрачную мантилью облака, кажется, хочет играть в жмурки, то переливом обманчивых лучей света строит такие фантастические чертоги там, вдали, за морем…

Т.А. Васильев. Вид петербургских островов. 1820 г.

Небольшая двухэтажная дача княгини, расположенная с тонким и разборчивым вкусом образованной женщины, лежала налево от Каменноостровского моста, по дороге, ведущей к летнему театру. Эта дача вверху обведена была кругом стеклянною галереею, уставленною цветами, которые совершенно закрывали ее стены и только давали место одним диванам, расположенным прерывисто вдоль стены. Половина галереи, выходившей в сад, отделена была ширмами из разноцветных стекол, так что составляла совершенно особую прелестную комнату. Она украшалась обыкновенно, будто на загляденье, отборными цветами, была окружена эластическими диванами и устилалась превосходным ковром, который был выписан мужем княгини в подарок ей из чужих краев. Эта комната, освещенная лунною лампою, была невообразимо упоительна!»

Прогуливаясь по Каменному острову, петербуржец и петербурженка XIX века могли увидеть немало дач, подходящих под это описание. Например, дача сенатора Половцова – просторный дом с колоннадой, построенный в стиле классицизма, интерьеры которого были отделаны великолепными росписями.

Один сезон на Каменном острове на даче Доливо-Добровольского провели Пушкины. Здесь родился их младший сын Григорий и был крещен в Чесменской церкви Святого Иоанна на Каменном острове.

В конце века модным местом для вечерних прогулок стала Стрелка Елагина острова. Сюда приезжали, чтобы насладиться зрелищем солнца, погружающегося в волны Финского залива. Об этом «ритуале» рассказывает стихотворение Николая Агнивцева из цикла «Блистательный Санкт-Петербург»:

 
Ландо, коляски, лимузины,
Гербы, бумажники, безделки,
Брильянты, жемчуга, рубины —
К закату солнца – все на Стрелке!
 
 
Струит фонтанно в каждой даме
Аккорд герленовских флаконов,
И веет тонкими духами
От зеленеющих газонов!..
 
 
И в беспрерывном лабиринте
Гербов, камней и туалетов —
Приподымаются цилиндры,
И гордо щурятся лорнеты.
 
 
И Солнце, как эффект финальный,
Заходит с видом фатоватым
Для Петербурга специально —
Особо огненным закатом!..
 

А. Фосс. Дачи А.П. Голицыной и Е.П. Салтыковой в усадьбе Н.П. Строгановой. 1846 г.

* * *

Дачный район для менее состоятельных петербуржцев сформировался вокруг Большой Невки и Черной речки. Владельцы находившейся на берегу Большой Невки дачи Строганова устроили на своих землях большой увеселительный парк, где часто по вечерам играла музыка и устраивались танцы.

На месте современного дома № 10 по улице Савушкина в 1834 году построили заведение искусственных минеральных вод. Здесь торговали минеральной водой, приготовленной по рецептам из Карлсбада, здесь же можно было принимать морские ванны по 2 рубля 80 копеек за процедуру.

Метрдотель Александра I и Николая I немец Федор Иванович Миллер, владевший соседним участком, построил здесь несколько дач «по высшему разряду». Сюда приезжали на лето дочь и внучка М.И. Кутузова – давние приятельницы Пушкина Елизавета Михайловна Хитрово и Дарья Федоровна Фикельмон, президент Академии художеств Федор Петрович Толстой, литераторы Николай Иванович Греч, Александр Иванович Тургенев.

Летом 1833 года одну из дач сняли Александр Сергеевич Пушкин вместе с женой и маленькой дочерью Марией. Дача описана в письме Н.О. Пушкиной, матери поэта: «…при ней большой сад и дом очень большой – 15 комнат с верхом». Здесь родился старший сын Пушкиных – Александр. Пушкины снова сняли здесь дачу в 1835 году, Наталья Николаевна отдыхала после четвертых родов, много ездила верхом вместе с сестрами, танцевала в Строгановском саду. Один из знакомых Пушкина, С.М. Сухотин, оставил нам воспоминания об этих балах: «В августе, по возвращении гвардии из лагеря, на Черной речке на водах давались еженедельные балы, куда собиралось le mond elegant и где в особенности преобладало общество кавалергардских офицеров. Расхаживая по зале, вдруг увидел я входящую даму, поразившую меня своей грацией и прелестью: возле нее шел высокий белокурый господин… сзади Пушкин… Это была его жена, а белокурый господин С.А. Соболевский (поэт, публицист, один из близких друзей Пушкина. – Е. П.). Это трио подошло к танцующему кругу, из которого вышел Дантес и, как мне помнится, пригласил Пушкину на какой-то танец. Дантес очень много суетился, танцевал ловко, болтал, смешил публику и воображал себя настоящим героем бала: это был белокурый, плотный и коренастый офицер среднего роста; на меня произвел он неприятное впечатление своим ломанием и самонадеянностью».

Дачи Миллера на Черной речке. Литография. 1820-е гг.

К сожалению, дачи Миллера не сохранились до наших дней, зато сохранилась расположенная дальше по течению Большой Невки дача Афанасия Федоровича Шишмарева (современный адрес – Приморский пр., 87), построенная в 1824-1825 годах архитектором А.И. Мельниковым. Здесь было царство цветов: от дома до самой воды тянулись цветочные клумбы, окаймленные деревьями и кустами, по бокам стояли цветочные оранжереи.

На даче Шишмарева часто гостили его друзья – художники Орест Кипренский и Карл Брюллов, написавший здесь знаменитый портрет дочерей Афанасия Федоровича Ольги и Александры Шишмаревых, хранящийся теперь в Государственном Русском музее. На заднем плане этой картины можно увидеть очертания дачи Шишмарева, к которой художник волей своего воображения «пристроил» широкую мраморную лестницу.

Особняк Е.П. Салтыковой

Портрет еще одной петербурженки, светлейшей княгини Елизаветы Павловны Салтыковой, урожденной графини Строгановой, Брюллов написал в ее особняке на Черной речке, построенном в 1837–1838 годах архитектором Гаральдом Боссе. Ныне этот особняк находится рядом со станцией метро «Черная речка».

* * *

Пользовались популярностью дачи, расположенные поблизости от других императорских резиденций: в Царском Селе, Павловске, Петергофе и т. д. Неслучайно Каренины в романе Толстого снимают дачу в Царском Селе, куда приезжает с маневров в Красном Селе Вронский. На самом деле ежегодные маневры были одним из самых важных событий дачного сезона.

В Павловске дачники собирались на музыкальные концерты в Павловском вокзале. Там одиннадцать сезонов выступал Иоганн Штраус, посвятивший своей русской возлюбленной, музе и коллеге – Ольге Смирницкой вальс «Проказница», а Павловску – польку «В Павловском лесу».

Фешенебельное общество собиралось и на Сестрорецком курорте. Здесь были курзал, водолечебница и гостиница. В курзале летом давал концерты симфонический оркестр, устраивались балы. В дождливые дни публика гуляла в застекленной галерее, построенной вдоль железной дороги.

Купание в то время – это сложная, но и забавная процедура. Поскольку у берега очень мелко, купальни строились на значительном расстоянии от кромки берега, и купальщики шли туда по длинным деревянным мосткам или даже приезжали на специальных повозках. За пользование купальней (а она была нужна в первую очередь для того, чтобы, соблюдая приличие, скрывать купальщиков от посторонних глаз) приходилось платить около 3 рублей в сезон.

Любивший берега Финского залива Александр Блок описывает такое купание, показывая, насколько нелепо выглядят светские модники и франты перед лицом стихии, пусть вполне мирной и спокойной. А затем превращает пошлые картины светской жизни в высокую поэзию.

 
Что сделали из берега морского
Гуляющие модницы и франты!
Наставили столов, дымят, жуют,
Пьют лимонад. Потом бредут по пляжу,
Угрюмо хохоча и заражая
Соленый воздух сплетнями. Потом
Погонщики вывозят их в кибитках,
Кокетливо закрытых парусиной,
На мелководье. Там, переменив
Забавные тальеры и мундиры
На легкие купальные костюмы,
И дряблость мускулов и грудей обнажив,
Они, визжа, влезают в воду… Шарят
Неловкими ногами дно. Кричат,
Стараясь показать, что веселятся.
 
 
А там закат из неба сотворил
Глубокий многоцветный кубок. Руки
Одна заря закинула к другой,
И сестры двух небес прядут один —
То розовый, то голубой туман.
И в море утопающая туча
В предсмертном гневе мечет из очей
То красные, то синие огни.
 
 
И с длинного, протянутого в море,
Подгнившего, сереющего мола,
Прочтя все надписи: «Навек с тобой»,
«Здесь были Коля с Катей», «Диодор
Иеромонах и послушник Исидор
Здесь были. Дивны божии дела», —
Прочтя все надписи, выходим в море
В пузатой и смешной моторной лодке.
 
 
Бензин пыхтит и пахнет. Два крыла
Бегут в воде за нами. Вьется быстрый след,
И, обогнув скучающих на пляже,
Рыбачьи лодки, узкий мыс, маяк,
Мы выбегаем многоцветной рябью
В просторную ласкающую соль.
 
 
На горизонте, за спиной, далеко
Безмолвным заревом стоит пожар.
Рыбачий «Вольный» остров распростерт
В воде, как плоская спина морского
Животного. А впереди, вдали —
Огни судов и сноп лучей бродячих
Прожектора таможенного судна.
И мы уходим в голубой туман.
Косым углом торчат над морем вехи,
Метелками фарватер оградив,
И далеко – от вехи и до вехи —
Рыбачьих шхун маячат паруса…
 
 
Над морем – штиль. Под всеми парусами
Стоит красавица – морская яхта.
На тонкой мачте – маленький фонарь,
Что камень драгоценной фероньеры,
Горит над матовым челом небес.
 
 
На острогрудой, в полной тишине,
В причудливых сплетениях снастей,
Сидят, скрестивши руки, люди в светлых
Панамах, сдвинутых на строгие черты.
А посреди, у самой мачты, молча,
Стоит матрос, весь темный, и глядит.
 
 
Мы огибаем яхту, как прилично,
И вежливо и тихо говорит
Один из нас: «Хотите на буксир?»
И с важной простотой нам отвечает
Суровый голос: «Нет. Благодарю».
 
 
И, снова обогнув их, мы глядим
С молитвенной и полною душою
На тихо уходящий силуэт
Красавицы под всеми парусами…
На драгоценный камень фероньеры,
Горящий в смуглых сумерках чела.
 

Сестрорецкий пляж. 1900-е гг.