Текст книги "Возмездие за безумие"

17
Август 2013

Многое поменялось в жизни Анатолия с той поры как в две тысячи третьем году он, неплохо заработав на загрузках чужих машин, стал собственником передвижной недвижимости. Тут уж никак не получалось совмещать переговоры с потенциальными загрузчиками с потягиванием пива. Заботы срывали с дивана с самого утра: то за ночь на стоянке порезали брезент у прицепа, то в дороге лопнуло колесо, и водитель завис в каком-то Жопкином доле на неопределённый срок, то машину оштрафовали из-за перегруза, то полетело там, то сломалось тут… Ухов терпел все эти издержки только потому, что не хотел сам садиться за руль.

– Что я тогда буду за босс? – оправдывался он перед Раисой за отсутствие денег на покупку новой микроволновки. От злости и отчаяния она отвечала, не щадя:

– А, ну да… А так, глядя на тебя, беззубого и в рваной куртке, сразу скажешь, что ты – большой начальник…

– Дура! Ни хера ты в бизнесе не понимаешь! – орал Анатолий, поспешно скрываясь с глаз жены. Закрывшись в зале, он хватался за голову: на одном из тягачей сломалась ось, на втором пора было менять прицеп. Денег на ремонт и покупку не было. Грозил новый кредит, давать который банк не торопился: начиная с две тысячи двенадцатого года сектор малых предприятий в стране медленно, но плавно угасал – фирмы разорялись одна за другой. Безусловно, были среди них и однодневки, созданные лишь для получения льготных кредитов; дельцов и махинаторов хватало. Но больше было тех, кто пытался честно зарабатывать и при этом разорялся. Расширить производство до десяти машин, как когда-то планировал, чтобы можно было латать старые машины не в ущерб новым, регулярно обновлять парк и говорить о рентабельности, осталось для Ухова несбыточной мечтой. При двух машинах его малое предприятие хирело из года в год. Несколько лет подряд Анатолий уговаривал Егора влить капитал в его бизнес, обещая платить ему с оборота до двух тысяч долларов в месяц. Свободных денег не было и у Иванова, но он всегда мог взять кредит на раскрутку: его фирма по-прежнему процветала.

Сначала, рассмотрев предоставленный бизнес-план, Егор загорелся идеей. Однако, чем больше он вдавался в подробности работы дальнобойщиков и консультировался со специалистами по перевозкам, тем сомнительнее становилось то, в чём убеждал Ухов. А главное, Катя права, – деньги всегда ссорят людей. Да и уверения друга следить за его машиной, как за своей, не казались убедительными. Видел Егор, в каком состоянии у того и старенький мерс, и гараж, и квартира.

– Ты, кум, сколько лет уже мечтаешь поменять своего «лупатого»? А не получается. Значит, не так всё просто. И потом, я не люблю рисковать, – отказался Иванов, не юля.

У Анатолия от таких слов губы белели от злости:

– Ну и клей тогда в своей конторе задницу к стулу и пыхти на сороковник фиксированных! Только не жалуйся, что денег нет.

– А у тебя они, что ли, есть?

– Да уж как-никак, а пять лимонов монет по дорогам страны ездит.

В расчётах Анатолий был прав: две его машины легко тянули на указанную сумму, вот только вряд ли он мог их продать, как уверял, в любой момент. Уже прошли те времена, когда на рынке хватали любой тягач или прицеп, не приглядываясь. Да и кто, как не Ухов, стонал от налогов, такс, постоянно растущих цен на солярку, плохого качества дорог, зверств гаишников… Он беспомощно возмущался, что по-разгильдяйски задерживают погрузку, шофёр лоханулся, съехав с трассы и пробив колесо, а в другой раз и вовсе откровенно наврал про затор в пути, а на деле гонял машину по левакам, намотав сотни лишних километров. Из-за подобных накладок и несостыковок все планы по выручке оставались точными только на бумаге, а на деле в конце месяца доход был шиш да ни шиша. И о сороковнике, который получал Иванов в своей конторе по минимуму, но стабильно, Ухов мог только мечтать. Вынужденно сокращая семейный бюджет, он то и дело нарывался на скандалы с женой.

Женские аппетиты Раисы росли и росли. Ей хотелось ходить в парикмахерскую, к косметологу и маникюрше, беспрепятственно штурмовать бутики в момент завоза новых коллекций, а не ожидать унизительно распродаж, на которых всегда то размер не тот, то нужный цвет ушёл. Обязательными считались обеды с Сюзанной в любимом ресторане на Центральной, где, пуская пыль в глаза, Ухова оставляла по стольнику чаевых. Она мечтала разъезжать по городу на крутой машине, например, в красном кабриолете, какие были у некоторых мам из колледжа, где училась Мари… Да разве можно было перечислить все мечты красивой современной женщины! И как ей было мириться с тем, что из категории людей с достатком её муж скатился в ранг мелких дельцов! У Сюзанны всё прекрасно – у неё вот уже год как появился обеспеченный Кирилл. А у неё что? В разговорах с импозантным Валерием, с которым познакомилась летом по дороге с рынка, Ухова таяла, краснела от собственного кокетства, смеялась тем самым хрустальным смехом, в который когда-то был так влюблён Анатолий, но от встреч отказывалась.

– Стыдно, – признавалась она Сюзанне.

– Да? А мужу твоему не стыдно, что он не может обеспечить своих женщин самым необходимым? Раечка, ты пойми – годы уходят. Ты великолепно выглядишь, но если такую красоту не поддерживать, она увянет… Ты же роза, которую нужно поливать и беречь от ветра! Только тогда с её лепестков можно будет пить по утрам росу. А что ты имеешь со своим Уховым? Десять тысяч бумажек в месяц под нажимом и с требованием отработать? Или руки, отрывающиеся от походов на базар? А, вот ещё забыла: «Крутись по дому, воспитывай детей, отведи Мари в школу, забери из школы, загрузи холодильник, подай вечером неизменную «тарелку», а на свои женские прихоти иди и зарабатывай сама…». Где? Кто и куда тебя возьмёт на работу, если за тридцать лет у тебя ни дня рабочего стажа?

От такой картины Раиса рыдала у подруги на плече и ругала мужа последними словами. Потом по нескольку дней не разговаривала с ним, отвечая на вопросы только эсэмэсками, в которых упрекала за загубленную жизнь.

– Сюзанночка, а если я все-таки снова возьмусь за картины, ты поможешь мне раскрутиться? – смотрела она с мольбой. Живопись казалась последней соломинкой, чтобы ухватиться. Сюзанна уверяла, что поможет, и продолжала инструктировать как должна вести себя женщина, которая хочет во всём преуспеть.

На прикроватной тумбочке Уховой появилась «Орфография стервы» – произведение самоуверенного автора, имеющее у некогда пуританских совковых женщин поразительный успех. В книге, где подробное описание минета сопровождалось рекомендациями о том, как правильно захомутать мужчину твоей мечты, каждая страница кричала про женское счастье. Прочитав книгу залпом, Ухова поняла какая она достойная, красивая и роковая, а вот муж…

– Вы всегда с Анатолием были хорошей парой, – пробовала Иванова оспорить новые убеждения подруги. – Он всегда тебя любил. Разве деньги значат больше?

Ухов, по-своему старающийся ради семьи, заслуживал скорее жалости, чем отвращения. Но Раиса презрительно поморщилась:

– Катюша, а ты уверена, что понимаешь, что такое любить? Мы с тобой всю жизнь прожили с передником на пузе и тряпками в руках. А в благодарность имели в лучшем случае куцый букет на Восьмое марта или сковородку в подарок на день рождения. Но я больше так не хочу! Я выросла из тех отношений, когда муж – это повелитель и царь. Мне тесно в робе покорённой женщины Востока, которой предлагают, к тому же, самой идти зарабатывать себе на хлеб. Я хочу другой жизни!

– Какой? – недоуменно спросила Катя. – Я ведь работаю, и ничего. Мне нравится быть на людях, приносить кому-то пользу, радость. И в семье я не считаю зазорным, как ты говоришь, стоять у плиты. А закупаться мы с Егором раз в неделю ездим в супермаркеты. Ты тоже могла бы просить Анатолия возить тебя в магазины, чтобы не бегать каждый день на базар. Не думаю, чтобы он тебе отказал…

Раиса, услышав такое, перешла на шипение.

– Знаешь, что, дорогая моя, – ласковое обращение, которыми её речь с некоторых пор изобиловала, теперь звучало с неприязнью: – не надо меня учить как жить. Семейное благополучие – это не пироги, которые у тебя прекрасно получаются, чтобы всем раздавать их рецепт… – и тут же Ухова напомнила, что в семье Ивановой тоже давно не всё так радужно, как хотелось бы. – А мне дурно только от одной мысли, что я покажусь на людях с этим грязным чмошником, – продолжала Раиса, прекратив нападки. – Он ведь душ принимает теперь только раз в неделю, ему лень. И месяцами носит носки и майки, не стирая. Тоже лень.

Выставляя мужа неряхой, Ухова бросала камни в свой огород. То что её муж не был приучен к элементарным домашним делам, знали все. Теперь же, как выяснялось, обычные бытовые обязанности перестала выполнять и сама Раиса. После нескольких попыток поменять новую идеологию соседки, выстроенную на поиске виновного, Иванова зареклась говорить с ней о семейной жизни. Но замечать на лицах Насти и Мари ту же неприязнь к отцу, какая была у подруги, было невыносимо.

– Зачем она всё рушит? – спрашивала Катя мужа с болью в голосе. – Чего добивается?

Егор хмурил брови и уходил курить на балкон, бросив:

– Чего добивается, того и добьётся. – Ему было бесконечно жаль Анатолия, но никак не хотелось нарваться на новые упрёки соседки, не терпящей советов или осуждений.

Десять лет в бизнесе привели к тому, что в августе 2013-го Ухов продал Мерседес, обменяв его на крепкую Вольво, купленную удачно и недорого. На остаток денег он отремонтировал ось в одном грузовике и выставил на продажу другой, побитый, ремонт которого грозил разорением. Пока машина продавалась, Анатолий пошёл по инстанциям собирать бумаги на новый кредит для новых машин. Насте было сказано, чтобы она перебиралась обратно к Мише и наконец-то взялась за ум.

То лето стало для всех тем переломным моментом, с которого начинается путь к точке невозврата.

18

Отказавшись ради новой машины от привычного турецкого курорта, в июле Ивановы съездили в Юрмалу, удовлетворившись посещения конкурса КэВээНщиков и купанием в относительно прогретом в том году Балтийском море. Но в конце августа Егор проиграл пять тысяч долларов, которые Катя скрупулёзно скупала в банке. Азарт так захлестнул его, что однажды вечером Иванов взял всю сумму из укромного места и поменял по самому невыгодному курсу. Обида и непонимание оказались сильнее любви и терпимости: взбешённая на этот раз не на шутку, жена объявила о разводе. На следующий день она принесла формуляр со списком документов, которые требовалось предоставить для раздела имущества. Увидев бумаги, Иванов испугался: Катя никогда ничего не делала, хорошенько это не обдумав. Он попытался поговорить по горячим следам, давая обещания и даже клятву больше не смотреть в сторону игровых заведений, но жена слушать его не стала и ушла в супружескую спальню, заявив, что отныне это только её комната. Егор перебрался в зал, куда не так давно был куплен добротный раскладной диван с жёстким матрасом. Заходить к маме могла отныне только Вера.

Дочь с детства любила приходить и разговаривать с родителями о самом разном, поэтому именно её Егор взял в союзники для перемирия. Подговорив знакомую в турагентстве продать горящую путёвку, он стал уговаривать дочь поехать на море.

– Верунь, это же глупость – не поехать в пятизвёздочник со SPA-салоном на первой линии и с семидесятипроцентной скидкой. Прикинь?

Вера, сразу всё поняв, дала отцу согласие на поездку.

– Мамулечка, ты не сердись, – попросила она, – мы всего на десять дней. Я так устала – сил нет… И море я обожаю. Мы поедем, да?

Катя с лёгкостью согласилась: не хватало еще, чтобы ребёнок страдал из-за их проблем.

Обрадовавшись, Вера пошла собирать вещи. Она очень рассчитывала, что, оставшись одна, Катя передумает разводиться. «Ну что за бред? – рассуждала дочь, – ведь родичи с подросткового возраста вместе! Зачем всё рушить? Отец, безусловно, балбес ещё тот, но ему можно сделать последнее китайское предупреждение: или ты бросаешь свои забавы, или… В душе он трус, поймёт. Да и маму он любит, что говорить. Вон, когда у неё спина болела, встать не могла, на руках к врачам носил. И обеды готовил, и стирал… Много таких? Нифига!» – Вера с грустью сравнивала отца со своими сверстниками и глубоко вздыхала. В двадцать пять лет у неё не было ещё ни одного мало-мальски затяжного романа. Порой девушке казалось, что что-то с ней не так: в кругу девчат не нужно было постоянно сдерживать свои мысли, действия, намерения, а вот ребят её прямота отталкивала. Да и где найти настоящего мужчину? Вера сама умела и колесо поменять, и лампочку вкрутить, и деньги зарабатывать, поэтому знала, что жить с мужчиной из жалости, из-за желания быть зависимой, как Настя, или потому, что время настало, она не смогла бы. Вот только кто распознал бы в этой сильной и решительной девушке хрупкую и нежную бабочку, которой тоже хотелось погреть крылышки на чьей-то груди? Но… как говаривал её отец: «Всё в жизни не так: то сиськи маленькие, то жопа холодная». И хотя изначальный смысл фразы имел однобокое значение, со временем она стала универсальной.

Накануне отъезда на море Иванов случайно встретился в подворотне дома с Уховым. Сосед был навеселе, но смотрел на друга хмуро:

– Море, блин? А я в этом году его даже не нюхал. Всё какие-то делишки-зае… ишки…

– Так приезжай к нам, – пригласил Егор. Настроение было и у него не очень, но впереди маячила надежда на перемирие с Катей.

– А шо?.. И приеду. Ты где будешь? – Услышав название гостиницы, Анатолий взвыл – ему остановиться в такой давно было не по карману, – но Егор тут же успокоил:

– Да брось ты! Там в сентябре всяких гостиниц – пруд пруди. Приезжай! И Настю захвати, пусть тоже развеется. Вера мне говорила… совсем она… плохо?

– Депрессия у неё, – Анатолий качался. Из длинных шорт арбузом торчал живот. Егор шаловливо нашёл край ремня и легонько дернул:

– А какое лучшее средство от депрессии?

Анатолию такая встряска не понравилась, и он отступил:

– Какое?

– Море, Вася… Так что – давай!

Ухов пьяно обвёл взглядом двор. Некогда детский скверик, с горкой и песочницей, выглядел из подворотни гадюшником, стыдливо прикрытым высокими деревьями.

– Надо бы всю эту зелень спилить… Как думаешь?

Егор оглянулся и произнёс растерянно что-то вроде ну да. Потом понял, что Анатолия штормит, и заторопился домой.

– Ладно, мне ещё нужно за водой в дорогу. Завтра выезжаем рано утром.

– За водой – это хорошо. Ты ещё и пивка набери, – посоветовал Ухов. – Мои водилы рассказывали, что на побережье всё дорого.

– Так ведь уже не сезон.

– И шо? Лучше набери! И коньячка. Там травануться – как два пальца… Ну, ты меня понял.

Почесав затылок, Егор подумал, что, пожалуй, сосед прав. Он вынул из кармана деньги.

– Добавить? – Анатолий предлагал деньги с легкостью, будто давал не свои.

– А у тебя есть?

– Держи! – Ухов вытащил пятитысячную купюру и вложил в ладонь Егора. – И бери лучше не армянский, а есть вон там такой… А-а, шо я тебе объясняю? Пошли вместе. Делов-то – дом обогнуть…

С недавнего времени на углу дома между Казачьей и Сергиева открыли продуктовый супермаркет. Раньше там был ресторан, потом помещение стояло пустым. Бывший хозяин собирался обустроить подвал под квартиры и сделал такой подкоп, что стало кособочить не только пятый подъезд, но и асфальт в арке между ним и шестым.

– Гляди, Егор! Армяшек из ресторана погнали, а тут какой-то фраер из соседней республики строит. – Анатолий ткнул на возрастающий каркас строения на месте бывшей пиццерии. – Видел фундамент? Этажа три будет, не меньше. А может, вообще многоэтажку забабахают. Х… ли им? Полный абзац! Скоро я буду чудакам из этого дома со своего балкона давать прикуривать. Во беспредел! И как это тут строить разрешили?

– Значит, дал немало, – Егор осуждающе покачал головой. Проект здания и вправду, похоже, задумывался большой. Стоял он всего в пятнадцати-двадцати метрах от торца их дома и, если действительно речь шла о многоэтажке, стал бы загораживать свет жителям нижних этажей. – И опять без паркингов строят, – возмутился Иванов. Проблема парковок не решалась, и машины с улицы оставляли теперь даже в их дворе, куда, вообще-то, въезд перекрывал шлагбаум. – Что за власти у нас? Продаёшь ты землю – ну молодец… Берёшь ты взятки – ну так кто их не берёт; уже всю страну коррупцией задушили. Но хотя бы чуть-чуть о людях подумали! Кто так строит? – ещё раз осудил Егор, уже выйдя из магазина.

– Кто так строит, так жить не будет – вот и вся философия. Ладно, не расстраивайся, – успокоил Ухов. У подъезда три набитых пакета перекочевали в две руки Егора. Жилы на его шее натянулись, лицо от напряжения покраснело.

– Точно сам донесёшь? – Анатолий даже не допускал мысли, что можно уронить такую ценность.

– Да не боись… Донесу. Ты вот только мне это… достань ключи в кармане и дверь «открывашкой» отопри, – попросил Иванов. Ухов засунул руку в шорты соседа и, в отместку, шаловливо даванул через ткань на нежное тело. Егор дёрнулся, но вяло: груз мешал. Анатолий хохотнул, вытащил наружу отмычку с электронным чипом, подождал, пока замок сработает, придержал дверь, пропуская Егора в подъезд. Ключи Иванов забрал под мышку во избежание новой шутки соседа.

– Слышь, Егорыч… А если я и Мари возьму – ничё? – спросил Ухов в глубину подъезда. Егор оглянулся от почтовых ящиков, поглядел, щурясь: горела только одна лампочка у лифта, а весь проход до него был тёмным. Жирное тело Анатолия загораживало проём в двери. Егору показалось, что Ухов улыбается – извинительно, как это делают попрошайки. Отчего-то стало жаль друга. Егор, как мог беззаботнее, пожал плечами.

– А чё «чё»? Ничё! Бери и Мари. Крестница как-никак. Девкам веселее будет.

На этом и расстались.

19

С сентября Миша ушёл к родителям. В квартире, где молодые прожили семь лет, необходимо было сделать ремонт, поставить кондиционеры, поменять бытовую технику… Близость курортного побережья поднимала цены в Южном до столичных, и квартиру вполне можно было сдать фирмам за приличные деньги. Настя заставила лоджию в спальне родителей коробками с вещами. Вытянув из них майки, джинсы, шлёпки, ночную рубашку и пижаму, остальное она оставила, не разбирая. Из одежды девушка меняла только нательное бельё. На улицу она почти не выходила. На упрёки матери что надо следить за собой, не реагировала, постоянно жалуясь на боли в шее. Раиса мыла дочери голову, тёрла её в ванной мягкой варежкой, подстригала ей ногти, выщипывала брови и даже брила подмышки. Самостоятельно Настя ничего делать не хотела. Или не могла? Трудно было выяснить, где реальное сливается с надуманным. Вызванная как-то на дом невропатолог порекомендовала уложить девочку на щадящий курс в психиатрическую лечебницу. Раиса отказалась, изыскивая методы еще более щадящие. Предложение поехать на море оказалось в этой связи как никогда кстати.

– Настенька, ну что ж ты не хочешь?.. Там ведь Вера! – стала мать уговаривать старшую дочь. – Она такая хорошая девочка, такая смешная. Тебе всегда с ней хорошо. Вы с ней погуляете, воздухом подышите, покупаетесь…

Настя поёжилась:

– Холодно.

– Ничего не холодно! – заявил Анатолий, радуясь, что впервые за долгое время угодил супруге. Жуя кругляш полтавской колбасы на пороге женской спальни, он добавил: – Кстати, Иванов заказал себе номер в пятизвёзднике, а там есть бассейн с подогревом. И малую возьмём.

– Меня? У меня же школа… – девочка выглядела растерянной.

– Ты можешь взять и Мари?

Увидев, как в глазах жены закрутились какие-то шальные мысли, Ухов пьяно качнул головой.

– А шо?

Раиса подлетела к кровати со скоростью мысли, села рядом с Настей и стала ворковать так, что домочадцы замерли от удивления.

– Настенька, доченька, я тебя очень прошу, соглашайся! Вы в этом году на море не были. Всем нужен витамин D. Школа у Мари только началась. Программа несложная – догонишь… – Мать оглянулась на младшую дочь с убеждающей улыбкой. Добившись от неё кивка, Раиса стала гладить Насте ноги, уговаривая: – А на море сейчас бархатный сезон. Эх, меня бы кто пригласил! – женщина мечтательно посмотрела на потолок.

Анатолий стал трезветь:

– А шо тебя приглашать? Собирайся и поедем. Иванов сказал, там всяких отелей полно. Кудахтанье жены вызвало подозрение. Что это она так всех их спроваживает?

– Да я бы с удовольствием! – воскликнула женщина. – Но ты же видел: я начала картину. Сюзик обещает помочь выставиться, – Раиса сосредоточилась на массаже ног Насти, пряча взгляд, успевший налиться неприязнью: «Не хватало ещё мне отдыхать в каком-то сраном мотеле!».

– Сюзик?

– Ну, то есть, её Кирилл. Он ведь всё может… Поезжайте, прошу тебя. Ты же должен понимать, как для меня важно побыть хотя бы три дня одной.

– А я еду только на два.

– Ну, два… – Раиса нажала так сильно, что Настя вскрикнула. Извинившись, мать поднялась навстречу мужу: – Анатоль, мне даже два вечера хватит, чтобы написать фон. А потом останутся доработки. К декабрю картину нужно завершить. – Она стояла перед мужем стройная, красивая, всё ещё желанная. В глазах Ухова заблестел огонь.

– Тю! К декабрю можно ещё пять таких намалевать. – Через плечо жены он кинул взгляд на картину, мольберт с которой стоял на лоджии, – там пестрили непонятные ему разводы, – и тут же вернулся к тёмно-зелёным, почти чёрным при свете лампы, глазам супруги. Так хотелось, чтобы она согласилась поехать. На мгновение Ухов представил, как это могло бы быть: море, тепло и они в комнате вдвоём… Но Раиса поджала губы:

– Много ты понимаешь! Для тебя всё, что я делаю, никакого значения не имеет. Если бы ты ценил мои творческие способности…

В этот миг Настя повернула голову к сестре и произнесла ласковым голосом:

– А правда, Маша, поедем на море! Мы ведь ни разу не были там с тобой вместе.

С рождения сестры её не брали на отдых – то из-за тенниса, то потому, что она уже была на море со школьным лагерем, то не было денег. Мари широко улыбнулась и отставила айпад:

– Настя, я тебя так люблю! – она прошла к кровати и прижалась к сестре. Девичьи глаза наполнились слезами. Анатолий, не понимая этой плаксивости, пожал плечами и пошёл на кухню, где грелся в сковороде плов.

Уховы приехали на курорт как раз вовремя: первая эйфория от моря у Иванова уже прошла, кебабов в прибрежных ресторанчиках он наелся до икоты, а просто гулять по набережной, как любила и предлагала Вера, было тошно. Сразу решили, что люксовый номер оставят девчатам, кроме двух добротных кроватей, в нём была кушетка для Мари, а отцы снимут себе комнату поблизости.

– Хоть побазарить будет можно, не оглядываясь, – выдохнул Егор, получив ключ на вахте незатейливого Дома туристов. В семье Ивановых не принято было выражаться нецензурно. В офисе мат не допускался тем более: клиенты – всякие там шишкари-фирмачи и их половинки – дряни ещё те. Адвокаты, говнюки продажные, сами как завернут, мало не покажется! Но то, что можно клиенту, хозяину не позволено. Так что приходилось держать марку. Не то что с Уховым! При Анатолии, доверяя или сопереживая, можно было ввернуть крепкое словцо, не беспокоясь о политесе. Кому, как не Егору, было понятно, что значит иметь и потерять! Вот оно, кажется, лежит на руке, греет, даёт возможность помечтать, а прошёл миг – и ничего нет, пустые карманы, и ты – никто. Тема о хороших временах «до» и плохих «после» была постоянной.

Их номер на шестом этаже оказался паскудным – кровати качались и скрипели, тумбочки разваливались, одна из ламп не горела. Но вид на море заменял комфорт. Устроившись на воздухе, мужчины напились до рвоты, ночью стонали и охали, а утром, еле проснувшись, пошли к детям. Сунув стольник охраннику частного пляжа, чтобы пропустил Ухова, отцы побрели по песку. Погода стояла отменная: солнце грело не жарко, но достаточно, чтобы хотелось окунуться, лёгкий ветерок продувал прокуренные за ночь лёгкие. Без труда отыскав лежаки девчонок, мужчины пошли к воде. Вид у обоих был удручающий.

– Да, ударили вчера папики по печени, – хохотнула Вера.

– Нашему не привыкать, пьёт каждый день. а вот дядя Егор и вправду вяло выглядит. О, смотри! Сели задницами в прибой, промывают себе нижнее бельё… – Настя улыбнулась. Мари, игравшая в айпаде, даже покосилась, услышав бодрый тон сестры.

– Насть, а может, и мы искупнёмся? – предложила она, заглядывая под палантин низко опущенного грибка. Настя неохотно кивнула. Втроём девушки пошли к воде. Вера и Егор тут же сорвались наперегонки в заплыв. Мари плюхалась у берега, показывая, как она умеет плавать.

– Руками дно не борозди! – беззлобно крикнула Настя, щурясь от солнца. Отсветы от воды слепили через очки.

– А ты, Настя, почему не плывёшь? – поинтересовался отец.

– А ты?

– Я уже освежился. Хочу позагорать. – Вытянув ноги в море, Ухов блаженно подставил лицо солнцу. Настя брезгливо глянула на круглый живот отца, его набухшие, как у самца гориллы, груди, тонкие голени и стопы с широкими пальцами. У сестры они были такие же. Настя залюбовалась своими – тонкими, прямыми, без всяких загогулин первых фаланг.

Вернулись Ивановы. Мари, накупавшись и продрогнув, выскочила и понеслась к грибку за халатом. Вера отряхнула своё полотенце от песка, постелила его чуть повыше Анатолия, чтобы не замочить.

– Настя, ты бы пошла искупнулась. Вода – парное молоко… – Вера незаметно сделала подруге знак глазами. Настя кивнула в ответ.

– Дядя Егор, а вы можете меня подстраховать на спине? – прогнусавила она. Иванов, стряхивая рукой капли с волос, обернулся на соседа.

– Идите! А мы пока мобилки посторожим… – Анатолий обиделся, что дочь обратилась с просьбой не к нему, вот и ляпнул первое, что пришло в голову. Вера усмехнулась. Какие мобилки? Они же не на городском пляже! Пытаясь скрыть неловкость, Ухов выполз из воды, набрал полную горсть песка и стал сыпать себе на пузо. Вера надела солнцезащитные очки и улеглась загорать.

Настя шла в воду осторожно, ойкая и взвизгивая от набегавших волн. Егор спокойно подождал, пока она зайдёт по пояс. Когда девушка легла на спину, он подсунул ладони под её голову и стал медленно качать на волнах.

– Ну, хоть что-то нашей Насте нравится, – пробурчал Анатолий, заметив, как дочь нежится в надёжных руках. – Вера, ты бы поговорила с ней! Ну, нельзя же так. Она от всего отказывается.

– А вы не могли бы на меня тоже песочком полить? Так люблю, когда он сыплется на живот тоненькой струйкой… – девушка растянулась во весь рост. Формы ее были обольстительны.

– Что ты говоришь? – Ухов перекатился на бок и оказался совсем близко. Его живот прикоснулся к прохладной коже Веры. Как в тумане мужчина стал выполнять просьбу.

– Я с Настей уже разговаривала много раз. Не понимаю, как можно не любить жизнь? Такая благодать! Я вот всё-всё люблю. – Вера говорила чувственно, проникновенно. От тяжести песка живот её вздрагивал так по-женски. Анатолий, загипнотизированный, потянул руку к разрезу трусиков купальника, проник под ткань, стал аккуратно выгребать песок оттуда, ошеломлённо бормоча:

– Загар испортит… Всё-всё любишь? – голос мужчины срывался, во рту резко пересохло. Анатолий загрёб новую пригоршню, поднёс руку к груди девушки, насыпал сразу много песка и тут же запустил пальцы под одну из чашечек, снова оправдываясь: – Ну надо же… Как он туда лезет? Полосы потом останутся…

Одурманенный свежестью молодого тела, Анатолий едва прикасался к Вере, с придыханием глядя на неё. В голове у него шумело. Далёкое в этот миг подсознание старалось пробиться через рефлексы и пристыдить. Но, гены, те самые, что позволяли его отцу иметь так много подруг, к которым батя таскал его сначала ещё маленького, потом уже повзрослее то в свой гараж, то в пансионат от института на море, то на их дачи, заглушали любой разум, и Ухов продолжал давать волю рукам. От его прикосновений девушка вздрагивала, но затем снова расслаблялась.

– Всё-всё…– утверждала она, не открывая глаз.

– А что именно? – Ухов чертил пальцем по ткани купальника, проникая под него на самую малость. Вера улыбалась и медленно отвечала. Ухова вело, он совсем забыл где находится. Хотелось только одного – накрыть рукой круглые груди и почувствовать их упругость. Мужчина чувствовал возбуждение. Словно дразня, девушка потянулась, открыла глаза и, неотрывно глядя, стала говорить томно, как в кино:

– Люблю хорошую компанию, и когда в ней хорошо. И мудрить тут нечего. Не так ли?

В ответ Ухов угукнул и выдохнул через нос, как конь в стойле. Глаза и тело его наливались желанием, голос твердел, в плавках ощущалось давление.

– Верка, а ты как это?..

– Что? – Вера продолжала смотреть пристально.

– Что «что»?

– Что «как это»?

– А-а… Как это ты так вдруг взяла и выросла? – он полностью обхватил грудь, но девушка резко села и стала поправлять купальник.

– А-а, вы про это? Да бывает так… дядя Толя! Дети растут, отцы их стареют… – Теперь в её голосе слышалась явная насмешка. Ухов тоже сел, быстро осмотрелся по сторонам. Егор всё так же качал Настю на волнах. Мари играла на лежаке под зонтиком в айпаде. Редкие туристы на пляже не обращали на них с Верой никакого внимания.

– Ну да, ну да, – Ухов, стряхивая наваждение, встал. – Пойду и я освежусь. А то что-то мне башку перегрело. – Он уже зашёл в море по пояс, как вдруг развернулся, вышагнул на берег и проговорил жалобно, почти ноя: – Вера, ну ты это… того… Не подумай чего. Это я просто так.

– Всё нормально, дядя Толя. – Вера козырнула и широко улыбнулась. – С кем не бывает. Разве ж я не понимаю?

Ухов, глядя на неё, так быстро перевоплотившуюся, не поверил и уточнил:

– Точно всё нормально?

– Всё очень даже прекрасно, дядя Толя. Хорошего вам заплыва! – она вытащила из песка камешек и кинула его игриво в сторону соседа. Ухов тупо проследил за плюхой на воде, что-то ещё промямлил себе под нос, затем развернулся, мощно занырнул и сразу же поплыл, рассекая воду сильными руками, в противоположную от Егора и Насти сторону.

Напиться до рвоты захотелось опять.