Текст книги "Возмездие за безумие"

20

Насмотревшись американских сериалов в девяностых, начитавшись гламурных журналов в двухтысячных, понабравшись опыта в обмене информацией по Интернету в наши дни, женщины свободной страны решили, что принимать все решения в семьях отныне и вовеки должны жёны. Абсурд был налицо. Гламурный менталитет являлся той самой маскарадной маской, какую, чтобы не выглядеть непристойно, допустимо надевать только вечером. Кому, как не женщине, испокон веков было доверено варить куриные бульончики, любить и направлять мужей и детей? Посадив себя на трон, простые российские женщины не понимали, что однажды с него придётся свалиться. Конечно, далеко не каждая бывшая «совковая» жена требовала от мужа вознаграждения за любое произведённое усилие. И всё же, большинство их стали думать и рассуждать по-иному – согласно моде, в пределах установленных светских правил. Как следствие, мужчины домостроевского воспитания, согласно которому жене предписывалось быть доброй, трудолюбивой и молчаливой, под таким давлением либо менялись, либо уходили.

Рассуждая об этом, Раиса и Сюзанна сидели на балконе пятого этажа трёхкомнатной, шикарно обставленной квартиры последней. Внизу шумела Казачья, день клонился к вечеру, и постепенно гул на улице притуплялся. Радушная хозяйка угощала подругу розовым вином. Заедали горячими бутербродами с козьим сыром и зелёным салатом.

– Господи! Как мало в жизни нужно, чтобы почувствовать себя счастливой! – то и дело повторяла Ухова. – Вкусная еда, свежий воздух и, главное, чтобы никто не дёргал.

– Понимаю тебя, Раечка. – Сюзанна, покрасившая недавно волосы в огненно-рыжий, почесала голову и нахмурилась. – Если бы у меня был такой муж, как этот твой… я бы уже давно не выдержала. Продыху тебе не даёт. А ты, между прочим, всю жизнь живёшь только ради него и детей.

Слушая подругу, Ухова и вправду казалась себе жертвой, принесённой на алтарь семейной жизни. То, что когда-то именно она сделала всё, чтобы порядки в её семье были такими, женщина уже не помнила.

…С Анатолием они познакомились в поселковой школе, где вместе когда-то учились. Главным достоинством молоденькой Раечки были вовсе не красота или покладистость, а нескончаемое терпение. Десятиклассник из профессорской семьи, отличник, красивый мальчик и уже тогда любитель слабого пола, Ухов легко попался на утончённость восьмиклассницы, сплетённую с умением обольстить так, чтобы это выглядело красиво и чувственно. Раису воспитывала только мама. Про отца она знала лишь, что он алкаш. Был ещё брат, сводный и намного старше. Он давно жил где-то в городе со своей семьёй. Раиса с ним практически не общалась. Мать с сыном тоже виделась редко и от недостатка контактов со снохой или внуками не страдала: всё отдавала младшей дочери, считая её единственной кровинушкой. Глядя на нелёгкую судьбу матери-одиночки, себе Раиса такой жизни не желала. Рассказы старых дев, разведёнок и дам, «осчастливленных» браком, коими изобиловало окружение матери, проели такую дыру в мозгу юной девушки, что в неё легко влезло понятие о том, что нужно в жизни. Из услышанных историй Раиса уловила только одну нужную мысль: «Мужики, конечно, все козлы, но без них – никуда». На тот момент критерии девичьего счастья казались простыми: ей нужен умный мужчина из порядочной семьи и с потенциалом. И Анатолий Ухов был идеальным кандидатом.

Быстро изучив его слабые стороны, девушка стала играть на них. Любит хорошо поесть? Вот тебе прекрасно сделанный бутерброд с соусом из майонеза и горчицы, с ветчиной и сыром. И неважно, что мать расшибается в лепёшку, чтобы выполнить просьбу дочери достать деликатесы. Нравятся хорошие запахи? Вот удача! «Скоро ведь двадцать третье февраля, и поэтому у меня для тебя есть шикарная пенка для бритья от Мефисто. И кому какое дело, что для того, чтобы её купить, девушке пришлось месяц мыть полы в общежитии напротив дома да ещё уговаривать товароведа из районного универмага продать дефицитный товар втридорога. Физические ласки любишь? Ох, а уж тут-то для молодой красавицы и вовсе запретов не было! Пока её подруги с хорошим воспитанием блюли честь, Раиса с лёгкостью отдала Ухову свою девственность, объяснив в первую же ночь, что моральные предрассудки коммунистического строя насчёт секса ее не коснулись. Не противясь естественному порыву, она легко ощущала себя одновременно и французской куртизанкой, и восточной гейшей, и древнегреческой гетерой. Рая была готова стать даже просто сукой, если это нужно для здоровья любимого мужчины. К слову сказать, намерения у красавицы никогда не расходились с делом. Наслушавшись кухонных откровений подвыпивших соседок о том, как прогнуться и каким боком подставиться, она давала волю своим фантазиям, почерпнутым со страниц классической, и не совсем, литературы. Благо в стране в эти годы можно было прочесть бередящие воображение тексты Оноре де Бальзака или Алексея Толстого – малоизвестные, вроде «Бани», но в самиздате переходившие из рук в руки. А также строки Пушкина, где то, что было про «это», заменялось на троеточия, но легко додумывалось.

– Ну, ты, Райка, даёшь! – восхищённо откидывался Анатолий на кровати. Встречались они у девушки, пользуясь отсутствием её матери. Раиса старалась всецело завладеть мыслями юноши, покрыть собой всё пространство его тела, занять в его жизни максимум места, не оставляя ниш для сопливых конкуренток. – В тебе словно бес сидит, – удивлялся он.

– И не дай бог тебе, Толечка, когда-то разбудить его недобрыми намерениями, – улыбалась соблазнительница, откидывая назад тяжёлую волну длинных чёрных волос. Ухову нравился этот жест. Он приковывал к себе внимание, тормозя сознание, наводя транс. И вообще, Раиса была такой славной, такой нежной, такой заботливой.

– Я всё сделаю, чтобы ты в жизни была счастлива, – твёрдо обещал Анатолий, морща высокий лоб. А девушка смеялась, понимая, что первую партию в своей игре она ведёт успешно, ибо юноша был не просто привязан к ней – он был покорён. А дальше? Дальше нужно было только продолжать вот так же любить его, доведя отношения до брака и создав счастливую семью. В том, что их семья будет обязательно счастливой, Раиса тогда нисколько не сомневалась.

… – Господи, куда же всё это ушло? – вспоминала про те чувства Ухова теперь, сидя на балконе подруги. – Анатолий ведь когда-то с меня пылинки сдувал.

– Значит, дорогая моя, ты пропустила момент превращения твоего благоверного из заботливого мужа в домашнего тирана. – Сюзанна подлила в бокалы вина. Закат из-за соседних домов был виден с балкона частично, но и то, что просматривалось, зачаровывало. Устремив взгляд вдаль, Раиса послушно кивнула. Иссиня-чёрные волосы, некогда натурального тона, а теперь, из-за седины, подкрашиваемые, делали её лицо бледным, но очень красивым. Сюзанна встала, подошла и поцеловала её в щёку. Руки подруги успокаивающе легли на плечи Уховой, вызывая тяжёлый выдох. – Раечка, ты ведь знаешь, что женщина – это роза, которую нужно…

– «…ежедневно удобрять и поливать, от сквозняков укрывать, чтобы она каждое утро дарила тебе свою красу и давала пить росу». – Заученную фразу женщины закончили вдвоём. Обе улыбнулись: Сюзанна бодро и беспечно, Раиса с лёгкой грустью.

– Ну вот, опять эти глаза жвачного животного – слезливые и выразительные… – вернувшись на своё место, хозяйка пожала руку соседки через стол. – Прекрати! Я не могу видеть, когда ты страдаешь. Ты должна жить так, как этого заслуживаешь: свободно, богато, достойно. У тебя всё для этого есть. Ты талантлива, красива и вполне можешь сама себя обеспечивать. Твоя картина нравится людям уже сейчас. И не реви! Кто-кто, а Кирилл понимает толк в живописи. Но помочь себе и своим детям можешь только ты сама. Для этого нужно захотеть поменять свою жизнь так, чтобы в ней не было места ежедневным унизительным отчётам о том, где была, на что потратила деньги и дальше по списку. Мужчина обязан состоять на службе женщины. Если он этого не делает – смени мужчину.

– Тебе легко сказать, – Раиса вздохнула.

– Что? И это говоришь мне ты? А кто вот уже почти полгода водит за нос достойного и благородного Валеру?

Раиса усмехнулась уголками губ, качнула головой:

– Ну да… А что я ему скажу? «Давай пойдём в кино»? Или «сними квартиру для наших встреч»?

– Ах? В твоей голове роятся такие мысли, а я ничего про это не знаю? Коварная! – Сюзанна шутливо надула губы и швырнула в гостью бумажной салфеткой: – Да ты только намекни, и, возможно, этот мужчина сделает для тебя всё.

– Я боюсь.

– Чего?

– Намекнуть.

– Или того, что будет потом? – теперь огненно-рыжая красавица смотрела требовательно, говорила жёстко. Раиса потупила взгляд, признавая чужую правоту. – По-моему, ты так ухнула в это своё уховское болото, прости за тавтологию, что совершенно забыла, каким бывает настоящее чувство и какой оно рождает секс. Скажи мне, ты когда в последний раз испытывала оргазм?

– …

– Ответить нечего. Тогда отвечу я. Если ты собираешься поставить на себе крест в сорок пять, то продолжай в том же духе.

– Сюзик, ты забыла: мне два месяца назад уже стукнуло пятьдесят. И юбилей удался исключительно благодаря тебе.

Сюзанна нахмурилась; Анатолий в июне обошёлся на юбилей жены букетом цветов и раками на ужин. Торт, ресторан, гости, шампанское рекой, о которых мечтала Раиса, остались далеко за пределами финансовых возможностей Ухова. Так же, как и серьги в комплект к кольцу с бриллиантом в карат, которые муж обещал с самого рождения Мари, или, скажем, шикарный автомобиль. И если бы не Сюзанна, пригласившая на другой день подругу в дорогой ресторан с шашлыками, снующими халдеями с полотенцами наперевес и террасой в розовых кустах, Ухова ни за что не почувствовала бы всей торжественности даты. А подаренные холст, кисти и краски, дорогущие, такие, какие были нужны для того, чтобы разжечь тлеющее в душе творчество, давали новую надежду на будущее. Вместе с этим в душе возникла ненависть к ничтожности Анатолия.

– Про то, что этот твой… – неудачник, знаем ты и я. Но почему от этого должны страдать девочки?

– Да он понятия не имеет, что значит содержать трёх женщин. Его семейный бюджет составлен исключительно из жрачки и коммуналки. Для остального чернила в ручке закончились. – Из глаз женщины сыпались искры негодования. Неизменно красивая и стройная, Раиса согласилась бы терпеть рядом оплывшего мужчину, сумей он хоть частично удовлетворять её потребности. Супружеские обязанности с милым она могла бы выполнять и в шалаше, закрыв глаза и повернувшись на бок, – но лишь бы только знать, что потом несколько дней у неё будет возможность жить так, как хочется. «Всё это – в память о любви, а не корысти ради», – убеждала себя женщина, давно уже неспособная задавить в себе гниду алчности. Когда-то она млела от проявляемой заботы мужа и отказывала подругам, приглашавшим пойти с ними в кино или театр. «Зачем они нужны, когда есть любимый супруг? Значит – скорее домой, быстрее за дела. Уют и комфорт – основное кредо. А муж за это будет любить и баловать. А то, что он посягает на мою свободу – не беда. Мужчине виднее, что требуется женщине и в каких объёмах». Так думала Раиса, долгое время подчиняя своё мнение мужниному. И всё в семье Уховых шло хорошо.

Тяжёлые перестроечные годы сменились шальными девяностыми, когда деньги в бюджет семьи полились рекой и от дури тратились то на прачку, то на уборщицу, то на поездки по заграницам. Было всё, даже много всего. Была уверенность, что так будет всегда. А когда этого не стало, перестроиться на прежний лад оказалось очень трудно. Тем более что страна росла, развивалась. Рос в ней частный капитал, и возможности уже не лимитировались вышеперечисленным. Прислуга в богатом доме или поездка за рубеж на отдых стали будничным делом для многих имущих. Теперь запросы и желания богачей проявлялись в умении одеваться, ухаживать за собой, иметь дорогие усадьбы, дачи, машины, устраивать детей в престижные учебные заведения. А ещё выставляться напоказ и пускать пыль в глаза с одной только целью – выделиться, чтобы соответствовать.

Именно это слово – «соответствовать» – стало определяющим для многих отношений в современной стране. Можешь заплатить за репетитора – значит, соответствуешь. Способен на день рождения ребёнка оплатить места в престижном детском кафе, с приличным меню, и с аниматорами, которые станут потакать любым капризам подрастающего поколения, а не просто гамбургеры в Макдональдсе – значит, ты нашей расы. Принёс на банкет друга охренительно дорогой и оригинальный подарок – будем тебя воспринимать. А если нет… То, простите, вам в другую дверь. Вы не из той категории, граждане, и нам с вами говорить не о чем. Пусть даже и носят эти разговоры характер «а я купил», «а мне утянули, завили, нарастили, достали, пробили…». Несоответствие уровню жизни, который хотелось иметь, заставляло Раису страдать больше всего.

– Да, Сюзанночка, я по уши завязла, – оценила она свою ситуацию.

Сюзанна долила вино, выставила бутылку за порог балкона в комнату и снова положила руки на плечи подруги.

– Раечка, пока не поздно, нужно вылезать из этой безнадёги. Поэтому бери телефон и немедленно приглашай Валерия ко мне. Вместе нам будет легче разобраться, какого полёта эта птица.

– Ты бы лучше помогла мне решить вопрос Насти и Миши, – Раиса не торопилась брать телефон со стола. – Что за сволочи его родичи! Взяли и выкинули девчонку на улицу. Где ей теперь жить? Ты же видишь: у Мари теперь не стало никакого своего пространства.

– А у тебя его и не было.

– Про себя я вообще молчу.

– Ладно, звони давай. А поставить Мише мозги на место – это я беру на себя.

Тот вечер закончился встречей с великолепным Валерием. Выставив за спиной вошедшего мужчины сразу два больших пальца, Сюзанна через некоторое время извинилась и унеслась куда-то «по неотложным делам», шепнув подруге, что оставляет квартиру в её распоряжении до утра. Анатолий с девочками был на море. Никто ничего заподозрить не мог.

Впервые за тридцать с лишним лет семейной жизни Раиса оказалась один на один в квартире с чужим мужчиной.

21

Миша брёл по Центральной с пакетом, в котором лежали свежий укроп и зелёный лук. Мать собиралась делать окрошку. Погода в начале сентября стояла жаркая – самое время освежиться в выходные холодным супом на квасе. Настроение у Киселёва было омерзительнейшее. То, что Настя на море с отцом и сестрой, Миша узнал случайно от тёщи. Он позвонил жене и пообещал подъехать в субботу, но она ответила, что в четверг они уже вернутся. От предложения куда-нибудь сходить в выходные Настя отказалась: она очень устала. От чего можно устать на море? Миша ломал над этим голову и злился на жену. Вот ведь попалась ипохондрическая неженка… Да, не повезло ему. Настя никак не хотела выздоравливать. Наоборот, за последние два месяца совершенно расклеилась и даже по телефону разговаривала то с плачем, то с обвинениями. Вчера, в субботу, не зная, куда себя деть, Киселёв подался на известную в городе дискотеку. Там неожиданно он встретил Сюзанну. Сначала Миша подругу тёщи не узнал: она была в светлом парике, вызывающе накрашена и не менее вызывающе одета.

В три утра, когда Киселёв уже изрядно набрался и собирался уходить, Сюзанна подсела и заговорила с ним о Насте. И тут Мишу прорвало. Обида, неспособность понять происходящее, нежелание более терпеть на шее тунеядку и притворщицу выливались через обрывки фраз и шмыганье носом:

– Теперь я вынужден ютиться у предков и отчитываться перед ними как пацан! – Он не придумывал. Мария Ивановна, глядя, как сын спивается, устраивала ему каждое утро допрос и такую промывку мозгов, что домой лишний раз возвращаться ему не хотелось. Антон, пытаясь поддержать, советовал брать ипотеку под жильё. Отец молчал, не зная, как помочь. – А на фига мне эта ипотека одному? Ну, скажи, Сюзанна? – Миша размазывал пьяные слёзы по лицу, безуспешно пытаясь сфокусироваться на лице собеседницы. Сюзанна предложила поехать переночевать к ней.

– Комната лишняя есть. Так что никакого криминала… И вообще, я не педофилка, чтобы деток развращать, – то ли предупредила, то ли успокоила женщина, стягивая в такси надоевший парик.

Утро для Киселёва стало безжалостно отрезвляющим. Проснулся он в одиннадцатом часу от звонка матери. Выслушав приказ купить зелень и быть дома к обеду, он огляделся. На фоне чистых стен Миша почувствовал себя грязной кляксой. Голова не соображала, тошнило, шатало. Напялив джинсы, брошенные у кровати, он взял прокуренную майку и, не находя сил натянуть её на себя, выглянул за дверь и позвал хозяйку. Когда ему никто не ответил, Мише стало жутковато; он всегда боялся одиночества. Босыми ногами и ёжась от озноба несмотря на тёплый день, Киселёв добрёл до кухни. Шикарная мебель блестела зеркалами, отражая его самого. Вид был не из лучших: мешки под глазами, волосы сбились набок и слиплись от пота…

Шумно выдохнув, Миша подошёл к высоченному холодильнику, увидел лапку отделения для льда, нажал. Посыпались мелкие ледышки. Выругавшись, Киселёв подставил ладони. Лёд, упавший в руки, вызвал ещё большую дрожь. Миша быстро скинул его в раковину, утёр лицо мокрыми ладонями, принялся соображать, глядя через жалюзи в окно. С пятого этажа хорошо просматривался детский скверик на Казачьей, в котором в воскресенье гуляло много детей с родителями.

– Ну, а с пола кто будет подбирать? – раздалось за его спиной.

Миша вздрогнул и обернулся. Сюзанна выглядела так, словно накануне и не пила – при причёске, с макияжем, в стильном брючном костюме. Улыбаясь, Киселёв пополз собирать разлетевшиеся по полу квадратики льда. Хозяйка квартиры прошла, села на высокий табурет, налила воды из кувшина с фильтром.

– Какие на сегодня планы? – спросила она, отпив.

Киселёв пожал плечами:

– Мать звонила… Звала на окрошку в обед.

– Это хорошо. А потом?

– Не знаю.

– Понятно. – Сюзанна допила воду, встала к окну. Оба молчали. Мише хотелось в туалет, но выйти он не решался. – Ладно. Расклад, как я понимаю, такой: жить тебе негде, родичи достали, с Настей дела пока неясные…– женщина спрашивала и отвечала одновременно, не заботясь, согласен гость с ней или нет: – Тогда так… Раиса мне – близкий человек. Дороже подруги нет. Поэтому всё, что происходит с ней или с её детьми, мне небезразлично. – Вытащив из своей сумки три ключа с брелоком от BMW, она сунула их Мише в руки: – Если хочешь, поживи пока у меня. Я дома бываю редко. Мешать ты никому не будешь. Приходи, и лучше трезвый. И не кури – особенно внутри квартиры. За это выселю мгновенно. – Миша хмыкнул, гадая, ту ли самую женщину он видел вчера на дискотеке. На его вопрошающий взгляд Сюзанна кивнула: – Так бывает… Иногда курю. Но вообще-то я дым на дух не переношу. И голых торсов на кухне – тоже… – Моложавая красавица дала Мише время, чтобы он понял последнюю фразу. Пока он натягивал майку, она продолжила свои монотонные перемещения по просторной кухне, предлагая вечером вместе подумать, как быть дальше. Майка сильно воняла потом, табаком и ещё чем-то кислым. В идеально убранной кухне Мише было неловко перед хозяйкой.

– Ты про Настю? – тупо улыбнулся он.

– И про Настю тоже. Совет твоего братца насчёт ипотеки – неплохая мысль. – Сюзанна сделала паузу, фиксируя взглядом что-то в окне, потом повторила медленно и чётко: – Да, совсем неплохая мысль. – Миша за её спиной неопределённо хмыкнул. Оглянувшись, Сюзанна благодушно махнула рукой в сторону коридора: – Иди, а то смотреть на тебя тошно. В ванной я приготовила тебе чистое полотенце и свежую футболку какого-то из моих бывших. Не кривись. Не пойдёшь же ты к мамочке в этой срани? Её, кстати, не забудь бросить в корзину для грязного белья. Шампунь бери любой, кроме золотистого. Это мой и оч-чень дорогой, сделанный по специальному рецепту. Из вещей можешь принести всё, что хочешь. Шкаф в комнате, где ты спал – в твоём распоряжении. Я сейчас ухожу. Закроешь дверь на оба замка. Потом расскажу про сигнализацию.

Сюзанна вышла из кухни, и Миша услышал хлопок закрывшейся наружной двери.

Так, не спрашивая его мнения, чужая женщина решила, каким будет его ближайшее будущее. Впрочем, Киселёва такой расклад очень даже устраивал.

22

Катя старалась привыкнуть к одиночеству. Она не считала, что грядущий развод – это ошибка. Жить с мужем, не доверяя ему, казалось непростительной тратой времени – своего женского времени. Как ни крути, но семейная жизнь отнимала его немало. «Если бы я делала что-то, что приносит вред моей семье, и знала, что от этого любимые мною люди страдают, то постаралась бы прекратить это зло», – твердила себе Иванова, растерянно бродя по пустой квартире, вытирая и без того чистые полки, переставляя с места на место чашки в шкафу, одергивая шторы. Балконы, выходящие на разные стороны дома, были открыты, и по полу тянуло приятным сквознячком. Ступая босыми ступнями по паркету, Катя представляла, как сейчас прекрасно на море. Хотелось всё бросить, сесть на ближайший автобус до побережья и… будь что будет. Она даже представила, как появится на пляже перед лежаком Егора, отогнёт балдахин над зонтиком и тут же услышит безобидное ворчание: «Верка, не шали». Катя помедлит, дождётся, пока супруг откроет глаза, и вот тут случится то, что бывало всегда при их встрече, – глаза Егора широко раскроются от удивления, а потом… А потом она потонет в нежности, струящейся из них.

В том, что муж её любит, Катя не сомневалась. Вот только не понимала, как это возможно одновременно: любить и ранить. «Ведь если Егор не прекращает свои походы в казино, значит, он этого не хочет. Но это и называется эгоизмом. Самым настоящим эгоизмом. И к чему тогда тратить силы на дальнейшую жизнь с таким человеком? Вера скоро из дома уйдёт – это неизбежное событие. Так бывает рано или поздно со всеми детьми. И это нормально. И что тогда останется мне? Длинные вечера с несбывшимися надеждами? Разве так я хотела бы встречать старость? Разве об этом думала много лет назад, связывая свою жизнь с Ивановым, бросив из-за него столицу, приехав сюда?».

На самом деле Катя никогда не жалела, что уехала из родного города. Никакой ностальгии по сумасшедшей столичной жизни она не испытывала. Южный, не понравившийся поначалу из-за огромного частного сектора в центре, со временем стал дорогим сердцу уголком. Здесь у Кати были свой дом и прекрасный рабочий коллектив, тогда как в столице из-за текучести кадров педагогические составы в школах были, скорее, разношёрстными группами учителей. Наконец, тут прошла большая и прекрасная часть её семейной жизни. Но жить вместе только потому, что их с Егором когда-то свела судьба всё же не хотелось.

– Как свела, так и разведёт, – ответила она Раисе. Воспользовавшись тем, что мужчины и девочки на море, Ухова пригласила подругу поговорить по душам. – Мало что ли людей, которые разводятся? Пожили вместе, поживём теперь врозь.

– А где? – Раиса хозяйничала с новым прозрачным чайником, в который уложила зелёный чай и лепестки жасмина. Катя с интересом смотрела на чаинки, блуждающие в кипятке то вверх, то вниз. Было в этом что-то магическое, успокаивающее.

– Что значит где? Квартиру разменяем, купим себе по однокомнатной… – Равнодушие, с каким Иванова рассуждала о возможном разделе имущества, вызвало у Раисы кожный зуд. Красивым жестом она поправила ленту на голове, стягивающую тёмные волосы, и села, глядя в упор.

– А Вера? Ты о ней подумала?

Жёсткий тон, каким был задан вопрос, заставил Катю оторвать взгляд от чайника:

– Вера всегда сможет жить со мной. Или с отцом – это как пожелает. Вечно эта ситуация длиться не будет. Когда-то же ей захочется выйти замуж…

Ухова от такого ответа всплеснула руками:

– Нет, я поражаюсь твоим рассуждениям, Катя! Ты хоть понимаешь что говоришь? Разменяв вашу прекрасную трёхкомнатную квартиру в центре города – в таком доме, в таком месте! – лучшее, на что ты сможешь рассчитывать – это на конуру в старом фонде где-нибудь в спальном районе… Или за рекой, или, ещё хуже, вообще в новостройках в двадцати километрах отсюда. Ты такого хочешь? – обветшалость и обречённость, что уже коснулись Уховых, были как доказательство того, во что может превратиться жизнь соседки, продолжай она рассуждать столь беспечно.

Иванова грустно усмехнулась.

– Где жить меня не пугает. Лишь бы не очень далеко от работы.

– Не пугает?! – Раиса вытаращила глаза, встала, отвернулась к окну. – Да как ты можешь такое говорить, Катя? Ты, наверное, никогда не жила в тараканниках с алкашами! Не вступала утром на коврик перед дверью, описанный этой публикой! Не слышала по вечерам криков перебухавших мужиков! Не видела их, валяющихся в подъездах… – Голос женщины звучал взволнованно, её эмоции были неподдельными.

Вспомнив съёмные квартиры, Катя мысленно согласилась с подругой, но постаралась ответить бодро:

– Раиса, ну, зачем такие крайности? В городе полно приличного жилья. И не все соседи алкоголики. Да и вообще, не знаешь, что лучше: пьяница на площадке или вор в собственном доме.

Аргумент был обезоруживающим. Ухова вздохнула:

– Это да… – Вернувшись к столу, она стала разливать чай. —Особенно если представить всё, что на эту сумму можно было бы себе позволить… – Ухова знала, почему Ивановы не поехали в этом году отдыхать в Турцию. Отпив чаю, Раиса опять вздохнула: – Чего твоему Иванову не хватает? Играет потому, что знает: даже если он всё продует, семья без денег не останется. А вот запретила бы ты Вере тратить её деньги на ваши нужды! Пусть бы девчонка себе на приданое экономила. А сама почаще прикидывалась бы немощной. Уроков дополнительных поменьше брала бы… Глядишь, Егор и начал бы понимать, что жена не железная. – Иногда такая рассудительность совсем не казалась Кате излишней. Раиса, заметив замешательство, призналась: – Знаешь, у нас с Анатолием тоже какое-то время так было – запряг меня по всем статьям, а сам только работал. Так я пару раз в обморок перед ним упала, и всё, поменялся.

Нет, всё-таки Ухова оставалась сама собой. «Настоящий Близнец, и в гороскопы заглядывать не надо!» – подумала Катя про себя. А вслух ответила почти категорично:

– Мне такие методы, Раиса, вряд ли подойдут.

Хозяйка поморщилась:

– В том-то и беда, что ты слишком правильная. Потому и его вранья не переносишь. А по большому счёту: стоит ли разводиться? Егор играет не первый год. Ты это терпела до сего момента? Терпела. Так чего же теперь бучу затевать? Уезжать из центра в захолустье, такую квартиру терять? Эх! Может, со временем он и одумается. Человек-то Егор хороший…

– А ты сама-то смогла бы жить с мужчиной, которого уже не любишь? – спросила Катя прямо.

– А я только и делаю, что живу с таким. – Мгновение – и Ухова натянула на себя плащаницу мученицы: – Разве ты не видишь, во что превратился Анатолий?

Её рассказы про нелёгкую жизнь с мужем-неудачником, который так далёк от женских проблем, Иванова уже слышала, поэтому не удивилась. Поражалась только, ради чего соседи сохраняют семью? «Квартиры в центре города? Или престижного колледжа для Мари, в классе которой что ни родитель, то состоятельный человек? Или ради того, чтобы вдвоём заставить сватов вернуть Насте и Мише квартиру?.. И чем тут хвастать? Чем кичиться? Вон извёстка с потолка на кухне сыплется, унитаз эбонитовой смолой склеен… Ванная течёт так, что душ толком не принять. И это – жизнь? Зачем?»

Но когда подруга стала возмущаться, что всё происходит именно так, потому что Анатолий никогда не сможет оценить её статус женщины и нежного существа, Катя не вытерпела:

– Раиса, ты не в той эпохе родилась, чтобы умилять мужчин одним только видом в бантах и шляпках… Как говорится – всё в соответствии с веяниями времени…

Ухова мысленно обозвала Катю малахольной идиоткой и тут же заторопилась по делам.