Текст книги "Такой долгий и откровенный день (сборник)"

12.
19–00. Неземная любовь

ДОРОГА вдоль побережья была действительно очень живописна. С одной стороны плескалось море, с другой – высокие корабельные сосны покачивались в такт ветру. Жара начала спадать, солнце клонилось к закату, и прогулка в это время доставляла настоящее удовольствие. Оля повела Ядвигу красивой лесной тропкой. Вдоль моря навстречу ехали велосипедисты, постоянно нужно отходить в сторону, а здесь совсем тихо и спокойно. Гамаки в лесу поразили и воображение Ядвиги. Ну что за прелесть! Подруги шли неторопливо, наслаждаясь каждым мгновением, природой и обществом друг друга.

Смотреть на них было приятно. Да, идут две пожилые женщины. Но как идут?! Балерина в женщине, видимо, не умирает никогда. Ольга, конечно, полнее, грузнее, но все равно, подбородки у обеих гордо подняты вверх, стопы вывернуты при ходьбе наружу, спины прямые. На Ольге – белая юбка и футболка в матросском стиле, в бело-синюю полоску. На голове – кокетливая шляпка. Ядвига – в ярко-синем. На талии – тугой серый ремень, и майка заправлена в брюки. Разве можно дать им их возраст? Никогда.

– Мы с тобой, подруга, как будто в Довиле. Прошлым летом была, – Ядвига села на своего любимого конька – рассказать про красивую французскую жизнь для нее было большой радостью. Главное, чтобы кто-нибудь слушал. – У них там до сих пор, знаешь, какой дресс-код сложный. Утром и в обед все должны быть одеты в бело-сине-бежевой гамме. Представляешь? Ничего красного, зеленого там или оранжевого, например. Моветон! А к ужину – все в вечернем и в бриллиантах!

– Ну и что же у нас правильного? Уже восьмой час. Пора бриллианты надевать, а мы все с тобой как на завтраке. Ужас. Ты почему дома-то мне про это не рассказала, переоделись бы. И потом, как же ты по Довилю в своих булыжниках ходила?

– Оля, не в булыжниках, в украшениях ручной работы, эксклюзивных. Слышишь, слово какое красивое? Все французики мои были!

– Ядвига, почему не приехал Петр? Вы же вместе собирались, опять что-то не то?

– Оля, у нас все не то! Тяжело мне, ну сил нет. Я понимаю, ребенок не виноват, но я смотрю и вижу в ней ее мать. Ты понимаешь, одно лицо.

– Давай по порядку. Как себя в этой ситуации ведет Петр?

– Да как он себя ведет? Не знаю… Сбегает по большей части. Вот как сейчас. Потому что как только мы встречаемся, обязательно начинаем вспоминать, отношения выяснять. Да что тебе говорить, вот ты только что про Михаила рассказывала. Сравнение вроде бы странное. А тоже вроде сначала все мирно, а потом слово за слово – и понеслось.

– Боже мой, Ядвига, ты меня удивляешь. Что вам уже делить? Сколько лет всей этой истории.

– Лелька, Лелька, много этой истории лет. Только у меня эта история всегда с самого начала начинается, когда мы с Петром только познакомились. Обоим было по сорок пять, когда нас закрутило. Даже не предполагала, что чувства во мне такие остались. Просто был фейерверк, водопад – не знаю, с чем сравнить. И в этом угаре мы лет пять жили, да что там, больше. Цветы с курьером, кольцо под подушкой. Сказка, одно слово.

– Да уж, я помню. Тебя тогда не узнать было. Десять лет сразу сбросила. Да что там десять, больше, лет на тридцать выглядела. Про Петра мне сказать что-либо сложно. Он для меня всегда непонятен был: мужик в сорок пять лет, ни разу не женатый, – это все-таки настораживает. Почему это вдруг? А потом, все эти подарки, сюрпризы бесконечные. Слишком всего много. Ну, так не бывает. Да я тебе тогда все говорила. Какая-то вымученная, на мой взгляд, сказка была.

– Да, Оль, помню, ты меня в этом не поддерживала. И здесь уже ты мне всю правду говорила. Вас с Гришей в пример ставила. Только разве в таких делах кто кого слушает, примеры с кого-то берет? Мне казалось, то, что у вас – все это скучно, обыденно. Ну какая это любовь? Так, быт один. Прости меня, подруга, да я тебе и тогда все это говорила.

– Это уж точно. Не понимали мы тогда с тобой друг друга никак. Ни ты меня понять не хотела, ни я тебе в голову ничего вбить не могла. Да, Григорий совсем другой, характер у него более ровный, он меня мог целыми днями не замечать, все со своими героями книжными разговаривать, но это в основе было надежным, никакой игры. Да ты и сама знаешь, я жила по-другому. После смерти Гриши я все думала, действительно ли он вот так всю жизнь только меня одну любил, возможно ли это? И знаешь, поняла, что возможно. Я была у него одна. Но это, наверное, только потому, что у него были его книги, его герои и он частенько проживал их судьбы. Был участником тех романов. Я даже знала, когда это случалось. Когда он вдруг начинал смотреть сквозь меня. Но романы эти виртуальные заканчивались, и он возвращался ко мне. К своей Ассоли, которая его всегда верно ждала на берегу. И такая наша тихая гавань очень нравилась нам обоим. Нам было хорошо и уютно. А главное, надежно. Я знала, что он не предаст, и он во мне был уверен. А с Петром с самого начала было как-то непонятно, потому – страшно. И опять мне тебя от ошибки хотелось уберечь, и опять я со своими советами в твою жизнь лезла.

– Да, Оля, ты говорила, а я не верила. Считала, что все мне завидуют. Не могла понять, почему люди не верят в мою красивую любовь. Да, мы не молоды были оба. Но сколько же сил, сколько эмоций! Я в то время очень на тебя обиделась.

– Ха, обиделась! Мы же с тобой просто перестали общаться. Я уж, грешным делом, подумала: боишься, что ли, что увести могу? Год так точно не общались. Да и потом только так, от случая к случаю.

– Да, пока меня по голове не шарахнуло.

* * *

– Ядька? Вот это сюрприз! Проходи.

Оля подошла к подруге, расцеловала ее, как будто бы не было сложного периода в их жизни, когда почти не виделись, почти не общались.

Новая семейная жизнь Ядвиги развела их, отдалила друг от друга. Оля сначала обижалась, переживала. Но сейчас была искренне рада. Ядвига все-таки пришла. Оля нужна ей. Ядвига прижалась к подруге и стояла так какое-то недолгое время, потом немного отстранилась, так и не отпуская Олю. Видимо, она не ожидала такого теплого приема после столь долгого расставания и была тронута и растеряна.

– Да что с тобой?! На тебе лица нет, – Оля внимательно рассматривала подругу.

– Оля, он хочет от меня уйти.

– Подожди, не в коридоре. Гриша! – Ольга крикнула в дверь кабинета мужа. – Ко мне Ядвига пришла, мы будем в спальне. Тебе что-нибудь нужно?

Григорий выглянул в коридор. При виде него Ядвига поняла, как отдалилась от друзей, как давно их не видела. И ради чего все это было, зачем? Вот ведь живет семья, и живет счастливо, без надрыва, без итальянских страстей. Оля, как всегда, ухоженная, в необыкновенном домашнем платье. Судя по всему, Гриша из какой-то африканской страны привез. А Гриша, как всегда, без изысков. Костюм синий спортивный, с белыми лампасами. Двухдневная небритость, – не потому, что модно, просто, видимо, дня два не вставал из-за письменного стола.

– Ядвига?! Почему тебя совершенно не видно? Как твой муж, все на руках тебя носит? Эх, хорошо, что у нас жены балерины, их и на руки взять можно, не надорвешься.

Ядвига натянуто улыбнулась.

– Да зайди хоть на минуту ко мне! Не виделись сто лет. Ты же знаешь, я, когда пишу, надолго свою территорию не покидаю, а то из времени выйду.

– А так меня еще в это время вплетешь.

– А и вплету, если что интересное расскажешь.

Ядвига смотрела на друзей с благодарностью. У Григория в кабинете все, как и раньше. Огромный дубовый стол, заваленный бумагами и книгами, посредине – пишущая машинка. Шикарный кожаный диван, как у дедушки Ленина, с высокой спинкой. На нем смятая подушка и плед, видимо, и ночует порой здесь, чтобы не оставлять надолго своих героев, а то разбегутся. Вдоль стен бесконечные полки с книгами, от пола до потолка.

– Книги, книги, сколько у тебя их, Гриш?

– Никогда не считал!

– Так половину и не читал небось, смотри, все книги у тебя сувенирами заставлены, до них же не доберешься.

– Ох, Ядвига, опять сейчас воспитывать меня начнешь. Даже приятно, черт подери. Вот никто меня, кроме тебя, в этой жизни не воспитывает. Для всех я – писатель, ученый, заслуженный человек. Слова никто не скажет, только премии и грамоты. Тут приходит Ядвига и начинает: «Ах, тудыть твою растудыть». Нет, я обязательно про тебя что-нибудь такое напишу. Просто еще персонажа такого сварливого не попадалось. Представляешь, ты даже в книжках еще не описана. Невозможно про тебя в двух словах рассказать! Мне кажется, если я даже на своих полках приберусь, ты все равно найдешь, к чему придраться! – Григорий смотрел на Ядвигу с теплой улыбкой. Действительно, друзья соскучились друг без друга.

– За это я не переживаю, не приберешься ты никогда, поэтому мне всегда будет что тебе посоветовать. И потом, Гриш, ну, уберешь ты вот это безобразие. Так тебе на следующий год опять новых грамот и призов понавручают.

– Оль, нет, ты послушай, что тут говорит твоя подруга. Она называет безобразием премию Лондонской академии!

На зов вошла Ольга.

– Ядвига, я приготовила нам чай, пойдем. Гриш, тебе сюда принести?

– Оля, подожди, Ядвига же ничего не рассказала. Как ты, юная дива?

– Да все ничего, Гриш; вот, пришла с Лелькой посоветоваться.

– Стало быть, у вас женские секреты. Ядвиг, советоваться надо со мной, я ж писатель, инженер человеческих душ! Оля, ну что ты на меня так смотришь? – Григорий заметил многозначительный взгляд жены. – Ну и ладно, как хотите! Но если что, я завсегда рад красивым дамам дать практичный совет.

– Практичный совет, – Ольга покачала головой. – Ты какие книги пишешь? Исторические детективы, причем с криминальным уклоном. Слава богу, до этого у нас еще дело не дошло. Никого не убили, никто не потерялся. Ну ладно, не обижайся, сейчас мы с Ядвигой посекретничаем, а потом будем вместе пить чай еще раз. Заодно и свои мысли на тебе проверим. Ты нам все расскажешь, правильно мы напридумывали или нет. Договорились?

Ольга пригладила взъерошенные волосы Григория. Когда тот писал, не думал ни о чем. И вообще был не здесь. Как только услышал, что Ядвига пришла? Не иначе, главу закончил.

Подруги перешли в спальню. Белый дуб, прованский стиль. Все было просто и уютно. А главное, тут был еще и женский уголок, что-то типа будуара. Маленький журнальный столик, вольтеровское кресло и диванчик на двоих. Вся обстановка располагала к покою, задушевной беседе. Здесь не было давящих полок с книгами и тяжелыми наградами, бесконечных грамот в массивных рамах. Здесь была Олина территория. Причем абсолютно ее, даже был небольшой станок: каждодневные утренние разминки стали стилем жизни, без них невозможно.

– Ядя, садись в кресло. Что произошло? Боже, я тебя такой никогда не видела!

Ольга не лукавила. Они были вместе в разные периоды жизни: и радости совместные переживали и трудности. Но всегда Ядвига – собранная, всегда жизнерадостная, всегда находила выход из любой ситуации. Это Оля сразу начинала заливать всех слезами. Ядька была кремень. А сейчас Оля видела в ее глазах растерянность. Руки тряслись, она и сидеть не могла, потому что не могла сдержать внутреннюю дрожь.

– Спасибо, – Ядвига в кресло садиться на стала. – Оля, он уходит, говорит, что полюбил, что ничего не может с собой поделать.

– Что значит «полюбил»? Сколько вы прожили? Семь лет?

– Девять.

– Да подожди, куда он уйдет, мужику больше полтинника. Кому он нужен?

– Ему кто нужен? Ты понимаешь, ему нужен вечный праздник, ты же меня предупреждала, что весь этот фейерверк это уж очень напускное, уж очень. Но он этим живет. Он должен удивлять, а кто-то удивляться. Видимо, я удивляться перестала.

Постепенно Ядвига начала успокаиваться. Видимо, близость Оли, родной дом друзей, все это подействовало на нее умиротворяющим образом. Казалось, она сама пытается разобраться в этой ситуации. Оля видела, Ядвига силится побороть возникшую панику, стремится разложить все по полочкам и взглянуть на все со стороны. И потом примериться к этой новой ситуации, сравнить ее со старой. Понять, как ей жить дальше. К Ольге она пришла, наверное, даже не за советом, а просто проговорить то, что произошло, вслух. Видно было, что она никому еще про это не рассказывала. Ядвиге было сложно, голос немного дрожал. Но Оля почувствовала, как к подруге возвращалась былая твердость. Оля смотрела на подругу и удивлялась ее сильному характеру. Не дай бог, узнала бы она такое про Гришу. Не пережила бы. И уж точно залила бы сейчас весь пол слезами.

– Хорошо, Ядя, давай по порядку. Тебе это кажется или ты это знаешь?

– Я это знаю. Сначала заметила у него такой знакомый, но немного забытый блеск в глазах. Не ко мне обращенный. Потом мама моя. Ну ты же знаешь ее. «Ядвига, Петр мне не нравится, присмотрись!»

– Да уж, у Зои Борисовны взгляд – рентген!

– Вот именно, я стала присматриваться, ну и рассмотрела младшего научного сотрудника у него на кафедре. Ой, Лелька, где у тебя тут курить можно?

– Ты же бросила?! Ладно, пойдем на балкон.

На Москву опускались сумерки. Иевлевы жили на пятом этаже, и балкон выходил на небольшой московский дворик в районе метро «Аэропорт». Было достаточно тихо, хотя шум машин с Ленинградского проспекта все равно доносился. Москва, ничего не поделаешь. Ядвига, коренная москвичка, этого гула не слышала, а Ольгу он раздражал. Сколько лет уже в Москве, а москвичкой она так до конца и не стала. Все ее тянуло в родную Одессу, к морю, к родным до боли акациям. Огромная ветвистая береза, которая доставала до самого балкона, кусты акации заменить никак не могла. Более того, Ольга всегда боялась, что по этой самой роскошной березе могут забраться на балкон воры, и ночью боялась спать с открытой балконной дверью.

Ядвига затянулась.

– Я решила за него бороться. Оля, я его не отдам. Мне тоже в следующем году – пятьдесят пять, я без него ничто, ты понимаешь!

Оля смотрела на подругу. Да, все-таки начинается паника. Причем необоснованная. Ядвига всегда была очень самодостаточной и, главное, финансово независимой. Что же эти мужики могут сделать с женщиной? Просто так, одним словом, одним простым своим действием.

– Ну, давай разбираться, – Ольга поставила на балконе кресло, села в него. Благо, было тепло, а шорох березовой листвы располагал к задушевной беседе. – То, что ты решила за него бороться – это очень верно. Он же очнется когда-нибудь. За плечами у вас столько счастливых лет, совместных воспоминаний, переживаний. Мужики по этому рано или поздно начинают скучать. Только мне кажется, что сейчас ты в нем какие-то черты увидела, которые практически возненавидела. И к младшему персоналу эти знания отношения не имеют. Ты поняла, что многое он делает напоказ. И главное, это же может к нему опять вернуться. Через какое-то время нужен будет новый спектакль, с еще более молодыми персонажами. Тогда тебе будет во много раз тяжелее. Женщина чуть за пятьдесят, Ядвига, это замечательная женщина. Может, даже лучше, чем в сорок. Потому что она в себе еще очень уверена. Женщина в шестьдесят в себе не уверена совсем. И это уже будет удар под дых. Я имею в виду спектакль. Ты еще одно представление Петра сможешь выдержать, ты уверена?

– Леля, я ни в чем сейчас не уверена. Поэтому я пришла к тебе. Из твоих слов следует, что я должна сейчас обидеться и с ним порвать. Может быть, конечно, и такой выход из положения. И даже материально я выживу. В конце концов, у меня есть своя квартира, я преподаю, даже к конкурсам готовлю, да ты знаешь. С голоду то есть не умру. Но я буду раздавлена морально. Понимаешь? В пятьдесят пять лет остаться одной. Нет уж, лучше пусть Петр перебесится и, рано или поздно, вернется.

– А ты его сможешь простить? Вот эту его измену. Ядвига, мне кажется, ты еще до конца ничего не поняла. Ты же собственница страшная. Ты сможешь жить с этими мыслями? Ты как собираешься ему сейчас ультиматум поставить: «Если там все, я тебя прощаю и никогда вспоминать не буду?»

– Ни в коем случае. Установка мною ему дана следующая: «Иди и удостоверься, что я лучше».

Ольга всплеснула руками.

– И что?

– Сказал: «Спасибо за понимание». В субботу перевезет к ней вещи. Спросил, чистая ли голубая рубашка?

– Чистая?

– Нет, к субботе постираю.

– Ядька, ты железная леди. Выдержишь?

– Выдержу. Я приняла решение.

13.
20–00. По лунному календарю

– ПОНИМАЮ, Оля, что сама себе такую жизнь организовала. Сколько он ходил так туда-сюда? Лет семь, наверное. То у меня всю неделю, на выходные к ней идет, то, наоборот, все время с ней, а Новый год – семейный праздник, возвращается. Я думала, что смогу так жить. Оказалось, невозможно. Начала сама ему сцены устраивать, да поздно. Он уже меня в грош на ставил. Нельзя было себя до такого положения доводить, нельзя. Ты, Лелька, как всегда, тогда оказалась права. Помнишь тот раз, когда я к тебе чуть живая прибежала и на балконе курила?

– Помню, Ядя, все помню. Только советы давать легко. Я тогда твоим решением восхищалась. Думала, смогла бы так сама? Мудрости твоей поражалась.

– Нет, права оказалась ты. Нельзя было позволять втравлять себя в такую ситуацию. Нужно было отрезать сразу. Я ничего этим своим «мудрым» решением не добилась. Только измучилась вся. А он и дальше бы так ходил, – Ядвига усмехнулась, – если бы она ему Юльку не родила. Вот тогда он вернулся. Перепугался до смерти, на коленях ползал: «Прости, дурак, ничего мне не надо, седина в бороду, бес в ребро». Ой, да что там говорить. А я уже вся измочаленная была. Мне уже было все равно. Я ненавидела его, презирала себя. И тут – здрасте: «Понял, что любил только тебя, все остальное было ошибкой…»

Подруги дошли до небольшого сквера. Высокие пальмы, причудливые фикусы, яркие незнакомые цветы. Что за страна, что за климат! Палку, наверное, посадишь, и будет расти, а потом еще и зацветет буйным цветом.

Посредине бил небольшой фонтанчик, вокруг него располагались полукруглые мраморные скамейки с гнутыми спинками.

– Ядь, давай присядем, нога все-таки дает о себе знать.

– С удовольствием. Как ни крути, а семьдесят лет есть семьдесят. Обмануть можно других, но не себя. Сама-то точно знаешь, сколько тебе лет.

– И что же он, совсем с дочерью не общался?

– Ну, если ему верить, – чего делать, естественно, нельзя, – то совсем. А мое положение опять было сложным. С одной стороны, к тебе вернулся человек, ради которого ты была готова на все, ради которого всеми принципами своими поступилась. Да и любила я его, наверное. Или просто так силен был страх одной остаться. Не знаю. А с другой стороны, ну это же кошмар – ребенка бросать. Я, конечно, матерью не была, не знаю, но сердце при мысли о девочке в груди у меня переворачивалось. За ее мать, естественно, не переживала, даже где-то в глубине души позлорадствовала. А про девочку понимала: плохо это, а мой мужик – гад. И с этими мыслями надо было как-то жить. Куда-то их прятать. А они опять вылезали наружу и не давали мне спокойно жить! А он вдруг опять про праздники вспомнил. Но уже применительно ко мне. Только все было уже насквозь фальшиво, но он, видимо, без этого не может.

– Как же он воспринял появление Юли у вас дома?

– Истерика с ним случилась. Решение принимала я одна, и тут я была тверда. Опять кричал: «Уйду!» – «Значит, уходи, никто держать тебя больше не будет, сама справлюсь». Он, наверное, был к этому моему отпору не готов, остался с перепугу.

– А ты? Ты к такому повороту готова была?

Ядвига собиралась в театр. Последний штрих перед зеркалом. Без макияжа она не могла даже выйти вынести мусор. Давняя привычка: артистка всегда должна быть в форме. И прическа в порядке, и украшения к месту. Многое пришлось пережить, но это не повод опускаться, распускаться. Этого от Ядвиги не дождется никто и никогда. А сейчас это делалось и для ее учениц. И Ядвига знала – ее девчонки замечают, как она одета, они это обсуждают. Даже спорят иногда, подходят ли эти украшения к сегодняшнему наряду, или лучше было бы оставить те, в которых она была вчера.

– Нет, яшма сюда подошла бы лучше!

– Ты что, забыла про лунный календарь?! Ядвига Яновна без него ни в одну поездку не поедет! Ну как можно надеть яшму во второй лунный день?!

«Действительно, как? – думала Ядвига, стоя за дверью и слушая разговоры своих учениц. – Это надо же! Всего-то один раз им про этот календарь рассказала, а они, значит, уяснили. Ну и ладно, никому это еще не навредило». Но Ядвига действительно чувствовала себя в этих самоцветах более защищенной, тем более, если они соответствовали определенному лунному дню.

Интересные эти девчонки. Вредности хватает, но каждая знает, зачем она здесь, трудятся до седьмого пота, себя не жалеют. У Ядвиги все-таки было по-другому. Тоже мечтала стать балериной, жизни без балета не представляла. Но не было этого упрямства, упорства, злости такой, как у этих молодых.

Ядвига накрасила губы бледно-розовой помадой и начала натягивать на голову голубую мохеровую чалму. Получалось хорошо. Своим отражением в зеркале Ядвига осталась довольна. Эта шапка в виде чалмы удивительно шла Ядвиге, подчеркивала все достоинства ее лица и являлась как бы визитной карточкой. Форма шапки была одной и той же для зимы и весны уже давно. Менялись только цвета и материалы. Ядвига хорошо знала, что ей идет, чувство стиля у нее было идеальное. И даже с крупными украшениями, которые на ней были всегда, она не перебарщивала. Казалось, еще немного, и можно все испортить. Но Ядвига отлично чувствовала, где пролегает грань этого «немного», и вовремя останавливалась.

Телефонный звонок настиг ее практически в дверях.

– Здравствуйте, меня зовут Женя, я сестра Насти. Мне очень нужно с вами встретиться. Позвольте, я к вам приеду.

Этого еще не хватало. Ядвига растерялась.

– Я не понимаю, что мы с вами можем обсуждать. Думаю, наша встреча нецелесообразна, – как можно более спокойным голосом ответила она.

Но в душе Ядвига занервничала. Прошло два года с тех пор, как от этого странного и томительного романа ее мужа родилась девочка. Роман она пережила тяжело, рождение ребенка – еще хуже, тем более, что своих детей у них с Петром не было. Однако муж же вернулся к ней. Ядвига постаралась эту ситуацию для себя как-то оправдать. Получалось с трудом, но тут главным фактором выступало время.

Правду говорят, что со временем все из памяти стирается. Такие события до конца стереть невозможно никак, но действительно, чем дальше, тем становится легче. Ядвиге и вправду, хотя и чуть-чуть, и совсем недавно, но стало легче. И это при том, что муж снова был все время при ней и опять, похоже, считал себя искренне влюбленным. Ядвига ему верила; червь, конечно, изнутри точил, но не так уж остро, как было когда-то.

И вот этот звонок. Что нужно этим людям от Ядвиги? И почему они звонят ей? Если нужны деньги, почему они не обратились к Петру? Или он уже отказал? Сволочь он все-таки. Ядвига тяжело вздохнула, вторя своим мыслям.

– Нет-нет, приезжать не нужно. Давайте уж где-нибудь на нейтральной территории. А что, это так уж необходимо?

– Да, вы знаете, необходимо. Вы простите меня за настойчивость, только по телефону это все сложно, – интонации говорившей были скорее просительными и в голосе чувствовался крик о помощи. Ядвига поняла, что встретиться действительно придется.

– Давайте завтра, ну, например, в «Шоколаднице», на Октябрьской. Удобно?

– Удобно, только, – на том конце провода женщина замялась, – а можно сегодня? Просто на сегодня я с одной женщиной договорилась с ребенком посидеть, а завтра еще не знаю, получится ли. Если бы часов в семь встретиться? Я вас долго не задержу. Давайте в «Шоколаднице».

Ядвига почувствовала себя захваченной врасплох таким напором.

– Ну, хорошо, раз так надо, то давайте. Только сейчас уже шесть. Я могу немножко опоздать. Это ничего? Я в театр собиралась заехать, перед спектаклем на девочек посмотреть. Но я их предупрежу.

– Конечно! – на другом конце провода девушка вскрикнула одновременно радостно и облегченно. – Значит, до встречи, – и она повесила трубку.

Ядвига задумчиво смотрела на телефон. Что бы это все могло означать? Позвонить на службу Петру? Ну и какой от него прок? Нет, уж лучше сама. Все равно, в конце концов все возникающие вопросы решает она. Она поняла это не так давно. Раньше ей всегда казалось, что Петр – всему голова. То есть создалась такая семейная мифология. И она ее очень даже охотно сама поддерживала. Пока не пришло прозрение: делает-то все Ядвига, и думает она, и решения принимает. Петр только щеки раздувает да распоряжения дает. Нет, все-таки надо с кем-то посоветоваться. Не с Петром. С кем? С Олей.

– Оля, есть время? Я коротко.

– Только если коротко, убегаю в магазин, хватилась, хлеба нет к ужину. Ты же знаешь, Гриша без хлеба у нас не ест. Дитя войны.

– Вот и я тебе про дитя. Наше объявилось.

– Да ты что, Настя, что ли? Про Петра что-то узнала? Опять?

– Нет, все по-другому. Позвонила ее сестра, просит встретиться.

– Пойдешь?

– Вот прямо сейчас и иду. Говорит, что очень срочно.

– Ядька, хорошо, что позвонила. Иди и, главное, не волнуйся, держи себя в руках. Просто слушай.

– Как-то мне неспокойно, Оль.

– Не нервничай, ничего уже хуже того, что ты пережила, быть не может. Ну правда ведь?

– Да куда уж хуже!

– Ну вот видишь. Ты, главное, молчи, паузу держи. Пусть она сама говорит, а мы потом с тобой все обсудим.

– Хорошо, все, мне уже собираться пора.

– Позвони сразу, как придешь! – успела Ольга крикнуть в трубку.