Текст книги "Я вас не слышу"

Мария помнила смутно, что дочь пришла в тот декабрьский вечер абсолютно счастливая. Глаза блестели, шапка почему-то была засунута в карман пальто.

– Как прошло выступление? – Мария помогла дочери раздеться. – Ну вот, опять руки холоднющие. – Она по привычке начала быстро растирать ледяные пальцы. – А почему без перчаток, Надя, ты чего это? Потеряла? Ну ладно, рассказывай.

– Мам, все хорошо. – Надя мечтательно смотрела куда-то мимо матери.

– Вот видишь, это все Шуман. Мне кажется, ты наконец поняла, как нужно играть. Нужно идти от формы к содержанию. Техника – это прекрасно. Но вот ты многое читала о Шумане, о его отношениях с Кларой. И видишь, как все вышло.

– Да, мам, да. Ой, я так устала, пойду лягу.

Мария слегка расстроилась. Они всегда очень подробно разбирали каждое выступление дочери. Иногда Надя после концерта переигрывала программу. И всегда Марии казалось, что дома получалось чуть лучше, чуть легче, не так скованно. Но как же обидно, что именно в этот раз ее не было в зрительном зале. Юбилей директора! Не пойти было нельзя. Никто бы не понял. И ведь дочь в тот вечер так ничего и не рассказала, а, быстро умывшись, прошмыгнула в свою комнату. Мария слышала, как Надя еще долго ворочалась, вздыхала. И никак она не связала эти факты с возможностью нового знакомства. Значит, Юрий появился именно в тот вечер. Надя не поделилась новостью. Почему? Она знала, что мать точно будет против? Боялась, что Мария не захочет ее понять? Если бы она рассказала сразу…

Боже, а ведь был разговор, Надя что-то там говорила про встречи с отличными парнями, которые случаются в жизни, когда их совсем не ждешь. На что Мария отрезала:

– Ну, про это нам еще рано думать, тебе в этом году училище оканчивать. – Да-да, Мария отлично помнила этот разговор. Она тогда еще рассмеялась, обняла Надю, прижала ее к себе. Может, эта фраза как раз и оттолкнула дочь? А она хотела что-то еще добавить? Какой кошмар! Стало быть, сама виновата.

Когда Надя, хлопнув дверью, ушла к себе в комнату, Мария на автомате начала убирать со стола. Обычно дочь помогала, но сегодня в очередной раз показала свой характер. Ну и ладно. Марии нужно было разобраться в своих мыслях. Синяя сахарница выскользнула у нее из рук. Раздался грохот, по полу мгновенно разлетелись мелкие осколки вперемешку с сахарным песком. Мария даже не отскочила в сторону. Ну и пусть. Какая теперь разница. Но слезы мгновенно подступили к горлу. Надя так и не вышла из своей комнаты, и Мария, глотая слезы, пошла за веником.

Нет, но когда они встречались? И потом, все бы ничего, но почему именно Юра? Как будто специально. Насмешка судьбы. Мария же прекрасно знает его семью. Просто кошмар! Ярославль – город маленький, все как на ладони.

Она часто задумывалась о том, каким он будет, избранник ее дочери? Особенно когда не спалось ночами. И вот Мария представляла себя сидящей в зале Московской консерватории, естественно, в восьмом ряду, как поет любимая певица, а на сцене ее дочь играет Рахманинова. Или Брамса, или нет, пусть лучше будет Лист. И обязательно с Большим симфоническим оркестром. И после ее выступления дирижер бьет о ладонь своей палочкой, а потом выводит ее на поклон на середину зала. В этом месте Мария начинала плакать. А как же тут не заплачешь: понятное дело, дирижер уже чуть-чуть влюблен или скорее даже готов сделать ее дочери предложение. Но Наде, конечно, не до дирижера. Она практически подписала контракт с Венской оперой. Почему-то Марии больше всего нравилась именно Венская опера. Да, дирижер, наверное, будет мешать. Гастроли, поездки, и вот он, апофеоз, – австрийский импресарио. Он, конечно же, предлагает Наде стать его женой. И ладно, что намного старше. Зато квартира в Вене и летний домик недалеко от Зальцбурга. Ой, если картошку не выкопают в эти выходные, то вся замерзнет, к чертовой матери. Ну вот, прервалась такая красивая история. Но такие мечты убаюкивали, и Мария спокойно засыпала.

Господи, ну при чем же здесь Юрка Соловьев?! Добро бы, она не знала его отца, попивающего (правда, в меру) Егора и вечно хмурую мать, Любашу. Родители Юры работали на том же комбинате, что и Мария. Уж если в городе все друг друга знали, то на комбинате и подавно. А с чего Любаше радоваться? Кроме Юрки, в доме еще четыре рта, причем все девчонки. Юрка потому и в медучилище пошел, чтобы матери помочь. Она с гордостью показывала новые сапоги – сын купил. А ведь Мария радовалась за нее от души и понимала: хороший парень. Но только пусть найдет себе ровню. При чем здесь ее Надя? Просто хороший парень домик под Зальцбургом, поди, не предложит.

Юра пришел в их дом с букетом, тортом и бутылкой шампанского Абрау-Дюрсо. Совершенно неожиданно для Марии. Дочь не предупредила, даже не намекнула, что ждет гостей. Сама Мария догадаться не смогла. Она всегда очень гордилась тем, что чувствует свою Надю, по взгляду определяет ее настроение, ее самочувствие. Только как почувствовать и предугадать то, что и в голову прийти не может?! Этот ни с того ни с сего приход в дом молодого человека? Откуда было ему взяться?

Мария, правда, отметила, что дочь с утра была не в своей тарелке. Нервничала, за пианино ни разу не села.

– Надя, ты сегодня решила отдохнуть? – спросила просто так, для самоуспокоения.

– Да, мама, теории много. Вечером поиграю.

– Я вечером к Светлане собралась, она хотела мне новые туфли показать. Или ты хочешь при мне поиграть?

Была у них такая домашняя традиция. Надя любила играть в присутствии матери.

– Ну давай, как на концерте. – Мария выдвигала старенький венский стул с витой спинкой, доставшийся ей еще от бабушки, на середину комнаты. Садилась с прямой спиной, руки на коленях и обращалась вся во внимание, слушала дочь.

– Нет, то есть да! – Надя запнулась. – Да не ходи ты никуда! Давай сегодня дома побудем.

Мария пожала плечами.

– Как скажешь. – Она подошла к дочери, привычным движением губ дотронулась до ее лба. – Все нормально?

– Мама! – Надя легонько толкнула мать. Ну да, все как всегда: дочь не признавала «телячьих нежностей». Марии Надя сегодня не нравилась. Что-то произошло, вот только что? Кто сказал «дьявол в мелочах»? Кто-то из немцев. Если точнее, то «Бог – в мелочах, а дьявол – в деталях». Этот день был с самого утра наполнен какими-то неприятными безотчетными ощущениями. Про дьявола Мария подумала уже потом, во время бессонной ночи. А с утра какие-то досадные предчувствия и нечеткие ощущения чего-то неправильного преследовали женщину.

День и начался не так, как всегда. Время близилось к обеду, а Надя даже не сыграла привычных упражнений. Обычно она, выходя из комнаты на кухню завтракать, уже успевала минут на 15 присаживаться к инструменту, размять свои руки. Несколько аккордов, расходящиеся гаммы. Мария замирала на кухне на мгновение, слушая привычные звуки и представляя руки дочери. Даже непонятно, в кого у Нади такие удивительные длинные пальцы?

– В Рябинкину, – как-то огрызнулась Надя.

«При чем здесь Рябинкина, – слегка обиделась Мария. – Тоже мне, умничать уже начала». Думает, что ей неизвестно про то, что Рябинкина – это прима-балерина Большого театра. Но только действительно не было у них в роду таких рук, таких пальцев: длинных и тонких. У Володи руки были крупные, это правда. Только никакого отношения к музыке это не имело. Обычная большая рабочая рука. Даже слишком большая, немножко похожая на ковш экскаватора. Не рука, а целая лапища. А у Нади – очень тонкая кисть. А может, фортепьянные упражнения развили руку в правильном направлении?

Мария не была ослеплена материнской любовью настолько, чтобы называть свою дочь красавицей. И яркой тоже – нет. Надина внешность скорее была тихой и какой-то застенчивой. Небольшого роста, очень худенькая, русые волосы, каре с длинной челкой. Обычно мягкий, взгляд становился жестким, как только она садилась за инструмент. Девушка мгновенно менялась за фортепьяно, это отмечала не только Мария, но и Надины учителя. Она становилась как-то выше, увереннее. Мария знала: у девушки свои отношения с музыкальным инструментом, Надя как будто каждый раз пыталась его себе подчинить. И опять же, по мнению Нади, получалось это у нее не всегда. Марию удивляла такая позиция дочери. Мать игрой дочери, как правило, восхищалась, а Надя чаще всего бывала собой недовольна.

Она частенько закрывала крышку пианино, опускала голову на свои длинные пальцы, собранные в кулачки, и, упершись в них подбородком, долго смотрела на свое отражение в полированной поверхности пианино. На себя смотрела или сквозь материю, в попытке разгадать таинство музыки, а может, мечтала в поисках нового вдохновения.

И вот тебе – Юра, совершенно из другого мира, с отцом, практически алкоголиком, и четырьмя сестрами.

Звонок в дверь раздался неожиданно.

– Надя, ты кого-нибудь ждешь? – Мария, не дожидаясь ответа, поспешила к двери, на ходу натягивая свитер на домашнюю майку: мало ли кто.

Сначала женщина была уверена, что ошиблись дверью, потом, когда сзади подоспела Надя, поняла, что этот юноша пришел к дочери, но все же засомневалась, тот ли это Юра. Но все эти сомнения, к сожалению, не подтвердились. И Юра позвонил в нужную дверь, и был тем самым Соловьевым Юрой, папа которого на комбинате трудился фрезеровщиком, а мама – уборщицей, и Надя ждала именно его.

Первый шок у Марии быстро сменился разочарованием, а потом и просто тупой болью, рожденной одной мыслью: жизнь прожита зря. Она видела перед собой улыбающегося парня, который хорош собой и знает об этом. А главное, в него вполне могла влюбиться ее дочь. В модных джинсах, ярком пуловере, который подчеркивал прекрасную мужскую фигуру, с ослепительной улыбкой он вполне походил на удачливого артиста.

Молодой человек без лишнего стеснения прошел в комнату. Знакомиться им было ни к чему: Мария хоть давно и не видела юношу, и он очень изменился, но не настолько все же, чтобы его не узнать. Надя тоже не сочла нужным представить матери своего знакомого и хоть как-то объяснить этот визит. Она все так же держалась немного позади матери.

– А давайте пить чай! – радостно предложил молодой человек, совершенно не понимая душевных метаний Марии.

– Прямо из шампанского варить будем? – подхватила Мария, она к тому времени еще не потеряла чувства юмора и надеялась, что цветы и шампанское – это просто от хорошего воспитания и доброты мальчика; вон маме сапоги покупает.

– Ну почему, шампанское – отдельно, а чай – отдельно. Заварка же есть у вас? – Юра говорил громко, подчеркнуто весело и постоянно улыбался.

– Заварка у всех есть. – Мария уже начинала слегка нервничать по поводу этого боевого парня, который зарился на ее заварку.

– Только сегодня же не Первомай и не 8 Марта. – А почему Мария, собственно, не может выяснить, что и почему? Она немного пришла в себя. Не она же пришла в гости, а к ней пришли, тем более что Надя предоставила ей возможность разбираться как сумеет, и сама, похоже, ничего объяснять не собирается.

– Сегодня, теть Маш, есть повод получше. У нас с Надей для вас хорошая новость.

У Марии от этих слов засосало под ложечкой. Нужно срочно куда-нибудь присесть. И сразу ее жизнь поделилась на две половины. Вот была жизнь до этой фразы, и теперь будет после. Зачем он пришел, что ему здесь надо? Они же с дочерью все решили, все расписали: когда, что и зачем.

Пока Мария пристраивалась на продавленном диване, купленном когда-то по карточкам, в голове прокрутилась вся жизнь: и тот кредит на пианино, и ежегодный отпуск в Евпатории, где месяц в году они жили в частном секторе, у одной и той же бабки. А что, крыша над головой есть, море – вот оно, рядом, оно одно для всех. Хоть ты в правительственном пансионате живешь, хоть у бабы Нюры. У бабы Нюры даже веселее. В соседнем домике – семья инженеров, мама с сынишкой в домике ночевали, папа – под абрикосовым деревом. Умываться к рукомойнику – в очередь. И чем плохо? Весело. И вечная дача, да что там, дача, – хибара: на шести сотках картошка и клубника. Зато не нужно тратиться на овощи, ягоды для Нади, а витамины ребенку нужны в обязательном порядке! Вечно она работала, откладывала, копила, экономила. Жила ради одной только цели: вырастить дочь, дожить до ее успеха, вот до такого выступления в консерватории, какое грезилось ей в ее ночных видениях. И тут на тебе, Юра…

Мария встряхнула головой, что это она? К чему все эти мысли? В конце концов она для Нади всегда была непререкаемым авторитетом. Да, дочь порой демонстрировала характер, но к матери всегда прислушивалась, ни одного решения не принимала, не посоветовавшись. Даже не так: все решения всегда принимала Мария, а Надя соглашалась. Могла поспорить, но потом понимала, что мать права. Вот и здесь поймет. Согласится.

– Надя, где наш чешский хрусталь? – Мария отбросила дурацкие мысли и направилась к стенке, доставать сервиз и парадную льняную скатерть. – Смотри-ка, «Абрау-Дюрсо», не помню, когда и пила его. И торт «Киевский». Юр, откуда такое богатство, признавайся?

– Тетя Маша, неважно, – парень в очередной раз ослепительно улыбнулся. У Марии опять начало сводить скулы, но она быстренько отбросила нехорошие мысли в сторону.

Женщина решила, что сейчас она все сведет к обычному чаепитию. Красиво накрыла стол, Надя активно ей помогала. Как хорошо, что в загашнике имелись льняные же салфетки с вышивкой мережками и коробка «Ассорти». На всякий случай выложила в красивые вазы два сорта варенья: пятиминутку из клубники и царское из крыжовника, всем выдала по розеточке, вдобавок к десертным тарелкам. Получилось нарядно. А даже и хорошо, давно они празднично не накрывали стол и варенье ели прямо из банки. Почему? Вот, есть же фарфоровые розеточки, Светка как-то на день рождения подарила.

– Юр, ты варенье-то накладывай. Говорят, у меня хорошо получается. Стараюсь не переваривать, чтобы не очень сладко получалось. У тебя мама варенье варит?

Все дружно расселись. Мария только сейчас заметила, что Надя не в обычном домашнем халатике, а в юбке в клетку и рыжей кофте-лапше, и колготки на ногах тоненькие, а не те хлопчатобумажные, в которых она обычно по дому ходит. Когда успела переодеться? Или уже с самого утра готовилась к приходу гостя, просто не выглядывала из своей комнаты, вот Мария и не обратила внимания. Мария обычно по дому ходила в спортивных трико и в обычной белой футболке. Удобно, нигде не давит. Перед тем как отомкнуть дверь, она быстро надела домашний же свитер. Еще чего, ради этого Юры она переодеваться не станет. Так вполне хорошо. Не какой-нибудь прием, обычное чаепитие. Приходят же к Наде подружки или к ней Светка, допустим. Мария же не наденет ради Светки тонкие колготки. Вот и все!

Мария взяла инициативу в свои руки. Она все говорила и говорила, расспрашивала Юру про сестер, про работу медбрата, похвалила новые материнские сапоги. Она так боялась услышать страшные вести. Что это за «хорошие новости»? А ну, как Надя «залетела»?! От таких предположений в голове начинало шуметь, и Мария задавала вопросы Юре все более громким голосом, рассказывала сама, и все уводила и уводила в который раз прокашливающегося Юрку от главного – сообщения новости.

– Мама, – ее речь прервала Надя, вмиг став жесткой, такой, какой мать видела ее только за инструментом. Жесткой и собранной. – Нам с Юрой что-то нужно тебе сказать, – она помолчала, но глаз не опустила. – Важное.

Мария враз обмякла, вся разговорчивость ее куда-то улетучилась, даже не было сил что-то возразить, она только пожала плечами, схватила со стола салфетку и что есть силы сжала ее в руке. Предательский комок подкатил к горлу, женщина часто заморгала. Ну вот, не хватало еще разрыдаться прямо сейчас. Вот ведь.

– Теть Маш, мы с Надей любим друг друга.

Мария развела руками, губы затряслись, сказать она уже ничего не могла.

– Да нет, вы ничего не подумайте такого. – Парень сам был растерян не меньше будущей родственницы. – Вот, решили пожениться. Вы как на это смотрите?

Мария попыталась было ответить, но слишком глубоко вздохнула, закашлялась, слезы хлынули из глаз. Это было даже кстати, вроде как глаза заслезились от кашля. Мария быстро промокнула глаза салфеткой (вот и пригодилась), утерла нос, еще раз прокашлялась. Ребята молча ждали, наблюдая за ее реакцией.

– Юра, так сразу, вы застали меня врасплох! Надя даже не предупредила, я ведь не знала, что ты придешь! – Мария попыталась улыбнуться Наде, но улыбка получилась какая-то кривая. – Я, конечно, немного знаю твоих родителей, – начала Мария, про себя подумав: «Лучше бы не знала». Она пыталась переварить новость и совсем не готова была отвечать. Да и что? Благословлять, что ли, их? – Но ты все же расскажи о себе. Что, как, где вы познакомились. Надюша, – она повернула голову к Наде, голос предательски задрожал, – такие новости! – И Мария опять закашлялась.

– Так скрывать мне, собственно, нечего. Вот я, весь перед вами, – Юра встал, видимо, чтобы Марии было лучше видно. Она еще больше вжалась в диван. Юра браво продолжил: – Средняя школа, медучилище, морфлот. Владик, естественно. Три года от звонка до звонка.

Мария продолжала натянуто улыбаться. Что это за жаргон? «От звонка до звонка». Кто такой Владик? Ах, ну да, так называют портовый город. Можно же просто сказать, что прослужил во Владивостоке ровно три года. То есть если напрячься, понять, конечно же, можно. Но сейчас не это главное. Нужно вникнуть в суть, а не цепляться к словам. Она понимающе кивнула.

– После службы вышел на дембель, понял, что нужно на ноги становиться, расширять, так сказать, горизонты. Закончил курсы массажистов. – Юра опять широко улыбнулся. Да, улыбка знатная, – видимо, не одну девчонку покорил. Только Мария не девчонка. И ей горизонты в виде массажных курсов настроения не прибавляли. Она посмотрела на Надю. Все понятно: Надя улыбалась точно так же, широко, как и Юра, не сводя с парня глаз. – Тружусь в физкультурном диспансере. Лечебная физкультура, массаж, от работы не отказываюсь. Заработки нормальные, прожить можно.

– Мам, ты не представляешь, Юра людей возвращает к жизни. После аварий, тяжелых операций. Придумывает специальные упражнения, – наконец-то подала голос Надя. Но как он звучал! Мария давно не слышала таких восторженных интонаций в голосе дочери. Вернее, она их никогда не слышала.

– Ну ты уж скажешь! Книжки читаю! Запоминаю. Ну и сам кумекаю! – стушевался Юра.

Мария ухватилась за это «кумекаю».

– Юра, вот видишь, какой ты способный, тебе в институт нужно поступать. И Надя дальше учиться собирается. У нее же талант.

– Мама, – Надя говорила твердо, но при этом смотрела не на мать, а прямо перед собой, – я передумала ехать в Москву.

– То есть как это? – ахнула Мария. – Столько сил отдали. – Про себя подумала: «И денег».

– Мама, ну ты сама все знаешь, музыка для меня – это главное, это все так. Я себя без фортепьяно не представляю. Но я не артистка! Да кому я все это рассказываю? Сама все прекрасно знаешь! Ну, не для радио же мне играть в конце концов.

Мария понимала, о чем говорит Надя, сама видела: на сцене дочь другая. Выходила вечно на негнущихся ногах, не могла раскрыться полностью. Дома играла совершенно по-другому, не сравнить. Но Мария всегда думала, что дочь привыкнет, разыграется, даже в голову не брала эти Надины особенности. Да, среди ее сверстниц были готовые артистки, хоть сейчас в ту самую Венскую оперу. «У всех по-разному», – сама себя уговаривала Мария. Сегодня сомнения дочери совсем уж были некстати.

– Да, но при чем здесь Юра и ваши отношения? – Мария сказала и невольно прикусила язык. Какие такие отношения? Господи, что у нее с головой?

– Тетя Маша, да нет у нас с Надей никаких таких отношений, вы не волнуйтесь, пожалуйста, и мы все продумали. Вы же знаете, моя семья стоит в очереди на квартиру, сейчас распишемся, нам отдельную дадут.

– Из-за жилплощади! – всплеснула руками Мария.

– Ну почему из-за жилплощади? – Надя вспыхнула. – Мам, что ты говоришь? Я люблю его, – и она так посмотрела на Юру, что Мария поняла: пожалуй, не будет в ее жизни ни импресарио, ни домика под Зальцбургом. – Мам, а вот дочку я обязательно к консерватории подготовлю, вот увидишь.

Сложно было сказать, кто на кого первым обратил внимание: Юра на Надю или наоборот, – в тот праздничный декабрьский вечер в музучилище, да это и неважно, что теперь вспоминать. Главное, тот вечер круто изменил всю Надину жизнь.

Она настолько привыкла жить по графику! Все рассчитано: сколько времени отводится на еду, сколько на занятия музыкой, сколько она играет гаммы, сколько этюды, а потом идет поэтапная отработка деталей. Все рассчитано по часам и минутам. За пианино нужно проводить четыре-пять часов ежедневно, иначе пропадет чувствительность пальцев. Сначала техника, а потом уже музыка. Так учили педагоги, без усидчивости ничего не добьешься. Это как при изучении иностранного языка. Можно быть тысячу раз талантливым, но без зубрежки слов не обойтись. Такой жизненный ритм вошел в привычку, Наде нравилась ее жизнь. Книжка – на ночь, кино с подружками – по выходным. А чем, собственно, плохо? Ее раздражало, когда кто-нибудь говорил, что жизнь проходит мимо. Как же «мимо»? А музыка, дающая ощущение, что тебе принадлежит весь мир, что ты – избранная, когда вдруг удается подчинить себе инструмент. Да разве же это может сравниться с глупым хихиканьем подружек, обсуждающих свои нечастые свидания? Смешно!

И тут вдруг появился Юра и предложил совсем иную жизнь, не с обязательной программой действий, а с прогулками вдоль речки, со слушаньем лесных птиц и неловкими объятиями. Сначала был испуг, просто от того, что, оказывается, есть другая жизнь и другое отношение к ней. Надя сначала никак не могла перестроиться и постоянно чувствовала угрызения совести: не выполняет намеченных планов, начала заниматься спустя рукава. А потом вдруг поняла: а с Юрой-то лучше, чем за роялем! Что она видит из-за своего пианино? И кто сказал, что ее возьмут в консерваторию? Мама? А она что, музыкант? И потом, Надя сама видела, как порой вздыхает ее педагог, Софья Михайловна:

– Деточка, ну что ты опять так зажалась? Шире играй, шире! Смотри, какие у тебя пальцы. Ты все можешь сыграть, тебе подвластны произведения любой сложности, сама природа за тебя. Только про это знаем ты да я, а нужно, чтобы другие тоже почувствовали весь размах, всю глубину. Ну да ладно, все еще придет. Количество обязательно перерастет в качество. Ты упорная девочка.

Да, упорная, это точно. Но если не придет? Раньше Надя никогда не позволяла себе сомневаться. А после знакомства с Юрой ее все чаще стали посещать дурные мысли. А что, если это действительно совсем не ее будущее? Сколько лет она выступает на сцене, а все никак не может справиться с потеющими ладошками. На выступлениях в пальцы как будто вставляют пластмассовые прутики, она чувствует каждое свое движение, думает о каждом сложном пассаже, который встретится впереди, и испарина выступает на лбу. Ни дома, ни в учебном классе у Софьи Михайловны такого с ней не случается. И легко, и широко все звучит. И Надя чувствует в себе потенциал, что может, как говорит преподаватель, еще легче и еще шире.

А вдруг это болезнь, и она никогда не преодолеет страха перед сценой? Что ждет ее впереди? А Юра – вот он, рядом.

Она ничего не стала говорить маме, а вот с Софьей Михайловной решила посоветоваться. На одном из уроков, в перерывах между упражнениями, у Нади вдруг вырвалось наболевшее, она как будто заговорила сама с собой:

– А может, и не нужна мне никакая консерватория? Вы же знаете, что я – не артистка; может, лучше пойти в наш институт культуры, на хоровое отделение, к примеру, или на пед? Буду других учить. Ну, боюсь я сцены! Это если начистоту, – и Надя повернула голову к педагогу.

В аудитории повисла неприятная пауза. Софья Михайловна по своему обыкновению задумчиво смотрела на туфельки. Надя знала, что учительница услышала вопрос и теперь размышляет, как лучше ответить. Это ожидание было для Нади невыносимым; ей стоило таких трудов сказать то, что волновало ее больше всего на свете. Она попыталась не паниковать и сосредоточиться на разглядывании грязно-бежевых стен и огромных, практически от пола до потолка, окон. Почему-то в классах на окнах не было штор. И каждый раз, когда в окна светило солнце, зайчиками прыгая по клавишам, казалось, что это не она, Надя, играет, а солнечные лучики выстреливают радостными звуками. Со стен смотрели строгий Бетховен с копной волос и твердым подбородком и смешливый Моцарт в парике, который совершенно ему не шел. Великие композиторы, казалось, тоже ждали вердикта старой учительницы.

Когда, наконец вздохнув, Софья Михайловна начала говорить, Надя уже догадывалась, что услышит в ответ:

– А я не знаю, – учительница пожевала губами, как она всегда это делала в моменты глубокой задумчивости, что сразу выдавало ее возраст, все-таки 80 лет – это уже очень много. – Если такой вопрос возник, может, и не надо. Если бы ты была уверена, то не советовалась бы. Сама решай! Мама твоя, конечно, расстроится, но жить тебе, не маме. Так что выбирай, Надя. А педагог из тебя точно будет хороший. Ты целеустремленная и терпеливая, да и людей любишь.

Для Нади такой прямой ответ педагога стал откровением, и откровением неприятным. Мама всю жизнь внушала дочери мысль о ее непохожести на других, ее избранности. И сама Надя почти уже была убеждена: нужно много работать, и когда-нибудь, как обещает Софья Михайловна, количество обязательно перейдет в качество. Надя не сомневалась: старая учительница тоже верит в ее талант. Она явно выделяла Надю среди других учеников, именно ее готовила к дальнейшей учебе в Москве, везде продвигала. А тут: «Не хочешь – не надо».

– Значит, дочь свою подготовлю к музыкальной карьере. Ей уже будет легче, – Надя как будто бы бросила еще один пробный шар, ей хотелось, чтобы Софья Михайловна начала разубеждать ее, настаивать на том, что нужно учиться дальше, обязательно! Почему она молчит? Почему не скажет, что эти тревоги беспочвенны, нужно просто взять себя в руки!

– Неужели дочь? Уже? – покачала головой учительница, только и всего.

– Да нет же! Но должна же мечта в ком-то воплотиться! Не моя, так мамина! – Надя говорила уже практически сквозь слезы.

Софья Михайловна сняла с носа маленькие круглые очки, перестала наконец жевать и взяла Надины руки в свои.

– Девочка моя, ты расстроилась? Обиделась? Хотела бы, чтобы я тебя убеждала и уговаривала? Ты уже взрослая, милая ты моя. Может, и недостаточно, чтобы принимать такие вот решения, жизненно важные. Но что я могу тебе сказать? Я тебя уже всему научила: музыке, умению правильно и много работать, выделять главные моменты, может, и мудрость какую жизненную тебе через пальцы передала. Да, очень на это надеюсь. – Софья Михайловна отпустила Надины руки, вновь надела очки и посмотрела в ноты. – Ты влюбилась?

Надя покраснела до корней волос.

– Ладно-ладно, можешь не отвечать. Любовь – это прекрасное чувство. Я не буду настаивать на том, чтобы ты приняла то или иное решение. Еще раз проговорите все с мамой. – Жестом она остановила Надю, которая уже замотала головой. – Обязательно. Считай, что твоя мама потратила на твою музыку ровно столько же сил, сколько и ты. Пойми, ты не имеешь права сейчас ее разочаровывать, это неправильно, это очень большая обида. Ну, а если хочешь знать мое мнение – ты будешь прекрасным педагогом, Надя, превосходным.

Надя попыталась улыбнуться. Как хорошо, когда кто-то может принять за тебя решение. Она же хотела услышать именно такой совет. Почему тогда расстроилась? Она сама себя не понимала.

– Ну вот и замечательно, – удовлетворенно засмеялась Софья Михайловна. – И все, давай заниматься.

Убрав осколки и сахар с ковра, Мария, сорвав с себя фартук с синими корабликами, подаренный тоже Светланой в комплект к шторам, решительно открыла дверь в Надину комнату. Надя, как ни в чем не бывало, лежала на диване и читала Франсуазу Саган. Она уже переоделась в домашний халат. Ни следа слез или испуга на лице. «Ну, характер», – еще раз удивилась Мария. Понятно же, что и у дочери сейчас все в душе кипит, но ведь ни одна черта не дрогнет! Мария произнесла, стараясь говорить как можно более спокойно:

– Во-первых, сколько раз можно повторять: не лежи на покрывале, а во‐вторых, может, ты все же поможешь мне убрать со стола?

– Да, мама, – Надя встала с кровати, поправила светлое пикейное покрывало, нащупала тапки и с независимым видом прошла мимо Марии на кухню. Ясно. Обиделась, видите ли, за своего Юру. А что должна была делать Мария? Кинуться ему на шею? Чего Надя ждала? Мария недоумевала. Вот ведь жизнь как повернулась: получается, ее поставили в дурацкое положение, и она же еще должна и оправдываться. Сумасшедший дом! Мария, вздохнув, пошла за Надей, по дороге опять надев смешной фартук с корабликами и завязав на спине ярко-синие тесемки. Ничего-ничего, главное – дочь вышла из комнаты, сейчас они спокойно во всем разберутся.

Мария включила воду и начала мыть тарелки; ей нужно было что-то делать, вот так просто сесть перед дочерью и устроить ей допрос она бы не смогла. Нужно наводить мосты и лучше сделать это как бы между прочим. Она прекрасно знала взрывной характер дочери. Пока еще ничего не случилось, остается правильно построить разговор.

Надя привычно встала рядом, с полотенцем в руках. Мытье посуды всегда было обязанностью Марии: Наде нужно беречь руки.

– Где ты с ним познакомилась?

– В училище, на новогоднем вечере.

Господи, Мария и всего-то не попала к дочери на концерт один-единственный раз. И вот – на тебе. Но ведь прошло-то всего три месяца! Невозможно принять решение за такой короткий срок. Они же совершенно друг друга не знают!

– И не рассказала. – Мария никак не могла смириться с наличием у Нади секретов. Как же так?! Она была уверена, что ближе ее у Нади никого нет. Все и всегда они обсуждали вместе!

– Мама, ну сначала не хотелось, думала, зачем? И потом, ты же видела, какой он красавец! Я даже не предполагала, что у него это может быть ко мне серьезно. Какой он и какая я. – Надя тоже рада была разговору, тому, что наконец-то ничего не нужно скрывать. А мама, – она, конечно, поймет.

– Вот, – Мария обрадовалась. – Именно.

– Мам, я о внешности говорю, – в голосе дочери Мария услышала раздражение.

– О внешности, кстати, поговорить тоже можно. Ты, Надя, очень славная девочка. Может, не Наталья Фатеева, но в тебе есть шарм, ты хорошенькая. Муж-красавец – это чужой муж. И потом, он же гордится своей внешностью, это видно!