Текст книги "Я вас не слышу"

Елена Ронина
Я вас не слышу

© Ронина Е., 2019

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2019

* * *

В мире звуков

Пятиэтажное строение с вензелями и колоннами стояло в глубине двора. Краска на доме давно облупилась, оштукатуренные балконы выглядели обшарпанными. Тем не менее старый дом смотрелся внушительно, чем-то напоминая дворянскую усадьбу. Не очень характерный дом для Ярославля, прямо скажем. По обе стороны от дорожки, ведущей к подъезду, шумели высокие клены. Мария помнила время, когда деревца были еще совсем молодыми, с нежными резными листочками. Каждый раз в конце лета она ждала того момента, когда, придя к бабушке в гости, заметит кленовые листья яркого красного цвета.

– Баб, а почему у других деревьев листья все лето зеленые, а у клена – красные?

– Такое дерево. Почем мне знать! Ты вот книжки читаешь, гляди внимательнее, там про это небось тоже написано.

– Написано, но то специальные книжки должны быть.

– Так в твоей библиотеке, поди, и специальные книжки должны быть. Вот и бери специальные. А ты про что читаешь? Все сказки?

Маленькая Маша не хотела читать специальных книг. Прочитаешь книжку, и загадка уйдет. Нет уж, пусть лучше останется волшебство.

Мария по привычке подняла голову. Листьев на кленах почти не осталось, осенний ветер трепал последние. Зато под ногами – шуршащий ковер желтого цвета. В который раз Мария восхитилась удивительным свойством природы: сбрасывать по осени листву. И снова, как в детстве, Мария шла не по листьям, а норовя носками сапог поддеть их и отбросить в стороны, заставляя рассыпаться ярким веером. «Листопад – гололед для трамвая», – почему-то вспомнилась ей фраза, когда-то прочитанная на рекламном щите в Москве. Листопад-гололед – это же полное несоответствие. Она прошептала про себя:

– Всем здравствуйте, – и взялась за ручку двери.

Соседка с нижнего этажа практически столкнулась с ней лоб в лоб:

– Машенька, с работы? А Надюша сегодня что-то красивое играла. Долго так и громко.

Мария поздоровалась в ответ с извиняющейся улыбкой. Понятное дело, обращать внимание стоило не на «красивое», а на «громко».

– К концерту готовимся.

– Ну да, ну да. Вот хорошо нам, каждый день концерт, и денег платить не надо.

И соседка пошла, прихрамывая, в сторону бульвара. В каждой руке по полной авоське. Вот ведь наша советская женщина, крайне выносливая! Домой – с сумкой продуктов, из дома – тоже с полными сумками. В прачечную? В сапожную мастерскую? Подруга Светка говорила «для баланса». Обязательно для баланса нужно нести в каждой руке по сумке, а иначе искривления позвоночника не избежать.

Мария подавила в себе чувство неловкости из-за того, что ее семья постоянно мешает соседям. Ну что теперь делать? Может быть, все эти люди когда-нибудь будут гордиться соседством с ее гениальной дочерью. Конечно! Именно так и будет! И Мария наконец вошла в подъезд.

Женщина заметила, что поднимается на пятый этаж уже не так легко, как раньше. Это раньше взлетала за минуту. И неважно, обута ли в туфли на высоких каблуках или в руках – авоська с картошкой. Что это – возраст? Неужели сорок семь лет – это уже возраст? Мария его никак не ощущала, ей казалось, что внешне она совсем не изменилась, даже лучше стала, как говорится, «интереснее». Есть женщины, которых возраст только украшает. Грузины, например, сравнивают женщину с выдержанным вином. Чем старее вино, тем выше его ценность. Может, оно и верно? Вот только за виноградом ухаживать нужно правильно. Ухаживала ли за собой Мария? Постольку-поскольку. Времени на это особо не было. Одеваться вот стала лучше, это правда. Фигуру сумела сохранить. Да, не тростинка, про таких, как она, говорят «статная». Еще мама учила, что главное во внешности женщины – это обувь и прическа. Все остальное приложится. Вот Мария и следила за тем, чтобы туфли были модными: на этом не экономила. С прической было легче: густые русые волосы, слегка волнистые, легко укладывались в любую прическу. Мария, в зависимости от ситуации, завязывала их в хвост или делала низкий пучок, носила и распущенными, предварительно зачесав назад и как следует сбрызнув лаком, чтобы прическа выглядела аккуратно. Сегодня она причесалась именно так. Волосы, распущенные по плечам, оставляли лицо и лоб открытыми.

Светлое пальто Мария расстегнула, чтобы легче было дышать, поднимаясь. Остановившись передохнуть в пролете между четвертым и пятым этажами, проверила набойки на новых сапогах. Все в порядке, можно еще неделю походить, а потом – бегом в мастерскую. «Это ж надо, уже отдыхать нужно», – про себя удивилась Мария и все-таки списала усталость на недавно надетое осеннее пальто и новые сапоги. Или все-таки виноваты неприятности на работе?

Да уж, перестала она перепрыгивать через ступеньки, поднимаясь по лестнице. Ну и ладно. Чего прыгать-то? К тому же многое зависит от настроения. Когда все хорошо, никогда она эти лестничные пролеты не пересчитывает. А сегодня директор на ковер вызывал, так даже вспоминать не хочется.

Директор тыкал пальцем в отчет, жилы на шее вздулись, галстук съехал набок.

– Под монастырь меня хочешь подвести? Как я, по-твоему, должен эти цифры показывать в министерстве?!

Директор что было силы шваркнул отчетом о стол.

– Иди и переделывай!

– Я не могу, я вам уже объясняла, – Мария старалась оставаться спокойной.

– Слышать ничего не хочу! Передовиками были, ими и останемся. Слышишь? И все! И иди! У тебя вон сколько штатных единиц в отделе. И считаете не на счетах.

– Так в том-то и дело…

Мария пыталась вставить хоть слово, а директор распалялся все больше.

Женщина выдохнула и продолжила подъем. Завтра, завтра она обязательно распечатает все таблицы с показателями за месяц и пойдет к директору еще раз. Это решено, а сейчас она идет домой. Там ее ждет дочь, лучше подумать о хорошем.

Вот даже лучше, что дом старый и без лифта: подниматься по лестнице пешком полезно для здоровья, а то на зарядку времени не хватает, утром все бегом, такие вот спуски-подъемы никому еще не вредили.

Мария любила свою жизнь, свою небольшую семью из двух человек: ее самой и восемнадцатилетней дочери Нади; работу, где она сумела дорасти до начальника планового отдела. И пускай директор не всегда был в настроении и мог, как казалось Марии, порой понапрасну спустить на нее собак, но в коллективе Марию уважали, она занималась полезным делом и чувствовала себя нужной.

Этот старый дом, построенный пленными немцами, она тоже очень любила. Дом был добротным, с толстыми стенами, ему не страшны были ни февральские морозы, ни июльская жара. Надя могла играть на пианино в любое время суток: звукоизоляция в доме была превосходной, что бы ни говорила соседка. Да и разве можно было сравнить этот дом с лепниной и вензелями на фасаде с любой ярославской блочной громадиной? Спасибо бабушке!

Бабушку Мария поминала всегда, входя во внутренний дворик дома за чугунной оградой. Ну и ладно, что без лифта. Здоровее будем!

– Лезешь, лезешь, хорошо, хоть перила крепкие, всегда тебя удержат. – Бабушке сложно было подниматься на пятый этаж. Но от помощи внучки она принципиально отказывалась. Двумя руками держась за перила, перевесив через плечо, как почтальон, свою вечную дерматиновую громадную сумку, она тяжело переставляла ноги.

– Ничего, главное, есть куда лезть. Долезем!

Дверь на мелодичный звонок открылась практически сразу. Мария вошла в тесный коридорчик их двухкомнатной квартиры. Сразу же в глаза бросились отошедшие обои в углу. «Надо все же подклеить», – пронеслось в голове. Эта мысль всегда возникала у Марии в тот момент, когда она входила в квартиру, и тут же улетучивалась, стоило ей пройти чуть дальше по коридору, на кухню.

Если дочь ее не встречала и можно было немного передохнуть на банкетке, то она даже начинала подсчитывать, сколько рулонов обоев нужно купить, чтобы заново оклеить весь коридор. Получалось всего-то три рулона. И работы на полтора дня. С вечера раскатать и разрезать. А утром сварить клей и поклеить. В помощь можно позвать верную подругу Светку: Надя не помощница, у нее руки музыканта, которые нужно беречь. А Светка обязательно отзовется. Муж Гриша помочь Марии всегда отпустит. А может, еще и сам придет подсобить. Правда, они будут мешать Наде: грохотать, громко разговаривать. Нет, пожалуй, вполне еще можно обойтись тем, что есть. Просто подклеить немного в углу. Но клей все равно варить придется.

Дочь бросила через плечо: «Здрасте», – и неторопливо пошла в свою комнату. «И что за манера!» – в который раз удивилась Мария. Почему она, встречая дочь, бросает все свои дела, не уходит из коридора, пока та не повесит пальто в шкаф, еще и тапки ей найдет, и будет стоять с этими тапками, пока дочь как следует не разглядит себя в зеркале, наматывая на палец челку и нехотя отвечая на настойчивые мамины вопросы. Надя же никогда ни тапки не подаст, не спросит, как дела. Спрашивать приходится всегда и все самой, причем уже выкрикивая через коридор.

– Что в училище? – Мария, как всегда, начала с того, что было самым важным.

– Все нормально! – Надя растягивала слова, давая понять, что, может, слов сказано и немного, зато разговаривает она достаточно долго для того, чтобы не уточнять, что и как.

– Что значит «нормально»?! Что сказала Софья Михайловна? – Марию это растягивание слова никак не устраивало. Нет, ну с какой стати?! Столько затрачено сил, и не только Надиных. Ее, материнских, ничуть не меньше. Уж нервов-то точно.

Надя, видимо, поняла по тону матери, что детализировать придется. Она нехотя уточнила, и Мария почувствовала в голосе дочери некоторое самодовольство:

– Как всегда: что я гений и в консерваторию мне прямая дорога.

– Ну-ну…

Мария поставила сумку на пол и села на табуретку. Снять сапоги сил не было. Опять вспомнилась несправедливая ругань директора. Все, нужно выбросить его из головы. Завтра она покажет ему отчет еще раз и докажет, что по-другому его составить просто нельзя. Никак нельзя! Мария его же в конце концов и защищает, как он этого не поймет!

Надя подбежала к матери. Да нет, совсем еще ребенок. Старается строить из себя взрослую, но вот забудется, и опять – маленький кролик. Почему Мария звала дочь Кроликом, она уже и сама не помнила. Кролик, и все. Такое вот домашнее прозвище.

– Устала? Что? Неприятности? Опять этот козел орал?

– Надя! Ну так нельзя. Просто устала. И, по-моему, ноги натерла, – женщина улыбнулась дочери. Как же мало нам надо, вот ведь всего одно слово, и вроде как уже легче, и забылись эти бесконечные склоки в месткоме и недовольный директор. А он всегда недоволен.

– Давай помогу, – девочка ловко стянула сапоги. – А что у нас на ужин?

– Сейчас, посижу немного, что-нибудь сварганю.

Мария задумалась было о том, что дочь уже вполне взрослая и к приходу матери могла бы и сама чего-нибудь сварганить, но за эти самые сапоги сразу готова стала лететь на кухню и начинать печь пироги.

– Поиграй. – Это скорее был вопрос, никогда Мария не знала, как на него ответит Надя. Дочь могла запросто отрезать: «Не сейчас» – или: «Устала». Могла вдруг пуститься в долгий рассказ о том, какие пассажи ей особенно нравятся. А могла, вот как сегодня, быстро и с улыбкой согласиться.

– Ага, – Надя села за пианино. – И учти: только ради тебя, свою программу я на сегодня выполнила.

– Давай-давай, понятное дело, что для меня.

На выпускных Надя должна играть Моцарта, 107-й концерт. Мария уже знает его наизусть, под него делает свои графики и сводит балансы, мысленно напевая, когда вынуждена брать работу на дом. Мелодия прокручивается в голове со всеми нюансами. Вот здесь совсем пиано, а здесь форте, а сейчас предстоит самый сложный пассаж, и Мария невольно подается вперед, представляя дочь за инструментом. Сегодня она просто слушала, глядя на дочь. Как выросла ее девочка и совсем не похожа на нее, Марию. Вся в отца: и внешне, и особенно характером. Жесткая, бескомпромиссная. Но все же Мария вырастила хорошую дочь. Не все измеряется вовремя поданными тапочками. Вот, смотри-ка, – гений. А что? Действительно, это не просто способности, а нечто большее, и ее дочь поступит в консерваторию во что бы то ни стало.

Она сама мечтала выучиться играть на фортепьяно. Только откуда у ее матери было взяться деньгам на такую дорогую вещь? Даже представить себе сложно. Да и у самой Марии их не было, когда она решила учить музыке свою дочь. Если бы только был жив Володя… Нелепая авария в 25 лет. Выпили, понеслись гонять на мотоцикле. Мария всю жизнь будет винить себя в этой трагедии.

В тот день Володя вернулся с завода навеселе, позже обычного. Никакие объяснения по поводу пятницы и зарплаты на Марию не подействовали. А на кого бы подействовали?! Надюше только-только исполнилось полгода, оручая была – страсть, а тут еще затемпературила. Вроде зубы, а если нет? С трудом дождалась мужа с работы, сама никак не могла принять решение, что делать: вызывать врача или нет? Володя явился, не запылился, да еще вместе с соседом Витькой.

– Жена, принимай! Нового Витькиного друга обмываем.

– Ой, да вы уж вроде начали.

– А нечего тут нам высказывать, рабочий класс гуляет, имеем право, премию получили, опять же вон Витька какого коня купил!

Конечно, не права была, конечно, нужно было и стол накрыть, и рядом посидеть. Все мы умны задним умом. В тот момент такая обида захлестнула молодую женщину, что других слов, кроме как: «Вот пусть вас ваш конь и принимает. А кобыла какая подвернется, тоже не расстроюсь», – не нашлось. Мария со слезами вытолкала обоих.

…Володя умер, не приходя в сознание, и с тех пор они с Надей все проблемы решали вдвоем.

Когда хотелось выть от бессилия, от безденежья, от одиночества и обиды, Мария не давала себе расслабиться: права не имела. У нее дочь. Кому еще она нужна? Только матери. А когда становилось совсем невмоготу, Мария пела.

Подпевать Надя начала рано, а еще раньше начала внимательно слушать радио, постоянно включенное в доме. Мария боялась тишины, слишком остро она чувствовала одиночество в замкнутом пространстве их небольшой квартирки. Впервые услышав незнакомую мелодию, Надя сначала затихала, прислушивалась, потом несмело вздыхала, гулила в такт. А слушая что-нибудь не в первый раз, цеплялась за прутья кроватки, карабкаясь вверх, раскачивалась в такт мелодии, вертела головкой и приседала, как казалось Марии, в самых красивых и мелодичных местах. Дочь слышала музыку, определенно. А уж когда начала подпевать, то сомнений не осталось. Наде только-только исполнилось тогда два года. Мария удивлялась и радовалась способностям дочери.

Они начали собирать пластинки; тут были и музыкальные сказки, и популярная классика. Любимыми стали «Бременские музыканты» и Свиридовская «Метель». Причем музыка Свиридова нравилась больше. Мария и сама обожала романс с этой пластинки, дочка же выбрала марш, который могла слушать часами. Почему именно его? Слушала, маршируя в такт музыке и тихо подпевая.

Время бежало быстро, Мария уже не сомневалась: дочь нужно учить. И это уже не просто ее, Марии, мечта – это необходимость. Надины способности нужно было развивать.

– Надь, а ведь у тебя слух есть! Ни разу не соврешь! – только разводила руками Мария.

– Потому что врать нехорошо!

– Да я о другом, – улыбалась мама. – А вот купим мы с тобой пианино. Давай, а?

– Может, лучше скрипку?

– Нет, лучше пианино. Я уже узнавала. На работе в кассе взаимопомощи денег дадут, за год расплатимся. Только ты уж меня не подведи, учись.

После победы на первом Международном конкурсе имени Чайковского в Москве молодого американского пианиста Вана Клиберна в 1958 году вся страна стала бредить музыкой. И если раньше родителям было все равно, на какой инструмент отдавать свое чадо, то после невероятного фурора юного американца начался настоящий бум на фортепьяно.

Мария никакого отношения к музыке не имела, но ей очень хотелось дать дочери возможно больше; больше, чем она сама получила от родителей. А почему бы и нет? Вон простой мальчик из Техаса сумел победить на конкурсе, сам, безо всякой протекции. А вдруг и ее дочка такая же способная? В Стране Советов для каждого созданы условия. Тут главное – иметь талант. А он пробьется.

Мария очень хорошо помнила тот давний музыкальный конкурс. Весь мир с замиранием сердца следил за результатами. Шахтер, рабочий, учитель – все ждали, кто победит. И ведь интересное дело, сразу же любимцем публики стал этот худой, как жердь, но удивительно обаятельный и артистичный Ван Клиберн. Вообще-то Вэн Клайберн. Но какой там «Вэн»? С такой располагающей застенчивой улыбкой и светлыми кудрявыми волосами он, понятное дело, напоминал нашего русского Ваню. И Мария, тогда еще студентка Ярославского университета, тоже следила за результатами конкурса, бежала к телевизору, узнавала итоги предыдущего дня из свежей прессы.

«Юноша своей музыкой разговаривает с Богом» – так говорили о музыканте. Вот ведь: вроде как Бога нет, но в искусстве, стало быть, есть! И неважно, что пианист мог ошибаться и не всегда попадал в ноту. Клиберн создавал образ, инструмент дышал в его руках. Это была настоящая вдохновенная музыка.

Совершенно новые понятия для Марии и ее друзей. Никто не остался равнодушным.

А на конкурсе тем временем бушевали настоящие страсти. Естественно, победителем должен был стать советский музыкант. А как же? Советское – значит, лучшее. Но превосходство американца было настолько очевидным, что председателю жюри пришлось поехать на прием к самому Хрущеву. Так что делать? А что делать, если Хрущев и сам был за правду? Раз лучший – значит, и победитель. Понятное дело, тут же не преминули добавить, что-де американцы у себя под носом такого парня не разглядели. Опять же учительница у Вана Клиберна была тоже наша бывшая соотечественница – Розина Левина. То есть все равно: кругом наши заслуги.

Мария вместе со всеми восхищалась Первым концертом Чайковского в исполнении музыканта и не могла сдержать слез, когда на закрытии, начав с совершенно вроде бы неподходящих аккордов, Ван Клиберн вдруг перешел на «Подмосковные вечера». Удивлены были даже музыканты оркестра, такой сюрприз для всех! А что уж говорить о зрителях? Это был фурор!

И если про себя и музыку Мария мечтала как-то абстрактно, то после появления в ее жизни парня из небольшого американского городка (а чем Техас так уж отличается от российской глубинки? Да, собственно, ничем!) она практически дала себе слово: если у ее ребенка обнаружится слух, то он музыке будет учиться обязательно.

И Надя училась. Она оказалась очень усидчивой девочкой. Без устали повторяла пассажи и гаммы, пока не достигала нужного результата. Нужно отсидеть два часа за инструментом – будет сидеть два. Нужно три – значит, выдержит и три. Конечно, Мария помогала, поддерживала дочку морально. И книжки подбирала про музыкантов, и вовремя подбадривала девочку, на всех ее выступлениях присутствовала. Они много говорили о музыке, обсуждали, какой композитор какие струны затрагивает в душе человека.

Надя росла молчаливым, замкнутым ребенком. Иногда Марию это даже пугало. Она тихонько звала:

– Надя, ты где?

– Да тут же я! – не сразу и немного нервно отзывалась дочь. – А как думаешь, мне Кира Владимировна когда даст Баха играть?

Баха? При чем здесь Бах? Они же только что обсуждали фильм, который посмотрели. Мария воодушевленно рассказывала о том, почему герой все-таки ушел от главной героини. Так важно было еще раз поговорить на эту тему – неполной семьи, раз уж появился повод. Мария не сомневалась: дочь переживает от того, что растет без отца. А она, оказывается, думала про музыку и совсем даже не слушала сейчас Марию. Что с этим сделаешь? Значит, так тому и быть. И они опять начинали говорить о музыке.

Хоть и без музыкального образования, Мария была творцом в душе и музыку чувствовала очень тонко. Она со свойственной ей дотошностью пыталась разобраться, почему пианисты играют одно и то же произведение каждый по-своему. Молодая женщина покупала пластинки с одними и теми же прелюдиями Шопена в разном исполнении, они слушали их вместе с Надей, потом разбирали, почему сыграно именно так, что нравится больше, а как бы сыграла она, Надя. Может, есть ее собственный вариант? А почему нет? Кто лучше: Горовиц, «Король Королей пианистов», «последний великий романтик», или Рихтер, чья техника игры была безукоризненна.

Мария постоянно общалась с педагогами Нади, сначала в музыкальной школе – с Кирой Владимировной, потом в училище – с Софьей Михайловной.

Кира была ей ближе, чем другие учителя, понятнее как-то, может, потому, что они были ровесницами, а может, потому, что так же, как и Мария, учительница безоговорочно восхищалась Надей.

– Какая упорная девочка! У нее есть будущее!

Мария задыхалась от этих слов. У нее растет «гениальный ребенок»! Надя не такая, как все, им обеим уготовано совершенно необыкновенное «завтра». И Мария все сделает, чтобы талант дочери не угас в их маленьком городке.

Надя поступила в музыкальную школу легко, хотя конкурс был большой. После экзамена высокая и немного надменная завуч вышла в коридор.

– Результаты вывесим на стенде послезавтра. – Потом обвела глазами толпу детей и родителей. – А где у нас родители Нади?

У Марии сердце ухнуло вниз.

– Я, – хрипло проговорила она, потому что голос вдруг пропал.

– Хорошая девочка. Вы уже выбрали инструмент? Надя говорит про скрипку, но мы будем рекомендовать фортепьяно.

И завуч развернулась, чтобы зайти обратно в кабинет.

Родители с криками атаковали учительницу:

– А мой, а мой?

– Все послезавтра. – Завуч недоуменно посмотрела на нетерпеливых родителей, передернула плечами и закрыла за собой дверь в класс.

Мария начала трясти Надю:

– Ты слышала? Ты слышала? Тебя возьмут! А ты что, про скрипку говорила?

Надя стояла, не шевелясь, какая-то немного заторможенная.

– Мама, прекрати меня трясти! А почему ты думала, что меня не возьмут? Я хорошо пою и хлопаю громко, ты же сама говорила. Правда, я сначала немного растерялась, сама не знаю почему, – девочка задумалась, потом вздохнула. – Потому что мне ни разу никто не улыбнулся. Но потом закрыла глаза и все спела!

– С закрытыми глазами?

– Потом открыла, конечно! Иначе бы я к роялю подойти не смогла!

– А про скрипку почему учительница сказала?

Девочка опять вздохнула, она явно устала и совершенно не хотела отвечать на мамины вопросы.

– Ну это я сказала, что мне скрипка нравится. Мама, но там такой красивый рояль. Мам, два рояля. Они стоят рядом. Два черных рояля. Я на рояле буду играть, я решила. И вообще пошли скорее домой, – и шепотом добавила: – Я в туалет ужасно хочу!

С Надиной первой учительницей музыки – Кирой Владимировной – у Марии отношения сложились теплые, практически родственные, хотя учительница и пыталась вначале держаться достаточно отстраненно. Мария сразу заметила, что педагог выделяет ее дочь, занимается с ней больше, чем с другими ученицами. Может, нужно за это платить? Она предложила Кире давать Наде дополнительные уроки, приходить к ним домой.

Кира Владимировна тут же замахала руками.

– Нет, нет и нет. Ну, во‐первых, Надя прекрасно занимается самостоятельно. И это очень важно. Контроль – это замечательно, но когда-то он заканчивается. И вот тут музыкант должен уметь работать сам. Вот за что я люблю, Машенька, вашу дочь, можно даже сказать, уважаю – в ней есть эта самостоятельность. Ну и потом, есть, честно говоря, еще одна причина. – Кира замялась. Мария вопросительно смотрела на нее. – Меня слишком много. Я не умею быть одной из многих. Это мой огромный недостаток. – Мария развела руками, дожидаясь дальнейших объяснений, но Кира Владимировна лишь улыбнулась. Можно было подумать, что Кира говорила о своей фигуре. Невысокого роста, Кира была достаточно полной. Молодая женщина пыталась нивелировать свою полноту широкими юбками, цветастыми объемными шалями, накинутыми на плечи, или яркими шарфами. Марии нравилось, как смело Кира носила брюки и крупные бусы. Иногда деревянные и пластмассовые аксессуары еще и прибавляли объема, но Кира была уверена в себе. Ее действительно было много. И внешне, и внутренне. Может, в том разговоре Кира хотела еще что-то добавить? Но нет, не решилась.

Говорила Кира громко, резко. Частенько Мария задумывалась: а что, если бы Кира ее Надю невзлюбила? Она бы раздавила девочку. Но нет, учительница и ученица общались на равных. Надя с детства умела держаться с достоинством. Никто из учителей – ни в обычной школе, ни в музыкальной – никогда не повышал на нее голоса. Надю уважали. А Кира еще и восхищалась.

Надины успехи стали частью жизни Марии; главной ее частью. Она с удовольствием помогала дочери: вернувшись после работы, сидела рядом, глядя в ноты, похваливала, подбадривала; как ей казалось, брала на себя часть физической нагрузки дочери.

Если Надины занятия в музыкалке совпадали с обеденным перерывом на комбинате, обязательно на них присутствовала, потом коротко перекидывалась парой слов с Кирой. Постепенно отношения с учительницей потеплели. У Марии даже возникла такая мысль: вот была одна подружка – Светка, а теперь, похоже, их стало две. А с Кирой общаться было даже приятнее.

Подруга Светка удивлялась:

– Машка, ты же красавица, ну что ты бегаешь все время с этими нотными папками?

– А куда мне, по-твоему, бегать? По свиданиям?

– Естественно! Ты думаешь, твоя Надежда на всю жизнь с тобой останется? Вот встретит свою любовь, только ты ее и видела.

– Во-первых, Свет, у тебя растет парень, почем ты знаешь? Во-вторых, Надя столько сил отдает музыке, что это стало ее вторым «я». Да не вторым, первым! Она же с кровати встает, первым делом к пианино подходит. И потом, при чем здесь какие-то мужики?! Светка, ты даже не представляешь, насколько интересной и полноценной жизнью я живу!

– Не представляю, подруга, прости, не представляю! И иногда даже и рада, что мой Гришка простой парень, без каких-то там закидонов, и от Петьки ничего такого не требует. И все же твоя жизнь, Маша, мимо проходит.

– Нет! Не проходит! Бьет ключом! И мне такая жизнь нравится! Даже мечтать не могла. Вот честно!

Светлана не считала, что Надина учеба может стать смыслом жизни. А с Кирой они говорили о музыке, о последних премьерах; учительница, наоборот, поддерживала Марию в том, что та так много внимания уделяет дочери.

– А иначе никаких результатов не добьешься. Не забывайте, Машенька, у вас впереди переходный возраст. Думаю, нашей Наде он не грозит. Но тем не менее.

Да и не нужны были Марии никакие свидания. Она долго приходила в себя после трагической гибели мужа. И теперь так была счастлива, что есть куда применить свои силы, и так радовалась успехам дочери!

Складывались отношения в парах Мария – Кира, Кира – Надя. Мария с Кирой уже были на «ты». Надя безоговорочно доверяла своей учительнице. Такие разные, они приноровились друг к другу и приняли одна другую. Мария могла только догадываться, что происходит в ее отсутствие. Как общаются взрывная Кира и тихая, целеустремленная, на все имеющая свое мнение Надя? Результатом же были хорошие отметки на экзаменах и редкая техника, которую демонстрировала Надя. Произведения, которые играла девочка, год от года становились все сложнее, все больше времени Надя проводила дома за инструментом, все сосредоточеннее становился взгляд.

– Кира, она как будто все время в себе. Это плохо?

– Не в себе. В музыке. Редкое явление. Маш, я же говорю, она очень способная. Я уже так сыграть не могу.

– Но ты можешь объяснить!

– Это да! – тут же радовалась Кира, поправляя полными руками узел волос. – Так могу только я. А ведь многие родители не понимают. Опять Никифорова жаловаться приходила. Ору я на ее ребенка. Так на нее не орать, вообще ничего не вытянешь. Вот люди!

Когда Надя заканчивала пятый класс, в жизни ее учительницы произошли серьезные перемены. Это не могло не отразиться на Наде. Слишком она доверяла своей Кире, слишком тесно их связала музыка.

Уже было принято решение, что девочка поступает после окончания музыкальной школы в местное музучилище, и Кира начала готовить ее по усиленной программе.

– Кир, как думаешь, а дальше что? После окончания училища? Продолжать нам учебу?

– Обязательно! В Гнесинку или в Консерваторию.

– Господи, это из дома уезжать? – Мария успела после работы к самому концу занятия. Игру дочери уже не услышала, но разговор с Кирой – это было тоже хорошо. Мария дома послушает Надю, а здесь можно с удовольствием выслушать мнение Киры. Господи, что в жизни может быть прекраснее, чем слова постороннего человека в превосходной степени, сказанные о твоем ребенке. Ни-че-го! Но расстаться с Надей? Мария была к этому психологически не готова. То есть она все понимала и знала, что так и будет. Но в Наде – вся ее жизнь, и резать придется по живому. Вот здесь опять помогала Кира, она вселяла в Марию уверенность. Только так, никак иначе.

– Ну а что у нас, в Ярославле, делать? Надь, ты сама-то чего в жизни хочешь? Детей, как я, учить или на сцене выступать? – Кира развернулась на вертящемся стуле к девочке.

Надя тут же залилась краской и по привычке начала накручивать челку на палец.

– Я лучше учительницей, – тихо произнесла девочка.

– А вот и неправильно! Учительницей – это здорово. Но обязательно нужно стремиться к чему-то очень высокому. Такая техника, как у тебя, – это редкость! – Кира говорила тоном, не терпящим возражений. Мария была очень благодарна учительнице за эти ее слова. Да, Надя порой терялась на сцене. Это отмечали и Кира, и другие педагоги. «Перерастет», – утверждали они. – «Справится», – не сомневалась Кира. Как же хорошо, что рядом с дочерью – сильная личность! Кира меняла тему и тут же переходила на проблемы других учеников.

– Нет, от этих Никифоровых я сойду с ума. Представляешь, теперь отец повадился звонить, учить меня уму-разуму!

– Я пойду? – Надя уже собрала свою школьную папку.

– Иди, молодец. – Кира, как всегда, легко встала с вертящегося стула, приобняла девочку. – Давай погуляй во дворе, я еще немного твоей маме про этого странного человека расскажу.

Да, про Никифоровых Мария знала во всех подробностях и про Леночку Митяеву, и про других Кириных учеников. У кого рука мощная, у кого – слабая. Кто ритм держит, кто нет. Только про свою жизнь Кира ничего не рассказывала. Понятное дело, истории про других учеников Мария слушала вполуха, знала, что рано или поздно Кира как положительный пример приведет ее талантливую Надю. Ради этого и про Никифорова можно послушать.

Дружба в одни ворота? Скорее всего, так. Кира в первую очередь была учительницей дочери. Мария, сама того не сознавая, тянулась к ней, потому что могла от учительницы узнать больше о своей молчаливой Наде.