Текст книги "Русский крестьянин в доме и мире: северная деревня конца XVI – начала XVIII века"

В Глубоковском ключе Спасо-Прилуцкого монастыря в августе 1692 г. была составлена, скорее всего, по распоряжению властей «роспись крестьяном, которые принялись в животы и в повытья и в которые деревни». Она небольшая и включает 8 случаев, а написал ее «по скаске мирских людей церковный дьячек Ивашко Емельянов». В пяти из восьми случаев указан год прихода крестьян в монастырскую волость, а в семи – крестьяне назвали конкретные уезды (Каргопольский, Важский и Чарондская округа), волости и деревни, откуда они прибыли, за исключением одного Ивана Семенова, который «родины себе не скажется». Вполне вероятно полагать, что нежелание назвать прежнее место жительства продиктовано его бегством. Наиболее интересна в плане рассматриваемого сюжета следующая запись. В д. Зеленой «в повытье Евсинском живет крестьянин» Козьма Ананьин сын из Каргопольского уезда Ваденской волости д. Бересников. «А семья у него взята деревни Зеленая, а детей с ней прижито сын. А живет в нашей власти два года, а отпускной у него нет»[99]99
  Архив СПб ИИ РАН. Ф. 271. Оп. 1. № 1241.


[Закрыть].

Эта запись и сама роспись, в которой она находится, привлекательны несколькими позициями. Во-первых, монастырские власти приняли в свою вотчину нескольких крестьян и Козьму Ананьина в том числе, прибывшего из соседнего уезда без отпускной грамоты, и они информированы об этом. Во-вторых, он «живет» (т. е. не только обитает, но и хозяйствует), конечно же с разрешения властей, в деревне Зеленой в определенном «повытье», причем с антропонимическим названием, употребленным как прилагательное «Евсинское» (от имени Евсей, Евсевий). Такая формулировка говорит об отсутствии дворохозяина этого участка, по всей вероятности запустевшего. Поселившись на нем, Козьма Ананьин женился, взяв «семью» в той же деревне Зеленой. С «семьей» Козьма прожил 2 года, и «детей с ней прижито сын». Последняя фраза отделяет четко детей с конкретизацией в данном случае пола (сын) от «семьи»-жены, придавая термину избирательность. В-третьих, факты, засвидетельствованные в росписи, произошли на протяжении 1675/76-1691/92 гг., т. е. спустя более четверти века после принятия Соборного уложения 1649 г., которое провозгласило крестьянскую крепость землевладельцам на основании переписных книг 1646 г. Однако монастырские власти, заведомо зная, что у Козьмы Ананьина, как и еще у шести новоприходцев, нет отпускных, приняли их в свою вотчину. Характерно, что Спасо-Прилуцкий монастырь, не столь могущественный как Троице-Сергиев или Соловецкий, в своей экономической практике руководствуется хозяйственной рациональностью и пополняет состав работников крестьянами, прибывшими из черносошных уездов и волостей. Как раз в отношении таких, как Козьма, крестьян в деревнях их выхода владельческие, а скорее общинные власти говорили «сшел», «сшел безвестно», а быть может и «скитается в мире». Пространство такого «мира» могло включать свою или соседние волости, расширяться до пределов близлежащего или даже дальнего уезда.

Задержимся еще на данной росписи. Она красноречиво говорит о крестьянах, поселенных монастырскими властями в своих владениях. Однако записи об этом сформулированы по-разному. Три из них именуют мужчину, который «принят» зятем к конкретному крестьянину: в деревне Хватуново «у Василья Афонасьева принят зять Федор Кондратьев во 184 (1675/76)… А он Федор государственный крестьянин Каргопольского уезду Вохтомской волости»[100]100
  В д. Зеленой «у Демида Филипова принят у него зять во 195 (1686/87) году Михайло Иевлев сын родом Чаронской округи Ротковские волости Введенского приходу деревни Назаровския»; в той же деревне «у Елисея Ларионова принят зять во 196 (1687/88) Игнатей Карпов, а родиной он Игнатей Чаронской округи Введенского приходу деревни Ленина» (Там же).


[Закрыть]. Констатации факта сопутствует указание на то, что зять от тестя особо «живет» и владеет частью земли (половиной, третью). Сохраняясь, в основном, по форме, такая запись имеет вариант, отличный по существу. В 1691 г. «у Ивана Стахиева принят в животы зять» из того же Каргопольского у., но Ваденской вол. «Еким Ефремов, государев человек». Следующее затем пояснение раскрывает смысл принятия в животы: «А живет он Яким с ним с Иваном вместе». В этом плане характерна также другая запись: в д. Зеленая «принялсе к Анне Федосиеве» того же Каргопольского у. и волости «деревни Павловской Максим Дорофиев в животы». Принятие в «животы» свидетельствует о вхождении мужчины в уже существующее хозяйство в качестве зятя к тестю или мужа к одинокой женщине, скорее всего вдове. Еще один тип записи говорит о вступлении в «повытье», как в случае уже упомянутого выше Козьмы Ананьина или других, когда «в повытье Якима Симонова к жене ево принялсе Данило Логинов из Важского уезда Тавреньского стану Верховажской четверти Хмельнитской волости деревни Большого двора» и «в повытье Якова Володимерова принялсе к жене его Иван Семенов сын»[101]101
  Там же.


[Закрыть]. Из вариантов приведенных записей вытекает бытование разных семейно-имущественных связей, которые обусловливали вхождение мужчин в домохозяйство: на правах а) зятя в отделенную ему тестем часть или при совместном с ним проживании по типу «живут в одном хлебе»; б) мужа к вдове, оставшейся во дворе прежнего супруга; в) самостоятельного хозяина в запустевший двор с последующей женитьбой.

Приведенные выше факты показали, что по отношению к замужней женщине наряду с термином «жена» употреблялся и другой – «семья», который применяли как мужья, называя им своих жен, так и сами жены, причем разного социального статуса. Термин «семья» был синонимичен «жене». Именно в таком качестве он проявился в следующем выражении: «Я дожидаюсь твою семью, жену. Она еще в поварне…» (1696 г.)[102]102
  Словарь русского языка XI–XVII вв. (далее – Сл РЯ XI–XVII вв.). Вып. 5.М., 1978. С. 87.


[Закрыть].

Рассмотренные документы по своей географической принадлежности относятся к северным районам, и сразу возникает мысль о региональной понятийно-лексической специфике. Для выяснения этого вопроса я обратилась к любезной помощи сотрудников Института русского языка им. В. В. Виноградова РАН, хранящих и пополняющих картотеку Словаря русского языка XI–XVII вв. Данные словарной статьи «семья» охватывают как раз, в основном, XVI–XVII вв., а географически относятся к Северу, Центру, Поволжью (Нижний Новгород, Астрахань), Северо-Западу. Они взяты из разных документов и говорят об обозначении словом «семья» жены. Термин в таком понимании был распространен в разных слоях российского общества среди крестьян, посадских людей, феодалов. Он употреблялся и в начале XVIII в. В. В. Степанов в 1707 г. поздравлял с Новым годом П. П. Шафирова «купно с семьею вашею и з детьми»[103]103
  Картотека Словаря РЯ XI–XVII вв. (ссылка на П и Б. без указания тома).


[Закрыть]. Бытовал он в некоторых русских диалектах еще во второй половине XIX в.[104]104
  Внимание О. Н. Трубачева привлекли имеющиеся в олонецком диалекте значения «семеюшка»: «ласкательное название для супругов; жена для мужа семья, и муж для жены то же; надежной семеюшкой чаще зовут мужа», при этом он ссылается на: Куликовский Г. Словарь областного олонецкого наречия. СПб., 1898. С. 106. См.: Трубачев О.Н. История славянских терминов родства и некоторых древнейших терминов общественного строя. М., 2006. Изд. 2. С. 164.


[Закрыть].

Разобранные случаи, несмотря на свою сравнительную малочисленность, показательны. Они говорят о коренном изменении жизненного статуса женщины, ставшей, по официальной актовой терминологии, «женкой» и переставшей значиться «девкой». Вступление в брак– событие, которое вело к образованию новой общественной ячейки, должной действовать в субстратной среде. В таких условиях понятие «семья» было не только собирательным, но и избирательным, конкретно направленным. Оно обозначало не супружескую пару как таковую и не супругов с детьми, как привычно для современного человека, а именно замужнюю женщину. Вступив в брак, женщина становилась мужу семьей.

Глава 2
Крестьянская семья XVI–XVIII вв.: государственная мобилизация и демография в первой четверти XVIII в.

Крестьянские семьи, инкорпорированные в вотчины и поместья, испытывали воздействие внутреннего режима, который устанавливал владелец. В зависимости от характера такого режима (большей или меньшей свободы) семья существовала в определенных структурных параметрах и, как уже было показано в гл. 1, имела тот или иной родственный, поколенный и численный состав. Однако семьи подвергались и внешнему для них воздействию – со стороны государства, которое не исчерпывалось только налогово-фискальной сферой. Оно вторгалось в жизнь семей, особенно активно в первой четверти XVIII в. Имеются в виду государственные мобилизации в армию и на строительные работы, главным образом в Петербург.

В первой половине XVII в., как известно, происходило постепенное создание регулярного русского войска, начавшееся в связи с подготовкой к Смоленской войне (1632–1634). Организация двух полков «солдатского строя», которые комплектовались из «охочих» вольных людей, относится к апрелю 1630 г. С этого времени в практику вошел вольный наем за денежное обеспечение в «ратные люди пешего строю» – т. е. солдаты, которые с середины столетия составляли значительную категорию в войсках нового строя[105]105
  Малов A. В. Московские выборные полки солдатского строя в начальный период своей истории 1656–1671 гг. М., 2006. С. 36–38.


[Закрыть].

Как происходили подобные наборы на местах, в частности на Севере, видно из следующих документов, отложившихся в одной из волостей Тотемского у., Уфтюжской. В ноябре 1632 г. местный воевода Меньшой Владимирович Головачев на основании полученной из Иноземского приказа указной грамоты распорядился послать во все волости уезда рассыльщика Назара Прокопьева с наказной памятью для оповещения, «чтоб всякие люди ведали», о проводящемся государственном наборе в солдаты, в том числе из посадских людей и волостных крестьян. Главное условие для прибираемых – это свобода от тягла, чтобы «вольные всякие охочие люди, которые в тягле не написаны (т. е. не внесены в писцовые книги 1620-х гг. – Е.Ш.) и в холопех ни у кого не бывали». Таковыми считались обитавшие вместе с дворохозяином-тяглецом дети, или братья, или племянники, которые «живут себе на воле в гулящих людех». Принцип добровольности вступления в ратные люди в разных вариациях проходит красной нитью через текст излагаемого указа: нанимающиеся «собою будут молоды и резвы и в государеву службу пригодятца и в салдатех быти похотят»; чтобы вольные люди ехали в город и «к ученью ратнего дела в салдаты писалися охотно»; «а призвав всяких вольных людей к ратнему ученью в салдаты», необходимо составить на них именные списки и взять поручные записи, которые вместе с людьми представить в Иноземском приказе. Рассыльщик получал от воеводы полномочия «в волостех крестьянем велеть тем государевым делом радеть и промышлять неоплошно с великим радением, чтобы вольных людей к ратнему ученью в салдаты написать вскоре многих». «Похотевшие» в солдаты получат «государева жалованья в дорогу по полтине человеку». Годовое же жалованье им «указано» в размере, «как ныне дают салдатом». В феврале 1633 г. другой рассыльщик Лука Дементьев был отправлен из Тотьмы в волости в связи с нерасторопным выполнением указа о наборе солдат. Из данной ему наказной памяти отчетливо видны способы информирования населения, механика исполнения важного государственного мероприятия. Рассыльщик должен, «приехав, собрати в тех волостех старост и целовальников и всех крестьян на станы, и по прежним наказным памятей, каковы посыланы наперед сего для прибору салдат, кликать им по многие дни». Он в первую очередь оповещает представителей мирской власти и крестьян в волостных центрах, которые доводят информацию до крестьян в деревнях, и значение этой информационной трансляции выдвинуто на первый план. Повторяется, что набору подлежат вольные «охочие люди, которые в тягле не написаны, и живут себе на воле в гулящих людех», а также «от отцов дети и у братьи братья и у дядь племянники, и подсоседники и захребетники». Согласившихся наняться в солдаты необходимо из одних («первых») волостей в сопровождении крестьян «выслать на Тотьму наперед себя» (рассыльщика), из других «привести с собою вместе», и «велеть» им явиться в съезжей избе к воеводе М. В. Головачеву. Рассыльщику теперь вменялось брать в волостях «доездные памяти за их крестьянскими и отцов их духовных за руками, чтоб про то было ведомо», а надобность такого поручительства диктовалась тем, «что ис тех волостей по прежним наказным памятей и посямест салдаты не бывали, неведомо для чево». Отсюда следует, что набор в солдаты шел совсем не активно, и за 3 месяца, разделяющих рассылку двух памятей, «охотников» пойти в солдаты не нашлось. В случаях обнаружения нерадивого отношения волостных крестьян к набору солдат рассыльщики обязаны усилить устную пропаганду: «тех волостей в церквах крестьянем заказать накрепко, чтоб с великим радением для салдат по прежним наказным памятей велеть кликать по вся дни, чтоб призвать салдатов многих вскоре». Уговоренных «охотников» нужно «присылать на Тотьму почасту с волосными крестьяны». Подтверждается, что каждый из прибранных в солдаты получит жалованье на дорогу до Москвы по полтине и подводы, а годовое жалованье «на хлеб и на платье» будет дано в Москве[106]106
  Государственный музей-заповедник «Ростовский кремль». Ф. 288.№ 54, 85.


[Закрыть].

Наряду с набором крестьян и посадских в солдаты продолжался «прибор» и в стрельцы. Тотемский воевода М. В. Головачев 26 июля 1633 г. получил грамоту из Устюжской четверти «за приписью» дьяка Пантелея Чирикова, в которой обозначены требования, предъявляемые к набираемым в стрельцы. Полагаю, что они оставались реальными и при найме в солдаты. Воевода получил наказ «прибрать стрельцов» 20 человек из сельского населения уезда. Выбранные мужчины должны быть «добры и резвы и стрелять горазды, лет в дватцать и в тритцать и в сорок, а меньши дватцети лет или больши сорока лет имати в стрельцы не велено». Также нужно брать в стрельцы «от семьянистых людей от отцов детей и от братьи братью и от дядь племянников, крестьянских детей, которые были добры». Этот довод, как становится ясно, имел ведущее значение в «приборе» служилых людей. Вновь набранных стрельцов, причем с женами и детьми, и составленную на них именную роспись следовало незамедлительно прислать в столицу. На дорогу надлежало им дать «на корм до Москвы по рублю человеку из тотемских из неокладных доходов», и величина «подъемных» в 2 раза больше, чем обещалось солдатам. Подчеркну важный нюанс, это имеющееся указание на конкретный источник финансирования, а именно неокладные доходы, имевшиеся в уезде. По прибытии в Москву вновь прибранным стрельцам «государево денежное и хлебное жалованье учинят оклад против московских стрельцов».

На основании этого указа уже через 3 дня, 29 июля, воевода «велел ехать» в волости посадскому человеку Безсону Кускову и рассыльщику Борису Сидорову, чтобы «писать в волостях в стрельцы». В соответствии с выданной им из съезжей избы наказной памятью приисканных стрельцов и поименные списки на них нужно привезти в Тотьму и явиться к воеводе. Записавшимся «розбор им будет на Тотьме, которые згодятца на государеву службу» по физическим, возрастным и нравственным качествам, перечисленным в наказе, и из признанных годными отберут тех, которых затем отправят в Москву. Государственная установка «в стрельцы в волостех имати от семьянистых людей» получила в воеводской памяти разъяснение: «чтоб тех людей, у которых взяты будут в стрельцы, жеребьи их пашни в пусте не были бы»[107]107
  Там же. № 104.


[Закрыть]. Цель его сформулирована предельно ясно и направлена на поддержание тягло-фискального дохода казны. Так, в Устюжском у. в первой половине 1680-х гг., когда в солдатскую службу было необходимо «выбирать салдат из уездных крестьян», то действовал принцип «мирского выбора», на основании которого подьячий съезжей избы «высылал», «имал» солдат, составив их списки[108]108
  РИБ. 1890. Т. 12. Стб. 682, 698.


[Закрыть].

Массовые наборы даточных людей из посадских и крестьян в организованные в конце 1650-1670-х гг. выборные солдатские полки были одним из источников их комплектования, а северные уезды поставляли значительную часть солдат в них[109]109
  Малов A. В. Указ. соч. С. 211–212.


[Закрыть].

Рассмотренные наказные памяти о наборе в стрельцы и солдаты показывают их содержательную взаимосвязь, и она проявляется в присутствии одинаковых, условно говоря, пунктов, хотя не выделенных как таковые, но повествовательно отчетливо выраженных. Наказы о наборе в стрельцы повлияли на преемственность делопроизводственной разработки документов о найме в солдаты. Сам способ прибора служилых людей в стрельцы и солдаты за счет вольного найма при государственной ориентации на людей не тяглых оказывал воздействие на состав семей, однако оно было качественно иным, нежели при рекрутских наборах первой четверти XVIII в., когда потребность в солдатах выросла многократно.

П. Н. Милюков проследил увеличение военных расходов в первое десятилетие XVIII в. и численный рост действующей армии в их взаимной связи. Он привел данные о мобилизациях в разные войска. Из этих сведений ясно, что с 1705 г. наборы в солдаты стали проводиться ежегодно. Ученый подчеркнул, что «после третьего набора Петр считал уже ежегодные наборы явлением нормальным». В 1705–1710 гг. рекруты брались по пропорции с 20 дворов по 1 чел.

Набор 1711 г. был более жестким: с 10 дворов по человеку[110]110
  Милюков П. Н. Государственное хозяйство России в первой четверти XVIII столетия и реформа Петра Великого. СПб., 1906. С. 124–130, 131, 133.


[Закрыть]. По поводу рекрутских наборов на Северо-Западе страны в первой половине XVIII в. высказался Е. В. Анисимов. Он отметил, что наборы рекрутов проводились периодически и «по общему правилу» с каждых 20 дворов. «Рекрут получал значительную денежную подмогу и мундир за счет средств, собранных с мира. Крестьяне сдавали хлеб на прокормление рекрутов и должны были обеспечить доставку их к месту назначения. Рекруту полагалось по 5 алт. на 100 верст пути и в Петербурге по 10 денег в сутки»[111]111
  История крестьянства Северо-Запада России. Период феодализма. Гл. V. Крестьяне Северо-Запада в первой половине XVIII в. СПб., 1994. С.170.


[Закрыть].

Целесообразно поставить вопрос, каковы же были последствия наборов в солдаты и в работники для конкретных крестьянских семей северных уездов, по преимуществу Вологодского. Следует отметить, что регионы Севера были в сильной степени подвержены мобилизациям, особенно на всевозможные работы. Рассмотрение интересно провести в антропологическом плане, а не с точки зрения общих миграционных процессов. Последним в литературе было уделено достаточно внимания.

П. А. Колесников подробно изучил направления миграции крестьян Севера, причины их оттока и запустения дворов. Он установил, что в результате правительственных мобилизаций на Севере запустело чуть более 9 % дворов. Мобилизованные из них мужчины умерли или не вернулись домой, а их семьи окончательно разорились. Ученый также определил количество людей – 14,9 %, выбывших из уездов Севера по мобилизациям[112]112
  Колесников П. А. Северная деревня в XV – первой половине XIX века. Вологда, 1976. С. 243, 248.


[Закрыть]. В Вологодском же уезде вследствие мобилизации запустело 28,9 % дворов от числа дворов, разорившихся в центрально-поморских уездах (вдоль Сухоно-Двинского речного пути); при этом людей было изъято в армию и на работы 24,2 %[113]113
  Подсчет мой по: Колесников П. А. Указ. соч. С. 241. Табл. 27; С. 245. Табл. 28.


[Закрыть]. П. А. Колесников привел данные источников, включенных в составленную им публикацию «Северная Русь. XVIII в.». Они показывают, что в 1710 г. предписывалось из Архангелогородской губ. выслать в Петербург на вечное житье мастеровых людей, необходимых «у адмиралтейства и у городовых дел», 555 чел. ремесленников, причем «з женами и з детьми»: из них 496 плотников, и значительно меньше каменщиков – 19, кузнецов – 10, столяров и токарей, котельников, медников, слесарей и других специалистов. На Вологду по разнарядке один человек со 160 дворов пришлось 167 человек, из которых 153 плотника, на Устюг – 49 работников, из них 35 плотников, на Сольвычегодск – 20 чел., из них 14 плотников, на Архангельск – 23, а на Вагу с Устьянскими волостями 63 человека[114]114
  Северная Русь (XVIII столетие). Вологда, 1978. С. 16–17; Колесников П. А. Указ. соч. С. 249.


[Закрыть]. В 1710 г. на вечное житье в Петербург Петр I указал принудительно переселить 2500 мастеровых[115]115
  Семенова Л. Н. Рабочие Петербурга в первой половине XVIII века. Л., 1974. С. 38–39.


[Закрыть].

Практиковались также, как и в XVII в., ежегодные «посошные» наборы мастеровых людей для отбывания трудовой повинности при возведении столицы, причем из всех категорий непривилегированного населения. В 1707 г., указывает П. А. Колесников, в Петербург было отправлено 5813 чел. из Вологды, Галича, Кинешмы против требуемых 6234 чел. В 1708 г. туда же предписывалось выслать от каждых 15 дворов работников с Двины, Устюга, Тотьмы, Сольвычегодска, из Кеврольского и Мезенского уездов и собрать на их «прекормление» 7294 руб. Вологда должна была обеспечить численно наибольшую поставку (в сравнении с другими северными городами) работников – 5766 чел., а было отправлено лишь 4015 (меньше на 1751 чел.). За три года, с 1707 по 1709, по подсчету П. А. Колесникова, было взято на работы свыше 10 тыс. человек и собрано около 13 тыс. руб. В 1711 г. предписывалось выслать на работу из уездов: Вологодского 1502, Ваги и Устьянских вол. 477, Устюжского 371, Тотемского 93 человек[116]116
  Колесников П. А. Указ. соч. С. 249–250.


[Закрыть].

Хорошо известно, что наборы на работы и жительство в Петербург и другие места проводились на протяжении всей первой четверти столетия. В 1720 г. в северную столицу было прислано 824 семьи плотников из северных уездов, в том числе из Вологды 184, Тотьмы 56, Устюга 37, Сольвычегодска 24, а также из других городов[117]117
  Северная Русь. С. 11.


[Закрыть]. Приведенные данные явственно свидетельствуют, что на Севере Вологда с уездом была резервуаром, откуда правительство черпало трудовые ресурсы в необходимых целях.

На материалах переписи 1717 г. по Вологодскому у. в свое время я проследила причины убыли населения по его западной части, так называемой Кубенской трети. За период с 1710 по 1717 г., т. е. за 8 лет, мобилизации в солдаты и на работы поглотили более четверти (27,4 %) мужчин работоспособного возраста, причем на строительство Петербурга было изъято 14 %, т. е. (с учетом погрешности подсчета) почти столько же, сколько взято в солдаты[118]118
  Бакланова E. H. Крестьянский двор и община на русском Севере. Конец XVII – начало XVIII в. М., 1976. С. 19.


[Закрыть]. Так что можно говорить о равнозначности для мужчин западной части Вологодского уезда военной и трудовой мобилизаций во второе десятилетие XVIII в.

Напомню форму записей в переписи 1717 г. Поименованы волость, имя и социальный статус владетеля, названо поселение и его тип – село, сельцо, деревня или их доля. Также перечислены: обитатели двора вотчинника, жители каждого из крестьянских, бобыльских, нищенских дворов во всяком селении, указаны пустые дворы и дворовые места, даны итоги дворов по владению. Важная особенность переписи 1717 г. состоит в том, что она учла, причем с указанием возраста, не только мужское население, но и женское. Повышает ее ценность еще и то обстоятельство, что в ней почти по каждому двору приводятся сопоставления с предшествующей переписью 1710 г. о живших в нем на тот момент обитателях. Благодаря этому исследователь получает данные об изменениях среди жителей каждого из дворов, в пределах деревни, светского или церковно-монастырского владения, о естественном движении населения, а также об его оттоке и убыли. Приписки-сравнения с переписью 1710 г. отмечают людей, не внесенных в нее, и указывают причину отсутствия: «был в бегах», «скитался в мире». Именно материал таких подворных сопоставлений дал пищу для данных изысканий.

Заслуживают внимания формулировки переписных книг, относящиеся к военной и трудовой мобилизациям. Они характерны для всех типов землевладения – поместий и вотчин, как духовных, так и светских, что понятно, ибо их существо было задано порядком сбора информации по каждому из вопросов.

Записи о наборах в солдаты, в основном, сделаны по форме: имярек «взят в салдаты в такой-то набор» или в таком-то году. В вотчине епископа Ростовского и Ярославского, кстати самого крупного духовного землевладельца в Вологодском уезде в XVII в.[119]119
  За ним числилось в конце XVII в. в разных волостях уезда 1499 дворов, за архиепископом Вологодским и Белозерским – 1086 дворов, из монастырей Спасо-Прилуцкий имел 612, Корнильев-Комельский – 516, Спасо-Каменный – 478 дворов. См.: Водарский Я.Е. Вологодский уезд в XVII в. //Аграрная история Европейского Севера СССР. Вологда, 1970. С. 297.


[Закрыть], в д. Попово значился двор Якова Кирьянова с женой, им по 60 лет, с женатым 30-летним сыном и внучкой, 20-летней дочерью и женатым племянником Федором 35 лет. Другой же племянник главы двора Константин Иванов, записанный в книгах 1710 г., к настоящему 1717 г. «взят в салдаты в седьмой набор», или в д. Лаврентьево в семье вдовца Козьмы Аксенова 67 лет с женатым сыном Федотом 34 лет и двумя малолетними внучками «в переписной книге 1710 году был написан сын Тимофей, и он взят в солдаты в седьмой набор в 1711 году»[120]120
  РГАДА. Ф. 350. № 556. Л. 174, 195.


[Закрыть].

В вотчине Спасо-Каменного монастыря при описании «безпахотных» дворов в с. Пучка в одном из них жил перевозчик Михайло Афонасьев 67 лет с женой Антонидой Козминой 50 и двумя внуками Иваном Дмитриевым 12 и Ефросиньей 13 лет. «А в книгах 1710 году у него Михаила написан сын Дмитрей, и он взят в драгуны в 1716 году, а жена его Лукерья Иванова бежала безвестно»; из другого двора монастырского шваля Ивана Федорова сына Худенева 72 лет с женой Евдокией Семеновой 53 лет и детьми Яковом 16 и Дарьей 11 лет сын Ивана Дмитрей «взят в драгуны в 1716 году». У хозяина был еще зять Исаак Харитонов 50 лет с женой Ириной Андреевой, младше его на 10 лет, сыном Федором 15 и дочерью Соломонидой 12 лет[121]121
  Там же. Л. 126—126об. Спасо-Каменный монастырь расположен на острове в Кубенском озере, и перевозчики были необходимы для связи с берегом. Остатки монастыря уцелели до настоящего времени. Шваль – шьющий одежду, портной, от глагола «шить».


[Закрыть]. Судя по отчеству Ирины, она не была ни дочерью, ни родной сестрой дворовладельца Ивана Федорова, но видимо находилась с ним в родстве или в свойстве. Примечательно, что переписчики назвали род войск – драгуны[122]122
  Драгуны появились в русской армии в начале Смоленской войны в 1632 г., а представляли собой пехоту, посаженную для скорости передвижения на коней; в 1640-х гг. в драгуны стали прибирать даточных людей из крестьян (Малов A. В. Указ. соч. С. 38–39, 41).


[Закрыть], в который призваны не крестьяне, а монастырские работники, не имевшие земледельческой специализации.

Из многочисленного (18 человек) двора в д. Борилово поместья Григория Богдановича Засецкого у Григория Селуянова 60 лет с женой ровесницей, тремя неженатыми сыновьями (одному 30 лет) и дочерью, а также еще с двумя женатыми племянниками Степаном и Леонтием Анофреевыми с их малолетними детьми «Григорьев же сын Илья да Леонтьев брат (племянник Григория – Е.Ш.) взяты в салдаты в 1716 году» т. е. хозяйство лишилось одновременно двух молодых мужчин, которые доводились друг другу двоюродными братьями[123]123
  РГАДА. Ф. 350. № 556. Л. 234об.-235.


[Закрыть]. В помещичьей д. Олисавино Афанасия Корниловича Сурмина – двор Данилы Козмина 40 лет с женой Анной Антипиной 30 лет, а также с женатым двоюродным братом Иваном Пиминовым 40 лет и сыном 7 лет. В перепись 1710 г. были живы отец главы Козьма Данилов с женой Соломонидой и 5-ю детьми (3 мальчика и 2 девочки), которые «умре в давних летех». Здесь же значились «племянники их Ермола Никонов, Федор Петров, и они Ермола взят в солдаты в первой набор, а Федор умре тому седьмой год»[124]124
  Там же. Л. 343-34Зоб.


[Закрыть]. За Иваном Андреевичем Дашковым находилась поместная д. Юрино, а в ней двор с двумя избами женатых братьев Ивановых – Ивана 60 и Ефима 50 лет с детьми, у старшего – сын 15, у другого мальчики 12 и 4 лет, девочка 6 лет. В 1710 г. во дворе был «написан Иван Елфимов» (по всей вероятности отец указанных братьев) с женой, которые умерли в 1715 г., а его племянник с женой «сошли в мир безвесто. Брат ево Фадей (вероятнее всего, другой племянник) взят в салдаты в пятой набор. А Иванов брат Иван Яковлев (дядя теперешнего главы – Е.Ш.) з женою Федорой и з детьми с Михаилом да с Петром скитаютца в мире безвестно»[125]125
  Там же. Л. 358об.-359.


[Закрыть]. Двор, в котором к 1710 г. было шесть взрослых мужчин, за 7 лет между переписями потерял четверых из них. В д. Борачево поместья князя Богдана Ивановича Гагарина хозяйствовали родные братья Иван Васильев 57 лет с женой ровесницей и с женатым бездетным сыном 20 лет и Федор Васильев – 40 лет с 30-летней женой и годовалым сыном. В 1710 г. «у него Ивана написаны брат Фрол с женой Устиньей. И они Фрол взят в салдаты в 1711 году, а жена его скитаетца в мире, а сын его Агей умре тому пятой год»[126]126
  Там же. Л. 398-398об.


[Закрыть]. В поместной д. Романово вдовы Марфы Егорьевны Шепелевой значился двор бездетного Егора Васильева 28 лет с женой Степанидой 30 лет и с холостым братом Андреем 17 лет. Примечательно, что Егор в 1710 г. был написан в соседнем дворе родных братьев Артемьевых – Андрея 47 и Якова 35 лет, теперь же живет от них в отдельном дворе. И «в том дворе написан был Лаврентей Иванов, он взят в солдаты в 1715 г., жена ево и з детми умре в 1715 г. Леонтей Костянтинов взят в солдаты в том же году. А жена ево и з детьми умре в 1713 году, в 1714 годех»[127]127
  Там же. Л. 412.


[Закрыть]. Из этого двора были мобилизованы двое мужчин, причем в один год, а их жены и дети умерли. Все обитатели между 1710 и 1717 гг. выбыли из двора, он освободился, и в него перебрался другой крестьянин.

Из вотчинной д. Дубровское, принадлежавшей Василию Семеновичу Змееву, из двора Дмитрия Кириллова 37 лет с женой Татьяной Степановой, их 10-летним сыном и с его младшим 27-летним родным женатым братом Андреем был «взят в салдаты в 1716 году» их брат, по всей вероятности двоюродный, Афанасий Осипов, «а жена ево скитаетца в мире» или в д. Остребалово той же вотчины находился двор 3 женатых братьев Андреевых: Ивана 57 лет с женой Марьей Осиповой 47 лет, Степана 32 лет с женой-ровесницей Анисьей Савельевой и 11-летней дочерью, Федора 20 лет и с женой Федосьей Семеновой 24 лет. У старшего брата Ивана в 1710 г. написан был сын Иван, который «взят в салдаты в 1715 году». В д. Бекренево вотчины князя Михаила Яковлевича Лобанова-Ростовского имелся двор, возглавляемый двумя братьями Терентьевыми: старший из них Дементий вдовец, ему 66 лет, у него женатый 22-летний сын Павел и 20-летняя невестка Евдокия Иванова с их двумя малолетними детьми, а младшему брату Марку 45 лет, его жене Апросинье Павловой 35 лет и у них тоже двое малолетних детей. С братьями Терентьевыми живет также их двоюродный брат Тимофей Иванов 45 лет, женатый на Ефросинье Ермолиной 35 лет, и у них трое детей: Наум 6 лет, Максим 20 недель и Домна 11 лет. Значившийся в 1710 г. другой двоюродный брат дворохозяев Василий Иванов был «взят в салдаты в 1711 году», а его жена с дочерью, «и они в мире»[128]128
  Там же. Л. 1027, 1029, 1052.


[Закрыть].

Вместе с тем, встречается иная формулировка, когда вместо «взят» употреблялось «отдан» в солдаты. Так, в вотчине Спасо-Каменного монастыря Сямской вол. в д. Красково в двух соседних дворах обитали: в одном – Таврило Абросимов 57 с женой 59 лет с женатым 29-летним сыном, бездетным, и двумя племянницами, в другом – 45-летняя вдова Пелагея Иванова с 14-летней дочерью и своим женатым племянником 25 лет. В 1710 г. все они написаны в одном дворе, а у Гаврилы были «сын Борис да брат Тихон да племянник Григорий Исаков. И они Борис отдан в солдаты в 1711 году, а Тихон да Григорей умре в 1715 году». Теперь же, в 1717 г. Пелагея и ее свекор «по осмотру явился в особливом дворе», а из обеих семей выбыли трое мужчин. Во дворе Афанасия Дмитриева 28 лет с женой Афимьей Антоновой 38 лет и двумя малолетними детьми в д. Горка Никольская прежде «у него Афонасья написан брат Яков, а он отдан в солдаты в 1711 году. А жена его Ирина умре тому третей год»[129]129
  Там же. Л. 118об., 119.


[Закрыть].

О степени распространения этой формулировки судить со всей определенностью затруднительно. Спасо-Каменный монастырь в упомянутой Сямской вол. имел по моим подсчетам 73 двора, из 9-ти солдаты были «взяты», а из 4-х – «отданы»[130]130
  Там же. Л. 106–126.


[Закрыть]. За епископом Ростовским и Ярославским в 1717 г. в трех волостях – Верхвологодской, Ракульской и Сямской – насчитывалось округленно 120, 40, 20 дворов соответственно (всего 180), и в солдаты были мужчины «взяты» из 24 дворов, а «отданы» лишь из 2-х дворов[131]131
  Там же. Л. 66-72об., 174-179об., 184–212. В конце XVII в. в Верхвологодской вол. находились вотчины только духовных землевладельцев, и за ними числилось около 170 дворов. См.: Водарский Я. Е. Сельское население Вологодского уезда во второй половине XVII в. // Вопросы аграрной истории. Вологда, 1968. С. 429.


[Закрыть].

При описании помещичьих и вотчинных дворов формулировка «отдан» в солдаты также имела место. В Кубенской вол. располагалась компактная вотчина боярина Алексея Петровича Салтыкова – с. Ильинское с деревнями. В этом селе из домохозяйства 42-летнего Алексея Семенова с 37-летней женой Ефросиньей Тимофеевой с сыном Петром 17, двумя дочерями 14 и 9 лет «брат ево Моисей отдан в салдаты в осмой набор»; у Степана Алексеева 70 лет с женой Киликией Кондратьевой 57 лет «сын его Иван отдан в салдаты в седьмой набор», и Степан к своей 22-летней дочери Маремьяне принял в дом мужа (своего зятя) Михаила Васильева 27 лет, с ним живет еще его племянник Ефим 17 лет, а его отец, брат Степана, «Филат и з женой в сходе умре». В двух соседних дворах того же с. Ильинское жили: в одном – семья 60-летней вдовы Матрены Семеновой дочери с женатым сыном 37 и снохой 27 лет, вторым сыном 14 лет, в другом родные братья Петровы – Тихон 47 с женой 42, сыном 11 лет и Павел 27 с женой 25 и 3-мя сыновьями 7, 4, 3 лет. Именно при описи второго двора поясняется, что «вдовин же сын Петр отдан в салдаты в седьмой набор», и они «Тихон и Павел з братьями в книге 1710 году да в поданной скаске написаны» были с вдовой Матреной в одном дворе. В д. Погорелое имелся населенный двор (13 чел.) 47-летнего Дементия Яковлева с женой Анной Никитиной 49 лет, с сыновьями Федором 16, Никитой 12, Ульяном 10 и дочерью 13 лет и его родного брата Степана 20 лет с женой Домной Ивановой 22 и их младенцами Яковом 1 года и Алексеем полугода, а также с ними жили «племянники родные» Афонасий 17, Трофим 15 и Ксенья 16 лет. «А отец их Прокопей умре. А Дементьев сын Гаврило отдан в салдаты в первой на десять набор, а брат ево Дементьев Иван отдан в салдаты в осмой набор». Жена Ивана 32 лет с 10-летней дочерью «бродят в мире»[132]132
  РГАДА. Ф. 350. № 556. Л. 949, 939об., 944об., 954.


[Закрыть]. Данное хозяйство поставило в армию двух родственников главы двора – его старшего сына и среднего по возрасту брата.