Текст книги "Русский крестьянин в доме и мире: северная деревня конца XVI – начала XVIII века"

Жены, мужья которых были в работниках и вернулись к переписи 1717 г., в их отсутствие также были вынуждены «бродить в мире». В д. Виртово вотчины епископа Ростовского и Ярославского Досифея к 1717 г. появился двор Дмитрия Ананьина 35 лет с женой Анной 30 лет и 9-летней дочерью. «А в переписной книге 1710 году он Дмитрей з женою и з детьми был не написан для того, что был в работниках в Санкт-Питербурхе, а жена ево и з детьми бродили в мире». У жен, мужей которых взяли на принудительные работы, все же сохранялась надежда на их возвращение домой и на восстановление семьи. Мужчины, можно думать, возвращались в деревню, получив новый жизненный опыт в строящейся столице.

Неустойчивость положения женщины с детьми, которая была снохой в доме свекра, ясна и не требует дополнительного комментария. Женщины порой решались на радикальные поступки. Крестьянка с. Пучка Спасо-Каменного монастыря после того, как ее муж был взят в драгуны в 1716 г., «бежала безвестно» от свекра, который остался с двумя внучатами, детьми солдатки[181]181
  Там же. Л. 126.


[Закрыть]. Интересен следующий случай. В поместье И. Д. Кушелева в д. Зрелое в 1717 г. был двор вдовца Ивана Терентьева 50 лет, у которого сын 15 и дочь 10 лет, с ним же Мавра Афонасьева дочь Ильинская жена Ермолаева с сыном Максимом 10 лет. Она – вдова, ее муж Илья Ермолаев доводился главе двора Ивану двоюродным братом, который «взят в работники» в 1714 г. «и умре». Сын главы двора Ивана тоже «Иван бежал в 1717 году»[182]182
  Там же. Л. 695об.


[Закрыть]. Другими словами, существовала семья двух женатых двоюродных братьев и по смерти в работниках одного из них его вдова осталась в семье своего деверя. Правда, и 50-летний деверь, и 30-летняя сноха его брата оба овдовели, однако по устраивавшей их причине продолжают жить в одном дворе. А бегство Ивана, по всей вероятности, продиктовано нежеланием попасть как в работники, так и в солдаты.

В итогах переписной книги 1717 г. по Кубенской трети Вологодского у. за духовными феодалами значилось 460 дворов. По моим подсчетам 70 дворов поставили мобилизованных в армию и на работы, из них в солдаты – из 49 (70 %), в работники – из 21 (30 %), или 15 % дворов от общего их числа. Бежали от солдатства и вернулись жители еще из 18 дворов. Из светских владений, которых было около 1200, по моим подсчетам были мобилизованы мужчины из 170 дворов, в солдаты из 120 (70 %) и в работники из 41 (30 %), или 14 %.

Семьи, из которых к 1717 гг. были принудительно вырваны крестьяне самого трудоспособного и репродуктивного возраста, состояли, как правило, из супругов с малолетними и неженатыми детьми (13 случаев), супругов с одним женатым сыном и младшими детьми (18), женатых братьев с детьми как холостыми, так и женатыми (16), женатых дядей с холостыми или женатыми племянниками (7). До такого изъятия семьи в принципе были такой же структуры и состава, однако выбывшего молодого мужчину, по преимуществу холостого и могущего образовать семью, как бы замещал следующий по возрасту и подросший сын или брат. Примечательно, что такое изъятие сопровождалось и разделом семей.

Приведенные многочисленные данные со всей очевидностью свидетельствуют о наборе кандидатов в работники и солдаты из «семьянистых» дворов с неразделенными семьями, в которых было несколько мужчин работоспособного возраста. Такие семьи, даже утратив некоторых из них, восстанавливали свой потенциал и сохраняли хозяйственную способность. В петровское время продолжает действовать принцип, проверенный в XVII в. и нацеленный на набор мужчин из многоячейных семей, чтобы сохранялась их платежеспособность.

В плане же оценочного отношения вотчинников и общин к хозяйственному положению дворов для мобилизаций показательны следующие сведения. В уже упоминавшейся ранее д. Горка Минина Спасо-Каменного монастыря в двор, где в 1710 г. хозяйствовал Федор Семенов с сыновьями Иваном, Григорием и племянником Никитой, его братом Дмитрием Нефедовым с сыном, в 1712 г. был «переведен» Дмитрий Тимофеев из д. Петрешино. В этой деревне обнаружен двор женатого Василия Тимофеева 57 лет с женатым сыном Кириллом 19 лет и с младшей дочерью 12 лет. Запись о состоянии на 1710 г. говорит, что тогда в этом дворе жил «брат ево Дмитрей Тимофеев, и он переведен з женою и детьми в вышеписанную деревню Горку в 1712 году»[183]183
  Там же. Л. 117, 117об.


[Закрыть]. Объяснение, в какой именно двор, в тот ли, в котором его учла перепись 1717 г., отсутствует. Однако вряд ли сразу по переводе в 1712 г. Д. Тимофеев с семьей из 6 человек поселился в чужеродном дворе Ф. Семенова, даже если его бывший глава ушел в монастырь, скорее всего, овдовев. Ведь двор еще населяли два сына прежнего главы, два племянника и сын одного из них, и четверо из пяти этих мужчин умерли в 1714 г. Двор окончательно запустел еще через два года, в 1716 г., когда другого сына мобилизовали плотничать в новую столицу. Кстати, к этому двору нет пояснения об имевшихся на нем двух избах, какое имеется для двора в д. Петрешино, откуда Д. Тимофеев выселился. Возникает сомнение в правильности указанных дат, хотя о переселении Д. Тимофеева именно в 1712 г. говорится дважды при переписи соседних деревень, и эту дату следует принять. Две другие даты, 1714 и 1716 гг. допустимы, если полагать, что 4 года Д. Тимофеев жил в другом дворе д. Горка Минина.

Во всяком случае, переселение и тем более перевод (а употреблено именно слово «переведен») крестьянина в другую деревню не могли состояться без ведома монастырских властей, хотя бы в лице посельского, и представителей общины, так как в деревне появлялся новый тяглец. Двор, некогда полнокровный, имевший 3–4 мужчин, и возможно 2–3 из них были трудоспособными, потерял их естественным путем. В нем остался один мужчина, вероятнее всего молодой и холостой. И община, а ее решение принимает вотчинная власть в лице посельского, доводят двор до полного упадка, сдав его последнего представителя в работники. Вселение нового жителя во двор, который в принципе не выморочный, показательно. Сдачу в работники крестьяне-общинники воспринимали как выбытие из деревни, и возможно навсегда. Во всяком случае, двор они сочли пустым и нашли в него нового тяглеца, чтобы не оплачивать «пусто». В этом действии общинных и владельческих властей отчетливо проявилась ориентация и стратегия монастыря.

В вотчине Вологодского и Белозерского епископа в д. Кишкино обозначен «дворишко нищецкие девки Алены Алексеевы дочери, а ей 30 лет. У нея сестра Парасковья 7-ми лет. А в книгах 1710 году оной двор был пуст Харлама Козьмина, а он взят в Санкт Питербурх на вечное житье в 1715 году. А отец ево и мать умре в давнех летех». В поместье Б. Н. Стрижевского жил во «дворишке» нищий Андрей Федоров с женой Марфой Ивановой, оба 50 лет. Записан у них сын Лаврентий 20 лет, он «взят в работники тому года з два в Санкт Питербурх». Указание возраста отсутствующего в момент переписи молодого человека может говорить о его возможном возвращении в поместье. В поместной же д. Юркино «в избенке» живет нищая 50-летняя вдова Гликерья Григорьева дочь Яковлевская жена Захарова. Она «солдатская мать», которая «прибегает на время, и ныне скитается в мире, детей нет». В вотчине Лариона и Григория Ивановичей Волконских в половине деревни Федяево был двор нищего Никифора Матвеева 40 лет с женой Лукерьей Яковлевой 35 лет и десятилетним сыном. «А он Никифор взят в плотники»[184]184
  Там же. Л. 82об., 727, 730, 1002.


[Закрыть], по всей вероятности в год переписи, ибо дата набора отсутствует.

С подобным падением на дно жизни сталкиваемся и в вотчине Спасо-Прилуцкого монастыря. В его подмонастырском с. Коровничье обозначен двор «рекрутного» солдата Павла Семенова, взятого в пятый набор в 1710 г., в котором «живет жена его Киликия Иванова 45 лет» с малолетними сыном Иваном и дочерью, а 11-летний ее сын Федор живет в монастыре «во дьячках» и еще один сын, может быть старший, Матвей умер в 1715 г. В том же селе во дворе другого солдата Дмитрия Ильина, взятого в третий набор, брат которого «Григорий взят в кузнецы и умре в Санкт Питербурхе», живет их 67-летняя мать, а ее младший 16-летний сын Василий «живет в Прилуцком монастыре в служебниках. А сын же ее Михайло сшел в Санкт-Питербурх в работники в 1713 году и умре». Жена Григорья, умершего в Петербурге, «Наталья Павлова дочь вышла замуж, а дети Григорей и Ксенья померли в 1711 году». Или в монастырской же д. Никитино живет «во дворишке нищая вдова солдатская мать Анна Яковлева дочь 58 лет». Ее муж Яков умер в 1711 г., а сыновья «Михайло взят в солдаты в 1711 году, Афанасий сшел в Санкт Питербурх в работники в 1715 году, там умре, Федор сшел безвестно в 1713 году». Еще один сын Осип «скорбен живет в Прилуцком монастыре в больнице»[185]185
  Там же. Л. 23-2Зоб., 30.


[Закрыть].

Вполне отчетливо по материалам переписи 1717 г. виден способ, по которому общины и вотчинники доводили хозяйственно ослабевший двор, где не оставалось трудоспособных людей, до полного разорения. Такой двор передавался новому тяглецу. Подобная мера была использована в поместной д. Савинцово Большое Н. Д. Бердяева, где в 1717 г. значился двор Алексея Ермолина 50 лет с 55-летней женой Антонидой Якимовой и женатым сыном Иваном 33 и Ириной Ивановой 25 лет, у которых сын 5 лет. В книги 1710 г. Алексей с семьей не попал, так как «он был у помещика своего в водожской деревне (т. е. в Водожской вол – Е.Ш.) для работы з женою з детьми». Однако двор тогда был жилым. В нем были «написаны Иван да Тихон Козмины. И они Иван умре после переписи 1710 году, а брат ево Тихон з женою и снохою своею, а с Ивановою женою Кузмина, с Офимьей Михайловой дочерью и с сыном Васильем Ивановым да с племянником Яковом Алексеевым бежали в 1707 году. А племянник их Федор Тимофеев взят в солдаты в девятой набор, а племянник их Яков Иванов взят в работники в Санкт Питербурх и умре»[186]186
  Там же. Л. 559об.-560.


[Закрыть]. Двор запустел между переписями, двое мужчин выбыли по мобилизациям, а значительная часть семьи бежала. В нем и была поселена новая семья. В данном случае налицо зависимость крестьян от власти помещика и государства, а также проявление радикальной реакции на нее.

П. А. Колесников сделал интересное наблюдение, пожалуй недооцененное в литературе. Волостные миры с последней четверти XVII в. «выбраковывали», по его выражению, малоимущих крестьян через мобилизации в рекруты и на принудительные работы, освобождаясь от экономически ослабленных сочленов. В соответствии с доминировавшей в 1960-1970-х гг. установкой о классовой дифференциации деревни, ориентированной на буржуазное расслоение, ученый расценил такие факты как создававшие для зажиточных крестьян благоприятные условия по приобретению участков неустойчивых хозяйств[187]187
  Колесников П. А. Северная деревня… С. 253.


[Закрыть]. Однако в подобных действиях полагаю, проявлялись со всей отчетливостью социально-стратегические устремления землевладельцев и волостных миров, направленные на поддержание платежеспособности на нужном уровне.

В. А. Александров в монографии о сельской общине, рассматривая вопрос о рекрутчине, обстоятельно проследил и разобрал принципы отбора рекрутов в общинах из числа, во-первых, большесемейных многотяглых крестьянских дворов и, во-вторых, из малотяглых, бесхозяйственных, непрочных дворов. Ученый также показал, что в XVIII в. феодалы и общины широко практиковали сдачу в рекруты «всех тех, кто был им не нужен». Общины выработали разные меры, позволявшие им экономическим путем «очищаться» от малосостоятельных крестьян. Существовала еще внеочередная сдача в рекруты «штрафных», в которые попадали лица, совершившие антиобщественные проступки, пьяницы, но чаще хозяйственно слабые. Этот способ позволял общине избавляться от наиболее бедной части деревни и имел сугубо «хозяйственно-социальный характер»[188]188
  Александров В. А. Сельская община в России (XVII – начало XIX в.). М., 1976. С. 247, 273–277.


[Закрыть].

Примечательно, что историки независимо друг от друга обнаружили одинаковые порядки в связи с рекрутчиной, которые действовали на протяжении XVII–XVIII вв. в черносошной и частновладельческой общинах. В жестком поведении типологически разных общин в отношении нетяглоспособных хозяйств улавливается некое нормативное единство.

Итак, рассмотренный материал свидетельствует, что общины, поддерживаемые землевладельцами, решая на практике вопрос государственной мобилизации, следовали вполне определенной стратегии. Во-первых, при наборах в солдаты и работники они черпали людские ресурсы из семей неразделенных, многоячейных, с достаточным числом мужчин-работников. Такой принцип был болезненным, но позволял со временем семьям восстанавливать свой численный и хозяйственный потенциал, он также был приемлем для землевладельцев и государства, не получавших фискальных потерь. Во-вторых, те же актеры использовали силовой прием окончательного разорения экономически слабых дворов, избавляясь тем самым от хозяйственного балласта, и заводили вместо него или на его месте новое домохозяйство с потенцией развития.

Военная и трудовая мобилизации, как мог убедиться читатель, самым непосредственным образом влияли на структуру семей и судьбы ее членов, воздействуя на их демографию. Изменения происходили не путем естественного, а инициированного извне (для семьи) упрощения состава за счет вырывания структурообразующих звеньев (мужчины) и последующей утраты и даже вымирания сопряженных с ними составляющих (женской и детской). Предложенный нарратив вхождения в отдельные крестьянские дворы и детального проникновения в сложившиеся в них между переписями 1710 и 1717 гг. ситуации, позволил наполнить сухой и однообразный материал живой жизнью. У незаинтересованного читателя может возникнуть упрек автору в перегруженности текста однообразным материалом и его монотонности, однако это обусловлено содержанием источника, и именно за счет такой формы удалось вникнуть в конкретные судьбы людей, выявить стратегии крестьянских семей и практиковавшиеся землевладельцами. Вместе с тем из изложенного наглядно предстает реальная стоимость начавшейся петровской модернизации, которая выражена в человеческих жизнях безмолвствующего, в основном, большинства, но реагировавшего радикально и традиционно – бегством. Отмечу и важную источниковедческую особенность переписи 1717 г. Она уникально зафиксировала момент пульсации состава семей, столь трудно уловимый по источникам.

Глава 3
Внутрисемейные отношения

Реконструкция отношений в семье – важный фактор установления существовавших связей в группах разного рода и масштаба. Для получения суждений по такому не простому вопросу более всего подходят источники, которые возникли в самих группах и фиксировали бы внутренние отношения, а они специально не документированы. Полагаю, что некоторую информацию можно извлечь из поземельных актов крестьян, которые оформляли имущественные сделки, причем договорного характера, на дворы вместе с землей. Крестьяне воспринимали двор именно в совокупности – жилой комплекс с возделываемыми земельными угодьями. Понимание такого единства проявлялось в употреблении ими широко распространенных выражений ценностного характера: продал «свою деревню», хотя реализовалась ее часть – четвертая, восьмая, шестая или иная, деревня – «вотчина наша деда и отца моего» или «по купчим наша вотчина»[189]189
  О видах межкрестьянских поземельных сделок и обычноправовых нормах, на которых они основывались, см.: Швейковская E. H. Государство и крестьяне России: Поморье в XVII веке. М., 1997. С. 98–128.


[Закрыть]. Акты могут, в какой-то степени, пролить свет на некоторые отношения между членами семьи, но они мало пригодны для раскрытия причин, обусловливавших те или иные поступки крестьян, а тем более эмоциональных состояний. Наиболее интересны среди таких документов те, в которых фигурировали родственные группы крестьян, участвовавшие в сделке либо как продавцы, либо как покупатели домохозяйств[190]190
  Здесь и далее «домохозяйство» употребляется в значении комплекса жилого дома-двора и владеемой земли.


[Закрыть].

Значительная группа родственников, состоявшая из двух братских ветвей, предстает из вкладной грамоты сольвычегодских крестьян 1582/83 г. в Архангельский монастырь[191]191
  РГАДА. Ф. 141. Оп. 1. 1626. № 45-2. Л. 50.


[Закрыть]. Одну из них составили 2 родных брата Борис и Василий «Якимовы дети Онтонова», другую – 4 родных брата: Григорий Белко, Яков, Иван, Григорий меньший «Захарьины дети Онтонова». Обе группы между собой – двоюродные братья, сыновья Якима и Захара Антоновых. Движимые сыновним долгом и благочестием, они в память о родителях пожертвовали «свою» деревню (разработанную дедом и носившую антропонимическое название) в монастырь – «за свой вклад и по своих родителей». Четкое обособление детей Якима и Захара (в интитуляции начального протокола акта) говорит в пользу их раздельного и самостоятельного жительства. При этом братья Антоновы и на ступени двоюродного родства сохраняли семейно-клановое единство, сознавали себя принадлежавшими к одному корню («племени»). Подтверждает эту мысль именование братьев одновременно по отцу и деду: Якимовы дети Антонова и Захарьины дети Антоновых, и вторая формулировка своей несогласованностью в числе подчеркнула как раз, что они все «Онтоновы», т. е. прозвище по деду, если не стало, то со временем могло стать фамилией.

В контакты с внешним миром вне крестьянской среды (монастырем, писцами) братья Антоновы вступали солидарной группой, они сообща «били челом», «отдали деревню», не отделяя одну родственную ветвь от другой и ни одного из них от всех. Они все обязались не пытаться возвратить деревню: «и нам Борису да Василью да Григорью Белку да Якову да Ивану да Григорью меньшему… не бить челом…» и совместно участвовать в уплате денежного штрафа. Эти поступки были возможны в случае вероятного обсуждения братьями предпринимаемого шага и достижения взаимного согласия, ведь в каждой из групп был старший брат, с мнением которого было необходимо считаться другим членам семьи. Да и сами главы братских семей должны были договориться и убедить друг друга в правильности избранного решения.

Сделки заключали братья как между собой, так и с другими контрагентами. В марте 1593 г. в Учецкой вол. Сольвычегодского у. 5 братьев – Михаил, Тит, Семен, «Онтомон» и Емельян «дети Васильева» участвовали в одной купле-продаже на половину прислона[192]192
  Прислон – косогор, уступ. Сл РЯ XI–XVII вв. Вып. 20. М., 1995. С. 15. Или крутой гористый берег, уступ, увал поодаль от воды. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. III. М., 1980. С. 442.


[Закрыть], «отца своего благословение, чистую землю и с лесом и с подсеками», также с двором и дворищем и хоромами. Акт отчетливо показывает, что братья выступают как совокупное лицо и совладельцы при продаже наследственной деревни Короваевской (Окороваевской) «со всеми полосами, чем мы владели». В то же время один из братьев, имя которого названо первым, он, скорее всего, старший Михаил возглавляет родственную группу, что следует из выражений: «во дворе хоромов…, чем яз Михайло и з братьею своею владел»; «да продал есмя» землю с прикупленным участком на речке Езовице, с пожнями, путиками, с пашенной землей на речке Негле; государственные подати «сево 101-го (1593) году платить Михаилу з братьею». Примечательны выражения, присутствующие в статье о цене сделки: «а взял есмя мы Михайло з братьею на той земле на полуприслоне», где глагол в единственном числе использован с личным местоимением во множественном, и в завершающем купчую обороте: «продали есмя мы Михайло з братьею ту полдеревни отца своего по купчей грамоте» такое сочетание согласовано: «есмя мы Михайло з братьею»[193]193
  РГАДА. Ф. 141. Оп. 1. 1592–1622. № 3. Л. 97–98.


[Закрыть]. Подобное употребление подчеркивает ведущую роль Михаила среди братьев, который олицетворяет единство их деловых устремлений и крепость братских уз. Как во всякой сделке частного характера, в данной купле-продаже были свидетели. «А у купчие седели мужи, люди добрые Семен Иванов сын Пятово, Конан да Василей Васильев сын Долнин да Офонасей Тимофеев сын Тюшляев да Павел Иванов сын Кузнец», и среди них находятся, как видим, братья, сыновья Василия Долнина. Послушество всех подтвердил «позади купчие на ставе» послух Семейка[194]194
  Там же. Л. 98.


[Закрыть].

В той же Учецкой вол. в январе 1597 г. два брата Федор и «Федор же прозвище Сема Истомины дети Бобровского» совершили сделку со своим третьим братом Поспелом Истоминым сыном Бобровского на д. Дурасово с дворовым обзаведением, полями и другими угодьями. Купля-продажа состоялась между родными братьями, причем два Федора продали «деревню и пожни после делу, что от братьи ся досталось з делу». Сколько времени прошло от него до продажи, сведений нет. Интересно, что «купчую писал Федка Истомин сын Бобровского своею рукою», и на ее обороте («позади») имелась запись: «К сей купчей яз Федорко прозвище Сема деревню з братом Федором большим продал со всем без вывода и с пожнями и руку приложил яз Сема»[195]195
  Там же. Л. 121.


[Закрыть]. Получается, что оба Федора были грамотными, один написал текст документа, а другой его удостоверил. Писцовая книга 1622–1625 гг. свидетельствует, что в д. Дурасово продолжали жить крестьяне Бобровские. В ней значится лишь один двор, Поспелка Петрова сына Бобровского «з детьми с Офонкою да с Миткою», и они землей «владеют по купчей 105 (1597) году». Облагаемой пашни «середние земли» было около 10 четей, и она исчислена «в полчети выти», а лежащая в перелоге и поросшая лесом 21 четь посчитана «в пусте полвыти»[196]196
  Там же. Ф. 1209. Оп. 1. № 446. Л. 531об.


[Закрыть]. Писцовая книга показывает, что крестьяне обрабатывали меньшую часть угодий, а большая из них находилась в запустении, причем пустые дворы в деревне не указаны. Рассмотренную куплю-продажу от 1597 г. и писцовую книгу разделяют почти 30 лет, и покупатель, фигурировавший в сделке, теперь уже с сыновьями, предъявил писцам именно купчую грамоту, служившую основанием своего земельного владения. Интересно, что покупатель деревни в 1597 г. и ее житель в 1626 г. носят одно имя Поспел, а имя отца не совпадает, в акте он сын Истомин, а в писцовой книге сын Петров. Однако речь идет об одном и том же персонаже, отец которого в первом случае назван неканоническим, во втором же крестильным именем. Доказательством правильности идентификации Поспела, а его имя в обоих документах также неканоническое, служат следующие записи. Одна из них: «Список с купчие писал Офонко Поспелов слово в слово», другая удостоверительная сделана на обороте скопированного списка: «К сему списку с купчие в отца своего место Поспелка Бобровского Фомка Поспелов руку приложил»[197]197
  Там же. Ф. 141. Оп. 1. 1592–1622. № 3. Л. 121.


[Закрыть]. Итак, приобретя д. Дурасово у братьев в самом конце XVI в., Поспел Бобровский, вероятно младший из них, прожил в ней 29 лет, у него двое взрослых сыновей, включенных в описание и хозяйствующих вместе с ним, наверное имеющих свои семьи. Характерно, что в двух поколениях Бобровских были хорошо грамотные мужчины, умевшие составить и написать деловой документ и снять с него копию, а также удостоверить их соответствующей записью.

В ноябре 1598 г. в той же Учецкой вол. продали «полюбовно свою деревню, батюшка своего благословение Павла, Короваево» Василий, Иван и Андрей «Павловы дети Кузнецова». Из текста ниже выясняется – не всю деревню, а ее четверть двум покупателям Михаилу Андрееву сыну Посельского и «Лукояну Провову сыну Посельского же». Продавцы – сыновья Павла Иванова сына Кузнеца, который упомянут послухом в ранее приводимой купчей 1593 г. Пояснение о продаваемой части деревни как «батюшка… благословенье» говорит о том, что Павел Кузнец умер между 1593 и 1598 гг. Если его прозвище Кузнец прямо говорит о ремесленном занятии, то у его сыновей оно обретает уже форму притяжательного прилагательного и фамильного прозвища.

В составе проданного братьями Кузнецовыми имущества перечислены двор с хоромами, сенокосные пожни, а также рыболовные и охотничьи угодья. Земля как таковая не упомянута, но оговаривается, что в сделку не входит сев, «что на той деревне вперед сияна рожь, да опроче и ныняшнего хлеба яравово и ржаного». У братьев-продавцов еще «есть новинка посечена», на которой они весной посеют рожь, и им, «рожь сняв, до земли дела нет». Отсюда следует, что подсечный участок продается, но с некоторой отсрочкой во времени.

Совместное участие братьев в продаже деревни подчеркивается неоднократным совокупным повторением их имен: «в поскотине Василью да Ивану да Ондрею три жеребья», «чем яз Василей да Иван да Ондрей владели», «подати… платити Василью да Ивану да Ондрею до Ильина дни», если деревня окажется заложена, то «нам Василью да Ивану да Ондрею выкупать и очищать своими деньгами»[198]198
  Там же. Л. 111. Жеребей – участок, доля в каких-либо угодьях.


[Закрыть]. Из документа абсолютно ясно, что продавцы – родные братья, ибо они Павловы дети Кузнецова. Родство же покупателей не вполне понятно. Братья Михаил и Лукоян имеют одно прозвание Посельский, производное от служебной должности, исполняемой в частновладельческой вотчине. В конце XVI в. такими в Сольвычегодском у. были монастырские владения. Учитывая, что прозвища за носителями закрепляются не в первом, а во втором-третьем поколении, все же было бы несколько рискованно прямо связывать происхождение братьев с исполнением кем-то из их предков службы посельского. Она, как известно, подразумевала административно-хозяйственное управление определенным сельским подразделением вотчины, группировавшимся вокруг селения как центра и места пребывания посельского старца. Все же такое предположение допустимо, так как происхождение прозвания весьма прозрачно. Затруднительно судить точно о степени родства Посельских, ибо они имеют разные отчества – Михайло сын Андрея, а Лукоян – Прова, и только их одинаковое прозвище говорит в пользу их родства и скорее двоюродного.

Три брата Таврило, Василий и Сергей Лукины дети Конанова в марте 1599 г. заключили сделку с Собиной Терентьевым сыном Петровым в Учецкой же вол. на «землю закаменную (за речкой Каменной – Е.Ш.) половину Кормановскую», полученную по наследству от отца. «Земля» включала двор и хоромы, поля и пожни, притереб[199]199
  Притереб – это росчисть под пашню или сенокос (Сл РЯ XI–XVII вв. Вып. 20. М., 1995. С. 52).


[Закрыть], «путики», «летовищи и с перевесьи, и с озеры» и озимый посев. Все эти угодья, «чем отец наш Лука владел по купчим грамотам, да чем и мы владели после отца своего». Братья как продавцы и активные носители действия выразили в грамоте свое восприятие «земли», которое проявилось с большой отчетливостью. В их понимании, равно как и других крестьян, поселенческие постройки, земледельческие и промысловые угодья – объемное, нерасторжимое целое. Пахотные поля обеспечивали семьи рожью, ячменем, овсом, пожни – сеном для домашнего скота, который пасся на поскотинах, озера и речки – рыбой, охотничьи «путики», перевесья и «тропы» – птицей и зверем, годными в пищу, дополнявшими скудный зерновой рацион, а также шкурками пушных зверей. Столь наполненная разными угодьями «земля» равнозначна деревне, и братья Лукины Кононовы продали «ту половину деревни Кормановские отца своего благословение» насовсем, но кроме одной пожни, и взяли «на той земле на полукормановской…»[200]200
  РГАДА. Ф. 141. Он. 1. 1592–1622. № 3. Л. 108.


[Закрыть]. В этой купчей или «продавчей», как ее обозначил писавший дьячок, земля и деревня равноценные понятия.

Также в марте 1599 г. Григорий Ларионов сын Кокин купил у Леонтия «по прозвищу Сема» и «Дмитрия Федорова, Федоровых детей Засухина» треть их совместного держания – «деревни починка Олешевского». Братья назвали его сразу деревней и починком, что с точки зрения современного мышления кажется нелогичным. Однако их квалификация вполне оправдана, ибо отражает стадию земледельческого превращения починка в деревню. Показательно, что братья Засухины продали «чистую землю и с лесы и с пожнями и с путики и с поскотиною», также с пустошью и «прикупной землей»[201]201
  Там же. Л. 43.


[Закрыть]. Хотя они наряду с этими угодьями упоминают озимый посев, конопляник, капустник и хозяйственные постройки, но не называют полевые, пахотные участки. Их, видимо, пока недостаточно, чтобы починок стал считаться деревней.

В январе 1604 г. братья Михаил и Иван Артемьевы дети Обросьева купили у Андрея Логинова сына Хохлова деревню Балуевскую. Из текста выясняется, что продавец поп Андрей владел ею по купчей и реализовал со всем, что «в той ни есть». Купчую удостоверил продавец: «К сей купчей Андрей поп деревню продал и руку приложил»[202]202
  Там же. Л. 67.


[Закрыть].

В 1614 г. Яков и Поспел Андреевы дети Рыбина продали «деревню свою две трети Созутинские земли», разумеется, с двором и постройками. Братья реализовали владение «по своей купчей». Они очень подробно указали межи «той земле», сенокосным участкам, путикам, поименовав крестьян смежных границ. Покупатель Михаил Данилов сын Попов имел с братьями общую межу, которая «той земле з Даниловской землею по старым межам», и это предположение допустимо, так как именование Михаила по отцу совпадает с антропонимическим названием земли. Продажа пришлась на март месяц, поэтому братья Рыбины обстоятельно высказались в отношении засеянных озимью участков, которые разбросаны в поле, «и в заполье и з заречным новинным севом», и «в поскотине Семы Офонасьева», т. е. другого крестьянина. Продавцы включили в документ не часто встречающееся сообщение о передаче прежнего акта, по которому они приобрели участки в д. Созутинской. «Да и купчую старую купли Ивана Бегоулева мы, яз Яков да Поспел, отдали ему же Михаилу для межи владенья»[203]203
  Там же. Л. 87–88.


[Закрыть]. Купчая братьев проявила их заботливое отношение к межам, а тем самым к самим земельным участкам, а также к документам, в которых они фиксировались. В ней они воспроизвели целостность деревни-земли и при этом отметили словно бы отдельность каждого из компонентов: в типичный для актов оборот «свою деревню» с названием и указанием на принадлежавшую часть, в данном случае две трети Созутинские, введено дополнение «земли», придающее обороту большую точность и вместе с тем подводящее в долговременной перспективе к обособлению деревни-поселения и земли. Приведенный оборот может прочитываться как деревня Созутинская и две трети земли в ней. Так, рассматриваемая купчая запечатлела еще совсем слабую подвижку в восприятии самого жизненно важного объекта крестьянского бытия.

Братья Петр и Семен Андреевы дети Дружинины купили в той же Учецкой вол. в 1623 г. «шестину» д. Подлесной у однодеревенца Анисима Козмина сына Капина, которую он в свое время получил «по мирской данной». Продавец с большой обстоятельностью перечисляет жилые и хозяйственные постройки, указывает их расположение во дворе и его границы с соседями, делая ударение на том, что «под двором и под всеми дворовыми хоромы и земля – им же Семену да Петру». Он также называет участки в полях и подсечные, засеянные рожью к будущему году – «и с тое земли и с пару Онисиму хлеб сняти, а сняв, вперед до земли Онисиму дела нет, никак никоторыми делы»[204]204
  Там же. Л. 93.


[Закрыть].

Рассмотрим несколько документов на одну деревню Долгий прислон. В 1578 г. Павлуша Семенов сын Лепунов получил льготу на 12 лет по 1590 г. на пустошь Долгий прислон на р. Учке. «А пашня на той пустоши великим лесом поросла», неясно, были ли на ней какие-нибудь постройки или только земля, годная к пахоте. Крестьянин должен был на пустоши «лес сетчи и двор поставить и пашня пахать и поля городить и пожни чистить», другими словами – поднимать хозяйство с «нуля», чем объясняется длительный срок полного освобождения от всяких платежей. После 1590 г., «как отойдут его урочные годы, и Павлуше с тое пустоши платити дань и опрок (оброк – Е.Ш) и всякие государевы подати… и волостные розметы…»[205]205
  Там же. Л. 55.


[Закрыть]. На 1606 г. пришлась продажа Константином Гавриловым сыном Чюраковым половины «земли своей прислона, свой жеребей» двум братьям Данилу и Родиону Семеновым детям Лепуновым. Братья приобрели именно «землю» и, судя по называемым межам, рядом с «гарьцой» – небольшим выжженным подсечным участком. «Земля» находилась на возвышенности, на ней нет никаких строений. Она представляет собой участок, потенциально годный для земледельческого освоения и не попавший в податное обложение. Отсутствие в акте обязательного при купле-продаже деревень пункта об уплате каких-либо платежей, оброчных или тяглых, как раз подтверждает такую фазу в окультуривании участка[206]206
  Там же. Л. 59.


[Закрыть]. Примечательно, что в именовании Павла и приобретателей земли в 1606 г. Данила и Родиона совпадают имя отца и фамильное прозвище, они все Семеновы дети Лепуновы. Правда, льготную Павла и купчую Данила и Родиона разделяет значительное время в 28 лет. Все же крестьяне имеют одно и то же отчество и прозвище, и вряд ли это случайно. Допустимо считать их родными братьями, и Павел, старший из них, обосновался на застарелой пустоши. Сохранилась еще купчая над. Долгий прислон от июля 1617 г., когда Данило Семенов сын Лепунов, один из участников сделки 1606 г., продал Федору Петрову сыну Бобровскому «свой жеребей тое деревни». Знаменательно, что продавец сообщил подробности, важные для нас: его часть, половина деревни, реализовалась с «прикупным прислоном своим жеребьем, что куплено у Кости Чюраковского по купчим своим». Продавец Данило кратко воспроизвел суть совместной с братом покупки земельного участка, сделанной в 1606 г., точно указав при этом продавца[207]207
  Там же. Л. 56.


[Закрыть].