Текст книги "Где-то есть ты…"

14 апреля 2009 года

– Марик, привет! – Я прижимала к уху телефон, качаясь в рабочем кресле.

– Привет, сладкий! – Он был явно в хорошем расположении духа и мурлыкал, как кот.

– Не занят?

– Нет. Говори. Что-то случилось?

– Всё хорошо.

– А то ты пропала, не звонишь.

– Успел соскучиться?

– Конечно!

– Вообще-то есть кое-какие вопросы по работе, но они не срочные. Хотела спросить твоего совета как-нибудь при личной встрече.

– Спросишь. В пятницу съездим с тобой на переговоры, там и обсудим. Я заеду за тобой в одиннадцать.

– Договорились. Как дела дома? Как дочь?

– Растёт и радует папку. А с Юлей ругаюсь постоянно. Устал уже.

– Она просто хочет, чтобы ты её любил и чаще бывал дома, а то ты каждые выходные сваливаешь, чтобы погулять.

– Неправда. Просто она нервная и истеричная баба.

– Ну кому ты рассказываешь, Марк. Я знаю тебя лучше многих других. И её понимаю не хуже. Ты – не сахар.

– У неё есть всё. Должна быть довольна.

– Она отовсюду слышит, что ты развлекаешься с разными бабами. Она прекрасно знает, с какими людьми ты общаешься. Приходишь домой пьяный с расцарапанной спиной, воняющий духами! Чем тут быть довольной:

– Да давно уже нет такого. Я хорошо себя веду. И Юля получает всё самое лучшее.

– Только вот дело в том, что женщина не хочет быть лучшей, Марик. Она хочет быть единственной! И ей мало получать всё самое лучшее. Уж мне ли как женщине не знать.

– Она счастлива.

– Да я повесилась бы от такого счастья!

– Дурка моя! Жаба! Хватит, не ругайся. – Марк засмеялся. – Я тебя люблю!

– Ну-ну. Где-то я это уже слышала. Друг ты мой любезный.

– Ев, ты у меня самый дорогой человечек на земле!

– Хороший мой, самый дорогой человечек, у тебя – дочь. Не забывай об этом. Дай ей всё лучшее, что только сможешь. А тётя Ева сама справится.

– Тоже верно. Поеду я сейчас на обед домой, повидаюсь.

– Вот молодец! Тогда до пятницы.

– Пока, Бусинка.

– Целую. Пока.

Я положила трубку с радостным осознанием того, что наконец освободилась от этого человека. Его голос уже не заставлял меня трепетать. А воспоминания о нём не заставляли жалеть об упущенных возможностях и былых чувствах. Теперь я просыпалась лишь с одним мужским именем на устах. Мои мысли возвращались к Саше каждые пять минут. Думая о нём, я улыбалась, а моя душа пела. За эти два дня телефонных разговоров я узнала о нём, казалось, всё, что можно. А о себе ещё больше.

Глядя в зеркало, я теперь открывала в своём теле новые грани красоты. Принимая душ, ублажала себя гелями и ароматическими маслами, дольше обычного укладывала свои длинные волосы, тщательнее выбирала одежду и бельё. Каждое новое утро теперь начиналось с улыбки, хорошего настроения. Весна за окном казалась ещё краше.

Этот человек заряжал меня своим оптимизмом и позитивом, осыпал комплиментами и ласковыми словами. Я чувствовала в каждом его слове огромную заботу и трепетное отношение ко мне. Мы ничего не говорили о чувствах, нашем будущем, о том, будем ли мы встречаться. Всё как будто и так было ясно без слов. Мне совсем не хотелось торопиться. Хотелось дать ему возможность меня завоевать. В ответ на его комплименты я благодарила, но не отвечала тем же, давая понять, что приглядываюсь к нему. Всё складывалось как нельзя лучше.

Я разговаривала с поставщиками по телефону, когда в дверь моего кабинета постучали. Через пару секунд на пороге, придерживая дверь, показался он. Смущённый, Сашка переминался с ноги на ногу.

В это мгновение моё давление подскочило, кровь запульсировала в висках, а руки одеревенели. Первое желание, возникшее в голове, было посмотреться в зеркало и поправить волосы. Я жестом ему показала, что он может войти и присесть, затем продолжила разговор. Автоматически соглашаясь с собеседником, поняла, что ничего, кроме биения собственного сердца, уже не слышу.

Саша прошёл в кабинет, притворив за собой дверь, и жестом дал понять, что подождёт, пока я не наговорюсь. Я не могла оторвать от него глаз. Модная куртка, обалденные, явно дорогие и качественные джинсы. Отличная обувь. Красивая уверенная походка. Белозубая очаровательная улыбка, кажущаяся такой родной и знакомой. Он разглядывал фотографии на стенах, где были изображены наши сотрудники. Я продолжала разговаривать, разглядывая его.

Саша взял с полки шкафа поварской колпак, надел и попытался принять позу, как у Мити на фотографии. Я прыснула со смеху. Он двигался, как Митя, и даже сделал пару танцевальных движений. Я чуть не рассмеялась в трубку. Было видно, что он ужасно нервничает, стесняется, но пытается взять себя в руки. Это было так мило! Сашка присел на стул и уставился на меня.

Его глаза излучали необыкновенное добро. Мне его лицо в тот момент показалось совершенным. Какие-то десять секунд мы смотрели друг на друга, стараясь не отрываться, и это было самым трудным испытанием. Мой желудок от страха и стеснения сжался в комочек, а ему, казалось, хотелось встать и убежать или хотя бы отвернуться, чтобы я не видела, как он краснеет.

Пришлось сделать серьёзное выражение лица, взять карандаш и перевести взгляд на его руки. Мой собеседник в трубке продолжал что-то тараторить. Я делала вид, что ставлю заметки на полях документа, а сама глазела на палец Саши, который украшало простенькое серебряное колечко из церкви с начертанной на нём молитвой, такое же, как подарила мне в детстве мама. Чуть выше на запястье у него висел серебряный браслет. Никогда бы не подумала, что мужчинам могут так подходить украшения. Простенькие, недорогие, они смотрелись на нём модно и стильно.

Ещё выше на руке я заметила у него родинку. Довольно большую, с ноготь моего пальца, а на ней – редкие волосинки. Раньше ничего, кроме отвращения, такое зрелище у меня бы не вызвало, но в тот самый момент я поняла, что люблю этого человека таким, каким его создала природа, со всеми его недостатками. Я люблю эту страшненькую волосатую родинку, эти глаза, эти волосы, сильные руки. Люблю его всего без остатка, хочу быть с ним. В этот момент я пропала, раз и навсегда.

Он, словно перехватив мой взгляд, стыдливо одёрнул рукав куртки. Видимо, стеснялся этой части своего тела. Я попрощалась и положила трубку.

– Привет. – Он заёрзал на стуле.

– Привет. – И в воздухе повисла неловкая пауза.

– Я так тебя стесняюсь, что у меня ладошки потеют. Сам не понимаю, что со мной.

– Хочешь чаю или кофе? – Я улыбнулась. Разговор явно не клеился оттого, что между нами было сумасшедшее электричество.

– Нет, спасибо, мне уже нужно бежать. – Он достал телефон. – Митя ждёт меня в больнице и названивает каждые пять минут. Я просто принёс тебе музыку, как обещал.

– Ух ты, здорово! – Я фальшиво беззаботно затрясла головой.

– На каждом диске музыка разных стилей. Моя любимая музыка. Это эксперимент. Хочу посмотреть, что тебе больше понравится.

– Спасибо большущее! – Я взяла диски.

– Пожалуйста.

Было очень заметно, что он не может взять себя в руки и стесняется ещё сильнее меня.

– Мне пора, я побегу.

– Ну давай, пока…

Мы оба соскочили со стульев, во всей своей неловкости напоминая двух бегемотов.

– А можно тебя обнять в знак благодарности? – сказала я, пойдя ва-банк, но тут же ругая себя за идиотскую выходку, и протянула к нему руки. Вот дура! И зачем я такая дура?

Пока он подходил ко мне, я зачем-то опустила руки, потом отчего-то снова подняла их. В это время он сделал неловкий шаг вперёд, потом назад, потом опять вперёд. Мы напоминали двух паралитиков из театра абсурда. Всё-таки слегка обнявшись, мы отпрыгнули друг от друга как ошпаренные. Две натянутые испуганные улыбки, взмах руки на прощание, закрытая дверь…

Когда он вышел, я попыталась отдышаться. То же самое, уверена, сделал и он. Тяжело было дышать, лицо горело. Открыла окно, встала за штору, стараясь подглядеть, как Саша уходит так, чтобы он меня не заметил.

Краешком глаза удалось запечатлеть его ускоренный шаг по тротуару прочь от ресторана. Я прижалась к стене и отпила минералки из стакана.

Никуда он не торопился, это было ясно, просто иначе нельзя было дальше выносить то нервное напряжение, которое возникало между нами при каждой встрече, заставляя в бешеном ритме стучать наши сердца.

Уже через секунду тревожное состояние сменилось буйной радостью от состоявшейся встречи. Я сжала кулачки, тихо засмеялась, покачала головой, потом потопала, потом попрыгала, размахивая руками. Ощущение счастья так и рвалось из меня наружу! Хотелось говорить о нём, рассказывать всем знакомым. Хотелось поделиться своей радостью со всем миром. Хотелось увидеть его ещё и ещё! И всю жизнь видеть его рядом!

В тот миг для меня умерли все мужчины этой планеты. Никто так не был интересен, как он. Никого так не хотелось, как его. Ради Сашки я готова была отказаться от всех благ, друзей, всего! Сумасшествие какое-то! А самое главное, что у нас это было взаимно. И это легко читалось в его глазах. Какие-то несколько дней перевернули всю мою жизнь.

«Я тебя люблю», – тихо произнесла я, глядя в окно. Затем пошла на кухню, где мне соорудили перекусить и заварили чай. Принеся всё это к себе в кабинет, я удобнее устроилась в кресле, включила погромче на компьютере один из дисков и погрузилась в его мир, мир его музыки.

Никогда в жизни до этого не замечала, что музыка может оказывать такое воздействие. Полчаса я, глядя в окно, как под гипнозом слушала льющийся из динамиков поток живительной энергии, потом начала танцевать и смеяться. Настроение очень быстро поднялось до небес! Вот где счастье! Вот оно! Это то, о чём он говорил!

Когда я устала прыгать одна под эти дивные звуки, схватила диск и побежала из кабинета, сопровождаемая удивлёнными взглядами сотрудников. Через час эта музыка играла на всю кухню ресторана. Ещё через десять минут все повара, пританцовывая и улыбаясь, со смехом колдовали у плиты. Работа спорилась! Я стояла в проёме двери и, довольная, наблюдала за ними. Знаками они показывали, что им нравится этот маленький праздник, который я им подарила посреди рабочего дня. Даже официанты с подносами лавировали между проходов, пританцовывая.

Так я узнала, что такое funk. Чудесная позитивная музыка! Так моя жизнь изменилась. Раз и навсегда. Я научилась любить. Не только его, но и весь мир вокруг.

16 апреля 2009 года

На углу стояла пара машин такси, но я решила пройтись пешком. Небо начали затягивать серые тучки, а солнце по-прежнему согревало уютный весенний город. Пересчитывая камешки на мостовой и кутаясь в светлое пальтишко, я шла вприпрыжку и вдыхала свежий прохладный воздух. Под мышкой – сумка с зонтиком, в ушах – плеер: всё это делало окружающий мир добрым и гостеприимным.

Через десять минут с неба закапало. Я открыла зонтик и продолжала идти, широко улыбаясь прохожим. Хотелось просто петь, ощущать струи дождя на лице, радуясь свободе. Лужи на мостовой росли на глазах. Тёплый дождь барабанил по зонтику, весело скатываясь на полы моего пальто. Рядом проезжали блестящие от капель автомобили, пытаясь меня ненароком обрызгать. Я с весёлым визгом отскакивала, грозя кулаком, и шла дальше, отстукивая каблучками сапог милую моему сердцу мелодию.

– Есенина! О, Есенина! – Митя широко раскинул руки для объятий.

Двухместная палата, на пороге которой я стояла, находилась в конце коридора урологического отделения больницы и представляла собой обшарпанные голые стены, у которых сиротливо стояли две койки. В помещении ощущался отвратительный специфический запах лекарств и химикатов. На койке слева лежал симпатичный загорелый молодой человек в пижаме в горошек, справа – Митя, бледный и помятый, в халате в цветочек.

– Да я это, я! Чего орёшь? Сейчас весь персонал сбежится. – Я улыбнулась, повесила сумку на спинку стула, обняла его и села на матрац, который провалился подо мной и тут же впился мне в попу своим железным каркасом. – Не хотели в приёмном меня пускать, но я победила. Как ты спишь на этом, мой цветастый дружочек?

– Спине уже кранты. Всю ночь лежу, как в яме! Зато знаешь что?

– Что?

– Меня здесь так вкусно кормят!

– Правда? – Я ошарашено посмотрела на него.

Вместе со своим соседом они дико заржали.

– Я так и знала! Смеёшься надо мной! – Достав из сумки объёмный свёрток, протянула псевдобольному. – Вот, Наташа тебе завернула из сегодняшнего меню кое-что перекусить.

– М-м-м, спасибо! Кстати, познакомься, это Влад, – он указал на своего загорелого соседа, – если бы не он, я бы тут сдох от скуки. Он тут один нормальный, все остальные – больные или старые.

– Очень приятно, – я пожала руку незнакомца, – только, Мить, это же больница. Здесь все так или иначе больные, кроме тебя.

– Влад, кстати, работает главным механиком, в технике соображает. Парень с головой. Хочу познакомить его с Милой, – Митя развернул свёрток, взял алюминиевую ложку и жестом позвал нового друга присоединиться, – как думаешь, он ей понравится? Владу её фото понравилось.

– Ха-ха, ты моя сваха! Думаю – да. Мне ведь понравился.

Влад, слегка покрасневший, но улыбающийся, присел к нам на койку и принял участие в трапезе.

– Но-но! Не болтай. Ты уже занята.

– Кем же это я занята? Я – свободная девушка, – смущаясь его взгляда, я полезла в сумку и достала оттуда томатный сок, колу, фисташки и завёрнутую в бумагу бутылку коньяка, которую сразу спрятала в тумбочку.

– Саней ты занята. Я знаю про ваши разговоры до утра. Он мне про тебя всё поёт и поёт. Сам на себя не похож. Вот что ты с парнем сделала! – Он проследил глазами за моими действиями. – О, Евочка, любовь моя! Коньячок, да?

– Да, – произнесла я шёпотом, оглянувшись на дверь.

– Дай поцелую твои золотые ручки. – Митя потянулся ко мне, явно довольный тем, что теперь за коньяком им с Владом не придётся скучать.

– Прожуй сначала! – Я всё же подставила левую руку.

– Вот это я понимаю! Настоящий пацанский подгон! – Влад, сияя, пожал мне руку ещё раз.

– Как ты догадалась?

– Ну, ты же говорил, что скучаешь тут. Тебя дырявят уколами. Я тебя пожалела. Может, тебе и плеер оставить?

– А что у тебя там?

– Всего помаленьку. Фанк, минимал, дип хаус… И ещё что-то, забыла название.

– Ты, мать, откуда такие слова узнала? – Митя удивлённо выпрямился, высоко подняв брови, – Санёк и до тебя добрался? Ну, он знаток хорошей музыки, ему можно доверять в этом вопросе.

– Надеюсь, – я, смутившись, пожала плечами.

– Музыка отличная. Даже не спорю. Но от тебя не ожидал! – Он повернулся к своему соседу: – Влад, прикинь, мы, бывало, с Евой сидим дома, винцо потягиваем, Ноггано слушаем. Она вообще мне как брат. С ней можно вместе над текстами «Кровостока» поугорать. Или над «Креком» поплакать. Один раз мы, пьяные, даже песню «Креку» сочинили. До утра смеялись. Жаль, никто так и не слышал наше творение. Она у нас – мировой чувак! Свой парень!

– И красотка. – Влад одобрительно закивал головой.

– Спасибо-спасибо. – Мне пришлось раскланяться.

– Как там на работе? Всё нормально? – Митя налил в стакан свой любимый томатный сок.

– Как нет-то! – Я с удивлением заметила, что уже переняла и вовсю использую Сашкины выражения. – Постоянные посетители, которые каждый день у нас обедают, уже про тебя спрашивали. Наташка устала, но справляется. На следующей неделе, когда ты выйдешь на работу, будет проверка, от этого у меня уже второй день мандраж. И ещё кое-что. Алёнка созналась, что у них с Колей намечается карапуз, поэтому переведи её на лёгкий труд, пока в декретный не уйдёт. Вроде, всё.

– Ну ничего себе! Только найдёшь подходящего профессионала, как нужно опять искать. Бли-и-н, я объелся, прямо как тузик на помойке! Спасибо, моя фея, иди ко мне.

Влад встал, и Митька развалился на своей койке, протягивая ко мне руки. Я подумала, что ничего страшного не случится, никто не будет ругаться, если я в белоснежном больничном халатике устроюсь рядом с ним, и легла, положив голову ему на грудь.

– Мы к Дашке ходили в гости.

– И как она? – Мите эта тема была особенно интересна.

– Нормально. – Я была рада, что он не видит моих глаз, направленных на жёлтый, давно не знавший белил потолок, потому что мой тон явно не был естественным. – Отдыхает, развлекается.

– Мы с ней в скайпе общались, – мечтательно произнёс он, протягивая мне пакет с фисташками, – я опять писал ей всякие романтические бредни. Кажется, она скучает по мне. Я так рад!

– Мить, – я повернулась к нему, – может, не надо, а? Она ведь опять сделает тебе больно…

– Нет, не сделает. Я ж не девчонка! Или, по крайней мере, я не буду сильно расстраиваться.

Я закрыла глаза и прикусила губу. Мне бы очень хотелось, чтобы он всё узнал: и про её чувства, и про этого дебильного Кешу, про всё, что мне известно. Может, это мой самый большой недостаток, но я не могу выбирать между друзьями. Не могу выдать кого-то из них. Рассказать про Кешу? Значит, продать Дашку с потрохами и причинить Митьке боль. Вдруг я окажусь крайней? Вдруг Дарья поймёт, что альбинос с деньгами – большая ошибка, а я всё испорчу своими откровениями. Никогда не знаешь, как было бы лучше.

Даже если бы Митя с Дашей встречались, а я знала, что он неправильно себя ведёт по отношению к ней, я бы не выдала его никогда. Поговорила бы с ним, попыталась бы вразумить, но лезть в их личную жизнь или жизнь кого-либо другого – никогда. Такой уж я человек.

– А, что так тихо вокруг? – Я решила прервать молчание.

– Тихий час, – Митя чистил и передавал мне фисташки.

– Понятно. А у нас с девочками сегодня девичник. Будем пить и перемывать кости мужикам.

– Всегда было интересно, о чём вы там болтаете на своих бабских встречах?

– Обо всём на свете, – я поймала ртом орешек, который Митя запустил в воздух.

– А своих мужиков обсуждаете?

– Конечно. Особенно бывших.

– И секс?

– И секс.

– И даже размеры членов обсуждаете?

– Ха-ха. Ну-у, бывает иногда.

– Фу…

– Можно подумать, что вы не обсуждаете женские прелести и всякий там секс.

– Нет. Ну так, спрашиваем друг друга: «Было?» – Отвечаем: «Было». Вот и отлично!

Влад на соседней койке усмехнулся и отвернулся к стене.

– Фу… Вы, наверное, ещё и фигуры наши, и грудь женскую обсуждаете?

– Ну как… Вроде, нет.

– Обсуждаете!

– Разве только форму как-то раз…

– А какая она должна быть? – поинтересовалась я.

– Кому-то нравятся большие, как дыни. Таких большинство. А лично для меня главное в груди – её красота. Мне самому нравится размер не больше второго с половиной. Когда больше, она начинает отвисать от тяжести. Это некрасиво. Нужно, чтоб в ладошку помещалась. Маленькая упругая дерзкая грудь – идеал. А ещё – чтобы соски были симпатичные. И эта штука, которая вокруг соска, не знаю, как называется, чтобы не большая была, как у козы, а аккуратная, сантиметра в три.

– Ах ты макаронник! Жаль, тебя девушки не слышат, которые бредят увеличением сисек. А… женские интимные стрижки когда-нибудь обсуждали?

– Нет, – Митя скривился, – а что там обсуждать? Какие стрижки? Там вообще стрижки не должно быть.

– М-м-м… Ясно. – Мне уже стало неловко от своих же вопросов.

– Да-да.

– Все мужчины так считают?

– Не знаю. Конечно, не все. У всех вкусы разные. Если любишь человека, то неважно, где у него и что у него.

– Логично, – я вытянула вверх ноги, разглядывая синие бахилы.

– А вы там всем женсоветом и стрижки интимные обсуждаете?

– Бывает. Что такого? Я даже с тобой ничего не стесняюсь обсуждать. Это же на словах. А в раздевалке женской я вот не могу раздеться. Стесняюсь. Мы, женщины, – странные существа. Сразу начинаем втихаря разглядывать друг друга, ищем недостатки, завидуем достоинствам. И мне не хочется, чтобы меня разглядывали.

– Правильно. Только мужчины должны разглядывать женщин. Я с детства мечтал попасть в женскую баню, чтобы подглядывать.

– Фу-у! Ха-ха! Дим, сразу видно, что ты не знаешь, что такое общественная баня! В детстве мама меня туда таскала каждые выходные, так было принято почти у всех. Сажала маленькую Еву в тазик с водой, давала игрушки, а та наблюдала за тётями, которые рядом с ней натирали свои тела мочалками.

– Ух ты!

– Да погоди ты! Чего я только там не видела! Там же не одни богини красоты мылись. По большей части кругом были старухи: старые, дряхлые, отвисшие титьки! У многих из них они висели до пупа, словно пустые мешочки для мелочи. Рыхлые целлюлитные ляжки. Сморщенные, как сушёное яблоко, попки. Мохнатые лобки всех мастей: чёрные, белые, рыжие, молодые, старые. Всякие!

– Фу! Всё, перестань!

– Меня саму тошнит, когда я вспоминаю. Если ты полюбишь человека, то будь готов к тому, что он когда-то постареет и будет выглядеть, как урюк. Это правда жизни.

– Значит, и ты постареешь. И станешь страшненькая, как ощипанная индюшка. Старенькая, сгорбленная, с висячими титечками.

– Так и ты, Митя, тоже! У тебя будет маленький, сухой, сморщенный синий стручочек между кривых старых ножек.

– Вы, ребята, по ходу совсем друг друга не стесняетесь, – донеслось с соседней койки, – я уже красный как рак от ваших пошлых разговоров.

– Да, – проскрипел Митя противным голосом, – мы – гадкие извращенцы!

Мы втроём дружно засмеялись. Митька кинул в меня фисташку, та попала мне по носу. В ответ я принялась его щекотать.

Насмеявшись до слёз, я протянула ему один из наушников, второй воткнула себе в ухо.

– М-м-м… – Митя закатил глаза от удовольствия и начал рисовать в воздухе замысловатые фигуры указательными пальцами, – это что за трек?

– Diana Ross – «I’m coming out».

– Неплохо.

– Ага, точно. – Я погрузилась в мир волшебной музыки, улыбаясь, глядя в потолок.

– Тысячу лет не слушал… Надо переписать у тебя…

Так мы лежали ещё час и слушали музыку вплоть до прихода медсестры с очередной порцией лекарств. Мне было удивительно спокойно рядом с этим человеком. Я придумывала, как бы раскрутить Митю на разговор про Сашу, как бы ненавязчиво подвести его к этому. Вместо этого просто молчала. Меня переполняло счастье. Я знала, что так не бывает, но мечтала, чтобы это счастье во всех сферах моей жизни продолжалось вечно.

– Нет, Мила, тебе, конечно, легко говорить! – Лера тяжело вздохнула, – я всё понимаю, но звонить не хочу!

– Если бы моя мама была жива, я бы всё ей простила и позвонила, не задумываясь! – Милка махнула руками, чуть было не пролив вино из бокала.

Мы сидели на ковре в зале нашей с Милой квартиры: я, Милка, Дашка и Лера. Уже второй час мы пили вино, чередуя его с кофе, и оживлённо дискутировали. Мила приготовила нам чудесный ужин и закуски, придавшие девичнику необходимую атмосферу праздника. С нами была Лерка, замужняя коллега Милы, она всегда отлично вписывалась в нашу скромную компанию. Мы, в свою очередь, всегда прислушивались к её советам, стараясь почерпнуть из них некую житейскую мудрость, которая пригодилась бы нам в будущей семейной жизни.

– Что она тебе сказала? – Устало нахмурилась Лера.

– Твоя мама только спросила у меня, почему ты с ней не разговариваешь. – Мила в характерной ей манере пожала плечами.

– Это неправда, я разговариваю. Просто последнее время сама ей не звоню. Уже неделю с лишним.

– Почему? – Дашка заинтересованно подвинулась ближе.

– От обиды.

– Нельзя держать обиду на мать. Какая бы она не была. – Я покачала головой.

– Нужно более снисходительно к ней относиться. Нужно прощать. Она так много для тебя сделала, – попыталась уговаривать Мила.

– Я знаю. Пытаюсь. Просто больше не могу. Всё равно обидно. – Лера опустила голову и поставила бокал. Видно было, что её руки дрожат. – Девочки, вы просто ничего не знаете. Мне так тяжело. Я пыталась разговаривать с ней на эту тему, она меня совсем не понимает.

– Так расскажи нам. В чём там у вас дело?

– Я была самым любимым ребёнком. Мне уделялось много внимания. Мама, папа, бабушки, дедушки – все скакали вокруг меня, носили на руках, целовали. Они все возлагали на меня большие надежды. С сестрой – тоже самое. Мама хотела, чтобы мы стали успешными, а в идеале – знаменитыми. Мама всегда видела меня актрисой или телезвездой. Для этого у меня были прекрасные данные, я даже сама в детстве этого хотела. Но, взрослея, становилась более приземлённой и понимала, что хочу простого человеческого счастья.

– Как и все мы! – не удержалась от комментария Даша.

– Потом умер папа, тогда мне было четырнадцать. Через год мама пришла в себя и стала искать мужчину, который бы скрасил её одиночество. Не раз в те годы я слышала от неё, что мы с сестрой – помеха её счастью. Мужчины боялись брать на себя ответственность за двух детей, поэтому серьёзных отношений маме не предлагали.

– Вот это некрасиво. Как можно детям такое говорить? Я бы жила только ради детей, дала бы им всё, что могу дать. – Меня внезапно переполнило негодование. Моя мать никогда бы так не поступила со мной, в этом я была уверена.

– И вообще, с тех пор всё в нашей семье встало с ног на голову. Мама была постоянно нами недовольна, могла обозвать последними словами за малейшую провинность: и кобылой, и тварью, и матерными словами. Сыпала проклятиями в наш с сестрой адрес.

– Господь бог! – Мила в изумлении прикрыла рот ладонью.

– Вот-вот. И при этом она считала себя верующей и ходила в церковь. Я, в принципе, у матери многого не просила. Понимала, что без отца наши доходы существенно снизились. Пока я училась в школе, она меня одевала, но покупала вещи, если только сама видела, что хожу в старье. Совесть не позволяла мне требовать обновок. Потом мама серьёзно заболела. Она нуждалась в постоянном уходе. Из-за этого я успела поступить только на заочное отделение. Ходила на курсы, нашла работу. Мама, слава богу, поправилась. Проработав год, я уволилась и начала искать новую работу. Тогда и случился первый серьёзный конфликт. Каждый божий день мать с бабушкой капали мне на нервы: «Лентяйка, иди ищи работу, а то сидишь у матери на шее!»

– Беспокоились, наверное, – предположила Мила, – думали, что, если тебя слегка пинать, быстрее будешь шевелиться с поисками.

– Я также думала, но вскоре это стало невыносимо. Мама начала меня попрекать куском хлеба – типа, не заработала, а жрёшь тут, – на глазах у Леры выступили слёзы, – тогда я извинилась и сказала, что, если ей будет от этого легче, то я дома больше есть не буду.

– Какой кошмар… – я поняла, что мне молиться надо на мою маму, – это очень жестоко, Лерочка, как ты это пережила?

– Это невыносимо жестоко, девочки. Я целый месяц не ела дома. Покушаю у подружки, немного поем у Кости. Мы тогда с Костей уже встречались, но я боялась рассказать ему об этом, чтобы не настроить против своей родни. Похудела я килограммов на пять, даже кости стали торчать. Через месяц она мне сказала: «Хватит выделываться, ешь уже». Никаких извинений или жалости. Чуть позже я нашла работу. Маме было неважно из-за чего ругаться: не работаешь – плохо, работаешь – тоже плохо, потому что дома не бываешь. Я всё терпела и молча глотала обиды. Она же мама всё-таки, а мама, как должно быть по сути вещей, всегда права.

– На твоём месте я бы ушла из дому и больше никогда в жизни ей не позвонила! Это чудовищно! – Даша, как всегда, была категорична.

– Больнее было наблюдать, что у Кости в семье всё по-другому. Его совсем не богатые родители всегда спешили меня накормить и помочь. Я же никогда в своей жизни не могла обратиться к своей матери за сочувствием или поддержкой. Расскажи ей, что у тебя беда, и вместо слов поддержки услышишь упрёки, да ещё и все вокруг узнают об этом.

– Бедная Лера… Я всегда могла подойти к маме и поделиться наболевшим. Мы часто после таких разговоров долго сидели, обнявшись, она давала мне много дельных советов и никогда не осуждала… – Милке больно было вспоминать о тех, кого она потеряла.

– А меня всегда из-за этого считали скрытной. И напрасно, – Лера изливала нам душу, вытирая слёзы, – рассказывать сокровенное, чтобы оно стало достоянием общественности? Зачем мне это надо? Мать и так рассказывала всем родственникам свои домыслы: то ей казалось, что я наркоманка, то – что мы с Костей расстались, то ещё какой-то бред. Она выдавала им всё это за чистую монету, даже не разобравшись, что на самом деле у меня на душе.

Проработав полтора года на новом месте, мне пришлось уйти: не устраивала маленькая зарплата. Тогда всё стало ещё хуже. Когда меня надо было поддержать, подсказать, как мне стоит поступать, куда идти, где искать работу, мама вновь от меня отвернулась. Начались издевательства, попрекания едой. Она стала требовать, чтобы я платила долю квартплаты. И это при её высокой зарплате! Абсолютно никакой поддержки, никакого понимания. Кто должен был меня направить на верный путь, если не она?

– Никогда не смогу так поступить по отношению к своим детям…

– Я налила себе очередной бокал. Мне было безумно жалко эту молодую девушку.

– Сестре она говорила, что жалеет о её рождении. Сказала, что пинать нужно детей под зад, как только они окончат школу. Больно было всё это выслушивать каждый день, и я ушла жить к Косте. Мы сняли квартиру. Мать призналась, что стыдится меня, ей неловко отвечать знакомым, что я безработная. Я поняла, что не оправдала её ожиданий. Но нельзя жить той жизнью, которую тебе навязывают. Не хочу я быть телезвездой, не хочу выходить замуж за богатого, хочу всё по-своему, хочу по любви!

Костя многое начал понимать в наших с ней отношениях. Он утешал меня, говорил, что моё счастье в том, что он меня никуда не гонит, не заставляет. Сказал, что с удовольствием будет делать для меня всё, будет кормить и одевать, а я могу посвятить себя семье и детям. И добавил, что моя работа сама меня потом найдёт. Тогда я успокоилась. Когда мы покупали нашу квартиру, нам пришлось продать машину, взять кредит. Большую часть денег в банке взяла на своё имя мать Кости, которая получает копейки. И она ещё настаивала на том, что сама будет платить! Конечно же, мы ей не позволили этого делать, платили сами.

– Так и должно быть. Кто же нам ещё поможет, если не наши родные? – заметила Мила.

– Когда я попросила у мамы помощи, чтобы она взяла на себя кредит, который мы с Костей могли бы быстро выплатить, она вся покраснела, задрожала от негодования и пришла в ярость, будто мы её чуть ли не ограбить хотим. Так ничего и не ответила, просто ушла. Даже взаймы никогда ни рубля не давала. Она всегда убегала или бросала трубку, когда я у неё что-то просила или начинала разговоры про несправедливость. Я просила её: «Мамочка, помоги, ты же можешь!» А она отвечала: «Вы же зарабатываете, зачем вам помогать?» Стараюсь не обижаться, но никак не могу понять, почему она так относится ко мне? Бабушка никогда не ходила к нам в гости, не носила торты на Первое сентября, как другие это делали. Она только повторяла маме, что та ей по жизни должна. Похоже, мама со временем стала ее копией.

Костины родители – совсем другие. Его мама звонит каждые два дня, чтоб спросить, не голодаем ли мы, что нам нужно, чем помочь, как дела. Его родные постоянно тащат нам мешки с овощами, соленья и продукты. Мне хочется, чтобы моя мама вела себя так же, поэтому от обиды я не звоню, хотя и осознаю, что веду себя неправильно. Врачи зимой обследовали маму, нашли серьёзное заболевание и вынесли вердикт, что ей осталось жить лет десять, а может, и того меньше. Так почему она не хочет посвятить свои последние годы нам, своим детям?! Дать всё, что успеет? Вместо этого, когда приходит в гости её мужик, она покупает к столу деликатесы, которые нам и не снились, орехи пяти разных видов, мясо, фрукты, соки. Она ничего для него не жалеет! Вот почему обидно! Иногда отляжет от сердца, и я общаюсь с ней, потом нахлынет волной – и снова обида…