Текст книги "Клетка и жизнь"

Семья моего отца Марка Захаровича Каплинского жила в Белоруссии, в городе Лида, где дед, Зейлик Нахманович, торговал лесом. Во время Первой мировой войны семья деда, как и многие еврейские семьи, бежала от немцев и просто от войны и, в конце концов, после Февральской революции, когда была снята процентная норма, поселилась в Москве. Дед очень стремился дать образование своим детям и еще до революции, чтобы устроить сына Марка в гимназию, соблюдая процентную норму, платил не только за сына, но и за православного мальчика, чтобы достичь соотношения: десять православных на одного иудея. Марк окончил школу в Москве и поступил на медицинский факультет МГУ. Он учился очень хорошо и после окончания МГУ был оставлен ординатором, а потом и ассистентом в психиатрической клинике профессора Ганнушкина. Дед в Москве уже не работал, он был на пенсии. Его жена рано умерла, и я ее не помню.

Кроме Марка, у них был сын Лева и дочь Эсфирь (Эся). Никакого антагонизма между семьями мамы и отца не было. Мы ходили в гости и к тем, и к другим. Особенно помню последовательные визиты каждый год сначала на иудейскую, а потом на православную Пасху. Я с удовольствием ел всякие ритуальные блюда, но соблюдались эти обычаи не очень строго.

Лева вступил в партию и был послан редактировать партийную газету куда-то на Украину. Впрочем, на Украине он был быстро снят с работы и отправлен на схожую работу в Чувашию, в Чебоксары. Из Украины он привез красавицу-жену Фиру, которая родила ему двоих детей: Майю и Борю. Майя окончила рыбный институт, где познакомилась со своим будущим мужем, Ильей. У них родился сын Саша. Майя с Ильей и Саша с женой, Светой, переехали жить в Израиль. С Майей и Ильей у нас сложились достаточно близкие, теплые отношения. Мы их однажды посетили (во время моей командировки) в Израиле, а они бывали у нас, когда приезжали в Москву. Боря окончил какой-то технический институт, но с ним и его женой мы встречались только на «сборищах» у Фиры. Боря умер сравнительно рано от инфаркта.

Вскоре в результате усиливающихся чисток Лева был снят с работы в Чебоксарах и арестован с формулировкой «за чувашский национализм». Приговорен он был к минимальному сроку: пять лет лагерей. Фира жила все время в Москве и растила детей. Она устроилась на работу в торговую сеть и очень помогала всем родным, в частности, нашей семье: она прикрепляла наши продуктовые карточки к более привилегированным магазинам-распределителям. Помню, что я заведовал в семье «отовариванием» этих карточек. Это не всегда хорошо мне удавалось. В частности, карточку на один килограмм мяса в месяц я заменил американским яичным порошком – пришлось потом всем есть омлет из этого порошка в течение длительного времени. Карточки я отоваривал в магазине «Сыр» на улице Горького, выстаивая многочасовые очереди. Меня потом иностранцы спрашивали, где я выучил английский, и я отвечал, что начал изучать язык в очередях за продуктами во время войны.

Эся, папина сестра, была инженером. Она вышла замуж за красавца-поляка Ромуальда Климовича. Они очень любили друг друга, и у них вскоре родилась очаровательная дочка, Таня. Летом 1939 года Ромуальд заболел и вскоре погиб от скоротечного туберкулеза. Эся осталась одна с девочкой, и ровно через год, в 1940 году, от той же болезни погибла и Танечка. Наша семья была дружная, и мы тяжело переживали эти события. Для Эси это стало жизненной катастрофой. Она больше никогда не вышла замуж и утешалась только работой и игрой в преферанс. Она была одним из лучших в Москве преферансистов, и у нее дома собирался клуб любителей преферанса – люди самых разных профессий, вплоть до генералов.

1. Алексей Иванович Абрикосов, «шоколадный король России», прадед Ю.М. Васильева. 1890-е гг.

2. Сергей Николаевич Васильев (дед Ю.М.) с дочерьми Надей и Лизой. 1903 г.

3. Екатерина Алексеевна Васильева (урожд. Абрикосова), бабушка Ю.М., мать Надежды Сергеевны Васильевой. 1899 г.

4. Марк Захарович Каплинский, отец Ю.М. 1915 г.

5. Марк Захарович Каплинский. 1940 г.

6. Надежда Алексеевна, сестра бабушки Ю.М., вырастившая его маму Н.С. Васильеву. 1937 г.

7. Юра Васильев в 7,5 мес. 1929 г.

8. Юра Васильев с мамой. 1930 г.

9. Юра Васильев, 4 года.

10. Надпись на обороте фотографии «Юрочке 5 лет 6 мес.» 1934 г.

11. Юра Васильев. Первые опыты.

12. Юра Васильев с мамой и папой. Кисловодск, 1938 г.

13. Юра Васильев.

Надпись на обороте фотографии «Дедушке от Юры 6/111937 г.»

Часть II

Воспоминания ученика

Александр ЛЮБИМОВ

Доктор биологических наук; профессор биомедицинских наук, Медицинский центр Седарс-Синай;

профессор медицины, Калифорнийский университет,

Лос-Анджелес (США).

Выдающийся онколог-экспериментатор, член-корреспондент РАН Юрий Маркович Васильев прожил долгую жизнь – он ушел за год до своего 90-летия. Автор является благодарным учеником Юрия Марковича, с которым проработал вместе почти 20 лет. В этой заметке собраны некоторые воспоминания, в основном личного характера.

Мне посчастливилось работать под началом Юрия Марковича с 1970 года (2-го курса МГУ) на протяжении 20 лет. То есть мы съели вместе не менее пяти пудов соли! Даже после отъезда в США и существенной смены тематики я продолжаю сохранять связь с легендарной лабораторией механизмов канцерогенеза в Российском онкологическом научном центре им. Н.Н. Блохина. Легендарной – в плане ее основателя, класса работ, которые из нее исходили и продолжают исходить, а также сотрудников, которых он всегда подбирал очень тщательно. Не секрет, что лаборатории Ю.М. Васильева и Г.И. Абелева всегда были на особом уважительном счету в Онкоцентре.

Наше знакомство состоялось на широко известном семинаре Ю.М. в МГУ. Это была уменьшенная копия

еще более известного семинара многолетнего соавтора и друга Ю.М. Васильева, выдающегося математика И.М. Гельфанда. У Ю.М. делали доклады студенты и аспиранты, в основном по материалам интересных новых статей. В начале 70-х годов тон там задавали «мехматовские мальчики», математики, которые увлеклись биологией и перешли работать в молекулярную биологию и онкологию. Все они (В. Гельфанд, А. Бершадский, Л. Марголис, В. Розенблат) имели серьезные биологические знания и были остры на язык. Они любили задавать сложные вопросы и сами отвечать на них, что Юрий Маркович всячески поощрял. Впоследствии они стали очень известными учеными и работают в США и Израиле. На этих семинарах докладчика прерывали в любом месте и разбирали доклад весьма нелицеприятно. Это приводило к некоторому отсеву посетителей, но те, кто оставались, постепенно становились настоящими бойцами, закаленными в научных спорах. Эти дискуссии хорошо учили думать и быстро реагировать на вопросы, что всем нам очень пригодилось потом.

Я начал работать у Ю.М. на 2-м курсе и долго мыл пробирки аспирантам, так как одноразовой посуды не было. Это был своеобразный тест на умение безропотно делать скучную и рутинную работу, которой всегда много в биологии. Зато потом я получил собственный проект, над которым работал до защиты диплома. А пробирки пришлось мыть в сто раз больше уже в аспирантуре, так что даже этот опыт пригодился!

У Ю.М. всегда было много разных тестов и способов обучать. Главным принципом Васильева, который он всегда старался передать ученикам, являлась безусловная научная и личная порядочность. Он точно подмечал недостатки и обязательно сообщал о них молодым сотрудникам. Его любимое начало разговора было: «Вот когда вы будете большим начальником…» – а дальше шли и критика, и конкретные советы о том, как и что надо изменить с его точки зрения. Хвалил он нас нечасто, обычно коротко сообщая: «Здорово!» Ругал еще реже и за дело. Вывести его из себя было непросто, но, если до этого доходило, он только говорил: «Свинство». Этого всегда хватало… Был со всеми очень вежлив, всегда на «вы». «Ты» говорил очень немногим – и это было высшее признание и уважение. Он часто учил нас на анекдотах. Сначала это казалось несерьезным, но потом оказывалось, что именно так легче всего запомнить наставления. Еще он умел заставить человека поверить в себя, особенно, если чувствовал в нем потенциал. Многие его ученики в аспирантуре получали проекты, которых раньше не было в лаборатории, и приходилось все начинать с нуля. Было трудно, но доверие и поддержка Учителя подстегивали и заставляли идти вперед. Поэтому окна в лаборатории Ю.М. Васильева часто светились за полночь… Энтузиазм его учеников и сотрудников был неисчерпаем!

Именно личность Юрия Марковича определила его жизненный путь и успех в биологической и онкологической науке, позволив ему добиться в ней выдающихся успехов и завоевать заслуженное уважение многих коллег по всему миру.

Успех Васильева как ученого был предопределен его средой и кругом общения. Семья имела сильные научные и медицинские традиции. Его многолетним учителем и другом был выдающийся «канцерогенщик» и Интеллигент с большой буквы, академик Лев Манусович Шабад. Конечно, такой талантливый человек, как Васильев, стал бы величиной в науке в любом случае. Но именно рядом с Л.М. Шабадом, великим онкологом, глубоко порядочным человеком и остроумцем, Юрий Маркович поднялся на тот же уровень научного титана.

Научная карьера Юрия Марковича начиналась в черный период советской науки, во время триумфа мракобесов Лысенко, Презента и Лепешинской. Гонения на настоящую науку были очень серьезные, и Л.М. Шабад тоже не избежал их. Именно в это время, в 1952 г., Юрию Марковичу пришлось апробировать кандидатскую диссертацию в Институте морфологии. Его руководитель Шабад был в опале, и апробацию решили завалить. Его обвинили в том, что диссертация о развитии и диагностике опухолей не отражала положения павловской теории нервизма, которая господствовала в советской науке в то время в сильно извращенном виде. Однако молодой аспирант со своей быстротой реакции и юмором решительно осадил начальство, заявив, что опухоли надо диагностировать на самых ранних стадиях, когда их можно лечить, а не тогда, когда уже затронута нервная система и ничего сделать нельзя. Опешившее от такого неожиданного поворота начальство допустило диссертацию к защите. Ю.М. Васильев любил рассказывать эту поучительную историю и описал ее в статье о своих учителях, опубликованной в 2003 г. в юбилейном, посвященном Ю.М. Васильеву, номере «Вестника РОНЦ». Его реплика насчет вредности идеи диагностики опухолей по изменениям нервной системы теперь вызывает улыбки, но тогда молодому Васильеву было не до смеха. Ну а потом была докторская в 34 года, с которой проблем уже не было. После этого он стал одним из самых молодых завлабов в институте по рекомендации Шабада, который уже увидел новую научную звезду.

После этой маленькой, но важной победы у Юрия Марковича было много других успехов и открытий. Он опубликовал более 300 статей и монографий, которые цитировались более 6000 раз. С 1960 года активно работает его лаборатория в Российском онкологическом научном центре им. Н.Н. Блохина. Долгие годы профессор Васильев читал популярные у студентов лекции на престижной кафедре вирусологии биофака МГУ В 1990 г. он был избран членом-корреспондентом РАН, и, хотя так и не баллотировался в действительные члены, по праву заслужил прозвище «академик» у своих учеников. В 1994 г. он получил звание Соросовского профессора, а в 2000 г. – заслуженного Соросовского профессора. В 2003 г. Ю.М. Васильев был награжден орденом Дружбы народов.

Наш «академик» был действительно ученым с мировым именем в области клеточной биологии и поведения опухолевых клеток. Создавалось впечатление, что его имя знали все, кто работал в этих областях. Когда я начинал свою стажировку в Международном Агентстве по изучению рака в Лионе 38 лет назад, меня представили директору, профессору Лоренцо Томатису. Когда он узнал, что я работал в лаборатории Васильева, то сказал, что лучшей рекомендации ему не надо.

Юрий Маркович внес неоценимый вклад в изучение биологии опухолевой клетки. Несмотря на то, что большинство его работ были выполнены на клеточных культурах, многие принципы и выводы его исследований могут быть применены, да и уже применяются на практике. Еще в 70-х годах его статья «Эффект колцемида на локомоторное поведение фибробластов», опубликованная в журнале Embryology and Experimental Morphology, была признана «классиком цитирования» Институтом научной информации Томсона.

Дальнейшие исследования Васильева выявили многие закономерности нарушений цитоскелета в опухолевых клетках. В этих работах принимали активное участие многолетние сотрудники и ученики Юрия Марковича, а позднее эти исследования продолжились силами нового поколения «васильевцев». В многочисленных статьях Ю.М. по этой теме, в основном напечатанных в престижных зарубежных журналах, была впервые выявлена тесная взаимосвязь трех основных систем цитоскелета и показано, как они меняются при злокачественной трансформации клеток. В этих работах особое внимание уделено раскрытию механизмов наблюдаемых явлений и связи изменений цитоскелета с экспрессией онкогенов и онкосупрессоров (Ras, р53), а также сигнальных молекул, в частности, Rho киназы. Важнейшим качеством ученого он считал научную порядочность и тщательность, и постоянно напоминал об этом всем нам. Его любимым выражением было: «Если они там на Западе проврутся, то потом договорятся. Мы себе этого позволить просто не можем, нас сразу же забудут». Поэтому он требовал со всех постановку всех возможных контролей и помогал «вылизывать» статьи перед отправлением в журнал, поддерживая типичный для него высокий уровень работ.

Кроме фундаментального изучения цитоскелета, лаборатория Васильева успешно работала в области дифференциальной диагностики опухолей совместно с Отделом патоморфологии РОНЦ. Эти исследования курировала покойная В.И. Гельштейн, поистине выдающийся патоморфолог с удивительной способностью подмечать мельчайшие детали и уметь складывать из них общую картину. Она была редким врачом, который полностью понимал язык биологов, чему немало способствовала ее многолетняя работа вместе с моим вторым руководителем и другом, покойным Г.А. Банниковым, который умел тихо, но веско преподносить и обосновывать свои передовые идеи. Результатом этих работ, проводимых при непосредственном участии Т.А. Чипышевой, С.М. Трояновского, И.Д. Каравановой, В.Д. Ермиловой и автора этого текста, стали надежные иммуномор-фологические диагностические тесты на основе полученных в лаборатории моноклональных антител. Усилиями Т.А. Чипышевой и В.Д. Ермиловой, они до сих пор применяются в Отделе патоморфологии РОНЦ для диагностики сложных случаев, в частности рака молочной железы.

В 70-80-х годах лаборатория также занималась непосредственно проблемами канцерогенеза. Единственное направление по этой тематике, которое разрабатывается и сейчас силами настоящего энтузиаста своего дела Т.Е Мойжесс, – это до сих пор неясный и тем более интригующий процесс пластмассового канцерогенеза.

Нужно заметить, что технический уровень работ лаборатории не был очень высок. Особенно это заметно теперь, когда многие статьи заполнены массой данных геномики, протеомики, метаболическими и сигнальными путями с вездесущей биоинформатикой. Однако в каждой статье Васильева была ясная цель, четкие опыты, необходимые контроли и разумные выводы. Поэтому не помню случая, чтобы какая-то статья нашей лаборатории не была принята к печати. Васильев очень много думал над результатами и скрупулезно анализировал данные. Хотя его любимым «наполеоновским» выражением было «надо капнуть на клетки и посмотреть, что будет», опыты тщательно планировались и обсуждались. Он часто играл с нами в игру на миллион после докладов на лабораторных конференциях: «У нас есть миллион, и вы можете его получить. А теперь расскажите, на каком основании мы должны дать этот миллион на ваши исследования». Его способность обобщать данные и подчеркивать самое интересное в любой работе стала еще одной легендой. Это обобщенное «видение» проблемы было одной из самых сильных его способностей, хотя он часто смеялся, что это возрастное явление, когда уже не можешь копаться в массе деталей, и часто подтрунивал над нами и собой: «Опять проклятая неизвестность. Как это понять?..» При этом он постоянно старался учить нас видеть всю проблему.

Говоря о Ю.М., необходимо помнить и о других его качествах. Во время перестройки, в 1987 году, Институт канцерогенеза оказался в центре скандала из-за неразумной попытки реструктурировать институт по воле назначенного из ЦК КПСС директора. Система АМН СССР тогда не допускала выборности директоров. Поэтому, когда бунт в институте назрел, началось давление сверху, причем в основном на авторитетных ученых. Так Васильев оказался в центре «фронды» и вместе с Г.И. Абелевым и Б.П. Копниным держал несколько месяцев постоянную оборону на ковре у начальства, пока оно не сдалось и не разрешило выборы директора института. Во многом этому способствовали логика, остроумие, умение убеждать, а также легендарно быстрая реакция Юрия Марковича.

Уважение к коллегам и научная щепетильность всегда были одними из основных черт Ю.М. За 20 лет совместной работы у нас с ним появилось только три совместных статьи. Для него научное соавторство – это не быть начальником, автоматически включаемым в число авторов (как, увы, слишком часто случается в научном мире), а активно генерировать идеи, постоянно обсуждать ход работы и результаты и, наконец, шлифовать текст. Он никогда не желал быть «туристом» в списке авторов, хотя критически читал и правил все статьи лаборатории. Несмотря на преклонный возраст, Юрий Маркович удивительным образом не устарел в науке и, даже когда упало зрение и стало трудно читать, обсуждал все данные сотрудников, был в курсе разных новшеств в онкологии и продолжал придумывать новые опыты.

Важнейший показатель выдающегося ученого – это его школа. Юрий Маркович создал очень большую и сильную школу экспериментальных онкологов и клеточных биологов. В 90-х годах многие его ученики, составлявшие ядро лаборатории, уехали на работу в США и Европу. Большинство из них на равных влилось в коллективы престижных западных лабораторий, и многие добились профессорских позиций, признания и стабильного финансирования, подтвердив марку лаборатории в новых условиях. Однако школа Васильева не зачахла, но продолжила свое развитие (теперь под руководством Н.А. Глушанковой) и не потеряла уровень даже при небольшом финансировании. Лаборатория успешно работала и работает над самыми разными проблемами как фундаментальной, так и практической онкологии. Масштаб и разнообразие этих исследований позволяют в полной мере оценить размах мысли и провидческие способности ее основателя и многолетнего руководителя.

Мне казалось, что он будет всегда и что я всегда смогу прийти к нему за советом и поделиться новостями. Странно и грустно, что Юрия Марковича уже нет с нами… Но мы все стараемся продолжать его дело и держать марку «васильевцев». И всегда будем помнить своего Учителя и его служение науке. Низкий ему поклон и искренняя благодарность за то, что воспитал в нас научный профессионализм и влюбленность в свое дело!

Юрий Маркович Васильев: пессимизм мысли и оптимизм воли

Григорий ЯВЛИНСКИЙ

Доктор экономических наук; профессор Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики».

Юрий Маркович был крупным ученым мирового уровня, интеллектуалом, хорошим человеком.

Но, думаю, мало кто знает, что Юрий Маркович был проницательным политическим философом, мыслителем. В этом отношении он разительно отличался от среды, в которой работал и жил. Его политические и социологические оценки всегда были глубже, интуиция точнее, нравственные критерии гораздо выше. Юрий Маркович работал и был признан во многих странах мира – в Британии, США… Но политика интересовала его только российская. Он был одновременно скептичен, даже пессимистичен в отношении перспективы, и в то же время исключительно небезразличен. Мы часто говорили с ним о политике. Однажды я спросил, как сочетается его глубокий пессимизм и живой, активный интерес. Ответ был прост. Во-первых, сказал он, Россия – моя страна и в ней живет большая часть самых близких мне людей. Во-вторых, от того, что здесь происходит и будет происходить, без всякого преувеличения в значительной мере зависит судьба всего человечества. «Вот так!» – добавил он.

Юрий Маркович был совершенно не похож на большинство

современных московских людей его круга. В его рассуждениях не было ни капли гламура, желания приспособиться к мнению большинства, лукавства или высокомерия. Он был независим в суждениях, серьезен и искренен. Это сочетание сделало его для меня непререкаемым авторитетом не только собственно в науке, базовых основах методологии науки, но и в политических оценках и прогнозах. Его отношение к политическим и квазиполитическим персонам: Борису Ельцину, Владимиру Путину, экзотическим министрам образования и науки – было точным и бескомпромиссным.

Он надеялся, что разум и здравый смысл в политике в конечном счете восторжествуют, но очень хорошо понимал, что в России это произойдет очень нескоро.

Тем важнее для меня была его поддержка моей политической работы. Юрий Маркович не раз говорил, что надеется на меня, и это очень помогало мне и укрепляло. В его позиции и желании поддержать занимающегося безнадежным делом чувствовалась колоссальная воля и умение проявлять настойчивость в особо сложных случаях, когда верить невозможно, а делать надо.

Юрий Маркович Васильев не только был, но и остался навсегда неизмеримо важной точкой опоры для российской интеллектуальной и моральной политической деятельности. Тем, кто это увидел и понял, невероятно повезло в жизни. Спасибо, Юрий Маркович!