Текст книги "Хозяйка тайги. Сказки сибирских лесов"

Подковка на удачу

Расскажу вам сегодня о лошадях, а вернее, о лошадиных башмачках. В давние времена, когда человек только-только приручил этих животных, люди поняли, что копыта у коней быстрее стачиваются от перевозки тяжёлых грузов, от долгих переходов. И тогда придумали для лошадок обувку нехитрую, сначала деревянную. Привязывали башмаки из твёрдой древесины к копыту кожаными ремешками, кои крепили чуть выше на ногах у лошадей. Позже металлической стала такая обувка, она долговечнее была. Время прошло, приладились вытачивать, вырезать подковку из дерева и прибивать деревянными гвоздиками. А уж потом придумали и выковали подковку и гвозди из меди.

Ну, это всё для понятия вам рассказала. Речь пойдёт о людях, знамо дело, но и лошадки не последнее место займут в том.

В незапамятные времена пришли сюда наши предки. Здесь обосновались и, ясно дело, животину завели всякую. Перво-наперво лошадок. Какое хозяйство без коняшек? Без них никуда! Надо сказать, что не всякому везёт в этом деле. У кого лошадь умная, сама чует, что надо хозяину, тому и удача в деле. Оно, конечно, от хозяина зависит многое, но не всё.

Вот и жил на ту пору Спиридон. Жил в однова, потому как вся родня его от всяческого ли́ха[68]68
  Ли́хо – зло, беда.


[Закрыть] пала, покуда добирались до этих мест. Сложил он себе избу немалую, с размахом на семейство. А где семья-то? Бобылём кручи́нится[69]69
  Кручи́ниться – грустить, горевать, тосковать.


[Закрыть]. Конь у него имелся и кобылка под пару. Вот и вся родня!

Покрутился малость туда-сюда. Делать нечего, надо супружницу искать. А по той поре сыскать женщину в Сибири нелёгкое дело было. Мужиков пруд пруди, а женского населения нету.

Наперечёт, можно сказать. Как-то под вечер пожа́лился[70]70
  Пожа́литься – пожаловаться.


[Закрыть] он соседу о своих печалях. Тот губами пожевал да и сказывает:

– Оно, конечно, можно помочь твоему горю, но тут вот какая штука – ехать надо в село за две реки. Там, говорят, имеются на выданье женщины, вдовы. Али ты метишь на молодку?

Спиридон затылок почесал:

– Где уж мне! Сам знаешь, года немолодые. Мне бы хозяйку в дом, и с детками можно, лишь бы разумной слыла.

– Ну, тогда подсоблю[71]71
  Подсоби́ть – помочь.


[Закрыть]́ тебе, сосед, – отвечает мужик, – собирайся, на днях поедем!

Добрались они до села дальнего, остановились у знакомого Мирона, так соседского мужика звали. Мирон во время ужина завёл разговор. Вот, мол, есть такая закавыка, и как бы её искоренить. Знакомый, который постояльцев принял, ча́рочку[72]72
  Ча́ра или ча́рка – стопка, рюмка.


[Закрыть] хмельного мёда опрокинул в рот и молвит:

– Есть у нас одна бабёнка. На вид приглядная и в хозяйстве поворотливая, зовут Румяна. Она и вправду всегда румяная, как ни встрен́ешь[73]73
  Встре́неть – встретить.


[Закрыть]! Двое деток у ней, мальчонка лет восьми и девчоночка помладше. Разумные детки, не похаю́[74]74
  Ха́ять – ругать.


[Закрыть]!

– Ну, так что! – оживился Мирон. – Сведи знакомство!

– Не всё так просто! – крякнул хозяин избы. – С подковыркой вдова, гордая. Многие к ней на поклон ходили, а она всем от ворот поворот!

– Что ж так? – не отстаёт Мирон. А Спиридон слушает да на ус мотает.

– А то, – продолжает знакомый, – есть у неё конь вороной, жутко неспокойный, на него все пастухи жалуются. Так вот Румяна всем предлагает на нём прокатиться. Кто упадёт, над тем насмехается! Никому ещё не удалось укоротить норов этого животины! – вздохнул ещё раз и на Спиридона глянул: – Твой-то женишок оседлает ли такого?

Мирон к соседу поворотился:

– Может, другую поищем невесту?

– Нет, – отвечает тот, – эта по нраву! Видать, по всему, баба с выдумкой, не проста! На такую и в горе, коли случится, опереться можно, и в радости – никому не уступит.

– Что есть, то есть! – усмехнулся хозяин. – Она у нас первая певунья в округе и на пляски лучшая.

На том сговорились и спать легли. Не спится Спиридону, ворочается. Решил на воздух выйти, прогуляться. Вдоль ограды на задки вышел, к реке отправился. На бережку присел, к деревцу прислонился и задремал, слышь-ка. Чует мужик сквозь сон топот копыт и ржание. Тряхнул головой, отогнал сон, видит: у воды жеребёнок скачет, тонко ржёт, ровно плачет. А рядом конь здоровущий, копытом бьёт, вот-вот затопчет лошадёнка. Спиридон шумнул в голос. Поди, мол, прочь! Конь к нему поворотился. Из ноздрей огонь пышет, от шкуры пар клубами, копытом землю роет. Ну, чисто дракон! А мужик-то тоже не из пужливых.

Разбежался с горушки и взметнулся прямо на спину коняге буйному. Ухватился за гриву, пятками бока сжал, да кулаком стал ему в ухо бить, приговаривая:

– Чего разошёлся-то? Али укорота не ведал ни разу? Ишь, на малого налетаешь! Неймётся тебе?

Конь на дыбы поднялся, стряхнуть пытается наездника. Потом наземь пал, чуть не убил Спиридона. Но и самому досталось забияке – ухватил мужик камень и ну охаживать бока вороные! Вскочил тогда жеребец и помчался вдоль берега да по лесу. Спиридон токмо успевает пригибаться да уворачиваться от веток. Ну, покатал его так-то конёк норовистый, взмок весь, уставать начал. Тут и сказывает он голосом человечьим:

– Пощади, сделай милость! А за то дам я тебе вещицу одну, на всякий случай годную.

– Согласен, – ему в ответ Спиридон откликается. – Только ты отвези меня назад на тот бережок, откуда мы ускакали с тобой.

– Так вот же он! – молвил вороной.

Смотрит мужик, и впрямь, вот он бережок. С коня соскочил, травы нарвал, осушил бока ему мыльные, гриву руками расправил.

– Ступай, – говорит, – восвояси, да малых более не трогай!

Конь фыркнул, гривой потряс и исчез. А под ноги мужику упала подковка медная, слегка стоптанная. Поднял её Спиридон, за пазуху спрятал и в избу побрёл.

Наутро Мирон растолкал сотоварища, пора, мол, свататься идти. Добралась троица до избы вдовьей. Поклонились, как водится, зайдя на двор, и ждут приглашения войти. На крылечко Румяна вышла, усмехнулась, спрашивает:

– Который тут из вас жених?

Вперёд Спиридон ступил с поклоном, в глаза женщине посмотрел и тоже улыбнулся. Та видит, не робкого племени мужик. Хлев отворила, вывела жеребца крепкого да высокого.

– А ну-ка, молодец, оседлай моего работника Крутояра, покажи удаль свою.

Ну, Спиридон помолчал, к коню пригляделся, обошёл его со всех сторон и молвит:

– Однако прихрамывает, сердешный, поранен ли?

Достал подкову из-за пазухи, подошёл к животному и поднимает переднюю правую ногу.

– Подковку потерял твой красавец! – посмотрел на Ру-мяну. – А я вот нашёл! Отвести надо к кузнецу, чтоб подковал.

Коня за гриву ухватил и повёл вон со двора. Сваты рты раскрыли, на такое глядя. Видано ли дело, чтоб ведьма́к – так меж собой того коня окрестили селяне – послушно шёл вслед за чужим! И Румяна смутилась, не ожидала такого поворота. А Спиридон в кузню вошёл, договорился с кузнецом, тот было на дыбки – боязно, мол, работать, затопчет, а не то зашибёт. Но всё же взялся. Спиридон шею коню гладил, а кузнец своё дело делал.

Ну, потом вскочил жених на подкованного жеребца и стрелой промчался вдоль по улице и обратно. Во дворе у Румяны с коня спрыгнул и поклонился, лукаво глядя на неё. Та видит, как дело обернулось, губу прикусила в досаде, а сама в пояс поклонилась со словами:

– Был ты просителем, стал наречённым, войди в дом хозяином.

Свадьбу быстро сладили, избу и постройки продали, животину с собой взяли, на телегу скарб погрузили и направились в село мужнино. А хозяйство немалое – две коровы, два бычка, кур с десяток, двадцать утяток, восемь гусей да пара лошадей. Для птиц Спиридон клетки изладил, на телеги поставил, коров да бычков привязал к телегам. Ребятишек посадил повыше, сам за кучера сел, да и подались они семейством на новое место жительства. Детишки ещё и кошку с собой взяли – как бросишь родное! – а рядышком пара собачек бежала, опять же не оставишь. Хотела Румяна кошку и собак пристроить соседям, но дети в слёзы ударились, Спиридон и позволил.

– Пущай берут! – молвил. – Беды в том не будет.

До реки добрались, пришлось плот ладить. И вторая переправа нелегко досталась, но ничего, никто не пострадал, всё ладно вышло. Через три дня в село приехали. Обустроились помаленьку, пообвыкли. Румяна хорошей хозяйкой, как и сказывали, оказалась. Всё в руках у неё кипело. Только видит Спиридон, что она ходит смурная. Он и так и эдак, а она глаза отводит в сторону и молчит. Призадумался мужик. Раз на вечерней зорьке сидит возле избы, самосадом пыхает, а сам себе думу думает, что с женой делать. Видать, не ко двору пришёлся! Обидно ему, на душе горько. Могла бы и отказать, раз не глянулся!

Тут послышалось ему ржание невдалеке. Любопытно стало, он туда. Смотрит, ближе к лесу конь знакомый фыркает, головой мотает, вроде приглашает подойти. Спиридон не побоялся, приблизился, а это вороной, что катал его в ночь перед сватовством. Глазом косится на мужика, боком подталкивает, садись, мол. Ну, вскочил Спиридон из интересу. Помчались они по тропкам неведомым. Вскоре достигли опушки, здесь конь остановился, седок соскочил, оглядывается. Видит, старичок седенький трубочку курит, на пеньке сидя. Борода у него длинная, почитай до земли тянется и шляпа чудная на голове, с полями широкими, так что лица не видать. Спиридон на жеребца глянул, тот к дедку идёт. Мужик следом. Почитая старость, поклонился до земли и спрашивает:

– Поздоро́ву ли[75]75
  Поздоро́ву ли – здоров ли.


[Закрыть], дедушка?

– По годам, – отвечает тот. А голос, слышь-ка, молодой!

Голову приподнял, глазами тёмными сверкнул и продолжает:

– Слыхал я, у тебя думки горькие имеются?

– Так-то так, да откуда вам то ведомо? – удивляется мужик.

– Откуда? – усмехнулся собеседник. – Отсюда не видать и быстро не доехать! Присядь-ка, поговорим, – и рукой показывает на пенёк рядом.

Присел Спиридон, а самому неуютно. Дед подымил ещё малость и сказывает:

– Румяна – внучка моя, отца её зовут Зочин, он тебя сюда доставил, – Спиридон оглянулся, рядом с дедом вместо коня крепкий мужчина средних лет стоит. – Мать её, Зурга, с южных степей родом. В пору чёрного мора весь её род на «нет» сошёл. Зочин нашёл девушку при смерти, выходил, дочка у них родилась по имени Наран, солнце по-вашему. Зурга умерла родами, хрупкая была. Сын мой дочку к селу вынес, взяли её люди добрые, Румяной назвали. Так всё было.

У Спиридона от этих слов голова кругом пошла. Сидит, не знает, что сказать, а старик продолжает:

– Румяна подросла, Зочин ей показался, рассказал всё, мужа для неё нашёл. Хороший был охотник, утонул, мой недогляд, – старик тяжко вздохнул. – Потом ты пришёл, Зочин сказал, что ты хозяин справный, мужик ладный, Наран стала твоей женой. Так всё сложилось.

Старик вновь задымил и, казалось, заснул. Спиридон тихо кашлянул и осмелился спросить:

– О чём тоскует Румяна? Не зазря ли пошла за меня? Вижу, не люб я ей.

– Не в том дело, – очнулся умолкший было дед. – Наран может оборачиваться лошадью, но без ведома мужа это не разрешено. Согласишься ли ты дать ей счастье лететь в быстрой скачке по полям и долам?

Тут Спиридон совсем очумел. Таращится на дедка и в толк взять не может, вправду ли такое услыхал или ему мерещится. Потом очухался слегка, призадумался. Видано ли, чтоб женщина лошадкой по полям носилась? С другой стороны, всяко бывает дивного в жизни. Кивнул мужик в знак согласия, а вслух сказал:

– Пусть себе скачет, раз душа того требует!

Обрадовался старик, заулыбался.

– За это, мил человек, хочу тебе дар сделать. Вот, возьми, – и подаёт ему подкову серебряную, – коли захочешь сам в коня перекинуться, брось наземь и скажи три раза «морь». А назад в человеческий вид воротишься, коли три раза через подкову переступишь. А теперь ступай, Зочин доставит тебя назад в село.

Спиридон подкову взял, поклонился, смотрит, а пенёк пуст, токмо дымок ещё витает около. Вместо мужчины, что возле старика стоял, конь вороной в нетерпении перебирает ногами. Взлетел тогда Спиридон на него и помчался домой. Утром к жене подошёл, обнял, подкову показал, всё рассказал. Заулыбалась Румяна, мужа крепко обняла, поцеловала.

– Спасибо, – говорит, – что понял всё и не предал меня поруганию. Не бойся, никто ничего не узнает. Давай в эту же ночь поскачем с тобой вдвоём, я покажу тебе луга сочные, там, где душа обретает покой и счастье.

На том и порешили. С той поры всё у них наладилось, хозяйство в гору пошло. Румяна ещё двух парнишечек принесла на радость мужу, а потом и дочурку подарила. Разрослась семья. Жили они по тем временам долго, до глубокой старости. В один год и на покой ушли. Сначала Спиридон, потом Румяна. Оставили в наследство старшему сыну подкову серебряную, рассказали секрет. Говорят, что в местности той долго ещё разговоры бродили о том, что встречали, мол, люди ночами пару лошадей вороных и, мол, подковки у них серебряные так и блистали, когда они неслись быстрым ветром по полям.

А подковка та по сию пору в сохранности! Подарочек Веле́са[76]76
  Веле́с – у древних славян бог-покровитель скота и бог богатства.


[Закрыть]. Вы ведь догадались, верно, что со Спиридоном сам бог Велес беседовал? Лошадок он дюже уважал, потому и подкову в народ пустил волшебную, да не одну, чтобы смогли люди побывать в шкуре этого животного и понять, как прекрасна земля наша. Ну, и знамо дело, чтобы уважение к лошадкам проявляли, ведь они наши первые и преданные помощники.

Чуть не забыла! Предки наши быстро скумекали, что любая подкова, не только серебряная, счастье и достаток в дом приносит. Потому на крыше всегда вырезали голову коня, конёк, стало быть, делали, а над входной дверью прибивали подкову. Коли рожками вверх, то сохранность дому от злых чар обеспечена, а коли вниз смотрят рожки подковы, тогда в дом достаток потечёт.

Ну вот, ещё один секрет рассказала вам, не пожадничала. И вы далее своим потомкам передайте. Кто знает, настанет такой день, когда любой сможет овладеть умением перекидываться в лошадку и скакать по бесконечным полям радости. Но для этого надо научиться любить всякий облик и не предавать поруганию то, что вам не понятно.

Каравай на именины

Прабабка моя дивные хлеба выпекала! А её прабабка и того лучше! Теряет народ умение это. А почему? Всё недосуг, всё торопимся. Наши предки не так жили. Вставали вместе с солнышком и спать ложились с ним. В полнолуние капусту квасили, на новолуние грибы солили. Помощи просили у Земли-матушки, советовались с ней. Жили, понимаешь, в согласии с душой и сердцем. И жила в те давние времена одна девочка по имени Злата. Семья из беднейших была. Не потому, что ленивы были, нет, работали от зари до зари. Да преследовали их беды одна за другой. То лошади падут, то коровы молока не дают толком, то не родит пашня. Детки, что в семье нарождались один за другим на пого́ст[77]77
  Пого́ст – сельское кладбище.


[Закрыть] ушли. Одна Злата и выжила. Было ей годочков восемь, когда родители померли. Сначала отец на покосе испил воды родниковой в жаркий день, а потом и мать зачахла от тоски по супругу. Взяла племянницу к себе сестра матери Дарья. Женщина добрая, Злату не обижала, но сами посудите, когда в семье ты восьмая, да ещё и старшая из девчонок, много ли тебе воли достанется?

Девчоночка обиду ни на кого не таила, крутилась по дому, успевая, где могла. А всё ж нет-нет, да и вспомянет, как матушка и батюшка её лелеяли. Всплакнёт, конечно, не без этого. А тут весточка пришла из соседней деревни, что отец Дарьи помер, и мать слегла, ухаживать некому. Куда деваться? Тесно в избе, но ещё маленько пододвинулись, бабулю на печку определили, к малым. Старушка за детками приглядывать помогала, всё облегчение для Златы.

Как-то раз присела Злата передохнуть на лавку, глаза прикрыла, мать родимую вспомнила, улыбается думкам. Тут ей бабушка Ждана, так её звали, и говорит:

– Имечко у тебя красивое, да тяжёлое!

– Почто так, бабушка? – вопрошает девочка.

– Потому что имя великое больно. Тебе имечко ближе к земле надо придумать. Ты и родилась в месяц Земли – тра́вень[78]78
  Тра́вень – месяц май. 23 мая (по-старому стилю, 10 мая) славяне праздновали именины Земли.


[Закрыть].

Старушка подумала недолго и продолжила:

– Скоро именины земелюшки нашей будут, испеки каравай, да испроси себе новое имя.

– Ой, бабушка, – испуганно молвит Злата, – боязно мне!

– Не бойся, помогу тебе, деточка.

Ближе к празднику в доме убрались начисто. Ждана вместе с девочкой замесили опару, травок нужных бросили. Под утро встали, на реку пошли. Окунулась Злата сначала в росы луговые, потом речной водой окатилась и вновь по лугу прошлась. Очистилась, значит. Тесто стали месить. Ждана учит Злату, что да как говорить надо:

– Поклонись на четыре угла да молви следующее: то земелюшка опара, будь душе моей под пару, как ладно тесто месится, так всяк зерно в Землю вместится.

Чуть погодя стали пироги ладить, другое изрекает:

– Пироги пекутся-поднимаются пашня зерном спелым наливается! Пироги пышны да ладны, женихи удачны, складны! Помоги, мать сыра Земля, чтоб поднялась и судьбина моя!

Злата всё повторила и не по разу.

– А про имечко, когда сказать, бабушка?

– Не торопись, – отвечает та, – то на праздники испросишь.

До солнышка всё приготовили. Травой да цветами, что с лугов принесли, избу украсили. Над порогом венок повесили. В этот день надо зорко поглядывать, не упадёт ли венок, коли гость в дом входит. Упадёт, знать недоброе замыслил входящий. Потому утром все к друг дружке захаживали. То спросить чего, то просто поздороваться, порадоваться празднику. Показывали, слышь, что чисты помыслами. А избы за три от той, где Злата проживала, мужик Бедай хозяйничал на своём подворье. Дочка у него Цветая на выданье была. И пошёл по селу слух нехороший, что, мол, обещалась девка одному, а с другим гуляет. Знамо дело, девушке укор страшный и обида. Прибегала она бабке Ждане пожалиться, совета испросить. Та утешила, совет дала и теперь Цветая сильно праздника ожидала, чтоб обратиться на суд к матери-Земле.

Ну, ближе к обеду потянулись всем селом в поле. Холсты вышитые расстелили, угощение поставили. Около каждой девушки пирог именной, на желание – кто жениха просит, а кто, наоборот, будет поклоны бить, чтоб отложить свадьбу. У замужних своя заботушка – пирог выпечен, чтоб достаток попросить и здоровья в семью.

Медовуху и сбитень сперва на землю вылили, поблагодарили Землю-матушку за то, что родит хлеб и всякое протчее, потом чарки пригубили. Все в круг встали, каждый в него входил по старшинству, кланялся на четыре стороны и просил о своём, разламывая пирог и щедро посыпая вокруг. А в это время люди песню пели вполголоса:

 
Ты родная Земля-матушка,
Всем великая кормилица,
Не оставь о нас заботушку,
Не оставь нас горемыками.
Ты прости, прости, родимая,
Что сохой твою рвём грудушку,
А причешем так боронушкой,
И лопатим с у́тра до но́чи.
Просим мы благословения
У тебя, помилуй бла́гая.
Одари своей щедро́тою,
Одари своею милостью.
Прости, Матушка,
Прости, кормилица,
Прости виноватых!
 

Все в круг сходили, просьбы высказали, осталась одна Злата. Толкает её Ждана тихонько в спину, иди, мол. Ну, вышла в серёдку девчоночка, покланялась и напевно молвит, как бабка учила:

– Помоги мне, родна Матушка, ненаглядная земелюшка, подари мне ново имечко, что с тобой навеки связано!

Люди поют да улыбаются, потому, как редко кто имя просил на смену. И тут сверху на Злату стали падать травы разные, где пучками, где по одному стебельку. Люди примолкли, а старейшина посохом стукнул, следующее изрёк:

– Сама Матушка имя тебе дала! Отныне Травушкой станем звать тебя.

Чуть помолчал и добавил:

– Золотая Травушка!

Все загомонили радостно, переглядываться стали. Ясно дело, земля чудо явила. Надолго теперь разговоров будет!

Тут Цветая голос подала:

– Прошу, Земля-матушка, заступись за невинную!

Народ в сторону отхлынул, Цветая заранее большой венок сплела и теперь положила его перед народом и внутрь вошла. Поклонилась на четыре стороны. Каравай именинный разломила на части, под ноги бросила со словами:

– Я прошу защиты рода, не обманывала сро́ду[79]79
  Сро́ду – никогда.


[Закрыть]. Знаешь, мать-Земля, все горести, рассуди, прошу, по совести!

А наве́тник[80]80
  Наве́тник – тот, кто возводит ложное обвинение, наветы на других.


[Закрыть] её с дружками покрикивает, обидные напраслины выговаривает. Старейшина посохом повёл:

– Коли правду молвишь, не зазря изве́ты[81]81
  Изве́т – донос, клевета.


[Закрыть] твои, ступи внутрь венка. Пусть Земля рассудит.

Тот сумлевается, а куда от народу отпрянешь? Вытолкали его поперёд. Ну, делать нечего, он грудь колесом и рядом с девушкой встал. Споначалу ничего не случилось. Парень запосмеивался горделиво. Вот, мол, за мной правда! А Цветая побледнела вся, слёзки закапали. Тут Матушка и вдарила. Вздыбилась земля под клеветником, на́высь[82]82
  На́высь – вверх.


[Закрыть] кинула его, а после разверзлась под ним и по колено вниз утянула. Задрожал очернитель, затрясся, стал прощения испрашивать у народа.

– Замолчь! – так сказал глава рода. – Проси мать-Землю о прощении, потому как испоганил ты праздник своею ложью. Да ещё и сомневался, что Матушка распознает неправду.

Повернулся к людям старейший, спрашивает:

– Есть ли кто ещё, наветами угнетённый?

Молчит община. И то сказать, после такого-то, кто ж насмелится клевету возводить? К Цветае жених подошёл, обнял, успокоил. Он-то ни на чуть в сомнениях не был, нисколечко не пенял ей. Пошли они к костерку по-над речкой. И люди прочь отошли от того места. Гулянье продолжилось до утра. Хороводы зазмеились по лугу, костры жаркие запылали, песни зазвучали. До утра чтили-почитали матушку-Землю. Оха́льник[83]83
  Оха́льник – нахал.


[Закрыть], что Цветаю порочил, к утру вовсе изнемог. Забрали его родители, увезли в другое село, от позору подалее. Да токмо худая слава поперёд человека бежит. О суде Земли-матушки далеко молва разнеслась. Несладко наветнику пришлось! Знамо дело, коли несёшь хулу зряшную, то знай, что ответ держать придётся. Правда, всё одно, наружу выплывет.

Под утро проснулась Злата у реки. Рядом бабушка Ждана сидит, на воду смотрит.

– Что, краса, выспалась? – улыбнулась старушка. – Пошли до дому, Золотая Травушка.

Тут девочка вспомнила, что теперь у неё новое имя. Пуще прежнего велико звучит и, как ни крути, спросу с такого поболе.

– Бабушка, – обратилась она, – ну, какая же Золотая Травушка, коли вовсе ничего в травах не смыслю?

– Научу тебя всему! – засмеялась Ждана. – Все знания свои тебе передам. Только, хочешь ли такого?

– Ой! – воскликнула внучка. – Хочу! Очень хочу, бабушка!

С тем и пошли они до избы. Травушка и вправду быстро всему выучилась у Жданы, знатной травницей числилась в тех краях. Не зазря ей имечко сильное дала Земля – Золотая Травушка!