Текст книги "Хозяйка тайги. Сказки сибирских лесов"

Свыдень, или Обманная любовь

Красота вокруг, не насмотришься! Душа радуется, и сердце млеет в благости. Человеку много ли надоть? Хлеб, вода, крыша над головой имеется, солнышко светит, рядом есть тот, кто понимает и любит. Вот и всё! Думаете, мало? Расскажу сейчас, как познавали это наши предки. Может, понятнее станет.

В незапамятные времена прижились на берегу реки люди. Избы поставили, жёнок нашли, деток народили. Само собой, землю пользовать стали, в тайгу за зверем ходить, за ягодой, грибами и протчими нужностями. Много ли мало ли, а времечко летело. Подросла в одном дворе девчоночка Красава. Вскорости в пору невест вышла. Девка видная получилась, под стать имени. Статная, высокенькая, почти вровень с отцом. Коса русая в руку толщиной по спине до земли ровной дорожкой стелется. Глаза, что два изумруда, бровки вразлёт и ресницы пушатся тенями, взор прикрывают. А носик курносый нрав весёлый выдаёт! И то сказать, первой певуньей прозывалась, заводилой в пляске числилась. На язычок, опять же, бойкая, редко смолчит перед парнем. Ну, знамо дело, побаивались женихи связываться с нею. Кто так и сказывал, страшусь, мол, отказа. А кто, слышь-ка, нашёптывал за спиной, гордячка, мол, в зазнобах никудышная. До Красавы доходили слушки эти, го́рилась[84]84
  Го́риться – огорчаться.


[Закрыть] она, не без этого. Но после такие частушки складывала о сплетниках, что народ со смеху покатывался, а на шептунов косились, посмеиваясь. И случилась с девушкой однажды небывальщина.

Гадали они с подружками на праздник Коля́ды[85]85
  Праздник Коля́ды – день рождения бога зимнего солнца, приходится на самую длинную ночь в году, ночь зимнего Солнцеворота, в последнюю неделю декабря. Неизменным атрибутом праздника были ряженые, которые ходили по дворам, пели, просили угощения и гадали.


[Закрыть], и было ей виде́ние – парень тёмный, косая сажень в плечах, а имечко – Видень. Но лица не разглядела, только голос звонкий услыхала. Думки затаила про себя, ни с кем не поделилась, чаще на посиделки ходить стала да вглядываться в парней. Зима-то прокатилась саночками, весна отшумела ручьями, лето в двери стукнуло. Как-то по землянику пошла Красава с парой подруг. Место недалече, за деревней прямо, не заплутаешь. Разбрелись девчата, так иной раз аукнут, а сами ягодку в корзины собирают. Оно, вишь, кто крупнее и скорее насобирает, тот за первую в этот раз числится. Игра такая у девок!

Красава, знамо дело, тоже старается обойти товарок своих. И то сказать, так и выходило – поля́нка попалась завидная, ягодка к ягодке. Тут позади и раздался голосок ласковый:

– Доброго денёчка, красавица, да крупной ягодки тебе!

Поворотилась девушка и обомлела. «Он! – вскричала в мыслях. – Как есть, Он! Тот самый, которого в воде увидала!» Стоит обомлевшая, а молодец ближе к ней подошёл, улыбается.

– Дозволь, – говорит, – имечко узнать твоё, красавица.

Отмерла после этих слов ягодница, молвит в ответ:

– Имя моё тобой будто угадано, Красавой меня кличут.

– Вот как! – изумлённо бровь красивую изогнул собеседник. – Верное имя тебе дадено!

– А как тебя прозывают, молодец? – Красава в себя пришла, лукавинка к ней вернулась.

Приосанился парень, улыбнулся:

– Свидень – вот моё имечко. Токмо люди переиначили малость, Виднем окликают.

– Видень… – протянула Красава и смутилась немножко. Вишь, и имя совпало! Жаром щёки опалило, сердце застучало быстрее. А Видень смотрит нежно, за руку берёт её, под берёзку сажает и ласковые речи заводит.

Спустя-погодя подружки окликают Красаву, аукают, домой, мол, пора! Подхватила она полную корзинку и поспешила к околице. А с парнем уговорилась встречаться под берёзкой на вечерней зорьке. Никому о встрече не сказалась, просил, вишь, ухажёр о том. После, мол, объявим обо всём, как получше узнаем о наших чувствах. И послушалась ведь!

И начали они видеться утайкой. То утром, то вечером назначает ей кавалер встречи, разговоры разговаривает, ласки всякие позволяет, дурманит девчоночку, а дальше этого ни на шаг. Спала с лица Красава, тени под глазами легли, плохо спит ночами и всё о дружке думает. Дело уж до поцелуев дошло и протчего. Чует девушка, что подвох какой-то, но не может с чувствами совладать. А воздыхатель пуще прежнего соловьём разливается, вскорости, мол, пирком да за свадебку. И тут же голову клонит к земле, не пара я тебе, Красава. Нет, мол, во мне ничего хорошего. Та в ответ кидается защищать его:

– Что ты, мил друг! И приятный ты, и ласковый в обхождении! Лучше тебя никого в мире нету!

Лето с осенью поздоровкалось, место уступило, как водится. Стал и наш ухажёр чаще говаривать о сватовстве. Красава и вовсе засветилась от счастья. Жду, говорит, не дождусь того денька!

Тут не выдержала девушка и проговорилась промеж подруг о скорой помолвке. Те удивились, знамо дело. Сколько скрывала жениха! Стали пытать, кто да откуда? А Красава головой мотает в ответ и помалкивает. Домой-то пошла и призадумалась. А ведь и верно, не ведает она, из какой деревни будущий наречённый, кто мать, отец. Ничего не знает толком! Ладно, кивнула про себя, сватать приедет, расскажет.

День за днём бежит, а жених не спешит. Обещаниями кормит, ласками успокаивает. Начнёт, бывало, Красава ему пенять, потемнеет с лица Видень, насупится и уйдёт, ни слова не сказав. Девушка сама себя корит, изводит виною, плачет украдкой и ждёт не дождётся встреч. Вот ведь какую силу взял над ней! При новой встрече сама прощения просит, целует да уговаривает. А тот ещё и куксится. Вот, дескать, что терпеть приходится за мою любовь жаркую!

В это самое время в деревне проездом на постой у соседей Красавы напросились люди торговые. Первый снежок лёг плотно, вот и наладились поторговать тем, что вырастили да смастерили. С базара ехали да малость припозднились. Хоть и недалече деревенька соседняя, а всё ж таки на ночь глядя ехать опаска! Ну, за стол сели, как водится. На ту пору заглянула к ним Красава в избу с подружкой пошептаться. Сын приезжего, Свитень, как узрел лик красоты невиданной, так и обомлел, слова все позабыл. Его отец это приметил и у хозяина избы выспросил потихоньку о девушке. Тот не похаял, по-честному рассказал, что Красава работящая, мастерица каких поискать, певунья и плясунья первая на деревне. Но добавил всё ж таки, что в последнее время с лица спала, печалится часто, как бы ни приболела чем. Торгаш мужик опытный, глаз намётанный. Завёл с девушками разговор о том о сём, поспрашал кое о чём и призадумался.

Свитень с Красавой познакомился, развлекал девушек рассказами весь вечер, приглашал в гости к себе в деревню. На горушке, мол, покатаемся, на санях по полю развеемся. В общем, ухаживал, как мог. Красава потянулась к нему, оттаяла, румянец на щеках засиял, мыслями уж и в гостях побывала. Тем более что в деревушке той родня имелась, хоть и дальняя. Шла домой, раздумывала, до чего же Свитень похож на Виденя, но тот сердце привязал, а не греет душу. И про то ещё подумалось, что имена у них схожие. Малость отличаются. Уж не ошиблась ли она? Может, имя Свитень тогда шептали ей?

Тут дружок на утро указку повесил – алую ленточку на дерево, жду, мол. Побежала Красава на свидание, а как увидала милого, то про нового знакомого напрочь забыла. Видень ей и так и этак расписывает, как приедет свататься, какие подарки привезёт, какие слова говорить станет. И про избу новую уж который раз талды́чит[86]86
  Талды́чить – повторять одно и то же.


[Закрыть]. Срублю, мол, королевной жить будешь! На перинах спать, на золоте есть! Тут Красава возьми и скажи:

– Ну, пока золота нет, хоть бы серебряное колечко подарил.

Взъярился женишок:

– Ах вот ты какая! У тебя одни ца́цки[87]87
  Ца́цка – безделушка.


[Закрыть] на уме, а о любви и речей не ведёшь! Ударила ты в самое сердце укором своим.

И слезу, слышь-ка, утирает! Опосля́[88]88
  Опосля́ – после.


[Закрыть] развернулся и улепетнул восвояси. Красава оторопела от таких речей. Понять не может, что плохого сказала? Но думки в голове завертелись. Пока до избы шла, решилась отправиться за советом к бабке Мудрёне. Её не зазря так кликали, бабка во многих делах давала советы дельные. К тому же сказывали, служила она всю жизнь богине Лёле[89]89
  Лёля – у древних славян богиня весны, любви и молодости.


[Закрыть]. И выглядела молодо, хотя сама точно не помнила, сколько лет и зим на своём веку прожила. А может, и хитрила старая, кто ж теперь ведает!

Свернула Красава к избе старушки, что стояла на отшибе малость от остальных, поближе к лесу. Подошла и стукнула колотушкой по воротам. Те и отворились сами собой. Девушке боязливо стало, но что делать, сама пришла, никто силком не тащил! Во двор ступила, огляделась. Вроде, всё, как у всех. Посмелее уж на крылечко взбежала и в двери вошла с поклоном:

– Поздоро́ву ли, бабушка Мудрёна?

Ей от печи ответ:

– Спасибо за добрые слова, Красава. Проходи к столу, чайку испить.

– Простите, без подарка я нынче, – смутилась девица.

– Знаю, что не чаи распивать ты пришла ко мне, но уж порядок такой, не нам его нарушать.

Сели они за стол, чин чинарём, чаёк тянут с медком, друг на дружку поглядывают. Мудрёна улыбается, и Красаве легче на душе стало. После третьей кружки спрашивает бабушка:

– Что, красавица, попала в сети к Свыденю?

– Что? – смешалась Красава. – Кто такой, бабушка?

– Ошиблась ты, милая. Свыдень умеет принимать любой образ. Прикинется тем, в кого хочет девушка влюбиться, присосётся к силам живительным и морочит человека до полного изнеможения.

Красава рот открыла от изумления, поверить в такое не в силах.

– Да как же, бабушка Мудрёна, такое возможно? Слыхом не слыхивала о таком!

– Э-э-э! – отвечает та. – Редко встречается Свыдень, потому как богиня Лёля присматривает за влюблёнными. А ты ведь не просила Лёлю о помощи?

– Нет, – сникла Красава.

– Покумекала бы ты, почто он не знакомится с твоими родными и свою родню прячет от тебя. Посоветовалась бы с матушкой, обратилась бы к Лёле. Глядишь, и не пришлось бы тебе ко мне на поклон идти.

Поникла вовсе голова девичья.

– Ладно, не кручинься, лебёдушка, раньше времени. Всё исправить можно! Свыдень петушится без дела, вид напускает важный, а так-то он страхолюб, всех и вся боится. А пуще всего опасается огласки! Ступай за мной, милая.

Вышли они во двор, разожгла Мудрёна костёр. Травку духмяную кинула, потом затянула протяжное бормотание, через слово понятное. Красаву дымком обкурила, вокруг костра повела. Чуть погодя заставила три раза прыгнуть через костёр. После этого дала ей напиться заговорной водицы и отпустила восвояси. Да строго-настрого приказала все свидания прекратить со Свыденем, а подарки его выкинуть в реку.

Исполнила всё в точности девушка и спать легла. Легла, а сна и нет ни в одном глазу! И чует Красава тоску неизбывную по брошенному милому. Вышла она тихохонько на крылечко, подняла руки к месяцу светлому и обратилась к богине Лёле:

 
– Не покинь, не оставь меня, Матушка,
От злодея укрой крылом своим.
Огради от дурного и подлого,
Защити, умоляю, Родимая!
 

Тут на скамеечке девушка возникла. Сарафанчик на ней простенький, алой ниткой вышит, на голове венок из трав, в ушах серёжки звенят, на шее бусики. Улыбается она ласково и молвит:

– Не бойся, Красава, не оставлю я тебя без защиты! Как можно! И любовь твоя настоящая ждёт тебя недалече.

Обомлела Красава, никогда не видала она Лёлю в образе девичьем, хоть и сказывали ей подружки, что иной раз в хороводе появляется богиня незнакомой, простой девушкой. Поклонилась Лёле в пояс и не знает, что далее делать, а та присесть предлагает рядышком, рукой по скамье похлопывает. Подошла Красава, не сробела, на скамью опустилась. Обняла её Лёля, ровно подружка давняя, и стали они разговаривать, пересмеиваясь, легко и радостно. Часок где-то поболтали, потом Лёля встала:

– Пора мне, Красава, много ещё дел надо сделать. Иди спать, не бойся ничего.

С тем и растворилась в лунном свете. А девушка легла спать и до самой зорьки не просыпалась. Поутру прошла вся тоска, рассеялся мо́рок[90]90
  Мо́рок – наваждение, мрак.


[Закрыть]. И Красаву, как подменили. Улыбка с лица не сходит, зазвенел снова её голосок повсюду, на месте не стоит, работа в руках кипит, а усталости, как и нет вовсе.

Вскоре Свитень весточку прислал, жду, мол, приезжай, хочу познакомить с роднёй. Поехала Красава в гости в деревеньку к родне дальней, там и со Свитенем встренилась, с родом его познакомилась. После того и он с визитом к ним в избу пожаловал, испросил родителей позволения познакомиться с их дочкой поближе. Те ничего, уж разузнали всё заранее. Дали согласие на обручение. Через год и свадебку сыграли. Славную неделю гуляли!

А Свыдень больше не показывался никогда. Знамо дело, пустой он внутри, одна зависть да ненависть, потому как сам-то неспособен любить и дарить счастье. Бродит он по сей час, присматривается, как бы у кого сил отнять, пустоту свою заполнить. Токмо зряшное это дело, чужой любовью пустоту не скроешь, свою растить надо. А всё ж остерегайтесь, девушки, зорко смотрите сердцем и душою, потому как глаз да слух обмануть можно легко. Ну, ежели что, помните, что на защите вашей стоит всегда Лёля. Стоит только попросить её, морок рассеется, сгинет проклятый Свыдень.

Счастья вам и любви настоящей!

Чур, меня!

Лето в самом разгаре, травы по́йменные[91]91
  По́йменные травы – травы, растущие в пойме, низкой части долины, а потому заливаемые по время половодья.


[Закрыть] сочны, так и просятся в стожок. Лошадок в эту пору пасти одно удовольствие! С вата́гой[92]92
  Вата́га – толпа.


[Закрыть] мальчишек расположился на пригорке у реки Потапыч. К вечеру пригнали они табун, самым непослушным да резвым животным спутали передние ноги, а после кликнули собак да развели костерок. Картохи испекли, чаёк заварили и, знамо дело, завели разговор о том, что было и не было.

Тут щепка влажная попала в огонь, задымила, потом треск пошёл, искра стрельнула. Один из пацанят в сторонку метнулся, ойкнул:

– Чур, меня!

Остальные засмеялись. Потапыч потянул из кружки чай, задумчиво сказал:

– А ведомо ли вам, почто говорите так – чур, меня?

Мальчишки примолкли, головами мотают, не знаем, мол. А сами устраиваются поудобнее, потому как известно им, что после такого вступления Потапыч пососёт трубочку и поведает очередную байку. Так и вышло! Старик помолчал, вспоминая, и негромко заговорил.

Давно это было, сейчас небывальщиной кажется. На заимке лесной бедовал в однова старик Иваныч. Имени его никто уж и не помнил, привыкли по отчеству – Иваныч да Иваныч. Заглянул он как-то раз в начале лета в деревню, в гости к родне дальней. Своих-то близких всех похоронил, болесть морная покосила многих. И его семью не пощадила.

Ну, как водится, подарочек принёс, медку лесного душистого. К столу присел чайком побаловаться, узнать новости. Тут ему тётка Зари́на и скажи:

– У соседей, слышь-ка, мальчонка-сиротка объявился, привезли намедни. Слабенький на здоровье, говорят, после болезни выжил, что твоих-то покосила позалони́ лони́сь[93]93
  Позалони́ лони́сь – в позапрошлом году.


[Закрыть].

Пожевала губами и продолжила:

– Больно на внучка твоего похож, на Стёпушку. Глазёнки смышлёные, головёнкой во все стороны вертит, да на ножки слаб и молчит.

Иваныч молча пошвы́ркивал[94]94
  Швы́ркать – громко хлебать.


[Закрыть] чаёк с блюдца – тётка лучшую посуду на стол ставила в его приход, уважала, вишь.

После обсуждения новостей дед вышел на крыльцо, обдумать всё в тишине. За оградой в траве копошился вихрастый белёсый шустрик – мальчишка лет шести. Иваныч не спеша подошёл поближе, увидел лицо ребёнка и вздрогнул, пробормотал:

– Чисто Стёпка!

Мальчишка, качаясь, длинно провыл:

– Ы-ы-ы-ы-ы-ы!

– Чего тебе, шалопутный, надобно? – выскочила на крыльцо соседка. – Какого рожна?

Ребятёнок дополз до Иваныча и, ухватившись за штанину, стал подниматься.

– Чего сама-то, Михеевна, горло не бережёшь? – улыбнулся старик и, наклонившись, взял дитя на руки. Тот обхватил его ручонками за шею, прижался и затих.

– Навроде родня! Ишь, как прижался! – улыбнулась в ответ женщина.

Дед прокашлялся и, глядя в сторону, невнятно проговорил:

– Отдай ребёнка, Михеевна, он для вас лишний рот, а мне заместо всей семьи, отогреюсь при нём хоть чуток.

Та вскинула удивлённо глаза, открыла, было, рот, но ничего не сказав, захлопнула. Постояла на крыльце и ушла в избу. Немного погодя вынесла узелок и, подавая, сказала:

– Коли чего надоть, пошить чего, связать, приходи, отказу не будет.

Иваныч в тот же день и уехал на заимку. Лошадёнку запряг скоренько, побросал, что тётка дала, мальчонку в телеге устроил.

– Куда ты на ночь глядя? – голосила Зарина. – Хошь переночуй!

Но где там! Стеганул лошадку, та и затрусила бодренько домой. На заимке и стали они вдвоём проживать. Иваныч внучка лесным мёдом с молоком поил, мёдом намазывал в баньке, когда парил. В речушке купал, плавать малой быстро наловчился, рыбкой нырял. А вскорости и по земелюшке затопотал твёрдо. К осени окреп мальчонка, румянец на щеках заиграл. Однажды поутру будит деда:

– Деда, вставай, солнышко уже взошло!

Иваныч очумел, молчал ведь, а тут вдруг заговорил да чисто так!

– Ты почто, пострел, – спрашивает внука, – молчал до сих пор?

– Так ты, дедуля, и не просил меня говорить!

Старик брови нахмурил, потом захохотал. И верно, не просил же!

Ещё пуще сблизились старый да малый. Иваныч, вишь, не таился, всё рассказывал, что ведал о тайге без утайки. Охотник он был знатный, секретов знал немерено. И места, знамо дело, богатые на зверьё, тоже. Однако ж осень рыжей лисой проскользнула, зима белой шубой укрыла лес. Зимой-то не больно весело целый день одному ребятёнку в избе сидеть, особливо когда холод за окном хозяйничает. А Иваныч иной раз уходил с утра до вечера – то силки ставить, то поохотиться. Кобелёк Задор с ним, ясно дело, на охоте бегал, а Стёпушка скучал. Но сроду не жалился на то. Наоборот приговаривал:

– Ты, деда, иди, за меня не бойся, я уж вовсе вырос!

Задумался о том дед и решил внучку́ дружка вырезать из берёзовой чурочки. И вышел у него славный вихрастый мальчишка, чем-то на Стёпку похожий. Положил около внука под утро, тот проснулся и ахнул:

– Как сюда попал? Сам пришёл что ли?

– Ну, да, – посмеивается дед в усы, – это Чур прислал тебе в утеху своего внучка.

Надо сказать, что столбы, держащие крылечко, не простыми были. Мастерски вырезанные лица на них отличались серьёзностью. Это Чуры-обереги, сторожа дома, охранники от похитников и тёмной силы. Про то Стёпка знал, не раз рассматривал изображения и разговаривал с ними.

– А как же его зовут? – неймётся мальцу.

– Ну, – почесал затылок Иваныч, – Чурашка.

– Это маленькое имя, да? – не отстаёт Стёпка. – Как Ивашка! А вырастет, Иваном станет! А Чурашка станет настоящим Чуром, защитником и хранителем.

– Ну, милый, это ты у него сам всё расспроси, а я пока в хлеву управлюсь.

У Иваныча окромя[95]95
  Окромя́ – кроме.


[Закрыть]́ лошадки ещё коровёнка имелась и коза, курочек пять на повети квохтало да и петушок кукарекал возле них. За всем уход требовался. Покуда дед по хозяйству радел, Степашка нового дружка со всех сторон оглядел, поговорил с ним о том о сём и на двор вышел, показать, что да как снаружи. Задор подбежал, облизал маленькому хозяину щёки, куклу понюхал, хвостом вильнул – познакомился. Вскоре за стол сели, завтракать. Стёпка Чурашку рядом ставит, ложку каши себе в рот, вторую дружку предлагает. И зажили они втроём славно. Внучек и скучать перестал, потому как день и ночь разговаривал со своим деревянным дружком. Временами и самому Иванычу казалось, что он слышит, как отвечает Чурашка Стёпке. Так потихоньку до весны и дотянули.

С первыми ручьями пришла весна, тёплышком одарила, травкой порадовала. Мальчонка вовсе окреп, облазил все места, что к дому поближе. Иной раз отправится в лес побродить, краюшку хлеба сунет за пазуху, туда же и Чурашку отправит. Рядышком Задор труси́т, Стёпка и с псом разговаривает, и с дружком. Ну, и наткнулся раз в тёмной чаще на столбец высокий. С первого взгляда и не понял, что перед ним изображение Щура. Вишь, с одной стороны, если посмотреть, то просто деревянный столб отёсанный, а коли с другой глянуть, то уж тут и различишь лик суровый, брови нахму́ренные, твёрдый рот.

Степашка поначалу, как разглядел, спужался. Кинулся назад, не разбирая дороги.

– Деда, – впопыхах кричит, – там чудище!

– Какое такое чудище? – Иваныч на крыльцо выскочил.

Поведал ему внук об увиденном.

– Э-э-э, – протянул дед, – это не чудище, внучок, это Щур. Его просить надо, чтоб оградил от всякой нечисти. Опять же охраняет он земли наши от врагов.

– Как же? – изумился Стёпка. – Он же на месте стоит!

– Не всё так просто, родной. Под столбом лежат наши предки, их духи и служат охраной для наших земель. Редкий во́рог[96]96
  Во́рог – враг.


[Закрыть] решится переступить эту грань. Такие столбы вокруг наших земель повсюду наставлены, пра́щуры[97]97
  Пра́щур – предок.


[Закрыть] об том позаботились.

– Деда, а меня Щур не тронет?

– Так ты ж поклонись, положи кусочек хлеба и попроси у него защиты. Разве ж откажут тебе предки после такого? И потом, ты же не один, – Иваныч улыбнулся в усы, – у тебя же личный охранитель Чурашка!

Насмелился мальчишка, пошёл на другой день к Щуру, положил хлеб у подножия и попросил о защите. Ветерок над ним прошелестел, и послышались Степашке такие слова: «Я Щур! Я великий Щур! От врагов тебя за-щи-щу!» Холодок в животе у мальчонки образовался, развернулся он и пошёл прочь от того места.

Ну, после забылось всё это. Солнышко светит, травка под ноги мягким ковром стелется, ветки деревьев ласково макушку гладят. Хорошо!

За то время, что на заимке рос, – а уж годок пролетел! – Стёпка окреп, подрос, разговорчивым стал. А тут собрались они в деревню съездить. Всё ж таки хочется и с народом пообщаться!

Приехали, остановились у тётки Зарины, как водится. Стёпушка на улочку вышел, а там уж ребятня ждёт. Давай пытать его, какое, мол, житьё с дедом? Каково на заимке жить, не страшно ли? Споначалу мальчишка оробел, а потом ничего, отошёл, рассказывать начал, до чего в лесу интересно. Тут один из ватаги ткнул в Чурашку, что за пазухой притаился:

– А что это там у тебя? Кукла что ль? Али ты девка, чтоб играться?

Ну, смеяться стали, знамо дело, подначивать. Тут Стёпка и скажи:

– Это мой личный охранник, маленький Чур.

Попритихли насмешники, удивились. Ни у кого из них, вишь, такого не было.

– Покажь, взабо́ль[98]98
  Взабо́ль – в самом деле.


[Закрыть]? – старшой смиренно спросил.

– Показал бы, – отвечает малец, – да после ваших насмешек, Чур не имеет охоты знакомиться с вами.

Тут ватажники и вовсе отступились. Знамо дело, воля Чура велика, его лучше не дразнить. Посопели малость и разошлись. А Стёпка до избы поспешил. Вечером Иваныч давай спрашивать, что, мол, случилось, почто так скоренько вернулся? Внук и поведал ему всё, как на духу.

– Ну, верно всё сказал, Степан, – негромко дед говорил внуку, – нечего каждому урека́ть[99]99
  Урека́ть – упрекать.


[Закрыть] да учить тебя, как жить да с кем дружить. А ты, поди, расстроился?

Внучек голову склонил.

– Ничего, Стёпа, не та дружба, в которой кланяешься, а та, в которой опираешься.

Наутро набрали они, что надобно, и домой отправились. По дороге внук и молвит:

– Деда, а кто ж корову и козу наших сторожил? Как они не доены там?

– Э-э-э, – ухмыльнулся Иваныч, – а на что Чур? Я ж попросил его перед уходом, чтоб охранял!

Воротились они на заимку и покатились денёчки далее. Степашка ещё шибче привязался к своему братцу названному, Чурашке. Встанет, бывало, поутру и первым делом с ним здоровается:

– Поздорову ли ты, братец Чурашка? Как ночку ночевал, какие сны видывал?

Ну, и всякое такое выспрашивает. А после всё рассказывает про себя. Иваныч на это лето стал мальчонку с собой брать, по лесу водить, тропы показывать. И на озерцо водил. Учил, как из прутьев ловушку для рыб изготовить. Где медок брать и сколько можно, чтоб пчелиный народец не обидеть. Как Медовую Бороду ублажить, чтоб не супротивничал, а помогал. Где травка растёт съедобная, да как сподручнее рвать такую, чтоб росла она далее, не пропадала. Где камешек лежит, который в огне горит. Многое чего поведал ему в то лето Иваныч, секреты, что от других таил, всё внуку открывал.

– Запоминай, Стёпушка, да сильно обо всём не рассказывай, потому как это наши секреты, родовые.

Вот как-то раз возвращались они под вечер до дому, а тут птичка над ними лётает, не отстаёт. А после и вовсе на плечо Стёпке присела и щеки коснулась клювом.

– Ох ты! – озабоченно вскрикнул дед. – Кабы беды не случилось! Поторопимся, внучок!

– А что такое? В чём кручина?

– То не простая птичка кружит над нами. Прозывают её щур! Гнездо у неё недалече от нашей заимки, иной раз я подкармливал эту птаху. Она, что Щур-охранник также предупреждает об опасностях.

Поспешили они к заимке и не напрасно! Корова, вишь, отвязалась, да и забрела в топь. Насилу вытащили! После этого Иваныч приболел. Видать остудился в болотной водице, кики́мора[100]100
  Кики́мора – в народных поверьях безобразная старуха, живущая в лесу, на болотах и заманивающая в топь людей.


[Закрыть] осерчала – не дали коровкой полакомиться. Дня три метался в лихорадке. Стёпка ничего, не испужался. Деда лечил, как тот обсказал – траву заваривал, мёдом натирал. Корову и козу доил, на пастбище их отводил. В общем, за хозяина был и вполне с этим справился.

На третью ночь жар у Иваныча спал, и он крепко заснул. Ну, и малец умаялся и прикорнул рядышком тоже. Проснулся Стёпка под утро в тревоге, а что к чему не поймёт. Слышит, пёс воет, мечется. Ухватил он Чурашку и в двери кинулся. Отворил, видит тени мрачные посередь двора выросли. С двумя тенями бьются два богатыря, а третья тень, чуть поменьше, крадётся к дверям избы. Страшно мальчонке, а всё ж не сробел, выскочил на крыльцо да как крикнет во весь голос:

– Чур, защити меня! – и Чурашку бросил изо всех силёнок прямо под ноги тени неведомой.

Кукла деревянная в тот же миг превратилась в богатыря невысокого, но ловкого. Кольчуга на нём посверкивает, шлем сияет звёздочкой, а в руках, слышь-ка, меч лунный. Размахнулся защитник рода и давай кромсать ворога-нечисть. Застонал, заметался гость непрошеный, мор́ ок ночной, да супроти́в[101]101
  Супроти́в – против.


[Закрыть] меча лунного никто не устоит! Вмиг расправился Чурашка с посланцем тьмы, а после вновь превратился в деревяшку и подкатился к ногам мальчишки. А два богатыря превратились в Чуров-оберегов, что крыльцо держат.

Стихло всё. Стёпка Чурашку поднял, смотрит, кое-где вмятинки да полоски на нём остались. Не почудилось, знать, битва, вправду всё было! Погладил он тело деревянное и молвил:

– Спасибо тебе, Чур-защитник!

Тут ветер поднялся и до Стёпки донеслось: «Я – Щур! От врагов защищу-у-у-у!»

Вскоре небо посветлело, над избой птичка щур вспорхнула, песенку завела. Отступила мгла в очередной раз.

Иваныч, как проснулся, рассказал внуку сон странный, в котором Чурашка бился против тёмного гостя и победил. А Стёпушка деду поведал о том, что сам видел во дворе.

– Это черти были, – объяснил дед, – те, кто переступил черту, нарушил законы людские и божьи, запутались и злое приняли за хорошее. В них света нет, тьма одна, ходят они по ночам, людей ищут, хотят свет у них забрать. Завидно им и холодно, поди-ка.

Подивились дед с внуком на то, что увидели – один во сне, другой воочию – и порешили, что пора обойти Щуров-сторожей, отнести им подаяние, сказать, что помнят пращуров своих. Так и сделали. А охранителей избы – Чуров поясным поклоном поблагодарили да словами добрыми.

История эта незна́мо как разлетелась по свету. С той поры, когда нарождалось дитя, вырезали ему деревянного Чурашку, чтобы охранял он деток от всякой нечисти. Норовили из берёзы, а то из рябины сладить. Чуть заплачет дитё, так матушка сразу ему под бочок охранителя положит, тот и успокоится враз.

Давно это было и кажется небывальщиной ныне, но ведь и по сию пору любой человек в минуту опасности или страха первым делом то крикнет, то мысленно скажет: «Чур, меня!» И Чуры охраняют! Потому как вера пращуров наших сильна была и пришла к нам через века.

Потапыч умолк, подбросил дровишек в костёр, подлил в кружку горячего и стал набивать трубочку. Пацанята смотрели на огонь, и каждому из них представлялся Стёпка с Чурашкой в руках. Такие резные охранники-куклы в каждой избе водились. И хотя о Чурах рассказывали им и дома, но сейчас, в ночном, у реки они особенно остро ощущали связь с ушедшими в небытие. Теми, кто по сию пору стоял на защите живых.