Текст книги "Хозяйка тайги. Сказки сибирских лесов"

Шиловы саночки

Сельцо стояло на реке, слышь-ка, чуть повыше нашего. И жил там дедок по прозванию Шило. Не то, чтобы он по сапожному делу мастером слыл или, скажем, по дереву ладил что-то. Просто любил он вставить словцо с усмешкой о ком-либо. Бывало, выйдет на круг девица ладная, ведёт танец павой, а Шило возьми и скажи:

– Хороша! Нет слов, как хороша, да больно росточку маловата! Ну, чисто карлица!

Девка, понятное дело, смутится и в сторонку спрячется. Или покажет мужик изделие деревянное, красоты невиданной. Все в изумлении, а дед и тут встрянет:

– Оно, конечно, красота, да только такую безделицу мой прадед ладил забавы ради! В избе вон, за печкой валяется!

Ну, знамо дело, не привечали Шило. Под разными предлогами отказывали от дома. А тому, как с гуся вода, токмо похохатывает:

– Правда глаза колет!

Как-то раз осерчал на него сосед за слова язвительные да и говорит:

– Ежели ты такой умелец, Шило, то изладил бы вещь чудную, невиданную. Вот мы бы и подивились!

– А что, я могу! Ахнете все! – бросил в сердцах и ушёл в избу. А на печи отошёл малость и призадумался, чем народ удивить-порадовать. Сам-то он больше по рыбному делу ловчил. Рыбалил, значит. Семьи у него не было. Жена в родах померла, а детки один за другим на погост ушли. Кто от болезни, а кто по шалости. Так и бедовал один. Крутится Шило ночью в однова на печи, и тут на ум пришла ему просьба ребячья. Сынок его младшенький перед смертью всё просил на саночках прокатиться. Да не на простых, а на таких, чтобы сами ехали, а где надо, так и летели. Покряхтел дед, самокруточку покурил и решил за советом сходить к ведунье. Жила одна бабушка на краю села, знахарила помаленьку, людям помогала советами.

Вот к ней и решил он сходить. У всех на виду не пошёл, а пустился задками, вдоль речки. Пришёл к избушке, почесал макушку и стукнул в двери три раза. А в ответ тишина. Шило дверку толкнул и спрашивает:

– Есть в избе кто аль нет?

К порогу токмо котище выскользнул чёрный. Стрельнул зеленющими глазами на пришлого и сел напротив. Ну, поскольку хозяйка голос не подала, устроился дед на скамеечку под окно и дожидается. Уж дело к вечеру, а ведуньи нет как нет. Собрался Шило до дому идти, а тут бабушка и показалась из лесу. Несёт котомку полную трав разных. Шило, знамо дело, подскочил, чтоб подсобить. Та его в избу пригласила, за стол усадила, накормила, напоила да и спрашивает:

– Почто на ночь глядя пришёл, любезный? Али беда какая принудила?

– Да как сказать, – пригладил дед бородку, собираясь с мыслями, и рассказал всё начистоту. И про разговор упомянул, и о похвальбе своей не смолчал. О сыновей просьбе тоже не забыл, о саночках чудных, чтоб летать могли и катиться, где надобно. Даже коль и дороги нет! Выслушала ведунья и молвит в ответ:

– По травам я больше мудрствую, а тайна летающих саночек мне не ведома. Ничем я тебе помочь не могу, уж прости старую!

Помолчала и добавила:

– Однако слыхала я в детстве от своей прабабки, что изладить такие санки можно. Дерево надо особое, а вот какое не помню. Запомнила только, что цветы на том дереве всего одну ночь цветут, утром облетают. Но не успевают они долететь до земли, потому как прилетают их срывать птицы невиданные. Тебе надобна веточка этого дерева, чтоб саночки сделать, – она чуть подумала, – и перья тех птиц не помешали бы. А знаешь что, сходи-ка ты к моей сестрице Сон-ведунье. Она умеет заказывать вещие сны.

Хозяйка вывела Шило к еле видимой тропе:

– Иди до речки, а там покличь перевозчика. Да шибко с ним не болтай, он в молчунах числится. За перевоз заплати тем, что тебе не жалко отдать. Здесь подумать надо крепко, потому что недодашь, назад не повезёт, а передашь, перевозчик тут же назад тебя переправит.

С теми словами она поклонилась дедку и ушла в избу. Шило постоял малость, подумал да и шагнул на тропу, навстречу своей судьбе. Вскорости достиг он реки, стал выкликать перевозчика. Немного погодя из темноты вынырнула лодчонка-кружонка, из бересты сделанная. В ней старичок росту невеликого одним веслом управляется. Залез путник в лодочку кое-как, сам опасается, не перевернулась бы речная повозка. Доплыли они до другого бережка, снял Шило шапку и с поклоном подаёт старику. Тот хмыкнул, шапку взял и молвит:

– Угадал и угодил! За это совет дам тебе: иди по ветру, не ошибёшься! На задки воротишься, шустро перевезу! – оттолкнулся от песочка и скрылся в темноте.

Постоял дедок, оглядываясь. Куда шагать в темень? Решил было тут ночёвку устроить, только чует, ветерок поднялся низовой. В спину так и толкает! Вспомнил тут Шило совет перевозчика и шагнул вперёд, по ветру. И легко так пошёл, без заминок всяких, как по дороге хоженой. Долго ли коротко, но уткнулся он в изгородь, и калитка нашлась тут же. Во двор сунулся, а там кобель бухает, сторож, слышь-ка! Дверь скрипнула, голос недовольный спрашивает:

– Кого нечистая ночами носит? Чего надобно? Чур, охрани меня!

– Шило я! – откликнулся старик. – От сестры твоей весточку принёс!

– Ну, коли так, заходи!

Дедок в двери прошмыгнул, ему на лавку указали. Лучины не зажигая, буркнули:

– Рассказывай, какие вести доставил!

Обсказал Шило всё, как есть, по порядку, без утайки. Тут около печи лучина затеплилась, хозяйка крынку молока на стол поставила, краюху хлеба положила. Смотрит дед, а пред ним дева-краса, до полу коса. Оторопел он поначалу, думал, что Сон-ведунья не молода, а вишь, как вышло! За стол присел, попил, поел, а девица ему и говорит:

– Пойдём, дорогой гостенёк, укажу, где спать тебе.

Вывела его во двор, охапку травы возле конуры собачьей бросила:

– Вот место твоё, самый сладкий и верный сон будет тебе.

С тем и ушла. Шило голову почесал да и улёгся спать. «Видать, так надо!» – подумал и смежил веки. Провалился в сон беспробудный и сам не понял как. Очнулся утром, пёс ему щёки лижет, в лицо жарко дышит. Вскочил дедок и тут же весь сон до тонкостей вспомнил. Точно знает теперь, куда идти нужное дерево искать и как саночки изготовить летучие. Ступил было со двора, потом опамятовался: «Хозяйку не отблагодарил!» Поворотился, смотрит: брёвна вповалку лежат и топорик при них.

Стало быть, дрова к зиме нарубить надо. Ну, и давай он работать. К вечеру управился токмо. Правда, Сон-девица кваску выносила не раз. Ну, и перекусить, как водится. На закате вышла ведунья, поблагодарила, птичку-невеличку из рукава достала.

– Иди вслед за ней, Шило. Она путь знает. Как раз придёшь в нужный час!

Поспешил путник за птицей. А та из виду не теряется, поджидает на веточке. Уж месяц на небо выплыл, тут и опушка небольшая открылась. Трава по пояс, а в центре деревце неказистое, цветами нераскрытыми усыпанное. Притаился Шило в траве около ствола, почти не дышит. Как месяц поднялся повыше, так и налетели, откуда ни возьмись, птицы чудные. Оперение неброское вовсе, но в лунном свете ярко мерцает, а хвостик, слышь-ка, на трое разделён и беленький. Как перо достать? Одна из птиц низко на веточку села, и хотел старик её ухватить за хвост, да жалко стало красоту рушить. Достал он припрятанный кусок хлеба, на ладошку накрошил и протянул птице. Та вспорхнула было, а потом ничего, села на край ладони и принялась не еду, а дедка разглядывать. То в одну сторону головку наклонит, то в другую. А Шило улыбается, млеет, вишь, от такого доверия и красоты. Птичка маленькую крошку склевала, хвостиком тряхнула и уронила одно пёрышко. Тут вся стая поднялась в небо, покружилась и улетела, а старик потянулся, отломил одну веточку, положил за пазуху вместе с пёрышком и уснул прямо под деревом.

Наутро дождик начался, Шило глаза открыл. Что такое? Ни дерева, ни травы! Голая земля кругом да проплешины, как от пожара. Мигом подскочил да назад ходко направился. Благо дорожка лесная под ноги легла. И птичка-невеличка, что сюда вела, рядом чвикает, подбадривает. Мимо избы Сон-ведуньи до самой реки шустро добрался. Молчун-переправщик вмиг его доставил через реку. А там и до села недалече!

Отдохнул Шило в избе родной ночку, другую и за работу принялся. А сосед ходит вдоль ограды, подзуживает:

– Ой, скоро ли мастерство своё выкажешь, Шило? Жда́нки все съедены[102]102
  Жда́нки съесть – долго чего-то дожидаться.


[Закрыть]! Терпежу нет более!

Но Шило помалкивает, сам себе песенку в усы-бороду тянет. Всё, как во сне привиделось, сделал, а всё ж сомнение в душе у мужика – а ну как обманка? Под вечер как-то самосадом подымил и решился проверить изделие рук собственных. Утайкой вышел к реке, на взгорок, саночки вниз направил, сел верхом и оттолкнулся. Поехали санки с горочки! Сперва не шибко, потом всё резвее, а на реку соскользнули, так и вовсе полетели по ней, ровно по льду! Испугался дедок малость, потом засмеялся. Вспомнил сынка своего и сказал:

– Егорушка, сделал я тебе саночки! Всё, как ты просил! – после заплакал. – Некому токмо кататься на них, окромя меня…

Глядь, а на бережку весь народ сельский собрался. Стоят молчком, изумляются, слов не находят для выражения чувств. Выехал Шило на берег, соскочил с саночек:

– Вот, – говорит, – принимайте ма́стерскую вещь! Где такое кто видал?

За санки те немалую деньгу предлагали деду. Но Шило всем отказал. Саночки на могилке сына поставил. Говорят, что по праздникам Великорусским слышали люди, а кое-кто и видел, что катался на тех санках вихрастый мальчонка лет семи. Может, правда, а может, и нет.

А дедок с тех пор покладистым стал, более народ подковырками не изводил. Прозвище его забылось, Семёнычем стали его кликать. Санки для деток знатные ладил! Считалось, коли есть в семье саночки Семёныча, то ничего с ребятёнком не случится. Потому как с любовью сделаны, а это, знамо дело, что охранная грамота самой Лады.

Схлада

Много годков несёт наша речушка свои воды. Ранее, говорят, водилась в ней рыба чудна́я, которая умела молвить человеческим голосом. Оно, конечно, может, и придумка всё это, однако ж, слыхивал я такое от своей прабабки, а той сказывала её прабабка.

Не один век сменился, а вот остался в народе сказ о том, как один паренёк судьбу свою пытал. Прозывали его Ворон за тёмный волос и глаза чёрные. Споначалу ничем он не отличался от остальных мальчонок. Также бегал в портка́х[103]103
  Портки́ – штаны.


[Закрыть] да рубашонке, отцу помогал по всякому делу. Но вот вышел он в пору женихов, и приглянулась ему девица, Услада. Нарекли её так потому, что когда мать на сносях была, то слышалась ей песня Лады:

 
На веточке зелёной
Соловушка поёт,
И всякий, кто влюблённый,
Ту песню узнаёт.
На речке рыбка плещет,
Манит теплом весна,
Сердечко затрепещет –
Любовь, любовь пришла!
Ты тоже будешь рада,
Когда придёт черёд,
Откликнется услада,
И сердце запоёт!
 

Ну, в честь Лады и дали новорождённой имечко Услада. Девчоночка весёлая получилась! Её смех колокольчиком звенел везде. Всякому улыбнётся, слово приветливое скажет, а там, глядишь, и печаль развеется. Так и доросла до поры невест. На круг ходить стала, там и приглянулась Ворону. Стал он ей внимание оказывать – то цветочек подарит, то пряник несёт, то ленточку в косу, то леденец сладкий. Услада принимать принимала, но честно сказала, что сердце в ответ пока что помалкивает.

Ворон парень настойчивый. Думает, что выкама́ривает[104]104
  Выкама́ривать – ломаться, капризничать.


[Закрыть], поди-ка, девка! Ан нет! Приметил Ворон, что за Усладой увивается Звонец, паренёк с виду обычный, но голосистый. Как раз под пару Усладе. И так они ладно вдвоём пели, что заслушаешься! Народ-то сразу понял, что к чему, со стороны виднее! Оно как говорится? Пока девка разглядит, да парень поймёт, их уж два раза поженят. Тут так и вышло. Пошёл шепоток по деревне о том, что сладится скоро свадьба. Не по нраву это Ворону пришлось. Осерчал, озлился! Решил, что Услада ему достанется или никому. И пошёл он к Чёрному озеру, на поклон к чародейке. Вишь, как зависть травит душу. Из наших-то никто туда не ходок. Чего к лиху тянуться, коли на свете солнышко есть и радость в мире?

Пришёл, а озеро, слышь-ка, волной покрылось, осерчала хозяйка, значит. Ворону не по себе, но храбрится. Поклоны отбил, угощение на берег положил и просьбу молвит:

– Покажись, сделай милость, Схлада. Помоги утолить тоску любовную!

Долго стоял, уж вовсе отчаялся, и вдруг позади себя услышал шорох. Оглянулся, а там девица. Брови соболиные хмурятся, губы надменно кривятся. Сама одета в платье тёмное, жемчугом да серебром расшитое. На ногах сапожки щегольские, каблучок с вывертом. В руках веточку держит ивовую, гнёт её да по ладони похлопывает.

– С чем пожаловал, Ворон? – голосом недовольным спрашивает.

А тот глаза вытаращил, а сказать ничего не может – язык во рту присох. И страшно ему и не смотреть не может, понравилась, слышь-ка, Схлада! Пока шёл, кумекал, что она ведьма старая, горбатая да неказистая, а оно вишь как оказалось! Усмехнулась колдунья:

– Язык проглотил что ли? Говори, что надобно, а то худо будет!

Тут наконец-то и проняло парня. Бухнулся ей в ноги и заверещал:

– Пособи, мочи нет терпеть! Сделай так, чтобы Услада меня любила!

Девица бровью повела, сапожком нетерпеливо стукнула по земле.

– Я любовью не командую! Не моя вотчина! В другом помочь могу. Сдалась тебе эта девка? На-ка, испей отвар, мигом привязка к Усладе на «нет» сойдёт. Станет на душе мирно и спокойно.

Сунула в руки Ворону чашу и в глаза посмотрела ему долго. Сам не ведая как, выпил парень всё и пал наземь в беспамятстве. Ведьма захохотала и в озеро канула.

Очнулся Ворон ввечеру, огляделся. Не поймёт сразу, где очутился и чего тут делает. Очухался малость и домой побрёл. И вроде покатилась его жизнь проторённой тропкой, да не совсем! Остыл он совершенно к девическому роду. Влечение плотское чует, а более ничего. Ну, чисто зверь во время гона! На Усладу смотрит с презрением, ненависть да злоба подружками ему стали. Но виду в том не казал, таился!

На ту беду глянулся он одной девчоночке, подружке Услады. Милодея кликали её. Девка в самом соку, коса до земли, стать при ней, да и умом не обижена. Но вот, поди-ка, разберись в сердце девичьем! Прилипла к нему, что смола. Женись, говорит, на мне, Ворон, нарожаю тебе полон дом сыновей. Тот хмыкнул в ответ:

– А приданое имеется за тобой? Без него не возьму!

Приданое имелось. Ну, и сладили вскорости свадебку. Неделю гуляли! И зажили молодые в своём дому. Одного за другим родила Милодея двух парнишечек. И по дому управлялась, и со скотиной в хлеву успевала, и в огороде всё пышно было. Ворон тоже без дела не сидел. В общем, хозяйствовали дружно. И всё как бы хорошо, но примечает жёнка, что с мужем неладное творится. Нелюдим больно стал. Слово из него не вытянешь, а на ласку так и вовсе скуп. Тут и матушка и соседушки выспрашивать стали, чего, мол, мужик-то твой с обществом не знается? На сборы деревенские не ходок, в друзьях никого не имеет да и родню не уважает, в гости сам не вяжется и к себе не приглашает. Молодуха и так и этак ответы раздаёт, а сама призадумалась. Пошла она как-то раз по воду до колодца да и повстречала Усладу. Та с приветом к ней:

– Что ж, подруженька, не видать тебя на посиделках вечерних женских? Приходи с детками, расскажи сама чего да и других послушай!

Надо сказать, что Услада со Звонцом тоже свадебку отыграли, и уж малютка у них в зыбке колыхался.

– Ох, Услада, не пойму я, что с мужем творится, – открыла душу Милодея. – Ум за разум заходит! Молчит он день и ночь, ни словечка не скажет, ни милуется лишний разок. Уж как ни билась я, ничего не сказывает!

– Вот как! – покачала головой Услада. – Ты бы сходила к ведунье, не ровен час, болезнь к нему пристала!

«А и то!» – подумала Милодея и в субботу направилась к старой избе, что на окраине стояла.

Только к двери подошла, как та распахнулась сама, и голос послышался:

– Заходи, красавица, давно поджидаю тебя!

Зашла женщина в избу, за стол присела, как водится. Слово за слово поведала свою печаль. Ведунья повздыхала да и молвит:

– Кошечку тебе подарю. Кошечка добрая, понятливая. Авось поможет твоей беде! Вот она, глянь-ка!

Смотрит Милодея, а рядом с нею и вправду сидит пёстренький комочек, о ноги трётся и громко мурлыкает.

– Так Мурлыкой и зови! – продолжает хозяйка. – Глядишь, и развеется твоя неладность.

Возвратилась домой Мила, кошечка выводит: «Муры-муры», – и на душе вроде полегче сделалось. Ворон на кошку недобро зыркнул, но промолчал. То дело женское – заводить в доме животинку. Поужинали и спать легли. Ночь лунная выдалась, Милодея долго ворочалась. Только глаза сомкнула, Мурлыка тут как тут и ну хозяйку лапкой по носу ударять.

– Что ты? – осерчала та. – Ночь на дворе, а ты сон гонишь!

А кошка к двери бежит и женщину манит за собой. Огляделась Милодея, а мужа рядом нет. Потихоньку собралась и за порог вслед за пушистым провожатым выскочила. Так рядышком с Мурлыкой до озера и дошла. Слыхала она о чародейке, но в глаза никогда не видела, а тут, как на ладони – сама Схлада стоит и Ворон ей в ноги кланяется. Обомлела Мила, испугалась, притаилась за кустами и слух настропалила. Но услышала лишь бормотание да смех недобрый. Луна высоко взошла, всё осветила. В руках держит злодейка шарик огненный, с ладони на ладонь перекидывает. Подал Ворон кошель хозяйке озера и побрёл невесёлый прочь. Взыграло у Милодеи ретиво́е, обида её взяла, что над мужиком насмехается жёнка чужая. Выскочила она из кустов и прямиком к Схладе ринулась. Подбежала и сердито высказала:

– Почто над мужем моим изгаляешься? Кто тебе такое право дал?

Та брови сдвинула, губы кривит:

– Не твоего, – говорит, – ума дело! Сам он на то согласился, отдать мне все чувства, чтоб не мучила его тоска любовная! – и добавила с издёвкой: – Не по тебе сох-то, знаешь ли о том?

– Не твоя печаль-забота! – отрезала Милодея. – Сама со своим мужем разберусь!

Тут Мурлыка подпрыгнула и в руку Схлады коготками вцепилась. Вскрикнула чародейка от неожиданности и выпустила из рук огонёк. Покатился он к ногам Милодеи, а та не растерялась, мигом подхватила. Взять взяла, да удержать-то непросто! Жжётся, ровно уголёк из костра! Захохотала ведьма:

– Не удержишь, навсегда Ворон таким останется! Попробуй, донеси до избы подарочек мой!

Поворотилась и сгинула, как и не было, а Милодея, ойкая и плача от ожогов, домой побежала. Еле до избы добралась, распахнула двери, к Ворону метнулась, припала в поцелуе к его губам, а шарик горячий к сердцу милого прижала. Молния полыхнула меж супругами. Очухался Ворон, на жену плачущую смотрит в недоумении:

Ретиво́е – сердце.

– Что с тобой, любимая?

Милодея на руки дует, ожогами покрытые, сквозь слёзы улыбается и спрашивает:

– Любишь ли ты меня, муж мой наречённый?

– Люблю! – отвечает Ворон. – Крепко люблю и тебя, и сыновей!

Тут Мурлыка голос подала. Супруги посмотрели, а кошка вся искорками исходит голубыми, о ноги трётся.

Наклонилась Мила, руки в шёрстку запустила и охнула, на колени пала. Охватило пламя ладони женские ненадолго и исчезло, исцелив дочиста все раны.

Рассказала Милодея обо всём Ворону. И о ведунье, и о кошке непростой, и о том, что на берегу озера видала. Повинился и Ворон, не утаил ничего, прощения у жены испросил. Наутро вышли они на двор, спели славу Ладе, с поклоном поблагодарили за истинную любовь, которой она наполнила Милодею.

Чуть погодя подарила Мила мужу ещё одного сынка, Ладом в честь Лады назвали. Зажили после на славу! А кошка с той ночи пропала. Видать, надобности в ней более не было.

На Чёрное озеро ни Ворон, ни Милодея больше не ходили и другим заказали, потому как ничего хорошего в том нет, коли человек через колдовство хочет любовь привлечь, а то и ещё пуще – вовсе чувств лишится. Самим надо любовь в душе взращивать, тогда и счастье в дом постучится!

Благодарности

Огромная благодарность моим дочерям Анастасии и Ольге! Они поддерживали меня на протяжении всей работы над сказками. Терпеливо ждали, читали, верили, что у меня всё получится. Без их помощи вряд ли бы эти сказки появились на свет.

Спасибо Григорию Гривастому и Наталье Капустюк! Именно им я прочла первую воссозданную сказку и получила одобрение. Они настоятельно советовали продолжать вспоминать и записывать сказки.

Низкий поклон и благодарности Екатерине Трубей и всему издательству! Вы обратили внимание на мои сочинения и отнеслись ко мне со всей теплотой. Благодаря вам моя первая книга «Сказки сибирских деревень» получила Евразийскую международную премию в области литературы «за отображение испокон веков свойственного Евразии духа взаимопроникновения культур». Спасибо вам, дорогие!