Текст книги "Берегини"

– Видно, что ларец колдовской, – хмуро проговорил Ормульв. – Только не пойму, с чего вы взяли, что он принадлежит той темноволосой девчонке?

Асбьерн задумчиво посмотрел на побратима:

– Ларец был незаперт, когда я его нашел. Но если есть замок, значит, есть и ключ. А у кого он может быть, как не у хозяйки?

– Пойдем да проверим, – сказал Эйвинд.

Ормульв промолчал, только помрачнел еще больше.

В сарае было темно и прохладно. Пахло сушеной рыбой и старой соломой, за перегородкой шумно вздыхали и шелестели подстилкой не то овцы, не то козы.

– Ты уверена, что они хотят нас продать кому-то еще? – шепотом спросила Долгождана.

– Я слышала, они говорили о датчанах, – ответила ей Любомира. – И о том, что им теперь нужно много серебра.

– Значит, мы недолго пробудем на этом острове. И кто знает, увидимся ли еще.

Тут с улицы послышались мужские голоса и громкие шаги, лязгнул засов, скрипнула открывающаяся дверь и знакомый голос произнес:

– Ком хэр. Выходите!

Пленницы спросонья испуганно озирались и норовили спрятаться одна за другую при виде незнакомых мужчин. Эйвинд оглядел их и спросил по-словенски, стараясь правильно выговаривать слова на чужом языке:

– Кто из вас ведунья? Та, которая умеет лечить?

– Я, – отозвалась Любомира, бесстрашно взглянув на конунга. Он увидел, что глаза у нее похожи на северное море – такие же темно-серые, и такие же яростные.

– Я Эйвинд конунг, вождь северных воинов, – спокойно сказал он. – Как твое имя?

– В доме, который сожгли твои воины, меня звали Любомирой, – ответила она.

– Хаук! – позвал вождь. И показав на ларец, который принес расторопный воин, спросил у пленницы: – Это твое?

Девушка бросила мгновенный взгляд на Асбьерна и молча кивнула.

– Если так, – сказал конунг, – то покажи нам ключ от этого замка и расскажи, что за травы хранятся в ларце.

– А ты, вождь, в травах разбираешься или на слово поверишь? – спросила она, не поднимая глаз. Кто-то из девушек за спиной Любомиры тихо ахнул. Асбьерн усмехнулся. Он-то успел узнать нрав словенской колдуньи, пока она залечивала его раны.

– Я верю, что настоящие ведуны никому не причиняют вреда без надобности, – словно не услышав дерзких слов, проговорил Эйвинд. – А в моей смерти тебе надобности нет.

Любомира молча сняла с шеи крепкий шнурок с маленьким медным ключом, подошла к Хауку, державшему ларец, привычным движением продела дужку в петли, замкнула замок и повернула ключ. Потом отступила назад: дескать, смотри, коли надо. И вздохнула:

– Обо всех зельях тебе рассказать, или хватит того, что там хранятся ядовитые травы, несущие смерть неосторожному, но в умелых руках помогающие победить хворь?

Вождь переглянулся с побратимом и хёвдингами, а потом спросил:

– Что ты умеешь, юная девушка? Я говорю не о том, ловка ли ты у печи и тонка ли твоя пряжа. Что ты умеешь как целительница?

– Спроси у своего воеводы, – Любомира кивнула в сторону Асбьерна. – А лучше всяких слов о моем даре расскажут тебе его шрамы. Хотя порой мне жаль, что я не умею убирать их полностью.

– И правда, жаль, – негромко рассмеялся Эйвинд. Памятный шрам пересекал лоб, левую бровь и висок вождя. Нашелся целитель, справился со страшной раной, постарался, чтобы след от нее остался ровный и не испортил красивое лицо. Вряд ли сама Любомира смогла бы сделать лучше.

– Она многое умеет, – торопливо проговорила Весна, испугавшаяся, что вождь северян не поверит Любомире. – Она лечила и воинов, и стариков, и детей. Бывало, ставила на ноги даже хворую скотину. У нас в селище все шли к ней за помощью.

Любомира молчала.

– Почему на тебе мужская одежда? – полюбопытствовал конунг. Девушка смущенно оглядела себя, неловко повела плечами:

– В лес собиралась, за травами. Так ходить сподручнее.

– На твоем месте, Ормульв, я бы отпустил пленницу, – после недолгого размышления проговорил Эйвинд на языке северян. – Если она получит свободу и по своей воле станет помогать нашим людям, то и пользы принесет больше, и тебе уважения добавит. Что скажешь?

– Она и так будет делать все, что велено. Уж я позабочусь об этом, – хмуро отозвался рыжеволосый хёвдинг.

– С такой совладать непросто, – покачал головой Асбьерн. – Недаром у словен говорят, что и один человек может привести коня к водопою, но даже целая дружина не заставит его пить. Как бы потом не пришлось зашивать тебе вторую щеку, Гуннарссон.

– И не таких уламывали, – сердито ответил Ормульв, чувствуя, как кровь опять приливает к его лицу. – Вот увидишь.

– Я предлагаю тебе уговор, – неожиданно проговорил Асбьерн. – Сможешь ее поцеловать – она твоя. Если нет – ею будет распоряжаться конунг. И пусть свидетелями будут боги.

Ормульв удивленно глянул на него, а потом рассмеялся.

– В следующий раз придумай что-нибудь получше, Асбьерн Хитроумный, – небрежно бросил он и направился к девушке.

– Эй, Ормульв, возьми щит, да свяжи ее покрепче, – присоветовал насмешливый ярл. – А то неровен час покалечит.

Мужчины захохотали, и рыжеволосый хёвдинг сердито рявкнул на зубоскалов. Едва он подошел, Любомира, не спускавшая с него глаз, метнулась в сторону. Ормульв попытался было схватить ее, но не сумел: словенка проворной рыбешкой ускользнула из рук – и раз, и другой, и третий… Всегда ловкий и изворотливый в бою северянин даже растерялся, в очередной раз ухватив цепкими пальцами воздух. А когда услышал, как тихонько посмеиваются остальные пленницы, рассвирипел окончательно и, изловчившись, поймал девушку за кончик косы. Но Любомира не стала дожидаться, пока хёвдинг намотает косу на кулак. Быстро присев, она ударила его ребром ладони по ноге ниже колена, а затем вскочила и, прихватив косу рукой, что было сил рванулась прочь. Ормульв потянулся за ней… и вдруг неожиданно охромел. Правая нога отказалась повиноваться хозяину и подкосилась, заставив северянина тяжело рухнуть на одно колено. Боль плеснула кипятком и отозвалась судорогой в мышцах. Отчаянно выругавшись, он попытался подняться и почему-то не смог.

А Любомира живо выдернула кончик косы из его пальцев и, отбежав в сторону, спряталась за спину конунга. Тот поглядел на Ормульва, на пленниц, на побратима и махнул рукой:

– Боги были свидетелями вашего уговора. Я забираю ее у тебя, Ормульв Гуннарссон! И в следующий раз, когда попадется девчонка с норовом, послушай мудрого совета Асбьерна: свяжи ее и возьми щит…

Взрыв хохота разнесся по двору. Отсмеявшись, Асбьерн протянул Ормульву руку:

– Не держи зла. Я не ради своей выгоды просил за нее.

– Вот ведьма! – выдохнул Ормульв, с трудом поднимаясь. – Ты оказался прав, Эйдерссон. И откуда ты только знал? Не иначе сам пробовал лезть к ней с поцелуями.

– Зачем ему? – усмехнулся стоявший неподалеку Сигурд. – И так от женщин отбоя нет.

Над крышами домов, покрытых дерном, плыли в вечернем воздухе клубы сизого дыма. Поодаль на берегу топили баню, а в дружинном доме собирали праздничный ужин, поэтому северяне разом оживились, когда с той стороны стали выкрикивать их имена. Эйвинд конунг велел Хауку унести ларец, а про пленниц сказал:

– Накормите их и пусть отдохнут до утра.

Мужчины уже повернулись, чтобы уйти, но тут Любомира окликнула черноволосого:

– Асбьерн! Скажи, где моя Снежка?

В этот раз она говорила на языке северян, и многие удивились, поскольку не знали, что этот язык ей знаком.

– Кто? – переспросил Эйвинд, обернувшись.

– Моя волчица, – пояснила девушка. Серые глаза теперь с мольбой глядели на конунга. – Прошу, не причиняйте ей вред!

Эйвинд посмотрел на нее долгим взглядом, а потом ответил:

– Волчицу подарили мне, и я ее не обижу, потому что с давних пор волки хранили мой род.

И ушел с остальными.

На сытый желудок прежние страхи уже не кажутся такими страшными, а печаль и тоска – такими безысходными. Перекусив свежими ржаными лепешками и рыбой, подруженьки, к огорчению Любомиры, вовсе не угомонились, а затеяли перешептываться в темноте, болтать-перебалтывать произошедшее. Любомира молча вздыхала, слушая их: лучше бы спать легли, дали подумать хорошенько обо всем, что было сказано да увидено. Но, видно, после всех событий спать девушкам расхотелось.

– Ишь, как оно все повернулось, – проговорила Загляда. – Повезло Любомире.

– Чего повезло-то? – отозвалась Краса. – Видали, земля тут какая? Камень один. Как еще люди здесь живут? Может, и к лучшему, если нас увезут отсюда – неохота зимой с голоду помирать.

– Зато вождь здешний в обиду не даст, – Весна вздохнула, обняла сестренку. – Знать бы еще, какую долю приготовили нам боги в чужом краю…

Девчонки замолчали. Но тут Долгождана приподнялась, тронула подругу за плечо:

– Как его зовут, воеводу тобой спасенного?

– Асбьерн, – отозвалась Любомира.

– А ты и раньше его имя знала?

– Нет. Он тогда Гестом назвался, – нехотя проговорила ведунья, которую опять отвлекли от размышлений. – Гест – значит «гость» на их языке. Не всякий на его месте стал бы открывать свое настоящее имя. Да и я, не зная, чего ожидать от чужака, назвалась ему дочерью Велены – Веленадоттир…

– А он красивый, правда? – повернулась к ней с другой стороны Ярина. – Высокий, статный, волосы темные, ресницы длинные, а глаза что небо вечернее… И воин, видно, хороший. Любомира, а у него жена есть?

– Не знаю. Поспали бы вы…

– А чего тот рыжеволосый разбойник за тобой вдруг погнался? Проучить хотел?

Любомира снова вздохнула.

– Ормульв меня не хотел отдавать. Асбьерн поспорил с ним, что если тот не сможет меня поцеловать, то должен будет уступить меня конунгу.

– А он знал, что ты понимаешь его, да?

– Да. Хватит болтать, ведь поднимут ни свет ни заря поутру, – в голосе ведуньи послышалась легкая досада.

– Ловко же ты этого рыжего обвела! – девчонки захихикали. – Хвать, хвать – и мимо! Аж взъярился!

– Как бы он тебе это потом не припомнил, – тихо шепнула подруге Долгождана. Любомира рассеяно кивнула. Девичья болтовня мешала ей – ни подумать, ни уснуть.

– Я думала, северяне все до одного страшные и злобные, как звери, – снова подала голос Ярина. – А они и не похожи на зверей. И красивые есть… как тот парень, что Зорянке конька подарил.

– А вождь? Глаз не оторвать! Хоть и моложе многих, но все его слушают.

– Я бы такого с радостью обняла, – Загляда подтолкнула в бок соседку. – Родится сын – такой же пригожий будет.

– Да угомонитесь вы или нет? – сердито прикрикнула на них Любомира. Подруги еще немного пошептались и, наконец, притихли.

А вскоре тишину ночи прорезал тоскливый волчий вой…

Ярко и весело горел огонь в выложенном камнями очаге. Вернувшиеся из похода воины, утолив голод и выпив ячменного пива, радовали своего вождя рассказами о том, как сумели добыть оружие и припасы, повстречав в море одинокого купца, поскупившегося на хорошую охрану, и как угодили в шторм, который по воле случая отбросил их как раз к словенским берегам. Эйвинд конунг, как обычно, сидел на почетном месте, справа от него – Асбьерн и Халльдор, слева – Сигурд и Ормульв. Недалеко от Асбьерна, чуть в стороне от накрытых столов дремал на скамье седобородый старик в меховом плаще и в длинной рубахе, расшитой рунами. Это был Хравн, служитель Одина, единственный в Стейнхейме ведун.

У его ног лежал огромный лохматый пес, и время от времени старик протягивал руку, чтобы погладить густую светло-серую собачью шерсть. Пес принадлежал конунгу, и Эйвинд называл его Вард. Друг верный.

Разговор снова вернулся к добыче.

– Когда нам ждать гостей из Готланда? – спросил ярл у побратима.

– Уговор с Вилфредом был, что он придет незадолго до праздника летнего солнцестояния. Пригонит обещанный кнарр⁸, привезет на нем ткань для новых парусов, смолу, гвозди и доски.

– Должны еще зерно привезти, – добавил Ивар Словенин.

– И нам теперь есть чем расплатиться, – Эйвинд конунг поднялся с места. – Этот рог я поднимаю за удачу и храбрость ярла Асбьерна, Ормульва хёвдинга, и за верность и отвагу всех хирманнов!

Слова Эйвинда были встречены одобрительным гулом. После того, как рог прошел по кругу и все выпили пива, подал голос Ормульв:

– С датчанами надо быть осторожнее. Хёвдинг Вилфред слова не нарушал, но его люди обидчивы и постоянно ищут ссоры.

– Повода не давать, себя не бесчестить, – ответил Эйвинд. – На то вожди есть, чтобы споры решать.

– Оружие по обычаю спрячем под замок и проследим, чтобы люди Вилфреда сделали так же, – добавил Асбьерн. Хмель совсем не брал черноволосого ярла, словно он и не пил наравне со всеми. Только глаза его время от времени начинали блестеть.

– А что же Хьярти молчит? – повернулся он к своему хёвдингу. – Или его поход не принес нам никаких новостей?

– Принес, – ответил Эйвинд. – Его снекка⁹ вернулась тремя днями раньше, как раз перед бурей.

– Мы нашли хорошие земли на западе, в одном из фиордов, – проговорил Хьярти. – Расспросили рыбаков, которые ловили в море треску. Про Олава они никогда не слышали. Раньше там стояло много домов, но налетела какая-то хворь, и земли почти опустели. Люди боятся туда плыть. Вагн начертил весь путь до фиорда и отметил, где нужно остановиться и повернуть, чтобы не сесть на мель. Залив узкий, защищен скалами, как наверху, так и под водой, но если хорошо знать дорогу, даже тяжело груженый кнарр пройдет. Близко к берегу мы подходить не стали – нас было слишком мало.

– Правильно сделали, – кивнул Асбьерн.

– Карты скоро будут готовы, Эйвинд конунг, – отозвался Вагн.

В это время пес Эйвинда насторожил уши, поднял голову и глухо зарычал. Воины прислушались: где-то во дворе протяжно выла волчица.

– Хороший знак, – проговорил Сигурд. – И новость хорошая.

Утром словенских девчонок привели к дружинному дому. Не всех – только Любомиру, Долгождану и перепуганную Зорянку. Конунг вышел к ним вместе с Халльдором, чуть позже появились Асбьерн и еще один воин, немолодой, с густыми русыми волосами, заплетенными в короткую косу. Удивительный народ, эти викинги, подумалось Долгождане. Девушки ходят простоволосые, а мужчины – одни бреют бороду и усы, другие косы плетут… Дома бы таких на смех подняли.

Конунг окинул девчонок взглядом, что-то негромко сказал, и Халльдор подошел к Зоряне, положил ей руку на плечо и стал говорить на своем языке. И от услышанного глаза Любомиры широко раскрылись, в них отразилось удивление. Ничего не понимающая Зорянка с мольбой посмотрела на нее, но Любомира не успела ничего ей объяснить – Асбьерн перевел слова молодого воина. Халльдор давал свободу своей пленнице и просил воина по имени Ивар удочерить девушку. А еще обещал прийди к нему на следующий день, чтобы поговорить о мунде – свадебном выкупе.

Зорянка от услышанного словно онемела, насилу смогла сделать пару шагов. Но когда Халльдор подвел ее к приемному отцу, девушка вдруг начала громко всхлипывать и растирать слезы по щекам:

– А моя сестра? Как же я… оставить ее… нет!

– Не глупи, Зорянка, – принялась уговаривать ее Любомира. – Помнишь, что Весна говорила тебе? Он парень хороший, ты счастлива с ним будешь.

– Не плачь, – на словенском сказал девчонке Ивар и погладил ее по голове. – Никто тебя здесь не обидит.

– Теперь слово о тебе, ведунья.

Услышав голос конунга, Любомира подошла ближе, взглянула недоверчиво, не зная, чего ожидать. А Эйвинд отдал ей ведовской ларец вместе с ключом и сказал так:

– Я даю тебе свободу в надежде, что ты отплатишь добром за добро и милостью за милость. Люди на нашем острове часто болеют. Им нужна твоя помощь.

– А остальные как же? – невольно вырвалось у нее.

– У всех своя судьба, – ответил ей Эйвинд. – Ее можно принять или попытаться изменить.

Губы девушки дрогнули:

– Мужчине проще изменить свою судьбу, вождь. Но ты знаешь, о чем говоришь, – Любомира повернулась к подруге, чувствуя, как радостное волнение сменяется тревогой. Она и правда не знала, что сказать Долгождане, как подбодрить – все нужные слова, словно малые птахи, вспорхнули и улетели невесть куда.

– Эйвинд, ты вчера спрашивал, почему волчица оказалась не у меня, а у Вестара, – проговорил Асбьерн. Он прошел мимо всхлипывающей Зорянки, мимо Любомиры, растерянно прижимавшей к груди тяжелый ларец, и положил ладонь на плечо Долгожданы:

– Теперь скажи, не прогадал ли я, обменявшись добычей?

Ивар Словенин хотел показать названной дочери ее новый дом, и Асбьерн велел ему взять с собой Долгождану. Когда подруг увели, а ярл и Халльдор ушли в дом, Любомира осмелилась спросить у Эйвинда:

– А мне куда прикажешь идти, вождь?

– Позовите Смэйни! – окликнул он кого-то из воинов. И пояснил: – Эта рабыня много лет прожила среди словен, прежде чем стала моей нянькой. Будешь при ней.

Оставшись одна, Любомира поставила ларец на землю, села рядом и подперла руками подбородок, глядя куда-то перед собой. Накануне ночью во сне она видела свою мать, Велену, и себя лет семи от роду. Как сидели они на пороге их дома, лесные птицы клевали зерна у них с ладоней, а Велена говорила:

– Небывалый дар у тебя, доченька. Сама Великая Мать говорит с тобой и через тебя со своими детьми. Береги его, ибо мало кому он дается. А сохранить его и того труднее.

– Как же сберечь его, матушка?

– Слушай свое сердце. Люби все, что Матерью создано, и тогда не то что птицы – дикие звери из твоих рук есть будут. Но никогда не используй свой дар во вред другим, для своей корысти. Богиня может призвать тебя туда, где твой Дар нужнее всего, но куда бы судьба ни занесла тебя, Великая Мать всегда будет рядом – убережет, поможет, утешит. А то и вразумит. И везде, где Она есть – там и твой дом.

– Я никуда отсюда не уйду, – смеялась Любомирушка. – Мне и тут хорошо.

Ничего тогда не сказала Велена, лишь погладила дочь по волосам цвета густого гречишного меда и задумчиво улыбнулась. И во сне Любомира поняла: мать знала о том, какая судьба ее ждет.

А если знала, что ж перед смертью о беде не упредила?

Кто-то тронул ее за плечо; оглянувшись, девушка увидела маленькую, сухонькую старушку в темно-сером платке. Лицо ее избороздили морщины, но голубые глаза оставались молодыми и задорными, как у девчонки.

– Ты, что ли, ведовица будешь? – полюбопытствовала старушка. – А зачем на тебе порты мужские? Стыд-то какой… Пойдем, я тебе платье подберу. Звать-то тебя как?

– Любомирой дома звали, – отозвалась девушка, поднимаясь и кланяясь по словенскому обычаю. И неожиданно для себя улыбнулась: – А тебя Смэйни звать, матушка?

– Смеяна Глуздовна, – ответно поклонилась старушка. – А Смэйни меня вождь назвал, когда маленький был. Имя мое не смог выговорить, возьми да скажи: нянька Смэйни… Так и пошло с тех пор. Ну, пойдем, что ли?

– Пойдем, Смеяна Глуздовна, – кивнула девушка, подхватывая свой ларец с травами. – А куда?

– За длинным домом есть пристройка отдельная, недалеко от покоев конунга. Там наш ведун живет, а я при нем в услужении, – торопливо объясняла Смэйни. – За стариком присмотреть, да помочь, ежели что.

– Матушка, – удивилась Любомира, – если здесь есть ведун, зачем им я понадобилась?

– Видела бы ты Хравна – не стала бы спрашивать, – махнула рукой Смэйни. – Он родился раньше, чем дед нашего конунга, а когда служил отцу Эйвинда, Торлейву Щедрому, его длинная борода уже была наполовину седой. Он и жив до сих пор лишь потому, что не дождался того, кому силу свою передаст.

Они обошли дружинный дом, напомнивший Любомире огромный перевернутый корабль, покрытый сверху темно-серой соломой. Сбоку к нему, словно небольшая лодья, притулилась избушка, слепленная из глины и камня.

– В длинном доме конунг живет со своею дружиною. Туда женщины могут приходить только на хустинг – по-нашему вече, или во время праздничного пира, – рассказывала Смэйни. – Или ежели вождь сам позовет. Второй дом, что поменьше, поделен пополам – на одной половине покои женатых воинов, другая половина – женская. В самом маленьком доме живут рабы и рабыни, их на острове мало совсем. Где держат овец и коз, ты уже знаешь. А недалеко от берега в сарае стоят их корабли: туда даже не суйся – они говорят: дурная примета!

– А банька есть? – с надеждой спросила Любомира.

– А как же! – рассмеялась старушка. – Идем, покажу.

Жена Ивара ждала мужа на пороге дома – невысокая, красивая женщина с внимательными и строгими глазами. Из-под аккуратно повязанного платка виднелись пряди темных волос, лишь слегка тронутых сединой.

– Унн, встречай еще одну дочь, – Ивар отпустил руку Зорянки и подтолкнул девушку к приемной матери. – Завтра придет Халльдор говорить о выкупе. А это, – он показал на Долгождану, – та, о которой говорил Асбьерн.

Женщина оглядела девушек и приветливо улыбнулась. Ивар сказал:

– Это моя жена, Уинфрид. Мы называем ее Унн. Слушайтесь ее, потому что она здесь старшая.

У очага на низенькой скамеечке сидела молодая женщина со ступкой в руках, лицом очень похожая на Унн. Услышав шаги, она подняла голову и с любопытством взглянула на девушек.

– Это Герд, моя старшая дочь, – Унн говорила по-словенски не так чисто, как Ивар, но речь ее звучала мягче, чем у прочих северян. Похожим образом произносил слова и черноволосый Асбьерн.

Герд приветливо кивнула и продолжила свое занятие. Тут со двора в дом вошла рослая смуглолицая девушка, почему-то сразу напомнившая Долгождане дев-воительниц из чужеземных басен. Такую легко было представить летящей по бранному полю верхом на коне и сметающей на своем пути вражеских воинов… Ее прямые темные волосы были стянуты на затылке ремешком, а пронзительные черные глаза смотрели властно и сурово.

– Ольва, – обрадовалась Унн, увидев девушку, и взгляд воительницы потеплел, смягчился. – Смотри, кто тут у нас. О них надо позаботиться. Пусть вымоются как следует и выстирают свою одежду. И если Арнфрид еще не закончила полоскать белье, поторопи ее.

– Хорошо, – кивнула та и обратилась к словенкам: – Вы понимаете по-здешнему?

– Я немного, – ответила Долгождана. – А Зорянка – нет.

– Ничего. Быстро научится. Идите со мной, я поищу, во что вас переодеть.

Собрав чистую одежду в узел, девушки следом за Ольвой обошли дом, выбрались за ворота и направились к берегу моря, туда, где стояла баня. Навстречу им попались молодая женщина и трое девушек, несущих выстиранное белье. Увидев Ольву и недавних пленниц, они остановились.

– Унн говорила о тебе, Арнфрид, – сказала Ольва женщине. – Велела поторопить.

– А это кто? – Арнфрид поправила сбившийся платок и поудобнее перехватила тяжелую корзину. Две юные девушки, почти девочки, подошли ближе, с удивлением разглядывая заплетенные косы и расшитые платья словенок. Третья, медноволосая красавица, медленно проплыла мимо, покачивая бедрами, смерила Долгождану оценивающим взглядом и, усмехнувшись, пошла себе дальше по тропинке наверх.

Имя «Зорэна» девочки – Ингрид и Хельга – запомнили без труда, а имя второй пленницы даже выговорить не смогли, поэтому без особых затей прозвали ее Гольтхэр – Золотоволосая.

В доме ведуна Смэйни приготовила Любомире постель на широкой лавке возле двери. Ее собственное спальное место было ближе к очагу, возле перегородки, за которой стояла деревянная кровать, накрытая меховыми одеялами. Сейчас она пустовала – старый Хравн еще затемно уходил к морю встречать рассвет, а потом до полудня неторопливо бродил по берегу или стоял, опираясь на посох и грея спину под теплыми солнечными лучами. Пока Смэйни суетилась по хозяйству, разомлевшая после бани Любомира переплела косу, а потом открыла ларец и принялась раскладывать в нужном порядке мешочки с травами.

– Что там у тебя? Поди, бусы да колечки? – полюбопытствовала старушка. – Ох ты… Зелья! Приворотные?

– Нет, Смеяна Глуздовна, – улыбнулась девушка. – Приворотные можно составить, большого ума на то не надо. Да только ни любви, ни счастья они не принесут, коли против воли привораживать. А моими зельями разную хворь лечат. Эти от простуды и кашля. Вот эти травки кровь затворяют. А эти уже по женской части. Боли снимают. И прочее, разное.

– А волшебная симтарин-трава у тебя есть? – услыхала она суховатый смешок и, подняв глаза, увидала стоящего на пороге Хравна. Смэйни подхватилась, освободила место на лавке рядом с Любомирой. Та хотела было подняться да поклониться как заведено, но старик положил ей руку на плечо, удержал. Некоторое время ведун пристально вглядывался девушке в лицо. Потом еле слышно вздохнул.

– Мне сказали, что ты некрасивая, да вижу, неправда это, – проговорил он. – У северян темноволосые красивыми не бывают. Но твоя красота – словно свет солнечный, сердце согревает. Добрую судьбу выткали тебе Норны.

– Спасибо на добром слове… батюшка Хравн, – смущенно ответила Любомира, не зная, как следует обращаться к служителю Одина. Тот снова тихонько рассмеялся:

– Я тебе не в отцы, скорее уж в деды гожусь. Зови уж лучше дедушкой. А вот как тебя называть теперь, – старик задумчиво нахмурил брови, а потом снял с пояса потертый кожаный мешочек, – пусть подскажут всезнающие боги.

Он с трудом – пальцы слушались плохо – развязал шнурок и протянул раскрытый мешочек Любомире:

– Отец богов и людей, Один, научил нас гаданию на священных рунах. Выбери одну себе, только не спеши. Возьми ту, которая сама тебя выберет, тебе одной отзовется.

Любомира послушно опустила руку в мешочек, перемешала гладкие прохладные камешки и вдруг замерла: удивительно теплым, почти горячим показался ей один из них. Его она и вытащила, положила на ладонь, любуясь строгим, четким узором.

– Руна Йо, – проговорил Хравн, – или Эйваз. Великое дерево Иггдрасиль, связывающее все миры, божественные и человеческие. Сила природы, покоряющая смерть. Надежда и избавление от страха. Избранный этой руной передает Богам наши молитвы и помогает услышать ответы. Он хранит и оберегает Жизнь, и тех, кто нуждается в поддержке и помощи… и на этом острове их немало. А потому твое прежнее имя останется в сердце, полном любви ко всему живому, а здесь тебя будут отныне звать Йорунн – владеющая руной Йо.

– Йорунн, – шепотом повторила девушка, словно примеряя новое имя. Хравн хотел сказать что-то еще, но слова обернулись сухим навязчивым кашлем. Старая Смэйни с тревогой заглянула ведуну в лицо, но тот отмахнулся и проворчал:

– Поживу еще…

В женском доме без дела не сидели: свободная ли, рабыня ли – работы хватало всем. Еще толком не привыкшую к своему новому положению Зоряну усадили за прялку, Долгождане принесли узел с чистыми рубахами: что порвалось – зашить, что прохудилось – залатать. Некоторое время Унн наблюдала за ней, потом подошла и негромко сказала:

– Вижу, твои руки проворны, но не привыкли к трудной работе. Кем ты была у себя на родине, Гольтхэр?

Долгождана не ответила. Новое прозвище не нравилось ей, казалось обидным. Старшие братья называли по масти коней и собак – Пегая, Воронок, Подпалый… Унн вздохнула, расправила неумело зашитую рубашку, показала, как правильно положить стежок, а потом потрепала девушку по щеке:

– Ничего. Ты быстро научишься, если захочешь.

Ближе к вечеру дочери Унн стали собирать на стол, а сама хозяйка принесла теплые одеяла и стала готовить два новых спальных места на лавках, стоящих вдоль стен. Тогда-то впервые и подала голос медноволосая Лив:

– Разве словенская рабыня не должна спать там, где спят остальные рабы?

– Ты же спишь здесь, – ответила на это Ольва. – Чем она хуже?

– Для меня у ярла особое слово, – усмехнулась Лив. – Он велел мне жить в этом доме, а вам принимать меня как равную. А эта рабыня…

– Замолчи, – сердито оборвала ее Унн. – Одним богам известно, что там на уме у Асбьерна, но знай, что ему не нравится, когда Гольтхэр называют рабыней.

Она расправила на постелях пушистые одеяла, еще раз глянула на недовольное лицо Лив и вышла из дома. Через некоторое время Унн вернулась и с порога окликнула Долгождану:

– Гольтхэр! Ступай во двор, тебя ждут.

Первая мысль была о Любомире. Девушка отложила шитье, воткнула иглу в моток ниток и бросилась к двери. Распахнула ее – и обмерла.

А черноволосый ярл, увидев ее, сказал:

– Идем со мной.

Шли молча, и Долгождана едва поспевала за широко шагающим Асбьерном. Любопытство, но еще больше страх снедали ее. Наконец, девушка не выдержала, ухватила ярла за рукав и негромко спросила:

– Куда ведешь, воевода?

– К Хравну, – отозвался он. – Служителю Одина. Заодно и подругу свою проведаешь.

У Долгожданы отлегло от сердца, и она решилась спросить еще:

– Не прогневайся, дозволь узнать… для чего ты меня оставил?

Асбьерн остановился, повернулся к девушке, несколько мгновений смотрел на нее молча сверху вниз. Потом ответил:

– Твоя подруга остается на острове, и мне не хотелось вас разлучать. Да и вряд ли кто отпустил бы такую красоту, – он протянул было руку, чтобы коснуться ее волос, но Долгождана отступила на шаг, и ярл, ничего более не сказав, направился дальше, в сторону дружинного дома.

Дверь маленького домика скрипнула, и Любомира, прилаживающая над очагом какую-то посудину, подняла голову, ахнула, увидев подругу, и кинулась ее обнимать.

– Асбьерн Счастливый, – проворчал из своего угла потревоженный ведун. – С чем нынче пришел ко мне? Хочешь знать, что принесла тебе твоя удача?

Любомира, заметив красавца-ярла, отпустила Долгождану и, поклонившись гостю, вернулась к очагу. Асбьерн проводил ее взглядом и обратился к Хравну:

– Что скажешь, отец?

Служитель Одина ответил:

– Скажу, что не прогадал ты, Асбьерн Хитроумный. Обменял волчицу на дочь словенского конунга. Если пожелаешь, можешь потребовать за нее богатый выкуп.

Какое-то время Асбьерн молчал, обдумывая услышанное. Долгождана смотрела то на него, то на Любомиру, то на всезнающего ведуна, и ей казалось, что над головой уже раскрываются паруса, несущие корабль в обратный путь, к родному далекому берегу. Странно только, что от этого на душе стало и радостно, и немного грустно.

– Нет, – наконец проговорил Асбьерн, покачав головой. – Не нужен мне выкуп, – и добавил негромко: – Сам бы его заплатил.

Толком не разобравшая северную речь Долгождана поняла только одно: домой она не вернется. А Любомира взглянула на ярла с немалым удивлением. Матерь Великая, да неужто он…

– Славная дарительница любви, – прикрыв глаза, нараспев произнес старый Хравн, – прекрасная Фрейя, нисходящая к нашим молитвам! Я слышу, как проносится мимо твоя колесница, и вижу нежность и красоту златокудрой дочери Ньёрда в этой девушке. Потому отныне пусть все зовут ее Фрейдис – в честь богини, которая к ней благосклонна.

– Хорошее имя, – похвалил Асбьерн. – Спасибо, отец.

На обратном пути уже возле женского дома ярл вдруг замедлил шаг:

– Скажи, княжна, почему прошлым летом ваши люди напали на нас? Мы ведь пришли тогда под белым щитом, худого никому не делали.

– Напали? – удивилась Долгождана.

– Эйвинд конунг послал меня и Ормульва договариваться о мире со словенскими князьями, – Асбьерн пристально смотрел на нее. – Но в первую же ночь словене подожгли мой драккар, перебили половину хирдманнов, да и меня отправили бы к Хель¹⁰, если бы не молодая ведунья.