Текст книги "Берегини"

Воспоминания растревожили старушку, она охнула и схватилась за грудь:

– Простите, милые… Едва вспоминаю – снова сердце сжимается.

Долгождана обняла ее за плечи, утешая. А Йорунн поднялась, незаметным движением смахнула с ресниц набежавшие слезы и пошла в дом за настоем из трав, отгоняющим боль и тревогу. Она не понимала, как боги могли допустить такое зло. А еще – как сумел все это вынести и не зачерстветь душой двенадцатилетний мальчишка.

Перед сном Йорунн вдруг захотелось пойти к морю. Девушка спустилась по тропинке к большому валуну – сидя на нем можно было любоваться и морем, и островом. Взгляд Йорунн скользил то по последним отблескам заката на волнах, то по темнеющим утесам, то поднимался к белесому летнему небу. Мысли ее были горькими: не шел из памяти рассказ старой Смэйни. И многое виделось теперь иначе.

Не было больше в ее сердце обиды на северных воинов. Что еще им оставалось? Свои тоже, бывало, не от нужды – ради лишней гривны в мошне такое творили, что и вспоминать стыдно. Правду говорят: понять значит простить, и Йорунн знала, что теперь ни за что не оставит этих людей, как не бросил побратима Асбьерн, отказавшись от лучшей доли.

Она вспомнила, как говорила с конунгом здесь, на берегу моря, и как впервые заметила в строгих глазах печаль, которая не уходила даже тогда, когда Эйвинд смеялся. И чувствовала не жалость к мальчишке, в одночасье потерявшему братьев и мать, а восхищение человеком, который уже тогда вел себя как настоящий воин и вождь. Только бы боги не лишили его удачи, только бы и впредь помогали тому, кто не пожалеет жизни, чтобы выполнить обещание…

Йорунн вздрогнула, услышав плеск, огляделась. К берегу подплывал человек. Его голова то и дело показывалась над водой, сильные руки размеренными взмахами рассекали волны. Девушка пригляделась и узнала Эйвинда конунга.

Когда-то давно вождю рассказали, что после вечернего купания лучше спится. С тех пор Эйвинд каждый вечер в любую погоду шел к морю – если не поплавать, то хотя бы окунуться.

Молодая ведунья смутилась, но не стала убегать, просто отвернулась. Когда она снова осмелилась посмотреть в сторону берега, Эйвинд уже одевался. Натянул штаны, завязал пояс, поднял с прибрежных камней рубаху и принялся ее отряхивать. Йорунн заметила у него на груди длинный белый шрам – след от удара топором. Когда-то этот удар мог оборвать его жизнь… но боги хранили конунга и в те дни, и теперь. Видимо, не зря: девушка чувствовала, что ими для Эйвинда была уготована особая стезя, ради которой он появился на свет. И радовалась тому, что и ей выпал случай хоть самую малость пройти рядом.

Эйвинд конунг заметил ее, но виду не подал. Спокойно, не торопясь, оделся и стал подниматься вверх по тропе.

– Морем любуешься? – негромко спросил он, подойдя ближе. – Или искупаться надумала?

– Нет, вождь, – отозвалась девушка. – Непривычно здесь как-то… ведь не озеро, не река, конца-краю не видно. И волны хлесткие…

– А ты не заплывай далеко, – усмехнулся конунг, глядя на нее. – И, если ветер сильный, в воду не лезь – подхватит волна, ударит о камни.

– Спасибо за совет, вождь, – помолчав немного, тихо ответила девушка. Эйвинд кивнул ей и пошел себе дальше. Йорунн проводила его долгим взглядом.

Вот и поговорили.

Праздник летнего солнцестояния Мидсуммар справляли перед самой короткой летней ночью. Днем приносили жертвы богам, пели хвалебные песни, устраивали состязания и поединки, ближе к вечеру разводили костры, возле которых плясали и затевали игры, а потом выносили столы и начинали пировать до самого рассвета. Датчане в этот день собирались на альтинг – всеобщий сход, где вожди договаривались между собой, принимали законы, спорили и судились. У словен праздновали Купальскую ночь: скатывали огненное колесо с горы, прыгали через священное очистительное пламя и ходили искать заветный цветок папоротника. А еще говорили о любви и давали обещания, призывая в свидетели Солнце. На родине Асбьерна и Уинфрид этот праздник называли Лита – самый длинный день в году. Считалось, что все гадания в этот день сбудутся, а клятвы верности, принесенные влюбленными, останутся нерушимыми, что бы ни случилось.

Накануне праздника Йорунн, в очередной раз собравшись пойти за травами, позвала с собой Долгождану. Унн согласилась ненадолго отпустить девушку, и, когда миновала середина дня, подруги отправились вглубь острова, туда, где шумели на ветру невысокие березки да елочки. Хаук в этот раз с ними не пошел – вождь послал его дозорным на скалы, к сторожевым кострам, высматривать, не появится ли вдалеке знакомая снекка. Девушки вначале обрадовались возможности прогуляться вдвоем, без лишних глаз и ушей, но когда, заболтавшись, вдруг оказались на незнакомой тропе, испугались. Немного погодя, рассудили здраво: остров хоть и большой, но если поглядеть, в какой стороне солнце садится, выбираться станет легче… Однако проплутали довольно долго и вернулись домой уже ближе к вечеру. Долгождана ждала, что Унн рассердится на нее, но у хозяйки были иные заботы. Стейнхейм напоминал встревоженный муравейник: девушки и женщины суетились, бегая от одного дома к другому, воины спешили за ворота, на берег, рабы тащили через двор начищенные пивные котлы.

– Снекка пришла! – крикнул им пробегавший мимо мальчишка. – Асбьерн ярл вернулся!

– Радость-то какая! – воскликнула Йорунн. И заметила, как заблестели глаза у Долгожданы, как посветлело ее лицо и на губах появилась счастливая улыбка. – Пойдем скорее встречать!

Но подруга отчего-то смутилась, качнула головой и принялась теребить косу. А тут еще из-за угла прямо на них выскочила Лив с охапкой сухих березовых веников в руках. В сторону ведуньи даже не посмотрела – сунула веник в руки Долгождане и хмуро проговорила:

– Баню топят, Унн велела все приготовить, полы подмести и лавки намыть. Идем.

В бане было жарко, но уже не дымно, хотя в очаге еще не полностью прогорели дрова. Должно быть, сразу много положили, чтобы быстрее протопилось… Лив сняла платье, бросила его на скамью в предбаннике, скинула башмаки и вошла внутрь босиком, в одной рубахе. Долгождана подумала и сделала так же. Она сложила веники в деревянную бадью с горячей водой и поставила ее в угол. Лив молча перебирала ветошь возле единственного крошечного оконца, а потом вдруг, тяжело дыша, опустилась на лавку, схватилась за виски.

– Что с тобой? – спросила сердобольная Долгождана. – Угорела никак?

– Плохо мне, Фрейдис, – простонала Лив, закатывая глаза. – Жарко, душно… голова кружится.

Долгождана только вздохнула, помогла ей подняться, осторожно вывела в прохладный предбанник и усадила на скамью.

– Посиди тут. Я сама все сделаю.

Девушка прикрыла за собой дверь, взяла ковш с водой, намочила в нем чистую ветошь и принялась протирать деревянные лавки. Суконная рубаха прилипала к взмокшему телу, а когда Долгождана закончила, ее всю можно было выжимать – даже коса пропиталась влагой. Девушка отдышалась, вытерла пот со лба, и собралась было напоследок споро подмести полы, усыпанные сухими листьями, как вдруг услышала шаги и громкие голоса. К бане, хохоча и о чем-то споря, шли, по меньшей мере, с десяток хирдманнов. Долгождана укорила себя за нерасторопность, побросала ветошь в корзину и метнулась к дверям, за которыми ее ждала Лив…

Словно холодный морской ветер ударил ей в лицо. В предбаннике никого не было – ни Лив, ни платья Долгожданы, ни ее башмаков. Зато наружная дверь оказалась заперта – и захочешь не убежишь. Да и как бежать в мокрой рубахе через весь двор? Осрамят прилюдно, на смех поднимут…

А соскучившиеся по горячему банному духу воины подходили все ближе… вот скрипнул отодвигаемый засов, и девушка бросилась обратно в парную. Схватила старый облезлый веник, которым выметали сор – хоть сделать вид, что делом занята была и осталась по рассеянности, а не потому, что доверилась злокозненной Лив!

Мужчины шумно возились в предбаннике. Долгождана стояла ни жива ни мертва: ждала – вот сейчас распахнется дверь… И тут подкатила ледяная волна ужаса: веселый голос Асбьерна невозможно было спутать ни с чьим другим. Скоро он увидит ее позор… провожать не пошла, зато памятно встретила! А после, к радости Лив, разлюбит и забудет ту, над которой смеялась его дружина.

Дверь, наконец, открылась, и внутрь, наклонив черноволосую голову, шагнул совершенно голый Асбьерн. Увидев онемевшую от страха девушку с веником в руках, ярл несколько мгновений недоуменно разглядывал ее, а потом вдруг выскочил прочь, давясь кашлем. От хлопка двери вздрогнули крепкие стены.

– Что случилось, Асбьерн? – рассмеялся кто-то из хирдманнов. – Тролля увидал?

– Женщины! – сердито ответил ярл. – Звали, торопили, а дым из бани не выгнали! Да и запах стоит такой, будто топили не дровами, а мокрыми тряпками.

Долгождана, недолго думая, выхватила из корзины ветошь и торопливо кинула ее в очаг. И правда, стало дымить.

– Одевайтесь, и пока я тут управляюсь, сходите принесите свежего пива, – велел Асбьерн хирдманнам. Те заворчали, но делать нечего: надели рубахи и один за другим стали выходить из бани. Наконец, за последним захлопнулась дверь, и у осмелевшей было девушки снова затряслись колени от страха: что если ярл нарочно всех спровадил, решив превратить ее недолю в свою удачу? Отбиться от него она не сможет… и кто поверит потом, что не по своей воле пришла, не сама в объятия бросилась?

Асбьерн быстро натянул штаны, вернулся в парную, оставив дверь приоткрытой, чтобы выходил дым, сбросил с очага обугленную ветошь и только потом перевел взгляд на Долгождану. Даже в полумраке было видно, насколько он сердит.

– Я велел Унн беречь тебя от чужих глаз и рук, – сквозь зубы проговорил он, – а ты вздумала стать утехой для моих воинов?! Куда же подевалась твоя гордость, Фрейдис?

Девушка опешила. Но тут же нестерпимая обида заставила ее сжать кулаки:

– Да как ты смеешь такое обо мне… – Она задохнулась от гнева и в сердцах швырнула в Асбьерна веником. Ярл увернулся, шагнул к Долгождане, зажал ей ладонью рот:

– Тише, глупая. Услышит кто-нибудь – стыда не оберешься.

Девушка подняла на него глаза. Никогда еще ни один мужчина не подходил к ней так близко… это и пугало, и волновало ее. Она робко кивнула, и Асбьерн убрал руку, отступил на шаг.

– Так что ты тут делаешь? – уже спокойно спросил он.

– Унн послала нас убирать в бане, – попыталась объяснить Долгождана. – А Лив сбежала и унесла мое платье.

– Лив? – Ярл нахмурился. – Ах, вот оно что…

По его голосу девушка поняла: ничего хорошего медноволосую рабыню ждать не будет, и наказание, придуманное Унн, не сравнится с тем, что прикажет сделать с ней Асбьерн.

– Сейчас мои люди вернутся. – Ярл вывел Долгождану в предбанник, бережно закутал в свой плащ. – Беги домой, Фрейдис, и постарайся, чтобы они тебя не увидели.

– Хорошо, – прошептала она. Асбьерн мягко коснулся ладонью ее щеки, улыбнулся и подтолкнул к дверям:

– Поспеши.

Никто, кроме Лив, и не заметил, что Долгождана пришла домой в одной исподней рубахе, закутанная в походный плащ Асбьерна, да еще и с какой-то особенной улыбкой на губах. Зато все видели, что ночью она укрывалась этим плащом вместо одеяла – кроме Лив, которую Унн еще до начала пира нещадно отхлестала кожаным поясом и снова засадила в душный, пропахший навозом сарай. На этот раз узел с вещами Лив отправился вслед за хозяйкой, чтобы больше никогда не вернуться в женский дом.

На пиру Асбьерн и Эйвинд сидели рядом, делясь новостями. Ярл рассказал побратиму про Вийдфиорд, про Дитвинда Жестокого и про то, как их встретила собачья стая. А еще про то, как они провели несколько дней в Рикхейме, и о чем договорились с Эйриком Тормундссоном.

– Будем переселяться, Эйвинд. Земля там хорошая, зимой никто голодать не будет. А весной подумаем и о возвращении на Мьолль.

– Радостные вести ты привез, – улыбнулся конунг. – Но и мне есть чем ответить. Вилфред хёвдинг просил передать, что соскучился по твоим висам.

Поговорили про датчан. Асбьерн выслушал, а потом спросил:

– Мне сказали, будто сыну хёвдинга полюбилась наша ведунья. Это правда?

– Лучше спроси у тех, кто распускает сплетни, – отозвался Эйвинд. – Мне их пересказывать неохота.

Асбьерн посмотрел на него с удивлением, но больше ни о чем расспрашивать не стал.

Вот и наступило утро праздника.

Вставали рано, чтобы успеть до полудня приготовить угощение. Запекали выловленную накануне рыбу, делали лепешки с луком и сладкие медовые хлебцы. Йорунн выпросила у хозяйки немного муки, яиц, масла и меда, да затеяла с подружками месить тесто, а потом лепить из него пряники. В некоторые добавила мелко порубленную мяту, в другие – ягоды брусники. Пряники делали разные: простые круглые и особые, в виде птичек и человечков. Унн посмотрела на их стряпню, улыбнулась:

– У себя на родине мы пекли похожие хлебцы, только из овса. И называли их «овсяные мужья».

Зорянка-Сванвид вылепила из теста двух уточек – одну побольше, другую поменьше, и попросила молодую ведунью:

– Шепни словечко, Любомирушка, чтобы быть нам с Халльдором долгие годы вместе, в счастье и достатке.

Герд и Арнфрид учили Весну, как просить у богини Фригг скорого приплода. Сделали из ячменной муки пресное тесто, вылепили крошечную человеческую фигурку. Тонкой палочкой начертили глаза, нос, рот, а когда тесто застыло – запеленали в чистую тряпицу и сказали отнести на капище. И велели оставить щедрой богине дары: цветную ленту и пару сладких лепешек.

– Перед тем, как обнять мужа, забери ячменное дитя и положи его в изголовье кровати, но чтобы никто не видел и не знал, – наставляли они Весну. – И тогда, по милости Фригг, в тебе зародится ребенок. Счастлива будешь!

Весна недоверчиво поглядела на них – мол, сами-то почему бездетные? Тогда Арнфрид объяснила:

– Я вышла замуж совсем недавно, накануне весеннего праздника Сумарблот. А Герд прошлой осенью родила мальчика, но он прожил всего два дня. Если бы боги раньше послали нам Йорунн, она бы наверняка его выходила.

У мужчин были свои заботы: готовили дрова, чтобы всю ночь горели костры; доставали из сундуков нарядную одежду, проверяли оружие перед праздничной потехой. Мидсуммар всегда был днем состязаний в ловкости и силе, праздником, на котором можно было похвалиться воинской выучкой, показать свою удаль и мастерство. Говорили, что подобные забавы нравились богам.

В полдень все жители Стейнхейма собрались за домами на большой поляне возле капища, где жили их боги. И вождь Эйвинд в вышитой красной рубахе повернулся лицом к северу, начертил в воздухе знак Тора и попросил рыжебородого бога освятить поляну своим молотом. А потом сказал:

– Как бог Хеймдалль охраняет Мост Бивpёст, так и это место защищено от нечестивцев и дурных мыслей.

Тогда вперед вышел старый Хравн и проговорил:

– В полдень дня летнего солнцеворота мы собрались все вместе, как в дpевние времена, чтобы приветствовать Отца-Солнце и почтить всех богов и богинь, живущих в Асгарде. Один, Господин Рун, мы славим тебя! Фригг, госпожа среди богов и богинь, мы славим тебя! Тюр, доблестный воин, хранитель справедливости, мы славим тебя! Тор-громовержец, мы славим тебя!

После стали говорить хвалебные речи про асов и ванов¹². Эйвинд конунг сказал:

– Светлый Бальдр, пусть твой ум и отвага ведут нас! Фригг, да хранит нас твоя мудрость! Фрейя, веселье твое даровало нам волю! Фрейр, благодаря тебе мы соберем богатый урожай! Придите к нам, в этот полдень, когда год достиг своего расцвета, а Солнце – высшей точки в небе!

Асбьерн, стоящий справа от вождя, протянул ему рог с золотистым пивом. Эйвинд высоко поднял его и проговорил:

– Мы подносим вам дар наших трудов, смешанный с мощью и крепостью меда. Год вошел в свою полную силу, орел взирает с вершины Мирового Древа – пусть он увидит, что мы не обделены мудростью!

Конунг сделал первый глоток, а потом передал рог Асбьерну. После ярла освященный напиток пошел вкруговую – сначала от хёвдинга к хёвдингу, затем от хирдманна к хирдманну. Когда пиво закончилось, рог наполнили снова – следом за мужчинами по глотку сделали женщины, только потом рог перешел к рабам. Остатки напитка вылили на землю: чтобы урожай был хорошим. Затем Эйвинд сказал:

– Веселитесь! Пусть будут сердца ваши открыты добрым делам и мудрым словам! И помните, что вожди всегда останутся верны клятвам, данным себе и нашему народу!

После приветствия богов на поляну принесли арфу, а к ней еще рожки, бубны и маленькие деревянные свистки для тех, кто умел играть задорные плясовые мелодии. После шумной воинской пляски начались состязания. Спорили, кто дальше метнет топор или копье, кто лучше владеет мечом или секирой, кто самый меткий в стрельбе из лука. В поднятии тяжестей не было равных рыжеволосому Ормульву Гуннарссону – хёвдинг сумел оторвать от земли большущий камень-крепыш и даже пронес его несколько шагов под радостные крики воинов. Зато в битве на мешках его победил Асбьерн. Правду сказать, нелегко далась ему победа – Ормульв был сильнее, только ловкость ярла и выручила.

– Покажи нам летающие мечи, Асбьерн! – попросил Эйвинд.

Ярл вышел на середину поляны, снял с пояса ножны, достал свой меч. Взмахнул им, выписав несколько замысловатых фигур, перекинул в левую руку, опять в правую… С каждым разом он подбрасывал меч все выше, переворачивая его в воздухе, и ловил точно за рукоять. Немного погодя Халльдор принес ему другие мечи, и к небу взлетели сначала два сверкающих лезвия, а потом сразу три. Все смотрели, затаив дыхание: три меча по очереди падали вниз, ложились рукоятью в ладони ярла и снова летели вверх. Асбьерн ни разу не промахнулся, не уронил оружия и не порезался.

Когда он закончил и вернул мечи Халльдору, восхищенные крики оглушили собравшихся. Хирдманны обнимали ярла, хлопали его по спине и говорили одобрительные слова. А Асбьерн смеялся и все оборачивался к толпе, искал взглядом среди женщин одну-единственную – смотрит ли?

Долгождана смотрела. И улыбалась ему.

– Ты не передумала еще состязаться? – спросил насмешливый Лейдольв Ольву. – Может, сразу согласишься моей стать?

Он вышел вперед и стал проверять тетиву на своем луке.

– Ты уже сказал своему хёвдингу, что я пойду с вами на корабле? – невозмутимо отозвалась девушка, становясь рядом. Слышавшие это хирдманны рассмеялись, а Лейдольв пожал плечами:

– Зачем говорить о том, чему никогда не бывать?

Днем ветер почти не мешал лучникам, и они быстро выпустили по несколько стрел в сторону деревянной мишени. Лейдольв оказался проворнее, но зато Ольва попала прямо в цель. После испытания быстроты, стали испытывать меткость – и тут оба показали себя равными в мастерстве. А потом принесли бревно и положили поперек него узкую качающуюся доску – нужно было встать на нее так, чтобы края не коснулись земли, и пустить в цель единственную стрелу. Ольва слегка растерялась, и Лейдольв после своего удачного выстрела сказал:

– Нечего делать на корабле лучнику, который не умеет стрелять во время качки!

Девушка сердито глянула на него и вдруг запрыгнула на доску, быстрым движением выхватила стрелу, прицелилась… Звонко тренькнула тетива, а следом раздался одобрительный гул голосов – попала!

Позвали вождя и хёвдингов, чтобы рассудить, кто из спорщиков оказался лучшим в состязании. Эйвинд конунг выслушал всех, подумал и сказал так:

– Они стоят друг друга, потому пусть оба выполняют свою часть уговора. Или не выполняют вообще.

Лейдольв повернулся к Ольве, глянул с надеждой и волнением. Но девушка упрямо сжала губы и ответила:

– Кто знал про наш уговор – забудьте. Словно его и не было.

Лейдольв только вздохнул. В этот раз почему-то ни одной язвительной строчки на ум не пришло.

Состязания завершились поединками воинов. Выходили один на один, а самые опытные и храбрые выбирали себе сразу несколько противников. В праздник не годилось проливать кровь, но все равно сражались не ради потехи, а в полную силу, чтобы показать свои умения перед богами и людьми. Кто мог отразить любой из ударов, выйти из боя без единой царапины, и победить врага, не убив его и не поранив, тот считался великим воином и достойным сыном Бога богов.

Были среди поединщиков и молодой Хаук, ловивший на лету копья, и Халльдор, отбивавший мечом пущенные в него ножи, и седобородый Сигурд, вышедший с одним щитом против двух воинов с секирами.

– Вот бы еще поглядеть на поединок вождя Эйвинда с ярлом Асбьерном! – проговорил кто-то из девчонок. Но сидевшая неподалеку Унн ответила им:

– Брат на брата оружия не поднимет даже ради забавы.

После того, как закончился последний бой, на поляну принесли столы с угощениями и свежее пиво в котлах. Начался пир.

Ближе к вечеру возле капища загорелись костры. Люди веселились – пели песни, рассказывали сочиненные в честь праздника висы, плясали и затевали игры. Словенки вспомнили свою любимую игру, которую часто устраивали на посиделках – в котов и мышей. Молодым парням она нравилась больше всего потому, что наградой победителю был девичий поцелуй. Йорунн рассказала, как играть, и здешняя молодежь охотно подхватила затею.

Девушки и молодые женщины взялись за руки и встали в круг – «мышиное гнездо». Стали выбирать проворную «мышку»; первой вызвалась Зорянка, которой дома не удалось вдоволь побегать от пригожих «котов». Девушка вышла за круг, стала похаживать туда-сюда да задорно посматривать в сторону молодых воинов – кто из них решится ловить? Тут же вперед шагнул Халльдор, и Зорянка с визгом и смехом бросилась наутек. Бегали вокруг «мышиного гнезда» – «коту» туда входа не было, а вот беглянке подруги могли помочь: руки поднять, пропустить, позволить перебежать через круг и выскочить на другой стороне. Девчонки подбадривали Зорянку, воины веселыми криками подгоняли «кота», и скоро раскрасневшаяся «мышка» забилась в объятиях смеющегося Халльдора.

– Целуй ее! Целуй! – кричали все вокруг.

Молодой воин обнял невесту, наклонился и приник губами к ее губам. Девушка замерла, перестала трепыхаться… а когда Халльдор отпустил ее, смущенно потупилась, пряча блестящие от счастья глаза. И вернувшись в круг, указала на Хельгу: твой, мол, черед!

Отдав поцелуй поймавшему ее воину, Хельга выбрала «мышкой» свою подружку, Ингрид, а та, в свою очередь, заставила бегать Ольву, которую никто из «котов» так и не смог поймать. Выходили и Хаук, и Лейдольв, и даже старшие хирдманны – ни одному не улыбнулась удача, никому не достался поцелуй воительницы. Сияющая от гордости Ольва снова встала в круг и подтолкнула стоявшую рядом Долгождану:

– Беги, Фрейдис!

Охотников до награды тут же выскочило немало – девушка даже остановилась в недоумении, не зная, от кого убегать. И пока те спорили между собой да решали, кто из них был первым, из толпы вышел Асбьерн. Постоял, послушал, а потом скинул с плеч свой нарядный плащ и, усмехнувшись, накрыл им неудачливых спорщиков:

– Подержите-ка.

Вот тогда Долгождане и подумалось: от него убегать – как от судьбы…

Впрочем, на сей раз беготни с визгом и хохотом хватило обоим. Долгождана с детства слыла увертливой да проворной – не всякий догонит. Но и «кот» ей попался не промах: живо разгадал все девичьи хитрости и на третьем круге поймал за рукав.

– Требуй награды, ярл! – донеслось из толпы. – Пусть добыча сполна расплатится!

Смеющийся Асбьерн склонился над девушкой, прижался губами к ее губам… но они не раскрылись ему навстречу, только сжались ее плотнее.

– Перед всеми не буду целовать тебя, – прошептала ему Долгождана. – Подожду, когда попросишь, а не силой отберешь мой поцелуй.

И увидела, как ярл в ответ одобрительно улыбнулся.

После этого пришел черед Йорунн спасаться от пронырливого «кота». Девушка оглядела собравшихся вокруг воинов: какое-то странное предчувствие охватило ее, и сразу не сказать, хорошее или плохое… Вот шагнул вперед, пряча усмешку в густых усах, рыжеволосый Ормульв – и сердце Йорунн болезненно сжалось: кого угодно без раздумий поцеловала бы, только не его! С того памятного дня, как конунг взял ее под свою защиту, хёвдинг ни словом, ни делом не обидел ведунью, даже ни разу косо не посмотрел… а может, она просто не замечала. Йорунн не знала, то ли упрекать себя в злопамятстве, то ли прислушаться к внутреннему чутью, которое навроде звериного – сразу распознает, дурной человек перед тобой или хороший.

Но в следующий миг Гуннарссон внезапно отступил и вытолкнул вместо себя стоящего рядом Эйвинда конунга.

Йорунн видела, что вождь опешил от неожиданности и нахмурился, но отступать было поздно: хирдманны, предчувствуя веселье, принялись вовсю подбадривать его азартными криками. Эйвинд перевел взгляд на девушку – она тоже выглядела изумленной, но, похоже, сдаваться не собиралась.

Что ж, «мышка», поберегись…

Девчонки визжали так, что звенело в ушах. Ведунья оказалась такой же ловкой и изворотливой, как Ольва, а вождь не уступал в быстроте и хитроумии своему побратиму. Йорунн испробовала на нем все свои уловки и в последний раз едва успела увернуться, когда пальцы Эйвинда скользнули по ее руке. А у него, гляньте-ка, даже дыхание не сбилось – такой если не хитростью одолеет, то измором возьмет!

Увидев, что «кот» подобрался для очередного броска, «мышка» испуганно пискнула:

– Подружки мои, выручайте!

Девчонки живо взметнули руки вверх, и Йорунн проскочила в круг, намереваясь тут же выбежать подальше от ловчего. Но тут, к ее великому изумлению, все руки резко опустились… девушка замешкалась, ничего не понимая, хотела было броситься назад, повернулась – и едва не уткнулась лицом в вышитую красную рубаху стоящего за ее спиной вождя. Не подвели подруженьки, замкнули в ловушке проворного «кота», и все бы ничего, вот только его проигрыш победой обернулся.

– Целуй ее, Эйвинд! – радостно закричали хирдманны. – Твоя взяла!

Йорунн попятилась, чувствуя, как краска заливает щеки, но Эйвинд легко подхватил девушку на руки и крепко поцеловал. Девчонки затеяли водить вокруг них хоровод, воины весело смеялись, кто-то принес свистелки и рожки, стал играть плясовую… Только вождю и ведунье было не до веселья, хотя со стороны этого никто и не замечал. Золотистые волосы Эйвинда упали Йорунн на лицо, мягко щекотали шею. От него пахло хмельным медом и мятными травами, и тепло от его рук шло удивительное – мягкое, завораживающее, пронизывающее до глубины души и тела. А конунгу чудилось, будто он не девичье тело в руках держит – огонь сжимает, ослепительный, ласковый, дарующий силу и жизнь…

– Пощади ее, вождь! – хором взмолились подружки. – Смилуйся, отпусти!

Йорунн первой отслонилась от Эйвинда, медленно открыла глаза. И в глубине их вождь увидел отблеск того самого священного пламени, которое чувствовал, обнимая ее.

– Отчего же не пощадить, – проговорил конунг. Он бережно опустил девушку на землю и непритворно вздохнул: – Придется…

Йорунн улыбнулась ему и убежала с хохочущими подружками.

В эту ночь спать не ложились.

Когда солнце ненадолго опустилось за край моря, люди собрались у костров. Кто хотел, тот плясал, иные оставались за столом и пили пиво, остальные сидели у огня и слушали рассказы о похождениях богов и подвигах, совершенных людьми. Хорошо, когда воинам есть что сказать о своих сражениях и победах, но еще больше славы приносят истории о несокрушимой силе, мужестве и благородстве их отцов, дедов и прадедов. Девушки тоже расселись возле костра – сначала слушали, потом завели свои негромкие беседы.

– Скажи, Йорунн, – полюбопытствовала Ингрид, – правда ли, что в ваших краях ведунам и ведуньям не позволено замуж выходить и жениться?

– Неправда, – улыбнулась девушка, – иначе откуда бы я взялась? Мои мать и отец оба ведунами были, да еще какими! Правда, Велена-матушка с детства ведовством занималась, ее бабушка моя учила. А у батюшки в роду были рыбаки да охотники – силой от рождения он не владел. Но зато любить умел, как никто другой. Батюшка еще мальчишкой был, когда глянулась ему Велена, сероглазая дочка ведуньи. С тех пор он и стал в гости к ней захаживать, помогать во всем, да заодно науку ведовскую перенимать. Не все у него получалось сразу, не все выходило гладко, но зато своим трудом и терпением ради матушкиной любви он добился того, что боги пробудили в нем дар, а священный огонь открыл ему свою душу. После этого он принял новое имя – Огнь Всеславич, и женился на матушке. А вскоре у них и я родилась…

Йорунн замолчала, глядя куда-то вдаль, и лицо ее было грустным.

– Впрочем, – спустя какое-то время, проговорила она, – одиночество для ведунов тоже не редкость. Не всякий, как батюшка, способен понять человека, наделенного даром. Не каждая жена вытерпит мужа, который целыми днями возится с больными да немощными. И не каждому мужу понравится, если, к примеру, в брачную ночь молодую жену позовут принимать у кого-нибудь роды. Кто сам такой груз не носил, тому тяжело с нашей долей смириться.

Девчонки задумчиво переглянулись. А Йорунн придвинулась ближе к Долгождане, прошептала ей на ухо:

– Я еще вчера березовых веточек наломала, думала из них венки сплести. Дома-то нынче купальскую ночь справляют. Пойдем, погадаем?

Небо было красивое: все в желтых и рыжих сполохах, а возле самого горизонта сквозь тонкую полосу ночных облаков проглядывало алое недремлющее солнце. Говорили, что в эту короткую летнюю ночь Даждьбог соединяется со своей возлюбленной, ясной Зарей, потому многие старались именно в праздник поладить с тем, кого выбрало сердце. Ну, а если не вышло, то хотя бы погадать о любви.

Море встретило их негромким плеском волн о прибрежные камни. Дома Любомира и Долгождана опускали украшенные лентами венки в спокойные темные воды реки Воронки, а потом шли вдоль берега и высматривали: не утонет ли венок, суля болезнь или скорую смерть? Или прибьет его к берегу, как знак скорого замужества? Но каждый год виделось одно и то же: их венки уплывали рядышком в неизведанную даль, скрывались из виду, терялись за поворотом. Кто подумать мог, что именно так все и случится?

– Как бы мы ни старались, море вынесет их на берег, – проговорила Долгождана, прижимая к груди заветный венок. – Гляди, как прибивает…

– А ты размахнись и подальше закинь, – отозвалась Йорунн. – Великая Мать обманывать не станет, и если не судьба тебе замуж выйти, не поможет и штормовая волна.

Долгождана тихонько рассмеялась и следом за подругой бросила в воду свой венок. Девушки взобрались повыше на камни, стали смотреть. Прохладный ветер изредка доносил до их слуха звуки голосов и обрывки веселых мелодий.

– Не потонули, и то хорошо, – сказала Йорунн, зябко передернув плечами. – Я вот думаю еще до зари, пока солнце не встало, за травами пойти. В эту ночь вся сила целебная в них проявляется. А на заре живительной росы с листьев наберу – пригодится.