Текст книги "Поллианна взрослеет"

– Конечно, нет, дитя! Сколько же ты болтаешь, Поллианна, особенно как начнешь говорить про своих приходских дам!

– Правда, тетя Полли? – спросила девочка с раскаянием. – И это вас донимает? Я не хочу вас донимать, честное слово, тетя Полли. Но даже если я донимаю вас историями про приходских дам, вы можете радоваться, ведь если я о них и думаю, то радуюсь тому, что я больше не с ними, а с моей собственной тетей. Вы можете радоваться этому, правда, тетя Полли?

– Да, да, дорогая, конечно, могу, конечно, – засмеялась миссис Чилтон и встала, чтобы выйти из комнаты. Она вдруг почувствовала себя виноватой в том, что иногда в ней вновь просыпалось прежнее раздражение из-за неистощимой радости Поллианны.

На протяжении нескольких следующих дней, пока происходила переписка о предстоящем пребывании Поллианны в Бостоне, сама Поллианна готовилась к отъезду, нанося прощальные визиты своим друзьям в Белдингсвилле.

В маленьком вермонтском городке теперь уже все знали Поллианну, и почти все играли с ней в ее игру. И даже те немногие, кто не играл, были осведомлены, в чем заключается игра в радость. И чем больше людей узнавали от Поллианны, что она собирается провести зиму в Бостоне, тем громче звучали голоса сожаления и протеста, от Нэнси в кухне тети Полли до Джона Пендлтона в большом доме на холме.

Нэнси решительно заявляла – всем, кроме ее хозяйки, – что она считает эту поездку в Бостон глупой затеей и что она бы с радостью забрала мисс Поллианну в свой дом в «Углах», это уж точно, уж точно; и пусть бы миссис Полли ехала в свою Германию, сколько ей угодно.

На холме Джон Пендлтон сказал практически то же самое, только он без колебаний сказал это самой миссис Чилтон. Что же касается Джимми, двенадцатилетнего мальчика, которого Джон Пендлтон взял к себе, потому что так захотела Поллианна, и которого теперь усыновил, потому что сам так захотел, – Джимми был возмущен до глубины души и не замедлил открыто это выразить.

– Но ты только что приехала, – упрекнул он Поллианну таким тоном, каким склонны говорить маленькие мальчики, когда они стараются скрыть тот факт, что у них есть сердце.

– Я приехала обратно еще в марте. К тому же я не собираюсь там оставаться. Это только на зиму.

– Мне все равно. Тебя не было почти целый год, и если б я знал, что ты опять куда-то уехаешь прямо сразу, я бы не стал помогать встречать тебя с флагами, оркестром и всем прочим в тот день, когда ты воротилась из санатория.

– Джимми Бин! – негодующе выпалила Поллианна. Затем, с некоторым превосходством, порожденным задетой гордостью, заметила: – Я не просила тебя встречать меня с оркестром и всем прочим, и ты сделал две ошибки в одном предложении. Неправильно говорить «уехаешь», и, по-моему, «воротилась» тоже звучит как-то не так.

– Да кому какое дело?

Взгляд Поллианны стал еще более неодобрительным.

– Ты говорил, что тебе есть дело, когда попросил меня этим летом исправлять твои ошибки, потому что мистер Пендлтон хочет научить тебя говорить правильно.

– Ну, если б ты росла в приюте без всякой родни, а не с целой кучей старух, которым нечего больше делать, кроме как учить тебя говорить правильно, может, и ты бы говорила «уехаешь», или даже чего похуже, Поллианна Уиттиер!

– Джимми Бин! – вспыхнула Поллианна. – Мои приходские дамы не были старухами. Ну, то есть не все они были такими уж старыми, – поспешила она уточнить из-за своего обычного пристрастия к правде и буквальности, забыв на минуту о гневе. – И к тому же…

– А я, кстати, и не Джимми Бин, – прервал ее мальчик, задрав нос.

– Ты не… Но, Джимми… О чем ты говоришь? – спросила она.

– Я теперь усыновлен по закону. Он сказал, что давно хотел это сделать, только все не мог собраться. А теперь сделал. Меня теперь зовут Джимми Пендлтон, и я должен звать его дядя Джон, только я еще не… ну, я еще к этому не привык, так что еще не начаˊл… не начал его так называть.

Мальчик по-прежнему говорил сердито, обиженно, но от его слов с лица Поллианны улетучились все следы недовольства. Она восторженно захлопала в ладоши.

– О, как прекрасно! Теперь у тебя действительно родня – тот, кто о тебе заботится. И тебе никогда не придется объяснять, что он тебе на самом деле не родной, потому что у вас теперь одна фамилия. Я так рада, рада, РАДА!

Мальчик вдруг слез с каменной стены, на которой они сидели, и пошел прочь. Его щеки горели, а в глазах стояли слезы. Он всем был обязан Поллианне – всем хорошим, что случилось с ним, и он знал это. И это Поллианне он только что наговорил…

Он яростно пнул маленький камешек, потом другой, и еще один. Он боялся, что горячие слезы прольются из его глаз и потекут по щекам против его воли. Он пнул еще один камешек, и еще, а третий подобрал и швырнул что есть силы. И минуту спустя зашагал обратно к Поллианне, все еще сидевшей на каменной стене.

– Спорим, я добегу до той сосны быстрее тебя, – бросил он небрежно.

– Спорим, что нет! – отозвалась Поллианна, спускаясь на землю.

Однако состязание не состоялось, поскольку Поллианна вовремя вспомнила, что быстрый бег пока оставался для нее запретным удовольствием. Но для Джимми это уже было неважно. Его щеки больше не горели, глаза не были полны слез. Джимми вновь стал самим собой.

Глава 3
Доза Поллианны

С приближением восьмого сентября – дня, когда должна была приехать Поллианна – миссис Рут Кэрью все больше нервничала и злилась на себя. С тех пор, как она согласилась взять девочку к себе, она лишь один раз пожалела об этом. И суток не прошло, как она написала своей сестре письмо и потребовала освободить ее от этого обещания, но Делла ответила, что уже поздно – и она, и доктор Эймс уже написали Чилтонам.

Спустя некоторое время от Деллы пришло письмо, где говорилось, что миссис Чилтон дала согласие и что через пару дней она приедет в Бостон, чтобы позаботиться о школе для Поллианны и тому подобном. Так что теперь уже ничего нельзя было поделать, кроме как позволить событиям идти своим чередом. Миссис Кэрью понимала это и приняла неизбежное, но с большой неохотой. Конечно, она постаралась держаться учтиво, когда Делла и миссис Чилтон приехали к ней с обещанным визитом, но была очень рада, что из-за нехватки времени пребывание миссис Чилтон было совсем недолгим и целиком заполненным делами.

Наверное, хорошо, что Поллианна должна была приехать не позднее восьмого числа, поскольку миссис Кэрью вместо того, чтобы смириться с будущим появлением гостьи в доме, с каждым днем все больше сердилась на свою, как она ее называла, «нелепую уступку сумасшедшему замыслу Деллы».

Для Деллы отнюдь не было секретом состояние ее сестры. И если внешне она сохраняла невозмутимость, то в душе не на шутку страшилась того, чем может обернуться ее затея. Однако она верила в Поллианну и потому решилась на смелый шаг – позволить девочке приступить к своей миссии одной, без чьей-либо помощи. Для этого она устроила так, чтобы миссис Кэрью встретила их на вокзале, а после, когда с приветствиями и представлениями было покончено, немедленно заявила, что ей необходимо быть в другом месте, и поспешила распрощаться. Миссис Кэрью не успела даже толком рассмотреть свою новую подопечную, как обнаружила, что они с девочкой остались наедине.

– Но, Делла, ты не должна!.. Я не могу!.. – взволнованно восклицала она вслед удаляющейся фигуре медсестры. Но Делла, если и слышала ее возражения, то не прислушалась к ним, и миссис Кэрью, откровенно раздосадованная, обернулась к стоявшей рядом с ней девочке.

– Какая жалость! Она вас не услышала, – сказала Поллианна, тоже провожая медсестру грустным взглядом. – Мне совсем не хотелось, чтобы она уходила. Но теперь я буду с вами, правда? Я могу этому радоваться.

– О да, ты будешь со мной, а я с тобой, – отозвалась дама не слишком любезным тоном. – Пойдём, нам сюда, – показала она направо.

Поллианна послушно повернулась и зашагала рядом с миссис Кэрью через огромное здание вокзала. Раз или два она с тревогой взглянула на неулыбчивое лицо женщины и наконец осмелилась заговорить.

– Вы ждали, наверное, что… я буду хорошенькой, – робко сказала она.

– Хорошенькой?.. – переспросила миссис Кэрью.

– Да, с кудряшками, знаете, и все такое. Конечно, вы гадали, как я выгляжу – и я тоже, только я-то знала, что вы будете красивой, благодаря вашей сестре. Я могла судить по ней, а у вас никого для примера не было. И конечно, я не такая уж хорошенькая, с этими веснушками, и это не очень приятно, когда ждешь увидеть хорошенькую маленькую девочку, а видишь кого-то вроде меня, и…

– Что за вздор, дитя! – прервала ее миссис Кэрью с некоторой резкостью. – Идем, заберем твой чемодан и поедем домой. Я надеялась, что моя сестра проведет с нами хотя бы этот вечер, но, похоже, она не сочла это нужным.

Поллианна улыбнулась и кивнула:

– Да, но она, наверное, просто не смогла. Должно быть, она кому-то нужна. В санатории она всегда была нужна кому-нибудь. Конечно, это хлопотно, если ты все время нужен людям, потому что, когда ты нужен самому себе, тебе часто не хватает на себя времени. И все же этому можно радоваться, ведь это хорошо, если ты кому-то нужен, так ведь?

Ответа не последовало – возможно, потому, что миссис Кэрью впервые в жизни задумалась о том, есть ли на свете такой человек, которому она была бы по-настоящему нужна. Не то чтобы ей так уж хотелось быть нужной, разумеется, сердито одернула она себя и строго посмотрела на шагающую рядом с ней девочку.

Поллианна не заметила ее строгого взгляда – она завороженно смотрела на толпы спешащих людей вокруг.

– Надо же, сколько народа! – с восторгом сказала она. – Даже больше, чем когда я была здесь в прошлый раз. Но я не вижу никого из тех, кто здесь был тогда, хотя смотрю во все глаза. Конечно, дама с маленьким ребенком живет в Гонолулу, так что вряд ли они могут быть здесь; но была еще девочка по имени Сьюзи Смит, вот она живет в Бостоне. Может быть, вы ее знаете. Вы знаете Сьюзи Смит?

– Нет, я не знаю Сьюзи Смит, – сухо ответила миссис Кэрью.

– Нет? Она очень милая, и вот она-то хорошенькая – с черными кудряшками, знаете, такими, какие будут у меня, когда я попаду на небеса. Но не беда, может быть, я смогу найти ее, и тогда вы с ней познакомитесь. О, какой совершенно чудесный автомобиль! Мы поедем на нем? – перебила себя Поллианна, когда они остановились возле дорогого лимузина, дверь которого открыл перед ними шофер в ливрее.