Текст книги "На передовой закона. Истории полицейского о том, какова цена вашей безопасности"

05. Бен

Я смотрю на свое отражение в зеркале уборной. Свет тусклый, грубые кирпичные стены выкрашены в фиолетовый цвет. Из-за безвкусных позолоченных зеркал и ужасных светильников в виде свечей у меня возникает ощущение, что я в будуаре ночной бабочки, а не в общественном туалете. Сейчас только 17:00, но мы с коллегами выпиваем с окончания смены, то есть уже два часа. Я работаю в полиции пятнадцать месяцев и чувствую себя частью команды. Волнение, не отступавшее во время стажировки, сменилось здоровым энтузиазмом. Наблюдая за коллегами, которые работают в полиции уже несколько лет, я догадываюсь, что энтузиазма надолго не хватит, но пытаюсь получать удовольствие от работы, пока мне это еще удается. Я критически оцениваю свое отражение и понимаю, что слишком пьяна, чтобы беспокоиться о своем внешнем виде. Быстро провожу пальцами под глазами, чтобы стереть осыпавшуюся тушь, и возвращаюсь к столам.

Бар длинный и узкий. Это типичное для Северного Лондона заведение с голыми кирпичными стенами, незамаскированными деревянными балками, с несочетающимися предметами мебели. Освинцованные окна расположены высоко. Мне нравится думать, что в этом доме ничего не менялось уже около ста лет. На обратном пути из туалета у меня есть много времени, чтобы понаблюдать за своей командой со стороны. Пока мы в баре единственные и, вероятно, именно поэтому позволяем себе громкие разговоры в столь ранний час. Это наш боро. Мы заняли три сдвинутых стола, но даже за ними нам тесно. Мы все толчемся вокруг столов. Это конец девятидневной рабочей недели, и мы расслабляемся громче, чем обычно. Подходя к столам, я внутренне улыбаюсь. Вечер будет хорошим.

Конец девятидневной рабочей недели мы отмечаем в баре, и все разговоры, разумеется, в основном о работе.

– А в мою могилу ты бы прыгнул с такой же охотой? – говорю я, заметив, что Ральф утащил мой стул.

– Возможно, но я охотнее бы попрыгал на тебе, – он произносит эти слова с невозмутимым видом, и я слышу взрыв хохота.

Я театрально закатываю глаза. Три двойных водки, которые я успела выпить, помогают мне побороть смущение, которое обычно чувствую в подобных ситуациях. Я рано усвоила, что женщина в полиции может либо научиться не обращать внимания на грязные намеки и сексистские комментарии, либо оказаться в числе изгоев. Остальные парни уже отвлеклись на кого-то, кто заказывал напитки в баре. Осмелев от алкоголя в крови, я нагибаюсь, чтобы забрать свой напиток, стоящий перед Ральфом, и даю ему возможность рассмотреть мое декольте. Когда он наконец отрывает глаза от моей груди, я строго смотрю на него.

– Только попробуй, – говорю я, – и я тебе член оторву.

После этого я осушаю свой стакан и иду к бару.

* * *

Проходит два часа, и от первоначального шика не остается и следа. Хотя мы находимся на оживленной лондонской улице, где полно винных баров и модных ресторанов, бар, где мы сидим, кажется, пропустил последнее десятилетие. Атмосфера в нем напоминает 1990-е. Причем не в хорошем смысле.

Я сижу за барной стойкой с Беном, Грэмом и Ральфом. Сейчас очередь Грэма платить. Я заказываю клюквенную водку. Она имеет странный оттенок фиолетового, и мне в голову закрадывается мысль, что вместо клюквенного сока в нее добавили черносмородиновую газировку. Но когда из-за водки у меня немеет горло, я понимаю, что мне все равно. Я поворачиваюсь к Ральфу, который добрался до середины рассказа о своем последнем аресте. О чем еще могут говорить полицейские после окончания мучительной девятидневной рабочей недели?

Лицо Ральфа лоснится от пива, и он увлекает своим рассказом всех нас. Хотя он низкого роста и сложен, как бульдог, поразительно быстро двигается. Ральф – один из ветеранов полиции и пользуется всеобщим уважением, причем заслуженным. Мне он нравится, несмотря на отвратительные комментарии, и, слушая его историю, я понимаю, что мои глаза выпучены, а рот приоткрыт. Я меняю выражение лица и понимаю, что все остальные делают то же самое. Я замечаю нескольких стажеров, которые подошли ближе, чтобы лучше слышать.

Что делать, когда надо произвести арест, но наверняка знаешь: подозреваемый будет сопротивляться?

– Он показался в дверях и подошел прямо ко мне. Он был ростом выше метра восьмидесяти, просто огромный! – пиво Ральфа плещется в кружке, когда он показывает рост подозреваемого. – И я думаю: «Черт возьми, что же мне делать?» Понимаете, мне ведь надо надеть на него наручники.

Мы все киваем головой в знак того, чтобы он продолжал.

– Я знаю, я просто знаю, что этот парень будет вырываться, когда я попытаюсь его арестовать. Что же мне делать? – вся наша группа склонилась над ним. Никто не пьет, и семь пивных кружек зависли в воздухе.

– Я спрашиваю его, сколько времени, – при этих словах Грэм и Бен хохочут и воодушевленно кивают. Я понятия не имею, о чем говорит Ральф, но улыбаюсь и тоже киваю, не желая быть той, кто ничего не понимает.

– Я спросил его, сколько времени, и, когда он поднял запястье, чтобы посмотреть на часы, я надел на него наручник, – продолжает Ральф.

Те из группы, кто до этих слов ровным счетом ничего не понимал, облегченно выдыхают. Я в их числе.

– Я делал это миллион раз, так? Это всегда работает. Когда один наручник на месте, у тебя есть полный контроль. Ты укладываешь его на пол – дело сделано.

– Отличная работа, Ральф! – говорит Бен, хлопая его по спине.

– Да, но в тот раз все сложилось иначе, – Ральф на секунду замолкает. – Понимаете, я стоял на верхней из пяти бетонных ступенек, которые вели к входной двери. Я слишком поздно осознал, что места нет. Когда до этого парня дошло, что я сделал, он просто рассвирепел. Он с силой толкнул меня, и я понял, что у меня два выхода: либо сойти со ступенек, либо остаться и пострадать. Я мог или продолжать держать его за наручники, или отпустить его, не дав размозжить мне череп.

– Что ты сделал? – спрашивает один из стажеров, стоящих позади нас.

Ральф улыбается и делает большой глоток пива. Он заставляет нас ждать, и это доставляет ему удовольствие.

– Разумеется, я отпустил наручники. Думаете, я совсем чокнутый? – он качает головой, а все остальные громко смеются. – Этот подонок смылся с моими наручниками на запястье.

Смех затихает – все чувствуют, что рассказ окончен.

– Господи, Ральф, – говорю я, прикрывая рот рукой. – Что же сказал сержант?

В этот момент Грэм, Ральф и Бен стонут и закатывают глаза. Грэм обвивает меня рукой и притягивает к себе.

– Какая же ты глупышка, – говорит он.

– Почему? – я смотрю на лица своих коллег, пытаясь понять, что упустила.

– Сержант ничего не сказал, потому что я ему ни о чем не рассказывал, – хохочет Ральф.

Прежде чем я успеваю спросить, как Ральф собирается объяснить сержанту пропажу наручников, мы снова заказываем выпивку, и наручники вылетают у меня из головы так же, как выскользнули из рук Ральфа.

* * *

Подошвы моих балеток приклеиваются к полу у барной стойки, и мне приходится приложить усилия, чтобы не остаться приклеенной к этому месту навсегда. Я подозреваю, что мой правый локоть тоже может приклеиться к нержавеющей стали стойки, но после несчетного количества двойных рюмок водки мне приходится на что-то опираться. Я стараюсь не обращать внимания на небольшое пятно на своем стакане, полагая, что из-за такого пустяка не стоит беспокоить хмурого бармена. Он наблюдает за нами, стоя у кранов с напитками и сложив руки в татуировках на гигантском пивном животе. Он явно недолюбливает нашу группу, но не настолько, чтобы отказаться брать деньги. Интересно, он уже понял, кто мы? По нам легко догадаться, кем мы работаем. Любой, кто задержит на нас взгляд, поймет это, потому что нас объединяет общий знаменатель: почти вся наша группа состоит из высоких короткостриженых белых мужчин, одетых в джинсы Superdry и куртки North Face. Это забавно, потому что с тех пор, как главный склад North Face был ограблен около года назад, куртки этой фирмы стали очень популярны среди местных преступников.

Никто из нас не захотел бы выпивать в таком баре в одиночестве. Вам может показаться, что слова о том, что коп никогда не расслабляется, взяты из какого-то пошлого фильма, но в некоторой степени это действительно так. Мы всегда настороже. Если что-то произойдет и мы не примем меры, то в лучшем случае нас уволят. В худшем – привлекут к ответственности за неправомерное поведение. Заходя в бар, мы всегда оцениваем других посетителей, прежде чем заказать первый напиток. Мы определяем, какой столик даст нам тактическое преимущество, если что-то пойдет не так. Однако после нескольких часов распития алкоголя становится все равно. Мы находимся в тихом маленьком баре и занимаем всю барную стойку. Мы неприкасаемые.

Полицейским не просто сложно, им и нельзя расслабляться ни на секунду. мы обязаны быстро реагировать на происшествия, поэтому даже в баре выбираем тактически выгодный столик.

Я думаю о том, что нам стоит подвинуться, когда симпатичная блондинка подходит к бару и протискивается между Беном и Грэмом. Ее, похоже, не смущает теснота, и она улыбается, когда Бен начинает разговаривать с ее пышной грудью. Ральф тут же подходит сзади, и я закатываю глаза, наблюдая, как он рассматривает ее ягодицы. Его высоко поднятые брови явно свидетельствуют о том, что он одобряет вид сзади. Ральф начинает пихать локтем Грэма и подмигивать Бену. Я чувствую странное оживление, и, прежде чем успеваю понять его причину, что-то начинает воздействовать на мое подсознание. Маленький сигнальный огонек, приглушенный водкой, привлекает мое внимание.

Мой взгляд устремляется в задний конец бара, и когда дверь мужского туалета распахивается, меня осеняет: у нее есть парень, и он выглядит, как разъяренный ротвейлер. Я вспоминаю, что до этого они сидели друг напротив друга за маленьким столиком. По выражению ее лица и его жестикуляции я поняла, что они ссорятся. Его мускулы играли, а сухожилия на шее напрягались, когда он тыкал в нее пальцем и бросал каждое слово, как дротик. Ее плечи были ссутулены, а голова опущена. Я обратила внимание на их ссору, как делаю каждый раз, когда вижу пару, выясняющую отношения. Очень часто такие ссоры заходят слишком далеко, а я понимала, что мы слишком пьяны, чтобы вмешаться, если что-то произойдет. Теперь этот альфа-самец стоит, расставив ноги, уперев кулаки в бедра и выставив таз вперед. Он смотрит на пустой столик. Я вижу, как мрачнеет его лицо, когда он бросает взгляд на бар. Я снова смотрю на его бритую голову в белесых шрамах и татуированные костяшки. Он борец. Я склоняюсь к Бену и кладу руку ему на плечо. Бойфренд блондинки идет к нашей группе и как раз в тот момент, когда мне удается привлечь внимание Бена, хватает ее за руку.

На коже посетителя шрамы, а костяшки в татуировках. Он явно недоволен, и он направляется к нам.

Она сразу пытается усмирить его, но он резким движением притягивает ее к себе. Бокал выскальзывает из руки девушки и падает на пол. Звук разбитого стекла отрезвляет всех. Холодный напиток обрызгал мне ноги, а кубики льда разлетелись по всему полу.

Его голос так же груб, как внешность. Он рычит на блондинку и толкает ее по направлению к их столику. Нас за стойкой четверо, а он один. Остальные члены команды находятся в нескольких метрах от нас и наблюдают за происходящим. Грэм и Ральф уже отрицательно качают головами, выставив ладони вперед. Ты все неправильно понял. Однако Бен сжимает кулаки, и мне достаточно лишь раз взглянуть на его лицо, чтобы понять, что он готовится к схватке.

– Что ты втирал моей девушке? – спрашивает бугай, повышая голос. Он хочет, чтобы все его слышали. Заметив желающего подраться, он игнорирует Грэма и Ральфа и подходит к Бену. Каждый мускул на его шее напрягся, вены выступили, а челюсти плотно сжались. Бен выставляет грудь вперед и опускает голову. Они находятся на расстоянии нескольких сантиметров и зло дышат друг другу в лицо. Глядя на них, я представляю драку павлинов. Ох уж эти мужчины.

– Пожалуй, тебе стоит извиниться перед дамой за то, что ты пролил ее напиток, – голос Бена звучит угрожающе. Этот эффект усиливается его северным акцентом. Он на голову выше бугая, но тот гораздо мускулистее.

– Ты ничего не знаешь, парень, – его грубый кокни ярко контрастирует с северным баритоном Бена, – так почему бы тебе не заткнуться, как твоим дружкам?

Бен не сдвигается ни на сантиметр. Остальные члены команды подходят ближе, и теперь Бен и его противник практически полностью окружены. Блондинка сидит за столиком и копается в сумке.

Ральф говорит Бену:

– Хватит, друг, оно того не стоит.

– Послушай своего дружка и отвали, – говорит бугай, притворно улыбаясь. Я поверить не могу, что он не боится, и не у меня одной складывается впечатление, что у него с головой не все в порядке. Я вижу, как двигаются его челюсти, когда взгляд скользит по лицу Бена. Он скрипит зубами? Ральф и Грэм встают по обеим сторонам от Бена.

– Похоже, ты в меньшинстве, – говорит Бен, приподнимая бровь. – Почему бы тебе не отвалить?

Напряжение клубится в воздухе, как клубился сигаретный дым до запрета на курение в общественных местах.

К моему удивлению, парень просто дергает плечами и со словами «да пошел ты» отходит от Бена.

Я вздыхаю с облегчением, хотя до этого даже не осознавала, что задерживаю дыхание. Бар снова оживает, и мои коллеги, расслабившись, допивают свои напитки. Разговоры возобновляются, и Грэм с Ральфом смеются над словами Бена. Однако Бен не смеется, и от него все еще исходит напряжение. Я смотрю, как бугай медленно возвращается к столику, стараясь непринужденно размахивать руками. Что-то мешает мне отвести от него взгляд, и я наблюдаю, как он нагибается и целует свою девушку в щеку. Затем берет пустую пивную кружку. Он поднимает ее на уровень глаз и внимательно рассматривает со всех сторон. Подруга берет его за запястье и пытается усадить, но в своей голове он до сих пор лицом к лицу с Беном.

Бармен вызвал полицию, и скоро к бару приедут наряды из нашего же участка.

Он хватает кружку за дно своей большой рукой и с силой бьет ею об стол. Верхняя часть кружки буквально взрывается, и бугай направляется к Бену, сжимая в руке поблескивающие осколки.

Понимание того, что вот-вот произойдет, волной накатывает на Грэма, Бена и Ральфа, сидящих за барной стойкой. Я вижу, что бармен прижимает к уху трубку проводного телефона, прикрывая микрофон ладонью свободной руки. Бен оборачивается, а бугай ревет:

– Я вскрою тебя, как банку фасоли!

Он кричит это именно Бену. Он стоит с расставленными ногами, вытянув вперед руку с кружкой, и плюется, делая акцент на «фасоли». На секунду я задумываюсь о том, насколько нелепо звучит его угроза, но потом все вокруг меня оживает. Грэм и Ральф удерживают Бена, который устремляется к своему противнику. Я уже видела проявления характера Бена раньше, и сейчас он ведет себя так же. Похоже, он не боится ни острого стекла, ни увольнения, ни серьезных ран. Еще несколько человек из нашей группы присоединяются к Грэму и Ральфу, и всем вместе им удается удержать Бена.

– Я вызвал полицию! – кричит бармен, и я практически сразу слышу вой сирен. Мы всего в нескольких минутах от полицейского участка. Нашего участка. Я хватаю куртки парней со спинок барных стульев, пока остальные ребята жестко выталкивают Бена из бара. Вдыхаю свежий ночной воздух и слышу, как Ральф громко напоминает Бену, что нас не должно быть здесь, когда приедет полиция. Глядя в направлении участка, я вижу отражение проблесковых маячков в витринах магазинов. Полицейские уже за углом, и они увидят нас через несколько секунд. Я застываю, не зная, как поступить. Должны ли мы остаться, чтобы доложить о поведении того мужчины? Как и в любой непонятной ситуации, я смотрю на своих старших товарищей. Ральф кричит: «Бежим! Бежим!», и я бросаю ему куртки. Стажеры озадаченно смотрят на меня. Я пожимаю плечами и следую за остальными.

Мы полицейские и сбежали от полиции. Мы мчимся по улицам, и меня переполняет ощущение, что я непобедима.

Мы сворачиваем в переулок и бежим. Я понимаю, что еще никогда не убегала от сотрудников полиции, и не могу сдержать смех из-за комичности ситуации. Истерические смешки вырываются из меня, пока я бегу вместе с другими членами команды. Кровь курсирует по нашим венам, и ветер холодит лица, разгоряченные во время пребывания в баре. Мы мчимся и ликуем. Мы пересекаем дорогу и, свернув направо, бежим по заброшенному участку. Мы бежим до тех пор, пока сирены не остаются далеко позади. После этого на нас накатывает хохот, мы просто задыхаемся от смеха. Нам приходится остановиться, чтобы перевести дух. И напряжение соскальзывает с нас, как вода с жирной поверхности. Напряжение девяти рабочих смен, девяти дней риска. Стоя со своей командой неподалеку от одной из оживленных улиц Бриксли, я чувствую себя неприкасаемой. Непобедимой. Мы направляемся в другой бар, обняв друг друга за плечи. Мы – единое целое.

06. Хильда

В рации раздается треск:

– Подозрение на внезапную смерть, соседи жалуются на неприятный запах из соседней квартиры…

Я громко вздыхаю. Недавно я стала водителем полицейского автомобиля. Я уже была не совсем неопытным, а немного опытным стажером. Сейчас сентябрь, и в октябре будет два года, как я служу в полиции. Я считаю дни до того момента, когда стану полноправным констеблем. Для других это не особо важно, но только не для меня. Учитывая скорость, с которой в нашей команде меняются полицейские, я уже чувствую себя весьма бывалой. Меня часто ставят в пару с менее опытными стажерами, и скоро я пройду курс вождения в экстренных ситуациях. Представляя себя за рулем мчащегося автомобиля с включенными маячками и сиреной, я испытываю радостное волнение. Хотя иногда кажется, что я вечно буду водить «машину смерти», патрульный полицейский автомобиль, который чаще всего приезжает на вызовы по поводу внезапной смерти. Хотя мой автомобиль оборудован маячками и сиреной, я не имею права использовать их для погони или экстренного выезда. Проще говоря, я вожу медленную машину, выезжающую на неэкстренные вызовы. Тем не менее это лучше, чем присматривать за задержанными в изоляторе временного содержания или стоять под дождем на месте происшествия.

Каждую смену я начинаю с улыбки и благодарности. Благодарю судьбу за то, что оказалась в лучшей полицейской службе мира. А улыбка… Что ж, если полицейский улыбается, то вероятность, что ему дадут в челюсть, снижается, не так ли? Несмотря ни на что, я люблю свою работу. Каждый день приносит что-то новое, и каждый вызов наполняет меня радостным возбуждением. Вдруг это тот самый вызов? Вызов, который я запомню на всю свою жизнь и который все изменит. В данном случае я в этом очень сомневаюсь.

Я беру рацию, нажимаю на кнопку и жду сигнала, указывающего на то, что меня слышат.

– Эн Ай 81, – говорю я.

Я принимаю вызов, растягивая слова. Все так делают. Все, кто что-то понимают в работе. Для женщины очень важно не звучать по рации как «Дорис». Да, даже сегодня женщин-полицейских собирательно называют «Дорис». Чем монотоннее ваш голос и чем безразличнее вы звучите, тем лучше. Я все еще помню, как надо мной смеялись в первые дни из-за моего высокого дрожащего голоска. Мне не потребовалось много времени, чтобы научиться говорить правильно.

Я принимаю вызов по поводу внезапной смерти. Сегодня в паре со мной оператор, которая еще ни разу не видела мертвых.

Я поворачиваюсь к своему оператору, полицейскому на пассажирском сиденье. Их называют операторами, потому что они должны помогать водителю, при необходимости давать указания, а также быть услужливыми, трудолюбивыми и сосредоточенными. Сегодня мой оператор – Лиз. До этого я работала с ней лишь пару раз, но на основании того, что видела и слышала, успела сделать вывод, что она способная. Это очень хорошо.

– Ты уже выезжала на внезапную смерть?

Лиз отрицательно качает головой.

– Но ты уже видела мертвое тело?

Она опять молча качает головой.

– Ясно. Не переживай, я тебе все объясню.

Лиз, округлив глаза, кивает. От этого у нее слегка растрепались волосы. Она быстро возвращает на место выбившуюся из пучка прядь – это скорее практичный, чем тщеславный жест. Очевидно, Лиз нравится боксировать, и это меня не удивляет. Ее движения четкие и сознательные. Пока я еду по указанному адресу, она сидит неподвижно, положив руки на колени. Я чувствую, что от нее исходит нервное напряжение, как тепло от радиатора. Мой первый подобный вызов был связан со смертью мужчины, жившего в хостеле для алкоголиков. Он буквально выкашлял собственные легкие. Мы обнаружили его, стоявшим на коленях перед маленькой раковиной в комнате. Черная вспененная кровь засохла у него на подбородке. Пузыревидные фиолетовые скопления в раковине оказались альвеолами, согласно заключению врача. Он был бледным и застывшим. Помню, я смотрела на его руки, в буквальном смысле намертво вцепившиеся в края раковины, и думала о том, какими ужасными были последние минуты жизни этого мужчины и какую боль он испытал. Его голые стопы были синими, потому что кровь скопилась в нижней части тела.

Хотя было совершенно очевидно, что он мертв и его не спасти, я все равно удивлялась, почему никто ничего не предпринимает. Почему все просто стоят? Разумеется, я быстро усвоила, в чем заключается наша работа. Неуверенность и страх, эмоции и боль нужно прятать глубоко внутри себя и выпускать их тогда, когда ты пьян и одинок. Или, может быть, это относилось только ко мне.

Из квартиры исходит запах, говорящий, что ее обитательница наверняка мертва.

Мы приезжаем по адресу, и Лиз стучит в дверь звонившей нам соседки. Пока она ждет ответа, я стучу в дверь человека, который предположительно умер. После нескольких громких ударов я нагибаюсь к отверстию для почты. Мне в лицо ударяет струя воздуха, и я делаю глубокий вдох. Знакомый запах гниющей плоти исходит из квартиры. Я поворачиваюсь к Лиз и киваю.

– Она точно мертва, – тихо говорю я. В этот момент соседская дверь распахивается.

– Наконец-то! – говорит очаровательная миссис Гейтон вместо приветствия. – Я звонила вам несколько часов назад!

Не несколько часов, а тридцать минут назад.

– Простите за задержку, – говорит Лиз. – Скажите, пожалуйста, когда вы в последний раз видели свою соседку?

Миссис Гейтон закатывает глаза и громко вздыхает. При этом ее двойной подбородок трясется.

– Вообще-то я уже говорила молодому человеку по телефону, что не видела ее около месяца! – она отрывает руки от своих бедер, скрытых под велюровым спортивным костюмом, и размахивает ими перед своим пухлым лицом. – А потом появился этот запах.

– Назовите, пожалуйста, имя вашей соседки, – говорю я. До моего носа доносится сильный запах сигаретного дыма. Аромат в квартире миссис Гейтон тоже не из приятных.

– Хильда, по-моему.

– Часто ли Хильда выходит из дома?

– Никогда. Я вижу ее только тогда, когда она выглядывает из окна или открывает дверь, чтобы забрать молоко. Она не может ходить, бедняжка, – миссис Гейтон надувает губы и опускает голову. Я не могу отвести взгляд от длинных морщин вокруг ее тонких губ. Этот обеспокоенный вид совсем не подходит ее лицу с размазанной тушью.

Я смотрю на ряд полных бутылок с молоком у двери.

– У нее есть родственники поблизости? – спрашиваю я, кивая Лиз в знак того, чтобы она все записывала. Лиз начинает искать блокнот.

– Нет, никто ее, бедняжку, не навещает.

– Кроме вас?

Короткая пауза.

– Меня? – возмущенно говорит миссис Гейтон, слегка выпячивая грудь. – Да я даже не знакома с ней.

– Ясно, – говорю я с отрепетированной фальшивой улыбкой. На самом деле мне все равно, примет она ее за искреннюю или нет. – У вас нет ключа от ее квартиры?

Я практически уверена в ответе, и миссис Гейтон подтверждает мои предположения отрицательным качанием головы.

– Возможно, нам понадобится снова связаться с вами, все ваши данные у нас есть. Спасибо, что позвонили.

Я поворачиваюсь к Лиз, и миссис Гейтон захлопывает дверь своей квартиры.

– Ну что, попытаемся проникнуть внутрь? – говорю, потирая руки.

К счастью, дверь деревянная и на ней лишь один замок. Я тяну за отверстие для почты и замечаю, что дверь ходит ходуном. Открыть ее будет несложно. Конечно, мы могли бы выбить ее, но тогда нам пришлось бы несколько часов ждать специалистов, чтобы те поставили дверь на место. Я бы предпочла попасть внутрь, не повредив замка, чтобы, уходя, мы могли запереть квартиру. Взломать замок поразительно просто, поэтому я всегда советую людям закрывать дверь на ночь на два.

Моя задача – ходить из комнаты в комнату, пока не найду тело. Заранее угадать, где и в каком состоянии оно окажется, невозможно.

Взломав замок, я медленно открываю дверь, стараясь не дышать носом. Воздух в квартире спертый, хоть топор вешай. Передо мной короткий коридор, ведущий к лестнице. Мы начинаем поиски тела. Я делала это неоднократно, но каждый раз меня охватывает волнение. Никогда не знаешь, где окажется тело. Невозможно предугадать, в каком оно будет состоянии. Ты просто ходишь из комнаты в комнату, пока не обнаружишь его.

Проходя мимо радиатора в коридоре, я замечаю, что он работает на полную мощность. Я уверена, что все окна закрыты, потому что в квартире не продохнуть. Идеальные условия для разложения.

– Ты в порядке? – шепчу я Лиз, которая идет по лестнице за мной.

– Да, – ее голос приглушен рукавом джемпера, который она прижимает ко рту и носу.

Я дохожу до верхней ступеньки и вижу четыре двери: две слева, одна прямо напротив и одна справа. Я начинаю с ближайшей комнаты. Мои ботинки утопают в пушистом ковре. Идти тяжело, но я продолжаю. Запах настолько сильный, что у меня не остается надежды на то, что хозяйка квартиры может быть жива. Торопиться нет смысла. У нас нет никаких шансов спасти кому-то жизнь. Здесь царит лишь смерть. Я встаю у первой двери и заглядываю в пустую спальню. Там чисто, постель аккуратно заправлена. Я замечаю, что Лиз не торопится и продолжает стоять на верхней ступени.

– Зрелище будет неприятным, Лиз, – говорю я, подходя к другой двери. – Оставайся здесь, я найду ее.

Разумеется, когда я обнаружу тело, Лиз придется его увидеть. Она будет вынуждена проделать все необходимые для полицейских процедуры. Тем не менее ничего не случится, если мы ненадолго отложим этот момент. Дело в том, что, после того как вы впервые увидите тело, пути назад уже не будет.

Из коридора мне видно кухню и ванную – обе пусты. Остается лишь дверь слева, которая слегка приоткрыта. Я чувствую, как кровь приливает к моей ладони, когда тянусь к ручке. Открыв дверь, в первые секунды вижу лишь мух. Они покрывают занавески, как движущаяся плесень. Я слышу их жужжание, и когда несколько мух проносятся мимо меня, начинаю размахивать руками. У меня все тело покрывается мурашками при мысли о том, чем они питались. Я не хочу, чтобы они касались меня.

Время замедляется, когда мой взгляд перемещается на стул в углу комнаты. Она, Хильда, там. Точнее говоря, то, что осталось от Хильды. Одного взгляда достаточно, чтобы ухватить множество деталей. В моей голове, подобно жужжащим мухам, проносятся картинки. Личинки, гниль, жидкость, разложение, отек, почернение. Эти картинки я никогда не смогу стереть из памяти.

Нужно задокументировать все детали состояния обнаруженного тела. Позже эти записи зачитают в присутствии родственников, поэтому делать их тяжело.

Я собираюсь с силами и настраиваюсь на работу. В каждом подобном случае мы обязаны объяснить, почему не провели сердечно-легочную реанимацию. Как мы поняли, что человек мертв? Почему не попытались спасти его? В данном случае в этом нет необходимости, но мы все равно должны все задокументировать. Описать состояние тела. Гниение. Запах. Эти детали тяжело фиксировать, ведь мы знаем, что вскоре их зачитают в коронерском суде перед родственниками усопшего.

– Я нашла ее, – кричу я Лиз, которая, вероятно, все еще стоит на верхней ступеньке.

Слышу, как она медленно подходит к комнате. Дойдя до двери, уверенно заходит внутрь. У меня создается впечатление, что она заставляет себя сделать последний шаг. Она похожа на стеснительного артиста, которого выталкивают на сцену. Взгляд Лиз останавливается на теле, и она замирает. Спина прямая, подбородок опущен. Она совершает лишь одно движение: сжимает и разжимает кулаки. Боксер.

– Ты в порядке? – спрашиваю я, положив руку на ее предплечье.

– Да, – коротко отвечает она.

– Тогда приступаем.

Я достаю из кармана резиновые перчатки. Вокруг роятся мухи, когда я подхожу к окнам и открываю их настолько широко, насколько это возможно. Испытав облегчение при виде вылетающих на улицу насекомых, я возвращаюсь к телу. Мы должны осмотреть его на наличие признаков насильственной смерти. Нам нужно отыскать контактные данные, чтобы оповестить родственников и друзей умершей. Мы обязаны осмотреть дом на наличие препаратов и ценных вещей, детально описать место происшествия и «покрутить тело». Это так называется, потому что в большинстве случаев мы в буквальном смысле крутим его. Поворачиваем, чтобы посмотреть, нет ли травм или ран, которые могли привести к смерти. Было бы неловко, если бы мы вызвали сотрудников похоронного агентства, а они, перевернув труп, обнаружили огромный нож, воткнутый в спину. Такое уже случалось.

Итак, мы, надев перчатки, стоим перед телом, потеем и дышим ртом. Как мы вообще это сделаем? Тело настолько разложилось, что у него нет глаз. Я предполагаю, что Хильда умерла, сидя на стуле, а потом соскользнула вниз, потому что теперь она стоит коленями на ковре. Ее руки остались на подлокотниках, поэтому она находится в неестественной позе. Ее ноги широко разведены, а ночная рубашка задралась так высоко, что прикрывает только грудь. Я содрогаюсь, глядя на нее, мне кажется, что я застала ее в самом беззащитном виде. Хильды больше нет. Ей все равно. Нижняя часть ее тела темно-синяя, поскольку из-за гравитации вся кровь скопилась там.

Прозрачные полоски чего-то похожего на пищевую пленку оторвались от ног и присохли к ножкам стула.

– Что это? – шепчет Лиз, нагибаясь, чтобы лучше все рассмотреть. – Как думаешь, она была в колготках?

Я смотрю на эту тонкую пленку и вздыхаю.

– Думаю, это ее кожа, – отвечаю я.

Лиз охает и выпрямляется.

У Хильды между ног висит большой кожный мешок, выступающий вперед. Я не понимаю, что это. Непроизвольно отвожу от него взгляд каждый раз, когда пытаюсь рассмотреть. Позднее я узнала от работников похоронного агентства, что этот мешок между ног был образован жидкостью, кровью и органами.

– Мы должны осмотреть тело на наличие травм, – бормочу я. Лиз не двигается.