Текст книги "Короткие смешные рассказы о жизни 6"

Оксана Сибирячка
За ВДВ

Один мужчина был ранен почти насмерть одним котом. Один кот был юн и оттого энергоемок, упруг, как мяч для гольфа, и перемещался со скоростью резиновой пули. Почему резиновой, а не просто пули – потому что постоянно рикошетил от любой поверхности и создавал собою сложные траектории полета.

Разгон, передача, бросок. Го-о-о-ол! Трибуны ревут, комментаторы ревут, обслуживающий персонал вообще в обмороке.

Как-то один кот решил, что он хищник и мощны его лапищи. Что такое возраст, решил один кот, время всего лишь условность в многомерном мире. Мне два месяца, даже два с половиной. И я потомок саблезубого тигра, или рыси, или помесь. Я царь зверей, да что там зверей! Царь, просто царь, очень приятно. Можете кланяться.

В это время один мужчина наливал чай или кофе, или интеллигентно ел борщ половником прямо из горячей кастрюли. Короче, находился рядом с потенциально травмоопасным местом в легкомысленном домашнем костюме. Никаких тебе наколенников, налокотников, шлема и стального гульфа. Без гульфа вот как-то особенно зря.

Один кот словил вдохновение и налился радугой энтузиазма. Видимо. Шныряя по комнате, как американский Боинг или как спешащий курьер на самокате, он вдруг с разбегу ударился о ногу одного мужчины.

«Дерево. Дракон. Противник. Битва!» Так, наверное, подумал один кот, которого все еще не отпустил внутренний огонечек, хотя впечатался он прилично. А, может быть, он ничего не подумал. Кто знает, что в голове у саблезубых тигров, рысей и особенно царей.

Просто протыкая насквозь тонкую ткань штанины одного мужчины, один кот взмыл до упора вверх по ноге, в секунду практически добравшись до почти самого главного. У одного мужчины, само собой.

Один мужчина при этом проявил чудеса эквилибристики и мгновенной реакции фокусника. Невероятным усилием воли и ловкостью рук он успел-таки заслонить от пушистого умалишенца то, чем дорожил не только один мужчина, но и еще кое-кто типа одной женщины.

При этом один кот получил строгий выговор с занесением в пушистый зад и был этапирован в ссылку и в коридор одновременно. А один мужчина приобрел ожог легкой степени тяжести, колото-резаные раны и очередную (увы-увы, не первую) моральную травму от коварной фауны.

Один кот пришел в себя довольно быстро. Восстановиться и собраться с духом ему помогла одна такса. Очень трудно с чувством и вкусом предаваться рефлексии, когда тебя настойчиво кусают за филей. Это больно и мокро, и категорически отвлекает от страданий, перенаправляя весь интерес. Ведь для качественной грусти необходимо сосредоточиться. Зато одного мужчину никто никуда не покусывал, не пощипывал и даже гуманитарно не лизнул, поэтому он вошел в ипохондрию технично, как сбитый летчик в штопор.

О ноги мои ноги, взывал громогласным матом куда-то вверх и немного вбок один мужчина, мои стройные, красивые, растущие из правильных мест, ноги средней длины и лохматости. Что стало с вами? Вы все в лоскуты, вы почти онемели, я не чувствую пальцев. Кровь сочится из ваших ран, заливая алыми каплями пол и забрызгивая стены. Я слабею и угасаю, вокруг смеркается, холод подступает к нутру моему, руки сами тянутся к завещанию, а губы еле шепчут: «Сестра, зеленки!»

«Помню, мы шли на врага, давно, горячая точка, вокруг все взрывалось и горело. Молодость, армия, долг, но даже тогда, даже тогда не видел я ни на ком таких жестоких увечий.

А этот ожог так саднит, как в сердце рана у того, кто не попал на последнюю распродажу. О я несчастный, о коварная судьба! А ведь я еще так молод и прекрасен, особенно по паспорту.»

Один мужчина был очень, очень убедителен и красноречив, он сорвал овации. Один кот и одна такса, высунув головы из укрытия, аплодировали издали, зато стоя.

А одной женщине повезло. Ее просто не было дома, но ей потом все-все-все в красках рассказали под песню про Щорса и «подуть на ваву».

Екатерина Нагорная
Как Семенова опаздывала

Семенова мчалась в вагоне метро. Опаздывала страшно. Опаздывать в пятницу – дурная примета. В особенности, если это не первый раз за неделю. Пятый. В особенности, если еще вчера вечером родное начальство изобразило жест «я за тобой наблюдаю». В особенности, если скоро премия.

Тревога Семеновой оседлала несчастный вагон и нещадно подгоняла его, пришпоривала так, что тот готов был встать на дыбы. Но из-за того, что впереди и сзади были другие вагоны, только выгибал спину, безуспешно пытаясь сбросить седока, и ржал-скрежетал всеми своими железяками.

Час пик. Народ привычно утрамбовывался, доставал книги, телефоны, газеты, делал громче музыку в наушниках или даже собирался доспать то, что не успел. Но не тут-то было! После слов «Осторожно, двери закрываются. Следующая ста…» семеновский вагон рвал с места в карьер. Народ резко бодрился, вскрикивал, матерился, сдавленно охал, жалея оттоптанные ноги, хрустнувшие ребра и потревоженный сон. Проклинаемый всем поездом машинист Ковелячко тоже нелитературно выражался себе под нос и никак не мог взять толк, что же случилось – вот еще совсем недавно с поездом было все в порядке. Ну кто его иначе выпустил бы из депо?

На длинных перегонах между Семеновой и машинистом Ковелячко начинался поединок воли. Тревога вонзала шпоры в бока несчастного вагона, тот подпрыгивал и пер вперед. «Ух!» – пассажиров относило в одну сторону. «Твою мать!» – говорил машинист Ковелячко и сбавлял скорость. «Ох!» – пассажиров несло в другую. И только Семенова, закрыв глаза и вцепившись в поручень побелевшими руками, мысленно умоляла поезд: «Быстрее, миленький, давай быстрее!»

На станциях вагон гарцевал как молодой рысак, нетерпеливо подпрыгивал на месте, клацал дверями и даже как будто тихонечко повизгивал. Тревога Семеновой похлопывала его по спине, мол, тихо, коняшка, тихо. А сама Семенова тем временем прекращала молиться и испепеляла взглядом спины недостаточно спешно выходящих людей. Прям выталкивала их силой своей опаздывающей мысли, прям выпинывала. А потом таким же образом, за шкирку, затаскивала внутрь вагона новых пассажиров. Да что ж они такие медленные все, а? И по-новой: Ух! – Твою мать! – Ох! – Быстрее, быстрее!

Когда Семенова вместе со своей тревогой, наконец, вышла – выдохнул весь поезд разом. И пассажиры, и машинист Ковелячко. Последний так и вовсе заулыбался, вытер холодный пот со лба и перестал нервно коситься на кнопку экстренного торможения. Только несчастный вагон еще какое-то время немного вздрагивал и тяжело шипел-дышал.

Пятница была как пятница. Ничем не примечательная, если, конечно, не считать утреннего происшествия. Туда-сюда, туда-сюда. Станция, перегон, снова станция. Вагон постепенно успокоился и даже почти забыл про Семенову. И тут наступил вечер.

Семенова шла по платформе. Так, как может идти симпатичная и вполне себе молодая дама пятничным вечером после трех веселых коктейлей в баре с подружками – неспешно, легко и беспечно. Поезд уже стоял у платформы. И надо же такому случиться, что это был тот же самый поезд, что пострадал от семеновской тревоги утром. Вагон учуял Семенову, зашипел, зафыркал, была бы у него когтистая лапа – ударил бы. На его счастье, машинист Ковелячко что-то почувствовал, а может быть просто следовал расписанию. «Осторожно, двери закрываются…»

Двери захлопнулись перед самым носом Семеновой, и поезд умчался. Кажется, чуть быстрее, чем обычно. Но Семенову это не расстроило – стоял вечер пятницы, впереди выходные, и торопиться было абсолютно некуда.

Владимир Нащекин
Настоящая культура

– Весь этот бардак из-за того, что мы потеряли настоящую культуру и образование! – возмутился Сергей Иванович, когда разговор с репетитором Алексеем опять зашел о проблемах в школе. – Вот раньше и образование было лучшим в мире, и доступным для каждого, не только блатным и богатым! А сейчас что? Культуру заменили ваши зомбофоны – молодежь сидит в них и дуреет часами! Чему они там научатся?!

– Гуглить и смайлики ставить, – улыбнулся Леша, чтобы перевести разговор в более миролюбивое русло: если Барахолкин заводился, его было трудно остановить. Парень понимал, что Иваныч по-своему прав, но в его категоричности сквозила непримиримая злость ко всему современному, словно именно смартфоны, интернет и прочие блага цивилизации виноваты в том, что у инженера Барахолкина сломана ручка на двери, до сих пор не сделан ремонт в квартире, а на даче не растут помидоры.

К тому же сегодня домой надо пораньше, а если опоздать на автобус, рассуждая о мировой деградации молодежи, то он может потерять целый час. Впрочем, такие мелочи Иваныча волновали слабо. Такое ощущение, что ему требовалось не столько согласие Алексея на обсуждение проблем образования, сколько возможность выговориться, не спрашивая разрешения жены.

Варю, как единственного и позднего ребенка, Сергей Иванович старался обеспечить всем, чего ему самому не хватало в ее возрасте – благо, приличная зарплата инженера это позволяла. Но усталая душа работяги требовала культурной революции, образовательного диспута, а может – всего и сразу, поэтому эмоции били фонтаном.

– А что они сейчас читают?! – вена на шее Барахолкина вздулась, лицо напряглось, словно он собирался силой Советской мысли, волевым напором наконец-то пробить так раздражающий его образовательный тупик. – Этих… гарри поттеров своих и престолы, где одни извращенцы! Где там культура? Когда на экране голым задом королева перед варваром крутит?

– Здесь согласен, – искренне ответил Алексей. – Чтение развивает мышление, фантазию, речь и многое другое, поэтому надо ненавязчиво, но грамотно продвигать нашу культуру, повышать интерес к хорошей литературе, чтобы…

– Конечно, прививать! Ненавязчиво и как следует! А ну стоять! – рявкнул Барахолкин так, что у Леши мигом вылетели из головы все мысли о культуре, книгах и развитии молодежи. – Положи пирожное! Положи, я сказал! Опять жопу наешь – кто тебя замуж возьмет потом, корову такую? Ой, это я не вам, – с интеллигентной улыбкой заметил он парню, вновь повернувшись на кухню как коршун. Там на месте преступления застыла Варенька, держа пирожное с открытым ртом, словно боясь, что отец в порыве ярости за упадок культуры сиганет к ней и выхватит источник соблазна.

– Па-ап, ну че ты начинаешь опять? – заныла доченька, решив давить на отцовские амбиции с другой стороны. – Леша… кхм, Алексей Петрович тебя ждет, чтобы ты выслушал, какие у меня успехи по этому инглишу.

– А, да! – спохватился Сергей Иванович, одним глазом следя за Варенькой. – Так что, чтение для подготовки к «ОГЭ» получше стало?

– Сегодня с большим трудом прошли один текст, но пришлось повозиться с лексикой, потому что Варя не прочитала прошлый рассказ и не сделала перевод незнакомых слов, как я просил. А там материалы связаны – если не усвоить лексику из первого задания, то прочитать более сложные тексты…

– А я и говорю – читать надо больше! Заставлять этих лоботрясов! Вот мы – читали раньше! Я из библиотеки не вылезал! Книги взахлеб перечитывал! – голос Барахолкина повышался с каждой фразой, словно он пытался волевым напором самоутвердиться за лень дочери. – Я сказал, положи пирожное! Морда треснет! Разумеется, это не вам, но культуру надо повышать, это несомненно… ты что, это мне на зло делаешь?! – образованное лицо инженера Сергея Ивановича побагровело, когда девочка потянулась за вторым пирожным, и мечта сделать из нее фотомодель, чтобы пристроить к богатому жениху, таяла буквально с каждым укусом.

– Ты с учителем будешь разговаривать, балабол хренов или изо рта дочери еду отнимать?! – не выдержала сидящая на кухне жена, ее властный, прокуренный бас прогремел по комнате раскатом грома.

– Я сейчас воспитываю Варю! Она должна понимать…

– Ты сейчас замолкнешь. И обсудишь успехи дочери с учителем, а то после твоих воплей с Варенькой никто больше не станет заниматься индивидуально. Ты это понимаешь?

– Понимаю… – Барахолкин сразу съежился, поник, а тени под его усталыми глазами стали еще темнее. Он тяжело вздохнул и добавил шепотом. – Вот видите, как они со мной ведут? Видите? Никакой культуры, абсолютно никакой…

– Ну, держитесь, – ободряюще кивнул Алексей. – Прорвемся…

– А куда деваться-то? – Иваныч расправил плечи и надул щеки. – Дочь у меня вообще умница, на золотую медаль идет. Но в школах сейчас один разврат, ничему не учат! Абсолютно ничему, понимаете?

– Иначе не стал бы репетитором, – многозначительно ответил Леша.

– Варя подходит ко мне после урока истории, глазки опускает, держит новый айфон и спрашивает: «Папа, а красные и белые за кого воевали во Вторую Мировую?»

– Картина Репина «Приплыли», – усмехнулся преподаватель Алексей, с тоской понимая, что на автобус ему уже не успеть. – А тогда айфон ей новый и крутой инет зачем? Нагуглить нельзя? – не выдержал репетитор, постепенно теряя терпение.

– Вот и я о чем. Не учат ничему в школах, абсолютно не учат. Ни культуры, ни образования…

– Пап, отвали уже от Леши! – вступилась дочь, отвлекая внимание отца. – Все мозги ему забил, теперь вместо этого дебильного инглиша будет мне твоих красно-белых втирать…

– Ты там скоро, балабол?! – Рявкнула жена, а Варенька от неожиданности уронила пирожное, но под грозным взглядом матери тут же сделала умильное выражение лица золотой медалистки. – Щи остывают, а он все бубнит: «Бу-бу-бу-бу-бу!», всего ребенка затюкал, она, бедная, кушать боится! Уже не знаю, на чем штаны держатся! Похудела, козочка моя! А все ты!

– Вот! Видите – я же и затюкал! – со слезами на глазах пожаловался Барахолкин. – Ни во что меня не ставят совсем!

– И как дальше жить? – улыбнулся Алексей.

– Ой, и не говорите: ни культуры, ни образования – беда-а-а…

Александр Чурсин
Объяснительная

Директору Театра музыкальной комедии

Карабасинскому Л. Б.

от артиста хора Непрухина Ю. И.

Объяснительная

Я, Непрухин Юрий Иванович, артист хора, не вышел на сцену в третьем акте спектакля «Севастопольский вальс», так как пришел на работу в очень плохом состоянии здоровья. Видимо, у меня начиналось ОРЗ: сильно болела голова, немного мутило, и как бы воздуха не хватало. Первые два акта я, превозмогая болезненное состояние, с трудом отработал, чтобы не подводить коллектив и не отпрашиваться. Тем более, что первых теноров в хоре всего трое, а верхнее «ля» есть только у меня. Но, к сожалению, в конце второго акта мое состояние резко ухудшилось: кинуло в жар и пошла дрожь в руках – верный признак простуды.

Сидя в антракте в гримерке и видя, как я мучаюсь, мои коллеги по цеху сказали, что мне надо выпить немного коньяку, мол, средство проверенное. Я решил последовать их совету, но на бутылку коньяка у меня не хватило: сами знаете, Лев Борисович, какая зарплата у артиста хора. Пришлось попросить у коллег – и мы собрали нужную сумму. Я, не переодеваясь, как был в бескозырке и матросской форме, так и полетел в магазин на ул. Садовая, 12.

Придя в магазин, я купил бутылку коньяка (Дагестан, три звездочки, ноль пять), и на выходе был задержан военным патрулем с требованием предъявить документы. Документов у меня, разумеется, не было, я сказал, что я артист, но они сказали, что они тогда режиссеры, и я был доставлен в военную комендатуру на ул. Садовая, 3/5, как самовольный дезертир из воинской части. Там я все же настоял, чтобы дежурный капитан позвонил в наш театр, и Наталья Петровна ответила, что такой артист – есть, и он должен быть сейчас на сцене. Военные посмеялись надо мной, но все же отпустили, вернув коньяк. Я опрометью бросился в театр, благо Итальянская рядом.

Третий акт уже начался, и все были на сцене. Поднявшись в гримуборную, я быстро выпил грамм пятьдесят коньяку и стал переодеваться из матроса в офицера – так нужно по роли.

Переодевшись, я, к сожалению, не почувствовал улучшения самочувствия. Тогда я принял еще двести грамм и закусил шоколадной конфетой, в чем, вероятно, была моя ошибка. Спускаясь по лестнице, у меня стала немного кружиться голова, и мне пришлось слегка опереться о стену. Но я не мог не присоединиться к товарищам. Потому что, как вы сами говорили, Лев Борисович, зрителя не волнует – здоров артист или нет, зритель пришел смотреть спектакль.

За кулисами путь мне преградила помреж Люся Игнатьева, сказав, что в таком виде лучше не нужно. Я все равно хотел прорваться на сцену к ребятам, но Люся вцепилась в меня обеими руками, позвала пожарного Мишу из дежурки, и они вместе отвели меня в гримуборную. Поэтому я и не смог участвовать в третьем акте.

Обязуюсь таких ошибок больше не совершать и самолечением впредь не заниматься.

Подпись. Непрухин.

Любовь Конева
Опасная женщина

– Вы, значит, хотите у нас в охране работать? – выкладывая анкету, спросил даму главный по кадрам.

– Я сразу поняла, что это мое, – выпалила женщина, – я ведь семнадцать лет охраняла домашний очаг. Можно сказать, что это работа по призванию.

– Хорошо. А как у вас с физподготовкой? – физические данные дамочки оставляли легкое впечатление.

– По физкультуре в школе четверка была, – не без гордости заметила соискательница.

– Простите, а школу вы давно закончили?

– В этом году нашему выпуску будет, дай бог памяти, двадцать лет.

– Навыки могли и растерять, – улыбнулся кадровик.

– Все навыки сохранила, – ответила дама и свернулась на мостик. – Вот, программа седьмого класса, гимнастическая фигура – мост, – она выпрямилась и поправила задравшуюся блузку.

– Стрелять умеете? – уже серьезно спросил специалист по специалистам.

– А разрешат? – заговорщицки зашептала бывшая домохозяйка и, профессионально озираясь, продолжила, – стрельба по движущейся мишени – это моя страсть.

Кадровик немного отшатнулся и сухо произнес:

– Только в случае служебной необходимости.

– Могу. Даже очень сильно и хорошо, – перешла она на деловой тон.

– Вам еще собаку на ночь будут оставлять.

– А! – от меня котами пахнет, у меня дома их три… Сожрет меня ваша собака.

– Во-первых, она воспитанная, во-вторых, у нее служебная пайка, в-третьих, на вас будет служебный костюм. Кстати, у вас какой размер, рост?

– Сорок второго калибра, длина полтора метра.

– У-у, – разочарованно потянул собеседник, – мы минимум метр шестьдесят берем.

– Но, учитывая прическу… Я как раз подойду.

– Тогда костюм вы сами будете себе подшивать, – утомленно добавил сотрудник.

– Буду. А вот насчет собаки еще… – пролепетала женщина.

– Ну, – терпение его заканчивалось.

– Если она меня все-таки не полюбит, и нападет… Можно я ее пристрелю?

– Нет, – закипел работник кадрового фронта, – она на вас не нападет, это очень хорошая собака, ее содержание в месяц обходится как жалование двух охранников, мы ее из питомника привезли. – Он встал с кресла, начал ходить и мысленно бился об заклад, что женщина неспроста в охранники набивается. Дама не дала этим мыслям покинуть его. Она сказала:

– Ясно. А табельное оружие домой можно брать?

– Это еще зачем? – мужчина вздрогнул, вопросы подобной наглости не задавали даже лицензированные охранники.

– Накипь смывать. Дуло же от выстрелов пригорает.

– А вы что, каждый день планируете палить? – волосы его разлетелись в стороны по всей длине и приподнялись.

– Как придется, если воры нагрянут, ну и для профилактики, – без задней мысли произнесла бывшая домохозяйка.

– Ладно, мы оставим себе вашу анкету и свяжемся с вами, если что.

– Если что?

– Если война или еще какое мероприятие…

Алена Водопьянова
Хамон и одеколон

Около часа ночи, когда группа первокурсников, кочующая по заснеженным дворам, остановилась на детской площадке, по всему району раздался жуткий вопль:

– Есть одеколон?!

Тут же в огне шестого этажа зажегся свет, и притихшие подростки увидели, как за тонким тюлем заметались две тени. Там, в квартире, происходило что-то невообразимое.

– Есть одеколон?!

– Даня, успокойся, малыш! Господи! Мам, ну что ты ждешь?! Полотенце мокрое принеси!

– Есть одеколон?!

– Данечка-а-а! Внучо-о-очек! За что же нам такое наказание?

Наконец мама с бабушкой растолкали и разбудили Данечку, восьмилетнего мальчика в голубой пижаме, и только тогда он перестал чужим, утробным голосом с волчьими интонациями требовать одеколон.

– Мам! Баб! Я спать хочу.

– Спи, сынок! Конечно, спи, – еле сдерживая слезы, нежно сказала мама, с отчаянием целуя сонного крикуна. Даня тут же бухнулся в мирный детский сон, вальяжно откинув одеяло.

Женщины вышли на кухню. Бабушка, Людмила Вольфрамовна Герц, в прошлом врач-стоматолог, а теперь энергичная пенсионерка, тяжело осела на скрипнувший стул и зачавкала валидолом. Мама Маша встала у окна, пытаясь сохранить бодрость духа без помощи таблеток и лекарств. Первокурсники уже сбежали в поисках более спокойного места, и потому никто не мог увидеть подрагивающие плечи Маши на фоне ярко освещенного окна.

– Ну, что будем делать? – спросила Людмила Вольфрамовна.

– Не знаю, – сказала бодрая мама и отчаянно, в открытую заплакала.

– А я знаю! – треснула кулаком по столу бабушка, под ней расскрипелся стул. – Ребенку нужен врач.

– Ну, уж от кого, но от тебя я этого не ожидала, – злобно огрызнулась Маша. – Родная бабушка! И что предлагает – Даньку в психушку!

Действительно, мама была права: ну как можно Данечку, светловолосого второклашку в очках, который бегло читает, пишет стихи на английском языке, придумывает головоломки по математике и программирует роботов – в психушку?

Но и в словах бабушки было зерно. Как обойтись без специалиста, если мальчик уже второй месяц каждую ночь подряд не своим голосом требует одеколон, а проснувшись, говорит, что ничего не помнит?

– Бедный мой малыш! Уж я знаю, из-за кого все это. Из-за деда нашего. Сколько он литров «Шипра» за всю жизнь выпил, страшно вспомнить…

– Не сметь чернить светлую память ветерана! – властно сказала Людмила Вольфрамовна. – И не ори, дура, – час ночи уже. Лучше послушай меня внимательно. Я знаю, что делать. Сегодня в «Битве экстрасенсов»…

И властная, опытная Людмила Вольфрамовна, которая прошла школу жизни и в свое время бесстрашно чинила зубы мировым звездам балета и генералам, склонив мудрую седовласую голову к лицу дочери, зашептала.

* * *

– Мам, баб, долго еще ждать? Мне еще домашку по английскому делать. Завтра выступаю с докладом.

– Скоро, Данечка, скоро. Все успеешь.

Людмила Вольфрамовна, Маша и Даня сидели в приемной экстрасенса Ледовитого О. В. и ждали своей очереди, поглядывая на секретаршу. Секретарша, молодая девчонка в короткой юбке с оторочкой из разноцветного меха, сидела за столом и пролистывала что-то на смартфончике, стуча об экран длинными фиолетовыми ногтями. Несмотря на веселые яркие краски, коими лучилась секретарша, в приемной было темно и неуютно. У подножия грязных стен стелился ковер, как будто лично принимавший участие в обороне Брестской крепости. Диван, на который усадили гостей, как леопард, был усеян коричневыми пятнами подозрительного происхождения. За секретаршей стоял стеллаж, заваленный серыми папками. На торцах крупным шрифтом красовались надписи: «Кармические связи», «Телепатия», «Возрастная регрессия», «Плацебо. Опыты», «Реактивные сновидения». Самая толстая папка называлась «Реинкарнация».

Людмила Вольфрамовна, чтобы не терять время, проверяла с внуком таблицу умножения.

– Трижды семь!

– Двадцать один.

– Четырежды восемь!

– Тридцать два… Баб, а правда прадедушка одеколон пил?

– Ну, бывало… – задумчиво ответила Людмила Вольфрамовна.

Наконец экстрасенс высунул голову из кабинета и пригласил всех войти.

Кабинет оказался родным братом приемной, только с креслом вместо дивана. На столе стоял электрический чайник, булькающий кипятком. Экстрасенс заварил себе коробочку доширака. Запах перца и чеснока, словно эхо, отразился от стен и ударил Герцам в ноздри.

– Присаживайтесь! Ой, как вас много, – удивился экстрасенс. – Юлечка, принеси стульчики!

Секретарша принесла два стула – для мамы и бабушки. Даню усадили в кресло. Экстрасенс отодвинул горячий доширак на край стола и начал сеанс.

– Меня зовут Ледовитый Океан Васильевич. Хм… Вижу, не у всех довольные лица. Ну что ж, когда я начну работать, скептицизма поубавится. Итак. Что у нас? Мальчик. Здравствуй! Говорят, тебе по ночам кошмары снятся? – и, не дослушав ответа, экстрасенс рявкнул:

– Сиди в кресле и слушай мой голос. Только мой голос. Понял?

– Ага, – сказал Даня.

– Что у нас сегодня? Четверг, кажется. А вчера была среда. В сущности, это не столь важно, но удивительно, что в среду задают домашнее задание на четверг, в четверг – на пятницу, а в пятницу должны были бы задавать на субботу, но… ты можешь расслабиться… ведь в субботу и воскресенье у тебя выходные, значит, пятничное задание идет на понедельник. Любопытно, что в понедельник на прошлой неделе ты еще не знал того, что случится сегодня, а в понедельник или среду на следующей неделе уже будешь знать, что, как только твои глаза закрываются… так просто оказаться в состоянии легкого или глубокого сна и начать видеть то, что происходило с тобой тогда, когда ты еще не родился…

Глаза Дани закрылись. Доктор Ледовитый продолжал говорить о прошлой жизни, о понедельниках и вторниках, строить громоздкие предложения, не согласующиеся с правилами русского языка и здравым смыслом, как вдруг Даня заволновался и зарычал не своим голосом:

– Есть одеколон?! Есть одеколон?!

Это было только начало. За сим последовала ужасная сцена. Мальчик, не открывая глаз, с противным акцентом заговорил-залаял на чужом языке. Маша и Людмила Вольфрамовна хотели подбежать к Дане, растрясти его, прогнать жуткие видения, но почувствовали, что не могут сдвинуться с места: их конечности налились, стали непослушными и деревянными. Обе дамы замерли, словно стиснутые душным облаком прозрачной ваты.

Когда облако улетело и они очнулись, Океан Васильевич уже болтал с Даней, облизывая последнюю вилку лапши. Обсуждались домашка, английский язык и вообще школа.

– А испанский вы не изучаете?

– Нет, – сказал Даня. – Но я его все равно потом выучу. Я хочу знать все языки мира.

– Не сомневаюсь, что выучишь. А пока подожди нас за дверью. Юлечка покажет тебе интересные картинки.

Когда Даня вышел, доктор обратился к женщинам:

– В общем, так, мамаши. Дело серьезное. По ночам ребенок видит астральным глазом прошлую жизнь. Видимо, в прошлой жизни он испытал сильное потрясение, и его кинетическая память срабатывает во сне. Ему больно. Он ругается с кем-то, дерется и погибает. Мне сложно сказать точнее. Я почти уверен, что мальчик говорит на испанском языке. К сожалению, я знаю только голландский, вьетнамский, персидский и суахили. В следующий раз приходите с переводчиком. Ваше время закончилось. А теперь оплатите визит на кассе. Юлечка!

* * *

Ночной совет у кухонного подоконника после очередной одеколонной арии в Данином исполнении проходил на высоких тонах.

– Твой Океан Васильевич просто шарлатан! Взял с нас деньги, а результат? Не верю я ни в какую реинкарнацию. Мы что, индусы, реинкарнироваться? Мы живем в цивилизованной стране, мама!

– Результат будет, успокойся ты! Нам просто нужен переводчик. И я знаю, кого мы можем пригласить.

– Только не это! Ты же знаешь, как я к нему отношусь.

– Да ладно тебе! И вообще, нехорошо от родного отца скрывать, что у сына проблемы.

– Видеть его не хочу, подлеца!

– Ради сына потерпишь.

Так бывший муж Марии, родной отец Дани, бизнесмен, занимающийся закупкой и реализацией испанского хамона, Игорь Пятачков, оказался в кабинете экстрасенса.

Маша и Людмила Вольфрамовна сидели на дырявом диване, как на ножах. Ровно через сорок пять минут после начала сеанса Игорь Пятачков, держа за руку сына, вышел из кабинета, улыбнулся секретарше, заплатил указанную сумму, а также презентовал девушке три упаковки хамона и визитную карточку.

– Пап, а ты скоро придешь в гости?

– Через месяц, сынок.

– Козел! – в спину уходящему бывшему мужу бросила Маша. – Ненавижу тебя.

Как настоящий бизнесмен, Пятачков был очень энергичным человеком и никогда не бросал слов на ветер. Ровно через месяц он явился в гости к бывшей жене и сыну. Просидев у них весь вечер, он дождался, когда Даня уснет, и организовал производственное совещание на кухне.

– Маша, Людмила Вольфрамовна, слушайте внимательно! Я надеюсь, что наши личные разногласия не станут помехой в общем деле, и мы вместе сможем помочь ребенку.

– И он еще говорит о разногласиях… Изменник! – буркнула под нос Маша.

– Так вот… Когда мы были у экстрасенса, Даня вошел в транс и заговорил со мной на испанском языке. Голос его звучал необычно, словно он не мальчик, а грубый мужик. Я оказался недалек от истины – голос вступил в диалог и сказал, что его зовут Педро дель Кампо, он 1471 года рождения и по профессии матрос.

– Что за чушь ты несешь? Ты хоть одну книгу по воспитанию детей прочел?

– Маша! Не перебивай меня и слушай. Голос сказал, что в свое последнее плавание он вышел на «Пинте» в 1492 году. Он был одним из тех людей, которые вместе с Колумбом искали путь в Индию и случайно нашли новый континент.

– Но при чем здесь одеколон? – нахмурилась Людмила Вольфрамовна.

– Одеколон ни при чем. Он говорит: «Esto es de Cólon». Речь идет о предмете, принадлежавшем Колумбу… о некой книге. Матросы выменивали золото у аборигенов на разные безделушки. Индейцы были дружелюбны, открыто шли на контакт. Но на одном из островов какой-то индеец заметил у Колумба книгу и предложил за нее все свои богатства. Педро дель Кампо знал, насколько Колумб дорожит этой книгой, и сказал индейцу, что не отдаст ее ни при каких условиях. Тот накинулся на матроса. Началась драка, индеец воткнул что-то острое в плечо Педро дель Кампо, и тот погиб с проклятьями на устах.

– Но это же бред! Какой еще Колумб, ты бы лучше Петрановскую почитал.

Пятачков проигнорировал и эту колкость бывшей жены.

– Я навел справки. Даже не спрашивайте, чего мне это стоило. В Испании, в Саламанке, живет девяностолетняя бабка, Ана Изабелла Гонсалес Перес. Ее пра-прапрадед и был тем индейцем. Старушка подтвердила всю историю гибели Педро дель Кампо – в их семье она передается из уст в уста. Вот письмо, – Пятачков достал конверт и положил на стол.

– Так это правда?.. – дрожащим голосом спросила Маша.

– Я же говорила, дед не виноват! – обрадовалась Людмила Вольфрамовна. – А ты все – одеколон да одеколон.

– Это – правда, – серьезно сказал Игорь. – И я знаю, как помочь Дане и успокоить Педро дель Кампо.

– ¡¡¡Esto es de Cólon!!! – вдруг раздался крик, и все поспешили в детскую.

Игорь Пятачков приблизился к кровати сына и тихо произнес:

– ¡Pedro, Pedro! ¿Estás escuchándome?

– Sí, señor, – вдруг послушно ответил Даня Педро дель Кампо. Маша и Людмила Вольфрамовна неподвижно стояли и слушали, как отец и сын разговаривают на испанском языке. Тон Дани становился все спокойнее и тише, и он уснул.