Текст книги "Короткие смешные рассказы о жизни 6"

Александр Гуляев
Писательский быт

Писатели – народ, прямо скажем, своеобразный. С точки зрения всех остальных уж точно. И не потому, что Музы им по ночам на арфах арфячат, а потом – ррраз! и роман новый, ну или сразу премия. И не потому, что они вкусно обсуждают какого-нибудь Фолкнера или там в Чернышевском разбираются.

Просто писатели (если они, конечно, настоящие писатели) зачастую живут в двух мирах сразу. А то и больше. В реальном и написанном. Иной раз и сам забываешь, кто ты есть: частный детектив Акакий Воробьянинов с лицензией на путешествия в Средневековье или ИП, который опять забыл отчетность сдать или, того хуже, дочь в садик не отвел, или опять сметану забыл купить.

Дочке-то оно, конечно, хорошо. Вон она, сидит себе, с котенком играет. Маминой косметичкой, кажется. И ничего, что в одном носке, а хвостик папа, фантазиями увлеченный, над ухом собрал вместо положенного затылка. Главное, что рот до ушей от счастья и молоко с пенкой пить не надо будет. И котенок, наверное, тоже рад. Хотя, кто ж его, котенка, спрашивать будет.

Словом, увлеченный мы, писатели, народ. Временами не только гениальными рукописными озарениями, но и более прозаическими вещами. Булькающими и прозрачными. Впрочем, строго на писательских посиделках. Куда все приводят тараканов своих выгуливать и достоинством мериться. Литературным, в смысле, а не тем, о котором Вы подумали.

Однажды тяжкая писательская доля занесла меня в Дом культуры одного из множества уездных российских городков, о чьем существовании я доселе и не догадывался. Это Вы только думаете, что писатель сидит себе в халате и тапочках, пьет кофий из маленькой белой чашечки и на клавиши жамкает. А вот и нет. Писатель, как заправский бюджетник, ездит в командировки, творческие вечера с читателями проводит и районные библиотеки книгами пополняет. Такая вот она, служба писательская. Особенно, если ты член всяческих объединений и вообще радетель литературный.

Из достопримечательностей в городе с позабытым уже названием имелись: краеведческий музей, сгоревший дом какой-то старухи, считаемой местными жуткой колдуньей, и огромное количество помета, живописно валявшегося на дороге и вдоль берега протекавшей рядом местной речушки. А чьими были эти «могучие кучки», лошадиными или медвежьими, мне, с животным миром знакомому мало, было невдомек. Может, и кабаны отметились. Или вообще опоссумы какие-нибудь.

Там-то я впервые и встретил настоящего писателя. В смысле, Настоящего Писателя. Не такого, с какими я до сей поры на писательских междусобойчиках мерился вот тем самым. А самого что ни на есть. С романами, изданными в больших издательствах, экранизациями и спектаклями. Сиживавшего за одним столом с признанными во всем мире мэтрами. И имевшего в литературном мире репутацию и положение. Видимо, заскучал он совсем на своем дальнем хуторе у самого Белого Моря, что вдруг оказался с нами, такими же далекими от его высоты его гения, как и сами мы от того же Белого Моря.

Звали писателя Дмитрием. То есть звали его, конечно, по имени-отчеству, но для меня он как-то сразу стал просто Дмитрием, при всем уважении к возрасту его и регалиям. Да он и не возражал. Писатель Дмитрий был высоким мощным мужчиной с густой окладистой бородой, убеленной сединами мудрости, вкусно пахнущим морем, копченым салом, свеженапечатанными книгами и лососевой икрой свежего посола. В глазах писателя светилась житейская мудрость и лучилась доброта. Он вообще был очень добрым и смешливым человеком.

Тем вечером решили мы с Дмитрием откушать немного водки, ибо к тому моменту еда у нас закончилась, да и местные красоты весьма способствовали принятию такого решения. Как, впрочем, и тот факт, что водка у известного писателя имелась. Всегда. Ибо была единственным уважаемым Дмитрием напитком. За исключением, разве что, кофия и, временами, томатного сока.

Стоило нам с Дмитрием убрать опустевшую емкость номер один, как вдруг из ниоткуда выкатился Лерик. Ведь мой новый друг, видимо в силу все той же доброты и широты душевной, дверь гостиничного номера не закрывал. Лерик тоже считал себя писателем. И кем только еще не считал. От скульптора до экономиста. Словом, крайне разносторонний человек. К стыду своему, в декламируемые Лериком опусы собственного сочинения я ни разу не вслушивался. За глаза хватило чего-то про «твои слезы как розы на морозе». Хотя, возможно, в чем-то Лерик был действительно талантлив. Судить не берусь.

По извечной русской традиции мы, внутренне вздыхая, предложили Лерику быть третьим. К нашему удивлению, означенный персонаж алкоголя не употреблял. А к ужасу нашему, уходить при этом тоже не собирался. Ибо на Лерика напала Муза. Да, я не ошибся: в его случае это именно что напала. И ему страсть как нужны были слушатели, критики и мой ноутбук. Ибо Лериков по каким-то неизвестным причинам отказывался печатать половину букв.

Сошлись на том, что я, как человек, обладающий скорописью и скоропечатанием, быстренько наберу текст под диктовку новоявленного «гения», а начинающий от злости стремительно трезветь мэтр внесет свои веские коррективы.

Лерик встопорщил свои генеральские усы и, приняв полагающуюся случаю позу, начал вещать.

Примерно секунд через сорок, бросив взгляд через плечо и увидев побагровевшие белки глаз мэтра, я всерьез обеспокоился здоровьем его сердечной мышцы. К счастью, Дмитрий выдержал. А вот вторая (но не последняя) бутылка холодной прозрачной жидкости – нет. Минуя стакан, она стремительно исчезла во внутреннем пожаре утонченной писательской души. Из холодильника на свет появилась емкость номер три.

Писатели кричали, спорили, поминали классиков всуе и бегали по комнате. Возможно, даже по стенам и потолку. Мэтр, кажется, порой ругался на древнем карельском языке. Или изгонял литературных демонов, не знаю. А я увлеченно набирал, стирал и корректировал рождающуюся под руководством Дмитрия нетленку, изредка выгадывая несколько секунд на соприкосновение со стаканом и ломтиком сала. И даже скромно внес свою лепту в сюжетную линию, внедрив в сюжетную канву то, что называется «перевертыш». Теперь! Я! Стал! Соавтором! Самого!

Но вот на экране ноутбука торжественно появилось слово «КОНЕЦ», а Дмитрий торжественно проводил (или, все-таки, выпроводил?) Лерика. Оставшуюся бутылку мы с мэтром допивали в тишине…

Проснулся я от зычного храпа Дмитрия. Знаменитый писатель мирно восстанавливался в соседнем кресле, в моей руке печально таял недоеденный кусок сала. На столе тускло мерцал ноутбук. В открытом текстовом файле сиротливо было набрано единственное слово. «КОНЕЦ».

P.S. Как выяснилось несколько позднее, ни одного Валерия в гостинице в эти дни не проживало.

Татьяна Зубрилина
Забористая окрошка

Солнце в боа из облаков сверкало испепеляюще, продолжая ежедневное дефиле по июльскому небу. Ветер не осмеливался вмешиваться, лишь изредка вздыхал в тени деревьев. Дорожная пыль левитировала над водопроводным колодцем с только что поднятой крышкой. Саныч на пару с Михалычем не спешили спускаться. Авария аварией, а обед по расписанию.

Над штакетником появилось высушенное возрастом и летним зноем лицо в ситцевом платке:

– Сыночки, что ж там такое-ча? Воду скоро наладите?

– Нам уезжать надо, бабуль, обеденный перерыв, – Михалыч шишковатой рукой свернул зеленую бейсболку горводоканала козырьком назад, прикрывая раскрасневшуюся шею, и потопал к служебной газели.

– Я б остался, честно, да только одному в колодец спускаться нельзя: запрещает техника безопасности, – оправдался Саныч, стряхивая пыль с чуба на облезлый конопатый нос, и собирался уже по примеру товарища-сантехника выдвинуться к фургону.

– Да что ж я обед не сготовлю? Вертайтеся, ребятки, квасу свежего с погреба принесу, холодненького. Редисочку, огурчики, лучок, укропчик – с огорода. Картоха и яйца уже сварены. Знатной окрошкой угощу! Вы ни в жисть такой не пробовали.

– Прям не пробовали! – ухмыльнулся Михалыч, неожиданно быстро оказавшийся у калитки. Вроде уж ногу заносил на порог машины, а тут раз – и голос за спиной Саныча подает.

– Я в свою окрошку кой-что особенное добавляю. Попробуете – не забудете, – хитро подмигнула старушка и отодвинула калитку, чтобы гости вошли.

Миновали палисадник и зашли за дом, под навес летней кухни. Михалыч сразу сел поближе к столу, на лавку с трухлявыми столбами вместо ножек. Саныч прошлепал мимо по дорожке, чтобы помочь хозяйке собрать овощи с огорода.

– Огуречки помене рви, семенные не тронь, но зеляпупки тоже не нать, хватя средних, – бабулька руководила Санычем и срезала сама пучки зелени наполовину стертым в середине от частой заточки ножом. – А рядом вот и редиска, дергай ее усю, а то черви поедять.

Бросили урожай в ржавую бочку с водой у навеса, отмочили черноземы с корней, окропили Михалыча, когда влагу стряхивали, и бросили на скатерть-клеенку по центру стола. Из погреба хозяйка вынесла две запотевшие бутыли с мутным содержимым: в одной плескалась бежевая жидкость с коричневым осадком толщиной с палец, а в другой – беловатая, почти прозрачная. Водрузив обе на стол, бабушка приступила к нарезке. Положила толстенную доску и мелко-мелко нашинковала зелень, пока мужики освобождали яйца от скорлупы, а отварной картофель – от кожуры. Порубив все, хозяйка опомнилась:

– Колбасы-то я с погреба не принесла! Сейчас, родненькие. Сейчас, голубчики, – старушка поковыляла между грядок.

Михалыч подвинул ближе алюминиевые кружки, чтобы разлить грамм по двести первака, заждавшегося в одной из бутылей. Чпоньк! Пробка выпустила наружу острый алкогольный запах. Саныч выставил вперед мозолистую ладонь:

– Ты че? Я ж за рулем, не пью.

– За рулем пить и не предлагаю, неудобно наливать. Стол есть, – сверкнул золотым зубом Михалыч.

Золотистое напыление словно покрыло весь стол, под навесом стало светло, как под прожектором. Очертания окружающих предметов поплыли и завибрировали. Саныч увидел спускающийся по лучам ослепительного света причудливый летательный аппарат в форме огурца. Такой же зеленый, только усыпанный золотыми иголочками, от которых исходили электрические разряды. Нос щекотал запах озона, как после хорошего дождя. Пристроившись в эмалированном тазу на столе, «огурец» выставил золотые ножки-шасси. С одного конца словно бы снялась крышечка, открылось отверстие, из которого вышли трое зеленых человечков со светящимися янтарными глазами. Наставив на Саныча какое-то оружие, один из пришельцев пропищал голосом надышавшегося гелием человека:

– Сдавайтесь, земляне! Эта планета будет нашей. Вас оставят в живых, если будете сотрудничать.

Михалыч схватил со стола нож и замахнулся на инопланетян. Главный зеленый повернулся в сторону Михалыча и выстрелил из своего оружия электрической дугой. На месте коллеги Саныч увидел кучку пепла и дымящееся лезвие ножа без ручки. Чуть в стороне валялась отброшенная ударной волной фирменная бейсболка.

Саныч вскочил и что есть мочи крикнул:

– Бабуся, не выходите из погреба, запритесь!

– Ась? Не слышу, сынки, несу колбаску-то! – послышалось из погреба.

Инопланетянин сверкнул глазами на Саныча, потянувшегося за разделочной доской. Поднялся вихрь. Он закружил сантехника, который оказался в тазу и с ужасом понял, что стал размером с горошину. Сверху посыпались нарезанные ингредиенты окрошки, от ударов которых Саныч еле спасся под инопланетным кораблем.

Чпоньк! Хозяйка открыла вторую бутыль и начала заливать квас. Волна накрыла Саныча, он начал захлебываться:

– Помо… (Бульк!) Помогите! (Бульк!) Тону! Не надо!

В глазах у Саныча потемнело, он потерял сознание. Пришел в себя от нашатырной ватки, которую держал у его носа Михалыч:

– Фух! Очухался, братишка! Техника безопасности ему в колодец опускаться не велит, а головной убор на солнце он не носит. Вот и результат! Мы к вам, бабушка, в другой раз заедем. Надо в медпункт.

– Окрошечки возьмете, сынки? Мне куда столько?

– А с чем она? Что за особая добавка? Самогон? – спросил Саныч, не вставая с дорожки под навесом, где лежал.

– Помилуйте, ребятки, какой самогон? С квасом, а еще добавляю горчицу, чтоб забористей.

– Подняться помогу, до машины дойдешь? – Михалыч протягивал руку.

– Доковыляю как-нибудь, но за рулем поедешь ты. Ты трезвый?

– Само собой, поеду я. А с чего бы мне быть выпивши? О каком самогоне ты мечтаешь? У бабки неделю в колонке воды нет, листва по огурцам погорела от солнца, а ты думаешь, что она тут наварила чегой-то. Скажешь тоже. Пошли.

Михалыч нахлобучил на Саныча свою бейсболку и с его рукой у себя на шее двинулся к газели. Кое-как переставляя ноги, Саныч дошел и с помощью товарища забрался на пассажирское сиденье. Голову словно зажало в тиски. Мутило, попросил достать пакет, чтобы по пути не заляпать все вокруг «окрошкой». Михалыч вытащил вместо пакета из кузова ведро и поставил другу на колени. Открутил стекло в дверце вниз и захлопнул ее. Обошел фургон, занял место водителя и помахал своей дверцей, как слон ушами. Достал из кармана спецовки телефон:

– Алло! Ниночка? Открой медпункт, тут Санычу плохо, солнечный удар. Мы сейчас приедем, а ты приготовься там. Что значит ты – секретарь, и не входит в твои обязанности? Как доплату за время отпуска Венеры Степановны получать, так пожалуйста, а как за нее поработать, человеку помощь оказать, так нет? Хорошо, вызовем скорую. Посмотрим, как забегаешь, когда оформим несчастный случай на производстве. Что? Передумала? В общем, мы едем. Готовься!

Повернулся к вулканировавшему в ведро Санычу:

– Ты как? Может, скорую вызову?

– Не, б-э, поехали к Ниночке!

– Ну, к Ниночке, так к Ниночке. Вот не пойму тебя, Саныч! Давно б уже пригласил ее на свидание. Вот теперь и повод нашелся приобнять за фигуристые места. Ха-ха!

– Вот вам бидончик с окрошкой, сынки! – успела собрать гостинец хозяйка.

– Спасибо, бабушка! Завтра, живы будем, инопланетяне не нападут – водопровод починим. Зуб даю! Золотой!

Ниса Глоэрн
Сапог и перчатка

«Смеяться над людьми – прекрасный способ не убивать их чаще, чем требуется.»

Зима уж было совсем собралась передавать бразды правления весне, как внезапно передумала, и четвертого апреля выпал снег. Такого снегопада за всю зиму ни разу не было.

В шестом часу утра Маргарита Павловна подхватила фотоаппарат и рванула на прогулку – за пару часов до работы можно было успеть прогуляться через лес и усадьбу Абрамцево, рядом с которой она жила – пофотографировать всю эту красоту.

Но так уж случилось, что на работу Маргарите Павловне в этот день попасть не удалось. Грозный начальник ателье, где работала Маргарита, уже привык к самым странным оправданиям.

– Интересно узнать, что случилось с тобой в этот раз, – заинтересованно спросил Александр Витальевич.

– Весьма забавная история! К нам вернулась зима и снег.

– Это дело хорошее. Снег всем нужен, только не все это осознают. За шиворот тоже хорошо.

– Я решила сделать несколько атмосферных снимков в парке музея с утра пораньше, – продолжала Маргарита Павловна как ни в чем не бывало.

– Наверняка щелкала каждый кустик, – усмехнулся Александр Витальевич.

– Ты же меня знаешь. Сначала шла по дороге. А потом решила сойти с нее в поле. Там так красиво было! Это не совсем поле – открытое такое пространство, спуск к речушке.

– И ты в реку рухнула?

– Нет, до этого не дошло!

– В зарослях забуксовала?

– Ага, забуксовала! Потом выбралась и пошла по сплошному ровному снегу. Иду и думаю – а ведь это, наверное, болото! Тут нога провалилась в сугроб – внизу была вода! Точно. Болото! Еще несколько шагов – и снова вода! Я стороночкой… чтобы не утопнуть совсем. Выбралась все-таки из болота – под деревья и пошла обратно к дороге, через высокое поле.

– А чего тебя туда понесло?

– Я же не знала, что это болото! А дальше по полю уже сильный наст был. При каждом шаге нога проваливалась и застревала. Тут у меня мелькнула мысль: «Не хватало еще, чтобы сапог порвался!» – еще вчера заметила, что его подклеить нужно. И эта паскуда берет и отрывается!

Александр Витальевич начинает улыбаться все сильнее.

– Подметка оторвалась почти до самого каблука! Как идти дальше – фиг знает!

– Лапоть плести надо было.

– Из подручных снежных веток? Да и не умею я лапти плести – опыта нет такого. А идея хорошая! Вместо этого порылась в сумке и нашла резинку для волос. Хоть как-то прикрепить, думаю. Резинка продержалась недолго. Через пару шагов лопнула.

– Что еще интересного оказалось в сумочке? Женская сумка – кладезь нужных вещей: от плоскогубцев, до карты Марса. Бахилы?

– Вот не было их, к сожалению, но и они не помогли бы. Еще есть варианты содержимого недр сумки?

– Беспорядок!

– Обувной клей!

– Как он там оказался?

– А кто его знает!? Но находясь по уши в сугробе не склеишь сапог. Нужно было сначала выбраться оттуда. Но с такой подметкой невозможно было идти. И тут на дне сумки обнаружились перчатки.

– И ты их на сапог натянула?

– Ну! Представляешь картину! Я там со смеху чуть не померла!

Александр Витальевич начал ржать.

– И вот так – с перчаткой на сапоге и покатываясь от смеха – добрела до сосны. Есть там такая сосна, огороженная невысоким заборчиком: сосна Гоголя, под которой он сидел, судя по табличке. Теперь под ней сидела и я со своим сапогом. Мне компанию составляла маленькая елочка.

– Надо было фотку обуви сделать! Что же ты! Думаю, классный бы кадр получился! Жемчужиной коллекции был бы, – ржал начальник.

– Вот не додумалась! Сапог едва склеила – он же мокрый, клей его упорно не желал брать. Пришлось стоять и даже прыгать на этом сапоге другой ногой. Со стороны вид был, наверное, презабавный. Главное было дойти до автобуса. Это метров триста. Ну и не наступать в лужи, что было довольно сложно. А вот до музея – куда, собственно, и направлялась, я уже не дошла, и снег почти стаял с деревьев.

– Ладно, прощаю тебе прогул, – сказал Александр Витальевич. – Смеяться над людьми – прекрасный способ не убивать их чаще, чем требуется.

Наталья Колмогорова
Адюльтер

Машка

Я – Маша. Машуня. Масяня. Двадцати шести лет от роду. Замужем. Когда Толика сильно разозлю, то становлюсь Машкой-разгильдяшкой, Машкой-растеряшкой.

Ой, как будто Толик – прямо идеал! Криворукий Охламон Шалопаевич.

С фермы своей как возвернется, фуфайку с вонючими носками кинет посередь избы – хоть из дома беги! Али того хлеще: в грязных кирзачах прошлепает в переднюю – лепехи грязные за собой оставит. Только и убирай за ним. Делать мне нечего? Дел-то по горло! В избе прибрать, поросям «болтушки» в корыто налить, куркам – пшеницы подкинуть.

А в банный день совсем покоя нет! Подай то, подай другое. То портки в баню забудет, то полотенце, то мыло. Совсем на своем тракторе мозги порастряс!

Хоть и кормлю мужа исправно (то щи, то каша тыквенная с пшеном, то пироги затею), все одно – дрыщ. На воробьишку малость похож: такой же встрепанный, непоседливый и лясы любит поточить. Горячий – жуть! Как наш самовар, али печка, когда раскочегарится.

А на меня все пеняет: и нерасторопная, и бока в постели шибко долго грею. А когда мне греть-то? Скотину обихожу – и на работу. Почту в поселке носить – оно, конечно, дело не хитрое, но не благодарное. Хошь в стужу, хошь в грязь – знай себе топай вдоль околицы. А сумка плечо тянет, как будто там кирпичи накладены.

Будь она неладна, эта… Как ее? Пресса! Девчонка я, конечно, не хилая, около центнера живого веса, потому-то и тяжело – и себя тащи, и газеты с журналами. А смысл какой? Все одно, толком никто ничего не читает, «голландки» да бани растапливают этими бумажками. Эх, деревня!

Мы с Толиком третий год как вместе, хоть и дюже разные. До драк дело не доходит, но повздорим иной раз, так аж пыль столбом стоит! Мужик у меня отходчивый, не то что я, три дня кряду могу рта не открыть. Любит меня, конечно, а как иначе? Деток только пока не рОдили, но, как говорит свекровь, это дело не хитрое. Успеется!

Все-то моя свекруха знает!

– Поживи, – говорит, – с мое, сношенька, мудрая станешь – как я.

Да не дай бог стать такой, как свекровка! Сколько есть в человеке изъянов – все себе забрала. А тут еще история эта нехорошая приключилася… Аккурат накануне Нового года, тридцатого декабря…

Толик заранее елку из лесу домой припер.

Я спросила:

– Куды таку махину здоровенную приволок? Макушка в потолок упирается, звезду-то цеплять некуда.

А Толик довольный лыбится:

– Вон кака красавица, пышнотелая, пышногрудая, прям как ты, Маруся!

И хвать меня за то место, где талия должна быть.

Елку мы нарядили, холодца наварили, самогона трехлитровую банку с погребка достали. Думаю, справить Новый год нам за глаза хватит… Ах, да! Винегрет с оливьешкой сготовила, все, как положено, чин по чину. И настроение как-то само собой образовалось – праздничное! Захотелось скорее за стол сесть, накрытый белой вязаной скатеркой с кистями, поднять запотевшую рюмочку, хрустнуть бочковым огурчиком… Тьфу! Аж с мысли сбилася…

И чего этой Тамарке в голову взбрендило согрешить накануне праздника? Тамарка – та еще профура. От мужа налево сходить – все равно, что картошку в мундирах сварить. И мужик у Тамарки не пьющий, славный мужик, правда, малахольный маленько. На все Тамаркины выходки глаза закрывает. Видать, Тамарка специально под себя такого мужа выбрала. Ох, и хитрая, бестия!

Вчера встретились с ней возле сельсовета, Тамарка ласково спрашивает:

– Машуль, можно к тебе в гости напроситься?

– Приходи, коль охота. Только после шести, когда с хозяйством управлюсь.

– Да я не одна прийти хочу…

– С мужиком?

– Ага! Только не со своим, а с чужим.

– Как это – с чужим?

– Помнишь Витьку, он у нас агрономом работал, а потом в город подался?

– Еще б не помнить! Разве ж забудешь такое, когда ты с ним все сеновалы и кусты пометила.

– Да! Что было, то было, – Тамарка зарделась, как маков цвет.

– Машуль, Витек только на один день приедет, свидеться шибко хочет. По срочному делу, понимаешь?

– А че тут непонятного? Тут много ума не надо, чтоб понять.

– Вот за твою догадливость, Машка, я тебя и люблю!

Тамарка хотела меня приобнять, да я вовремя отстранилась.

– От меня-то чего хочешь?

– Можно мы с Витьком у тебя в хате встретимся, побалакаем.

– Ага, щас, размечталась! Не дай бог, кто проведает, стыда не оберешься. А про Толика я вообще молчу.

– Да что ты, Маша, Толик не узнает! Утром он на ферму уйдет, а ты – почту разносить. Не думай, нам много времени не надобно, всего часика полтора.

– Не проси, Тамарка. Ни в жисть!

Я уже развернулась, было, уйти.

– Фен тебе подарю, коли согласишься, – кликнула Тамарка.

У меня ноги сразу будто в землю вросли. Встала я, как вкопанная. Про фен давно мечтала, уже и отчаялась совсем.

– Не брешешь про фен?

– Не брешу! А в придачу твои любимые батончики куплю. Полкило.

Вот такая подлюка – эта Тамарка!

– Не полкило, а килограмм.

– Ладно, согласна я.

Тамарка

Во дела! Витек на днях с оказией передал, чтобы тридцатого декабря ждала в гости. Душа от радости аж в пятки ушла. Вот, думаю, где бы нам свидеться? Летом-то проще, везде – рай. Придется к Машке на поклон идти. Хоть и не закадычные мы подружки, но все-таки приятельницы с давних пор. Машка добрая, чай, не откажет. Вон, в городе, сказывают, на час можно с полюбовником квартиру снять. А у нас – никакой цивилизации до сих пор!.. Последний раз с Витьком встречусь – и баста! Грех это – на сторону от родного мужа бегать.

Машка, хоть и добрая, но сноровистая, как кобылка необъезженная.

Придется фен задарить, а то не согласится. Жалко, конечно, такой подарок передаривать. Но ради милого дружка, как говорится, и сережка из ушка… Знал бы ты, Витенька, на какие жертвы иду ради тебя! Чай, и ты не с пустыми руками явишься? И за что мне такое наказание? Эх, вот она, бабья доля…

Толик

Машка с утра сегодня какая-то странная, взвинченная. Спрашиваю, болит чего? Нет, говорит, все нормально. Вот почту разнесу, говорит, овощи для салатов отварю, чтоб завтра меньше канители было. А потом, говорит, пирог испеку вместо торта. «Манник» называется. А сама куды-то в бок глядит. А у меня ведь чуйка хорошо работает! Вроде бы чего-то как-то не договаривает. Может, на работе проблемы? В Правлении сегодня премию будут давать. Надо в сельмаг заглянуть, подарочек Машке к празднику купить.

Вот только не знаю, чулки новые купить или колбасу докторскую? А может, духи или конфеты батончики? Не-е, лучше батончики и колбасу. Так надежнее… Мать придет, сеструха с мужем. Посидим по-семейному, по-тихому.

Фураж в коровник отвезу, в Правление заскочу – и домой!

Свекровь Полина Петровна

Ох, и несуразная жена моему Толику досталася! Праздник на носу, а она и в ус не дует. В избе не прибрано, дорожки во дворе не метены. Вот я в ее годы все успевала, работа в руках аж горела! И чего мой Толик в этой Машке нашел? Неповоротливая, как корова перед отелом. Толик говорит – «кровь с молоком»… Не кровь с молоком, а амеба в натуральную величину. Ладно, пойду прогуляюсь до ихнего дома, гостинец отнесу – зельц, да баночку соленых помидор, да яблок моченых. Заодно разузнаю, что у них, да как…

Машка

Мы с Тамаркой договорились, что ключ от хаты я оставлю под ведром, что подле крыльца стоит. И знак тайный придумали, как в кино про Штирлица, когда профессор Плейшнер герань на окошко ставил. Только мы договорились: как только «деловой разговор» закончится, чтоб Тамарка занавеску в кухне отодвинула…

Ой, чегой-то на душе как-то не спокойно! Волнуюсь вся на нет. Хоть бы Толик не узнал – убьет насмерть! Ага, вижу… Вон Тамарка первая в хату прошмыгнула… А вон Витек шкандыбает. Натуральный петух гамбургский! Вырядился, как на праздник. Шапка ондатровая, дубленка… Эх, дура я, дура! И на кой мне этот фен сдался? Вся деревня без энтих фенов живет, и ничего. Ладно, поздно назад оглоблями поворачивать, раньше надо было кумекать. Пора за этой, как ее… карус… карис… Тьфу, за газетами топать!

Свекровь Полина Петровна

– Ну и морозяка сегодня с утра! Надо ль было еще одни гамаши надеть. Ежели Машка уже на работу ушла, оно и к лучшему. Ключ от дома у них завсегда под ведром лежит. Вся деревня про то знает. Новый год, конечно, хороший праздник, но с Рождеством не сравнится! Уж как певчие в храме запоют, колокола зазвонят – заслушаешься…

А это что такое? Следы подле дома от ботинок огроменные, не меньше сорок четвертого размера! А то и сорок пятого… Совсем свежие следы, инеем еще не пришибло… Это кто ж с утра пожаловал в гости, пока хозяев дома нету? И главное, в один конец следы, до хаты. Может, к Толику сослуживец какой приехал?

Странно, изнутри на крючок закрылися… На кой ляд средь белого дня?

– Эй, откройте! Оглохли, что ли? Открывайте, говорю!

Тишина…

Стоп, Полина Петровна! Толик должен на работе быть, а Машка, значится… Ах ты, подлюка! Ах, ты негодница! Постель супружеская еще остыть не успела, а ты вона как! Машка, а ну отворяй подобру-поздорову! Не то дверь сейчас вышибу… Ага, черта с два вышибу! Толик у меня рукастый, на века делал.

Тишина…

Притаились, подлюки! Ничего, все равно выведу вас на чистую воду.

Толик

– Мать, ты чего тут дебоширишь? Чего?.. Какие еще полюбовники? И правда, следы от мужских ботинок… Не-е, мать, это не мои! У меня, ты знаешь, сорок первый. Зимой, глянь, я все больше в валенках да чесанках…

Машка, а ну открывай по-хорошему!.. Не хочешь по-хорошему?

Убью-у-у!

Машка

Начальнице пришлось соврать, что живот сильно скрутило. Сказала, домой сбегаю – и мигом обратно. Ой, что-то и правда живот скрутило! По-настоящему. До дома бы успеть добежать… А это что за ерунда? Что за крик по околотку? Никак, Толик матюкается? Точно, Толик! И свекруха тут как тут… Ой, мамочки! Толик, не ломай дверь! Ну, конечно, я! Жена твоя, а не приведение! В доме кто? Почем я знаю! Может, воры забрались… А вы, мама, помолчите! Вам, мама, слова не давали!.. Сама рот закрой! От такой слышу! Идите, мама, знаете, куда? Тьфу на вас с навозной кучи!

Толик, охолонись! Все тебе сейчас объясню… Ну, да, дура! На фен позарилась… Здрасьте, Витя!.. А Тамарка где?

Автор

Глухой удар. Женские крики. Собачий лай. Визг. Снова удар.

– Потаскуха!

– Чтоб ноги твоей в моем доме не было!

– Да я на один гектар с тобой с… не сяду!

– Отдавай мой фен!

– Ага, щас! А вот это видала? – Тамарка тычет кукишем прямо в Машкино лицо.

– Милиция!

– Заткнись!

– Я вот твоему мужику все про тебя расскажу!

– Да и рассказывай, мне наплевать!

– Отпусти волосы, больна-а-а!

– Толик, положи лопату! Не бери грех на душу!

– Руку сломал! Ей-богу, сломал!

– Помогите-е-е!

Эпилог. Машка

Новый год мы справили хорошо!

Правда не у себя дома, а у Тамарки, она сама к нам приперлась. Дескать, негоже со старыми обидами и грехами в Новый год вступать. Мы с Толиком дружно согласились.

Горе-любовник Витек после скандала сразу в город укатил, и боле мы его не видали. Скатертью дорожка! Новый год мы встретили душевно и спокойно, под бой курантов и торжественную речь Леонида Ильича Брежнева.

Весь вечер Толик, я и Тамарка чувствовали себя заговорщиками, все время и перемаргивались, и перемигивались. А то вдруг ни с того, ни с сего начинали хохотать!

На Тамаркином лисьем личике, под правым глазом, вылез огромный лиловый фингал. Мужу она сказала, что поскользнулась и упала на ровном месте. Муж, глядя в честные Тамаркины глаза, поверил.

А свекровка со мной не разговаривает до сих пор! Ну, ниче, скоро Старый Новый Год, авось, помиримся.

Толик, конечно, еще психует – разве ж такое забудешь сразу? Я теперь мужа Отеллой зову (спектакль есть такой), а Толик злится.

Зато теперь у меня есть фен!

Вот верно умные люди говорят: «мечты на Новый год обязательно сбудутся!»

Правда. Не брешут. Проверено на себе.