Текст книги "Я прятала Анну Франк. История женщины, которая пыталась спасти семью Франк от нацистов"

Однажды утром господин Франк поинтересовался, есть ли у нас на кухне кофе и молоко. Я решила, что мы ждем посетителя, но потом увлеклась работой и подняла голову, лишь когда открылась входная дверь. «Наверное, это посетители господина Франка», – подумала я. В кабинет вошла круглолицая, довольно консервативно, но хорошо одетая женщина. Ее темные волосы были стянуты в пучок на затылке. Ей было за тридцать, а за ней семенила маленькая черноволосая девочка в белоснежной шубке.

Господин Франк услышал стук двери и вышел навстречу посетителям. Поскольку я сидела ближе всех, он сначала представил их мне.

– Мип, – сказал он по-немецки, – познакомьтесь с моей женой, Эдит Франк-Холландер. Эдит, это госпожа Сантроушитц.

По поведению госпожи Франк я сразу поняла, что она происходит из культурной, богатой семьи. Она представилась сдержанно, но искренне. А потом господин Франк с улыбкой добавил:

– А это моя младшая дочь Анна.

Маленькая девочка в пушистой белой шубке посмотрела на меня и сделала книксен.

– Придется говорить по-немецки, – пояснил господин Франк. – Боюсь, пока что она по-голландски не понимает. Ей всего четыре года.

Я видела, что маленькая Анна очень стесняется и все пытается прижаться к матери. Но ее сияющие крупные темные глаза, которые ярко выделялись на нежном личике, живо осматривали все вокруг.

– Я – Мип, – сказала я. – Сейчас принесу кофе.

Я бросилась на кухню, чтобы приготовить кофе и закуски для гостей.

Когда я внесла поднос в кабинет, Франк уже представлял жену и дочь господину Кралеру и Виллему. Анна во все глаза смотрела на Виллема и на все, что ее окружало. Она все еще стеснялась, но я ей явно нравилась. Ее любопытство вызывали предметы, которые нам, взрослым, казались совершенно обычными: упаковочные коробки и бумага, шпагат, держатели для счетов.

Анна выпила стакан молока, а господин и госпожа Франк забрали свой кофе в кабинет господина Франка. Мы с Анной направились к моему столу. Девочка с восторгом смотрела на блестящую черную пишущую машинку. Я поднесла ее ручку к клавиатуре и нажала на клавишу. Глаза девочки заблестели, когда она увидела, что рычажок сдвинулся и на бланке счета, заправленном в машинку, появилась черная буква. Потом я подвела ее к окну – там наверняка происходило что-то интересное для ребенка. И я была права. Вид очаровал девочку: трамваи, велосипеды, прохожие.

Наблюдая за Анной, я думала: «Вот такого ребенка я хотела бы иметь. Тихого, послушного, любознательного». Анна допила молоко и снова посмотрела на меня. Можно было обойтись без слов – ее глаза откровенно говорили, чего она хочет. Я забрала пустой стакан и налила ей еще молока.

Со временем моя работа по разбору жалоб и информированию клиентов сошла на нет. Наши покупательницы привыкли следовать рецептам и готовили джем без проблем. Дела у фирмы шли лучше, и я стала большую часть времени посвящать бухгалтерии, счетам и машинописи. Виллем стал моим настоящим другом. Я считала его младшим братом. Мы отлично ладили.

Каждое утро я приезжала на работу на велосипеде. Обед брала с собой. По пути я проезжала школу Монтессори, где учились маленькая Анна и ее старшая сестра Марго (она была на два года старше Анны). Это было современное кирпичное здание, вокруг которого постоянно бегали хохочущие дети. Франки поселились на Мерведеплейн в Речном квартале, в трех-четырех улицах к северо-востоку от нас. Их квартира находилась в таком же доме из коричневого кирпича.

Каждый день в нашем районе появлялись новые беженцы из Германии, преимущественно евреи. Шутили, что в трамвае № 8 пора вешать табличку: «Кондуктор говорит и по-голландски тоже». Многие беженцы были более состоятельными, чем голландские рабочие. Женщины прогуливались в мехах, носили драгоценности, и это сразу произвело фурор в нашем районе.

Я никогда не ходила, если могла бежать, поэтому стремительно уносилась на работу на своем подержанном велосипеде и была на месте ровно в восемь тридцать. Ни господин Франк, ни господин Кралер, ни даже Виллем в это время еще не появлялись. Придя в контору, я сразу же готовила кофе на всех. Это была только моя утренняя обязанность. Я любила варить хороший, крепкий кофе и видеть, как он нравится моим коллегам. После кофе мы принимались за работу.

Однажды в кабинет принесли новый стол и поставили напротив моего. Вскоре появилась девушка моего возраста, светловолосая, немного пухленькая простушка. Она заняла принесенный стол, а я осталась за своим. Это была госпожа Хил, та самая девушка, болезнь которой так затянулась. Теперь в одной комнате работали я, Виллем и госпожа Хил.

С новой сотрудницей я как-то не поладила. Мы болтали о том о сем, и она постоянно демонстрировала свою особую осведомленность. Шла ли речь о музыке, бухгалтерии или о чем угодно, она всегда стремилась оставить за собой последнее слово. Настоящая зазнайка-всезнайка.

Госпожа Хил часто говорила о новой политической группе, к которой недавно присоединилась. НСБ была голландским аналогом гитлеровской национал-социалистической партии. Нацисты неожиданно появились и в Голландии. Чем чаще она рассказывала о новых догмах нам с Виллемом, тем больше я злилась – она была настоящей расисткой в отношении евреев.

В конце концов я не выдержала.

– Послушай, – сказала я, глядя ей прямо в глаза, – ты же знаешь, что наш начальник, господин Франк, – тоже еврей?

Она недовольно наклонила голову и ответила:

– Ну да, я это знаю. Но господин Франк – благородный человек.

– Значит, все христиане – благородные люди? – резко спросила я.

Она замолчала и недовольно фыркнула. Больше мы не разговаривали. Атмосфера, которая всегда была теплой и уютной, неожиданно стала напряженной. Никто не говорил о политике в присутствии госпожи Хил. Я гадала, что думает господин Франк об ее нацистских убеждениях. Я бы на его месте ее уволила. В конторе воцарилась атмосфера подозрительности, словно все ждали очередной неприятности.

Но моя жизнь не ограничивалась только работой. Я проводила время очень весело. Любила танцевать и, как многие голландские девушки, ходила в танцевальный клуб. Я была одной из первых девушек Амстердама, освоившей чарльстон, тустеп, танго и медленный фокстрот. Мой клуб находился на Штадхаудерскаде. Вместе с подружками я раз в неделю брала уроки, мы разучивали па с учителем и пианистом, а потом танцевали друг с другом.

По субботам и воскресеньям в клубах устраивали бесплатные танцы. Мы танцевали с молодыми людьми под популярные в то время песенки «Когда ты взяла тюльпан», «Голубые небеса», «Я не могу дать тебе ничего, кроме любви, крошка». Я любила и умела танцевать, так что сидеть мне не приходилось. Юноши выстраивались в очередь, чтобы потанцевать со мной и проводить до дома.

Среди моих поклонников были очень привлекательные молодые люди, в том числе высокий, хорошо одетый, симпатичный голландец на несколько лет меня старше. Его звали Хенк Гис. Я познакомилась с ним еще на текстильной фабрике, где мы работали вместе. Мы подружились, и хотя наши пути разошлись (я стала работать в «Травис и компания», а Хенк – в городском бюро социальных работ), мы продолжали общаться. Хенк мне очень нравился. У него были густые светлые волосы и теплые, живые глаза.

Хенк тоже жил в Речном квартале. Он вырос в старом Южном Амстердаме на берегу Амстела, где находились фермы и паслись коровы и овцы. Теперь у него была комната в семейном доме на Рейнстраат. На этой торговой улице было много магазинов, витрины которых скрывались в тени высоких, пышных вязов.

Идеи господина Франка способствовали процветанию «Травис и компании». Он стал гораздо лучше говорить по-голландски, и мы подолгу засиживались, придумывая рекламу нашего продукта. Потом я размещала эту рекламу в журналах и газетах, популярных у домохозяек.

Господин Кралер не всегда был доволен мной так же, как господин Франк. Виктор Кралер был очень серьезным и педантичным. Даже свои темные волосы он причесывал одинаково изо дня в день.

Однажды господин Франк дал мне письмо и попросил написать ответ. Я составила ответ, принесла в кабинет, который он делил с Кралером, и протянула господину Франку. Он спокойно все прочитал и одобрил мой вариант. Кралер тоже заглянул в текст, но он ему не понравился.

– Нет, это надо написать по-другому, – заявил он.

Я еле сдержалась. К тому времени я уже точно знала, как нужно писать деловые письма. Господин Кралер возражал только потому, что я была женщиной. Я знала, как писать бизнесменам, а как – домохозяйкам. Хотя Кралер был женат, детей у него не было, и служебный этикет он воспринимал очень старомодно. Франк казался более современным человеком. Но консерватизм был единственным недостатком господина Кралера. К нам он относился справедливо и по большей части занимался своими делами.

Госпожа Хил несколько дней не появлялась на работе. Она прислала господину Кралеру записку, а затем он получил письмо от ее доктора. В письме говорилось: «В силу психического заболевания госпожа Хил не способна выполнять обязанности, возложенные на нее в “Травис и компания”». Мы затаили дыхание. Но ничего не случилось, и мы решили, что распрощались с ней. Господин Франк шутливо воскликнул:

– Отличный способ избавиться от нацистки!

Мы все согласились с ним, и никто из нас впоследствии не интересовался здоровьем госпожи Хил. Мы надеялись, что забыли о ней навсегда.

В 1937 году контора «Травис и компания» переехала в дом № 400 на канале Сингел. Мы заняли несколько этажей величавого старинного здания. Склад и мастерские расположились в подвале.

Наш новый дом находился в двух шагах от плавучего цветочного рынка, выходящего на канал Сингел – один из самых красивых каналов в центре Амстердама. Совсем рядом проходила шикарная торговая улица Лейдсестраат, улица студентов и книжников Спей и еще одна торговая улица Калверстрат. Жалованье у меня было невелико, но это не мешало мне бродить и любоваться витринами модных магазинов. В солнечный день я любила гулять после обеда и рассматривать новые платья.

Иногда ко мне присоединялся и Хенк Гис. Господин Франк несколько раз встречался с ним и считал, что из него может получиться надежный компаньон. Они походили друг на друга – высокие и худые, но Хенк все же был выше. Светлые волосы падали ему на лоб густыми волнами, а черные волосы Франка были тонкими и редеющими. Они были похожи и по характеру – неразговорчивые, принципиальные, обладающие прекрасным чувством юмора.

Однажды господин Франк пригласил меня к себе домой на ужин.

– Приводите с собой и господина Гиса, – добавил он.

Я приняла приглашение. Мне польстило, что начальник приглашает меня на ужин в свою семью. Следовало приехать ровно в шесть, поесть и довольно быстро уйти, чтобы визит был как можно короче. Вежливость не позволяла надолго задерживаться после ужина. Мы с Хенком пришли к Франкам ровно в шесть.

Хотя господин Франк и дома был в костюме с галстуком, но вел он себя гораздо свободнее, чем в конторе. Госпожа Франк приветливо с нами поздоровалась. Ее темные, блестящие волосы были уложены на прямой пробор и собраны на затылке в мягкий узел. На ее круглом лице с большим лбом ярко выделялись черные глаза. Она была несколько полновата, и это придавало ей вид благородной матери семейства. Хотя она уже неплохо владела голландским, но все же говорила с сильным акцентом, сильнее, чем у господина Франка. Хенк, как и я, свободно владел немецким, поэтому мы говорили по-немецки. Я помнила, как трудно было учить голландский язык в школе. Франкам же – взрослым людям – приходилось еще тяжелее.

Госпожа Франк очень скучала по Германии, гораздо сильнее, чем ее муж. В разговоре она часто с печалью вспоминала их жизнь во Франкфурте, чудесные немецкие сладости и качество немецкой одежды. Ее мать, госпожа Холландер, переехала в Голландию вместе с дочерью и внучками, но здоровье ее было слабым, и большую часть времени она проводила в постели.

Всю мебель Франки перевезли из Франкфурта. У них было много старинной мебели из темного полированного дерева. На меня их обстановка произвела глубокое впечатление. Особенно восхитил изящный высокий секретер XIX века во французском стиле, стоявший между двумя окнами. Госпожа Франк упомянула, что это часть ее приданого. Величественные старинные часы от известного франкфуртского мастера Акермана тихо тикали. Когда мы полюбовались часами, Франк сказал, что их приходится подводить каждые три-четыре недели, чтобы они показывали точное время.

Меня привлек небольшой эскиз углем в красивой раме. Художник изобразил кошку с двумя маленькими котятами. Кошка-мать хранила абсолютное спокойствие, а малыши уютно устроились в ее пушистой шерсти. Франки любили кошек. Их собственная кошка бродила по комнате и явно показывала, кто в доме хозяин. Франк сказал, что это кошка его дочерей. Все указывало на то, что главные в доме – дети. Повсюду я видела их рисунки и игрушки.

Все только и говорили о кровопролитной гражданской войне в Испании. Генерал Франко, фашист, почти полностью разбил армию добровольцев из многих европейских стран. В Испании воевали добровольцы даже из таких далеких мест, как Америка и Австралия. Гитлер и вождь фашистской Италии Муссолини открыто поддерживали Франко и помогали ему. Поскольку все мы были антифашистами, последние известия из Испании нас очень огорчали. Было похоже, что отважные борцы Сопротивления вот-вот потерпят окончательное поражение.

Мы уселись за стол и позвали детей. Анна прибежала тут же. Ей было уже восемь лет, но она оставалась очень худенькой и хрупкой. Меня поразили ее искрящиеся зеленые глаза. Глаза были посажены очень глубоко, и когда девочка щурилась, казалось, что они обведены темными тенями. Анна унаследовала нос матери и рот отца, у нее был немного неправильный прикус и подбородок с ямочкой.

Десятилетнюю Марго мы увидели впервые, когда она вошла и села за стол. Она была очень красивой. Меня поразили блестящие темные волосы. У обеих девочек волосы были подстрижены чуть ниже ушей и расчесаны на пробор. Чтобы волосы не падали на глаза, их скрепили заколками. У Марго были темные глаза, когда она улыбалась, ее красивое лицо делалось еще красивее. Нас она стеснялась, но вела себя безукоризненно – как, впрочем, и маленькая Анна. И обе девочки прекрасно говорили по-голландски.

Я поняла, что Марго – любимица матери, а Анна – папина дочка.

В этом году обе девочки много болели. Из-за детских болезней – в том числе скарлатины – они часто пропускали школу. Но за ужином я с радостью увидела, что, несмотря на внешнюю хрупкость, дети отличались прекрасным аппетитом.

После ужина девочки пожелали нам спокойной ночи и отправились в свои комнаты делать уроки. Я заметила на тоненьких ножках Анны белые носочки и маленькие тапочки. Носочки чуть сползли, и смотрелось это очень трогательно и комично. Меня охватила нежность.

Мы продолжали беседовать. Когда наши кофейные чашки опустели во второй раз, мы распрощались и быстро ушли.

Это было мое первое приглашение в дом Франков. Несмотря на всю официальность обстановки, я теперь знала о них гораздо больше. Госпожа Франк любила вспоминать о прошлом, о своем счастливом детстве, проведенном в Аахене, о том, как в 1925 году она вышла замуж за господина Франка, об их жизни во Франкфурте. Господин Франк вырос там. Его семья занималась банковским делом с XVII века. Он получил прекрасное образование, участвовал в Первой мировой войне, был награжден и дослужился до чина лейтенанта.

После войны во Франкфурте Франк занялся торговлей. Сестра его жила в швейцарском Базеле. Она вышла замуж за человека, который работал на фирму, расположенную в Кельне и имевшую филиал в Амстердаме. Фирма «Травис и компания» занималась продуктами питания. Когда господин Франк решил покинуть Германию, зять предложил ему работу в голландском филиале. Господин Франк с радостью принял это предложение. Он много сделал для «Травис и компании» – этот шаг оказался выгоден и для фирмы, и для самого господина Франка.

Глава 3

Мы с Хенком Гисом стали проводить все больше времени вместе. Постепенно открывали, сколько у нас общего – например, мы оба любили Моцарта. Когда мы были вместе, я часто замечала одобрительные взгляды прохожих – похоже, мы казались красивой парой. Мы оба гордились своим вкусом в одежде. Хенк действительно всегда выглядел очень элегантно. Я ни разу не видела его без галстука. Его голубые глаза сверкали жизненной силой. Наше взаимное притяжение чувствовали даже те, кто просто находился рядом.

Мы часто ходили в кино. Субботние вечерние посещения кинотеатра «Тип-Топ» в старом Еврейском квартале стали приятной традицией. Там показывали американские, английские и немецкие фильмы и выпуски новостей, а также сериал, который был таким интересным, что мы с нетерпением ждали каждую субботу, чтобы увидеть следующий эпизод. Как все молодые голландские пары, мы много ездили на велосипедах, точнее, на одном велосипеде. Хенк крутил педали, а я сидела сзади, болтая ногами. Юбка развевалась на ветру, я прижималась к спине Хенка, обхватив его руками за талию.

В теплые солнечные дни весь Амстердам садился на черные велосипеды – в точности, как мы. Целые семьи выезжали за город. На багажнике сидел один ребенок, второй устраивался на маленьком сиденье на раме. Двое родителей могли взять с собой четверых детей, которые сами еще не умели ездить. Но когда дети подрастали, они сразу же получали свои подержанные велосипеды и катили за родителями по мощенным булыжником улицам и мостам над каналами, как маленькие утята.

Мы с Хенком обожали воскресный рынок в старом Еврейском квартале рядом с величественной португальской синагогой на берегу Амстела. Сюда стекались жители всего Амстердама. Еврейский квартал был очень красив – живописные домики XVII, XVIII и XIX веков, огромный открытый рынок с прилавками и яркими цветами. Здесь можно было купить самые экзотические товары и торговаться до победы. Я часто приходила сюда с приемными родителями. Хенк тоже бывал здесь в детстве. Это нас сближало – на рынке мы чувствовали себя как дома.

В этом квартале жили бедные евреи. Давным-давно они перебрались в Голландию с востока. В последнее время сюда стали прибывать беженцы из Германии, и порой можно было услышать еврейскую или немецкую речь. Но в последнее время иммиграционные законы в Голландии сильно ужесточились. Евреям стало трудно въезжать в страны Западной Европы.

Поток беженцев слегка ослабел. Мы гадали, что же теперь делают эти люди. Особенно беспокоила нас судьба немецких евреев, поскольку Гитлер делал их положение все более невыносимым. Кто примет их?

Однажды наш Виллем слишком быстро покатил трехколесную тележку по берегу Сингела. День был прекрасный. Над каналом кружили чайки. Где-то на улице играла шарманка. Виллем заслушался, на что-то засмотрелся, пропустил поворот и свалился в мутные воды канала Сингел прямо перед нашей конторой.

Мы с господином Франком поспешили на улицу и, не в силах сдержать смех, выловили Виллема и тележку из канала. Господин Франк отправил Виллема домой на такси, а мы вернулись в контору. Это происшествие смешило нас довольно долго.

Но в марте 1938 года нам стало не смешно. Мы все собрались вокруг радиоприемника. Диктор драматическим голосом описывал триумфальный вход гитлеровских армий в город моего детства, Вену. По радио рассказывали о вывешенных флагах, цветах, восторженных толпах горожан. Когда-то Гитлер жил в Вене. Я тоже. Теперь мне было больно. Я представляла себе истерическую радость венской черни, которая приветствовала своего кумира. Я вспомнила о своем австрийском паспорте и горько пожалела, что не удосужилась от него избавиться.

Вскоре мы с изумлением узнали, что венских евреев отправили мыть общественные туалеты и улицы, а все имущество этих несчастных было конфисковано нацистами.

Мне предстояло посетить отдел полиции по делам иностранцев на О. З. Ахтербургвал, 181. Год за годом я приходила сюда, чтобы продлить свою визу. Но в 1938 году меня, к моему ужасу и отвращению, отправили в германское консульство, где забрали австрийский паспорт и выдали германский, с черной свастикой прямо на моей фотографии. Теперь по документам я была немкой. Но это был полный бред, потому что в душе я оставалась голландкой – тогда и навсегда.

Как-то вечером, спустя несколько недель после моего визита в отдел по делам иностранцев и германское консульство, я сидела дома вместе с приемными родителями. Мы только что поужинали, и я отдыхала с газетой за второй чашкой кофе. Раздался стук в дверь. Родители позвали меня.

На пороге стояла молодая блондинка, примерно моя ровесница, с приторной улыбкой на лице. Она хотела поговорить со мной. Я пригласила ее в квартиру и поинтересовалась, что привело ее ко мне. Девушка объяснила, что мое имя ей назвали в германском консульстве. Она, как и я, была германской подданной, и пришла, чтобы пригласить меня вступить в клуб девушек-нацисток. Члены клуба разделяли идеалы «нашего» фюрера Адольфа Гитлера, и сейчас такие клубы, как «наш», появлялись по всей Европе.

Девушка объяснила, что когда я вступлю в клуб (не «если», а «когда»!), то сразу же получу специальный знак и смогу присутствовать на собраниях. А очень скоро «наша» группа сможет совершить поездку на родину, в Германию, чтобы объединить свои усилия с нашими арийскими сестрами. Она продолжала разглагольствовать так, словно я уже была членом ее клуба.

Но улыбка быстро сошла с ее лица, когда я резко отклонила предложение.

– Но почему? – возмущенно спросила она.

– Как я могу вступить в такой клуб? – ледяным тоном ответила я. – Посмотрите, что немцы делают с евреями в Германии.

Она прищурилась и впилась взглядом в мое лицо, словно пытаясь запомнить его до последней черточки. Я невозмутимо взирала на эту маленькую нацистку. Пусть она собственными глазами увидит, что некоторые «арийские» женщины не собираются становиться нацистами.

Я пожелала ей доброй ночи и захлопнула за ней дверь.

В Голландии еще не похолодало. Шли мелкие дожди, было пасмурно и хмуро. В ноябре вечер в семье Франков выдался особенно тяжелым. Мировые новости производили угнетающее впечатление. За несколько дней до этого в Германии прошла печально известная «Хрустальная ночь» – 10 ноября 1938 года.

В эту ночь сотни еврейских предприятий, магазинов и домов в Германии были разграблены, разбиты и сожжены. Нацисты разрушили синагоги, уничтожили священные книги. Тысячи евреев были избиты или убиты, женщин насиловали, а беззащитных детей избивали. В этом аду разрушения тысячи евреев задержали и отправили в неизвестном направлении.

Впоследствии мы узнали, что их обвинили в разжигании насилия и обложили штрафами на миллионы марок.

Мы с Хенком и Франками обсуждали последние известия. Госпожа Франк особо эмоционально осуждала варварство, которое происходило совсем рядом с нами.

Господин Франк в своей обычной нервно-спокойной манере качал головой. Он надеялся, что антисемитская болезнь пройдет, как лихорадка, все закончится, и достойные люди увидят свою родину свободной от этих бандитов и садистов. В конце концов, Германия всегда была культурной, цивилизованной страной. Разве немцы не помнят, что евреи пришли туда много веков назад вместе с древними римлянами?

Когда к столу позвали Марго и Анну, мы перестали говорить об этих ужасных событиях. Мы заулыбались, приглушили голоса и начали болтать только о веселых и приятных вещах, которые можно слушать невинным и впечатлительным девочкам.

Прошло несколько месяцев с нашего последнего ужина в доме Франков. Мы заметили, как изменились Марго и Анна. В девять лет маленькая Анна стала настоящей личностью. На ее щеках играл румянец, она говорила энергично и быстро высоким тоненьким голоском. Марго превращалась в подростка и стала еще красивее. Она была гораздо спокойнее Анны, сидела тихо, с прямой спиной, положив руки на колени. Обе девочки вели себя за столом просто идеально.

Мы узнали, что Анна любит играть в школьных спектаклях. У нее было много друзей, и о каждом она говорила так, словно это был ее лучший и единственный друг. Она рассказывала, как ходила в гости к подругам и как они приходили к ней. Анна с друзьями совершали экскурсии по Амстердаму и порой ночевали друг у друга. Анна обожала кино – как и мы с Хенком. Мы обсуждали увиденные фильмы и разговаривали о кинозвездах.

Марго очень хорошо училась в школе. Она стала лучшей ученицей и не жалела сил и времени на учебу, чтобы сохранить свой статус. Анна тоже хорошо училась, но общение с друзьями интересовало ее больше.

Госпожа Франк очень хорошо одевала девочек. Их красивые платья всегда были накрахмалены и идеально выглажены. Белоснежные воротнички украшала вышивка, чистые волосы были аккуратно причесаны. Я всегда думала, что в будущем должна так же ухаживать за своими детьми.

За ужином мы попробовали восхитительный десерт, приготовленный госпожой Франк. Я любила сладости так же сильно, как и девочки. Все подшучивали, что я никогда не откажусь от добавки. Господин Франк был прекрасным рассказчиком. Когда Марго и Анну отправили делать уроки, он пообещал прийти и рассказать им сказку, когда они закончат. Анна страшно обрадовалась.

Примерно тогда же в «Травис и компании» начал работать новый беженец, старый деловой знакомый господина Франка. Он должен был стать нашим специалистом по специям, поскольку господин Франк стремительно расширял компанию. Человека этого звали Герман ван Даан. Хотя по происхождению он был голландским евреем, но долгое время жил в Германии. Жена его была немецкой еврейкой. Когда Гитлер пришел к власти, Герман с семьей покинул Германию. Фирму по торговле специями назвали «Пектакон».

Господин ван Даан знал о специях все. Ему достаточно было вдохнуть аромат, и он тут же произносил название. Я никогда не видела его без сигареты. Он был высоким, крупным мужчиной с мужественным, открытым лицом, прекрасно одевался, слегка прихрамывал при ходьбе и всегда искал повод для шуток. Хотя ему было слегка за сорок, волос на его голове почти не осталось.

Господин ван Даан был хорошим, спокойным человеком и прекрасно вписался в работу «Травис и компании» и «Пектакона». Он никогда не приступал к работе без чашки крепкого кофе и сигареты. Когда они работали вместе с господином Франком, им всегда приходили в голову блестящие идеи по маркетингу наших продуктов и поиску новых покупателей.

Франки стали часто приглашать гостей на кофе с пирожными по субботам. Иногда звали и нас с Хенком. Обычно присутствовало семь-восемь гостей, чаще всего еврейские беженцы, которым удалось уехать из гитлеровской Германии.

Хотя эти люди раньше не знали друг друга, но у них было много общего. Господин Франк хотел познакомить их с голландцами, чтобы те узнали, почему они бежали, и помогли им в новой стране. Меня и Хенка Гиса господин Франк обычно представлял как «наших голландских друзей».

Господин ван Даан тоже часто приходил к Франкам вместе со своей очаровательной кокетливой женой Петронеллой. Частыми гостями были супруги Левины. Господин Левин был аптекарем, и найти работу в Амстердаме ему оказалось нелегко. Они тоже бежали из Германии, хотя госпожа Левина была христианкой. Левины и ван Дааны снимали квартиры в нашем Речном квартале.

Был еще один гость – хирург-дантист Альберт Дуссель, очаровательный человек, напоминавший французского певца-романтика Мориса Шевалье. Дуссель приходил со своей ослепительно красивой женой, с которой недавно бежал из Германии. Жену звали Лоттой, и она не была еврейкой. Доктор Дуссель мне нравился. Он был очень приятным человеком. Когда я узнала, что мой дантист на улице Амстеллаан принял его на работу, а в будущем он рассчитывает открыть собственную практику, я решила, что буду лечиться только у него. Как я и думала, он оказался прекрасным врачом.

По субботам мы усаживались в гостиной Франков вокруг большого круглого стола из темного дуба. На столе стояли кофейные чашки, сливочники, красивые серебряные приборы и восхитительный домашний торт. Гости говорили одновременно. Все в мельчайших деталях знали, что происходит в мире и особенно в Германии. Когда в марте 1939 года Гитлер оккупировал Чехословакию, это вызвало у нас резкое осуждение. В сентябре 1938 года Германия уже аннексировала Судетскую область «ради сохранения мира», но вторжение в независимую страну было уже настоящей войной.

Девочки Франков тоже принимали участие в этих посиделках, но когда они появлялись, взрослые разговоры смолкали. Детей представляли гостям, они улыбались и здоровались. Анна буквально сияла улыбкой. Марго была более сдержанной. Она превращалась в настоящую красавицу с прекрасной кожей и великолепной фигурой. Им отрезали кусочек торта. Они стояли рядом друг с другом, и Анна едва доставала до носа Марго. Торт они поедали в мгновение ока. Пока девочки не уходили, закрыв за собой дверь, политических разговоров никто не вел, а потом мы снова начинали кричать.

Разговор всегда заходил о жизни в Германии до того, как всем пришлось покинуть родную страну. Как бы ни было трудно нашим немецким друзьям, они всегда были очень сдержанны в своих жалобах. Даже когда взрослым приходилось тяжело, дети ничего не должны были знать. Голландцам свойственно такое же отношение к детям. Все эти люди много трудились ради того, чтобы жить достойно. Никто из них не подозревал, что им придется отрываться от корней, бросать родину и в зрелом возрасте начинать все сначала в чужой стране. К счастью, они оказались в Голландии, стране свободной и толерантной – как ни одна другая.

Облака сигаретного дыма поднимались к потолку. Разговоры можно было продолжать бесконечно, но когда приближалось время ужина, гости начинали расходиться. Обычно мы с Хенком прощались первыми и выходили на Мерведеплейн. Иногда мы почти сталкивались с Марго и Анной, куда-то катившими на своих верных черных велосипедах. Щеки их покрывал здоровый румянец от свежего воздуха. Они прислоняли свои велосипеды к стойке перед входом и спешили наверх. А мы с Хенком быстро пересекали лужайку и отправлялись к себе.