Текст книги "Анна Болейн. Страсть короля"

– Доброты для вас, сир? – «О чем это он?» – Как я могу не быть добра к своему повелителю?

– Вы меня неправильно поняли, – пробормотал король, когда они сблизились в танце. – Я пронзен стрелой, госпожа Анна, и не знаю, как вырвать ее из сердца.

Теперь в смысле слов ошибиться было невозможно. Анна встретилась с Генрихом взглядом, но быстро отвела глаза, отчаянно подыскивая слова, которые могли бы отклонить его притязания.

– Сир, – начала она, – вы женаты на королеве, моей доброй госпоже, и я не знаю, как вам отвечать.

– Вы прекрасно знаете, как отвечать мастеру Уайетту! – вскинулся Генрих.

– Он не король Англии. – Анна замялась, опасаясь, что будет, если она спровоцирует этого мужчину. – И он тоже женат, но я не боюсь упрекать его за то, что он меня преследует. Понимаете, сир, я ревниво отношусь к своему доброму имени, люблю Господа и страшусь Его. И потому не могу рисковать и связываться с тем, кто для меня под запретом, как бы хорошо я ни относилась к этому человеку.

Глаза короля сузились.

– Но вы не отказываетесь танцевать с Уайеттом.

– Сир, я знаю его с детства как друга. Я и танцевала с ним как с другом.

Лицо Генриха смягчилось.

– Вы и со своим королем будете танцевать как с другом?

– Сир, могу ли я поступить иначе, когда ваша милость были столь щедры к моему отцу?

– Я с удовольствием выражал благоволение к вашей семье, потому что сэр Томас служил мне верой и правдой. Но я готов проявить и еще бóльшую щедрость. – Намерения короля были очевидны.

Анна похолодела. К счастью, танец подходил к концу.

– Такую же, как к моей сестре? – тихо спросила она, не в силах подавить враждебное чувство.

– Я любил вашу сестру. Но с этим покончено… Все в прошлом.

– Насколько мне известно, там было больше принуждения, чем любви.

– Анна! – Глаза короля засверкали, но не от злости, а от чего-то другого. – Мария настраивает вас против меня, не позволяйте ей этого. Она пришла ко мне довольно охотно.

– Мне она сказала, что ваша милость не оставили ей выбора.

«О Боже, отец убьет меня, если король не сделает это первым!»

Лицо Генриха, разгоряченное танцем и смятением чувств, стало еще краснее.

– Она действительно так сказала? Что ж, как джентльмен и рыцарь, я не стану ей перечить. Но молю вас не думать обо мне плохо, если я взял то, что считал предлагавшимся с охотой.

Анна не могла этого так оставить:

– Предлагавшимся с такой охотой, что она после этого пребывала в отчаянии и лила слезы! Я знаю – я была там.

Музыка смолкла. Анна быстро сделала реверанс, король поклонился. Она, без сомнения, зашла слишком далеко. Ее семью теперь уничтожат, а сама она попадет в немилость навеки. Что она наделала!

Однако Генрих смотрел на нее напряженным взглядом:

– Умоляю вас, потанцуйте со мной еще раз. Я постараюсь уладить это недоразумение между нами.

– Сир, простите мою дерзость, но тут не может быть никакого «между нами» и совершенно ни к чему улаживать что бы то ни было.

– Тогда я провожу вас до вашего места, – стальным голосом проговорил король и, когда они оказались там, снова поклонился и оставил ее.

Анна ждала сокрушительного удара. В любой момент могло поступить распоряжение о ее удалении от двора или даже об аресте. Людей бросали в тюрьму – и даже хуже того – и за меньшие проступки. Или отец мог налететь на свою дерзкую дочь, как ангел мщения, и потребовать ответа: почему его лишили всех должностей? Снова и снова Анна жалела о своей несдержанности на язык.

Однако ничего подобного не произошло, и во время следующего визита к королеве король улыбнулся Анне и попросил исполнить для него что-нибудь на лютне.

– Вы играете очень хорошо, – похвалил он, когда она закончила.

– Не так хорошо, как ваша милость, – ответила Анна, ища укрытия за корректным, ожидаемым ответом, и Екатерина все время улыбалась им; бедная женщина, ее ведь водили за нос.

Потом пришло Рождество с его яркими торжествами. В это время обычный порядок переворачивался с ног на голову и все формальности забывались. Король ревел от хохота, когда Владыка Беспорядка хлопал его по плечу своим жезлом власти и требовал уплаты штрафа в пять фунтов – «Прямо сейчас, сир!». Была устроена игра в жмурки, и главный устроитель пиров с завязанными глазами гонялся за визжащими придворными по всем королевским апартаментам. Анна убегала от него рука об руку с Томом; они спрятались за шпалерой, Том попытался поцеловать ее, а она изящно уклонилась. Потом пришло время маскарадов. Анна была изумлена, когда однажды вечером мужчина в затейливой маске, одетый во все зеленое, поймал ее под сплетенным из ветвей омелы венком для поцелуев, подвешенным к потолочной балке над дверью; незнакомец развернул ее к себе и горячо поцеловал в губы. По крупной фигуре и запаху трав Анна опознала короля, но притворилась, что ничего не поняла, вырвалась и убежала в пустынную галерею. Анна неслась по ней, пока за спиной не смолкли звуки веселья, а вокруг не осталось ни души.

Она уже собиралась отправиться назад, потому что здесь было холодно и хотелось вернуться в тепло и наслаждаться торжеством, когда услышала приближающийся звук шагов. Это был король. Все еще в маске, он остановился в арочном проходе в дальнем конце галереи. Анна поняла, что они здесь совершенно одни. Сердце бешено заколотилось, когда человек в маске с решительным видом приблизился. Она этого не хотела, не хотела его, как он хотел ее. Анна вспомнила: король Франциск овладел ее сестрой в комнате, примыкавшей к такой же безлюдной галерее.

– Анна! – произнес Генрих высоким повелительным голосом. – Не бойтесь меня. Я не насильник, как ложно утверждает ваша сестра. Уже много недель я не могу думать ни о чем другом, кроме вас. – Теперь он стоял напротив нее, крупный, сильный мужчина, с видом покорным и робким, словно мальчик. – Я пришел к вам как проситель, надеясь, что вы сжалитесь надо мной.

Анне не хотелось снова терзаться страхом из-за нанесенной королю обиды, поэтому она ответила мягко:

– Сир, мне льстит внимание такого великого властителя, но, по правде говоря, я не знаю, чем могу помочь вам.

Генрих снял маску и положил руки ей на плечи, пытаясь сковать магнетическим взглядом, который, однако, на нее не действовал. Она никогда его не полюбит. Алхимия, которая должна существовать между мужчиной и женщиной, в данном случае решительно отсутствовала.

– Анна! – Голос короля звучал довольно эмоционально. – Вы обворожили меня. Я не знаю, как это объяснить. Кажется, использовать слово «любовь» – это дерзость, но я знаю, что чувствую. Я не сплю ночами; вижу перед собой только ваше лицо. Я страдаю!

– Сир! – воскликнула Анна, испугавшись, что он мог подумать, будто она занимается ворожбой. – Я никаких чар на вас не наводила! Я ваша добрая подданная, и только.

Вместо ответа Генрих опустил руки ей на талию и привлек к себе. Держал он ее крепко, и в тот момент Анна поняла, каково было Марии и как уязвима она сама.

– Я хочу вас, – проговорил он ей в волосы. – Я хочу быть вашим слугой, станьте моей возлюбленной. – Страстность в его голосе напугала Анну. – Венера, эта ненасытная богиня, привела меня в отчаянное состояние, но я молюсь, чтобы вы, моя дорогая, были добры ко мне.

– Сир! – Анна застыла, и король, ослабив хватку, сделал шаг назад и посмотрел на нее с таким жадным желанием, что ей почти стало жаль его.

Подумать только: она, какая-то Анна Болейн, имеет власть над этим мужчиной, который держит в своей власти жизни тысяч людей. Но она не хотела его!

Какой тут был правильный, достойный ответ? Анна отчаянно искала в голове способ остудить пыл короля, при этом не обидев.

– Сир, дайте мне время подумать, – попросила она после долгой паузы. – Ваша милость настолько ошеломили меня, что я совсем растерялась. Прошу вас, дайте мне время.

– Конечно, – согласился король, и на его лице отобразилось ликование, потому что теперь она играла в игру по правилам.

Только это была не игра.

Глава 11. 1526 год

Заявить «Я не осмеливаюсь» – и все! Что затеял король? Анна повторила уже несколько раз, что не может полюбить его и не станет его любовницей, потому что он женат. Она говорила это с сожалением, с печалью, с возмущением и в ярости, но он все равно не принимал ее «нет» за окончательный отказ, а вместо этого начинал торговаться: пусть взамен на обещание никогда не компрометировать ее целомудрие она позволит ему публично признать ее своей возлюбленной, а себя – ее преданным слугой. Тогда никто не будет в обиде, заявлял он с такой наивной самоуверенностью, что Анна начинала понимать: это такая же часть его характера, как властность, сентиментальность и обходительность.

Она все равно сказала «нет», и теперь он дошел до того, что стал являться на турниры под громоподобный топот копыт на коне, накрытом попоной из золотой и серебряной парчи с загадочной эмблемой, изображавшей мужское сердце, охваченное языками пламени. Чтобы весь мир видел! Даже королева. Екатерина смотрела на это, и ее обожающие глаза слегка прищуривались, потому что она невольно хмурила брови. В последнее время Генрих стал таким назойливым, что кое-кто мог заметить его особое отношение к Анне, и некоторым хватало проницательности – не Екатерине, упаси Господь! – чтобы сложить вместе два и два и получить пять.

Как ей удавалось сохранять спокойствие во время турниров, дрожа в мехах на холодном февральском ветру, Анна сама не знала. Она начинала чувствовать себя загнанной в угол и приходила к пониманию необходимости решительных действий. Она разрывалась на части между желанием сбежать – предпочтительная инстинктивная реакция – или начать корить своего суверена. Если бы она действительно стала любовницей Генриха, как он того хотел, то была бы вправе делать ему упреки.

«Но почему, – злобно спрашивала себя Анна, – я должна покидать двор из-за того, что он не может совладать с собой?» Нет, она останется. Он не выживет ее отсюда. По крайней мере, она не облегчит ему этой задачи.

На турнирной площадке произошла суматоха. Фрэнсис Брайан был сбит с коня, и у него из глаза текла кровь. Люди, даже король, бросились на помощь. Анна не могла вынести этого зрелища. Бедный Брайан! Сославшись на головную боль, она попросила у королевы разрешения пойти к себе и лечь, чтобы никто ее не видел, когда король со своими гостями придет ужинать к супруге.

Но не могла же она скрываться вечно. Наступило утро, неумолимое, как судьба, и нужно было приступать к своим обязанностям. Король ее ждал – с видом нашалившего школяра лежа в прихожей перед комнатой королевы. Когда Анна в испуге замерла, чтобы сделать реверанс, король закрыл за ней дверь, и они остались наедине. Ни церемониймейстера, ни слуг, ни горничных. Наверное, он отпустил их. Анна поеживалась, сознавая, что в нескольких ярдах от нее, за дверью, завтракает королева.

– Надеюсь, вы чувствуете себя лучше, госпожа Анна. – Генрих взял ее руку и стал целовать, даже то место, где рос отвратительный шестой ноготь.

Анна отняла руку:

– Голова у меня больше не болит, сир, благодарю вас. Но мне не оправиться от того, как вы публично заявили о своих чувствах на турнире. Это было жестоко с вашей стороны. Мне хотелось убежать.

Король выглядел потрясенным.

– Не поступайте со мной так, Анна, – взмолился он. – Я не могу жить без вас. Никогда еще меня не влекло настолько властно ни к одной женщине. Помогите мне, прошу! Подарите хоть немного теплоты.

– Увы, сир, вы несвободны, и это было бы непристойно. Как Фрэнсис?

Генрих поморщился:

– Глаз спасти не удалось, но он поправится.

– Какое облегчение слышать это. Простите, сир. Ее милость ждет, и у меня будут неприятности, если я опоздаю. Прощайте! – Она открыла внутреннюю дверь и почти сбежала от короля.

В марте ко двору прибыла Мария, оставив своих малышей на попечении матери, которая была от них без ума и баловала так, что могла испортить. Анна встретилась с сестрой в комнатах Уилла. Сам он прислуживал королю, так что они говорили свободно.

Анна видела Марию впервые с тех пор, как Генрих начал свои ухаживания, и ей вдруг захотелось довериться сестре. Мария была именно тем человеком, который понял бы вставшую перед ней дилемму. Но как она воспримет новость, что бывший любовник ухлестывает за ее сестрой?

Мария с чувством рассказывала о своих детях, Анна некоторое время слушала, сидя как на иголках, потом встала, подошла к очагу и протянула к огню руки, чтобы согреться.

– Что случилось? – спросила Мария. – У тебя встревоженный вид.

– Мне нужно кое-что тебе рассказать. Король применяет ко мне ту же тактику, какую использовал с тобой. – (Мария смотрела на сестру, раскрыв рот.) – Он очень настойчив, и я не знаю, как его отвадить. Хочет, чтобы я стала его возлюбленной.

– Ты имеешь в виду, он хочет спать с тобой?

– Разумеется. Я не настолько глупа, чтобы думать, будто у него более невинные намерения. Несмотря на все его красивые слова, за всем этим стоит вожделение. Поверь, теперь я понимаю, что произошло с тобой, хотя он настаивает, что ты согласилась сама.

– Неправда! – воскликнула Мария. – Он меня заставил! Ты же видела, в каком я была состоянии!

– Я ему так и сказала. Я укоряла его этим. – Анна села и взяла руки Марии в свои. – Он продолжает считать, что ты сама этого хотела, но я, разумеется, ни на миг не поверила. Но я не хочу его, и, к счастью, он не пытается меня принудить.

– Тебе повезло. – Мария отняла руки у сестры и взялась за маленькое платьице, которое шила. – Это последний из мужчин, с которым тебе стоит связываться.

Сестра выглядела воплощением удовлетворенности домашней жизнью. Отец продолжал считать, что Мария могла бы получить для себя больше выгод, призвав короля к ответственности и попросив у него денег, но, по крайней мере, теперь Мария была счастлива. А сама Анна извлекла из опыта сестры полезный урок, ставший предостережением: натура короля весьма переменчива. Женщина, которой он увлекался сегодня, легко могла быть отвергнута завтра. Анна Болейн не собиралась играть роль еще одной брошенной любовницы короля.

– Я не поощряю его! – запротестовала она. – Я не могу от него отделаться. А тут еще Том Уайетт со своими ухаживаниями. И он тоже женат!

– Полагаю, короля на самом деле нельзя винить, – заметила Мария. – Королева такая набожная и добродетельная, да и выглядит старой, обрюзгшей, – едва ли у нее соблазнительная фигура.

С этим не поспоришь, хотя Анна и чувствовала, что, соглашаясь, предает королеву, ведь Екатерина была к ней добра. Но в королеве больше не осталось ни радости жизни, ни сексуальной привлекательности. Анна знала, что обладает и тем и другим и должна выглядеть соблазнительной для короля на фоне строгого благочестия и сурового достоинства его супруги.

– Ну что ж, он может поискать кого-нибудь другого, кем соблазниться, – сказала она. – Я намерена с этим покончить.

Однако все оказалось гораздо сложнее, чем она думала.

Однажды весенним вечером Генрих пригласил Анну прогуляться по его личному саду, куда допускались только привилегированные лица. Это был маленький рай на земле: человек приручил природу и превратил ее буйство в аккуратные, огороженные бордюрами цветочные клумбы и посыпанные гравием дорожки. Король провел свою гостью в маленький изящный банкетный домик. Здесь на столе лежали четыре золотые броши. Генрих вручил их Анне так, будто это были приношения божеству. Она в смятении опустила глаза на прекрасные, покоившиеся в бархатных гнездышках украшения: одна брошка изображала Венеру и Купидона, вторая – женщину, державшую в руке сердце, третья – джентльмена, прислонившегося к женским коленям, и четвертая – женщину с короной в руках.

Значение первых трех было понятно, а вот последняя, с короной, озадачила.

Генрих увидел, что Анна вертит последнюю брошку в руке.

– Она символизирует отчужденность или девственность, – пояснил он, – что я считаю очень уместным. И еще вас, держащую в руках любовь короля. Вам они нравятся? – От нетерпения Генрих вел себя почти как мальчишка.

– Они прекрасны, сир, но я их недостойна.

– Ерунда! Хотя совершенством их может превзойти только ваша красота, они подчеркнут ее. Для меня, запомните это, вы не нуждаетесь в украшениях, но мне будет приятно, если вы станете носить эти знаки моей любви.

– Тогда мне придется носить их в уединении, иначе люди начнут интересоваться, как я получила столь дорогие украшения.

– И пусть! – воскликнул король.

– Но я не смею. Я не уверена, что мне стоит даже принимать их, хотя и осознаю, как велика щедрость вашей милости.

– Но вы должны, Анна! Я заказал их специально для вас. Прошу вас, носите их наедине, если считаете это необходимым, и думайте обо мне.

Анна про себя вздохнула. Его не переубедишь.

– Очень хорошо, – сказала она. – Благодарю вас.

– А вы дадите мне что-нибудь взамен? Я молю всего лишь о маленьком амулете.

Как могла она отвергнуть его просьбу, видя, какую щедрость он проявил? Анна сняла с пальца и отдала ему кольцо. Это была сущая безделица, ничего не стоящая, но король благоговейно поцеловал его и надел на первую фалангу своего мизинца.

– Я прикажу, чтобы его увеличили. – Он прямо лучился от счастья.

Генрих носил это кольцо постоянно, но Анна никогда не надевала подаренные им броши. Для нее они символизировали нечто низкое, непристойное: стоимость ее тела и ее целомудрия. Она надеялась, что Генрих, не видя на ней своих подарков, поймет это послание.

Лето разгоралось во всем своем золотом великолепии, а Анне так и не удалось отказать королю. Чем более уклончиво она себя вела, тем более страстными становились его домогательства. Король старался проявлять сдержанность, но, если он будет и дальше носить на рукаве сердце, скоро весь свет обратит на это внимание. Все их свидания происходили урывками и тайком, часто под покровом темноты. Анна не могла даже взять с собой служанку, но она начала доверять Генриху. Он всегда был просителем и никогда – победителем.

– Будьте моей! – снова попросил Генрих, заключив Анну в объятия. Он вызвал ее на королевскую площадку для игры в кегли, которая в это позднее время была пуста. – Я хочу держать вас в руках и любить…

– Я не могу любить вас! Не только ради соблюдения чести, но и из-за глубокого почтения к королеве. Как могу я причинить боль такой добродетельной правительнице?! Я каждый день провожу в страхе, что она узнает о… – Анна не стала произносить слово «нас». Это намекало бы на некое согласие между ними.

– Она не узнает, – поспешил заверить король. – Я буду вести себя крайне осторожно.

– Нет! – вскрикнула Анна, напугав приютившихся на ветвях соседнего дерева птиц.

Она не хотела продолжать эти тайные, завуалированные отношения. Ей хотелось чистой любви, о которой она могла бы гордо возвестить всему миру.

– Прошу вас! – Рука Генриха украдкой обвила ее талию, горячее дыхание било в ухо. – Все станет по-другому. Я буду любить и почитать вас. Нет пределов тому, что я сделаю для вас. Вы получить все, что захотите: деньги, дома, драгоценности, если согласитесь стать моей возлюбленной.

Анна стряхнула с себя его руку и пошла прочь:

– Таково ваше представление об осторожности? Ваше величество, вы наверняка шутите или пытаетесь испытать меня? Чтобы не утруждать вас необходимостью задавать мне тот же вопрос вновь, умоляю ваше величество, как нельзя более искренно, прекратить это, принять мой отказ и не обижаться на меня. Я боюсь за свою душу. Лучше потерять жизнь, чем честь, которая будет величайшей и наилучшей частью приданого, которое я принесу своему мужу.

Генрих смотрел так, будто получил пощечину.

– Что ж, госпожа Анна, – наконец сказал он, – мне остается только жить надеждой.

Анна обозлилась:

– Я не понимаю, могущественнейший король, какую надежду вы можете питать. Вашей женой я быть не могу: во-первых, потому, что недостойна, а во-вторых, потому, что у вас уже есть королева. Вашей любовницей я не стану! А теперь, сир, молю вас, позвольте мне вернуться к своим обязанностям.

– Анна! – простонал Генрих. – Не поступайте со мной так. Я страдаю!

Он был как одержимый – нет, он и был одержимым. Отказ Анны спать с ним, казалось, сделал ее неизмеримо более желанной.

– К чему эти постоянные отговорки? – жалобно спросил Генрих, когда однажды вечером они стояли у реки в Гринвиче в тени часовни. – Я не стану заставлять вас делать что-либо против воли, дорогая, как бы я ни хотел вас. Но если вы согласитесь быть моей госпожой и позволите мне стать вашим избранником, оставив всех остальных, тогда я буду уважать ваше целомудрие и покорно подчинюсь вам.

Раньше Анна не могла представить себе, чтобы Генрих Тюдор делал что-либо покорно, но он удивил ее. Он был как щенок, жаждущий хоть капли внимания.

А потом ее осенило. Почему нет? Она знала, что ее чувство к Генриху становится теплее просто оттого, что она ближе знакомилась с ним и он ее обожал. Она понимала, что многое в нем может нравиться, и у них находилось немало общих интересов: музыка, искусство, поэзия, спорт и занимательные беседы. Все это заставляло относиться к нему лучше, но это была не любовь, и Анна не ощущала в себе страсти или чего-то хотя бы похожего, любовная жажда короля ее не томила. Тем не менее роль его признанной возлюбленной могла дать свои преимущества. Впервые с тех пор, как Генрих обратил на нее внимание, в Анне заговорили амбиции. Она будет иметь влияние, оказывать покровительство, станет богата… Всего этого не сумела добиться Мария. А ей самой к тому же не придется ничего давать взамен.

Пока Анна размышляла, Генрих находился в подвешенном состоянии. Потом она улыбнулась:

– Сир, я стану вашей возлюбленной, но при двух условиях. Первое – вы не сделаете ничего, что скомпрометирует мою честь. Второе – это останется нашим секретом, как то приличествует отношениям госпожи и слуги. Я не хочу, чтобы весь свет считал меня вашей шлюхой.

– Все, что угодно, все, что угодно, дорогая, – согласился Генрих, глаза его блестели от слез. – Вы сделали меня счастливейшим из мужчин! Давайте скрепим нашу любовь поцелуем. – Он приблизил свои губы к ее губам и впервые поцеловал по-настоящему, словно готов был проглотить. Анна высвободилась, как только смогла.

Проблема состояла в том, что Генрих не стал играть в игру по правилам. Он решил, что Анна теперь пылает такой же страстью, как он, и не станет возражать против его постоянных попыток поцеловать или приласкать как-то иначе, даже если его рука пошарит по ее груди. Анне было ясно, что условия, на которых она настаивала, никогда не удовлетворят короля. Она избегала его общества, как только могла, но он всегда отыскивал свою возлюбленную. В конце концов, сказавшись нездоровой и молясь, чтобы королева поверила ей и ни о чем не догадалась, она попросила отпуск, чтобы съездить в Хивер.

Мать очень удивилась, увидев Анну.

– По-моему, вид у тебя вполне цветущий, – заметила она, освобождая дочь из приветственных объятий.

– По правде говоря, со мной все в порядке, – призналась Анна и вкратце рассказала о том, что ее преследует настойчивый женатый поклонник.

– Не смею назвать его имя, потому что он важный лорд и может создать проблемы мне лично и нам всем, – сообщила она в ответ на расспросы матери.

– Тогда ты поступила правильно, скрывшись от него. – Леди Элизабет испытующе глядела на дочь.

Но Анне недолго пришлось наслаждаться покоем. Каждый день от короля приходили послания, замаскированные простой печатью. Он мучился и терзался. Почему она оставила его? Чем он ее обидел? Что ему без нее делать? Когда он ее увидит? Было ясно, что отсутствие Анны лишь еще жарче распалило его страсть.

В надежде заглушить потоком льющиеся мольбы и стенания она писала королю вежливые, уклончивые письма, составленные с одной целью – охладить его пыл.

Генрих отвечал страстно, горячо. Чтение ответных посланий Анны приводит его в большое замешательство, писал он, потому что не понимает, трактовать их в свою пользу или нет. И умолял объяснить, как она настроена в отношении их любви.

«Их любви?» – думала Анна. Любовь-то вся с его стороны.

Ему необходимо получить от нее ответ, настаивал Генрих, ведь уже больше года как он ранен стрелой любви. Надо же, как изящно он обрисовал свое состояние. Анна невольно улыбнулась. Из-за этой вновь возникшей холодности с ее стороны, продолжал король, он теперь не знает, имеет ли право называть ее госпожой своего сердца, потому что само это именование обозначает особую любовь, очень далекую от простой привязанности. Но если ей будет угодно стать его истинной преданной возлюбленной и другом и отдать себя целиком – сердцем, телом и душой – ему, который, напоминал он, был и всегда будет ее самым преданным слугой, то он обещает, что не только снова назовет ее своей возлюбленной, но и сделает единственной и выбросит из головы всех остальных женщин.

А она-то думала, что он посвятил всего себя ей одной! Однако было очень похоже, что король флиртовал и с другими женщинами. Неужели он полагает, что оказывает ей честь?

В заключение Генрих умолял дать определенный ответ на его, как он метко выразился, не отличающееся выдержанностью письмо и сказать, может ли рассчитывать на ее любовь. Завершал он свое послание так: «Писано рукой того, кто охотно остается вашим Г. К.».

«Не буду отвечать», – решила Анна.

Но король написал снова, укоряя за медлительность, умоляя заверить в своем благополучии, да еще вложил в конверт украшения, которые, как он полагал, ее порадуют. Тон письма был униженный и молящий. Анна снова не откликнулась. В следующем письме она заметила нотки раздражения ее уклончивостью и тогда написала, что вернется ко двору вместе с матерью. Это вызвало бурный прилив радости. Но Анна не могла допустить, чтобы король заключил, будто она настолько сильно его любит, что не может оставаться в стороне, поэтому послала гонца сказать, что изменила решение и все-таки не может приехать, даже в обществе матери.

В ответ, подгоняемая ветром по усыпанным листвой аллеям Хивера, пришла скорбная жалоба. Анна несправедливо жестока с ним, пишет недостаточно часто. Он уже давно не получал известий о ее здоровье, а потому сильная привязанность к ней, которую он ощущает, заставила его снова послать гонца, чтобы справиться о ее благополучии. Король удивлялся, почему она изменила свое решение и отказывается ехать ко двору, если, как ему кажется, он никогда ничем ее не обидел. И еще высказывался в том смысле, что держать его вдали от человека, которого он ценит больше всех в мире, – это слабое воздаяние за великую любовь, которую испытывает к ней.

И если Вы любите меня, во что я верю, эта наша разлука должна вызывать в Вас по крайней мере легкую досаду. Ваше отсутствие безмерно печалит меня, и если бы я знал, что Вы искренне желаете продлить его, я бы оплакивал свою злую судьбу и сожалел о своем великом безрассудстве.

Анна отложила письмо и откинула голову на высокую спинку скамьи. Она не любила Генриха и не хотела стать его любовницей. Он должен бы уже понять, но тем не менее упорствовал в своей фантазии, что их чувства взаимны. Он действительно в это верил.

Жаль, что не удалось дать ему отпор с самого начала. Похоже, придется остаться в Хивере навсегда и умереть здесь старой девой!

К Рождеству Анна начала лезть на стену от скуки. Она доводила мать до остервенения своими перепадами настроения, пока леди Болейн не заставила ее сказать, кто является причиной всех этих беспокойств.

– Почти каждый день тебе доставляют письма! Что происходит?

В конце концов Анна, не в силах больше сдерживаться, призналась:

– Меня преследует король. Он хочет, чтобы я стала его любовницей, а я пытаюсь отбить у него к этому охоту! – (У матери отпала челюсть.) – Никому не говори, даже отцу. Я не хочу, чтобы он подумал, будто я шлюха короля.

– Ты думаешь, я сделала бы это? Одной дочери достаточно! – Леди Болейн возбужденно расхаживала по гостиной взад-вперед. – Король поступает неправильно, и плохо, что ты здесь, когда должна служить королеве. Одному Небу известно, как она объясняет себе твое отсутствие. Ты можешь потерять место. И тогда будет еще труднее найти тебе достойного мужа. А ведь тебе уже почти двадцать шесть.

Анна поморщилась. Ни к чему было напоминать ей об этом.

– Ты должна вернуться ко двору, – настаивала мать. – Я составлю тебе компанию и буду рядом.

– Мне очень приятно слышать, что вы поправились, – сказала королева Екатерина.

Прием был теплым, и королева поспешила заверить Анну, что будет давать ей самые легкие поручения. Екатерина была рада видеть и леди Болейн, а потому охотно согласилась, чтобы Анна жила в комнатах отца, пока ее мать находится при дворе.

Присутствие леди Болейн положило конец преследованиям Анны со стороны Тома Уайетта. Когда они прибыли, он, сидя в амбразуре окна, бренчал на лютне. При виде Анны его глаза наполнились радостью, он спрыгнул на пол и поспешил приветствовать ее, но леди Болейн грозовой тучей вышла из-за спины дочери. О Томе Анна ей тоже рассказала, переложив на плечи матери обязанность и его держать на расстоянии.

– А-а, Томас Уайетт! – воскликнула леди Болейн. – Очень приятно видеть вас! Как поживает ваша дорогая женушка? – При эти словах Том как-то сразу сник и, запинаясь, проговорил, что с Элизабет все в порядке, но она предпочитает не появляться при дворе.

– Ей следует почаще приезжать сюда, – заметила мать Анны и увела дочь.

Король – это, разумеется, совсем другое дело. Он был вне себя от радости, когда позднее в тот же день натолкнулся на Анну с матерью – они дышали воздухом в саду, – однако после вежливого приветствия совершил оплошность, сказав леди Болейн, что она может идти.

– Ваша милость, – ответила Элизабет Говард, – Анна рассказала мне, что вы почтили ее своим вниманием, и, кроме того, заверила, что вы всеми силами стараетесь не нанести урона ее репутации, а потому, не сомневаюсь, позволите мне остаться. – Она сладко улыбнулась.

Генрих вперился в нее взглядом.

– Мадам, вы ставите под сомнение честь и рыцарственность короля? – спросил он тоном, который не предвещал ничего хорошего.

– Сир, миледи не намеревалась обидеть вас, но я бы хотела, чтобы она осталась, – вмешалась Анна. – Вы изволили говорить, что сделаете для меня все. Уверена, ваша милость не допустит, чтобы добродетель той, кому вы имели удовольствие служить как своей единственной возлюбленной, была скомпрометирована тем, что она проводит время наедине с джентльменом, даже с рыцарем из рыцарей.

Генрих прищурился:

– Мы увидимся позже, Анна.

Он не сказал «наедине», но она не сомневалась, что имеет в виду именно это.

«Думаю, нет!» – пообещала себе Анна и в тот вечер известила короля, что у нее внезапно сильно заболел живот.