Текст книги "По милости короля. Роман о Генрихе VIII"

На следующее утро Гарри удивился, заметив, что на простыне нет крови. Он помедлил, а потом, кляня свою неосведомленность, решил, что кровь не обязательно должна быть. Поэтому отставил в сторону недостойные сомнения и посчитал себя счастливцем, который достиг наконец супружеского блаженства.

«Если бы я оставался свободным, то из всех других женщин выбрал бы себе в жены Екатерину», – написал он в то утро королю Фердинанду, сидя в ночной рубашке у открытого окна. Потом подошел к постели, наклонился, поцеловал свою новую королеву и взял в руки молитвенник матери, который подарил ей перед венчанием, написав в нем: «Я ваш навеки, Генрих К.». В глазах Екатерины стояли слезы, когда она прочла это.

– Пусть эта вещь будет у вас. Вы станете такой же прекрасной королевой, как моя дорогая матушка. Я все время желал сделать вас своей супругой, Екатерина. И теперь вы моя. По милости Господа я получил это благословение! – Гарри пристально взглянул на нее; на языке вертелся вопрос. – Мне нужно знать, Артур когда-нибудь…

– Нет, Генрих. Он был слишком болен, бедный мальчик.

– Значит, все их нападки напрасны, – тихо произнес Генрих.

– Какие нападки?

– О, Уорхэм и некоторые мои советники блеяли, что наш брак запрещен Писанием.

– Но папа дал нам разрешение! – воскликнула она.

– То же сказал им и я. Не волнуйтесь, моя дорогая. Все хорошо. Думаете, я женился бы на вас, если бы имелись хоть малейшие сомнения? Я бы не стал рисковать ни вашим будущим, ни своим. Но папа благословил нас, теперь вы моя жена в глазах Господа. – И он принялся поцелуями прогонять ее страхи.

Гарри не мог надолго расставаться с Кейт. Каждый день он приходил в ее покои, обсуждал с ней политику, теологию, книги или просто наслаждался ее обществом. Часто он оставался у нее ужинать, и они всегда вместе слушали вечерню. Больше всего ему хотелось радовать свою королеву.

Каждую ночь они любили друг друга. Пробудившись для радостей плоти, Гарри не мог насытиться ими, а Екатерина оказалась отзывчивой партнершей и с радостью откликалась на его ласки. Теперь его очаровывало ее обожание. «Мой Генрих» – так любовно называла она его. До сих пор он не знал такого блаженства. И вскоре, если будет угодно Господу, их счастье увенчается Божьим даром – сыном.

На третьей неделе июня двор переехал в Лондонский Тауэр, так как, по обычаю, монархи проводили там некоторое время перед коронацией. Когда королевская барка причалила у лестницы королевы под башней Байворд, солнце палило вовсю, а на берегу реки собрались ликующие толпы. Гарри поднялся по ступеням, вдоль которых выстроились йомены гвардии в алых церемониальных ливреях. О прибытии короля возвещали фанфары. Наверху государя с поклоном встречал констебль Тауэра.

Он сопровождал короля с королевой, пока они шествовали по внешнему двору крепости. Слева от них величественно возвышалась Белая башня, столь же мощная, как и в те времена, много столетий назад, когда ее построил Вильгельм Завоеватель. Впереди виднелись Королевский зал и старый дворец. Гарри приказал, чтобы к коронации дворец заново отделали, а его покои украсили шпалерами и белой, красной и зеленой тканью – геральдическими цветами Тюдоров. Вдалеке слышался рев – в Тауэре находился королевский зверинец, и даже львы приветствовали нового короля!

Несмотря на великолепие оказанного приема и долгую, славную историю крепости, Гарри не любил Тауэр: эта мрачная твердыня вызывала у него неприятные ассоциации. В спальне, которую заняла Екатерина, умерла его мать. С тех пор минуло уже шесть лет, но он по-прежнему остро ощущал боль утраты. Хранили эти стены и зловещие воспоминания. По слухам, здесь утопили в бочке с мальвазией двоюродного деда Гарри, герцога Кларенса. А за восемь лет до рождения самого Гарри братья его матери, известные как «принцы в Тауэре», были убиты в этих стенах ради того, чтобы их дядя, еще один двоюродный дед Гарри, узурпатор Ричард, мог захватить трон. Отец, разумеется, отомстил за их гибель при Босворте, но останки юных страдальцев так и не нашли. Несмотря на жару, Гарри била легкая дрожь при мысли, что они, может быть, до сих пор лежат где-нибудь рядом.

Пользуясь редким моментом уединения перед готовившимся пиром, Гарри с отвращением огляделся: толстые каменные стены, грубо написанные фрески с ангелами и геральдическими животными, запах затхлости и плесени – «клянусь святым Георгием, уж не тянет ли нечистотами ото рва?!» – и решил, что без необходимости больше здесь не появится. Он унаследовал много великолепных домов, которые гораздо больше подходили для монарха, идущего в ногу со временем.

На следующий день Лондон торжественно встречал короля и королеву, которые с блестящей процессией проследовали по Чипсайду, через Темпл-Бар и по Стрэнду к Вестминстерскому дворцу. На всем протяжении их пути здания были украшены гобеленами, из питьевых фонтанчиков вместо воды текло даровое вино. Над головой Гарри бароны Пяти портов несли роскошный балдахин. Под мантией из темно-красного бархата, отороченной горностаем, на короле был расшитый драгоценными камнями дублет из златотканой парчи, а через плечо перекинута украшенная рубинами перевязь. Позади него, на небольшом расстоянии, в задрапированных белым шелком и золотой парчой носилках ехала Екатерина, в наряде из белого атласа и меха горностая, ее сопровождали дамы в синих бархатных платьях верхом на одинаковых лошадях.

На Чипсайде Гарри обнажил голову перед леди Маргарет, которая следила за происходящим из окна, обливаясь слезами радости. Улицы заполонили восторженные толпы, люди на все лады восхваляли своего нового государя. А тот двигался все вперед и вперед, колокола собора Святого Павла и еще более сотни церквей Сити приветствовали его звоном, и вот он уже на Стрэнде, проезжает мимо прекрасных домов знати.

Только ближе к вечеру огромная процессия достигла раскинувшегося на большом пространстве Вестминстерского дворца, главной королевской резиденции и места, где с незапамятных времен заседало правительство. Когда король с королевой ступили в просторный Вестминстер-холл, зазвучали трубы, собравшиеся там придворные склонились в почтительных поклонах, а дамы присели в реверансе.

Здесь, как и в Тауэре, королевские апартаменты являлись свидетельством померкшего величия былых времен. При входе в похожую на пещеру Расписную палату Гарри охватили воспоминания об отце: здесь до сих пор стояла отцовская кровать, украшенная изображениями рая, – кровать, в которой, вполне вероятно, был зачат он сам. Странно было думать, что родители, соединившиеся в любви и создавшие его, теперь снова вместе на небесах.

На стене над королевским ложем виднелась старинная фреска, написанная не утратившими яркость красками – синей, красной, серебряной и золотой, – с изображением коронации Эдуарда Исповедника, покровителя Англии, святилище которого, обильно украшенное драгоценными камнями, находилось напротив дворца, в Вестминстерском аббатстве. Гарри с особым почтением относился к этому святому, воплощению мудрого и милостивого правителя, и хотел ему подражать. Завтра Гарри коронуют в двух шагах от святилища, сам Эдуард как будто благословит своим присутствием миропомазание нового короля. Сознание этого привело Гарри в такой трепет, что у него слегка закружилась голова.

Во время вечернего пира ум Гарри был занят возвышенными мыслями. Господь выбрал его править людьми, завтра Церковь подтвердит выпавшую ему высокую честь, и он получит корону своих предков. Глядя на Кейт, торжественно восседавшую рядом с ним за главным столом, который стоял на помосте, Гарри понимал: она тоже думает о невероятном значении того, что ждало их впереди.

До четырех часов утра они вдвоем бодрствовали, стоя на коленях в часовне Святого Стефана, со всех сторон на них взирали образы ангелов, святых и короля Эдуарда III, изображенного на огромной фреске вместе со своим семейством. Взгляд Гарри опустился на сына Эдуарда, знаменитого Черного принца, который одержал несколько важных побед во время Столетней войны, и новый король поклялся, что будет достоин своих выдающихся предков. Он тоже принесет славу английской короне.

Глава 4

1509 год

Был Иванов день. Из окна дворца Гарри наблюдал, как внизу собирается толпа народа. Рабочие старались оттеснить людей, чтобы проложить полосатую ковровую дорожку от дверей Вестминстер-холла к Большим западным дверям аббатства. Гарри ощущал дрожь возбуждения и благоговения. Он был готов духовно и во всех других отношениях, одет в роскошную темно-красную королевскую мантию, отороченную горностаем, и, несмотря на недостаток сна, чувствовал себя совершенно бодрым и оживленным.

Когда Гарри вошел в Вестминстер-холл, все пали на колени, и несколько восхитительных мгновений он стоял там и улыбался. Затем все торопливо заняли свои места в процессии и направились в аббатство. Уолси находился рядом – разговаривал с Джоном Фишером, епископом Рочестерским, исповедником бабушки.

– Этот день освящает молодого человека, который является непреходящей славой нашего времени! – восклицал Уолси.

– Да, – с улыбкой ответил ему Фишер, длинное и худое лицо которого обычно было мрачным. – Этот день знаменует окончание нашего рабства, он – исток нашей свободы и начало радости. Посмотрите, как освобожденный люд с ясными лицами бежит навстречу королю!

Гарри пожал им обоим руки и радостно произнес:

– Благодарю вас!

Вдруг появилась Кейт, златовласая красавица в темно-красной мантии и белом атласном платье, она улыбалась ему, как Мадонна. Оставив двоих церковников, которые снисходительно усмехнулись, Гарри поспешил взять ее за руку. Вокруг собрались их свиты, и король с королевой под оглушительные крики толпы направились в Вестминстерское аббатство; впереди них вышагивали знатные вельможи в алых мантиях с меховой опушкой.

Пэры бурно приветствовали Гарри. Он произнес коронационную присягу, поклялся защищать свое королевство, поддерживать Церковь и честно отправлять правосудие. Над ним совершили обряд миропомазания и тем отделили от обычных смертных. Отныне он обладал даром прозрения, ему были открыты тайны государственных дел, что недоступно простым людям. Теперь он существовал обособленно, стал наместником Бога на земле, призванным по Божественному праву властвовать над своими подданными. Никого не было в Англии выше его, кроме Всемогущего Господа.

Восседая на старинном коронационном троне, Гарри смотрел прямо перед собой, когда архиепископ Уорхэм возложил на его голову корону Эдуарда Исповедника. В этот восхитительный момент помазанник Божий ощутил, как его душа уносится в высшие сферы, загремели трубы, и хор грянул «Te Deum»; голоса певцов больше походили на ангельские, чем на человеческие. Затем епископы отвели короля к трону, чтобы он принял почести от своих главных подданных.

Гарри видел, как сияло лицо Кейт, когда и ее тоже увенчали короной, после чего взял свою королеву за руку, и они, светясь от радости, вышли из аббатства. Толпа ревела, гудел орган, звучали трубы, гремели барабаны, и звенели колокола, объявляя миру, что король Генрих VIII, на радость и в утешение всей стране, благополучно возведен на престол.

Коронационный банкет в Вестминстер-холле – Гарри мог побиться об заклад – был роскошнее, чем у Цезаря. Как только он сел во главе стоявшего на помосте стола, затрубили фанфары, герцог Бекингем и граф Шрусбери въехали в зал верхом на лошадях и объявили, что первые великолепные блюда доставлены. Дворцовые кухни уже не один день работали на пределе возможностей. Подали в изобилии разные виды прекрасного сочного мяса и прочие изысканные кушанья. После второй перемены блюд сэр Роберт Даймок, защитник короля, соблюдая традицию, проехался взад-вперед по залу на коне и бросил наземь перчатку, вызывая на поединок любого, кто дерзнет оспаривать титул государя. Разумеется, никто не осмелился, хотя Гарри пристально вглядывался в лица своих кузенов-йоркистов, а потом, сияя улыбкой, наградил Даймока золотым кубком.

После банкета король вывел все общество на улицу, где состоялся турнир, продолжавшийся до полуночи. По-прежнему пребывая в эйфории, Гарри, наконец оказавшись в своей постели, так как Кейт сильно устала и он чувствовал, что из всех ночей именно в эту ему не следует приходить к ней, долго не мог уснуть. В конце концов он поднялся, стараясь не потревожить спавшего на тюфяке в изножье его кровати джентльмена, и надел бархатный ночной халат и тапочки. Кивнув стоявшим за дверью стражникам, он спустился по винтовой лестнице в свой личный сад, огороженный стеной, и прошел через калитку в находившийся за ним сад, который спускался к реке. За спиной у него в окнах дворца мерцал свет факелов. Гарри наслаждался одиночеством. Ему хотелось поразмышлять о прошедшем прекрасном дне и глубже ощутить реальность произошедшей в его жизни колоссальной перемены.

Торжества продолжались несколько дней. Гарри с удовольствием наблюдал за поединками, которые устраивали на площадках у Вестминстерского дворца. Сидя в шатре, накрытом коврами и завешенном дорогими гобеленами из Арраса, он отчаянно хотел присоединиться к доблестным юным лордам и рыцарям, принимавшим участие в схватках. Но советники упорно отказывали ему в этом. Не имея наследника, он не должен подвергать себя риску. Но ждать ему осталось недолго, Гарри был уверен. Он исполнял свой супружеский долг ежедневно и с удовольствием, так что скоро Кейт наверняка забеременеет. В следующем году, если все сложится хорошо, он тоже наденет украшенный перьями шлем и возглавит список бросающих вызов.

Хорошо хоть охотиться ему не запретили. В честь Дианы, богини охоты, в миниатюрный парк с небольшим замком, который устроили на ристалище, согнали оленей, там их отстреливали, а окровавленные туши преподносили королеве и ее дамам.

В самый разгар торжеств Гарри срочно вызвали к бабушке в дом аббата Вестминстера. Леди Маргарет дожила до его совершеннолетия и теперь наконец готовилась отправиться на вечный покой. Гарри прибыл как раз вовремя, чтобы услышать слабый голос умирающей. Бабушка призывала внука сделать своим наставником ее исповедника, набожного епископа Фишера.

– Он самый благочестивый и ученый прелат во всем христианском мире, – сказала леди Маргарет. – Никто лучше его не будет руководить вами, мой дорогой король.

Гарри склонил голову, неохотно соглашаясь с ней. Еще один старик, пусть и уважаемый. Но какая польза молодому человеку от церковника, который под епископским облачением носит власяницу, спит на жестком соломенном тюфяке, регулярно бичует себя и ест в основном хлеб да похлебку? Стоит ли прислушиваться к такому?

Гарри скорбел по леди Маргарет, всю жизнь она любила его, и он постоянно ощущал ее присутствие где-то рядом. Дабы почтить память старой леди, король приказал, чтобы церковные колокола звонили шесть дней. Епископ Фишер отдал дань ее добродетелям в прочитанном на похоронах в Вестминстерском аббатстве пастырском наставлении и опередил своего друга Эразма в составлении эпитафии. С уходом леди Маргарет не осталось больше в живых старших родственников, имевших власть над Гарри в юности, и никого, кто, находясь с ним в близком родстве, мог бы противостоять его воле.

Он начал по-настоящему править своим королевством.

Благодаря отцу и Скелетону Гарри хорошо понимал, что на его плечах лежит полная ответственность за управление Англией. Парламент, Тайный совет, государственные чиновники, судьи, шерифы и мэры – все отправляли свои властные полномочия от его имени. Он был также источником всех почестей, а во время войны – национальным военным лидером.

Тяжесть стоявших перед ним задач не смущала Гарри, он был полон решимости и уверен, что справится. В ушах у него звучали слова отца: «Король правит милостью Божьей». Но Господь станет его союзником. Если никто другой не верит в юного государя, Всемогущий поможет ему преуспеть в делах.

А потому важно повысить престиж короля и монархии. Королю необходимо не только быть на виду у подданных и в контакте с ними, нужно, кроме того, производить впечатление на них и иностранцев ослепительными зрелищами. Даже отец понимал это и пристально следил за тем, чтобы каждый аспект его жизни и жизни его семьи сопровождали тщательно разработанные ритуалы, использовал помпезность и продуманный символизм для создания у окружающих запоминающегося образа их повелителя. Гарри намеревался превзойти отца и для этого построить новые дворцы или более пышно украсить уже имевшиеся, чтобы они служили фоном, на котором во всей красе явится его монаршее величие. Как только стало известно, что при дворе нового короля привечают архитекторов, художников, музыкантов и ученых, талантливые люди начали во множестве стекаться к нему, повышая престиж самого английского государя. А когда король деятельно занялся проведением в жизнь своей напряженной строительной программы, армия работников взялась строить, расписывать, ремонтировать, золотить, глазуровать и украшать резьбой новые и старые дворцы. Кроме того, Гарри решил, что его должны называть «ваше величество», как было принято на континенте, хотя большинство приближенных продолжали обращаться к нему, используя традиционные обращения «ваша милость» или «ваше высочество».

Не зря Гарри впитывал в себя учение гуманистов о верховной власти. Он читал, что совершенный правитель должен окружать себя роскошью и сыпать щедротами, одаривая всех нескудеющей рукой. Старик Скелетон внушал ему необходимость быть великодушным, открытым и щедрым. И он таким будет, решил Гарри, богатств у него хватит! Его двор станет самым великолепным за всю историю Англии. Он затмит даже своих европейских соперников – короля Франции и императора Священной Римской империи.

Гарри знал, что выглядит королем до кончиков ногтей, ему от природы свойственны авторитет и уверенность в себе, к тому же он слышал от разных людей предсказания, что в будущем о нем заговорит весь мир. Все ожидали от него небывалых чудес, и он не собирался разочаровывать своих подданных.

Молодой король с удовольствием делился властью с министрами, доверял им разрабатывать детали своей политики, но ясно давал понять, что держит все под контролем и не намерен следовать чужим советам. В большинстве случаев ему удавалось обуздывать свой темперамент, хотя он взъярился, когда советники посмели возражать против его решения отправить Эмпсона и Дадли на плаху, и заставил их умолкнуть щелчком пальцев.

– Если кто-нибудь осмелится перечить мне, имейте в виду: не найдется в моем королевстве головы столь благородной, что она по моей воле не слетит с плеч! – пригрозил он.

Позже Гарри пожалел о своей несдержанности, хотя все равно остался в убеждении, что поступил правильно, приструнив советников.

Мало что ускользало от внимания короля. Теперь он радовался, что благодаря полученному образованию накопил энциклопедические знания по очень широкому кругу вопросов, и это давало ему преимущества, когда дело доходило до инструктирования послов и важных государственных дел. Он любил удивлять советников своей осведомленностью.

Новая стычка с ними произошла, когда Гарри завел речь о войне с Францией. Кейт только что сообщила ему, что ждет ребенка, от радости и восторга он закружил ее. Скоро у него будет наследник, и никто не сможет сказать, что он не позаботился о передаче власти.

– Я намерен играть заметную роль в христианском мире, – заявил Гарри, – и вернуть принадлежащее мне по праву.

– Ваша милость жаждет славы, но не забывайте, что король Франции обладает бóльшими ресурсами и людской силой, чем вы, – предостерег его Суррей.

– Разве это останавливало Генриха Пятого или Черного принца? – возразил Гарри. – Клянусь святым Георгием, им не приходилось спорить со старыми бабами вроде вас, которые ни в грош не ставят их подвиги! Кроме того, у меня есть союзник – король Фердинанд!

Советники глядели на него с сомнением.

– Ваша милость уверены, что Фердинанд не использует вас, чтобы вы воевали за него?

– Королева забрала власть над ним, – пробормотал кто-то.

Гарри подавил раздражение. Он знал: есть мнение, что Испания косвенно управляет Англией. Письма Фердинанда полнились добрыми советами, это верно, но бóльшая их часть, несомненно, была направлена к его собственной выгоде. Кейт тоже держала сторону отца, это вполне естественно, но, черт возьми, думал Гарри, он не из тех, кого принимают за дурака, у него своего ума хватит.

– Позвольте напомнить вам, – холодно произнес он, – в том, что касается завоевания Франции, мои интересы совпадают с интересами Фердинанда. Франция – его давний враг, так же как мой. Победа над ней усилит нас обоих.

– Но вы не можете оба завоевать Францию, – заметил сын Суррея, лорд Томас Говард; лицо у него было словно высечено из гранита – тонкие губы и аристократический нос с горбинкой.

– Мы можем разделить ее между собой, – сказал Гарри, запасаясь терпением. – Завоевать и разделить – вы не слышали о таком? Я знаю свои права. Мои люди хотят войны. Им нужна победа вроде Азенкура.

– Сир, возможно, это так и есть, – вступил в разговор Уорхэм, – но я бы посоветовал не спешить. У вас еще нет наследника. Если вы падете на поле брани, королевство может вновь погрузиться в пучину гражданской войны, так как найдется немало желающих заявить права на престол. Разумно будет отложить любые действия против французов, пока не укрепятся ваши династические позиции.

– Вы говорите ровно как мой отец! – бросил ему Гарри. – Всегда призываете к осторожности. Но у меня скоро будет наследник. И позвольте сказать вам, милорд архиепископ, и вам, милорды, что великие победы никогда не достигались осмотрительностью! Нет, я не буду ждать!

Советники сидели и качали головой, будто имели дело с капризным ребенком.

– Я не буду ждать, – повторил Гарри и вышел.

Он работал в кабинете, когда к нему пришел Уолси, который постепенно делался незаменимым для короля.

– Ваша милость, мне стало известно, что некоторые советники от вашего имени написали королю Людовику письмо с предложением дружбы и мира. Я полагаю, вам следует знать об этом. – Он протянул королю копию.

В груди у Гарри вскипел гнев. Вот оно! Эти люди осмелились присвоить себе его исключительное право. Такое терпеть нельзя!

– Созовите их! – рявкнул он и принялся расхаживать по кабинету, распаляя себя все сильнее.

Он по-прежнему находился в бешенстве, когда полчаса спустя широким шагом вошел в зал Совета.

– Кто написал это письмо?! – крикнул король, потрясая в воздухе листом; все молчали, никто не отваживался встретиться с ним взглядом. – Я прошу о мире короля Франции, своего врага?! – ревел Гарри.

И снова ответом ему была тишина, поэтому он грозовой тучей вылетел из зала, бросив через плечо, чтобы Уолси следовал за ним.

– Найдите французского посла! – приказал ему король, быстро шагая по галерее. – Пригласите его посмотреть турнир сегодня днем. Я приму в нем участие и продемонстрирую свою воинскую доблесть.

– Разумно ли это, ваша милость?

– Вы что, тоже собираетесь меня учить? Нет, Томас, я все решил. Позаботьтесь о том, чтобы послу негде было сесть. Пусть почувствует нашу враждебность к его королю. А когда он ощутит на себе, каково это – оказаться в постыдной ситуации у всех на глазах, сделайте так, чтобы ему дали подушку.

– Ваша милость, это будет расценено как оскорбление.

– Чего я и добиваюсь, – мрачно изрек Гарри.

Надвинув забрало, он выехал на ристалище и сквозь щели наблюдал за смятением французского посланника и весельем потешавшихся над ним придворных. Это доставило Гарри большое удовольствие. Люди разделяли его отношение к давнему врагу Англии, что было крайне важно. После турнира, на котором Гарри покрыл себя славой, не получив ни царапины, – заметьте это, Суррей! – он прошелся по рядам зрителей, болтал и смеялся с ними, тут хлопнет какого-нибудь мужчину по плечу, там потреплет по подбородку женщину. Гарри видел, что они его обожают. Для них он словно посланец Небес, а не человек из этого мира.

– Ваша милость, вы для них скорее приятель, чем король, – заметил Уолси, вдруг появившийся рядом, когда Гарри возвращался к своему шатру. – Вы понимаете, как важно быть доступным для подданных.

– Я хочу их видеть, и пусть они видят меня, – ответил ему Гарри. – Пусть приходят в мои дворцы смотреть на турниры и развлечения. А я буду каждый год объезжать страну, чтобы люди имели возможность общаться со мной, особенно те, кто живет в отдаленных частях моего королевства.

Он не упомянул о том, что несколько раз ходил в Лондон, переодевшись, чтобы пообщаться с людьми и услышать их мнение, которое свободно высказывалось в тавернах. Никто не догадывался, что высокий и общительный молодой человек, с готовностью угощавший всех выпивкой, был их королем. К счастью, никто не говорил о нем никаких гадостей; казалось, все его любят. И, понимая это, Гарри радовался.

Голос Уолси вернул его к действительности:

– Сир, так как королева ждет ребенка, а сезон военных кампаний заканчивается в октябре, не лучше ли будет отложить французское предприятие до следующего года? Вам понадобится время на подготовку, если вы желаете добиться успеха. А к тому времени у вас появится наследник.

– Хм… – Гарри задумался.

Совет был разумный, к тому же предложенный в гораздо более конструктивном ключе, чем это делали советники. С каждым днем Уолси нравился ему все больше, он восхищался его умом. Да, человек этот скромного происхождения, его отец разводил овец в Ипсвиче и торговал шерстью, но Гарри вспоминал своего родителя, который говорил, что Уолси отличился как ученый в Оксфорде и личными заслугами добился быстрого продвижения по службе. Он был красив, образован, красноречив и неутомим, его высоко ценили новые люди в Совете. Гарри начинал понимать, что к советам Уолси стоит прислушиваться. Да, Франция подождет.

Золотое лето, наступившее вслед за коронацией, прошло в бесконечных празднествах. Гарри возглавлял турниры, охотничьи экспедиции и выезды на охоту с соколами. Восемнадцатилетний король был молод и здоров, расположен к забавам и удовольствиям и не склонен заниматься делами своего королевства. Он так увлекся всевозможными развлечениями, что работал только во время утренних служб в Королевской часовне или поздно вечером, если у него не находилось более интересных занятий. Вскоре Гарри обнаружил, что ответственность за проведение заседаний Совета не делает сами эти заседания менее утомительными и скучными, а потому попросил советников, чтобы они отчитывались перед ним, после того как завершат обсуждение всех вопросов.

Советники ясно выражали свое неодобрение, отпуская замечания по поводу того, каким усердным и внимательным к делам государства был его отец. Гарри не понимал их недовольства, ведь все они опытные люди и вполне могут управлять страной от его имени.

Ричард Фокс, епископ Винчестерский, лорд – хранитель Малой (личной) печати, был его самым откровенным критиком, и, по мнению Гарри, таким же хитрым, как зверь, давший имя его роду[6]6
  Фамилия епископа Фокс в переводе означает «лис».


[Закрыть].

– Ваша милость, похоже, не озабочены ничем, кроме развлечений юности, – укорил он короля, после того как Гарри, увлекшись игрой в теннис, явился в Совет с опозданием на час. – Всеми остальными делами вы пренебрегаете.

Гарри насупился. Он не выносил, когда ему делали замечания, он теперь король, а не принц, которым все помыкают.

– Сир, мы обеспокоены, как бы избыток богатств, которыми вы владеете, не подвиг вас, в ваши юные годы, к забвению себя в разгуле, – безжалостно продолжил Фокс.

Гарри гневно глянул на епископа. Как он смеет выговаривать своему государю, словно тот непослушный ученик?!

– Вероятно, заседания Совета показались бы мне менее скучными, если бы вы, джентльмены, обдумывали дела побыстрее! – резко бросил он, едва удержавшись от заявления, что ему претит часами сидеть взаперти в компании седобородых старцев и он предпочитает окружать себя молодыми людьми. – А писать – занятие для меня утомительное и мучительное. От него голова болит, – не таясь, добавил король.

Лорды качали головой.

– Сир, такие оправдания недостойны вас, – устало произнес Фокс. – Королю следует проявлять усердие. Только вчера миланский посол жаловался, что вы отменили аудиенцию, так как торопились уйти обедать и потом танцевать. А сейчас у вашего секретаря есть несколько дипломатических документов, которые вам необходимо прочесть и подписать. Мы почтительно просим вас сделать это завтра утром.

Гарри недовольно согласился, но, когда загорелась ясная заря следующего дня, передумал и вместо этого отправился на охоту. Выпрыгнув из постели, король крикнул храпящим на тюфяках эсквайрам, чтобы те просыпались и помогали ему. Смотритель гардероба принес к дверям личных покоев вычищенное платье, заспанные эсквайры поднялись со своих лежаков, поспешили к королю и принялись надевать на него вынутое из сундука чистое белье, которое прачки перекладывали высушенными душистыми травами. Гарри нетерпеливо ждал, пока джентльмены не закончат его туалет, это была одна из привилегий, право на которую приближенные короля отстаивали с наибольшей горячностью. После этого цирюльник постриг ему волосы и подравнял бороду.

Наконец-то он был готов! Велев передать секретарю, что слушает заутреню, Гарри ушел.

Вернувшись через несколько часов, весь заляпанный грязью и разгоряченный погоней, король обнаружил, что секретарь все еще ждет его.

– Ваша милость готовы просмотреть эти бумаги? – спросил он, окидывая взглядом охотничий костюм государя.

– Нет, – ответил Гарри, – время обедать.

Только вечером он наконец согласился ознакомиться с отчетами. Епископу Фоксу наверняка доложили об этом, так как на следующем заседании Совета он был холоден к Гарри, но короля это не волновало. Фокс и Уорхэм едва ли имели право критиковать его. Оба они сделали карьеру на службе Церкви и при этом много лет пренебрегали пастырскими обязанностями ради удовлетворения политических амбиций.

Однако у Гарри теперь был свой человек, который держал его сторону и проявлял гораздо большее понимание, чем ворчливые советники. Уолси сочувствовал ему.

– После того как ваша милость определит или одобрит какие-то действия, – мягко сказал он однажды во время прогулки по дворцовому саду, – обязанность ваших советников – претворять их в жизнь. Не знаю, чем они недовольны. Для молодых людей желание искать удовольствий и развлечений вполне естественно. Сир, если я могу сделать хоть что-то для облегчения вашей ноши, то с удовольствием исполню это.

Гарри засиял:

– Томас, я хочу, чтобы вы стали моим главным олмонером[7]7
  Олмонер – податель милостыни.


[Закрыть]. Мне нужен такой человек, как вы, на которого можно положиться.