Текст книги "По милости короля. Роман о Генрихе VIII"

В ту ночь они с Кейт снова занимались любовью. Она, казалось, согласилась на это без большой охоты, но он был нежен, и вскоре она расслабилась. Он немного разочаровался, обнаружив, что груди у нее не такие упругие, как прежде, но это не имело особого значения, не беспокоило его и то, что Кейт за время беременности набрала вес, – ему нравились пышнотелые, с большой грудью женщины. Важно было, что они вновь стали единой плотью и могли наслаждаться упоительным делом – зачатием сыновей.

Турнир продолжился и на следующий день, а вечером в Белом зале состоялся большой пир, где джентльмены Королевской часовни разыграли в честь принца короткую пьесу. За ней последовала живая картина «Сад удовольствия», Гарри снова появился в образе сэра Верное Сердце, одетый в костюм из пурпурного атласа, украшенный золотыми буквами «Г» и «Е». Для постановки соорудили платформу на колесах, где разместили лес со скалами, холмами, долинами, деревьями, цветами, кустами боярышника и травой. Все это было сделано из бархата, шелка и дамаста. Посередине стоял золотой замок, внутри спрятались Гарри и его компаньоны. Король не мог дождаться момента, когда при появлении наружу в костюме, на котором красовались знаки благоволения Кейт, он увидит лицо супруги. Платформу прикатили люди, одетые львами и антилопами, на ней стояли четверо обитателей леса в зеленых бархатных костюмах и джентльмен, который плел гирлянду из роз для принца. Когда платформа остановилась перед королевой, лесные жители затрубили в рога, Гарри и его приятели выскочили из замка и преподнесли свои щиты обрадованной Кейт. После этого они танцевали с ее дамами, одетыми в бело-зеленые платья, а это были геральдические цвета Тюдоров. Раздались аплодисменты, особенно громкие с дальнего конца зала, где стояли простые люди, которым позволили смотреть представление.

Гарри вел Кейт в танце и вдруг услышал, как Луис Карос сказал, что инициалы на его костюме, должно быть, из простого металла.

– Нет! – воскликнул король, желая похвастаться своим богатством. – Они из настоящего золота!

Однако посол продолжал глядеть на него с сомнением, такой же вид имели Суррей и еще несколько человек, стоявших вокруг.

– Я докажу вам, что они золотые! – со смехом крикнул Гарри. – Идите сюда все, оторвите их и убедитесь сами!

Он взял Кейт за руку и закружил ее в танце. Один за другим к ним подходили придворные, сперва нерешительно, потом со все возрастающей смелостью. Гарри усмехался, пока они отрывали буквы с его одежды и в удивлении их разглядывали. Потом неожиданно вперед с криками «Дают! Дают!» ринулись простолюдины. Они врезались в толпу танцующих и принялись срывать с короля и придворных дорогие наряды, хватая попутно все, что попадало под руку. Сперва Гарри это позабавило: простой люд принял брошенный им вызов за щедрое приглашение поживиться чужим богатством. Он хохотал, видя смятение своих придворных.

Но ситуация быстро выходила из-под контроля. Одежду рвали в клочья, украшения сдергивали, невзирая на то, что при этом могли поранить владельцев, нескольких джентльменов жадные до поживы громилы повалили на пол. Началась невообразимая свалка! Гарри заметил испуг на лице Кейт. В этот момент двое неотесанных мужиков сорвали с него гаун[11]11
  Гаун – парадная мужская верхняя одежда, длинная, без застежки, с откидными от локтя рукавами или вообще без рукавов, с большими проймами.


[Закрыть], и он остался в разодранном дублете и в чулках. Так он и стоял, хохоча от беспомощности, а его добрый народ, плотно обступив лордов, лишал их дорогих нарядов. Смешно было видеть испуганные и возмущенные лица придворных!

Екатерина с дамами нашла убежище на помосте, где к ней запоздало присоединился Гарри.

– Не пора ли остановить их? – с тревогой спросила королева, но король только рассмеялся и воскликнул:

– Пусть получат свои щедрые дары в честь принца! Я прокричу это! Налетайте! Берите! Матерь Божья, вы только посмотрите!

Екатерина устремила взгляд в ту сторону, куда указывал король, и увидела сэра Томаса Найвета, канцлера казначейства, который забрался на колонну, чтобы избежать хищных лап толпы, совершенно голый. Дамам были прекрасно видны все мужские части его тела. Гарри почувствовал, что сам заливается краской, но не мог удержаться от хохота.

– Ну уж это слишком! Стыдно! – возмутилась Екатерина и встала.

Бурлящая толпа начала приближаться к помосту. Гарри заметил выражение ужаса на лице королевы, когда двое дюжих мужиков потянули свои лапищи к платьям дам, отчего те подняли дикий визг.

– Довольно! – крикнул король громким, как труба, голосом и дал знак йоменам гвардии.

Мигом в толпу врезались вооруженные пиками люди, стали толкать людей назад к дверям и выпихивать их из зала, а Гарри и его потрепанные придворные молча глядели друг на друга ошалелыми глазами. Кто-то кинул бедняге Найвету разорванное платье. Генрих громко расхохотался. Возникла пауза, а затем его примеру последовали остальные; гогот стоял оглушительный, звуки общего веселья эхом отдавались под стропилами крыши.

– Да, вот так живая картина! – воскликнул Гарри, переводя все в шутку. – Пусть наши горести обращаются в смех и игру! Пойдемте, милорды и леди, на банкет – в таком виде!

Взяв Кейт за руку, Гарри направился к своим личным покоям, не дав никому времени на возражения. Вскоре, как он и рассчитывал, его придворные, хотя и с ощипанными перьями, поспешили за ним, треща языками и посмеиваясь. Они, без сомнения, потешались над несчастным Найветом, который остался совсем без одежды.

Столы были уставлены блюдами с лучшими сластями и прекрасным вином.

– Угощайтесь! – сказал Гарри, делая знак слугам удалиться, затем сам взял тарелку и положил себе конфет, марципанов, желе, печенья, сахарных помадок и силлабаба.

– Не ешьте слишком много, Гарри, – с лукавой улыбкой пробормотал Комптон. – Они все афродизиаки!

– Королева это оценит. – Король прыснул со смеху, беря тарелку, на которой горкой лежали яблоки с семенами тмина и засахаренные пряности.

Комптон взял в руку одно из угощений:

– Ваши повара сегодня превзошли себя.

Гарри едва слышал его; гомон голосов стоял оглушительный. Придворные смеялись и выпивали, некоторые, перемещаясь между гостями по залу, уже слегка пошатывались. Не хотелось, чтобы этот вечер заканчивался. А потом он уложит Кейт в постель. Внутри ощущалось какое-то странное волнение. Может, Комптон был прав насчет афродизиаков. Поддавшись наплыву чувств, Гарри даже исполнил перед восхищенной компанией одну из написанных для Кейт любовных баллад. Увлеченный пением, Гарри не обращал внимания на подошедшего к нему Суррея, пока граф не склонился к его уху.

– Простите за вторжение, ваша милость, но есть новости из Ричмонда.

Надрывная нотка в голосе вестника насторожила Гарри. Что-то было не так. Извинившись перед гостями, он увел Суррея в свой кабинет. Там на столе лежали планы строительства нового дворца, которые он набросал днем, а рядом с ними – ножницы, циркуль, фильерные доски[12]12
  Фильерная доска – инструмент для волочения проволоки; плоский металлический брусок с проделанными в нем отверстиями постепенно уменьшающегося диаметра.


[Закрыть] и стальная ручка для письма.

– Ричмонд? Что-то с принцем? – Голос Гарри затих, когда он взглянул в лицо Суррею.

– Ваша милость, мне страшно говорить вам это, но принц отправился к Господу, – срывающимся голосом сообщил граф.

– Нет! – вырвался у Гарри дикий вопль. – Нет! Он был здоров! Господь не может быть так жесток… – Весь в слезах, король повалился в кресло.

Дверь тихо открылась, и на его плечо легла чья-то рука. Это был Уолси.

– И Господь осушит слезы на их глазах; и больше не будет ни смерти, ни печали, ни плача, и никакой боли не будет: прошлое останется в прошлом. Благословенны плачущие, ибо они утешатся.

Гарри поднял глаза. Он едва расслышал слова утешения. Мир обрушился на его плечи всей своей тяжестью, и жизнь никогда уже не будет прежней. Его сын, его маленький сын, надежда Англии, умер. Он пробыл на этом свете всего шесть недель! Какой жестокий удар для Кейт…

– Отчего? – спросил Гарри. – Отчего?

– Лихорадка, которая уносит многих младенцев, – сказал ему Суррей. – Врачей вызвали немедленно, но никто уже не мог ничего сделать.

– Королева! – выпалил Гарри. – Она знает?

– Еще нет, – мягко произнес Уолси. – Мы подумали, будет лучше, если эту новость сообщите ей вы, ваша милость. Я приведу ее сюда. И вы сможете разделить свое горе наедине.

Гарри сглотнул. Как ему найти слова, чтобы сказать Кейт о таком ужасном несчастье?

Кейт пришла, и весь ее вид выражал недоумение.

– Генрих, гости удивляются, куда вы пропали… – Увидев лицо мужа в свете зажженных свечей и его дрожащие руки, она осеклась и покачала головой. – Нет! Нет!

Гарри потянулся к ней:

– Кейт… – Дальше он говорить не мог. – Наш мальчик умер.

Ему никогда не забыть, как она кричала, пока он крепко держал ее в своих объятиях.

Он не знал, откуда взять слова, чтобы утешить ее. Еще ни разу с момента смерти матери не испытывал Гарри такого глубокого горя. Он лежал с Кейт на постели, тщетно пытаясь успокоить ее.

– Малыш не страдал, – сквозь слезы произнес Гарри. – Его душа сейчас среди невинных у Бога. У нас будут другие дети.

Но ничего не помогало. Они барахтались в своем горе, не зная, как из него выбраться.

– Мы не должны подвергать сомнениям мудрую волю Господа, – пробормотал Гарри. – Случайность, простуда… Он был совсем еще мал. – Король едва мог говорить.

– Лучше бы Господь забрал меня! – вскричала Кейт, пронзая мужа в самое сердце. – Как мне жить без него! Такую боль я не вынесу. Мой малыш…

Гарри старался как мог скрывать свое горе. Он провел с Кейт самые мрачные дни, успокаивал ее во время сильнейших приступов плача, пытался отвлечь музыкой и другими приятными занятиями.

– Траура при дворе не будет, – распорядился король.

Однако в тот день, когда маленького принца с большими почестями отвезли из Ричмонда в Вестминстерское аббатство, где и похоронили, он облачился в черное, а на погребение сына потратил целое состояние. Столько помпезности – ночные бдения, свечи и факелы – ради одного крошечного младенца. Но сына короля полагалось предать вечному покою среди его предков величественно.

Больше Гарри открыто не выказывал своей печали, хотя наедине как мог старался поддержать Кейт. Он занялся делами государства с решимостью, которая удивила его советников. Пока не случилась трагедия, папа Юлий и Кейт убеждали его присоединиться к Священной лиге – союзу между Ватиканом, Испанией и Венецией против короля Людовика, имевшего агрессивные притязания на земли в Италии, и это предложение хорошо согласовывалось с амбициями самого Гарри. На Пасху в том году папа даровал ему Золотую Розу, которую сам благословил, она символизировала Страсти Христовы и была знаком высокой апостольской милости. И все же радость Гарри по этому поводу омрачали мысли о маленьком тельце, лежавшем под плитами пола Вестминстерского аббатства.

Король собрался с силами и нацепил на лицо улыбку. По ночам, когда было не уснуть, он лежал и строил планы французской кампании. Майский день он отпраздновал как обычно и целых три дня бился на турнирах с Брэндоном, Томасом Говардом и Эдвардом Невиллом, принимая вызовы от всех, кто желал с ним сразиться. Затем, взяв с собой Кейт, Гарри отправился в летнюю поездку по стране. Они проехали через Мидлендс, посетили Ноттингем и Ковентри, где смотрели знаменитый цикл мистериальных пьес в исполнении членов местных гильдий. Гарри развлекался спортом, игрой в кости и карты, усердно наполняя жизнь разными занятиями.

Уолси помогал ему. Теперь он стал правой рукой Гарри, его неофициальным секретарем, всегда готовым дать мудрый отеческий совет или произнести слова утешения как лицо духовное. Часто они с пользой проводили время в кабинете Гарри за обсуждением текущей ситуации в королевстве и мире в целом, так как Уолси отличался широтой взглядов и был в курсе международных событий, а иногда касались и повседневных домашних дел. Олмонер знал обо всем, что происходило при дворе: кто с кем враждует, у кого с кем любовная интрижка, кто вел себя недостойно. Располагать такими сведениями совсем нелишне. Признавая заслуги Уолси, Гарри назначил его настоятелем соборов Херефорда и Линкольна, пребендарием Йорка, каноником Виндзора и архиварием ордена Бани. Кроме того, он с удовольствием исполнил просьбу епископа Фокса о выделении Уолси места в Тайном совете, и тот рассыпался в льстивых благодарностях. Гарри понимал: Уолси – гордец, жаждущий стяжать славу и богатство, а амбиции этого человека далеко превосходят его положение в обществе, но это не беспокоило короля. Ему нравились обаяние Уолси, его острый ум и компанейская манера общения. Сын мясника отлично служил королю. Почему бы не вознаградить его?

Глава 7

1511 год

В октябре Гарри присоединился к Священной лиге. Теперь он мог сказать, что вступает в священную войну против Франции. Гордясь собой как добрым сыном Церкви и желая порадовать его святейшество, король приказал своим придворным умерить расточительность и одеваться более строго, хотя особого успеха это не принесло. Он даже запретил дворянам носить шелка, однако его приказание по большей части игнорировалось.

– Вместо того чтобы тратить деньги на внешний блеск, милорды, – сказал король своим советникам и придворным, – лучше потратьте их на оружие и коней для нашего крестового похода против короля Франции.

Сам Гарри следовал собственным поучениям – сменил дорогие наряды на более скромные. В декабре он открывал сессию парламента в длинном сером платье, скроенном на манер венгерского.

Однако вскоре аскетизм наскучил Гарри. Рождество он отмечал в Гринвиче вполне по-королевски: устраивал пышные пиры, принимал толпу гостей и потратил на новогодние подарки и устройство всевозможных зрелищ столько денег, что хватило бы на уплату выкупа за короля. Он был в своей стихии. Когда он видел Кейт довольной, хлопающей в ладоши от радости, у него становилось легче на сердце. Если бы ему удалось снова сделать ей ребенка, жизнь была бы абсолютно прекрасной.

В Двенадцатую ночь распорядитель празднеств Уильям Корниш организовал развлечение под названием маскарад, доселе невиданное в Англии, но популярное в Италии. Гарри и еще двенадцать джентльменов нарядились под итальянцев, в костюмы, маски и отделанные золотом головные уборы. В таком виде они появились в зале для приемов после вечернего банкета и пригласили дам танцевать. Такого никогда еще не случалось во время представления живых картин. Некоторые женщины смотрели на своих кавалеров косо, не желая выступать перед всем двором, но большинство легко согласилось. Гарри практиковался не один день и уверенно вел свою партнершу в танце, который требовал от исполнителей ловкости и живости. Девушка была очень милая, миниатюрная, светловолосая, с приятной речью, и он почти пожалел о своем решении никогда больше не изменять Кейт. Но потом увидел, как супруга смотрит на него с помоста любящими глазами, и понял, к кому на самом деле стремится его сердце. Хорошо все-таки быть королем, когда тебе двадцать лет, внимание всего мира приковано к тебе и все молодые женщины соревнуются друг с другом, лишь бы обратить на себя твое внимание. Гарри упивался всем этим, и под бурные аплодисменты, раздавшиеся после окончания танца, он и его компаньоны сняли маски. Это не последний маскарад, решил про себя король.

1512 год

В марте папа Юлий лишил Людовика титула самого христианского короля и даровал королевство Франция Гарри, которому оставалось всего лишь завоевать его.

– Больше никаких отсрочек, – сказал он своим советникам. – Я отправляюсь на войну.

Видя тревогу на их лицах, король стукнул кулаком по столу:

– Я не потерплю возражений! Этим летом мы вторгнемся во Францию.

– Ваша милость, я займусь приготовлениями, – мягко произнес Уолси, а остальные сердито покосились на него. – Но, учитывая всеобщее беспокойство по поводу вашей безопасности в связи с наследованием престола, позвольте мне предложить, чтобы поход от вашего имени возглавил какой-нибудь военачальник из дворян? Если он одержит победу, триумфатором все равно будете вы.

Гарри, разумеется, хотел не этого, но понял, что совет ему дан мудрый.

Кейт присоединила свои мольбы к словам Уолси.

– Я полностью за, – сказала она в тот день. – Мой отец тоже объявил войну королю Людовику и побуждает вас снискать себе славу возвращением принадлежащего вам по праву. Однако, мой Генрих, меня очень волнует ваша безопасность.

В конце концов Гарри сдался. Но вторжение состоится, а это главное.

Гарри закрыл крышку своего красивого письменного стола из орехового дерева и золоченой кожи с нарисованными гербами его и Кейт, трубящими херувимами, фигурами Венеры и Марса, а также с античными мотивами. Наконец он закончил составлять письма. Заиграло в лучах солнца яркое весеннее утро, был конец апреля, ему хотелось поскорее оказаться на улице. Но неожиданно в дверном проеме появился необыкновенно взволнованный Уолси:

– Ваша милость, Вестминстерский дворец горит!

– Что?! – Гарри ужаснулся. – Пожар сильный?

– Все стараются как могут потушить пламя, но, боюсь, огонь вышел из-под контроля. Вестник сказал, пожар вспыхнул на кухне.

– Пусть приведут к причалу мою барку! – велел Гарри. – Я сам посмотрю.

Он пока и подумать не мог об утрате построенного во времена Эдуарда Исповедника старинного дворца, где издавна заседало правительство. Но когда барка прошла мимо причаленных у Собачьего острова судов и обогнула изгиб реки, Гарри увидел впереди столб рвущегося в небо черного дыма. К моменту, когда он достиг Лондонского Сити, пламя уже взвивалось высоко, сердце у Гарри упало, и стало ясно, что стоит готовиться к худшему.

Из-за сильного жара лодочник не мог подойти слишком близко к объятому огнем дворцу, поэтому Гарри пришлось с Темзы наблюдать за тем, как пламя медленно, но неуклонно пожирает дворец. Сильно расстроенный этим зрелищем, король приказал возвращаться в Гринвич; смотреть на пожар и беспомощно ждать, когда здание будет полностью уничтожено, он не мог.

Вечером Гарри и Кейт без всякого аппетита уныло клевали свой ужин, когда в столовую вошел Уолси.

– Огонь потушен, сир, но, боюсь, несмотря на усердие тех, кто боролся с ним, многое пропало. Однако удалось спасти Вестминстер-холл, Расписную палату, крипту часовни Святого Стефана и башню Драгоценностей.

Гарри казалось, что он скорбит по утрате старого друга.

– Значит, королевские покои уничтожены?

– Да, сир. Я сам осмотрел пепелище. Их уже не воссоздать, как и служебный комплекс. Вы будете перестраивать их, ваша милость?

Гарри попытался осмыслить ситуацию спокойно.

– Сядьте, Томас. Выпейте вина. Судя по всему, вам сейчас это необходимо.

Кейт улыбнулась Уолси и налила ему вина в кубок, за что он очень ее благодарил.

– Мне нужно это обдумать, – сказал Гарри. – На воссоздание дворца уйдут годы. А Вестминстер-холл может оставаться местом, где будут заседать суды и проводиться разные государственные церемонии. Но мне понадобится официальная резиденция в Лондоне.

– Там есть замок Байнардс, – подсказал Уолси. – Он в собственности королевы.

– И он прекрасен, – вступила в разговор Кейт. – Я останавливалась в нем с принцем Артуром.

Гарри нахмурился. Ему не нравились упоминания о той брачной ночи.

– Это была лондонская резиденция дома Йорков, – сказал он. – Но сейчас там в основном хранят вещи из гардероба ее милости. Этот замок тесен для двора, и его никак не увеличить в размерах.

– Лондонский Тауэр всегда на своем месте, сир. Ваш покойный отец устроил там великолепные апартаменты для себя и служителей своего двора.

– Все эти здания слишком маленькие, и они устарели. Я пересплю с этим делом.

Утром Гарри осознал, что ему придется идти на компромисс. Если он не может комфортно жить в Лондоне, значит ему стоит поселиться где-нибудь поблизости – в Гринвиче, Ричмонде или Элтеме, но устроиться там по-королевски. Все три дворца находились недалеко от столицы, недолгая прогулка по реке – и вы на месте. А Вестминстерский дворец, точнее, то, что от него осталось, пусть занимает правительство.

Приняв решение, Гарри в тот же день сообщил о нем на заседании Совета, после чего уехал с Кейт охотиться в парке Гринвича.

– Мой камергер хочет уйти в отставку, – сказала она ему.

– Граф Ормонд? Ему уже лет семьдесят.

– Больше, и он хорошо служил мне. Как вы думаете, мой Генрих, можно ли поставить на его место лорда Маунтжоя? Вы знаете, он женат на одной из моих придворных дам, и, я уверена, сослужит мне добрую службу.

Кейт выглядела прелестно на своей кобыле, тонкие завитки золотистых волос вились вокруг ее лица, и в тот момент Гарри готов был отдать ей весь мир. А Маунтжой – хороший выбор.

– Ничего не имею против, – искренне ответил он. – Маунтжой славится по всему христианскому миру своей ученостью. Он очень просвещенный человек. Вы знаете, что одним из его учителей был Эразм?

– Вы говорили мне! Он дружит с Томасом Мором и другими гуманистами, они переписываются на древней латыни, к тому же он давно и верно служит короне.

– Кейт, вам ни к чему убеждать меня. – Гарри рассмеялся. – Я с удовольствием одобрю назначение такого человека на этот высокий пост. Если правителя окружают ученые мужи, это усиливает его великолепие. Их присутствие рядом показывает, как сильно я люблю знание, и добавляет блеска к моей славе.

– Ей не нужно дополнительного блеска, – сказала преданная Кейт.

Гарри склонился к ней с седла и поцеловал.

– Мне хотелось бы, чтобы все одобряли новое учение. Некоторые из моих епископов считают Писание, труды святого Фомы Аквинского и Отцов Церкви единственными авторитетами и противятся любой попытке трактовать их иначе. Мне нравится Фома Аквинский, но я также восхищаюсь Эразмом, Мором и их единомышленниками, которые хотят, чтобы люди шире смотрели на мир и имели менее пессимистичные взгляды на природу человека. Никто не сравнится с ними даже в Италии, этой колыбели гуманистической науки. Они станут основателями нового содружества.

– Они хотят покончить с войнами, – искоса поглядев на мужа, сказала Кейт, – и добиваются, чтобы богатые учитывали нужды бедных.

– А вот с этим я не вполне согласен, дорогая. Война необходима для того, чтобы отстоять правое дело, если дипломатия бессильна. Но к бедным всегда нужно проявлять сочувствие, и я не перестану щедро раздавать им милостыню.

Они оказались на поляне и, натянув поводья, остановили лошадей. Тут для них уже стоял накрытый скатертью, сервированный золотой и серебряной посудой стол. Слуги расставляли на нем блюда с холодным мясом, хлебом, сыром и фруктами.

– Банкет только для нас. – Гарри улыбнулся; они сели за стол, а слуги удалились на приличное расстояние. – Вы знаете, даже у Эразма есть критики, а ведь он один из величайших умов нашего времени, блестящий писатель и страстный поборник истины, тем не менее некоторые обвиняют его в самонадеянности за то, что он-де осмелился переписать Евангелия.

– Моя матушка не одобрила бы этого. – Кейт сделала глоток вина. – Но я восхищаюсь им. Мы регулярно обмениваемся письмами. Мне понравилась его «Похвала глупости».

– Мне тоже! А каким исключительным удовольствием будет чтение Писания в точнейшем переводе. Что мне нравится в Эразме, так это его высокое мнение об Англии – и обо мне! Мор говорит, что он назвал меня универсальным гением.

– Что ж, вы это заслужили. – Кейт улыбнулась ему. – Я хотела бы как-нибудь пригласить его на обед, но мы так далеко от Кембриджа. Хотя мы могли бы позвать Томаса Мора. Боюсь, ему одиноко после смерти супруги.

– Отличная идея! – Гарри всегда с удовольствием проводил время в обществе этого умнейшего законоведа. – Вы знаете, что он не собирался жениться? Сперва его намерением было принять сан, но потом он решил, что не сможет отказаться от радостей плоти, оставить свою многообещающую карьеру в области права и свои ученые занятия. У него уже сложилась репутация блестящего знатока классической науки. Поэтому Мор женился, стал членом парламента и наплодил множество детей.

Гарри вдруг впал в задумчивость. Почему Господь не так благосклонен к нему?

– Его супруге было всего двадцать три года, – печально произнесла Кейт. – Да, нужно позвать его на обед.

Одетый в простое черное платье, Томас Мор сел за стол со словами, что ошеломлен выпавшей ему честью.

– Чепуха, Томас! – отозвался Генрих и хлопнул Мора по плечу. – Вы доставили нам большое удовольствие. Не часто нам выпадает насладиться обществом такого знаменитого ученого.

– Но при дворе вашей милости много хорошо образованных людей!

– И ни у одного из них нет такой репутации, как у вас!

– Говорят, вы недавно снова женились, – сказала Кейт.

– Да, ваша милость. – Мор улыбнулся. – Мои дети еще совсем маленькие, им нужна мать. Элис – вдова, она старше меня, очень прямодушна и, конечно, не слишком образованна, но прекрасная домохозяйка, и я полагаю, что со временем полюблю ее.

Гарри подложил гостю несколько отборных кусков мяса.

– Я слышал, ваш дом на Баклерсбери не только место встречи ученых, но и обитель счастья.

– Мне нравится думать, сир, это оттого, что я построил его на христианских принципах, в подражание академии Платона. Все мои дети, даже дочери, получают классическое образование. Они изучают латынь, греческий, логику, философию, теологию, математику и астрономию. При этом их жизнь состоит не из одной только учебы. Я нахожу время, чтобы повеселиться с ними, мы держим в качестве домашних питомцев несколько диких животных, у нас есть вольер с птицами.

Когда Мор говорил о своих детях, его лицо лучилось улыбкой. Гарри понимал, почему люди называют Мора смеющимся философом. Но при этом он знал Мора как человека твердой веры, который никогда не поступится своими принципами, и в нем все равно проглядывал некий аскетизм. Это был крайне благочестивый человек, говорили, что он носит на теле власяницу. А с виду не скажешь. Мор вовсе не казался суровым, замкнутым или испытывающим неловкость в обществе людей, напротив, он источал очарование и любезность, отличался вполне земным чувством юмора.

– Я прочел ваш перевод жизнеописания Пико делла Мирандолы, – сказал Гарри за десертом, который состоял из желе, сделанного на основе гипокраса. – Очень живой портрет.

– Благодарю вас. – Мор склонил голову, принимая похвалу своего государя. – Нужно, чтобы итальянских гуманистов лучше знали в Англии.

– Я тоже считаю именно так! – согласился Гарри.

Он находил общение с Мором весьма полезным для себя и думал, что ему приятнее проводить время с ним, чем с избалованными роскошью молодыми людьми, увешанными золотыми цепями аристократами и даже с женщинами, хотя Кейт была редким исключением.

– Культура и искусство Италии несравненны, – продолжил Мор. – Я аплодирую вашей милости за то, что вы привлекли Пьетро Торриджано к созданию скульптур для украшения гробницы вашего отца.

– Именно отец познакомил меня с итальянским искусством. Ему подарили картину Рафаэля «Святой Георгий и дракон», и, когда я был маленьким, он заказал у скульптора Гвидо Маццони мой бюст. Сходство поразительное, он изобразил меня смеющимся. А Торриджано… – Гарри ненадолго замолчал. – Этот человек гений, но у него такой буйный нрав. В Италии он поссорился с Микеланджело и сломал ему нос. Я хотел, чтобы с гробницей ему помогал Бенвенуто Челлини, но тот не пожелал связываться с человеком, у которого такой взрывной характер, да и жить среди англичан тоже отказался. Он называет нас скотами!

Мор улыбнулся:

– Может, вашей милости хватит одного буйного итальянца?

– Кейт, нам нужно растить наших детей на гуманистических принципах, – сказал Гарри после ухода Мора.

Они сидели в королевской библиотеке и листали прекрасно иллюминованные манускрипты, которые Гарри приобрел или получил по наследству.

Печаль на мгновение омрачила лицо Кейт, но потом королева заулыбалась:

– Я согласна с вами, мой Генрих. И нам нужно попросить совета у мастера Мора. Не сомневаюсь, он охотно даст его.

– Отличная идея, дорогая! Будем надеяться, нам недолго ждать начала этих бесед.

Возглавлять французскую кампанию было поручено маркизу Дорсету, бывалому вояке и способному стратегу. Гарри верил, что тот быстро разобьет врага.

Король Фердинанд настаивал, что лучший способ овладеть Францией – это зайти с юга, а потому в июне Гарри отправил свою армию занимать Аквитанию, которая когда-то находилась в руках англичан. Некоторые советники были не согласны с этим, считая атаку с севера более эффективной.

– Ваша милость, не упускайте из виду, что король Фердинанд преследует собственные интересы. Ваша армия в Аквитании обеспечит защиту северных границ Испании от вторжения французов.

– Но Фердинанд обещал отправить войска для помощи мне в завоевании Аквитании, – возразил Гарри. – Едва ли он сможет провести их через Францию. Нет, атака с юга имеет смысл.

Кейт говорила то же самое. Ее отец обязался помочь Гарри реализовать мечту, и она молила супруга не слушать советников. Он же был настолько поглощен мечтами о неминуемой коронации в Реймсе, что бездумно послушался ее.

Однако неделя проходила за неделей, а обещанные войска из Испании не прибывали, и в августе англичане по-прежнему стояли лагерем в Аквитании, солдат косила дизентерия, и припасы неуклонно подходили к концу.

Пришел рапорт от Дорсета: Фердинанд вынудил его помогать с завоеванием Наварры на севере Испании.

– Это не входило в ваше соглашение! – рокотал в Совете Суррей.

Гарри был вынужден с ним согласиться. Он кипел от негодования, злился на Фердинанда, который выставил его дураком, и на Кейт, которая от имени отца надавала ему столько пустых обещаний.

Когда английские войска подняли мятеж против Дорсета, Гарри с позором отозвал его домой, после чего много дней ходил мрачнее тучи, топал ногами и рычал на Кейт, нечувствительный к ее слезам. Дорсет явился ко двору, отощавший и напуганный, и Гарри орал на него не меньше четверти часа.

Уолси пришлось выступить в роли примирителя.

– Сир, не все еще потеряно, – сказал он, поспешив вслед за Гарри, после того как тот в ярости вылетел из зала Совета. – Император Максимилиан вступает в Священную лигу. Он горяч и настроен против Франции. Король Фердинанд просчитался в своей попытке захватить Наварру прежде Франции, но делать из него врага неразумно. В следующем году ситуация развернется иначе. Мы соберем больше войска, и вы поведете его в поход сами.

1513 год

Уолси не ошибся. В начале следующего года Гарри и его союзники по Священной лиге снова собрались идти войной на Францию, и олмонер трудился неутомимо, исполняя множество задач весьма эффективно и не унывая. Гарри изумлялся, какой огромный объем работы успевает произвести Уолси. Люди менее способные не справились бы с такой непомерной нагрузкой, но его друг – а Томас теперь им стал, – казалось, чувствует себя только лучше.