Текст книги "По милости короля. Роман о Генрихе VIII"

Когда отец и сын снова встретились в зале Совета, король был холоден со своим отпрыском. Хорошо еще, что там собралось много лордов, в противном случае ссора могла вспыхнуть вновь, так как Гарри по-прежнему чувствовал, что с ним обошлись дурно и сам он сильно обидел короля. Тот больше не приходил в его спальню и не вел с ним доверительных бесед. Когда они встречались при дворе, отец держался отстраненно и имел вид непреклонной суровости. Гарри это огорчало, но он не покорился. Если отец рассчитывал получить от него извинения, долго же ему придется этого ждать – так велика была обида Гарри.

1509 год

С течением месяцев, медленно и постепенно отношение короля к сыну менялось, становилось более спокойным и наконец смягчилось до того, что они если и не питали теплых чувств друг к другу, то, по крайней мере, могли вести вежливую беседу. Отец перестал постоянно распекать сына и отпускать саркастические замечания по поводу его недостатков.

Хорошо, что их отношения пошли на лад, так как король явно сдавал. Одежда висела на нем мешком, а приступы кашля так жестоко сотрясали его тщедушное тело, что на бедного страдальца жалко было смотреть. И тем не менее король не выпускал из рук бразды правления, а Гарри не отваживался спросить, не хочет ли отец переложить на него часть бремени государственных дел?

Вместо отозванного Фуэнсалиды в Англию прибыл новый посол Луис Карос. В апреле он подкараулил Гарри в Ричмондском дворце, когда тот шел ужинать.

– Ваше высочество, простите, что обращаюсь к вам, но я безуспешно пытался получить аудиенцию у короля. Мне сказали, он слишком болен, чтобы встречаться со мной.

Слишком болен? Неужели момент, которого Гарри так долго ждал, наконец близок?

Он не стал выуживать из посла информацию. Это было бы унизительно. Иностранному сановнику ни к чему знать, что наследник престола не имеет понятия о тяжелом состоянии отца.

– Могу я чем-нибудь быть полезен вам вместо него? – спросил принц с серьезным и торжественным выражением на лице.

– Благодарю, ваше высочество. Речь идет о вашем браке с принцессой Екатериной. Мой государь, король Фердинанд, желает, чтобы он состоялся как можно скорее.

– Таково и мое желание, – ответил Гарри. – Будьте уверены, я делаю все, что в моих силах, для осуществления плана нашей женитьбы. – И он его осуществит, как только взойдет на престол. – Когда моему отцу станет лучше, я передам ему ваши слова.

– Могу я от лица своего государя пожелать его милости счастливого выздоровления? – спросил Карос.

– Благодарю вас, милорд посол, – ответил Гарри и пошел дальше, уже ощущая себя королем.

Через два дня поздно вечером Гарри сидел в своей комнате и размышлял над конструкцией огромной бомбарды, которую рассчитывал когда-нибудь использовать против французов. Вдруг он встревожился, обратив внимание на какое-то суетливое движение и усилившийся шум за дверью, в спальне короля. Уже больше суток отец мучился в предсмертной агонии, терзаемый последними приступами болезни. Утром Гарри с ужасом увидел, как тот посерел и отощал. Врачи сказали ему, что теперь осталось недолго. Внутри Гарри шевельнулось чувство освобождения и триумфа, но он не дал ему воли. Не время было ликовать.

Гарри оставался у постели отца, как приличествовало моменту, отчаянно желая покинуть эту обитель болезни и увядания, пока король не махнул ему рукой, разрешая уйти, и не попросил молиться за его избавление от страданий. Гарри, как послушный сын, удалился в свою молельню и обратился за заступничеством к Господу, затем вернулся к себе в комнату и постарался чем-нибудь занять себя.

Вдруг объявили о приходе Томаса Уолси, капеллана отца.

– Милорд принц, король, ваш отец, зовет вас. Поспешите, ибо он in extremis[3]3
  При смерти (лат.).


[Закрыть].

– Почему меня не позвали раньше? – возмущенно спросил Гарри. – Меня это касается больше других.

– Простите, сир, но его милости внезапно стало хуже. Давайте поторопимся!

В освещенной свечами опочивальне короля было многолюдно. Лорды, государственные советники, служители двора и врачи толпились вокруг кровати, воздух был спертый – пахло болезнью и подступающей смертью. Гарри застыл на месте, не смея приблизиться к изможденной фигуре, лежавшей на постели и хватавшей ртом воздух, но костлявые пальцы отца тянулись к нему, как когти.

– Гарри, мой мальчик! – прохрипел король. – Послушай меня!

Принц неохотно опустился на колени рядом с королем и взял его за руку:

– Отец…

– Я умираю, сын мой. Скоро вы станете королем. Мои советники поклялись, что передача власти пройдет гладко. – Хриплый голос умирающего слабел. – Прежде чем отправиться на встречу с Создателем, я повелеваю вам жениться на леди Екатерине.

– Я это сделаю, сир, – пообещал Гарри.

Здесь воля короля и желание принца наконец сошлись. Однако слова Гарри остались неуслышанными, так как отца скрутил жестокий приступ кашля, изо рта его выплеснулась кровь. Отвратительное зрелище! Когда кашель утих, король лежал, тяжело дыша. Джон Фишер, епископ Рочестерский, капеллан леди Маргарет, держал перед глазами умирающего украшенное драгоценными камнями распятие, и Гарри, растроганный, наблюдал, как отец слабо протянул руку и прижал священную реликвию к груди.

– В Твои руки, о Господь, предаю я мой дух, – произнес духовник короля, – во имя Отца, Сына и Святого Духа.

Как только он умолк, Генрих VII выронил распятие и застыл в неподвижности.

Все, кто был в комнате, встали на колени, выражая почтение к отошедшей душе. Епископ Фишер осенил тело почившего короля крестом.

– Даруй ему вечный покой, о Господь, и пусть воссияет над ним неземной свет, – нараспев произнес он.

Склонив голову, Гарри стоял на коленях вместе со всеми.

– Аминь, – произнес он, когда молитва закончилась, и поднялся на ноги.

Ему хотелось поскорее уйти, чтобы не видеть мертвеца и забыть пережитый ужас. Тут принц понял, что все люди, стоявшие на коленях, повернули голову и смотрят на него.

– Король умер, – провозгласил граф Суррей. – Да здравствует король!

– Да здравствует король! – в один голос подхватили остальные.

Часть вторая
Лето

 
Со всеми я добр, не путаю правил
И ту люблю, что в жены взял я.
Хоть говорят, юность мной правит,
Пусть подождет взрослость моя.
Господь, мое право и долг мой,
От них я не отступаю,
Хоть говорят, юность мной правит!
 

Король Генрих VIII

Глава 3

1509 год

Роскошно одетый в королевский траур – серебряную парчу и темно-синий бархат, – Гарри верхом ехал в Лондонский Тауэр по улицам, вдоль которых собрались ликующие толпы. Его только что объявили королем, и он отдал последние почести лежавшему в Королевской часовне Ричмондского дворца телу почившего отца, которого вскоре перевезут для упокоения в Вестминстерское аббатство. Гарри воздевал руку в приветствии, и его новые подданные живо откликались на этот жест: восхваляли его как освободителя и провозвестника золотого века. Становилось ясно с предельной очевидностью, что кончину прежнего короля оплакивали очень немногие. Покойный Генрих VII принес стране мир и прочную власть, это верно, но его презирали за скупость и поборы. Гарри понимал, что контраст между ним и его отцом не может быть более разительным. Ему почти восемнадцать, он пышет юностью, энергией и жизненной силой, никто не посмел бы отрицать, что он живое воплощение всех рыцарских добродетелей.

Однако за две вещи ему, безусловно, следовало благодарить отца. Генрих VII создал Англии такую впечатляющую репутацию в Европе, что все христианские народы стремились заключить с ней союз. А также оставил сыну казну, полную скопленных за долгие годы сокровищ, и эти богатства обеспечивали политическую мощь и безопасность королевства. Бабушка, храбро подавив слезы, сказала Гарри, что люди всегда недооценивали величие покойного короля.

– Они видели его безмерно подозрительным, скаредным и коварным, черным принцем, которому нельзя верить, – добавила она, печально глядя на внука; ее худое лицо в обрамлении вдовьего вимпла и траурной вуали выглядело скорбным и строгим. – Им следовало бы отдавать ему должное как мудрому основателю прочной династии и защитнику мира. Вместо этого они радуются его смерти. – В ее тоне слышалась горечь.

Гарри сочувственно кивнул. Его не обрадовала новость, что отец назначил леди Маргарет неофициальным регентом до момента достижения сыном восемнадцатилетия; успокаивало то, что ждать осталось недолго – всего несколько кратких недель. Что бы ни думала себе бабушка, Гарри собирался отмежеваться от непопулярных отцовских методов правления. Сегодня он уже объявил всеобщую амнистию и приказал арестовать самых ненавистных советников короля – Эмпсона и Дадли. Снятые с них головы укрепят его популярность. Он никогда не допустит, чтобы при нем министры занимались таким злостным вымогательством. При этой мысли Гарри чопорно поджал губы.

Тауэрский холм запрудили толпы счастливого народа, все махали новому королю и посылали благословения. Констебль Тауэра подошел к нему с ключами от крепости, и Гарри проехал через Львиную башню во внешний двор, где йомены гвардии силились оттеснить людей, чтобы расчистить ему дорогу. Когда Гарри вступил в королевский дворец, где собрался двор, парадные залы были набиты до отказа. Все хотели увидеть нового короля или подать ему прошение. Теперь Гарри стал источником почестей и покровительства, мог возвысить или уничтожить кого угодно по своему усмотрению. Перспектива открывалась головокружительная. Но нужно пользоваться властью с умом. Хороший правитель поощряет тех, кто может быть ему полезен, и награждает сослуживших добрую службу.

Раскланиваясь направо и налево, Гарри двигался сквозь толпу, впереди него шагали йомены гвардии, его личные телохранители. Он взошел на помост, где под роскошным балдахином, расшитым королевскими гербами Англии, стоял трон, и на мгновение замер, чтобы насладиться моментом. Усевшись, король выпрямил спину, упер одну руку в бедро, приподнял подбородок и обратился к собранию со словами, которые давно уже отрепетировал про себя:

– Милорды, добро пожаловать! Мы благодарим вас за теплые приветствия и желаем, чтобы вы и все люди знали: мы намерены править вами мудро и хорошо. Мы любим справедливость и добродетель, а также питаем большую привязанность к ученым мужам, которых всегда будем милостиво принимать при дворе. Скупость будет исторгнута из этого королевства, и с вымогательством мы покончим. Наше великодушие будет рассыпать богатства щедрой рукой. Знайте, что мы не желаем золота, самоцветов и драгоценных металлов, нам нужны добродетель, слава и бессмертие!

Видя радостные лица людей, слыша овации и приветственные крики – громче всех звучали голоса Брэндона и Комптона, – юный король вновь ощутил ликование. Он начинал очень хорошо, это было ясно, и так же намеревался продолжать. Пусть ни у кого не возникнет сомнений, кто здесь правит.

Гарри встал, поднял руку, давая понять, что благодарен за приветствия, и удалился в свои личные покои. Вечером в главном зале Тауэра состоится торжественный пир – никаких вольностей, разумеется, ведь при дворе траур, – и он должен появиться там в полном блеске. Чтобы быть великим королем, важно выглядеть соответственно и демонстрировать свое великолепие.

А у него этого не отнимешь; сама его внешность – воплощение королевского величия. Гарри знал без хвастовства, что среди тысячи высокородных молодых людей своего возраста он самый высокий – ростом больше шести футов. Тело у него могучее и сильное, в глазах горит огонь, а лицо сияет красотой. Стоя перед зеркалом из венецианского стекла, настоящим произведением искусства, которое отец купил за немалые деньги, он видел юного гиганта с тонкой талией, широкими плечами, светлой кожей и прямыми рыжими волосами до подбородка, по французской моде. У него было такое же широкое лицо, пронзительные глаза и маленький чувственный рот, как у деда, Эдуарда IV, хотя нос совсем не дедовский, с высокой переносицей, вполне царственный, как считал сам Гарри. Многие говорили ему, что он самый красивый принц, каких они только видели.

В эти дни Томас Уолси, мягкий, надежный и почтительный, казалось, всегда был под рукой или держался где-нибудь поблизости. Гарри этот человек нравился, он восхищался его энергией, умом и готовностью исполнять волю своего нового государя, который быстро сообразил: если ему что-нибудь нужно, следует обращаться к Уолси. Кроме того, король понимал: когда Уолси называет его «наш новый Октавий», это не просто лесть.

– У Англии есть повод торжествовать, ведь у нас теперь есть вы, ваша милость! – заявил Уолси после первого заседания Совета, которое возглавлял Гарри.

В то утро скучать ему не пришлось. Он почувствовал, что хорошо проявил себя: показал осведомленность в делах, умение управлять и уверенность в себе. Уолси засеменил следом за королем в галерею, и его толстощекое лицо светилось от восторга.

– Это настоящее благословение! Наш правитель поступает мудро, стремится к справедливости и добру, готов привечать ученых мужей. Неудивительно, что все королевство ликует, получив такого великого государя.

– Аминь, – буркнул граф Суррей.

От Гарри не укрылось, какими холодными взглядами окинули льстеца граф Суррей и герцог Бекингем. Однако короля это не встревожило, он был намерен продвигать людей не за благородство происхождения, а судя по их способностям, за искреннее желание быть полезными и приятными в общении. Новые люди для новой эры. Гарри понимал, что Уолси ему пригодится. Найдутся и другие.

А сам священник как будто не замечал враждебности лордов.

– Я полагаю, ваша милость поступает весьма благоразумно, откладывая принятие любых решений до следующего утра, пока вы не переспите с этим делом.

Гарри широко улыбнулся ему:

– Вы увидите, Томас, стоит мне решиться на что-то, и я считаю себя правым, будучи миропомазанным королем.

– Превосходящим мудростью простых смертных, – добавил Уолси.

– Клянусь святым Георгием, вы говорите правду! – Гарри хлопнул его по плечу.

Да, ему нравился этот Уолси! И тому новый король тоже явно пришелся по душе как человек простой, честный, любивший добродетель и соблюдавший идеалы рыцарства. Если бы отец был больше похож на Уолси!

Гарри был потрясен, узнав, какие богатства оставил ему отец в полной до краев казне. Мало кто из королей начинал свое правление, обладая такими сокровищами. Гарри с упоением строил планы, как будет щедро тратиться на развлечения и создаст самый великолепный двор во всем христианском мире; и еще много останется на удовлетворение других его амбиций. Ему не терпелось поскорее затеять какую-нибудь войну. Теперь ничто не препятствовало реализации его мечты о победе над французами; седобородые старцы из Совета, разумеется, ему не помеха. На следующем же заседании он поднял этот вопрос.

– Ваша милость, покойный король оставил страну процветающей, изобильной богатствами и наслаждающейся всеми преимуществами мирной жизни после тридцатилетнего конфликта. Зачем тратить деньги на новую войну? – возразил престарелый Томас Говард, граф Суррей, самый влиятельный аристократ в Совете; казалось, он выражал общее мнение.

Гарри уперся рукой в бедро и обвел советников стальным взглядом. Он начал понимать, что уже обзаводится привычкой к власти. Куда подевалась их жажда славы и признания? Иссякла и иссохла, не иначе!

– Милорды, когда вы будете присутствовать на моей коронации в Реймсе, я припомню вам ваши опасения, – сказал он и поднял руку. – Нет! Я не желаю слушать возражения.

Это заставило советников умолкнуть. Бабушка, сидевшая на другом конце стола, испуганно посмотрела на внука, но даже не попыталась переубедить его.

Гарри сменил тему:

– Поговорим о моей коронации в Вестминстере.

Тщательно продуманные планы уже были составлены. Гарри решил, что это событие станет первым в ряду множества пышных зрелищ, которые он устроит на радость людям, чтобы укрепить в народе любовь к нему.

– Милорды, я рассчитываю произвести хорошее впечатление, – сказал он. – Проверьте, чтобы мы заказали достаточное количество ткани на новые ливреи для всех королевских слуг.

– Сир, не будет ли это расточительностью? – осмелился спросить Уильям Уорхэм, престарелый архиепископ Кентерберийский. – Старые ливреи вполне подойдут, тем более что у вашей милости такие же инициалы, как у отца.

– Это новое правление и новая эра, милорд архиепископ, – наставительно ответил Гарри и поднялся. – У них будут новые ливреи. Позаботьтесь об этом, милорды.

На сем молодой король удалился. Он завел себе обычай не проводить на заседаниях Совета много времени, но быстро разбираться с делами, чтобы поскорее освободиться и поехать на охоту со своими юными джентльменами. Именно с ними он весело проводил время, у них были общие жизненные интересы, эта дружеская компания сопровождала короля каждый день, а его дни теперь были полны смеха и шуток. Его компаньоны тоже стремились проявить удаль на полях Франции. Вот только Гарри коронуют и ему стукнет восемнадцать, он сразу четко заявит о своих планах!

Но прежде всего ему нужно жениться. Первейший долг короля – обеспечить себя наследником. При дворе же, куда ни глянь, повсюду видишь отпрысков дома Йорков, внешне они такие лояльные, но в душе… кто знает? Гарри решил держать их поближе к себе и оказывать милости этим своим родственникам, дабы призрак гражданской войны не сорвался с привязи. А ему между тем необходимо обзавестись сыном, да поскорее.

Как только тело отца поместили в гробницу в Вестминстерском аббатстве, новый король Генрих перевел свой двор в Гринвич. Там, стоя перед великолепным окном с впечатляющим видом на Темзу, он объявил, что намерен возобновить старые притязания Эдуарда III на престол Франции, отвоевать это королевство и короноваться в Реймсе как новоявленный Генрих V. Послышались громкие одобрительные возгласы. Гарри надеялся, что несогласные слышат их.

А сам он теперь был готов скрепить союз с Испанией женитьбой на Екатерине. Лорды торопили его, и король Фердинанд обещал своевременно выплатить остальную часть приданого.

Граф Суррей был самым горячим сторонником этого брака. Из всех людей старшего поколения, которые служили Гарри, Суррея он любил и уважал больше других. Человек величайшего ума, большого достоинства и непоколебимой верности, граф был очень популярен у англичан. Его отец, герцог Норфолк, погиб, сражаясь за узурпатора при Босворте, а самого Суррея, который вышел на битву плечом к плечу с отцом и был ранен, король Генрих лишил прав и состояния. Гарри не раз слышал историю о том, как покойный король спросил Суррея, почему тот поддержал Ричарда, на что узник твердо ответил: «Он был моим венчанным на царство королем, и если бы парламент надел корону на столб, я бы стал сражаться за столб. И так же как бился за него, я буду биться за вас». Кто не восхитился бы таким человеком?! Отец определенно проникся к нему уважением, а цельность личности Суррея, твердость его воли, способности в военном деле и управлении постепенно позволили ему снискать расположение короля и получить назад часть своих земель. Граф, несомненно, рассчитывал снова стать владельцем герцогства Норфолк. Что ж, он двигался в правильном направлении и вполне мог добиться желаемого.

Но потом дело подпортил старик Уорхэм: он попросил личной аудиенции у Гарри и высказался против заключения брака.

– Ваша милость, вы подумали о том, что, возможно, совершите грех, женившись на вдове покойного брата? – спросил он.

– Папа дал разрешение, – напомнил ему Гарри.

– Я знаю, сир. – Уорхэм нахмурился. – Но достаточно ли этого, чтобы предусмотреть все случайности? Что, если брак был консумирован и принцесса носила ребенка, но потеряла его?

Гарри вспыхнул. Ему казалось неприличным обсуждать такие вопросы с человеком, который служил Господу.

– Она не могла бы не знать об этом.

– Ах, но не всегда можно иметь полную уверенность. Молодые люди часто несведущи в таких делах. Я прошу вашу милость серьезно подумать, прежде чем решаться на этот бесповоротный шаг.

Старик Уорхэм ушел, оставив Гарри с ощущением, будто у него из-под ног выдернули ковер. Он-то считал, что папское разрешение на брак снимает все вопросы. Не мог же понтифик не понимать, что делает! Он гораздо больший авторитет, чем Уорхэм, человек непогрешимый.

Когда Гарри открыл советникам, что его тревожит совесть, большинство постаралось успокоить короля. Только Уорхэм да еще несколько церковников советовали проявить осмотрительность. Потом Карос добился встречи с Гарри и заявил:

– Ваше высочество не должны испытывать никаких сомнений. Разрешения папы достаточно, и этот брак принесет мир между Англией и Испанией. Я уверен, вы будете наслаждаться величайшим счастьем в союзе с принцессой и оставите после себя многочисленное потомство.

В следующий раз Карос передал весточку от самого короля Фердинанда, которого, очевидно, не теряя времени, оповестил о сомнениях Гарри.

– Его величество любит ваше высочество как сына, – напыщенно провозгласил посол. – Он станет вам как родной отец и будет давать советы в любом деле. – (Гарри заметил, что при этих словах Кароса советники обменялись хмурыми взглядами.) – Принцесса поспособствует укреплению взаимопонимания между двумя королевствами.

– И Испания будет управлять Англией, – пробурчал Бекингем.

Гарри бросил на герцога огненный взгляд. Сейчас не время обижать посланника Фердинанда! Разве эти старики до сих пор не поняли, что у их короля есть собственный разум? Он никогда не допустит, чтобы им руководила жена. Женщинам вообще не пристало вмешиваться в политику.

Настал июнь, коронация приближалась. В конце месяца Гарри исполнится восемнадцать, он станет совершеннолетним. Пришло время, сказали ему советники, невзирая на сопротивление недовольных, приступить к заключению брака.

– Вашей милости не найти другой дамы, которая могла бы сравниться с принцессой Екатериной! – заявил Суррей. – Она копия своей матери, королевы Изабеллы, и обладает такой же мудростью и тем же величием ума, обеспечившим ее матушке уважение людей в разных странах. А что до сомнений вашей милости, у нас есть разрешение папы. Неужели вы должны быть более разборчивым, чем он?

Гарри сидел во главе стола, переводя взгляд с одного горевшего нетерпением лица на другое. Решение он уже принял и знал, что оно верное.

– Я согласен, есть много основательных причин для моего вступления в брак, не последняя из них – то, что я желаю иметь своей супругой принцессу Екатерину прежде всех женщин. Я люблю ее и хочу жениться на ней. – Гарри вспомнил ее длинные золотисто-рыжие волосы, светлый лик, достоинство, высокое происхождение и сострадательность. – Все в ней говорит, что она подходящая супруга для короля Англии. Ее доброта, образованность, человеколюбие…

Разумеется, его привлекали и другие качества Екатерины. Честь требовала, чтобы Гарри женился на ней. Сделав это, он избавит принцессу от нужды и позора, как странствующий рыцарь былых времен, и тем завоюет ее беспредельную любовь и благодарность.

Широко улыбаясь, король встал, чтобы принять поздравления от своих лордов, и заметил, что Уорхэм и его сторонники не присоединились к общему хору, а помалкивали. Затем Гарри устроился в кабинете, откуда уже убрали все стопки счетоводных книг, и написал будущему тестю, что отказался от всех других женщин в мире, которых ему предлагали, чем продемонстрировал любовь к Екатерине, своей обожаемой супруге. В мыслях он уже называл ее так.

Гарри оделся продуманно, в черный шелк. Прежде чем войти в покои Екатерины, желая удивить ее, он жестом остановил ашера[4]4
  Ашер – придворный служитель, который исполнял роль привратника.


[Закрыть], сам открыл дверь и вошел с поклоном.

Кэтрин играла в какую-то настольную игру с одной из своих испанских фрейлин. Она тотчас же встала и сделала глубокий реверанс, ее щеки вспыхнули, ресницы взметнулись вверх, а взгляд мягких серых глаз устремился к его глазам. Ее волосы волнами ниспадали до самых бедер. Она казалась Гарри прекраснейшим созданием на свете.

Он махнул рукой ее слугам, чтобы те удалились. Оставшись наедине с принцессой, король поднял ее из реверанса и поцеловал ей руку, а она с обожанием глядела на него.

– Екатерина, моя дорогая, нам нужно поговорить.

Когда он сделал ей предложение, она на мгновение онемела, а потом со слезами на глазах выдохнула:

– Да! О да! – и позволила поцеловать себя.

Гарри давно уже грезил о том, каково это – поцеловать женщину. Ощущение оказалось исключительно приятным, и все произошло так просто.

Слишком просто. Вспоминая об этом позже, Гарри испытывал легкое разочарование. Сколько времени он вожделел Екатерину, хранил верность ей все эти трудные годы и заявил права на нее, как только смог это сделать. Мгновенное согласие принцессы тешило его самолюбие, он был благодарен Екатерине за отзывчивость, но при этом чувствовал, что ей следовало бы немного поартачиться, чтобы ему пришлось добиваться ее. На охоте у него всегда вызывало трепет предвкушение погони, внутренняя подготовка к схватке и победе над зверем. Так же должно быть и с женщинами.

Однако Гарри знал, что Екатерину не учили флиртовать на манер английских девушек; ее растили быть послушной долгу и скромной. Ему следовало этому радоваться, потому что добродетельная женщина – награда дороже рубинов[5]5
  Отсылка к Книге притчей Соломоновых, 31: 10, в русском синодальном переводе: «Кто найдет добродетельную жену? Цена ее выше жемчугов».


[Закрыть]. Старик Скелетон прочно вбил это ему в голову, и Гарри, ложась в постель, которую вскоре с ним разделит Екатерина, сказал себе, что он очень рад. Желание его сердца исполнилось.

В следующие дни Гарри пытался подавить терзавшие душу сомнения, убеждал себя, что разница в возрасте – пять с половиной лет – несущественна. Екатерине двадцать три года, она по-прежнему молода, красива, готова вынашивать детей и заниматься постельным спортом. Но разве имеет значение, что подбородок у нее тяжеловат – как он не замечал этого раньше? – а ее обожание слишком очевидно? Все это не важно!

Вскоре после этого Гарри забрал Екатерину вместе с двором в Гринвич, где они должны были пожениться; принцесса трепетала от счастья. Сады утопали в цветах, фонтаны били, ветви фруктовых деревьев поникали под тяжестью плодов, а над ними величественно возносились ввысь башенки дворца. Гарри любил Гринвич; здесь он родился, а охота в местном парке доставляла ему истинное наслаждение. Он отвел Екатерину на верх башни и показал ей приготовленные для них роскошные апартаменты, упиваясь восторженными восклицаниями невесты, которую очень порадовали и богатство обстановки, и прекрасный вид на реку. Много лет из-за скупости покойного короля Екатерина жила в нужде, и теперь ей, должно быть, казалось, что она вознеслась на небеса.

Одно дело – поцелуй, совсем другое – акт продолжения рода, как с напускной скромностью называл это Скелетон. Теперь Гарри больше всего на свете желал произвести на Екатерину впечатление в их первую брачную ночь. Господи, не дай ему все испортить и выставить себя дураком!

Гарри была нужна женщина для знакомства с радостями плоти. Но кто? За исключением испанских дам, которые находились в покоях Екатерины и которых он не посмел бы и пальцем тронуть, при дворе не было других женщин, разве что его прачка. Гарри обнаружил, что присматривается даже к ней. Но она была слишком толстая и старая. Он содрогался от мысли, что эти натруженные руки прикоснутся к его телу. И в очередной раз обругал отца: зачем тот держал его в изоляции!

Молодые джентльмены из окружения короля похвалялись своими подвигами в публичных домах Бэнксайда и Саутуарка на Темзе в Суррее. Там мужчины могли снять девку всего за несколько пенсов. Но Гарри не хотел якшаться с потасканной старой шлюхой, как не хотел подцепить какую-нибудь заразу; он слышал о страшной французской болезни. Но вреда не будет, если пойти и посмотреть, что там и как.

Однажды вечером Гарри надел легкий плащ, опустил на лицо капюшон, проскользнул мимо стражи, спустился по винтовой лестнице на первый этаж и вышел с территории дворца, держась в тени зданий. У причала он нанял лодку и попросил лодочника, чтобы тот отвез его в Саутуарк. Поездка неожиданно ему понравилась, он видел сверкавшие впереди огни Лондона, своей столицы. Что бы подумали горожане, если бы увидели его сейчас одного, без сопровождающих, в поисках запретных удовольствий? Эта мысль вызвала у Гарри улыбку.

Высаживая пассажира на берег, лодочник ухмыльнулся:

– Я бы попытал счастья в «Кардинальской шапке», хозяин. Девочки там чистые, и все содержится исправно.

– Спасибо, – буркнул Гарри, кутаясь в плащ.

«Кардинальская шапка» – один из борделей. На улице толклись какие-то неотесанные мужики и матросы, они отпускали скабрезные шуточки в адрес девиц, которые выглядывали из окон. Гарри вообще был не робкого десятка, но тут вдруг смутился. Однако он решительно подошел к двери и резко распахнул ее. Сидевшая внутри хозяйка бросила на него оценивающий взгляд:

– Что ищет прекрасный джентльмен?

– Девушку, – пробормотал Гарри. – Чистую. Здоровую.

– Все мои девочки чистые и здоровые. Хотите девственницу? Это за особую плату.

Гарри знал, что девственность в таких заведениях часто фальшивая, но кивнул. Старая карга встала и скрылась за дверью. Вернулась она со светловолосой розовощекой девушкой, которая выглядела так, будто только что приехала из деревни, и едва ли ей было больше пятнадцати лет. Гарри уставился на нее, не веря своей удаче.

Однако через полчаса он отвалился на спину и лежал на грязной простыне, уныло глядя в потолок. Его лицо горело от стыда, а скипетр был мягкий, как подгнившая груша. Когда дело дошло до совокупления, он сплоховал, так как был слишком взволнован, слишком спешил, а его предательский член совершил выстрел раньше, чем встретился с целью.

Едва живой от унижения, Гарри натянул на себя одежду, выскочил из комнаты и ринулся в ночь.

Гарри и Екатерина стояли на коленях в молельне королевы в Гринвиче, архиепископ Уорхэм произносил над ними священные слова, которые делали их мужем и женой. Двор все еще соблюдал траур по покойному королю, вследствие чего официальных торжеств не проводилось, и Гарри ясно дал понять, что церемонии укладывания молодоженов в постель тоже не будет. Зачатие наследников короля, хотя и являлось предметом жгучего интереса для подданных, останется личным делом его и Екатерины.

Момент, когда он овладеет своей женой, приближался, и Гарри вдруг обнаружил, что его снедает ревнивый страх: вдруг Артур все-таки оказался первым? Еще сильнее угнетала его боязнь проявить себя в роли мужа не лучше, чем при общении с проституткой. Однако он беспокоился напрасно. Лежа со своей молодой женой в огромной кровати с расшитым серебром и золотом балдахином и шелковыми занавесками, он не спешил так, как в тот раз, и Екатерина была так полна любви к нему, так мила. Она крикнула что-то по-испански, когда он вошел в нее, и впилась ногтями в его плечи. Потом расслабилась, и это было прекрасно, их соитие доставило ему больше радости и удовольствия, чем он мог себе вообразить. Его Кейт – так он теперь называл ее – была всем, чего мог пожелать здоровый мужчина. Он и не мечтал о том, что любовь может быть столь восхитительной.