Текст книги "Трон и плаха леди Джейн"

Леди Мария

Нью-Холл, Эссекс, весна 1547 года

Вернувшись из часовни, я нахожу на столе ждущее меня письмо. Я беру его и замечаю печать с гербом Сеймуров. Может быть, это регент вызывает меня ко двору?

Но нет. Мое слабое зрение снова меня подвело. Это от его брата, сэра Томаса Сеймура, недавно ставшего бароном Садли, благодаря раздаче титулов, сопровождавшей коронацию. Что же могло понадобиться от меня лорду Садли?

Вскрыв письмо, я читаю его с удивлением, ибо в нем содержится предложение замужества. Вот это новости! Я едва с ним знакома, хотя премного о нем наслышана и не думаю, что он может замахиваться на брак с членом королевской семьи, то есть со мной. Каков наглец! И ничего не говорит о том, получил ли он разрешение от Тайного совета, прежде чем свататься ко мне. Он ведь наверняка знает, что без этого ему нельзя на мне жениться.

Предложение Сеймура мне не нравится. Оно может меня скомпрометировать. Запятнать мою честь. И все же я в некотором роде польщена вниманием к себе такого мужчины. Многие годы я несу свое девство как бремя, желая замужества, любви доброго человека и, превыше всего, детей. Вправду ли я приглянулась Томасу Сеймуру, или он только из расчета хочет жениться на возможной наследнице престола? Нет смысла обманывать себя: второе гораздо вероятнее.

Что же я знаю об этом человеке? Он младший брат регента и королевы Джейн – царствие ей небесное – и дядя короля. Наверное, он полагает, что это дает ему право делать мне предложение. Когда-то о нем говорили, что он хочет жениться на королеве Екатерине, пока король мой батюшка не положил этому конец. При дворе шел слух, что это был бы брак по любви, но она все-таки богатая вдова и составила бы ему отличную партию, так что я не уверена. Затем он провел долгое время за границей, с дипломатической миссией, и нес службу как лорд-адмирал. Однако он никогда не занимал важных государственных постов. Мой покойный батюшка, упокой Господь его душу, ему не доверял. Он считал его проходимцем.

Одна мысль о браке с таким мужчиной заставляет мою бедную плоть трепетать. Сэр Томас – красавчик с пронзительным взглядом темных глаз и безграничным обаянием. Многие женщины, надо думать, стали его легкой добычей. Да и я стала бы ею, не будь я дочерью моего отца и наследницей английского престола.

Я должна немедленно написать ему отказ. И все же, все же… перо замирает в моей руке. Мне тридцать один год, и мне отчаянно хочется замуж. Я даже представить себе не могу, на что это может быть похоже – делить постель с таким мужем. Не смею дать волю воображению, хотя подозреваю, что мне понравилось бы, сумей я преодолеть свою болезненную застенчивость и скромность. И все-таки, при всем при этом, благоразумие заставляет меня отказать просителю, хотя в глубине души я, возможно, желала бы ответить согласием. И какой дерзостью и самонадеянностью надо обладать, чтобы таким образом домогаться принцессы крови!

Решившись, я пишу ему свой отказ: короткую формальную записку, объясняющую, что мне не подобает рассматривать предложения о замужестве в столь короткий срок после кончины моего возлюбленного родителя и что если я и пойду на это, то лишь подчинившись решению моего брата короля и его совета.

Ну вот, готово. Я поступила правильно, дав ему единственно возможный ответ. Но теперь я боюсь, что ночью, лежа одна в своей постели, буду сожалеть об этом.

Я стою на коленях в часовне, моля Господа нашего повернуть сердца запретивших мессу в нашем королевстве. Мысль о том, чтобы лишиться утешения в моей религии, мне совершенно невыносима; как Господь мог допустить, чтобы вершилось такое зло?

Но Господь допускает много зла на земле. Это нарочно, дабы испытать нас. Как, бывало, говорила мне моя, блаженной памяти, матушка: мы не придем в Царствие Божие, не преодолев испытаний. И Богу известно, сколько испытаний выпало мне в жизни. Годы, проведенные в разлуке с матушкой, месть и жестокость этой ведьмы Анны Болейн, бессердечие моего отца и мое собственное малодушие перед ним. И все же, несмотря на это, я любила его, и сейчас, когда его нет, мне его не хватает.

А теперь мой младший брат стал королем. Он был воспитан еретиками, и я боюсь, что его душа безвозвратно потеряна. Я скорблю о нем и скорблю о королевстве английском, которое непреклонно стремится к погибели и разрушению.

Даруй мне сил вынести это, о Боже! – молю я, глядя на раскрашенную каменную статую Богородицы с младенцем на руках, которая стоит в нише над алтарем меж двух витражей с изображением Благовещения и Успения. – Даруй мне сил вынести все мои испытания!

Кроткое лицо Девы Марии нежно улыбается мне сверху. Я смотрю на нее с обожанием, и восторг переполняет меня. С помощью Пресвятой Богоматери я вынесу все испытания, потому что мое дело правое и я следую дорогой истинной веры.

Пять недель минуло с того дня, когда я отвергла предложение лорда Садли, и пока от него ни слова. Однако сегодня пришло еще одно письмо. От сестры Елизаветы, которая теперь живет с нашей добрейшей мачехой в Челси. Каково же было мое изумление, когда я прочитала, что она тоже получила предложение о браке от лорд-адмирала, но не приняла его, сообщив ему, что ни ее возраст – а ей тринадцать лет, – ни склонности не позволяют ей выходить замуж и что она желает полный год или дольше оплакивать нашего отца, прежде чем помышлять о замужестве.

Так что в итоге это оказались чистой воды амбиции. Если не можешь отхватить наследницу престола второй очереди, то попробуй взять наследницу третьей очереди. О, мужское вероломство! Какой глупостью с моей стороны было вообразить, что я ему приглянулась сама по себе: я – унылое, тощее, болезненное создание. И как ловко Елизавета от него отделалась!

«Я, сестрица, заставила его ждать ответа с неделю, – пишет она. – Я сказала ему, что он должен позволить мне отклонить честь стать его женой. Что это была бы за честь!»

Что-то подсказывает мне, что мы обе поступили мудро, отказав адмиралу. Каковы бы ни были его намерения, они отдают коварством и служат его собственным интересам. Думаю, мне крупно повезло.

Королева Екатерина Парр

Челси, весна 1547 года

Лорд-адмирал стоит передо мной. Последний раз я видела его задолго до смерти короля, так что я оказалась совершенно беззащитной пред силой его возмужалой красоты. Высокий и обходительный, он легко и грациозно склоняется, чтобы поцеловать мне руку, и меня внезапно охватывает чувство, будто я тону. Точно как тогда, когда он ухаживал за мной, но это было четыре года назад, и с тех пор много воды утекло. Теперь я богатая вдовствующая королева, опекунша леди Елизаветы и начинаю наслаждаться свободой после ограничений жизни при дворе, не говоря уж об ее интригах и клевете.

– Как давно я не видел вашего величества, – говорит он, окидывая меня с ног до головы оценивающим взглядом. – Я пришел принести свои соболезнования по поводу вашей печальной утраты.

– А я почти с нею свыклась, – замечаю я не без язвительности, – король ведь уже восемь недель как умер.

– Простите, что не явился раньше, – сочувственно улыбается злодей. – Я подумал, что вашему величеству потребуется время, чтобы оплакать короля. Я не хотел помешать.

– Не важно, – говорю я. – Я признательна вам за ваше посещение, милорд.

– Милорд? – Он изгибает бровь. – Раньше вы, помнится, звали меня «Том».

– Раньше я была простой смертной, – напоминаю я. – А теперь я королева. Жизнь моя так долго подчинялась формальностям. Но я вам очень рада… Том.

Он улыбается. Его улыбка, обнажающая великолепные белые зубы, обезоруживает.

– Мое сердце ликует, когда я слышу это… Кэт, – самоуверенно отвечает он.

Я поднимаю бровь, но ничего не говорю. Я знаю, что мне следует упрекнуть его за прямоту, но мне она так по душе…

Я любила Томаса Сеймура, прежде чем король заявил на меня свои права. Для него я была готова на все. Он преследовал меня с льстящей мне настойчивостью и не желал слышать, что еще не минул достаточный срок после смерти лорда Латимера. Он умолял меня выйти за него замуж, а когда я согласилась, стал меня домогаться.

– Мы же собираемся пожениться, – говорил он. – Так какая разница?

И цитадель бы, наверное, рухнула, если бы король не стал явственно проявлять свой интерес ко мне. Тогда Тому ничего не оставалось, как только уступить и скрыться с глаз долой. Я отчаянно горевала об этой потере, но с годами боль притупилась, как и вожделение, вспыхивавшее во мне всякий раз при мысли о нем или от воспоминаний о его ласках. Я подчинилась воле Божией, и, в конце концов, король оказался добрым мужем.

А теперь Том вернулся, и мы оба свободны, и нас по-прежнему влечет друг к другу. Я не могу оторвать от него глаз, пока он сидит у меня в комнате и шутит с моими фрейлинами, стройный мускулистый Адонис, озорной и остроумный, он снова пленяет меня.

Женщины приносят напитки и закуски и удаляются на другую сторону комнаты, чтобы мы поговорили наедине. Мы не говорим о любви или милых пустяках, а скорее обсуждаем придворные новости, хотя, конечно, есть и другие, более личные темы, которые мне хотелось бы обсудить. Но Тому не терпится поговорить о политике, и вскоре мне становится ясно, что в жизни его постигло разочарование. Пусть Сеймуры сейчас на коне, Том обижен, потому что это его брат, которому он завидует, обладает всей властью, а не он.

– Мне сорок лет, Кэт, а я до сих пор жду выгодной должности. Мне все время мешают. Мой высокочтимый братец, – это говорится с презрительной усмешкой, – явно намерен не допустить меня, лорд-адмирала, до участия, пусть скромного, в управлении государством, и это задевает мою гордость, какая она у меня ни есть. Не имеет значения, что я успешно служил короне в посольствах и на морях, а не прятался по углам при дворе, по уши в интригах, точно в дерьме, как мой любезный братец, извини за выражение, – добавляет он, принужденно улыбаясь.

Я люблю Томаса, но не настолько слепо, чтобы не замечать его недостатков. Я помню, как Генрих говорил, что он недостойный пройдоха, и как он отказался предоставить Тому место в Тайном совете. Это правда, что Генрих никому не доверял, особенно в последние годы, но мне кажется, что на него больше повлияло мнение лорда Хартфорда, чем собственная осмотрительность.

– Ваш брат под каблуком у жены, – замечаю я.

– Ах, эта мегера! – ухмыляется Том. – После того как ты уехала сюда, Кэт, она там теперь царит и наслаждается ролью жены регента.

– Представляю, – сухо отвечаю я. – Она присвоила себе мои драгоценности – украшения, которые по праву принадлежат жене короля.

– Я знаю. Она носит их на людях. Эта женщина не имеет ни стыда ни совести. Возможно, Эдвард Сеймур и правит Англией, но всем известно, что Анна Стэнхоуп правит Эдвардом. Единственное, в чем я не завидую своему брату.

– Я думаю, она боится за положение мужа и в вас видит угрозу. Вот почему вам отказывают в высоких должностях.

– Да. Мне достаются одни пустые почести, – фыркает Том. – Они хороши только на первый взгляд, а на самом деле ничего не значат. Если он хотел улестить меня, сделав бароном Садли и кавалером ордена Подвязки, то он обманулся, особенно потому, что самого себя он пожаловал титулом герцога Сомерсета, чтобы герцогиня могла задирать нос. Я был зол и недоволен на церемонии – и он это видел. Он знает, что на самом деле мне нужно место в Тайном совете или высокая государственная должность, и он знает, что у меня достанет способностей.

Пристально на него глядя, я спрашиваю:

– И это все, что вам нужно, Том?

Наши взгляды встречаются.

– Черт подери, вас не проведешь, Кэт, – укоряет он с улыбкой. – Конечно, я хотел бы спихнуть моего надутого братца с его высокого насеста и усесться туда самому. Боже, чего бы я только не отдал за это! Но нужно быть реалистом и понимать, что при текущем положении дел это вряд ли произойдет. Пока нет. В самом лучшем случае они могли бы включить меня в Тайный совет. Но покойный король запретил, так что надежды нет. Ваш муж не любил меня, особенно узнав, что я за вами ухлестывал.

– Он никогда не отзывался о вас плохо, – возражаю я, хотя Том прав.

– Господи, Кэт, вы не хуже моего знаете, что, когда кто-то предложил меня в совет, он, будучи при смерти, закричал со своей постели: нет, нет! И вряд ли во время траура кто-нибудь осмелится нарушить волю старика Гарри.

– Томас! – восклицаю я.

– Извините, Кэт, – устало говорит он. – Я чувствую, что со мной обошлись несправедливо. И я почти в отчаянии. А я так много могу и умею.

Он снова глядит на меня долгим взглядом, и я знаю, что он говорит не только о службе на благо родины. Я прячу взгляд. Слишком малый срок минул со дня смерти короля, чтобы допускать подобные мысли. Но я допускаю; ничего не могу с собой поделать. Пока он говорит, я не свожу с него глаз.

– Полагаю, что лучшее для меня – это привлечь на свою сторону короля, – рассуждает Том. – Хотя бедняга не обладает реальной властью, он все-таки король, и с его желаниями нельзя не считаться. А мы с ним всегда отлично ладили во время наших редких встреч.

– Я знаю, что вы ему нравитесь, – говорю я. – Он восхищается вашей храбростью и авантюрным духом. Он признавался мне, что хотел бы быть на вас похожим.

– Я его любимый дядя, нет сомнений, – хвастается Том. – Не секрет, что регент – Боже, какая досада, что приходится его так называть, – суров к мальчишке, держит его взаперти с наставниками и почти не дает денег, будь он проклят. И мешает мне с ним видеться, хотя совсем запретить не может. Когда я прихожу, я вижу, что короля обижает такое обращение. И вы знаете, что я сделал, Кэт? Я подкупил одного из слуг его величества, по имени Джон Фоулер, чтобы тот тайком передавал королю от меня кошельки, набитые деньгами. И еще я велел ему при любой возможности в присутствии короля расхваливать мои достоинства и таланты.

Я не могу сдержать улыбки, слыша о проделках Тома.

– И эта тактика приносит плоды? – интересуюсь я.

– Да, Кэт, приносит. Король загорелся желанием помочь мне. Я навещал его два дня назад в Уайтхолле и, говоря с ним наедине, как мужчина с мужчиной – дабы польстить его юности, – спросил, на какой, по его мнению, даме мне стоит жениться с целью продвижения.

У меня замирает сердце. А я-то считала, что это тут ни при чем.

– И что же он ответил? – беспечно спрашиваю я.

– На Анне Клевской! – хохочет он. – И совершенно всерьез! Но, глянув мне в лицо, наверняка ясно говорившее о смятении, он призадумался. Он серьезный мальчик, от него не дождешься улыбки, но я видел, что он доволен собой. Потом он посоветовал мне жениться на леди Марии, чтобы изменить ее католические убеждения.

– Он питает сильное отвращение к римской вере, – замечаю я. Мне неприятен разговор о женитьбе Тома.

– Это его учителя постарались, – заявляет Том. – Сторонники реформ, они и из него сделали закоренелого протестанта. И оттого привязанность сестры к старой религии его весьма тревожит. Ему, кажется, не терпится женить меня на леди Марии.

– А вам, милорд? – спрашиваю я со всем безразличием, на какое только способна.

– Подобный брак мог бы иметь свои преимущества, – отвечает он, – но, признаться, мне не улыбается эта перспектива. Пусть леди Мария и дочь своего отца, но она чопорная сухая старая дева, да и костлявые женщины вроде нее не в моем вкусе.

Он снова пристально оглядывает меня с ног до головы, словно говоря, что я, с моими округлыми женственными формами, совершенно в его вкусе.

– Вам пришлось бы получить согласие Тайного совета на женитьбу на леди Марии.

– Я пробовал. Они отказали. – Он виновато склоняет голову на плечо. – Это потому, что я не мог не подчиниться желанию моего государя. К счастью, я был лишен возможности сделать это.

Дневные тени удлиняются в холодном мартовском солнце.

– Обычно в это время я совершаю прогулку на свежем воздухе, – говорю я. – Вы не хотите сегодня составить мне компанию, Том?

– Ничто не доставит мне большего удовольствия, – улыбается он.

Когда мы бродим по дорожке между цветочными клумбами, Том слегка приобнимает меня за плечи и бормочет:

– Я до сих пор думаю о вас с нежностью, Кэт.

Радость вспыхивает во мне. Этого я не ожидала. Значит, он все еще любит меня.

– Я знаю, что пока рано, – говорит он, – но могу ли я надеяться, что однажды вы тоже ответите мне симпатией, как это было четыре года назад?

Его рука по-прежнему обнимает меня за плечи. Я всем телом ощущаю это прикосновение.

– Пока еще слишком рано, – говорю я ему. – Но я была бы рада видеть вас снова.

– Ничто не могло бы обрадовать меня сильнее, – отвечает он с улыбкой. – До свидания.

Три дня спустя он возвращается с букетом цветов. Он вспомнил, что я очень люблю цветы. Мы снова гуляем в садах в сопровождении моих фрейлин, следующих за нами на почтительном расстоянии. Говорим о политике, о придворных новостях, о наших общих знакомых, обо всем на свете, кроме чувств, которые испытываем друг к другу. Затем мы возвращаемся в дом подкрепиться вином и засахаренными фруктами, прежде чем Том тепло со мной прощается.

Дни становятся длиннее. Я живу по своему распорядку: руковожу занятиями леди Елизаветы, шью у себя в комнате, болтаю с фрейлинами – провожу время в надежде, что скоро снова заглянет Том.

На этой неделе он заходил еще трижды, возвращая свет и радость в мою жизнь. И чувство опасности.

– Том, – протестую я, – пойдут пересуды. Будет скандал, мне нужно думать о своей репутации. Король умер совсем недавно, люди будут возмущены тем, что его вдова, которую все считали благочестивой, развлекается с другим мужчиной.

– Ах, боже мой, если б вы и впрямь развлекались со мной! – откровенно усмехается Том.

– Как вам не стыдно! – упрекаю я его, краснея.

Вместо ответа он обнимает меня и целует в губы глубоким и долгим поцелуем. Я никогда еще не ведала такого счастья, но нас в любую минуту могут обнаружить, ибо мои фрейлины совсем близко, так что вопреки своей воле я вырываюсь и отступаю.

– Я настаиваю, чтобы мы сохраняли свою дружбу в тайне! – объявляю я.

– Дружбу? – переспрашивает Том, приподнимая бровь. – Я бы назвал это по-другому.

Он снова меня целует, и снова я вырываюсь.

– Вы пока что будете являться сюда только под покровом темноты, – распоряжаюсь я. – Дайте мне знать, когда вы придете, и я оставлю калитку в стене незапертой. Я сама впущу вас в дом.

В его глазах светится предвкушение.

– Для меня нет ничего более желанного, как приходить к вам ночью, – многозначительно говорит он. Как бы мне хотелось признаться ему, сколь глубоко отзываются во мне его чувства, но я не смею. Вместо того я заявляю:

– Милорд! Я в возмущении от вашей дерзости!

– Ах, но она вам по душе, моя Кэт! Вам она очень нравится на самом-то деле, – бесстыдно парирует он.

– Что это с нами, Кэт? – бормочет Том, обнимая меня на скамье у камина.

Я поступилась нормами морали во имя секретности и привела его к себе в спальню. Но предупредила, что дальше скамьи ему не пробраться. Я оборачиваюсь к нему:

– Точно не знаю, но мне это нравится.

Том напрягается.

– Это любовь, верно? – говорит он, пристально глядя на меня.

– Да, – шепчу я.

Мы вдруг крепко стискиваем друг друга в объятиях, и он страстно целует меня, щупая языком мой язык. Мы не можем насладиться друг другом.

– Мне не верится, что Господь послал мне тебя, – говорю я.

– Мы должны пожениться! – заявляет Том, когда мы, задыхаясь, ослабляем наши объятия.

– Должны, – соглашаюсь я, – но не сейчас.

– Почему же, любовь моя? Мы можем держать это в секрете, а я продолжу навещать тебя по ночам. С той разницей, что, конечно, буду спать с тобой вон в той постели. Либо не спать – уж как получится. – Он игриво на меня поглядывает, а во мне вдруг поднимается тревога.

– А что, если мне случится забеременеть так скоро после смерти короля? – спрашиваю я. – Может возникнуть подозрение, что это его ребенок. Поднимется ужасный шум. Представь себе, какой будет скандал! Мы должны подождать по крайней мере до конца траура.

– Кэт, – уговаривает Том, целуя меня так медленно и чувственно, что я просто таю, – тебе тридцать пять лет. Для всех твоих престарелых мужей ты была, по сути дела, почетной нянькой. Подумай хоть немного о себе, о своем собственном счастье. Вообрази, каково это – иметь в постели настоящего мужчину…

Его губы и пальцы как нельзя более убедительны. Зачем лишать себя того, чего я желаю больше всего другого, говорю я себе, отбросив здравый смысл, рассудительность и соображения морали. До рассвета я и впрямь успеваю почувствовать, каково это – быть в постели с настоящим мужчиной, и соглашаюсь выйти за него замуж в течение недели.

Том, через Фоулера, передает королю записку с просьбой благословить наш брак. Набитый золотыми монетами кошелек сопровождает эту просьбу. Фоулер возвращается с радостной вестью о том, что его величество одобряет наш союз и готов держать его в тайне.

Когда апрельские почки начинают лопаться на деревьях, нас венчают в Челси. Никто об этом не знает, кроме моего капеллана и двух доверенных фрейлин. Пока что наше счастье остается тайной, ибо мы условились отложить объявление о браке до более подходящего момента. Том по-прежнему живет в своем лондонском доме, посещая меня по ночам – ах, какое счастье лежать в его объятиях! – и посылая мне каждый день письма, полные любви. Когда он приходит, у нас нет времени для разговоров. У нас есть более интересные занятия, ибо он всегда торопится, и часы, улученные для свиданий, летят слишком быстро.

Сегодня Том является в дурном расположении духа; он слишком взбудоражен, чтобы заниматься любовью.

– Они собираются посватать короля за принцессу Елизавету Французскую, – сообщает он мне. – Это возмутительно – женить его на католичке! И когда я попробовал добиться объяснений от моего братца, он лишь ответил, что это выгодно, потому что иначе нам не задобрить Францию. Мы нуждаемся в дружбе короля Генриха. «Черта с два, – сказал я. – Кому придет в голову доверять французу?» И спросил моего бесценного братца, как король примет невесту-католичку, если в его королевстве запретили мессу?

Я притягиваю Тома к себе, заставляя сесть рядом со мной на скамью, и нежно спрашиваю:

– И что же он сказал?

– Понес какую-то чушь, что вроде бы его величество заставит ее осознать свою ошибку, – отвечает Том. – Я сказал ему, что его величество этого не одобрит и предпочтет жениться на протестантке, но он разве станет слушать? Нет. Если уж он вбил что-то себе в голову, то его не переубедишь.

– Идем в постель, любимый, – зову я, обнимая его. – Сейчас мы ничего не сможем сделать. Утро вечера мудренее. У нас и без того мало времени.

– Ты права, Кэт, – устало соглашается он. – Идем в постель, дорогая. Сними-ка свою сорочку.

На рассвете Том будит меня.

– Милая, у меня созрел отличный план! – объявляет он.

– Мм?.. – бормочу я, разомлевшая от сна и счастливая от вида его лица на подушке рядом со мной.

– Превосходный план, который принесет мне безграничную благодарность короля.

– И что же это за план? – зеваю я.

– Кэт, – говорит он, заключая меня в объятия и целуя, – в Европе, возможно, не так уж много принцесс-протестанток, как недовольно указал мне мой братец, но достойная невеста для нашего короля найдется и здесь, в Англии. Причем настоящая принцесса крови. Я говорю о дочке маркиза Дорсета, леди Джейн Грей. Самому королю она доводится кузиной.

Сон мигом слетает с меня. Конечно, малышка Джейн! Из нее выйдет замечательная жена для его величества.

– Это и правда великолепный план, – вторю я ему. – Они ровесники, и, более того, она чрезвычайно умна и талантлива, несмотря на свой нежный возраст.

– И крошка эта весьма симпатичная, – добавляет Том. – Я видел ее во дворце. И готов поспорить, что ее честолюбивые предки зубами вцепятся в возможность устроить ей столь блестящую партию.

– Еще бы, – соглашаюсь я, вспоминая гордячку леди Дорсет, которую я так и не сумела полюбить, не только из-за ее спеси, но и оттого, что она постоянно третирует свою очаровательную дочурку. И как только Фрэнсис и ее зануда-муж ухитрились произвести на свет леди Джейн, мне непонятно. – Эдуард нечасто встречался с Джейн, но все же я слышала, что он с теплотой отзывается о ней.

– Я уверен, что он предпочтет ее Елизавете Валуа, – с воодушевлением обещает Том. – Да и самой Джейн не на что будет пожаловаться в таком браке. Какая девушка не отдала бы все, чтобы стать королевой Англии?

– Как же ты поступишь, Том?

– Я свяжусь с лордом Дорсетом и изложу ему дело – он наверняка сразу смекнет, что к чему. И затем я предложу, чтобы леди Джейн пожила у меня в доме, пока я обговариваю вопрос с королем, и тот, без сомнения, будет рад такой невесте и благодарен дяде за посредничество. Это наш путь наверх, Кэт. Этот брак принесет мне политическое влияние, которого я заслуживаю, и послужит гарантией того, что я сохраню его на годы вперед.

Том уходит перед рассветом, и, когда я встаю, я вижу, что на столике у кровати он оставил раннюю розу. Я беру ее с собой в церковь, а оттуда к завтраку и любуюсь ее красными бархатными лепестками, пока ем свой хлеб и холодное мясо. Закончив, я подношу ее к губам, но тут меня отвлекает тихий шорох у меня за спиной. Обернувшись, я вижу леди Елизавету, которая стоит в дверях и озорно улыбается.

– Подарок адмирала, сударыня? – шаловливо прищуривается она.

– Разве вы не должны быть сейчас на молитве или на занятиях? – спрашиваю я, чувствуя, как вспыхивают мои щеки.

– Я слышу, как он уходит, – говорит она, не обращая внимания на мой вопрос. – Он приходит сюда каждую ночь, не так ли?

– Не знаю, о чем вы, – отвечаю я.

Она снова улыбается:

– Не беспокойтесь, я никому не расскажу.

– А нечего и рассказывать. Отправляйтесь к вашему наставнику.

– Как вам будет угодно, сударыня. Но знаете, я молюсь, чтобы вы были счастливы.

– Благодарю вас, Елизавета.

Когда она уходит, мне в очередной раз становится досадно, что о нашем браке нельзя объявить во всеуслышание. Я уже устала от этих хитростей. Если леди Елизавета догадалась, что происходит, то другие, наверное, тоже, и челядь болтает. А если пойдут сплетни о том, чем мы тут занимаемся, то страшно даже представить, чем это может обернуться для нас. Нужно убедить Тома открыть брату всю правду. Мы не можем дольше жить во лжи.

Но когда Том возвращается ночью, нет никакой возможности обсуждать это дело, потому что он снова не в духе.

– Черт побери! – кипит он. – Этот упрямый, неблагодарный тупица…

– Что случилось, Том?

– Сегодня днем мой человек Харингтон вернулся от лорда Дорсета, – рассказывает он. – Харингтон изложил ему мое предложение, но его светлость посмотрели на него как на безумца. Затем он сказал, что не имеет большего желания, чем выдать свою дочь за короля, но сомневается, что я смогу осуществить мой план, поскольку я даже не вхожу в регентский совет, а это значит, что советники едины в своем намерении любой ценой не допустить меня на политическую арену.

– Каков наглец! – восклицаю я.

– Боже, как же я разозлился! – рычит Том. – А потом, когда было предложено поместить Джейн под мою опеку, его чертова светлость заметили, что я до сих пор холост – если б он только знал! – и, несмотря на это, желаю, чтобы он согласился поселить свою дочь в доме, где нет женщины благородного звания и подходящего возраста, дабы надзирать за ее образованием и благонравием. Он сказал, что это было бы неприлично.

Он в бешенстве бегает взад-вперед по комнате.

– Но я это предвидел и велел Харингтону передать ему, что моя мать собирается приехать из Уилтшира и поселиться у меня. Но этого недостаточно для его привередливой светлости, которые ответили, что на данный момент у них нет уверенности в том, что я способен воплотить этот замысел. Тем дело и кончилось. Но нет же! Нет!

Он останавливается, обернувшись ко мне, и хватает меня за руки:

– Когда мир узнает о нашем браке, любимая, я ручаюсь, что здесь будет столпотворение благородных лордов, жаждущих поручить своих дочерей нашей опеке!

Я печально улыбаюсь:

– Мне бы так хотелось, чтобы здесь была Джейн. Я очень к ней привязалась, когда она гостила у меня во дворце. Ее родители, неизвестно отчего, обращаются с ней сурово. А для меня она – все равно что родная дочь. В конце концов, своих-то у меня нет.

– Дорогая Кэт! – кричит Том, пылко заключая меня в объятия. Он ощутил промелькнувшую тень, которая омрачила мой дух. – Не грусти! Скоро у нас будут свои дети, в придачу к леди Джейн. Я ручаюсь.

– Дай-то бог, – ласково отвечаю я.