Текст книги "Плененная королева"

Глава 13
Нормандия и Англия, 1154 год

– Это должно произвести хорошее впечатление на моих подданных! – сказал Генрих, широким движением руки показывая на длинную процессию вельмож и епископов, каждый из которых шествовал с собственной свитой и грузовыми телегами, далеко протянувшимися следом за ними.

Про себя Алиенора считала, что англичане будут видеть в этой толпе, сопровождающей короля, стаю хищников, которые примутся пить соки из их страны, но она была уверена в репутации Генриха: его свита руководствуется благородными целями, которые он им внушал, и будет вести честную игру с новыми подданными.

Алиенора улыбнулась мужу из конных носилок. Она была слишком тяжела, чтобы ехать рядом с ним в седле, а потому не имела ни малейшего желания трястись на тех ухабах, которые назывались дорогами. Чтобы уменьшить неудобство, она старалась расслабиться на горе подушек, кутаясь в отороченный мехом плащ, дабы защититься от промозглого ветра. Алиенора решила не жаловаться, потому что знала: Генрих хочет как можно скорее добраться до Англии, да и ей хотелось, чтобы долгое путешествие закончилось поскорее.

Это случилось, когда они останавливались на ночь в Кане: Генрих среди толпы придворных обнаружил Бернарта де Вентадорна.

– Этому что еще здесь надо? – пробормотал он и поманил трубадура.

Бернарт, который надеялся остаться незамеченным и собирался было убежать, сделал то, что полагал нужным: напустил выражение испуга на лицо.

– Ваше величество, – чуть не пропищал он.

– Помнится, я приказал тебе не покидать Англии без моего разрешения! – свирепо сказал Генрих.

– Я… я знаю, ваше величество, но вся свита возвращалась с вами, а рыцари хотели развлечений…

– К черту моих рыцарей! – взревел Генрих. – Ты нарушил мой приказ, мерзавец! – (Трубадур пришел в ужас.) – А теперь слушай меня, – продолжил Генрих. – Попробуй еще раз не подчиниться – и ты дорого за это поплатишься. Ты должен немедленно убраться отсюда.

– Но куда мне идти, ваше величество? – спросил Бернарт.

– Куда угодно, но чтобы здесь тебя не было!

– Но я не могу вернуться в Вентадорн…

– Да, не можешь, и моя госпожа рассказала мне почему. – Генрих с удовлетворением отметил, как перекосилось лицо молодого человека при этих словах. – Тебе придется найти другое место.

Глаза Бернарта наполнились слезами.

– Для меня это большое горе, ваше величество! – зарыдал он. – Я не знаю, что мне делать и куда идти.

– Прими мой совет и убирайся как можно дальше. Можешь испытать свои таланты в графстве Тулуза.

– Ваше величество, позвольте сказать вам откровенно! – Бернарт был на грани безумия.

Генрих сложил руки на груди и посмотрел на него.

– Я жду! – грубо сказал он.

– Дело в том, что тут одна дама, ваше величество…

– Черт меня раздери, если она не здесь! – взорвался Генрих.

– Нет, ваше величество, я говорю не о мадам герцогине, о другой даме. – Бернарт повесил голову.

– Ха! – Генрих показал на него пальцем. – Другая дама! Ты времени даром не теряешь. – Он согнулся пополам от смеха.

– Ваше величество, я люблю ее и никогда в жизни не оставлю…

Генрих перестал смеяться.

– В Тулузу! – пролаял он. – Собирай свои пожитки и проваливай. И больше не попадайся мне на глаза.

Бернарт бросился прочь. Никакой дамы не существовало, сердце его было разбито, и он знал, что потерпел поражение. В ту ночь, проведенную трубадуром в дурно пахнущей гостинице, он спешно написал стихи Алиеноре, в которых со скорбью в последний раз воспевал герцогиню, сообщая ей, что ее господин приказал ему оставить свиту. Потом Бернарт отдал пергамент своему слуге, который поскакал на поиски королевской кавалькады. Алиенора, читая два дня спустя наскоро исписанный пергамент, раздраженно вздохнула, потом скомкала его и швырнула в воды реки Вир.

Генрих смотрел вдаль, опираясь на каменный парапет башни в церкви Николая Чудотворца, дождь и ветер хлестали ему в лицо, короткий шерстяной плащ промок насквозь. Внизу мелководье Барфлёрского порта бурлило и кипело – бушевал шторм, и в процветающей деревеньке не было видно ни души. Обитатели, какими бы алчными они ни были, предпочли ретироваться в свои дома – погода им не благоприятствовала.

– Сколько мы еще будем здесь торчать? – кипятился Генрих, обращаясь к шкиперу.

– Прошу вас проявить терпение, ваше величество, – ответил многое повидавший шкипер, пытаясь перекричать порывы ветра. – Течение тут очень сильное. Вы ведь слышали про «Белый корабль».

Генрих слышал про него много раз от матери, чей брат утонул вместе с этим кораблем во время страшного шторма тридцать четыре года назад, не раз слышал он об этом корабле и в течение последних дней – от моряков, которым, похоже, нравилось сообщать подробности той катастрофы. Конечно, не затони «Белый корабль» с наследником английского престола, Генрих не стоял бы здесь теперь в ожидании погоды, которая пока не позволяла ему вступить во владение этим королевством. А кроме ожидания, ему и делать было нечего, и он чуть не бил копытами от нетерпения.

– Господь свидетель – здесь и плыть-то всего ничего! – возражал он. – Вы понимаете, что Англия вот уже шесть недель как без короля? Да из-за этой задержки мой трон может оказаться под угрозой.

– Ваше величество, – спокойно отвечал шкипер, – приказ стихиям отдаю не я.

– Это верно, – гнул свое Генрих. – Но когда я отдаю приказ вам, то жду подчинения. Вы уже в пятый раз не подчиняетесь мне.

– И возможно, ваше величество, в пятый раз спасаю вашу жизнь, – резонно ответил шкипер. – Пусть уж лучше у Англии будет король за морем, чем вообще никакого короля.

Как с этим поспоришь, но Генрих был не в настроении, а потому не хотел слышать мудрых остерегающих слов.

– Ваша забота трогательна, – саркастически ответил он. – Господь свидетель, вечно торчать мы здесь не можем. Я принял решение: мы отправляемся сегодня.

Моряк собирался снова возразить, когда неожиданно появилась королева Алиенора с выпирающим животом, закутанная в черную мантию с капюшоном.

– Нужно подышать свежим воздухом, – сказала она, подставляя лицо стихиям. Ее не пугали ни ветер, ни барабанящие по коже капли дождя. – Там зажгли столько жаровен, что я задыхаюсь у себя в комнате. Петронилла в особенности чувствительна к холоду. Господи, ну и погодка! – Преодолевая порывы ветра, Алиенора подошла к мужу, и тот обнял ее.

– Моя госпожа, шкипер не хочет плыть в Англию, – сказал он, – но я намерен бросить вызов стихиям и отправиться в путь.

– Это безумие, ваше величество! – воскликнул шкипер. – В особенности когда королева готова вот-вот разрешиться от бремени.

– Ну, моя госпожа, – обратился к жене Генрих. – Что скажешь?

– Небольшой ветерок меня никогда не пугал, – весело и бесстрашно ответила Алиенора.

Генрих так или иначе добьется своего, какие бы возражения ни приводились, поэтому лучше уж пойти у него на поводу, хотя небо над ними висело черное и угрожающее, а порывы ветра могли сбить с ног.

– Я не стал бы подвергать тебя или малютку Вильгельма такой опасности, – сказал Генрих. – Но одному Богу известно, что может случиться в Англии без меня. Хватит ли у архиепископа Теобальда сил удержать в узде буйных английских баронов?

– Судя по последним сообщениям, он блестяще справлялся, – напомнила Алиенора.

– Но сколько это может продолжаться? – возразил Генрих.

Уж он-то прекрасно знал, как эти бароны бросали вызов слабому Стефану, как строили свои замки, не получив его разрешения, а потом терроризировали округу, используя гражданскую войну как повод для немыслимых зверств и грабежей. Нет, Генрих принял решение. Он больше рисковал, оставаясь здесь, чем отправляясь в море.

Алиенора, запертая вместе со своими дамами в раскачивающейся вонючей каюте с отчаянно скрипящими стенками, думала, что больше никогда не увидит света божьего. А снаружи неумолимый Английский канал продолжал бушевать, снова и снова безжалостно набрасываясь на борта судна, словно щепку подбрасывая его на крутых волнах. Ветер завывал, и когда корабль перекатывался через очередную волну, дамы повизгивали от страха, а некоторых рвало в переполненные тазы.

«Пусть мои ноги никогда не покидают суши – вот единственное, о чем я когда-либо буду просить Тебя, Господи!» – безмолвно молилась Алиенора, лежа на деревянной койке и изо всех сил цепляясь за ее боковину. Она пыталась не замечать тошноты, подступающей к горлу. Рядом с ней лежал маленький Вильгельм, сжавшись в комочек под ее рукой, а в животе у нее колотил ножками другой ребенок, напуганный непривычным волнением.

Алиенора слышала мужские голоса, перекрикивающие вой ветра. Привязанные лошади ржали и вставали на дыбы. Груз в трюме неотвратимо перемещался от одного борта к другому, а о его новом местонахождении свидетельствовали зловещие стуки. Она не видела Генри с того момента, когда корабль отчалил от берега, потому что шкипер категорически настаивал на том, чтобы женщины оставались в каюте, и герцогиня не исключала, что ее мужа уже смыло волной за борт. Он мог хотя бы спуститься сюда и узнать, как она переносит этот ад.

Алиенора уткнулась носом в грубую подушку, чтобы не чувствовать запаха рвоты и вони из ведра. Сколько они уже в море? Она совсем потеряла чувство времени, знала только, что мучаются они уже несколько часов, запертые в этой душной каюте. На соседней койке громко плакала Петронилла. Она в спешке выпила много вина, прежде чем ее силой увели на корабль, и теперь платила за это высокую цену, но она почти потеряла дар речи и теперь визжала что-то бессвязное, грозя довести до истерики остальных женщин.

– Мы утонем, – простонала она. – Я больше никогда не увижу моих деток.

Это лишь спровоцировало новые рыдания и визг. Еще минута – и все в каюте начнут неуправляемо выть.

– Хватит! – строго крикнула Алиенора. – Моряки постоянно попадают в шторм и остаются живыми.

Она с радостью услышала, что ее голос звучит уверенно. Дамы стихли, подавляя крики и страхи. И тогда она заговорила с ними помягче, утешая и успокаивая. Как бы ей самой хотелось верить в свои слова!

Ночные часы – предположительно уже наступила ночь – тянулись бесконечно. Большую часть времени Алиенора пребывала в сумеречном состоянии между сном и бодрствованием, потому что нервы ее были слишком напряжены и не позволяли забыться сном, погрузившись в беспамятство, которого так жаждало ее сердце. Но в какой-то миг она, вероятно, все же заснула, потому что, когда открыла глаза, сквозь промасленную материю, натянутую на единственное окно, внутрь проникал слабый свет, а море чудесным образом угомонилось. Господь ответил на ее молитвы.

Алиенора предложила грудь маленькому Вильгельму. Тот, к счастью, был, как всегда, улыбчив, страшные часы, пережитые ими, никак не отразились на нем. Какая это, вероятно, благодать, думала она, быть настолько маленьким и невинным, чтобы не чувствовать угроз и опасностей этого мира. Алиенора поцеловала сына в мягкую пушистую головку, в сотый раз чувствуя теплый прилив всепоглощающей материнской любви, которая на сей раз соединялась с благодарностью за то, что оба они не погибли в этом шторме. Она пообещала себе, что, как только корабль причалит к пристани, она зайдет в ближайшую церковь и принесет благодарность Господу.

Алиенора встала, принялась будить женщин, заставила их достать свежую одежду и гребень из сундука, в котором лежали самые драгоценные ее вещи, – потому-то она и не доверила этот сундук трюму. Сегодня она должна быть одета как королева, ведь они с Генри впервые ступали на землю их нового королевства, и подданные наверняка будут толпами встречать их. Алиенора облачилась в богатое византийское платье, которое величественными складками обтекало ее большой живот, выпустила длинные волосы из-под простой золотой ленты вокруг головы. После этого она вышла из шумной каюты на свежий, прохладный утренний воздух и обнаружила, что Генрих стоит в нескольких футах у борта корабля, оглядывая широкое речное устье, песчаные берега и бескрайние лесные просторы.

– Моя госпожа, – сказал он, снимая шляпу.

Его бароны и клирики почтительно поклонились, увидев Алиенору. Она обратила внимание, что муж сменил свою обычную одежду на модный костюм, украшенный богатой вышивкой, а поверх него надел короткий плащ, который стал носить в последнее время, чем и заслужил себе прозвище Короткий Плащ. Медные волосы Генри кудрявились вокруг ушей под герцогской короной Нормандии. Он был король до мозга костей – надменные, величавые черты лица, уверенное выражение, и все прежние обиды Алиеноры растворились в головокружительной радости этого мгновения: она была благодарна за то, что жива, гордилась тем, что стоит рядом с ним – его супруга и королева.

Когда они причалили, их никто не встречал. Никто, конечно, не знал, когда и где их ждать. Они высадились небольшой группой, потому что остальные корабли разбросало штормом, и те, дай Бог, благополучно добрались до берега в других местах.

– Мы немедленно отправимся в наш столичный город Винчестер, чтобы обеспечить сохранность королевской казны и принять оммаж наших английских баронов! – сообщил Генрих своим спутникам и возглавил колонну на великолепном боевом коне. – Остальным я перед отплытием сказал: если мы потеряемся в море, пусть присоединяются к нам в Винчестере, – сообщил он Алиеноре. – И еще отправил гонца к архиепископу Теобальду с приказом собрать баронов.

День стоял морозный, но солнце светило ярко. Земля была влажная и блестела после шторма, отчего колеса носилок производили хлюпающие звуки, попадая в заполненные грязью и водой колеи. Настоятельница Изабелла была права, размышляла Алиенора, с нетерпением поглядывая из окна носилок: Английское королевство во многом похоже на Нормандию и Иль-де-Франс. Оно зеленое, лесистое, здесь мягко перемежаются тенистые луга, сверкающие ручьи, пустоши и болота. Но бульшую часть пути они ехали по бескрайнему лесу, где ствол к стволу стояли могучие дубы, каштаны, ясени и буки, потерявшие на зиму листву. То там, то здесь вдалеке мелькал олень и коренастые, крепкие пони, в большинстве своем гнедые, бурые или серые.

– Хорошие охотничьи угодья! – воскликнул Генрих. – Это Новый лес, учрежденный Вильгельмом Завоевателем исключительно для радостей охоты. Его лесные законы были очень строги: за убийство королевского оленя полагалась смертная казнь, правда, теперь лишь калечат.

– Калечат? – вскинув брови, спросила Алиенора.

– Мой прадедушка был жестоким королем. Он отказался от повешения, но заменил его кастрацией или нанесением увечий, – усмехнулся Генрих. – И закон, конечно, оказался очень эффективным. В те дни можно было пройти из одного конца королевства в другой с карманами, полными золота, и никто бы тебя пальцем не тронул.

– Пожалуй, тут нечему удивляться, – хихикнула Алиенора.

– Мой двоюродный дедушка, король Вильгельм Рыжий, был убит стрелой из лука в этом самом лесу, – продолжал Генрих. – Он рассорился с Церковью и вообще стал непопулярен. Говорят, он предпочитал женщинам мальчиков, а епископы, благослови их Господь, очень волновались из-за тех необычных одежд, что носили он и его придворные. Считается, что дед погиб в результате несчастного случая. Человек по имени Тиррел пристрелил короля вместо животного, в которого, по его словам, целился, но я в этом сомневаюсь.

– Так его убили? – спросила Алиенора.

– Более чем вероятно, – задумчиво ответил Генрих, – хотя не подобает обвинять собственного деда в цареубийстве!

– Ты думаешь, что заказчиком был король Генрих?

– В результате корона досталась ему. Он не стал ждать формальной коронации. Немедленно поскакал в Винчестер, чтобы захватить королевскую казну, – почти как мы теперь, хотя мы это делаем и не с такой спешкой!

Лес уступил место крестьянским полям, и теперь они ехали вдоль нарезанных участков земли. Каждый крестьянин работал на своей собственной полосе, а еще на тех, что принадлежали местному лорду. Королевская кавалькада двигалась через маленькие деревни, в каждой из которых был каменный особняк и невысокая церковь, окруженные мазанками с соломенными крышами. Сельские жители бегом устремлялись к дороге, чтобы увидеть их, недоумевая, кто эти богато одетые и важные чужаки. Генрих приветствовал их. Он просто и естественно умел обращаться с разными сословиями. Он выслушивал их жалобы, покачивая головой, когда ему говорили о страшных годах, пережитых ими при короле Стефане. И обещал правосудие для всех. Они от души приветствовали его, объявляли чуть ли не спасителем, а сельские священники спешили из своих домов, чтобы благословить его. Женщины и дети подбегали к Алиеноре, поднося ей жесткие яблоки, черный хлеб и сидр.

Повсюду их сопровождал звук церковных колоколов, которым была знаменита Англия. Как только стало известно о прибытии короля Генриха, в каждой деревне торжественно зазвонили колокола, извещавшие следующий приход о важном событии. Королевская процессия, проезжая через очередную деревню, оставляла за собой радующихся крестьян, пляшущих и пирующих от полноты чувств.

Очень скоро процессия приблизилась к Винчестеру – огромному городу, обнесенному стеной. Внутри возвышались древний собор, примыкающие к нему монастыри и величественный замок, построенный Завоевателем. Генрих сказал Алиеноре, что это город Альфреда Великого[29]29
  Альфред Великий (около 849–901) – первый из королей, использовавший титул «король Англии».


[Закрыть], знаменитого саксонского короля-героя, чьи кости упокоились в соборе неподалеку от костей Вильгельма Рыжего, которого мало кто оплакивал. Из города им навстречу выехал на муле архиепископ Теобальд, торопясь приветствовать короля, следом за ним двигалась огромная толпа баронов и прелатов, все они выгибали шеи, чтобы получше разглядеть молодого короля, который теперь будет править ими.

– Ваше величество! – обратился к новому королю Теобальд, потом спешился и, опираясь на жезл, опустился на свои скрипучие старые колени прямо на грязную дорогу.

– Милорд архиепископ! – звонким голосом воскликнул Генрих, спрыгивая с коня. Он поспешил поднять старика на ноги. Они обменялись традиционным поцелуем мира и приветствия, после чего Генрих любезно – без малейшей расчетливости – улыбнулся вельможам, которые спрыгнули с седел и все как один опустились на колени перед королем. – Прошу вас, милорды, поднимитесь! Я приветствую всех вас. Благодарю, что вы здесь. – Потом он обратился к архиепископу: – Благодарю вас, ваша милость, вы обеспечивали порядок в этом королевстве на протяжении последних недель. Скажите мне, правда ли, что никто не пытался оспорить мои права на престол.

Теобальд засиял. Он был не только преданной душой, но еще и умным и проницательным человеком дела, которого все уважали.

– Это правда, ваше величество. Все эти лорды из любви к королю не нарушали мира. И, откровенно говоря, никто из них не осмеливался творить что-либо, кроме добра, потому что к вам относятся со всем почтением. Ваша репутация опережает вас.

Генрих удовлетворенно кивнул, потом помог Алиеноре выйти из носилок и представил ей Теобальда.

– Миледи, откровенно говоря, мы удивлены, что вы добрались в целости и сохранности, – сказал архиепископ. – Чудо, что вам удалось пересечь Канал в этот страшный шторм. И позвольте мне сказать вам, – добавил он, понизив голос, на его губах появилось что-то похожее на улыбку, – что наши бароны дрожат, как лист на ветру, – так они боятся вашего мужа. Они считают, что он обладает сверхъестественной силой, коли решился бросить вызов стихиям.

Начало было хорошим. Взойдя на трон в большом зале Вильгельма Завоевателя, Генрих Сын Императрицы принял оммаж лордов и священников, Алиенора в окружении своих дам наблюдала за этим с более низкого государственного трона. В число дам теперь входило и несколько англичанок благородных кровей, приехавших в столицу вместе с мужьями. Это был день радости и доброй воли, английские бароны демонстрировали несвойственное им восхищение и уважение к новому королю, а простолюдины пели песни на улицах.

Утром после ночи, которую Генрих провел в роскошном расписанном зале замка, погрузившись в глубокий сон подле Алиеноры, по-хозяйски положив руку на ее огромный живот, он горел желанием начать пораньше. Генрих спешил поскорее добраться до Лондона и короноваться в Вестминстере без дальнейших задержек. После чего можно было вступить в законные права короля Англии.

Лондон был схвачен морозом, но переполнен торжествующими толпами лондонцев и приезжих, желающих посмотреть зрелище коронации. Алиенора увидела, что город, приютившийся у могучей Темзы, меньше Парижа, но производит такое сильное впечатление и вполне заслуживает репутацию одного из самых благородных и знаменитых городов Европы. Генрих по достоинству оценил его защитные сооружения, прочные стены и стратегическое положение на Темзе, его три главные крепости – замок Бейнардс, замок Монфише и знаменитый Лондонский Тауэр, главная цитадель Вильгельма Завоевателя.

Они проехали по богатым окраинам, застроенным прекрасными домами в окружении садов, и въехали в город с запада через Ньюгейт. Процессия двигалась по узким скользким улицам в окружении машущих и аплодирующих толп. Все были закутаны в плащи и меха, но даже в такую холодную погоду Лондон оставался ярким и внушительным, а его жители производили впечатление людей горячих и доброжелательных. Они приветствовали своего короля, называли его Генрих Миротворец, а когда видели маленького крепыша Вильгельма на руках матери в конных носилках, восторгу их не было предела.

Алиенора то отвечала на приветствия, то в трепете смотрела на город: громада собора Святого Павла, изящная ратуша, многочисленные монастыри и церкви с их веселыми звонкими колоколами, богатые гостиницы с еловыми ветками над дверями, лабиринт улиц, застроенных деревянными домами, выкрашенными в красный, синий и черный цвета. В Чипсайде она испытала желание поближе познакомиться с великолепными лавками, выставляющими на обозрение роскошные товары: восхитительные дамасские шелка, эмали из Лиможа, при воспоминании о котором у нее кольнуло в сердце, и знаменитые, самого высокого качества, изделия местных ювелиров. Алиенора сделала себе заметку на память при ближайшей возможности заказать всякие разные вещи местным купцам.

Наконец они выехали из города через Ойстергейт, пересекли Лондонский мост через Темзу и добрались до дворца Бермондси, где и должны были остановиться, поскольку королевская резиденция в Вестминстере оказалась разграблена и нуждалась в восстановлении. Было решено, что они останутся в Бермондси на Рождество и до разрешения Алиеноры от беременности, что ожидалось в феврале.

Покинув наконец пышное и шумное празднество в большом зале, Алиенора в изнеможении упала на кровать, а дамы уложили снятое с нее платье в сундук, задули бо́льшую часть свечей и, выйдя, тихо закрыли за собой дверь. Прошедший день был полон впечатлений, и перед мысленным взором Алиеноры снова и снова мелькали виды Лондона и земли, в которой она теперь стала королевой. Она чувствовала восторг, но в то же время ее не покидало ощущение, будто она попала в ловушку, сослана куда-то в глушь и теперь ей долго не вернуться в Аквитанию. Место Алиеноры отныне здесь, в Англии, рядом с мужем, но часть ее сердца – та часть, которая не принадлежала ему, – оставалась на юге. Она лежала в темноте. Слезинка соскользнула с ее щеки на подушку, младенец толкнулся в чреве, и вдруг тоска по дому обуяла Алиенору сильнее, чем когда-либо прежде. Вероятно, дело было в том, что теперь от дома ее отделяло бушующее море. Когда она жила в Париже с Людовиком, или в Нормандии, или в Анжу, ее владения находились всего в нескольких днях езды. Теперь они казались гораздо, гораздо дальше.

Алиенора решительно прогнала от себя эти мысли. Она должна быть сильной. Ради Генри, ради детей, рожденного и того, что толкается в ней, ради народа Англии, которому нужен сильный правитель. И когда на следующий день она с королем во главе процессии вошла в величественное Вестминстерское аббатство, никто бы не мог догадаться о ее переживаниях. Алиенора – королева до мозга костей, думал Генрих. Он окинул жену одобрительным взглядом: изысканно гофрированный блио из белого шелка, украшенный золотым кружевом и закрепленный крупными изумрудами, ниспадающая синяя мантия, усыпанная золотыми полумесяцами и подбитая розовой парчой. Волосы, похожие на расплавленную медь, свободно ниспадающие на плечи, а поверх волос головное покрывало из тончайшей кисеи, отороченной золотом. Но больше всего Генриха радовала очевидная плодовитость жены, о которой говорили ее округлившиеся формы, налившиеся груди, высокий живот, поскольку основная обязанность королевы – быть плодовитой.

Алиенора смотрела на строгое лицо мужа, его прямой нос, выступающую челюсть, полные губы и влюблялась в него по-новому. В его манерах безошибочно угадывалось величие – Генрих уверенно шел по нефу, ослепительный в своей алой далматике[30]30
  Далматика – длинное одеяние с широкими рукавами, обычно используемое священниками при богослужении. Далматику также надевали английские короли во время коронации.


[Закрыть] с золотой тесьмой вокруг шеи и ромбовидным узором. Под далматикой на нем была синяя котта[31]31
  Котта – европейская средневековая туникообразная верхняя одежда с узкими рукавами. Мужская котта могла быть относительно короткой (до колена), но чем длиннее, тем выше статус.


[Закрыть], а под ней – белая полотняная рубаха. Длинный плащ струился за ним по полу. Он шел с непокрытой рыжей головой в готовности к предстоящей важной церемонии. Именно так и должен выглядеть король.

Аббатство было заполнено владетельными людьми королевства, лордами и священниками, облаченными в роскошные шелка и парчу. Долгий ритуал коронации был насыщен таинствами и величием, отчего мороз продирал по коже тех, кто присутствовал на идущем из глубины веков богослужении. Алиенора с восторгом выслушала псалом, который Генрих лично выбрал для своей прекрасной супруги. Она безошибочно узнала себя в «царице в Офирском золоте», это ей приказывали забыть ее народ и дом ее отца. Вместо этого, говорили ей, «возжелает царь красоты твоей; ибо Он Господь твой, и ты поклонись Ему»[32]32
  Псалом 44.


[Закрыть]. В этот момент она из любви к Генри с радостью униженно распростерлась бы перед ним за то, что так заявлял он о своем служении миру.

Наконец прелаты подняли Генриха на трон, а архиепископ Теобальд возложил на его голову корону. По храму тут же разнеслись крики радости и одобрения. Потом настала очередь Алиеноры, и когда на ее склоненную голову возложили корону королевы, она не могла не подумать, что это гораздо более счастливая коронация, чем была много лет назад с Людовиком в Нотр-Дам-де-Пари, ведь именно тогда она, пятнадцатилетняя девочка, почувствовала, что ее ждет великая судьба. И снова раздались крики радости, потому что, когда королевская чета вышла из аббатства, уселась на лошадей и поехала по Лондону, стоявшие вдоль дороги подданные кричали: «Ваес хейл!»[33]33
  «Ваес хейл» («Waes hail») – древнеанглийская здравица, пожелание здоровья.


[Закрыть] и «Виват Рекс!». Да здравствует король! Слезы просились из глаз Алиеноры, а сердце от радости готово было выпрыгнуть из груди.