Текст книги "Холодное сердце"

– Да, черт возьми, я не страдаю.

– С лицом чернее тучи.

Люк заставил себя перестать ходить туда-сюда, как генерал перед решающей битвой, и взял наполненный бокал, который протягивал ему Том уже во второй раз за сегодняшний день. Сделав глоток прекрасного коньяка, который Виржиния всегда держала для избранных, он наконец почувствовал, что ему немного полегчало.

– Мне ее не хватает, Том, – признал он меньшее из двух зол.

– А как иначе? Я полагаю, это Виржиния спасла тебя от убогих радостей твоего семейства. А меня она буквально вырвала из лап моего нелюбимого опекуна, когда я был жалким мальчишкой, до которого никому не было дела.

– Верно, она постоянно подбирала бездомных и беспризорных. Как жаль, что она не смогла подарить Виржилу детей, хотя была прирожденной матерью.

– И это говорит человек, который был бы простым мистером, если бы у нее были дети? Ты либо святой, либо лжец, мой друг.

– Я ни то ни другое, но ты, как и я, прекрасно знаешь, что титул не меняет того, как бьется сердце человека, и не делает его счастливее.

– По правде сказать, не знаю, – равнодушно отозвался Том, и Люк напомнил себе, что его друг с пяти лет носил титул маркиза.

– Ладно, зато я знаю, – возразил он, – и титул не прибавил мне радости.

– Это потому, что к тому моменту, когда ты его получил, тебе уже нечему было радоваться, – глубокомысленно заметил Том.

Люк подумал, удалось бы кому-нибудь другому выйти сухим из воды и не нарваться на вызов, говоря вещи, которые походя позволял себе Мантень. – И ты, я полагаю, не помнишь, что значит не иметь его, поэтому всегда весел и полон радости?

– Ну, это, пожалуй, слишком, хотя я никогда не видел смысла в том, чтобы пребывать в мрачности. Я буду и дальше смеяться над миром, даже теперь, потому что Виржиния не хотела бы видеть унылые физиономии, когда она будет покидать эту юдоль слез.

– Верно, но мы оба знаем, что после смерти дяди Виржила она тосковала по нему, как человек, лишившийся руки или ноги.

– Да, и если рай существует, то теперь она там вместе с ним.

– Думаю, ты прав, потому что ни один из них не мог бы оказаться там без другого.

– Удивительно, не правда ли? – сказал Том.

– Да, для большинства из нас любовь по-прежнему остается мифом.

Люк бросил на приятеля долгий, тяжелый взгляд, подумав о том, что он-то сам как раз одержим мыслями о любви и, еще немного, может проговориться. Хотя то, что он чувствовал к Хлое Уитен, едва ли было похоже на любовь.

– Самое интересное в мифах то, что в них многие верят, – заметил Том. Его пристальный взгляд озадачил и встревожил Люка.

Неужели приятель хотел предупредить его не пытаться играть с объектом своих желаний? Но Люк не мог отказать себе в этом. Он был уверен, что влюбиться в него могла именно горделивая и скептически настроенная миссис Хлоя Уитен. Потом ему вспомнилось, какой беззащитной и уязвимой она выглядела при последней встрече, и он снова задумался, так ли это.

– Я не верю, – буркнул он себе под нос.

– Ты просто идеал юных мечтательниц, настоящий герой-разбойник, сошедший со страниц готического романа, чтобы какая-нибудь девица поместила тебя в свой альбом.

– Что за бредовые мысли тебя одолевают сегодня, мой друг? Ты что, читаешь роман в трех частях, который публикует какая-нибудь дешевая газетенка? Или уже одолел все три части? – недоверчиво спросил Люк.

– Ни то ни другое. А ты, похоже, ни о чем не догадываешься, верно?

– О чем я не догадываюсь?

– О том, что твои длинные темные кудри, задумчиво сдвинутые брови и неприступный вид способны с первого взгляда свести с ума дебютанток, как только они заметят твое появление в бальном зале. В тот момент, когда ты появишься в каком-нибудь лондонском собрании, свирепо глядя на каждого храброго юношу, который решится пригласить на танец твою Ив, все юные прелестницы разом не попадают в обморок только потому, что им просто не хватит места.

Люк почувствовал, что бледнеет от одной мысли об этом, поэтому неудивительно, что Том засмеялся.

– В самом деле? – глухо спросил Люк. – Мне столько лет, что я гожусь им в отцы.

– Как и все эти мрачные задумчивые разбойники из готических романов, которые они глотают пачками. Кто знает, на какой полет фантазии способны в своих мечтаниях эти глупые девчонки. Но если ты появишься в Лондоне без виконтессы, то тут же станешь главным объектом притяжения для них и их амбициозных мамаш.

– Я не намерен озадачивать себя выбором новой жены, пока не выдам замуж Ив.

– Оставь Ив в покое. Она сама найдет себе мужа, когда будет к этому готова. Ты просто обязан это сделать, учитывая сколько лет она была вынуждена жить рядом с таким отшельником.

Люк покачал головой. Неужели Мантень прав? Он не находил особой привлекательности ни в своем хмуром лице, ни в черных волосах, которые носил слишком длинными только потому, что у него не хватало терпения выносить частые визиты парикмахера и суетливые старания нового камердинера приодеть и приукрасить его. Что касается его черт, то он был рад, что Ив не унаследовала фамильного римского носа Уинтерли, а одобрительные взгляды, которые бросали на него женщины, приписывал своему титулу и обширным земельным владениям.

– Я не собираюсь навязывать Ив мачеху вроде моей, – передернувшись, сказал он.

– Все в твоих руках, – ответил Том, пожимая плечами.

– Что это значит, тайный сговор с целью женить меня?

– Для этого нужна как минимум еще одна персона, милорд. А я не сваха.

– Значит, вы с Виржинией и моей дорогой Ив еще никого не присмотрели?

– Мы ни о чем не сговаривались, но невозможно, чтобы все мы ошибались.

– Нет, возможно. Втроем вы можете быть не правы втройне.

Том только поднял брови и бросил на Люка скептический взгляд, прежде чем спокойно плеснуть себе в бокал еще коньяка.

– Это Виржиния тебя надоумила? – недоверчиво спросил Люк.

– Уж не думаешь ли ты, что я сам не в состоянии увидеть то, чего не видишь ты? Если бы она не умерла, я бы своими руками задушил ту избалованную ведьму, на которой ты женился очертя голову. Она вышла за тебя, потому что питала какие-то надежды, потом отвергла тебя ради так называемой любви, как будто ты был виноват в том, что она родилась тщеславной, пустоголовой и взбалмошной.

– Я не должен был соглашаться жениться на ней, – пожав плечами, сказал Люк, с содроганием вспоминая длинную череду горьких лет, проведенных в браке. Осознав, что его бокал пуст, он направился к графину за коньяком.

– Твой отец и злобная мачеха – это они виноваты в том, что подтолкнули влюбленного глупца к скоропалительной женитьбе. Но теперь ты уже не мальчик, и тебе непременно нужна жена, мой друг. Хотя бы для того, чтобы избежать безжалостного преследования со стороны целой банды дурех, которые будут окружать тебя в Лондоне на каждом балу, когда Ив начнет выезжать.

– Разве это не тебе нужно проявлять озабоченность по вопросу о наследнике, раз уж ты последний из Бенбургов, тогда как у меня есть еще младший брат?

– Уверен, что Бенбурги могут и подождать, а вот Джеймса не стоит держать в неопределенности, кто он, твой наследник или запасной в команде Уинтерли, который вступит в игру, если «случится что-нибудь ужасное». Он скучает, беспокоится, возможно, чувствует себя не у дел, и кто знает, на что он может пойти у тебя за спиной.

– Ты прекрасно знаешь, что Джеймс никогда не откровенничает со мной, – ответил Люк и с горечью подумал о том, как это больно, когда собственный брат тебя ненавидит, даже если у тебя тоже есть причина ненавидеть его.

– Если бы в юности он был предоставлен самому себе, то ходил бы за тобой повсюду, как потерявшийся щенок.

Люк насмешливо фыркнул при мысли о том, что красивый искушенный Джеймс Уинтерли мог рабски следовать за кем бы то ни было, и уж тем более за старшим братом, которого презирал.

– Это яблоко точно не упадет далеко от яблони, – мрачно заметил он.

– И ты считаешь, что его жребий намного лучше твоего? – никак не унимался Том.

– Я считаю, что не стоит торопиться жалеть Джеймса, потому что его мать любит его и ненавидит меня.

– Смотри, как бы ни было поздно, – предупредил Том, глядя на Люка твердым взглядом, что заставило того задуматься, не знает ли его друг о темных и запутанных делах Джеймса больше, чем говорит. – Пойду побеспокою своего камердинера, раз до обеда есть еще час. Как знать, может, несмотря ни на что, нам удастся приятно и мирно провести этот вечер. – С этими словами Том спокойным шагом вышел из комнаты.

– Маловероятно, что под этой крышей нас ждет что-то подобное, – хмуро пробормотал Люк и, допив свой коньяк, отправился наверх.

Глава 5

Январские сумерки уже спустились на землю, когда Люк твердым шагом поднялся по изящной лестнице. Дойдя до своей спальни, он тут же приказал приготовить ванну и уже через несколько минут услышал, как принесли горячую воду. Не успел Люк расслабиться в ванне, как образы Хлои постепенно заполнили все его сознание.

Почему она? Почему именно Хлою Уитен он хотел каждый раз, когда видел ее? Она была очаровательной женщиной, несмотря на свои убогие платья и чепец, скрывавший волосы, но Люк встречал и других красавиц. Но вопреки его желанию, ни одна другая женщина на земле не могла одним своим недоверчивым взглядом ввергнуть его в состояние тщетного томления.

Если бы он так страстно желал ее только потому, что ему нужно было иметь в своей постели красивое женское тело, но Люк с болезненным отчаянием не хотел делать ее просто своей любовницей. В Хлое было что-то особенное, от чего он не мог избавиться даже после десяти лет тщетных стараний. Ему снова вспомнился тот роковой день, когда они впервые встретились: он заметил ее в лесу неподалеку от дома, когда она играла со своей маленькой дочкой, и, остановившись поодаль, где она не могла его увидеть, просто стоял и смотрел.

В конце концов, летняя жара утомила ребенка, и Хлоя, взяв девочку на руки, стала ее укачивать и петь нежную песенку, пока маленькая Верити не заснула у нее на руках. Люк вспомнил, какая жгучая зависть охватила его, как ему захотелось, чтобы эта любовь и нежность досталась детям, которых они могли бы подарить миру, если бы все было иначе.

Но его место занял Уитен, опрометчиво женившийся на школьнице и сделавший ей ребенка. По крайней мере, так Хлоя однажды рассказала ему. Люк почувствовал, как его руки сжимаются в кулаки от мысли об Уитене, обрекшем женщину, которую он мог бы любить, на такую жалкую и тяжелую жизнь.

Люк уже собирался повернуть назад, но тут июньское солнце высветило на лице Хлои следы слез, когда она, опустив голову, посмотрела на спящего ребенка. Даже теперь сердце Люка болезненно сжалось от этого воспоминания. А тогда его охватило такое нестерпимое желание подойти и обнять ее, что он, стиснув кулаки, с такой силой впился ногтями в ладони, что у него пошла кровь.

Весь следующий день Люк провел строя самый безумный план, который помог бы сделать Хлою Уитен своей любовницей. Он представлял себе, что Хлоя будет вести жизнь добропорядочной жены, муж которой уплывает за семь морей, а когда возвращается, не хочет ничего другого, как только проводить все время с ней, не выходя из дома. Но нет, он не мог обрекать на такую жизнь ни ее, ни маленькую Верити, ни других детей, которые могли у них родиться. Это была бы полужизнь, и Люк не смел предложить ей так мало.

Проклятье, он не может позволить, чтобы страсть снова завладела им, лишив воли. Чтобы справиться со своей одержимостью, Люк вызвал в памяти образ своей бывшей жены, укорявшей его в том, что он черствый, бесчувственный чурбан. Однако видение обнаженной тетушкиной экономки, лежавшей на большой постели, которая ждала за дверью, мгновенно вытеснило его. От одной этой картины Люк ощутил, как вскипела кровь, и ничем не прикрытое физическое проявление возбуждения заставило его почувствовать себя глупо.

Реакция на вызов, который бросила его мужскому естеству Памела, отказавшись спать с ним после возвращения из свадебного путешествия, напомнила Люку о том, с какой легкостью он мог хотеть женщину, не испытывая к ней никаких чувств. Тогда он дал волю своей злости на себя и свою жену, и она с наслаждением восприняла его гневное обещание заставить ее отдаться ему, а потом со стоном требовала близости еще, чего он никогда не мог добиться от нее любовью и нежностью. Исполнение этого обещания привело ее в восторг, а его примирило с самим собой.

Их брак худо-бедно продержался шесть месяцев. Памела то вспыхивала, то остывала, и постепенно Люку стало тошно и от нее, и от себя самого. Характерно, что о своей беременности она сообщила ему в тот день, когда окончательно ушла от него. Письмо, отосланное с лондонского адреса ее сестры, где говорилось о том, что она разрешилась дочерью и ему следует приехать, Люк получил в день своего двадцатилетия. До сегодняшнего дня он не вспоминал о том, как поехал туда и в ярости забрал Ив – единственное ни в чем не повинное существо в этой проклятой истории.

– Добро пожаловать к вашему негодному орущему ребенку! – крикнула Люку жена, когда он промчался мимо нее в мансарду, куда сослали его дочь за то, что она кричала несколько громче, чем полагалось. – Пришлось убрать ее отсюда, чтобы она не свела меня в могилу. Я больше не желаю ее видеть! – поспешила она крикнуть ему вслед.

– Разве вы не чувствуете в себе потребности вырастить из нее героиню по своему образу и подобию?

– В любом случае ничего вашего в ней нет, и я вообще не уверена, что она действительно ваша дочь. Вы не единственный из Уинтерли, который пригоден к случке, как кабан во время гона, – самодовольно ответила Памела.

Его злобный крик разбудил ребенка, и из пустой чердачной спаленки, которую Люк счел бы непригодной даже для приюта, выскочила разъяренная няня, накинувшаяся на них обоих.

– Если бы в ваших черных сердцах была хоть капля жалости, вы бы замолчали! – воскликнула она хриплым голосом, как будто его худенькая обладательница большую часть своей жизни на этой земле кричала без передышки и в результате совсем сорвала его.

На хмуром лице Люка появилась невольная улыбка, когда он вспомнил, до какой степени его потрясла эта резкая отповедь со стороны крохотной женщины, у которой был такой вид, словно она забежала сюда с улицы, чтобы по доброте своего усталого сердца покормить его ребенка. Женщина едва доставала ему до локтя, а ее мудрое лицо казалось не имевшим возраста, как бывает у тех, кто с рождения привык к тяготам жизни.

– Тогда чья она? – спросил Люк жену более спокойно, пока эта гневная девочка-женщина продолжала наступать на него, словно укушенный блохой терьер на рассерженного медведя.

– Ну хорошо, она Уинтерли, и, возможно, именно поэтому я не могу выносить ее присутствия рядом с собой.

– Значит, она моя.

– В ветвях вашего фамильного древа притаились и другие хищники, которые надеются, что это их семя передаст фамильные достоинства у вас под носом, Люк Уинтерли.

Не казавшаяся невозможной мысль о том, что его уже тяжелобольной отец мог покуситься на его жену, заставила Люка почувствовать, будто ему в грудь вонзили клинок из самой твердой толедской стали. Страшная догадка поразила его, когда он, застыв на месте, мысленно перебирал список своих родственников мужского пола, вычеркивая их одного за другим. Всех, кроме одного. Его мачеху бесило, что он был наследником титулов Фарензе, и она делала все, что могла, чтобы заставить сводных братьев ненавидеть друг друга. И все же до этого момента Люк испытывал к Джеймсу какую-то мрачноватую привязанность.

Могла ли Памела пасть так низко, чтобы соблазнить семнадцатилетнего мальчика? Да, решил он, ощутив горькую тошноту, грозившую задушить его. Желая таким извращенным способом отомстить Люку за то, что он женился на ней, не испытывая должного обожания, она наслаждалась бы каждой минутой этого предательства. Люк был еще достаточно молод, и это ранило его в самую душу. Он почувствовал, что если еще на мгновение останется с ней в одном городе, то задохнется.

– Принесите ребенка, мы уезжаем, – бросил он похожей на уличного мальчишку кормилице.

– Нет, пока я не буду уверена, что с вами девочке будет лучше, чем у старьевщика, – возразила она, появившись в дверях детской с Ив, завернутой в поношенную шаль, которая, наверное, принадлежала ей самой, потому что Памела не удосужилась дать ей другую. – Как я сама до этого не додумалась? – злобно бросила она.

– Как ты можешь говорить такие ужасные вещи, дорогая? – слабо возразила из-за спины Памелы ее сестра Александра, леди Дернли. – Это же твой ребенок.

– Я предпочла бы иметь хорька или ласку вместо этого орущего существа. Разве Джеймс хоть раз посетил меня, пока я была толстая и неуклюжая, как корова, из-за девчонки, которой кто-то из них наградил меня? Когда он соблазнил меня, то обещал, что будет поклоняться мне до самой смерти, и посмотри, сколько это продлилось. Даже если бы она не была Уинтерли, я возненавидела бы ее за то, что она испортила мне фигуру, а потом своими криками и нытьем заставила уйти моего дорогого Блейсдона. Я буду счастлива больше никогда в жизни не видеть это отродье. Пусть катится ко всем чертям вместе с ним, и чем скорее, тем лучше.

От такого проявления истинной натуры своей младшей сестры леди Дернли побелела как мел и предпочла упасть в обморок, лишь бы при этом не присутствовать.

– Будь ты проклята, бессердечная тварь! – вскричал Люк.

– Да будьте прокляты вы оба, – каким-то непонятным образом перекрыл общий шум голос крохотной няньки. – Бедное дитя еще не успело сделать ничего дурного, в отличие от вас, так что замолчите, – приказала она Памеле, смотревшей на нее с открытым ртом. – Если в вас есть хоть капля доброты, обратите ее на это беспомощное существо, которое не просило вас производить ее на свет. Мистер, заберите нас отсюда, прежде чем бедная малютка умрет здесь от холода и голода или эта миссис не убьет ее, пока я сплю. И неважно, ваша она дочь или нет.

В этот момент Люк совершил изменившую всю его жизнь ошибку, посмотрев на крохотное существо, лежавшее в ее костлявых девичьих руках, и понял, что нянька права. Испуганный внезапной тишиной не меньше, чем криками, ребенок сморщил свое крохотное личико, собравшись излить миру все свои горести. Люк протянул палец, скорее инстинктивно, чем в надежде успокоить девочку. Ив молчала. Она широко раскрыла глаза и, казалось, сосредоточилась на нем, как будто с самого своего рождения ждала его появления. Она сделала его своим отцом, схватившись за его палец и отказавшись отпустить его.

Люку удалось все скрыть, пригрозив Памеле, что, если хоть одно слово о том, что Ив может быть не его дочерью, выйдет наружу, он прекратит выплачивать ей содержание и потребует официального развода. Путешествие в Даркмер с Ив и Брэнди Браун в придачу было сущим кошмаром, о котором Люк по сей день вспоминал с содроганием. Но каким-то образом все они его пережили, и Ив выросла без матери, которая ненавидела ее за то, что в ней текла кровь Уинтерли.

Люк заставил себя не обращать внимания на доходившие до него сведения о похождениях Памелы на континенте, где после окончания революции и войны обосновалась его жена, меняя одного любовника за другим. Не волновало его и то, что щедрое содержание, которое он ей выплачивал, позволяло ей и ее очередному избраннику жить в роскоши. И когда три года спустя слух о смерти его жены достиг Даркмера, у него не достало лицемерия, чтобы ее оплакивать.

Теперь лорд Фарензе мог казаться угрюмым и холодным, как болота, отгораживавшие его замок от остального мира, но он искренне любил свою дочь. Воспоминания о жене удерживали его на безопасном расстоянии от Хлои Уитен и от того, что он мог испытывать к ней какие-то чувства, более сильные, чем надо, и, значит, он мог пока не думать о том, чтобы позволить женщине войти в его жизнь и изменить ее.

Исполнившись решимостью так и сделать, по крайней мере, в ближайшие несколько дней, Люк оделся и только тогда обнаружил, что обед перенесли на час позже. Однако Ив была предупреждена об этом и теперь занималась тем, что обсуждала с Хлоей и Брэн, какое из черных платьев лучше подойдет к случаю. Люк не усмотрел между ними большой разницы, поэтому, как только заметил притаившуюся в темном углу экономку, он поспешил убраться прочь из комнаты, словно сам черт сидел у него на хвосте. Чувствуя себя явно не в своей тарелке, он спустился вниз, как гость, явившийся на прием слишком рано.

Хлоя совещалась с кухаркой насчет количества перемен блюд, которые миссис Уинтерли сочла приличествующим подавать к обеду, когда они с удивлением услышали звук, возвещавший о чьем-то запоздалом прибытии. Краткое сообщение о том, что ее ждут на улице, заставило Хлою опрометью броситься на конный двор.

– Верити, любовь моя! – воскликнула она, увидев, как ее дочка, выйдя из кареты, моргает от вспышек фонарей, которые принесли мальчики-конюхи.

– О, мама, как я рада тебя видеть! – воскликнула Верити с такой широкой улыбкой, что Хлое захотелось плакать. Вместо этого она обняла дочь, как будто они не виделись несколько месяцев.

– Но как так получилось? – спросила Хлоя кучера лорда Фарензе.

– Его высочество приказал привезти ее, как только узнал, что юная мисс хочет домой, – ответил Биркин, как будто по меньшей мере раз в неделю ездил из Нортамберленда в Бат и обратно.

– Я очень вам благодарна, – с теплой улыбкой произнесла Хлоя.

– Благодарите не меня, а его высочество, мэм, – буркнул Биркин, как будто хотел восстановить свою репутацию человека сурового нрава.

– Но ведь вам с вашими людьми пришлось ехать за Верити в сумерках, а потом и в темноте, так что я очень благодарна вам.

– Мы исполняли свои обязанности, мэм.

– Я больше не стану вас благодарить, раз это вас так беспокоит, но попрошу кухарку отправить всю еду, которая останется от стола его светлости и его гостей, в холл для прислуги, чтобы вы могли пообедать. Сегодня вечером вам и вашим людям нужно хорошенько подкрепиться и выпить.

– Благодарю вас, мэм, но сначала мы распряжем лошадей и приведем себя в порядок.

– Конечно, – согласилась Хлоя и повела Верити в дом.

Она могла позволить себе небольшую передышку. За обедом проследит Окем, а кухарка подготовит лакеев.

– Мне стоило бы отругать тебя за то, что ты сказала учителям, будто бы нужна мне здесь, хотя я могла бы обойтись и без тебя, моя любовь. Но я слишком рада тебя видеть, – сказала Хлоя, провожая Верити наверх и догадываясь, что та мало спала с того дня, когда Хлое пришлось поехать в Бат, чтобы сообщить дочери печальное известие о том, что леди Виржиния умерла. – Теперь ты дома и должна отправиться прямиком в постель.

– О, мама, почему? Я нисколечко не устала.

– Я вижу. Но думаю, ты должна согласиться со мной, раз уж во всем остальном тебе удалось сделать по-своему, – усмехнувшись, возразила Хлоя.

Каких трудов ей стоило не избаловать это смышленое и своенравное маленькое существо, и как права была Виржиния, настаивая на том, чтобы Верити отправилась в прекрасную школу мисс Тибетт. Ее дочери требовалось научиться самодисциплине, а также изучить предметы, которые, по убеждению мисс Тибетт, формировали всесторонне развитого человека. У Хлои и ее сестры никогда не было гувернантки, они не учились в школе, никто не следил за пробелами в их образовании, но все, что они смогли отыскать в давно забытой библиотеке своего дедушки по материнской линии, упало на благодатную почву.

Комната Верити располагалась в детском крыле, которое последние лорд и леди Фарензе оборудовали в надежде на появление собственных детей, а потом стали использовать для чужих, вроде Верити, лорда Мантеня или нынешнего хозяина дома и его сводного брата, когда те были маленькими. Хлоя спала рядом с комнатой леди Виржинии и не хотела переселяться назад, опасаясь, что Верити услышит, как она вскакивает от ночных кошмаров, в последнее время начавших мучить ее с новой силой.

Когда Верити была совсем маленькой, ночные кошмары преследовали Хлою день за днем, и она была рада, что дочка не может ее услышать. Девочка не смогла бы нормально спать, если бы слышала крики и стоны, вырывавшиеся у матери из груди. Хлоя с трудом сдержала усталый вздох при мысли о том, что ей едва ли удастся отдохнуть накануне похорон Виржинии, находясь под одной крышей с виконтом Фарензе, и сделала вид, что все хорошо.

– Я по-прежнему сплю в треугольной комнате, так что не забудь, где я, если вдруг проснешься и тебе что-то понадобится. Хорошо? – спросила она, помогая Верити раздеться.

– Хорошо, мама, но я не проснусь, – сказала девочка и подняла руки вверх, чтобы на нее надели ночную рубашку, как будто она была еще маленьким ребенком, а не самостоятельной юной леди. – Я так рада, что я дома, и буду всю ночь хорошо спать. А можно мне поужинать в постели?

– Я бы расстроилась, если бы ты этого не сделала. Поэтому я уговорила кухарку приготовить тебе ужин, хотя она очень занята, – ответила Хлоя.

Она расплела косички, в которые были заплетены непослушные золотые волосы Верити, и как можно нежнее расчесала их, пока ее дочь отдавала должное куриному супу, вкусному сэндвичу и яблочному десерту, принесенным маленькой застенчивой девушкой-посудомойкой.

– Ну вот, кажется, я наконец справилась, – тихо произнесла Хлоя и начала снова заплетать волосы в одну толстую косу. Этот ритуал мучительно напомнил ей, как она делала это с волосами сестры, когда той было столько же лет, сколько Верити.

– Я так люблю тебя, мама, – серьезно сказала полусонная девочка. – Я всегда буду тосковать по Виржинии, но ты моя мама, и я не позволю тебе уйти от меня, – произнесла она серьезно.

– Я ничего так не желаю, как быть с тобой как можно дольше, пока я тебе нужна. Но мне грустно, что когда-то я стану старой, седой и немного бестолковой, и тогда тебе придется обо мне заботиться, моя дорогая, – ответила Хлоя, сделав смешную гримасу. – Теперь тебе пора спать, а я должна убедиться, что все готово, чтобы хозяева и гости тоже могли отдохнуть.

– Спокойной ночи, мама, – сонно пробормотала Верити, когда Хлоя накрыла ее одеялом и проверила, что с ночной свечой все в порядке.

– Спокойной ночи, дорогая, – тихо сказала Хлоя, и Верити, опустив голову на подушку, тут же уснула.

Взяв поднос и свечу, Хлоя позволила себе долгим взглядом задержаться на спящей дочери, прежде чем вернуться к своим обязанностям. Вот ради чего она живет. Приезд Верити напомнил ей, почему она стала экономкой в Фарензе-Лодж, и будет заниматься этим же где-нибудь в другом месте до тех пор, пока это будет нужно Верити. Хлоя отказывалась думать о том дне, когда, закончив школу, ее дочь выйдет в большой мир, где у юной леди, чья мать сама зарабатывает себе на жизнь, могут возникнуть большие трудности. Хлоя пообещала себе, что к тому времени купит маленький домик у моря, потому что даже одинокие экономки с дочерьми на руках должны о чем-то мечтать, чтобы отвлечься от тягот реальной жизни.

– Я хотела бы поблагодарить вас, лорд Фарензе, – произнес холодный голос, который он предпочел бы не слышать, когда Люк направлялся в библиотеку, чтобы тихо и мирно провести там немного времени после обеда.

– Неужели? Сомневаюсь, – угрюмо отозвался он.

– Вы полагаете, что я настолько дурно воспитана, что не могу сказать вам простое спасибо за то, что вы велели забрать мою дочь из школы? – спросила Хлоя Уитен.

– Я вовсе не собирался обсуждать ваши манеры, я говорил о вашей гордости, мадам, – коротко ответил Люк, втайне удивленный собственной сварливостью, с которой почему-то ничего не мог поделать.

– Вы полагаете, что экономкам не пристало обладать этим качеством, милорд?

– Я полагаю, что вы наделены им сверх всякой меры, пристало вам это или нет.

– Какая революционная дерзость с моей стороны, – равнодушно сказала Хлоя и повернулась, чтобы уйти, прежде чем успеет сказать что-нибудь такое, о чем потом пожалеет.

– Стойте. Простите меня. Это у меня дурные манеры, и теперь я снова должен извиниться перед вами. – Люк схватил ее за руку, чтобы не дать уйти, и тут же почувствовал, что его пронзила молния от одного прикосновения к ее открытому запястью.

– Вы ничего мне не должны, – сухо возразила она и, бросив на него сердитый взгляд, вырвала руку и отошла в сторону.

Люк вошел в кабинет, который до сих пор считал вотчиной своего предшественника, и задумчиво уставился на огонь в камине. Не успел он немного успокоиться и приобрести большую уверенность в том, что способен сопротивляться очарованию этой женщины, как она явилась перед ним из темноты и снова привела в смятение. И дело было не в том, что ему ничего не стоило приказать кучеру Виржинии забрать из школы дочку экономки. Сегодня Хлоя вела себя лучше, чем он, и Люк не смог сдержать беспокойного стона, когда из темноты появился кто-то еще, чтобы лишить его покоя.

– Что тебе надо? – Люк встретился глазами с острым взглядом своего кучера.

– Просто подумал, что вам нужно об этом знать, милорд. – Мужчина стоически выдержал его взгляд.

– Что знать?

– Сегодня я ездил в Бат и обратно.

Люк смачно выругался, но легче от этого не стало.

– Какого черта? Ты вез нас из Нортамберленда, и я приказывал, чтобы ехал Бинс.

– Он не очень хорошо видит в темноте, – смущенно признался Джосая, и Люк подумал, а видит ли старый кучер вообще что-нибудь. Джосая был не из тех, кто легко выдает чужие секреты, поэтому Люк почувствовал, что все не так просто.

– Пора мне отправить его на покой. Ему ведь, должно быть, не меньше семидесяти, – сказал он.

– Я бы сказал, что и поболее. Но я не это пришел вам сказать.

– Тогда что? Что ты своенравный мерзавец, которому надлежало лежать в постели, а не носиться по стране? Вместо Бинса мог поехать главный конюх. Он не самый лучший кучер, но вполне мог бы справиться со старой командой леди Виржинии.

– Я знал, что им придется возвращаться домой в полной темноте, поэтому отправил его насыпать корм в стойла. Я не мог позволить, чтобы вожжи держал мальчишка, когда нужно везти мисс Верити так далеко.

Люк старался быть объективным. Хлоя возненавидела бы его, если бы ее драгоценное чадо угодило в дорожную аварию, и это он, а не Джосая заслуживал взбучки, не продумав как следует свой скороспелый план.

– Ты поступил правильно, – неохотно признал виконт. – Как бы там ни было, мне следовало сказать, чтобы ты подождал до утра.

– Девочка так обрадовалась, что про нее не забыли. Да я согласился бы дважды съездить за ней в темноте, лишь бы увидеть, как засияло ее личико, когда она поняла, что я приехал забрать ее домой.

Люк, который собирался выгнать ее из этого дома, почувствовал укол сомнений.

– Так что ты хотел мне сказать? – резко спросил он.