Текст книги "Месть под расчет"

Часть III
Кровавый счет

Глава 4

Нэнси Кэмбри с трудом тащилась по гравиевой дороге, которая шла от сторожки у ворот к главному дому. Из-под ее туфель вылетали облачка пыли, похожие на миниатюрные дождевые облака. Лето стояло на редкость сухое, поэтому серая патина покрывала листья рододендронов по обеим сторонам дороги, и деревья со сходившимися над ее головой кронами не столько давали благодатную тень, сколько накапливали под собой тяжелый сухой воздух. Ветер вырывался из-под деревьев на Гвеннап-Хед, стремясь к Маунтс-Бэй с Атлантического океана. Но там, где шла Нэнси, воздух был неподвижен, как сама смерть, и от него шел запах сожженных солнцем листьев.

Возможно, думала она, эта тяжесть, которая не дает ей дышать, вовсе не из-за жары, а из-за того кошмара, в котором она живет. Нэнси дала себе слово, что поговорит с лордом Ашертоном во время его ближайшего визита в Корнуолл. И вот он тут.

Нэнси пригладила волосы. Какие-то они стали слабые, ломкие. В последние несколько месяцев она затягивала их резинкой на затылке, а сегодня вымыла шампунем и оставила сушиться, распустив по плечам. Ей было известно, что выглядят они не лучшим образом и не украшают ее, хотя когда-то Нэнси ими очень гордилась.

Нэнси, как здорово у тебя блестят волосы. Да. Что было, то было.

Заслышав впереди голоса, Нэнси остановилась и стала близоруко вглядываться в неясные фигуры на лужайке за деревьями, где старый дуб давал вполне достаточно тени. Две служанки накрывали на стол.

Нэнси узнала голоса. С этими девушками она была знакома с детства, хотя подружиться с ними у нее не получилось. Они принадлежали к той части человечества, которая жила за барьером, воздвигнутым Нэнси между собой и остальными, кто жил в поместье, и надежно охранявшим ее как от младшего поколения Линли, так и от детей арендаторов, фермеров, сезонных рабочих и слуг.

Никогда Нэнси не пыталась найти для себя место среди окружавших ее людей. Теперь у нее было свое место, во всяком случае номинально, в мире, где были ее пятимесячная дочь, Галл-коттедж и Мик.

Мик. Майкл Кэмбри. Выпускник университета. Журналист. Путешественник. Умница. И ее муж.

Нэнси с самого начала хотелось заполучить его, наслаждаться его чарами, его красотой, слушать его рассказы, его легкий смех, чувствовать на себе его взгляд и верить, что его возбуждает ее присутствие. Когда же она с еженедельным визитом отправилась к его отцу, возглавлявшему газету, для проверки счетов, что делала уже больше двух лет, и обнаружила там Мика вместо Гарри Кэмбри, то его приглашение поболтать было принято с радостью.

А он любил поболтать. Она же любила слушать. Почти никогда не прерывала его, слушала с обожанием, вот и поверила, будто ей необходимо нечто большее от их отношений. И получила – на матрасе на старой мельнице в Ховенстоу, где они весь апрель занимались любовью и зачали свое январское дитя.

Нэнси совсем не думала о том, что ее жизнь может измениться. Еще меньше она думала о том, что может измениться Мик. Существовало только настоящее, значение имело только наслаждение. Его руки, его губы, его мускулистое жадное тело, легкий привкус соли на его коже, его блаженный стон. Она знала, что он не желал думать о последствиях. Оба забыли о реальном мире.

А теперь все изменилось.

– Родерик, мы можем поговорить? – услыхала она голос Мика. – В том финансовом положении, в каком мы находимся, твое решение невозможно. Давай поговорим, когда я вернусь из Лондона.

Он помолчал, потом засмеялся чему-то, положил трубку, обернулся и увидел, как она с горящими щеками, стыдясь своего подслушивания, отпрянула от двери. Но ему было безразлично, здесь она или нет, отчего он попросту сделал вид, будто не заметил ее, и вернулся к своей работе. А наверху в спальне хныкала маленькая Молли.

Нэнси смотрела, как он работает на своем новеньком компьютере, потом услыхала, как он чертыхнулся и полез за справочником. Ей даже не пришло в голову войти в комнату и поговорить с ним. Вместо этого она, как всегда, промолчала, сцепив пальцы.

В том финансовом положении, в каком мы находимся… Галл-коттедж им не принадлежал. Они снимали его, платя ежемесячную ренту. Но денег не хватало. Мик слишком вольно обращался с ними. За последние два месяца не заплачено. Если доктор Тренэр-роу повысит плату, а у них уже есть долги, беды не миновать. Куда они пойдут? Во всяком случае, не в Ховенстоу, где им придется жить в охотничьем домике, ни на минуту не забывая о вынужденном милосердии ее отца.

– Мэри, на скатерти дырка. Принести другую?

– Не надо. Поставь на нее тарелку.

– Да она же посреди стола.

Ветер донес до Нэнси смех девушек, с трудом справлявшихся со скатертью из-за неожиданно налетевшего ветра. Нэнси подставила ветру лицо, а он швырнул в нее опавшие листья вместе с пылью, так что она почувствовала на губах песок.

Подняв руки, Нэнси попыталась защититься от ветра, и этот жест окончательно лишил ее сил. Она вздохнула и побрела дальше.

***

Одно дело – говорить о любви и о свадьбе в Лондоне, и совсем другое – оказавшись в Корнуолле, осознать все трудности, что стояли за простыми словами. Вылезая из лимузина на аэродроме, Дебора Коттер определенно чувствовала себя не лучшим образом, изо всех сил стараясь привести в порядок голову и желудок.

Она знала Линли только в одной ипостаси, ей и в голову не приходило подумать о том, каково ей будет войти в его семью. Конечно же, ей было известно, что он граф. Она ездила в его «Бентли», бывала в его лондонском доме, даже видела его камердинера. Она ела на его фарфоре, пила из его хрусталя и наблюдала, как он надевает сшитый у портного костюм. Однако все это как-то попало в категорию «Так живет Томми», никоим образом не влияя на ее собственную жизнь. Теперь же, посмотрев на Ховенстоу сверху – Линли дважды облетел поместье, – Дебора поняла, что в ее жизни намечаются радикальные перемены.

Это был не дом, а немыслимых размеров обиталище в стиле Якова I. Сразу за домом стояла церковь, там же располагались все хозяйственные постройки, включая конюшни, а за ними начинался знаменитый Ховенстоуский парк, протянувшийся до самого моря. Коровы паслись между платанами, защищенными от непредсказуемой здешней погоды естественными холмами. Искусной корнуоллской стеной были отмечены границы поместья, но не владений Ашертонов, как было известно Деборе, поделенных на фермы, поля и заброшенные шахты, когда-то снабжавшие здешние места оловом.

Столкнувшись с конкретной неотвратимой реальностью, которой был дом Томми – а не с иллюзорными декорациями для вечеринок во время уик-эндов, о которых много лет говорили Сент-Джеймс и леди Хелен, – Дебора задумалась о себе, о Деборе Коттер, дочери слуги, которая радостно входит в жизнь поместья, словно это Мандерлей с Максом де Уинтером [2]2
  Речь идет о романе «Ребекка» Дафны Дюморье


[Закрыть], желающим омолодиться благодаря любви простой женщины. Вряд ли это мой случай, подумала Дебора.

Какого черта я тут делаю? Деборе показалось, будто все происходит во сне, где самое место химерам. Сначала самолет и первый взгляд на Ховенстоу с высоты, потом лимузин, шофер в униформе. Даже ласковое приветствие леди Хелен: «Джаспер, боже мой, какой элегантный! В прошлый раз, когда я была тут, вы еще не брились», – не внушило Деборе уверенности в себе.

К счастью, по дороге в Ховенстоу от нее не требовалось ничего, кроме как восхищаться Корнуоллом, и она восхищалась. Это была наименее тронутая цивилизацией часть страны с пустошами, горами, песчаными убежищами среди скал, которые когда-то использовались контрабандистами, неожиданно буйными рощами, перечерченными оврагами, – тут правили бал заросли чистотела, мака, барвинка.

Дорога в Ховенстоу вынырнула из одного такого оврага и побежала дальше под платанами и с рододендронами по обе стороны. Она миновала охотничий домик, обошла кругом парк, нырнула под красивые ворота Тюдоровских времен, обогнула розарий и завершила путь перед массивной дверью, над которой красовался великолепный герб Ашертонов с борющимися львом и гончей}

Все вышли из лимузина и принялись разминаться, как всегда бывает после долгой поездки. Дебора улучила мгновение и торопливо обвела взглядом дом, показавшийся ей нежилым. Хорошо бы так и было.

– А… Вот и мама, – сказал Линли.

Обернувшись, Дебора обратила внимание, что он смотрит не на парадную дверь, откуда, как она ожидала, появится графиня Ашертон в умопомрачительном наряде и поднимет белую руку в приветствии, а на юго-восточный угол дома, от которого к ним шла между кустами высокая стройная женщина.

Дебора никак не ожидала, что графиня Ашертон может выглядеть так. В старом костюме для тенниса, с выцветшим синим полотенцем на плечах. Им она ожесточенно стирала пот с лица, рук, шеи. Вокруг нее крутились три большие гончие и игривый щенок, отчего ей пришлось остановиться, взять у них мяч и сильной рукой бросить его в дальний угол двора. Она засмеялась, когда собаки умчались прочь, и пару секунд смотрела им вслед, прежде чем присоединиться к гостям.

– Томми, – радостно воскликнула она. – У тебя другая стрижка. Мне нравится. Очень нравится. – Не прикоснувшись к нему, она обняла леди Хелен и Сент-Джеймса, прежде чем повернуться к Деборе и рукой показать на свой костюм. – Извини, Дебора, мой вид. Я не всегда выхожу к гостям в такой затрапезе, но, если честно, я ленива, и если не тренируюсь каждый день в один и тот же час, то нахожу тысячи причин не делать это совсем. Только не говори, что принадлежишь к фанатам своего здоровья, которые вскакивают ни свет ни заря.

Конечно же, это не было приглашением стать членом семьи. В то же время в словах графини не было и искусной смеси любезности и неудовольствия. Дебора растерялась.

Словно поняв ее и желая как можно естественнее одолеть первые минуты знакомства, леди Ашертон улыбнулась, взяла Дебору за руку и повернулась к ее отцу. Все это время Коттер простоял, ни разу не пошевелившись. Пот лил ручьями по его лицу. Неизвестно почему, но костюм, в котором он был, казалось, шили на человека выше и толще его.

– Мистер Коттер, – проговорила леди Ашертон, – можно мне называть вас Джозефом? Должна вам сказать, я очень рада, что Дебора и вы станете членами нашей семьи.

Вот теперь прозвучало настоящее «добро пожаловать». Мать Линли поступила мудро, когда приберегла свои главные слова для человека, который, как она интуитивно догадалась, больше всего в них нуждался.

– Благодарю вас, миледи.

Коттер сцепил пальцы за спиной, словно боясь, что они по своей воле потянутся к рукам леди Ашертон.

Она улыбнулась – в точности так же, как улыбался Томми.

– Пожалуйста, зовите меня Дороти. Правда, сама не знаю почему, но дома меня зовут Дейз. Во всяком случае, это лучше, чем Диз, – звучит как зуммер в голове, а я, должна вам сказать, терпеть этого не могу, когда переходят на личности.

Коттер растерялся, не зная, как ему реагировать на позволение графини Ашертон звать ее по имени. Тем не менее, помучившись несколько мгновений, он кивнул и сказал:

– Пусть будет Дейз.

– Хорошо, – отозвалась леди Ашертон. – Отлично. У нас получится прекрасный уик-энд. Немножко слишком жарко – сегодня очень жарко, не находите? – но мне кажется, днем поднимется ветер. Кстати, Сидни уже тут. Она приехала с интересным молодым человеком. Темноволосым и меланхоличным.

– С Бруком? – довольно резко спросил Сент-Джеймс, которому это сообщение пришлось не по душе.

– Да. С Джастином Бруком. Ты знаешь его, Саймон?

– Лучше, чем ему хотелось бы, если честно, – ответила леди Хелен. – Однако он обещает вести себя прилично. Ты обещаешь, Саймон? Никакого яда в овсянку. Никакой дуэли на рассвете. Никаких ссор в гостиной. Полное соблюдение приличий в течение семидесяти двух часов. Все счастливы и спокойны, несмотря на зубовный скрежет.

– Так и будет, – отозвался Сент-Джеймс.

Леди Ашертон засмеялась:

– Так и будет. Что за вечеринка без лезущих из шкафов скелетов и кипящих страстей? Я словно помолодела на пару десятков лет. – Она взяла Коттера под руку и повела в дом. – Джозеф, мне хочется показать вам то, чем я по-настоящему горжусь, – донеслось до остальной компании, когда она обратила внимание своего спутника на украшенные мозаикой двери. – Говорят, они были созданы местным рабочим после великого пожара в 1849 году. Можете не верить, но легенда гласит, что пожар…

Ее голоса уже не было слышно, зато раздался смех Коттера. Деборе стало чуточку легче. Только когда спало напряжение, она поняла, как нервничала из-за первой встречи их с Томми родителей. Все могло быть по-другому. И было бы по-другому, если бы мать Томми не обладала талантом всего несколькими словами снимать напряжение.

Она замечательная. Дебора ощутила потребность немедленно поделиться своим открытием с кем-нибудь и, не раздумывая, повернулась к Сент-Джеймсу.

Его лицо светилось довольством. Морщинки вокруг глаз стали глубже. Он даже улыбнулся:

– Добро пожаловать в Ховенстоу, дорогая Деб.

Томми обнял Дебору за плечи и повел ее в дом, где, благодаря высокому потолку и мозаичному полу, было прохладно и даже сыровато, но очень приятно после нестерпимой жары.

Леди Ашертон и Коттера они обнаружили в огромной зале справа от входа. Здесь главным был камин с гранитной трубой, украшенной головой газели. Лепнина на потолке, деревянные панели на стенах. Кругом портреты взиравших на своих потомков представителей всех поколений лордов и леди Ашертон в разных одеждах и разных позах, но в полный рост.

Дебора остановилась перед портретом мужчины из восемнадцатого столетия, который был одет в розовые бриджи и красный сюртук и стоял с хлыстом в руке рядом с надломанной вазой. Возле его ног был запечатлен спаниель.

– Не может быть, Томми. Вы с ним как две капли воды.

– Томми выглядел бы в точности так же, если бы нам удалось его уговорить, чтобы он надел эти великолепные штаны, – заметила леди Хелен.

Дебора почувствовала, что объятие Томми стало более тесным, и поначалу подумала, что это ответ на шутку леди Хелен. Но тут отворилась дверь в северной стене, и в зал вошел высокий молодой человек в вытертых синих джинсах, зашлепавший босыми ногами по паркетному полу. Следом за ним появилась девушка с провалившимися щеками и тоже босоногая.

Это Питер, подумала Дебора. Если бы не истощенный вид, то у него такие же светлые волосы, такие же карие глаза, такие же скулы, такой же нос и такой же подбородок, как на многих портретах, висевших на стенах. В отличие от своих предков, Питер носил серьгу в ухе. На изящной золотой цепочке висела свастика, царапавшая ему плечо.

– Питер! Ты не в Оксфорде? – довольно спокойно спросил Томас, в присутствии гостей демонстрируя отличное воспитание, что не могло обмануть Дебору, почувствовавшую, как напряглось его тело.

Питер просиял улыбкой и пожал плечами:

– Мы приехали погреться на солнышке, а тут и ты. Не хватает только Джуди для семейного воссоединения.

Коснувшись замка, державшего сережку, он кивком головы поздоровался с леди Хелен и Сент-Джеймсом, после чего жестом, пародирующим жест Томаса, обнял свою подружку.

– Ее зовут Саша. – Она обняла Питера за талию, и ее пальцы скользнули ему под рубашку, а потом в джинсы? – Саша Ниффорд. Полагаю, это твоя невеста? – спросил он, не дожидаясь представления и кивая на Дебору. – У тебя всегда был отличный вкус. А нам хватило времени в этом убедиться.

Вперед выступила леди Ашертон. Она посмотрела на одного сына, потом на другого и протянула руку, словно призывая их сделать то же самое.

– Когда Ходж сказал, что приехали Питер и Саша, я удивилась, а потом подумала, что совсем не плохо, если Питер будет присутствовать на твоей помолвке.

– И я так думаю, – ровным голосом произнес Линли. – Мама, ты не покажешь нашим гостям их комнаты? А мне надо переговорить с Питером. Всего пару минут. Я вас догоню.

– Ланч будет не позже чем через час. Сегодня прекрасная погода, и мы решили накрыть в саду.

– Отлично. Через час. Если ты позаботишься о гостях…

Это прозвучало скорее как приказ, чем как просьба.

Слыша его холодный тон, Дебора не верила собственным ушам. Она оглянулась, чтобы увидеть реакцию остальных, но поняла, что они решили не обращать внимания на очевидную ненависть, накалившую воздух в зале. Леди Хелен рассматривала фотографию принца Уэльского в серебряной рамке. Сент-Джеймс любовался восточным чайником. Коттер смотрел в окно.

– Дорогая, – обратился к ней Линли, – если позволишь…

– Томми…

– Если позволишь, Деб.

– Пойдем, дорогая, – сказала леди Ашертон, коснувшись ее руки.

У Деборы не было желания покидать Томми.

– Дейз, скажите, что вы поселили меня в очаровательной зеленой комнате, что глядит на западную часть парка, – проговорила леди Хелен. – Ну, вы помните. Над оружейной комнатой. Сколько лет я мечтала провести в ней ночь. Спишь и боишься, а вдруг кто-нибудь стрельнет в потолок.

Она взяла леди Ашертон под руку, и они направились к двери. Остальным ничего не оставалось, как последовать за ними. Дебора подчинилась. Но, подойдя к двери, все нее оглянулась на Линли и его брата. Они с ненавистью смотрели друг на друга и, кажется, были готовы сцепиться.

Сколько бы тепла ни обещало начало уик-энда, от него ничего не осталось. Стоило Деборе посмотреть на них, и она поняла, что, в сущности, почти ничего не знает об отношениях Томми с его родными.

***

Линли закрыл дверь музыкальной комнаты и обернулся к Питеру, который чересчур осторожно переступал ногами, пока не сел возле окна, после чего стал устраиваться поудобнее на зеленых парчовых подушках. Стены здесь были оклеены обоями с желтыми хризантемами по зеленому полю, и эти цвета плюс яркое полдневное солнце еще очевиднее, чем в темном зале, выставили напоказ нездоровье Питера. Проводя пальцем по своему искаженному отражению на стакане, Питер всеми силами старался игнорировать брата.

– Что ты делаешь в Корнуолле? Ты же должен быть в Оксфорде. Мы договорились с преподавателем на лето. Ты как будто согласился.

Линли знал, что его голос звучит холодно и враждебно, однако ничего не мог с собой поделать. Его потрясло то, как переменился Питер, который стал похож на скелет. Глаза сверкали желтым пламенем, а кожа вокруг носа была покрасневшей и вздувшейся. Питер с угрюмым видом пожал плечами:

– Ради бога, мы просто приехали навестить маму, и я не собираюсь тут оставаться. Вернусь в Оксфорд. Ты доволен?

– Что ты здесь делаешь? Только не говори мне о солнышке, потому что меня на это не купишь.

– Плевать мне, на что тебя купишь или не купишь. Ты только подумай, Томми, как я удачно приехал. Не явись я сегодня домой, пропустил бы такой праздник. Или ты специально меня не пригласил? Хотел, чтобы я был подальше? Еще одна отвратительная семейная тайна, о которой твоя рыженькая слыхом не слыхивала?

Линли большими шагами пересек комнату и вытащил брата из кресла:

– Я еще раз спрашиваю тебя, Питер, что ты тут делаешь?

Питер стряхнул с себя его руки:

– Я бросил университет, понятно? Ты это хотел услышать? Меня там больше нет. Вот так.

– Ты сошел с ума? А где ты живешь?

– У меня есть конура в Лондоне. Так что не волнуйся. И я не собираюсь просить у тебя деньги. Мне своих хватает.

Он боком прошел мимо Линли и, оказавшись рядом со старым «Броудвудом», взял несколько нот. Рояль зазвучал скрипуче и нервозно.

– Все чепуха. – Линли старался говорить спокойно, однако его охватило отчаяние, потому что он все понял. – Кто эта девушка? Откуда она взялась? Где ты встретился с ней? Питер, она же наркоманка. И выглядит настоящей…

Питер мгновенно повернулся лицом к брату:

– А вот насчет нее не смей. Лучше нее у меня в жизни ничего не было, и помни об этом. Она – самое прекрасное из всего, что со мной случилось за много лет.

Звучало вполне правдоподобно. Тем хуже, подумал Линли и шагнул к брату:

– Ты опять на наркотиках. А я-то думал, ты чист. Думал, мы справились с этим тогда, в январе. А ты опять. И не ты бросил Оксфорд, а они выгнали тебя. Правильно? Правильно, Питер?

Питер не ответил, тогда Линли ухватил его за подбородок большим и указательным пальцами и повернул его голову так, что лицо брата было теперь в нескольких дюймах от его лица.

– И что теперь? Героин? Или все еще кокаин? Или ты смешиваешь их? Куришь? Все еще веришь в религию с наркотиками?

Питер молчал, и Линли оттолкнул его.

– Ты считаешь, что зависимости нет? И наркотики – та же жизнь? А как Саша? У вас прекрасные, ни к чему не обязывающие отношения? Кокаин – отличное основание для любви. Почему бы не полюбить наркоманку, а?

Питер молчал, и Линли, подтолкнув брата к зеркалу, висевшему на стене рядом с арфой, развернул его так, что он не мог не смотреть на свое небритое лицо. У Питера скривились губы. Из носа на верхнюю губу побежали сопли.

– Очаровательное зрелище, не правда ли? Что ты сказал маме? Что ты больше не употребляешь наркотики? Что у тебя насморк?

Когда Линли отпустил его, Питер поскреб в том месте, где пальцы брата касались его нездоровой кожи, оставив на ней синяки.

– И ты можешь говорить о маме, – прошептал он. – Ты можешь говорить о ней, Томми. Боже мой, до чего же я ненавижу тебя.