Текст книги "История куртизанок"

НАЛОЖНИЦЫ В ЯПОНИИ⁶

В отличие от Китая, в древней аграрной Японии женщин ценили, хотя не до такой степени, чтобы предоставить им равные с мужчинами права. Богинь, входящих в пантеон анимистической синтоистской религии, там высоко чтили, и когда богиня солнца Аматэрасу-омиками, «великое божество, озаряющее небеса», послала с небес внука править Японией, была основана правящая императорская династия.

Японцы также поклонялись синтоистским богиням, которые не отказывали себе в удовольствиях и пускались в многочисленные любовные похождения⁷. Сладострастие этих богинь являлось божественным доказательством того, что физическая близость дана для радости и удовольствия и женщины могут вступать в сексуальные отношения и наслаждаться так же, как и мужчины. В результате во времена господства синтоизма в Японии женщины наравне с мужчинами без особых проблем могли выражать свои сексуальные предпочтения и пристрастия. Лишь в среде самураев, военно-феодального дворянского сословия, бытовали ограничения сексуального характера. Даже в наши дни в основе национальной культуры лежит почтительное отношение японцев к сексуальным отношениям.

Культура Японии раннего периода, благоволившая к женщинам, положительно воспринимала женщин-правительниц. От древних легендарных времен, когда еще не существовало письменных документов, до XII в. женщины пользовались авторитетом и занимали должности, обеспечивавшие им немалую власть. Период с 522 по 784 г., например, остался в памяти народа, потому что правительницы оказывались у власти так же часто, как правители. По иронии судьбы, как раз в это время некоторые исключительно влиятельные женщины стали насаждать в Японии чужеродные верования, которые позже оказали глубокое влияние на синтоизм, а порой даже подменяли его положения. Императрица Суйко (годы правления: 593–628) преуспела в распространении корейского варианта буддизма, появившегося в Японии не менее чем за пятьдесят лет до начала ее правления, и покровительствовала буддийскому искусству. Две другие известные императрицы – Комио (годы правления: 729–749) и ее дочь и преемница Кокэн (годы правления: 749–758) – также получили известность как ревностные проповедницы буддизма.

Со временем японское общество усвоило присущее буддизму пренебрежительное отношение к женщине. Укоренились новые, двойные стандарты поведения. Права женщин стали нарушаться во всех областях жизни. Императрица Дзито (годы правления: 687–697) курировала составление японского законодательства при создании кодекса Тайхо, изданного в 701 г. Задачей кодекса, включавшего 30 разделов, являлось, в частности, оформление и уточнение налоговой и надельной систем. Согласно 9-му разделу, в котором определялись размеры подушного надела, свободная женщина могла получить лишь две трети нормы, полагавшейся мужчине. В XV в. кланы землевладельцев разработали «домашние законы», установившие правила, которые узаконивали подчиненное в юридическом и социальном плане положение женщин. Другие законодательные и социальные акты требовали от невест до вступления в брак хранить девственность, в то время как женихам полагалось обладать опытом сексуальных отношений.

В популярном пособии XVII в., посвященном роли женщины, отмечалось, что девушкам следует быть добродетельными, целомудренными, покорными и спокойными. Женщине вменялось в обязанность «смотреть на супруга своего как на повелителя», ей «надлежало служить ему с почтением и уважительностью, воспринимая его серьезно и без презрительности»⁸.

Однако женщинам, выданным замуж по воле родителей, не предписывалось ни любить своих мужей, ни преклоняться перед ними. Спустя столетия для брака в Японии все еще характерен прагматический подход, что делает внебрачные связи более соблазнительными, чем в обществах, традиции которых требуют от супругов взаимной любви.

Покорным, но не чувствующим к мужьям особой привязанности женам из процветающих семейств нередко приходилось делить свои дома или, по крайней мере, мужей с одной или несколькими наложницами. К XVII в. модель сожительства, распространенная среди буддистов в Китае и Корее, уже в значительной степени прижилась и в Японии, причем ее участники следовали детально разработанным правилам.

Очень часто между женами и наложницами не существовало никаких противоречий. Сожительство было широко распространенным явлением, и многие девочки – будущие жены – вырастали в домах, где жили наложницы. Нередко они сами были дочерями наложниц. И жены, и наложницы отлично знали правила игры и прекрасно сознавали, какие последствия их ждут за неисполнение этих правил.

Положение наложниц соответствовало статусу слуг, и они никогда не могли достичь положения жены. Даже если наложниц хотели взять в жены вдовцы или холостяки, им запрещалось это делать. Если наложницу поселяли в доме хозяина, она была обязана повиноваться его жене, никогда не посягая на занимаемое ею положение. Теоретически жены должны были предварительно одобрять выбор мужьями наложниц. Женщины с достаточно сильным характером, чтобы осуществлять это право на деле, жили с наложницами в согласии. Что касается более слабых женщин, то, несмотря на гарантии супружеского статуса, они могли погрязнуть в нескончаемых междоусобных дрязгах с волевыми наложницами, которые имели о себе слишком высокое мнение.

Обзаводившиеся наложницами мужчины руководствовались при этом самыми разными соображениями: ими двигали соображения престижа, или сексуальное влечение, или романтическая любовь, но главное, они стремились получить наследника в том случае, когда жена не могла зачать ребенка. Бесплодие женщины давало ее мужу юридическое право на развод, но от такой крайней меры ее могла спасти наложница супруга, которая была в состоянии выполнить эту обязанность за нее. По этой причине многие жены испытывали радость, если в их доме появлялись способные к деторождению молодые наложницы.

Одно из наиболее распространенных названий наложницы – мекаке – означает «заимствованная утроба». Сын мекаке, зачатый от хозяина, не считался ее сыном. Жена его отца растила мальчика как собственного ребенка, а отец признавал его наследником. Его родная мать оставалась в семье на правах служанки, причем в этом же качестве она прислуживала и собственному сыну. Впервые рожденного ею ребенка мекаке видела на тринадцатый день после его появления на свет, когда вместе с другими слугами наносила официальный визит хозяевам, чтобы принести дань глубокого уважения маленькому господину, своему будущему хозяину.

Многие отцы семейств заводили для себя наложниц исключительно по эротическим причинам. Мужчина мог даже влюбиться в красивую молодую женщину и содержать ее в отдельном жилище, чтобы жена не докучала ей своими требованиями и не возникало соперничества с другими наложницами, которые прежде пользовались его благосклонностью. Если жена обвиняла его в том, что к наложнице он относится лучше, чем к ней, в дело могла вмешаться ее семья и потребовать возвращения приданого. Раздельное проживание потенциальных соперниц имело к тому же немалый экономический смысл. Однако в большинстве семей хозяин считал, что правила сожительства являются достаточной гарантией для мирного сосуществования, которое будет благоприятно сказываться на его авторитете и сделает его жизнь спокойной и удобной.

Как и во многих подобных случаях, большинство японских наложниц жили и умирали, не оставляя после себя никаких документальных свидетельств. Но одна исключительная женщина составила подробные записи с описаниями впечатлений, которые ей довелось пережить в качестве наложницы при японском императорском дворе. Дама Нидзё не выступает от имени миллионов своих менее удачливых сестер, но когда читаешь повествование о ее жизни «Признания дамы Нидзё», захватывает дух, потому что она была так наблюдательна, откровенна и вместе с тем настолько поглощена собственными чувствами, что в ее автобиографию были ненамеренно внесены сатирические нотки.

В XIII в., когда ей было четыре года, маленькая Нидзё попала ко двору «прежнего» императора Го-Фукакусы сразу после смерти своей несовершеннолетней матери Дайнагонноскэ. Го-Фукакуса – болезненный и застенчивый молодой человек с деформированным бедром – значительно уступал как правитель своему привлекательному и уверенному в себе младшему брату Камэяме, но какое-то время ему очень нравилась Дайнагонноскэ. Часть неразделенной любви к ней он перенес на ее шаловливую, симпатичную маленькую дочку, ив 1271 г. Го-Фукакуса с согласия отца взял девочку себе в наложницы. Тогда Нидзё было лет двенадцать-тринадцать, она как раз достигла того возраста, в котором девочки вступали в мир взрослых, выходили замуж или становились наложницами. Го-Фукакуса был старше ее на тринадцать лет.

Нидзё не особенно печалилась по поводу кончины матери и не очень переживала из-за того, что в одночасье кончилось ее детство. В то время девушку больше всего волновали наряды – как окружавших ее людей, так и собственные. В остальном, если не считать этого наваждения, она была девушкой культурной, начитанной, занималась музыкой, рисованием и всерьез гордилась своими стихами (по большей части весьма посредственными).

В качестве наложницы Го-Фукакусы Нидзё проявила себя как искушенная представительница постоянно интриговавших и соперничавших друг с другом придворных, где изрядно злоупотребляли саке, непрестанно занимались любовью, а также музыкой и стихосложением. Она была очень живой и одаренной молодой женщиной. Вскоре у нее родился сын, которого Го-Фукакуса признал официально, хоть ему было известно, что его наложница имеет много других любовников. Он даже как-то убедил ее совратить верховного жреца Ариаке, несмотря на то (а может быть, именно потому) что тот дал обет безбрачия.

Вместе с тем молодая наложница допустила несколько промахов, которые омрачали ее успехи. После кончины отца, который оставил молодую женщину без покровителя и наставника, Го-Фукакуса не торопился сделать ее официальной наложницей.

Дама Нидзё также переоценила свою неотразимость. Поскольку Го-Фукакуса терпимо относился к ее кратковременным любовным связям с другими мужчинами, она опрометчиво попыталась выдать его за отца троих детей, которых зачала от других мужчин. (Один из любовников совратил ее «словами, [которые] вызвали бы слезы даже у корейского тигра», с нежностью вспоминала она.) Вместе с тем дама Нидзё явно не проявляла интереса к Го-Фукакусе. Этого не могла изменить ни смерть их младенца-сына, ни высокомерие, вызвавшее неприязненное отношение к ней со стороны императрицы Хигаси, жены Го-Фукакусы. Даже поглощенная собой, дама Нидзё обратила внимание на то, что супруга императора не испытывала к ней того дружелюбия, которое было ей свойственно раньше.

И последним просчетом дамы Нидзё стало ее романтическое увлечение Камэямой – младшим братом Го-Фукакусы, которому император сильно завидовал. Через двенадцать лет Го-Фукакуса внезапно прогнал свою наложницу. Во время их последней мучительной встречи на даме Нидзё была изящная накидка из блестящего шелка с красным капюшоном, а на кимоно выделялись вышитые синей шелковой нитью изображения корня маранты и кортадерии. Расставшись с ней, Го-Фукакуса вышел из помещения, пробурчав себе под нос: «Как же я ненавижу корень маранты!»

Через некоторое время дама Нидзё смирилась с утратой привязанности и уважения императора. «Как он мог быть таким бесчувственным?» – спрашивала она себя. Несмотря на то что она долго была (неверной) наложницей, Го-Фукакуса отказал ей в материальной поддержке. Даме Нидзё едва удалось избежать нищеты: чтобы заработать на жизнь, ей приходилось выступать со своими стихами, давать советы относительно внутреннего убранства жилищ – в общем, добывать средства к существованию любыми доступными способами. В это же время она стала буддийской монахиней, правда не совсем обычной, так как много путешествовала и встречалась с самыми разными людьми.

После семи лет странствий во время посещения одного святилища дама Нидзё неожиданно встретила Го-Фукакусу. (Он тоже совершал паломничество к святым местам.) На ней было изношенное монашеское одеяние – пыльное, обтрепанное и неопрятное, а сопровождал ее в странствиях горбатый карлик. Но Го-Фукакуса, тем не менее, ее узнал, и они провели всю ночь в ностальгических воспоминаниях. «Теперь любовь уже не имеет такого очарования, как в былые времена», – вздохнул он. Так, по крайней мере, писала дама Нидзё о его чувствах.

Несмотря на обычный финал своей жизненной истории, дама Нидзё, никогда не страдавшая избытком скромности, решила, что было бы интересно ее записать. Она оказалась права. Ее воспоминания стали одним из редких свидетельств любовных связей наложницы, ее мыслей и восприятия событий, а также обстановки при японском императорском дворе XIII в., где ей довелось прожить немало лет, и реалий повседневной борьбы за выживание среди простых японцев.

В воспоминаниях дамы Нидзё нашли отражение половая распущенность японской аристократии, откровенный прагматизм вельмож, их социальный снобизм и мудреные придворные ритуалы. Она разделяла распространенные тогда взгляды на любовь как на интимную игру, в которой имели значение романтика и поэзия, но никак не верность партнеру. И при дворе императора, и в доме преуспевающего торговца наложницы не имели той защиты, какой отличалось положение жен, – зато им часто была доступна эмоционально бурная и эротически разнообразная любовь. Что касается любви материнской, дама Нидзё была типичной придворной матерью-наложницей, жизнь ее проходила вдали от детей, за которыми следил отец и которых воспитывали слуги.

Но дама Нидзё была исключением в других отношениях, а именно в том, что оставила пространные воспоминания о своей жизни и проявила удивительную стойкость в борьбе с превратностями судьбы. Как ни странно, она сменила положение наложницы на тяжкую участь бродяжки-попрошайки без всякой жалости к самой себе, не впав при этом в отчаяние. Несомненно, в этом проявилась ее замечательная способность к преодолению жизненных невзгод. А может быть, дама Нидзё почувствовала облегчение от того, что в конце концов ей удалось избавиться от ограничений и неестественности положения придворной наложницы и перестать делать вид, что она любит непривлекательного, в чем-то даже отталкивающего Го-Фукакусу.

ГЕЙШИ

Отражением двойных стандартов в Японии служил не только институт наложниц и соответствовавшая ему структура семьи. Как и во многих других обществах, этот двойной стандарт распространялся и на широко практиковавшуюся проституцию. Проститутками в основном становились девушки из бедных семей: родители продавали их для занятия этой профессией. В период сёгуната Камакура (N85-1333 гг.) началось осуществление надзора за проститутками, а в годы правления сёгунов Асикага (1338–1573 гг.) была образована специальная служба, ведавшая налогообложением проституток. В эпоху сёгуната Токугава (XVII–XIX вв.) в этом направлении были сделаны следующие шаги, в ходе которых в Японии возникли широко известные кварталы удовольствий – лицензированные, чем-то напоминавшие зоопарки гетто для проституток, которые потрясали – и вместе с тем позже возбуждали – толпы зарубежных визитеров.

Однако в XIX в. для многих японцев, чьи договорные браки были бездетными, постоянно содержать наложниц было слишком обременительно, однако мужчинам не хотелось довольствоваться мимолетным вниманием проституток. Они стремились к установлению таких отношений с любовницами, какие в то время были распространены в западных обществах, но в японском стиле.

Одну из возможностей для встреч с любовницами предоставлял мир чайных домиков, где царили гейши. Первыми гейшами (что значит «люди, принимающие гостей», или «люди искусства») были мужчины, но к 1800 г. большинство гейш уже составляли женщины. Внешность типичной гейши отличала ее от всех других женщин. Цвет белого как мел лица резко контрастировал с темными обводами глаз и ярко-розовыми губами, а белая кожа шеи оттенялась тяжелым жестким париком из черных волос. В восхитительном и очень дорогом кимоно, подпоясанном оби, гейша казалась не столько женщиной, сколько каким-то неземным существом, невероятно привлекательным в сексуальном отношении. К XIX в. гейш стали называть ики, что можно приблизительно перевести как «потрясающая девица».

Обычно гейшами становились представительницы бедных слоев общества: девочек начинали обучать профессии в качестве учениц, когда им исполнялось лет десять – двенадцать. Для многих девушек из неблагополучных семей стать гейшей было самым верным способом занять более высокое положение в обществе. Они получали образование и могли помогать родителям, которым после заключения договора о том, что новая ученица-гейша должна будет работать в течение определенного срока, вручалось денежное вознаграждение.

Программа обучения гейш была детально разработанной и достаточно продолжительной. В нее входили пение и музыка, чрезвычайно сложная чайная церемония и искусство составления цветочных композиций. Элегантные ритуальные танцы гейши исполняли очень умело, поскольку во время танца на девушку мог обратить внимание состоятельный покровитель, или данна-сан. Много времени и денег тратилось на косметику и наряды. Каждый день гейши проводили перед зеркалом долгие часы: они делали макияж – в частности, наносили на кожу лица белила, превращающие его в подобие маски, – и надевали тщательно промасленный (пахучий и полный перхоти) парик.

Гейши перерабатывали, недоедали, их недооценивали – иначе говоря, к этим девушкам относились без всякого сочувствия и грубо с ними обращались. В соответствии с правилами этикета, принятыми в школах гейш, новенькую представляли как «девушку незначительных талантов», хотя, чтобы попасть в школу гейш, нужно было обладать незаурядными способностями.

Кроме того, будущие гейши проходили процедуру мицу-аге, представлявшую собой своеобразный обряд сексуальной инициации. Опытный мужчина старше девушки по возрасту проводил с девственной ученицей школы гейш семь ночей, втирая яичные белки ей между бедер, причем каждую ночь он поднимался все выше и выше, а на седьмую ночь его чувствительные пальцы оказывались внутри ее влагалища¹⁰.

Гейш учили предельной осторожности в общении, поскольку их покровители должны были быть абсолютно уверены в том, что, независимо от услышанного или подслушанного, гейша скорее отрежет себе язык, чем кому-нибудь расскажет о том, что узнала. В XIX в. самураи в чайных домиках обсуждали планы свержения правительства сёгуна, и ни одна из присутствовавших при этом гейш их не выдала. Японские политики нередко проводили тайные встречи в зашики, салонах чайных домиков, в присутствии их любимых гейш.

Новая ученица становилась «младшей сестрой», а более опытная «старшая сестра» всему ее обучала – от использования хранившихся в тайне составных частей косметических средств до искусства ведения беседы, которая должна понравиться клиентам. Оплата услуг «старшей сестры» производилась в счет части будущих доходов «младшей сестры», которые та должна была начать получать, став гейшей. Главная цель «младшей сестры» состояла в том, чтобы после перехода в разряд полноправных гейш обзавестись богатым покровителем.

Ученица становилась гейшей, лишь сдав экзамен, который у нее принимали хозяйка чайного домика, ее учительницы и чиновники из управления по делам гейш. После этого в течение двух или трех лет она работала за жилье, еду и одежду, на что требовались немалые средства. Потом она работала за чаевые, а высокие гонорары, которые получала за труды, присваивала хозяйка чайного домика. На деле гейши оставались постоянными должниками своего чайного домика, и лишь те из них, у кого имелись богатые покровители, данна-саны, могли выплатить непомерные долги. Как правило, гейша становилась любовницей своего данна-сана.

Потенциальный данна-сан гейши должен был представиться хозяйке чайного домика, после чего та тщательно наводила о нем справки – прежде всего о состоянии его финансов – и лишь затем принимала решение. Если оно оказывалось положительным, потенциальный покровитель подписывал договор, в котором обязывался помогать гейше выплачивать ее долги, частично покрывать ее повседневные, а в некоторых случаях и медицинские расходы, а также оплачивать почасовые услуги, когда захочет проводить с ней время. Некоторым гейшам, которым выпадала большая удача, удавалось иметь не больше двух состоятельных покровителей за всю жизнь, – а остальным приходилось рассчитывать на то, что их общество не наскучит данна-сану через полгода или год.

От гейши не требовалось любить своего данна-сана, хотя ее учили льстить ему, очаровывать и всячески выражать ему свое почтение, как будто она была от него без ума. Их отношения носили характер ритуального и регулируемого соглашения. Гейша брала на себя роль опытной хозяйки, а ее покровитель изображал признательного клиента. Если, как порой случалось, между гейшей и данна-саном возникало чувство взаимной любви, это воспринималось ими как дополнительное преимущество. Если же, как тоже иногда бывало, гейша влюблялась в другого мужчину, она рисковала потерять своего данна-сана, навлечь на себя гнев хозяйки чайного домика и серьезно подорвать свою репутацию.

Жизнь гейш в Японии, где даже сегодня женщины, жалующиеся на сексуальные домогательства, подвергаются остракизму, и лишь самые храбрые феминистки осмеливаются оспаривать существующее положение вещей и требовать равенства полов, имела некоторые преимущества. Обычно гейшами становились весьма привлекательные девочки из бедных районов, и обстановка, в которую они попадали, возносила их на такие высоты, какие в той жизни, что они оставляли в прошлом, не то что достичь, но даже представить себе было невозможно. Гейши получали хорошее образование и знания в области искусств. Они освобождались почти от всех тяжелых домашних работ – у них не оставалось на это времени, да и желания особого этим заниматься не было. Как составная часть совсем непростого и комфортного мира, в котором основную роль играли традиционализм, элитарность и эротика, они переносились в высшие слои общества.

Как и положение любовниц, статус гейш был слабо защищен, и никакого материального содержания им никто не выплачивал. Когда богатые покровители выполняли взятые на себя по договору обязательства, они могли бросать гейш – так многие данна-саны и поступали, – находя новых подруг вместо бывших. Тем не менее возможность вернуться обратно в чайный домик отчасти облегчала участь брошенной данна-саном женщины и смягчала причиненную ей боль, хоть это означало, что она снова должна была вернуться к повседневным обязанностям, включающим поиск клиентов и их развлечение. Некоторым гейшам удавалось отложить немного денег за время, проведенное с данна-саном, но в большинстве случаев после разрыва отношений с покровителем они терпели материальную нужду.

С учетом всех обстоятельств можно сказать, что жизнь ставшей гейшей девушки из малообеспеченной семьи существенно улучшалась, но только потому, что положение подавляющего большинства женщин в японском обществе оставалось недооцененным, и прежде всего это относилось к девушкам из бедных семей. Однако цена такого улучшения оказывалась высокой, поскольку за каждое преимущество, предоставлявшееся гейшам – образование, подготовку, введение в высшее общество, возможность получать денежное вознаграждение, – взималась плата. Они были связаны со своими покровителями договорными обязательствами и обременены огромными долгами, на выплату которых нередко уходила вся оставшаяся жизнь. Но самую высокую цену приходилось платить за то, что они становились заложницами чрезвычайно сложной и вполне вещественной экстравагантности собственных образов. Без макияжа и прически, без кимоно, оби и многочисленных аксессуаров своих одеяний гейши были обычными женщинами, и отношение к ним было соответствующим.

Институт гейш продолжает существовать и поныне, хотя численность их значительно сократилась. В отличие от 98 процентов японских женщин, гейши никогда не выходят замуж, они живут женскими общинами, которые называются хана-мачи. Хоть мужей гейши не имеют, нередко у них рождаются дети – некоторые от данна-санов, которые не заставляют их делать аборты, некоторые от тайных любовников. Дети доставляют много радости гейшам в их одинокой жизни. Интересно отметить, что лишь в хана-мачи и принадлежащих гейшам чайных домиках рождение девочки отмечается с большей радостью, чем появление на свет мальчика.

Во многих отношениях гейши продолжают хранить вековые традиции, но к некоторым вопросам проявляют на удивление ярко выраженный феминистский интерес.

В наши дни гейши продолжают встречаться с богатыми покровителями, которые обеспечивают им постоянный доход и общение. Но, несмотря на это, большинство гейш продолжают работать. Они живут на широкую ногу и всегда нуждаются в деньгах. Тех из них, кто с позволения хозяйки уходит из чайных домиков и устраивается самостоятельно, всегда с радостью принимают обратно: как правило, они возвращаются к работе в чайном домике после расставания с данна-саном, когда тот бросает свою гейшу или умирает, не оставив ей ничего по завещанию.

Однако, по отзывам гейш, самое тяжелое в их работе – это душевные страдания, вызванные тем, что любимый данна-сан – а многие гейши действительно любят своих покровителей – на ночь возвращается домой к жене. (Жен, как правило, гейши беспокоят меньше, поскольку они не представляют серьезной угрозы их браку.)

Кроме этой печали, присущей любовницам во всем мире, они мучительно переживают таинственность, окутывающую их отношения с любовниками, которые очень редко открыто появляются с ними на людях. Данна-сан одной гейши, известный высокопоставленный политик, скрывал ее от жены и общественности, хотя не делал из своих внебрачных отношений тайны для друзей и секретаря. Когда он умер через несколько часов после разговора по телефону с гейшей, никто ей об этом не сказал, и она узнала о его кончине из последних известий. Она попросила разрешения присутствовать на его похоронах, и секретарь с друзьями дали на это согласие, но при условии, что она придет в обычной одежде, а не в своем красноречивом кимоно. «Понятно», – сказала гейша, уяснив, что от нее требуется. Однако, поразмыслив, она изменила мнение и отправилась на процедуру прощания с любовником в кимоно.

Вскоре месячное пособие, которое она получала, перестало ей приходить. Она подумала, что это произошло из-за ее появления на похоронах в кимоно. Но на самом деле так случилось потому, что данна-сан в завещании не оставил никаких указаний насчет любовницы. К счастью, финансовых затруднений она не испытывала, потому что имела собственный чайный домик, и смерть данна-сана не лишила ее доходов.

Недавно гейши устроили в Японии большой скандал после того, как средства массовой информации отказались от традиционной практики хранения в тайне информации о частной жизни общественных деятелей. В 1989 г., когда выяснились некоторые пикантные подробности из его личной жизни, с позором ушел в отставку премьер-министр Сосуке Уно («господин Чистый»). На самом деле, за давностью традиции его поведение трудно было назвать предосудительным: многие поколения политиков и их оппонентов были завсегдатаями чайных домиков, содержали любовниц-гейш, и в Японии это ни для кого не составляло тайны. Но на этот раз пара гейш, с которыми Уно постоянно поддерживал связь, нарушили традицию и заговорили. «Он покупал мое тело за 300 000 иен в месяц», – в приступе гнева призналась гейша Мицуко Наканиси, бывшая любовница Уно. Репортеры, к которым обратилась возмущенная женщина, решили донести ее слова до внимания общественности и предали огласке полученные от нее сведения.

Эти события привели к тому, что Манае Кубота, член парламента Японии, нарушила традиционную парламентскую завесу молчания, окружающую личную жизнь политических деятелей: она вынудила премьер-министра объясниться, настаивая на том, что тот «обращался с женщиной как с товаром». Мицуко Наканиси добавила: «Такой человек, как он, который плохо обращается со слабой женщиной, не должен быть премьер-министром».

Основной причиной политического фиаско Уно стало существующее в Японии гендерное неравенство. В эпоху, когда в стене мужских привилегий появились маленькие трещины, женщина пошла на беспрецедентный шаг, который раньше нельзя было даже представить: она во весь голос поведала миру о том, что мир уже знал, но предпочитал хранить в тайне.