Текст книги "Гамбит Королевы"

* * *

За ней приходит Хартфорд. Екатерина идет следом по длинной галерее, и со спины его плечи и пружинящая походка так напоминают Томаса, что ее охватывает новый приступ тоски. Король ожидает в личных покоях, уперев руки в бока и широко расставив толстые ноги в белых чулках, как на портрете кисти великого Гольбейна, что висит в Уайтхолле. Екатерина видит в этом гротескную пародию: человека с портрета в нем можно узнать только по украшениям и дорогому наряду, расшитому золотом. В небольшой комнате он кажется огромным, и рядом с ним Екатерина чувствует себя куклой в маленьком домике, куда небрежный ребенок засунул слишком большую игрушку.

Король широко улыбается и приподнимает голову Екатерины за подбородок. Хартфорд, пятясь, выходит из комнаты и закрывает дверь. Он никогда не нравился Екатерине, а теперь ей хочется умолять, чтобы он остался. Она еще ни разу не была с королем наедине, догадывается, что ей предстоит, и отчаянно ищет способа этого избежать.

Однако голос короля поражает Екатерину нежностью. Он просит ее присесть и предлагает ей вместе полистать Часослов, принадлежавший его отцу. Тонкая роспись, сочные краски, искусная позолота захватывают Екатерину, и на время она забывает, что этот нежный старик, осторожно листающий пергаментные страницы, – на самом деле король. Он отмечает в тексте то одно, то другое интересное место, а потом кладет Екатерине на ладонь засушенный цветок, прятавшийся между страниц.

– Эту примулу вложила в книгу моя мать, когда я был еще ребенком.

Невесомый цветок внезапно становится тяжелым, как прошедшие десятилетия.

– Пожалуйста, возьмите, я боюсь ее сломать, – шепчет Екатерина, опасаясь своим дыханием повредить крошечный фрагмент наследия Тюдоров.

Король сравнивает ее с розой – пустой комплимент, – затем переводит фразу, нацарапанную его отцом на латыни рядом с изображением распятого Христа: «Артур, покойся с миром». Екатерина знает латынь не хуже короля, но неожиданно для себя самой не подает виду.

– Это о моем брате[28]28
  Артур, принц Уэльский (1489–1502 гг.) – старший брат Генриха VIII. Должен был стать королем после их отца, Генриха VII, однако неожиданно скончался, оставив после себя вдовой Екатерину Арагонскую, на которой в дальнейшем женился Генрих VIII.


[Закрыть], – поясняет король.

Она кивает, осторожно касаясь паутины слов пальцем:

– О принце Артуре.

– Я тоже познал утрату, – говорит король.

– Да… – шепчет Екатерина.

– Ваш муж сильно страдал, но теперь он у Господа, а вам следует жить дальше.

Действительно ли Латимер у Господа? Или, учитывая обстоятельства его смерти, совсем в другом месте? Мучительно переживая о содеянном, Екатерина молчит, и король принимает это за восхищение. Может быть, она и впрямь немного восхищена. Сейчас, когда ей предстоит внести свою лепту в историю, Екатерина не знает, что и думать.

– Я хочу, чтобы вы стали моей королевой, – говорит король.

Это не вопрос и не предложение – у нее нет даже шанса солгать себе, что существует возможность отказа. Екатерина гадает, приходилось ли королю вообще хоть раз в жизни сталкиваться с отказом, а потом вспоминает Анну Болейн, которая, как говорят, сопротивлялась его ухаживаниям не один год. Он сходил с ума от желания – и, в конце концов, обезумел настолько, что отправил ее на плаху.

Екатерина замирает, думая о Сеймуре – об алых губах, длинных пальцах, пьянящем запахе, веселом смехе… Мысль о том, чем ей предстоит заниматься в качестве королевской супруги, вызывает отвращение. Однако отвечать необязательно – ведь король не задавал вопроса. Все уже решено.

– Нас обвенчают здесь, в Хэмптон-Корте, в июле, – сообщает король, крепко обняв ее за талию, и подробно описывает церемонию, псалмы, гостей, угощение.

Екатерина не слушает – она уже предчувствует его звериные объятия и пытается отогнать этот образ мыслями о драгоценностях, землях, титулах и славе семейства Парр. Увы, ничто не пересиливает ее отвращения.

– Ваше величество…

– Когда мы наедине, зовите меня Гарри, – перебивает он. – Теперь, когда мы помолвлены, у нас будет время получше узнать друг друга.

Каким-то чудом Екатерине удается улыбнуться. Король радостно хохочет, его рыхлые щеки подпрыгивают.

– Выпьем за это!

Тут же, словно по волшебству, в комнате появляется Хартфорд с кувшином вина и стеклянными бокалами. Екатерина гадает, было ли время его возвращения согласовано заранее; в конце концов, вся эта помолвка разыгрывается точно по сценарию, как в одном из маскарадных представлений Юдалла. Она замечает, что руки у Хартфорда совсем такие же, как у его брата, и вновь накатывает отчаянная тоска по Томасу. Некоторое утешение доставляет лишь мысль о том, что Анне Стэнхоуп придется пресмыкаться перед Екатериной, когда та станет королевой. Она упрекает себя за мелочность, однако ей отчаянно нужен повод порадоваться.

Бокалы венецианского стекла покрыты изысканным узором из виноградной лозы. Екатерине еще не доводилось пить из таких; ей нравится прохладное прикосновение стекла к губам, хотя вино оказывается неожиданно горьким. Король одним глотком опустошает бокал и швыряет в камин. Стекло со звоном разлетается на мелкие осколки, и Екатерина вздрагивает.

– Теперь вы! – приказывает король и дергает ее за руку. Бокал выскальзывает у нее из пальцев и разбивается о каминную трубу. – Выпей с нами, Нед! – приглашает король, обращаясь к Хартфорду, а потом поворачивается к Екатерине и, поблескивая заплывшими глазами, объявляет: – Можете сообщить своему брату, что он получит титул!

Самое время спросить о разводе – взять от этой ситуации все возможное. Однако Екатерина не находит в себе сил. Сейчас она не могла бы произнести ни слова, даже если бы захотела.

4

Хэмптон-Корт, Мидлсекс, июль 1543 года

Дот делает вид, что оттирает большой медный таз, хотя он уже сияет, да и вообще не нуждался в чистке. Зато это дает ей возможность краем глаза подглядывать за Уильямом Сэвиджем – так зовут кухонного клерка, чей образ поселился в ее сердце. Бетти просто подошла и спросила, как его зовут; сама Дот ни за что бы не осмелилась.

Теперь она притворяется, что чистит таз, чтобы провести рядом с Уильямом еще немного времени. Тот делает записи в книге и совсем не смотрит в ее сторону. Кудри то и дело падают ему на лоб, и он отбрасывает их локтем – вероятно, чтобы не измазаться чернилами, – а Дот представляет, каково это – запустить руки в его волосы. Наверняка на ощупь они мягкие и гладкие, как шелковые сорочки Екатерины.

Дот воображает, как он прижмет ее к себе и скажет… Что? Ему нечего сказать такой, как она. Глупая мечта!

От долгого натирания и без того чистой посудины кожу начинает саднить, и Дот сдается. Взяв таз под мышку, она выходит на двор в поисках Бетти. Та отлынивает от работы на сеновале над конюшнями.

– Снова ошивалась возле Уильяма Сэвиджа? – спрашивает Бетти, пихая Дот локтем. – Чего бы не предложить ему пообжиматься? Ты же хочешь?

– Не могу, – качает головой Дот. Если бы в ее мире все было так просто, как в мире Бетти!

– Тогда споткнись перед его столом и нечаянно вырони из платья титьку, – хихикает Бетти.

– Ой… Прошу прощения, любезный господин, – подхватывает Дот, тоже хихикая. – Я поскользнулась на масле.

– Давай-ка я уберу ее обратно в платье, – басит Бетти, изображая Уильяма, и обе хохочут, пока не начинают задыхаться.

– С чего бы образованному заинтересоваться такой, как я? – отсмеявшись, говорит Дот.

– Ты служишь будущей королеве! Любой из кухонных рад будет с тобой пообжиматься. Не замуж ведь ты собралась!

– И то верно, – соглашается Дот, хотя мечтает-то именно о замужестве, и пусть Уильям Сэвидж не перемолвился с ней ни словечком, она ничего не может с собой поделать. Дот прекрасно понимает, что каждый сверчок должен знать свой шесток, однако даже думать не хочет о конюхах и рассыльных.

– Можешь взять хоть вон того! – И Бетти указывает на пронырливого распорядителя винного погреба, который славится своей любовью подглядывать за девушками.

– Фу! Тогда ты бери Большого Барни!

И они снова хохочут, потому что Большой Барни – придурковатый золотарь.

– Хотела бы я тоже служить знатной даме, а не скрести с утра до ночи проклятые кастрюли! – вздыхает Бетти.

Однако обе понимают, что Бетти не годится в горничные – слишком она груба и несдержанна на язык. Правда, в душе Дот немного ей завидует: ведь она может каждую ночь спать с кухонными парнями. Дот тоже хотелось бы попробовать хоть разок – не просто поцеловаться, как с Гарри Дентом, и не потискать друг друга, как с Джетро, а по-настоящему. Однако приходится довольствоваться невинными мечтами о Уильяме Сэвидже. Не исключено, что однажды он все-таки поднимет голову от своих книг и улыбнется ей, а она улыбнется в ответ. От одной этой мысли теплеет в груди.

– Ладно, леди Латимер меня хватится. – Дот встает и отряхивает платье от сена. – В волосах нет?

Бетти вытаскивает соломинки из ее чепца. Дот спускается по лестнице, снова отряхивается, берет под мышку медный таз и возвращается в покои Екатерины.

* * *

Маргарита поднимает голову от мотков шелковых вышивальных нитей.

– А вот и Дот! Где ты была? Матушка хочет, чтобы ты затопила камин.

– Камин – в июле?

– Так пожелал король.

– Король?

– Он сейчас там с ней.

– Там?! – Дот, вытаращив глаза, указывает на дверь. – Разве ж я могу…

Неожиданно она чувствует себя очень маленькой. Дот почти ничего не боится на этом свете, однако мысль о том, чтобы встретиться с королем, вызывает у нее тошноту.

Маргарита наматывает зеленую нитку на ладонь, аккуратно перевязывает посередине и кладет в корзину для шитья. Рядом лежит кусок ткани, натянутый на пяльцы. Узор для вышивания уже нанесен, и Дот, даже не умея читать, понимает, что это переплетенные латинские инициалы «H» и «K» – Генрих и Екатерина.

– Жаль, что нельзя повернуть время вспять, – вздыхает Маргарита, и по ее лицу пробегает тень. Наверное, она пытается вспомнить, когда в последний раз все было просто и куда пришлось бы поворачивать стрелку часов.

– Все не так уж плохо! – утешает Дот. – Кругом такая роскошь, а ваша матушка скоро станет королевой.

Тут же вспоминаются две другие королевы, которых тоже звали Екатеринами. Что-то сталось с инициалами, которые вышивали к их свадьбе?..

– Что же тут хорошего? – фыркает Маргарита.

Как-то раз Екатерина сказала, что Маргарита – пессимистка. Дот тогда пришлось спрашивать, что это значит. Быть пессимисткой нелегко. Впрочем, чего еще и ждать, когда с тобой случается такое, как в Снейпе.

– Займись камином, – напоминает Маргарита и удивленно приподнимает брови, заметив в переднике Дот соломинку.

– Это не то, что вы подумали, – поспешно оправдывается Дот.

– Мне все равно, – пожимает плечами Маргарита. – Ведерко с углем там.

– С углем? – озадаченно переспрашивает Дот.

– Король предпочитает уголь. В тепле у него меньше болит нога.

Должно быть, страх написан у Дот на лице, потому что Маргарита добавляет:

– Не волнуйся. Просто сделай глубокий реверанс и ничего не говори. Скорее всего, он вообще не обратит на тебя внимания.

Дот не знает, как выглядит король, – не видела его даже издалека, хотя столько времени провела во дворце. Она представляет его, как на гравюрах, где он величественно стоит, широко расставив ноги и подняв голову, словно ничто в мире ему не страшно.

– Привыкай, – советует Маргарита. – Через несколько дней она станет его женой.

Дот берет ведерко, трутницу, каминную метелку и, глубоко вздохнув, стучится в дверь внутренних покоев.

– Войдите, – откликается негромкий голос Екатерины.

Дот поднимает щеколду и толкает тяжелую дверь плечом. Ведерко с углем звякает, Дот, краснея, бормочет извинения и опускается на колени. Екатерина и король сидят у окна – она на скамеечке, он на деревянном стуле. Его нога лежит у нее на коленях. К великому облегчению Дот, король не смотрит, кто вошел, и даже не прерывает разговора – будто ее и вовсе не существует. Екатерина с улыбкой кивает и жестом приказывает встать.

Раскладывая уголь в камине, Дот поглядывает на странную пару. Огромная рука короля покоится на колене Екатерины. Хотя он и на короля-то не похож – просто обрюзглый старик, совсем не величественный, и Екатерина годится ему в дочки или племянницы.

Раньше Дот никогда не топила камин углем, но совета спросить не у кого, поэтому она кладет побольше растопки и надеется на лучшее. Вытерев перепачканные углем руки о передник (хорошо еще, если лицо не измазано!), она берется за огниво.

Все это время король продолжает говорить.

– Порой я гадаю, Кит, на что похожа обычная жизнь…

Оглянувшись, Дот видит, как Екатерина гладит его по бороде. Трут загорается от искры, Дот раздувает огонь и бросает трут в камин, прислушиваясь к утробному голосу короля.

– …жизнь, в которой люди не стараются говорить мне только то, что я, по их мнению, хочу услышать.

– Гарри… – начинает Екатерина, и Дот удивляется, что кто-то может называть короля таким обыкновенным именем. – Возможно, люди стараются вам угодить, потому что боятся.

Король ерзает в кресле, и оно громко стонет под его тушей.

– Этот флорентиец… забыл, как его зовут, в последнее время у меня плохая память на имена, – так вот, он писал, что правителя должны бояться, а не любить. Однако внушать постоянный страх так тяжело! Ради этого мне приходилось… – Он умолкает на полуслове.

– Его зовут Никколо Макиавелли, – напоминает Екатерина; Дот понятия не имеет, кто это такой. – Всем нам случается совершать поступки, тревожащие совесть.

– А вот ты не пытаешься мне угодить, Кит. Ты единственная не боишься говорить правду. Поэтому-то я тебя и приметил.

Дот раздувает огонь, и угли разгораются.

– Я стараюсь быть честной, Гарри. Ведь этого от нас хочет Господь, разве не так?

Король потирает шею.

– Тебе не дует, Кит?

– Нет, но окно приоткрыто – должно быть, есть сквозняк.

Король встает, чтобы закрыть окно. Створку заклинивает, и он дергает так, что одно из стекол трескается, а щеколда отрывается от рамы.

– Чертово окно! – вопит король и лупит щеколдой по подоконнику так, что в дереве остаются вмятины. Во все стороны летят щепки.

Дот съеживается в углу и зажмуривается, надеясь, что он ее не заметит. Стук щеколды о подоконник напоминает удары молотка по черепу.

– Полно, Гарри, – ласково говорит Екатерина, гладя его по плечу.

Лицо у короля посинело от гнева, на лбу выступил пот. Он полностью захвачен своими чувствами, словно огромный ребенок.

– Давайте я уберу. – И Екатерина пытается отнять у него оторванную щеколду.

Однако король яростно швыряет щеколду в сторону камина, где сидит на корточках Дот. Та успевает отклониться, и щеколда с оглушительным грохотом врезается в ведерко для угля. Сердце у Дот стучит, как кузнечный молот, а руки трясутся так, что едва удерживают каминную метелку. Встать и уйти она не решается, боясь привлечь к себе внимание.

Тяжело дыша, король опускается на стул и закрывает лицо руками. Екатерина, успокоительно воркуя, гладит его по плечам, а сама бросает на Дот вопросительный взгляд. «Ты в порядке?» Дот кивает, и Екатерина прикладывает палец к губам.

Король даже взглядом не удостаивает служанку, которую едва не убил. Подняв голову, он бормочет:

– Порой я сам себя боюсь, Кит. – На лице у него написано отчаяние. – Гнев охватывает меня, и я становлюсь другим человеком! Как будто мной овладевает злой дух.

Екатерина что-то шепчет в ответ, поглаживая его по руке.

– Иногда мне кажется, что я схожу с ума. Англия лежит у меня на плечах тяжелым грузом.

Некоторое время он молчит, теребя драгоценный камень на своем дублете, а потом продолжает полушепотом:

– Что же я натворил, порвав с Римом… Самое сердце Англии расколото на части…

Дот и в голову не приходило, что король может в чем-то сомневаться, как обычный человек. Разве он не исполняет Божью волю?

– С прошлым нужно смириться, – говорит Екатерина. Она часто это повторяет, особенно в разговорах с Маргаритой. – Такие серьезные перемены, каких добились вы, Гарри, под силу лишь самым отважным правителям.

При этих словах король будто вырастает, и в глазах у него загорается огонь.

– Я твердо верю, что Господь на вашей стороне, – добавляет Екатерина.

– Он дал мне сына – это несомненный знак его милости.

– И какого сына!

– А ты подаришь мне сына, Кит? – спрашивает король, как мальчик, клянчащий сладости.

– Если будет на то Божья воля, – откликается Екатерина с улыбкой, однако Дот, тихонько уходя из комнаты, видит, как по лицу ее пробегает тень.

* * *

– Нам пожаловано аббатство в Уилтоне, – сообщает Анна. Они с Екатериной сидят у окна и рассматривают жемчужную вышивку на свадебном платье.

– И ты будешь там жить? – спрашивает Екатерина. Мысль о том, что сестра похоронит себя в отдаленном Уилтшире, мучительна.

– Не хотелось бы. Как подумаю о том, какая резня творилась в аббатствах… – признается Анна.

– В Уилтоне все прошло мирно. Настоятельница охотно передала аббатство государству и получила пенсию.

Екатерина невольно задумывается о множестве других великих аббатств, обращенных в руины, о замученных монахах, о разорении церквей – все по милости Кромвеля и именем короля. Она вспоминает рассказ Латимера о повешенных монахах с распоротыми животами: не менее двух десятков болтались на ветвях около аббатства в Фаунтинс.

– Рада слышать, однако я все же останусь при дворе – муж не любит меня отпускать. И потом, я хочу быть рядом с тобой!

– Видит Бог, ты мне понадобишься!

Екатерина обводит взглядом покои, полные малознакомых ей дам. Она понятия не имеет, кому они служат.

Дамы вяло обмахиваются веерами в тщетной попытке разогнать июльский зной. По комнате кружат три жирных мухи, и время от времени кто-нибудь пытается прихлопнуть одну из них веером. Екатерина встает и открывает окно, чтобы впустить в комнату немного свежего воздуха.

Весь день во дворец прибывают люди – на свадьбу. Чем станет она для Екатерины – благословением или проклятием?.. Хочется откровенно поговорить с сестрой, однако рассказывать придется так много: о Мергатройде, о Латимере, о своих ужасных грехах, о Сеймуре, чей образ Екатерина еще хранит в своем сердце, об отвращении к королю… Все это тесно связано между собой, одно событие ведет к другому, и направляет их единая воля, божественная или дьявольская – неведомо. Екатерина не в силах облечь свои мысли в слова. Она боится, сама не зная чего. Страх, не имеющий формы, разлит в воздухе.

– Я могла бы приказать тебе остаться! – беззаботно говорит Екатерина, подталкивая сестру локтем. Может, если притвориться бесстрашной, ей удастся убедить в этом саму себя?..

– Подумать только, Кит, ты станешь королевой! – восклицает Анна, как будто только сейчас это осознала.

* * *

В последние несколько недель Екатерина занималась назначениями. Она оставила при себе Дот, хотя благородные дамы пытались протолкнуть на ее место своих дочерей и были оскорблены таким выбором. Их льстивые комплименты и дары Екатерина отклонила с любезной улыбкой, тем более что представленные ей девицы – застенчивые и еще совсем юные – всем своим видом излучали желание остаться дома с братьями и сестрами, а не прислуживать королеве.

Екатерина призвала свою любимую кузину Елизавету Чейни и подругу детства – самоуверенную Лиззи Тирвитт, а еще кузину Мод и старую подругу матери, Марию Вуттен, которая была при дворе, сколько Екатерина себя помнит. Еще она послала в Снейп за женой своего пасынка, Люси, – хотя бы ради того, чтобы дать той передышку от мужа (Джон-младший, увы, не лучший из мужчин). Всем своим дамам Екатерина подарила платья из хорошего черного бархата, чем разочаровала короля, который назвал их вороньей стаей; он, верно, предпочел бы стаю нарядных щеглов, которых так приятно запечь в пироге.

Милого Хьюика Екатерина назначила личным лекарем, что пришлось королю по вкусу. Он счел это своей заслугой – и, пожалуй, не без оснований. Должно быть, король по-прежнему расценивает Хьюика как своего соглядатая при Екатерине, однако тот теперь всецело принадлежит ей и – она чует нутром – никогда ее не предаст. К тому же поводов для предательства пока нет. Впрочем, при дворе порой не нужен даже повод, и Екатерина начинает к этому привыкать. Привыкать к придворным льстецам, желающим чего-то от нее добиться; к художникам и ремесленникам; к виноторговцам и проповедникам; к важным дамам и графиням, прежде безучастным, а ныне добивающимся ее внимания.

Хьюик познакомил Екатерину со своим возлюбленным, Николасом Юдаллом – востроглазым ученым с ядовитым чувством юмора и скандальной репутацией. Когда Юдалл выкатил глаза и искривил губы в презрительной улыбке, изображая Стэнхоуп, Екатерина сразу его полюбила. Юдалл пишет пьесы и философские трактаты, ставит изощренные маскарадные представления, а больше всего любит глубокие разговоры на разные темы.

Екатерина решила, что, раз уж ей не достался Сеймур и приходится выходить замуж против воли, она будет хотя бы наслаждаться новым положением и окружать себя интересными людьми. А еще постарается использовать это положение во благо и не терять голову.

* * *

Объявляют о прибытии леди Марии. Она медленно вступает в покои, покачивая раззолоченными юбками; на шее у нее затейливое ожерелье. По правую руку от леди Марии идет Сюзанна Кларенсье, по левую – леди Елизавета. Той еще нет и десяти, однако ростом она уже почти сравнялась с Марией и держится так, что выглядит старше своих лет. Густые огненно-рыжие волосы обрамляют бледное лицо с сияющими темными глазами и идеальными розовыми губами. Она одета в простое платье из темно-синей тафты, выгодно подчеркивающее ее яркую внешность, и сжимает в тонких пальцах книгу.

Елизавета несет себя как настоящая принцесса – с гордо поднятой головой и невозмутимым лицом. Если Мария выдает свою неуверенность слегка опущенными плечами и подозрительным взглядом, то в Елизавете ничто не говорит о статусе незаконнорожденной. Она очень похожа на молодого короля, и Екатерина гадает, пойдет ли ей это на пользу.

Три дамы останавливаются перед Екатериной и приносят ей любезные поздравления.

– Завтра вы станете моей мачехой, – с усмешкой замечает леди Мария. – Моя предыдущая мачеха была младше меня на добрые десять лет. – И она разражается саркастическим смехом. Мария раньше никогда не говорила о предыдущем браке короля – должно быть, это больная тема, ведь ей самой давно пора замуж. – Вы хотя бы старше меня на четыре года… И мы с вами друзья.

– Мы действительно друзья! – Притянув Марию к себе, Екатерина целует ее, и та смягчается. – Я сделаю все возможное, чтобы… – Екатерина подбирает слова, пытаясь тактично выразить свое намерение снять с Марии клеймо незаконнорожденной, – …поспособствовать решению вашей проблемы.

Впервые за долгое время улыбнувшись искренней улыбкой, Мария подталкивает вперед Елизавету.

– Я буду счастлива называть вас матушкой, – объявляет та и принимается декламировать стихотворение на латыни – так естественно, словно это ее родной язык.

Все дамы впечатлены и не могут оторвать от Елизаветы глаз, однако Марии не удается скрыть презрительную усмешку – ведь именно мать Елизаветы стала причиной падения ее собственной матери. Екатерина дает себе клятву добиться для королевских дочерей примирения не только с отцом, но и между собой.

Прибывают еще несколько дам, в том числе две племянницы короля. Маргарита Дуглас – дочь старшей сестры Генриха, супруги короля Шотландии. Она одета в платье из зеленой парчи, расшитой золотом, и держит маленькую собачку. Шаловливый блеск глаз Маргариты подтверждает ее репутацию своевольницы. Фрэнсис Брэндон ждет ребенка и передвигается с трудом, однако и с достоинством. Фрэнсис принципиально разговаривает только по-французски, напоминая всем, что ее мать, младшая сестра короля Мария, когда-то была королевой Франции. Екатерину забавляет, что эти важные дамы, самые знатные в стране, склоняются перед ней – простой дворянкой из рода Парр, который стоит гораздо ниже по рождению.

Стэнхоуп, разряженная в малиновый дамаст с белым атласом и тяжелый, расшитый драгоценностями арселе, сухо улыбается. Своим нарядом она пытается перещеголять всех дам. Для нее знатность всегда имела огромное значение, и даже в детстве она задирала нос перед Екатериной. Видеть, какого труда стоит ей эта натянутая улыбка, доставляет Екатерине некоторое удовольствие.

Здесь и Кэт Брэндон в небесно-голубом парчовом платье, оттеняющем ее темные глаза. Кэт ничуть не гордится титулом герцогини Саффолк и не заботится о своем положении на иерархической лестнице.

Неподалеку переминается с ноги на ногу Маргарита. От жары влажные темные волосы прилипли ко лбу, на лице написана глубокая озабоченность – она не любит таких больших сборищ и явно предпочла бы сейчас сидеть в прихожей с Дот. Кэт берет Маргариту за руку и подводит ее к Екатерине.

– В чем дело? – спрашивает та.

– Когда вы станете королевой, как мне вас называть? «Ваше величество»? – спрашивает Маргарита дрожащим голосом. В последние дни она то и дело задает подобные вопросы.

– Так называют только короля. А к королеве, если не ошибаюсь, следует обращаться «мадам» или «ваша светлость». Спросим у сестры, она знаток протокола.

– При повседневном общении – «мадам», официально – «ваше высочество», – вмешивается Стэнхоуп, которая, должно быть, подслушивала. – Хотя одна из королев настаивала, чтобы к ней всегда обращались «ваше высочество».

Все понимают, что речь о матери Елизаветы, чье имя запрещено упоминать публично.

– В любом случае, Мег, наедине мы с тобой будем общаться как обычно, и ты можешь по-прежнему называть меня матушкой.

Маргарита робко улыбается.

– К тому же, – подмигнув, продолжает Екатерина, – ты еще можешь выйти замуж за какого-нибудь маркиза, и тогда нам придется обращаться к тебе «миледи».

Улыбка Маргариты тут же тускнеет, и Екатерина осознает свою ошибку.

– Зачем ты ее дразнишь! – упрекает Анна.

– Я ни за кого не выйду замуж, матушка, даже за герцога! Я намерена всегда оставаться при вас.

– Однажды какой-нибудь мужчина может похитить твое сердце, – замечает Кэт Брэндон, и Екатерина с мучительной болью думает о Томасе, который покоряет дам где-то за границей.

– Не бывать этому! – возражает Маргарита со слезами на глазах.

– Я пошутила, – успокаивает ее Кэт. – Полно, полно! Не забывай о чтении. – Она вручает Маргарите стопку листов.

– Что это? – спрашивает Екатерина.

– Миледи Саффолк попросила, чтобы я прочла это вам, – бормочет Маргарита, взяв себя в руки.

Дамы стекаются поближе, подобно стае пестрых птиц. Королю наверняка понравилось бы это зрелище. Ближе всех стоит Елизавета, и Маргарита, явно очарованная, смотрит на нее во все глаза.

– Миледи Саффолк поручила мне прочесть это в честь вашей свадьбы, – наконец объявляет она, покраснев до ушей.

Чтобы приободрить падчерицу, Екатерина берет ее за руку и замечает, что ногти, которые несколько недель назад были обкусаны под корень, теперь отросли. Возможно, это знак того, что Маргарита начинает наконец забывать о прошлом.

Дамы рассаживаются по скамеечкам, а те, что помоложе, садятся прямо на турецкий ковер – подарок от посла испанского императора. Маргарита остается стоять. Она глубоко вздыхает, и Кэт Брэндон начинает хихикать. Ее смех подхватывают остальные.

– Arrêtez[29]29
  Прекратите! (франц.)


[Закрыть]! – приказывает Фрэнсис Брэндон.

Смех стихает. Маргарита откашливается и начинает:

– «Пролог к рассказу Батской ткачихи»[30]30
  Один из «Кентерберийских рассказов» Джеффри Чосера, написанных в конце XIV века. Батская ткачиха рассказывает о своих пятерых мужьях и рассуждает о плотских утехах.


[Закрыть].

– Кэт, ты ехидна! – с громким смехом перебивает Екатерина.

– Меня подговорил Юдалл, – признается Кэт. – Мы сочли это подходящим рассказом, учитывая, что Батская ткачиха была четырежды вдовой и пять раз выходила замуж.

Все смеются, даже Стэнхоуп, не склонная к веселью. Вряд ли многие дамы читали Чосера, однако Кэт, видимо, вкратце пересказала им историю.

– А Николас Юдалл хитрец! – смеется Екатерина. – Где ты взяла текст? Он раздобыл?

– Позаимствовала – скажем так – из библиотеки мужа.

– Будем надеяться, что он не узнает, не то сочтет тебя развращенной и захочет развестись. И вообще, – продолжает Екатерина с притворным возмущением, – тебе разве неизвестно, что я похоронила всего лишь двух мужей и выхожу за третьего?

По комнате снова прокатывается смех, но вскоре смолкает, заглушенный шумом со двора. Кто-то кричит:

– Миледи Латимер! Миледи Латимер!

Раздается цокот копыт и бряцание мечей. Улыбка тут же исчезает с лица Екатерины – звуки напоминают ей о Снейпе. Маргарита бледнеет и принимается грызть ноготь на большом пальце.

– Это король! – восклицает Маргарита Дуглас. Она взволнована, хотя король – ее родной дядя.

Екатерина подходит к окну, натягивая маску покорной, милой и веселой жены, словно играет роль в одном из маскарадных представлений Юдалла.

– Ваше величество! Чему обязана я этой честью?

В раззолоченных одеждах, заляпанных грязью, король сидит верхом на огромной чалой кобыле. Его окружает дюжина кавалеров – главным образом супруги собравшихся здесь дам. Рядом с королем гарцует Саффолк – седой и старый; Кэт Брэндон он годится скорее в дедушки, чем в мужья. По другую руку – Хартфорд, муж Стэнхоуп, пытается совладать с норовистым конем. Уильяма Парра в свите короля нет – он снова послан на границу, держать шотландцев в узде, и не будет иметь удовольствия своими глазами увидеть свадьбу сестры. Зато его друг Суррей здесь и приветливо улыбается Екатерине.

Шесть черных борзых лежат на земле с высунутыми языками и часто дышат, измученные жарой. Когда неподалеку пробегает кролик, лишь один из псов бросается следом, однако быстро устает от погони и смешно падает в прохладную траву, предоставляя кролику скрыться в кустах.

– Мы возвращались с охоты и захотели повидаться с нашей прекрасной женой накануне свадьбы! – объявляет король.

Екатерина приседает в реверансе и машет рукой, а сама гадает, кого он имеет в виду под королевским «мы» – себя и Господа или две стороны своей личности? Будет ли он называть себя «мы» даже в спальне?..

Мысль о спальне вызывает тошноту. Екатерина поделилась своими переживаниями с Хьюиком, и тот посоветовал воскурять ароматные масла, чтобы заглушить запах, держать глаза закрытыми и думать о другом. Они посмеялись над этим советом, но чем ближе брачная ночь, тем меньше у Екатерины остается поводов для смеха. Словно молитву, она твердит себе: «Это мой долг».

– Ваше величество оказывает мне большую честь! – восклицает Екатерина, возвращаясь в настоящее.

Двое слуг вносят на двор небольшого пятнистого оленя, привязанного к шесту; голова безвольно повисла, глаза уставились в пустоту. Екатерина легко переносит вид крови, однако сейчас отводит взгляд, не в силах смотреть на мертвую тушу.

– Отнесите в личную кухню королевы! – приказывает король. – Это наш подарок будущей жене.

* * *

Екатерина молча продевает руки в рукава нового платья. Слова не нужны. Ритуал одевания многократно отработан, и, хотя у нее теперь четыре новых горничных для одевания, она предпочитает Дот.