Текст книги "Учебник логотерапии. Представление о человеке и методы"

• Диалектика уязвимости и целостности

Виктор Франкл исходил из того, что человек может заболеть на соматическом и психическом уровне, но не в своем ноэтическом измерении. «Душевные болезни», как называют психозы в научно-популярной литературе, – это даже не психические заболевания, а нарушения в нервных клетках, значит, соматогенные. Само собой разумеется, что больному психозом, помешанному, страдающему слабоумием или болезнью Альцгеймера, свойственно ненарушенное духовное измерение, даже если оно частично или временно блокировано психофизическими болезненными процессами и недоступно.

Тот, кто знает о достоинстве, непреходящем достоинстве человека, тот испытывает также непреходящее почтение перед человеческой личностью – даже перед больным человеком, даже перед неизлечимо больным и неизлечимо душевнобольным. В действительности нет болезни «духа». Потому что «дух», сама духовная личность вообще, не может заболеть, она присутствует и за психозом, даже если «не видна» глазу психиатра. (Франкл, 11)

Духовное измерение человека не может быть утеряно. Оно дремлет в ребенке, еще не раскрывшись, как язык у новорожденного, который уже заложен в нем, но еще просто не развит. Оно живет в обессиленном старческом теле и в человеке с церебральными нарушениями, под грузом негативных биологических факторов, в шизофренике, даже если оно ограничено нейрохимическими нарушениями. Оно все еще живо в наркомане, хотя парализовано химическими стимуляторами. Сам факт того, что духовность человека потенциально присутствует всегда, гарантирует ее неприкосновенное достоинство.

При поверхностном рассмотрении собственно человеческое заметно угасает с возрастающей блокировкой духовного. Так, маленький ребенок, пьяный или слабоумный едва отличаются от умного животного, так как духовная свобода и способность человека принимать решения, нести ответственность серьезно уменьшаются. И все же в этих ситуациях остается одно отличие, которое не может быть утеряно, – существование измерения, которое находится по ту сторону здоровья и болезни (ума и безумия), хотя оно – временно или постоянно – не может (больше) выражаться через другие измерения бытия.

Из этого можно сделать вывод о том, что существуют показания и противопоказания к логотерапевтическому лечению. Там, где ноэтическое измерение человека «спит», что значит, что оно полностью «омрачено» потерей сознания, незрелостью или болезнью на другом уровне бытия, логотерапевтическая помощь невозможна. Во всех других случаях в определенной мере можно проводить логотерапевтическую работу: с более старшими детьми и подростками, даже с людьми очень преклонного возраста, умственно отсталыми или склонными к психозам, в зависимости от открытости их свободного пространства, которое, согласно опыту, часто больше, чем думается вначале.

Схема наглядно показывает, что в рамках психического (и аналогично – в рамках соматического) измерения есть качественная градация. Есть много промежуточных нюансов между «больным» и «здоровым», «ненормальным» и «нормальным», или, как сегодня предпочтительно выражаться, «поврежденным» и «неповрежденным». Каждый из нас постоянно находится где-то в этом пространстве между полюсами как с точки зрения душевного, так и с точки зрения телесного состояния. На уровне духовного речь идет скорее о качестве доступности между крайними точками «совершенно открытый» и «полностью блокированный». В области психического (а также соматического) серьезное заболевание, отклонение от нормы или нарушение не являются противопоказанием для логотерапии, потеря доступа к ноэтическому измерению представляет собой единственный весомый аргумент против прикладной логотерапии. В случае с маленькими детьми, серьезным помутнением рассудка, тяжелыми мозговыми дефектами, потерей реальности, хронической деградации личности и т. д. мы больше не сможем добраться до духовной личности, в адрес которой направлены логотерапевтические аргументы и воззвания.

Давайте четко определим поля, пригодные для логотерапевтической работы. Это как телесные и психические нарушения, которые находят отклик в духовном, так и разочарования духа, которые находят отклик в психике и психосоматике. Там, где применяется логотерапия, речь идет о постоянном взаимовлиянии психофизики и духовного. Это вообще показательно для пульсации человеческой жизни: взаимопроникновение и взаимовлияние материального и идеального, уязвимого и целостного, преходящего и вечного.

Что если отрицать в человеке нечто «священное», неприкосновенное, то, что нельзя повредить? Что если отрицать тот факт, что нечто может оставаться целостным, хотя и выпадает за рамки нормы, что существует истинное состояние, несмотря на болезнь и страдания, несмотря на здоровье? Тогда мы получим образ человека, подобный машине, нуждающейся в ремонте, а тот, кто не функционирует должным образом, признавался бы больным. В таком случае, если, например, пациент не в восторге от своего терапевта, то он «сопротивляется» ему; если человек ищет совета в поисках смысла своей жизни, то у него «аутоагрессия»; если художник борется за выражение своего творческого вдохновения – у него «комплекс неполноценности». Таким образом, мы дойдем до общей дискриминации духовных склонностей и достижений, до гипердиагностики всех человеческих проявлений, которой неведомо, что существует инстанция в человеке, стоящая по ту сторону здоровья и болезни. Эта инстанция способна на содержательный анализ того, что она не трактует в качестве продуктов развития психологического и психопатологического, чем занимается психологизм и родственный ему патологизм.

Психологизм видит везде только маски; но за ними он не признает ничего, кроме невротических мотивов. Все ему кажется ненастоящим, чужеродным. Он верит, что искусство – это «в конце концов всего лишь» бегство от жизни или любви; религия – всего лишь страх примитивного человека перед космическими силами. Великих творцов низводят до невротиков или психопатов. Занимаясь таким «разоблачением» и благодаря такому «обличающему» психологизму, можно, в конце концов, с облегчением признать, что Гете, например, был «собственно всего лишь» невротиком. Это направление мыслей не видит ничего подлинного, то есть, собственно, ничего не видит. (Франкл, 12)

В психологизм закралось ошибочное мнение, из-за которого феномены из области исключительно духовного были спроецированы на уровень психологического и социологического. Он отрицает человеческую индивидуальность, согласно которой отклонения от нормы могут быть не признаками болезни, а личными формами жизненного плана, которые являются скорее выражением целостности, все еще находящейся в человеке. Только в психофизике каждое отклонение от нормы «симптоматично» именно для болезни; в духовном, напротив, находит свое отражение то «особенное» каждого человека, к чему нельзя применить лекало.

Как пандетерминизм ранее отнимал у человека право свободы и ответственности, так психологизм закрывает глаза на саму суть в человеке, на его творческую способность и духовность.

• Диалектика ориентации на удовольствие и ориентации на смысл

Логотерапия отличается от других направлений психотерапии в большей мере своей концепцией мотивации. Она ставит под сомнение бытующую психологическую «философию счастья». Согласно ей, счастье – это удовлетворение потребностей. С учетом же ноэтического измерения человека счастье означает исполнение внутреннего смысла. В логотерапевтических исследованиях было доказано, что люди, чтобы выполнить задачу со смыслом, готовы пойти на жертвы и, если необходимо, смирить свои потребности. Телесное и душевное здоровье при поиске смысла играют второстепенную роль. И, напротив, неудача в поиске смысла не может быть уравновешена никаким достигнутым психофизическим здоровьем, что часто можно наблюдать в психологической практике.

Чем объяснить подобное расхождение в понимании счастья? Без сомнения, началом европейской психологии и психотерапии как науки. Ведь первая половина ХХ века, когда развивалась психология, была омрачена масштабными бедами. Мировые войны, экономические кризисы и массовая безработица сменяли друг друга. Можно понять людей того времени, которые желали только одного: освобождения от ежедневных тягот. Они думали, что будут счастливее, если только прекратится постоянная борьба за существование с постоянной необходимостью терпеть, жертвовать, унижаться.

Психология ничем не могла помочь в отношении внешних бед, поэтому сосредоточилась на освобождении от внутренних тягот. Согласно общей тенденции, она использовала тезис о «счастье через освобождение» и поставила своей целью освободить человека от внутренних зажимов, связанных с влечением, от груза его авторитарности, от его диктата и даже от «плохой совести». «Ты должен, наконец, подумать о себе самом» – таков был девиз на ее знаменах, и она учила тех, кто искал совета, бороться за собственные права, резко отвергать чрезмерные усилия и в полной мере наслаждаться своим правом на удовлетворение потребностей.

Против этого нечего было возразить, и мы могли бы и сегодня быть уверенными, что находимся на правильном пути к счастью, если бы во второй половине ХХ века экономическая ситуация в западных индустриальных странах так радикально не улучшилась. Выросло благосостояние, люди освободились почти от всякой нужды. Они не страдали от голода, сексуальные ограничения исчезли, появились всевозможные рабочие места (до 90-х годов), вчерашние авторитарные личности вымерли, а возможности проводить досуг различными способами процветали. То, что психотерапия до того времени пыталась устранить во «внутренней нужде», было перекрыто экономическим чудом с его устранением «внешней нужды». Но счастье, на которое так надеялись, так и не наступило. Вместо этого с невероятной силой подскочили статистические цифры, отражающие количество самоубийств, жертв наркомании, преступлений, трагических разводов и т. д., и наблюдался невероятный рост количества людей, страдающих от неврозов, разрывов, дурного настроения и глубокой неудовлетворенности. Тезис о том, что счастье состоит в освобождении от нужды, пришлось пересмотреть.

Таким образом, стал необходимым также и пересмотр традиционного психологического понимания человека, а именно пересмотр в сторону логотерапии. Франкл еще в 30-е годы предсказал, что человек не только должен знать о том, «чем» он живет, но и хочет знать, «зачем»; что ему нужны не только «средства» для жизни, но и жизненная цель. Тревожный вопрос прежних времен: «Что мне делать, чтобы жить?», который мотивировал людей во времена нужды, обернулся благосостоянием и вдруг стал звучать с не меньшей опаской: «Я живу, чтобы делать что?» Обеспеченная, безопасная жизнь стала восприниматься как данность, но вдруг возник этот вопрос «для чего?», а вместо ответа обнаружилась пустота.

Впечатляющим примером могут служить данные из Финляндии, согласно которым ситуация с алкоголизмом в стране обострилась после внедрения центрального отопления. Связь кажется сомнительной, но все же логика здесь есть. Потому что до появления этого технического достижения семьи часто проводили выходные в лесу, чтобы сделать запасы дров на долгую зиму. Такие прогулки были одновременно возможностью поговорить, отдохнуть, заняться тренировкой и при этом имели смысл. А теперь нужно было лишь повернуть ручку на батарее, и во всей комнате становилось тепло. И что делать по воскресеньям? Многие позволили себе соблазниться «ящиком» и от сплошной скуки начали пить пиво одну бутылку за другой…

То, что становится явным в приведенной выше проблематике, есть не что иное, как зона напряжения ноопсихического антагонизма, который в теории выражается как противостояние «принципа гомеостаза» и «ноодинамики» (Франкл). Принцип гомеостаза из двухмерной области существования человека и животного говорит, что созревшие инстинктивные требования (голод, жажда, холод, сексуальные желания, потребность в безопасности и подобные) стремятся к скорейшему своему удовлетворению, чтобы существо вернулось к состоянию равновесия. Существо находится в состоянии покоя, пока новое требование инстинкта снова не приведет его в движение. Сохранение внутреннего равновесия – гомеостаза – является, таким образом, изначальной мотивационной силой, из которой начинаются действия. Без «укола» состояний неспокойствия изнутри и снаружи до действия не доходит.

Этот принцип саморегуляции оказывает свое воздействие на царство животных, но его нельзя напрямую перенести на «также и духовное существо» – на человека, что многократно проявилось во времена расширившегося перенасыщения потребностей. Для нас, людей, гармоничное инстинктивно-динамическое равновесие никак не может означать внутренний покой и удовлетворение. Оно, скорее, вызывает чувство пустоты и пресыщения, потерю цели (к чему же стремиться, если большинство потребностей уже удовлетворены?) и редуцированное самоутверждение. В крайнем случае доходит до «смерти в золотой клетке», отмирании души ввиду отсутствия «оснований для подъема».

Тем более важно, если психическая гигиена до сегодняшнего дня была в некоей мере под властью ошибочного принципа. В той мере, насколько исходили из принципа, что главное, что необходимо человеку, – это внутренний покой и равновесие, расслабление любой ценой; собственные рассуждения и опыт выявили, однако, что человеку нужно больше, чем расслабление, а именно напряжение: определенное, здоровое, умеренное напряжение! То напряжение, которое он познает через требование смысла жизни, задачу, которую необходимо выполнить, в особенности если речь идет о призыве смысла существования, исполнение которого единственно в своем роде, и есть только определенный человек, который обладает правом на него, только с него можно требовать исполнения этого задания. Это напряжение не является опасным для здоровья, но, скорее, поддерживает здоровое существование таким образом, что оно – я хотел бы называть его «ноодинамикой» – формирует все в человеческом существовании; быть человеком означает находиться в напряжении между тем, что есть, и тем, что должно быть, неотложно и безусловно! (Франкл, 13)

Согласно принципу ноодинамики, здорового человека мы понимаем – на контрасте с принципом гомеостаза – как существо, стоящее в зоне напряжения между тем, что есть, и тем, что должно быть. При этом то, что есть, – это (внешняя) ситуация на данный момент, а то, что должно быть, – это ситуация, которая конструктивно изменена (пусть незначительно). Эта необходимость изменений не проистекает из внешних предписаний, которые на кого-то спускают сверху, а из собственного познания цели, которая имеет смысл и стоит своей реализации. Она возникает в сознании как конкретная задача, которая, так сказать, «эксклюзивна» и ждет единственного человека, потому что никто другой не может ее выполнить в данный момент, в данной полноте или в данном качестве. Если угодно, можно назвать то, что есть, «воспринимаемым реальным», а то, что должно быть, – «интуитивно воспринимаемой идеальной возможностью» и наладить ноодинамический мост между реальным и идеальным.

Конечно, это отношение напряженности изменяется в течение жизни постоянно, изо дня в день, и редко когда то, к чему стремятся, полностью достижимо, но в человеческом действии есть направление. Рассмотрим один пример. Молодой человек учится на медицинском факультете. Полюс того, что у него есть, включает, среди прочего, финансовую поддержку, которую оказывают ему родители, отсутствие профессиональной деятельности и огромное количество больных людей в мире «снаружи». На полюсе того, что должно быть, находится его определенная цель стать хорошим врачом, который ведет борьбу с болезнями и преждевременной смертью окружающих его людей, и также благодарность родителям за то, что они для него сделали. Пока студент находится в таком отношении напряженности, он максимально посвятит себя своей учебе.

Если бы в этом примере значение имели не ноодинамические, а гомеостатические аспекты, нам нужно было бы исходить из того, что молодой человек учится ради того, чтобы компенсировать существующий в его душе дисбаланс – возможно, по причине слабо развитого самосознания. Мы бы считали, что он якобы надеется, однажды став известным врачом, наслаждаться своим влиянием на красивых женщин и положением в обществе, которое снова могло бы стабилизировать его равновесие. Закончит ли он свое заинтересованное обучение, исходя из этой мотивации (нездоровой, так как не достойной человечности), более чем сомнительно: кто станет вгрызаться в толстые книги и зубрить материал для сдачи напряженных экзаменов, чтобы просто потешить свое самолюбие?

В принципе ноодинамики всегда присутствует ценность из внешнего мира, и на нее указывает то, что необходимо сделать, например завершить труд, создать семью, построить дом, исполнить рабочие обязанности, улучшить политические условия. Принцип гомеостаза, напротив, имеет дело с Эго. Интересным образом в человеке есть и то, и другое: на духовном уровне – стремление к реализации смысла и ценностей, на уровне психического – стремление к выравниванию желаний и влечений. С перспективы логотерапии духовный уровень все же ключевой: «воля к смыслу» является изначальной мотивацией человека, в противном случае человек может прийти к болезни. Так как в ноодинамической области напряжения происходит переход за Эго, человек должен обладать способностью перехода за рамки себя; эту способность Франкл назвал «способностью к самотрансценденции».

Самотрансценденция рассматривается в логотерапии как высшая степень раскрытия человека. Она относится к специфически человеческой возможности мысленно возвыситься над самим собой и действовать в «бытии для чего-то или кого-то» (Франкл), в посвящении себя другим людям. Самотрансценденция связана с чем-то «самим по себе» или с другим человеком «ради него самого» и никогда не является объектом удовлетворения собственных потребностей.

Удивительно, что до Франкла ни одна школа психотерапии не пришла к идее, что для человека может быть важно то, что находится вне его самого. Все другие психологические концепции мотивации по существу крутятся вокруг самого человека. Глубинная психология ставит своей целью максимальное получение удовольствия через удовлетворение инстинкта, поведенческая терапия – награду и похвалу (получение социального влияния), гуманистическая психология – самореализацию. Эти школы создают, с точки зрения логотерапии, исключительно эгоцентрический образ человека, который – в сегодняшний век нарциссизма! – ни к чему хорошему не приведет и в своей односторонности не является достойным духовного по своей природе существа.

Особенно опасно направление редукционизма, который пытается трактовать каждое человеческое действие, имеющее смысл, в рамках старого принципа гомеостаза. Это настоящий нигилизм в психологическом облачении.

Принципиальная возможность отрицания смысла встречается нам в действительности в виде того, что мы называем нигилизмом. Сущность нигилизма состоит не в том, что он отрицает бытие (как часто полагают); вообще-то он не отрицает бытие – или, иными словами, он отрицает не существование бытия, а смысл бытия. Нигилизм ни в коем случае не утверждает, что в действительности ничего нет; он утверждает больше: действительность есть не более чем то или иное – то, о чем конкретно говорит нигилизм или откуда он сам проистекает. (Франкл, 14)

По образцу редукционизма любовь родителей к их детям есть «не что иное как» любовь собственника: они удовлетворяют свой родительский инстинкт через своих детей. Дружба между людьми одного пола есть опять же «не что иное как» неудачная сублимация гомосексуальной склонности обоих. Эксперты по помощи развивающимся странам своей работой удовлетворяют свою потребность в путешествиях, защитники природы действуют из-за скрытого тщеславия и так далее. Такие интерпретационные модели, которые, отрицая смысл, знают только мотивы получения удовольствия и избегания неудовольствия, ведут лишь к неимоверному обесцениванию всех духовных идеалов. В конце остаются только едва уловимые мгновения удовольствия и мучительные мгновения неудовольствия, которые, будучи невероятно преувеличенными, должны править всей жизнью человека.

Если мы спросим себя, каким образом можно дойти до такого упрощения, до того самого «редукционизма» в представлении о человеке, которое в современной психологии еще не изжило себя, мы должны повторить наше утверждение: это возможно через проекцию ноэтических феноменов на субноэтический уровень, или, выражаясь иначе, через проекцию гуманных феноменов на субгуманный уровень. Редукционизм – это вид проекции, и, таким образом, его справедливо можно назвать субгуманизмом.

Человек духовно связан с миром (и даже с миром свыше) и направлен на логос. Если его ложным образом опускают на ступень ниже, он становится замкнутой системой психосоциальных функций и реакций на психосоциальном уровне; его самотрансцендентность теряет тогда свою прозрачность. Действительно, на уровне чисто психического удовольствие и неудовольствие, влечение и его удовлетворение являются двигателем, приводящим в действие живое существо, скажем, в рамках такой сложной иерархии потребностей, как «пирамида Маслоу», которая венчается самореализацией. Но даже идея о самореализации еще теоретически не превосходит эго и опирается на принципы гомеостаза, поэтому логотерапия, как уже было сказано, отграничена от гуманистической психологии и выступает за «чисто гуманную психотерапию».

Только исходя из редукционистских идей можно возвести удовлетворение собственных потребностей в ранг высшего блага; и таким образом человек опускается – исключительно по намерению редукционизма – до уровня «голой обезьяны». Лишение его экзистенциальной направленности на смысл равно лишению его достоинства вследствие обесчеловечивания.