Текст книги "Читающая по цветам"

– Вы, конечно, уже знаете, что Александр разослал письма, в которых предлагал серебряный ларец на продажу.

– Да, знаю.

– Одно из них достигло английского двора – и, возможно, было прочитано самой королевой Англии. Мастер Уэдерел утверждал, что дважды встречался с Александром в Эбердине и заключил с ним сделку.

– Если это правда, то вашего мужа мог убить один из других возможных покупателей, чтобы эта сделка не состоялась. Пытался ли мастер Уэдерел заключить новую сделку – на этот раз с вами?

– Да, пытался. – Внезапно я поняла, на что он намекает. – Вы полагаете, что убийца Александра может попытаться убить и меня.

– Вполне возможно. Все зависит от того, желает ли он – или она – заполучить ларец сам, или же всего лишь старается, чтобы он не попал в чужие руки.

– Одно из писем было послано и к французскому двору. Именно об этом Блез Лорентен говорил мне во время представления с Аполлоном и музами.

– И еще ваш муж послал письмо лорду Джеймсу, который, разумеется, поделился его содержимым со своей матерью, леди Маргарет. Англичане, французы и лорды Протестантской Конгрегации – кому, по-вашему, ваш муж мог написать еще?

– Вы задаете слишком много вопросов, месье де Клерак, а сами пока что ни на один не ответили. Скажите, вы узнали какие-нибудь полезные сведения?

– Только одно, – отвечал он. – Когда вы нашли рубин, в церкви кто-то был, и то не был призрак монаха-августинца.

Я ощутила смутный страх.

– Откуда вы знаете?

– Проводив вас в ваши покои, я вернулся и тщательно осмотрел церковь. Клирос не используется с тех пор, как храм стал приходской протестантской церковью Кэнонгейта. И тем не менее на слое скопившейся там пыли я обнаружил следы ног.

– Стало быть, кто-то знает про рубин.

– Кто-то знает.

Сказал ли он правду, я не знала.

– И больше вам ничего не стало известно?

– Пока что нет. Мне надо быть очень осторожным, когда я задаю вопросы.

– Мы оба должны быть осторожны.

– Тогда давайте поговорим о свадьбе. – В его глазах зажглись шутливые огоньки. – Давайте пропитаемся духом празднества и поговорим о женихе и невесте.

Как же он сладкоречив! Я бы с радостью удалилась, но в зале было полно народа, и мне не хотелось устраивать сцену на людях. Нехотя я начала:

– Невеста очень хороша. Для взрослой девушки у нее необычайно светлые волосы.

– Ее отца прозвали белокурым графом за удивительно светлый цвет волос. Но вы, конечно же, знали его – он поклялся, и не единожды, а дважды, что Мария де Гиз обещала выйти за него замуж.

– Я слышала о нем. Он оставил свою безупречно верную жену якобы для того, чтобы ухаживать за старой королевой. Даже сегодня леди Босуэл заперта в башне в Морланде и не присутствует на свадьбе своей собственной дочери.

– Стало быть, вы знали и леди Босуэл?

– Нет, я с нею не встречалась, только слышала, как о ней рассказывают другие дамы. Когда я жила при дворе старой королевы, та старалась держать меня отдельно от остальных придворных.

– Я помню. Вы жили, как чистая дева в некоем тайном приюте, не тронутая грешным миром. – Он улыбнулся. Когда он так улыбался, все мои колючки смягчались. – А вот невесту на этой свадьбе грешный мир и затронул, и потискал. Мастер Рэндольф слыхал эту скандальную сплетню и называет ее веселой историей, которую стоит пересказать.

– Я не желаю ее слушать, – сказала я. – Во всяком случае, в день ее свадьбы.

– У вас доброе сердце, ma mie[52]52
  Моя дорогая, моя душечка, моя голубка (фр.).


[Закрыть].

– Не называйте меня так – я не ваша дорогая.

Он снова улыбнулся, но ничего более не сказал. Мастер Уиллок наконец завершил свою проповедь, жених и невеста обменялись кольцами и были провозглашены мужем и женой. Я подумала об Александре и тут же постаралась отбросить непрошеную мысль.

Королева встала. Ее дамы сгрудились вокруг нее с корзинками, полными засушенных цветов, сухих лепестков роз и высушенных незабудок, и все они принялись, смеясь, бросать их в новобрачных. Озаренные пламенем свечей, прекрасные распущенные белокурые волосы Джин Босуэл с вплетенными в них изумрудами и янтарем сверкали зелеными и золотыми искрами. Весело заиграли волынщики, и толпа хлынула к дверям, по всей вероятности, для того чтобы облегчиться. Вошедшие в зал слуги принялись расставлять установленные на козлах столы для свадебного пира.

– Как вы думаете, они будут счастливы? – спросил Никола де Клерак, на этот раз совершенно серьезно. – Они плохо знают друг друга – их брак заключен лишь для того, чтобы привязать Босуэла к интересам королевы, его сестру к ее брату.

– Или же для того, чтобы привязать королеву к Босуэлу.

– Согласен, это дело другое. Он бы женился на ней сам, если бы мог. Она могла бы сделать и худший выбор, если пожелает остаться в Шотландии.

Я задумчиво поглядела на королеву. Она вся сияла в своей серебряной парче, отражающей свет тысячи свечей и пламя в камине; под звуки волынок спонтанно начались танцы, и она пошла танцевать с Босуэлом, а ее брат – с сестрой Босуэла. Одетый в темно-красный бархат граф был на полголовы ниже королевы; она была так изящна, стройна и воздушна, а он так широк в плечах и закован в такую толстую броню из мышц, что они, казалось, принадлежат к двум совершенно разным мирам. Хрупкий, с длинным стеблем пион и волосистый окопник, с черным корнем, с цветками, похожими на ухватистые пальцы – я не видела ничего, что могло бы их соединить.

– К счастью, она не хочет оставаться в Шотландии, – сказала я. – Полагаю, не пройдет и года, как она станет женой наследника испанского престола.

– Возможно, – сказал Никола де Клерак. – Я знаю, она на это надеется, но она уже была замужем за одним хворым королем-мальчиком, а о доне Карлосе толкуют, что он не только слаб здоровьем, но и безумен. Не очень-то привлекательный жених.

– Вы говорите так, словно считаете, что королева должна быть счастлива в браке, как обыкновенная женщина.

Он улыбнулся.

– Большая слабость для придворного, я знаю. Кстати, Ринетт, если она действительно покинет Шотландию, вы должны будете отдать ей серебряный ларец независимо от того, будут к тому времени исполнены ваши условия или нет. Она потребует, чтобы его содержимое было в безопасности, то есть у нее.

К этой минуте я начала чувствовать к нему… нет, конечно же, не дружеское расположение, и, разумеется, не симпатию, но, пожалуй, какую-то близость. Но после того как он заговорил о ларце, это чувство исчезло. Я жестко спросила:

– А что известно о содержимом ларца вам, месье?

Он довольно долго молчал. Играли волынки и ребеки, пары танцевали, мешая снующим тут и там замученным слугам, старающимся накрыть длинные пиршественные столы, состоящие из поставленных на козлы столешниц. Наконец, Никола де Клерак снова заговорил, уже без всякой серьезности в голосе:

– О, мадемуазель, я знаю лишь то, о чем толкуют сплетники. По слухам, там хранятся волшебные амулеты, талисманы и святые мощи. Секретные бумаги. И целая груда драгоценностей.

И снова я не могла понять, лжет он или нет.

Я знала. В сердце своем я уже тогда знала. Но не хотела этому верить и поэтому притворилась, что озаренный светом тысячи свечей большой зал Крайтона вдруг потемнел лишь из-за моей неприязни к Никола де Клераку.

Глава двенадцатая

Затем мы все начали стекаться к пиршественному столу; я заметила, что несколько парочек тихонько улизнули в темноту, по всей видимости, вдохновленные мыслью о предстоящей новоиспеченным супругам брачной ночи. Я не желала иметь ничего общего с подобными тайными наслаждениями и, уж конечно, мне не хотелось более иметь никаких дел с Никола де Клераком. Протолкавшись сквозь толпу танцующих и слуг с подносами, я прошла в противоположный конец зала, чтобы занять свое место за столом среди фрейлин королевы. Там я увидела Мэри Ливингстон и Мэри Флеминг, которую все называли Фламинией; это был веселый каприз королевы – окружить себя молодыми женщинами, носящими то же имя, что и она. Но одна из окружавших ее сейчас дам не звалась Мэри и была уже далеко не молода. То была леди Маргарет Эрскин. Она посмотрела на меня, недобро прищурившись, и тут же отвернулась. Она источала злобу, такую же мерзкую, как сопровождавший ее запах аронника, но на сей раз ее злоба была направлена не на меня, а на королеву, лорда Босуэла, новобрачных и вообще на всех, кто находился сейчас в центре внимания, затмевая ее любимого сыночка, которому лишь чуточку не хватило, чтобы стать королем.

Мои бедные груди ныли. Я оставила Майри в Холируде, под присмотром тетушки Мар, Дженет и Эннис Кэрни, кормилицы из деревни Грэнмьюар, приходившейся Уоту двоюродной сестрой. Как жаль, что я сейчас не с ними, не сижу, уютно устроившись у огня, и не ем из миски овсяную кашу вместо того, чтобы томиться здесь, на сверкающей огнями свадьбе брата королевы.

Слуги поставили на стол деревянные блюда с нарезанной олениной, фаршированной сыром и каштанами, и кроликами, запеченными во вкуснейших пирогах вместе с яйцами, медом и пряностями. За ними последовали зажаренные целиком куропатки, ржанки и шотландские куропатки, потом утки и огромных размеров гуси, приправленные имбирем, перцем, солью и корицей. Леди Джин почти ничего не ела – мой собственный свадебный пир в Грэнмьюаре был куда скромнее, но я точно знала, что она сейчас чувствует: волнение, предвкушение и уверенность, что она больше никогда в жизни ничего не съест. Лорд Джон, напротив, ел много и с аппетитом и при этом то и дело смеялся. Ближе к концу свадебного пиршества подали кексы, нафаршированные фруктами и вымоченные в коньяке, а под самый конец на стол выставили морское диво – в конце концов, недаром граф Босуэл был лордом главным адмиралом Шотландии – то были три сладких корабля, украшенных сусальным золотом, с раздутыми посеребренными парусами, плывущие по сине-зеленому океану среди сделанной из сахара белой пены.

После того как это яство было съедено, опять последовали музыка и танцы. Молодые мужчины – и кое-кто из наиболее смелых дам – затеяли шумные и открыто непристойные игры. Было сделано множество ставок на исход намеченных на завтра спортивных соревнований и игр. Разразилось несколько драк. Краем глаза я видела, как Рэннок Хэмилтон, один из людей графа Роутса, затеял пьяную свару с каким-то мужчиной, одетым в цвета клана Форбс. Но все это было лишь вступлением к самому ожидаемому увеселению свадебной пирушки – укладыванию новобрачных в постель. Я отыскала в зале темный уголок и села там в одиночестве. Королева наверняка не нуждалась во мне, а для всех этих развлечений время еще не пришло. Слишком мало дней и месяцев прошло после смерти моего мужа. Я не знала, смогу ли я когда-нибудь снова от всей души веселиться на чьей либо свадьбе.

– Пора укладывать новобрачных в постель! – Сидевшая рядом со мною Мэри Ливингстон резво вскочила с места. Она раскраснелась и шумно дышала, и с одной стороны ее изящного французского чепчика свисал обрывок нити дорогого жемчуга. Она обожала танцевать, и ее главным партнером по танцам был сегодня мастер Джон Семпилл, который сыграл Терпсихору в маскарадном представлении про Аполлона и муз.

– Что это ты, Ринетт, стоишь здесь одна и ничего не делаешь? Поди собери несколько кексов – нам понадобится что-нибудь сладкое, испеченное из пшеничной муки, чтобы обсыпать голову леди Джин, после того как она уляжется в постель со своим молодым мужем.

И она снова унеслась в вихре танца. Я нехотя подошла к столу и, собрав несколько кексов, завернула их в полотняную салфетку – Боже, как же трудно будет вычесать их крошки из волос бедной леди Джин! Но зато она станет плодовитой, как зерна пшеницы, из которых были испечены пирожные – во всяком случае, так гласило поверье. Ха, от плодовитости бедных пшеничных зерен наверняка ничего не осталось после того, как их смололи в муку и испекли.

Эти мрачные мысли никак не шли из моей головы. Если бы новобрачная могла их прочесть, разве захотела бы она, чтобы я стояла рядом, когда ее будут раздевать для первой брачной ночи – ведь я с моим горем была чем-то вроде злой феи, которую пригласили на торжество в волшебной сказке. Я потратила массу времени, тщательно заворачивая кексы в салфетку, так что, к счастью, к тому времени, когда я вслед за остальными женщинами поднялась по лестнице в опочивальню новобрачных, леди Джин уже разделась и улеглась в широкую постель с балдахином и занавесями цвета золотистого топаза. Королева сидела рядом с нею на краю кровати, смеясь, как малое дитя. И холод и ее угнетенное настроение, казалось, были полностью забыты.

– Я принесла пирожные, мадам, – сказала я. – Я сейчас…

Вслед за мною в опочивальню ворвались мужчины, и кто-то из них – граф Босуэл? Сам лорд Джон? – схватил меня сильными, большими руками за талию и убрал меня с дороги. Когда мои ноги снова коснулись пола, я споткнулась и уронила салфетку с кексами на пол.

– Э-хе-хе! Осторожнее, моя красавица! – Те же сильные руки не дали мне упасть. Это был лорд Джон, сам новобрачный. Поставив меня на ноги, он фамильярно шлепнул меня по ягодицам. – Что у нас там? Ага, пирожные? Собери их с пола, крошка, и давай закидаем ими леди Джин!

– Стало быть, так вы это называете – «закидать»?

– Нет, я лучше назову это «переспать»!

Мужчины грубо захохотали и принялись выкрикивать новобрачному предложения – чем дальше, тем непристойнее. Женщины взвизгивали и смущались – или делали вид, что смущаются – и тут лорд Джон принялся забрасывать свою молодую жену пирожными. Одно из них леди Джин поймала и бросила его обратно в мужа к вящему веселью остальных дам. Королева, не желая отставать от брата, тоже подняла с пола два или три кекса и, раскрошив их, начала осыпать крошками белокурые волосы и обнаженные груди новобрачной; мед, которыми были пропитаны сладкие кексы, прилип к ее пальцам, и она, смеясь, слизнула его. Трое или четверо мужчин схватили лорда Джона за руки и за ноги, подняли его и, как бревно на огонь в очаге, кинули на кровать.

В последовавшем за этим гвалте я отступила назад, намереваясь незаметно улизнуть наверх, в тишину и уединение королевской опочивальни. К моему изумлению – я-то полагала, что нахожусь на самом дальнем от новобрачных крае толпы – я вдруг натолкнулась на кого-то, стоявшего сзади меня, а когда обернулась, чтобы извиниться, сильные мужские руки грубо схватили меня за талию и рывком вытащили из комнаты на лестничную площадку. От исходящего от мужчины запаха вина и самца в половой охоте у меня к горлу подступила тошнота. Я истошно закричала.

Что, разумеется, было бесполезно, если учесть оглушительный гомон, доносящийся из спальни новобрачных.

– Что, ведьмочка, завидуешь той голой шлюхе в брачной постели?

Это был Рэннок Хэмилтон, и он был до безобразия пьян. Я не стала с ним пререкаться, а вместо этого что есть силы вдавила каблук в его стопу. Он крякнул от боли, но не отпустил меня.

– Мне следовало сделать это еще в той полуразвалившейся церкви в Грэгмьюаре, на глазах у твоего смазливого молодого любовника и старого попа. Я покажу тебе, что не боюсь твоей Зеленой Дамы с ее вьющейся жимолостью!

Он сорвал с меня чепчик и больно схватил меня за волосы. Я снова закричала. Он прижал меня спиной к грубо отесанным камням стены башни и навалился на меня всем своим немалым весом, а свободной рукой разорвал мой кисейный нагрудник. Мне было больно, о, как больно, ведь мои груди набухли от молока и стали такими чувствительными. Из-за своих запутавшихся юбок я не могла поднять колено, чтобы ударить его в пах, как меня учила Дженет. Я стиснула зубы, чтобы его пахнущий тошнотворным перегаром язык не проник мне в рот, и, напрягши два пальца, ткнула их в его правый глаз.

Взревев от боли, он отшатнулся и отпустил меня. Я не могла протиснуться мимо него и взбежать в опочивальню королевы, поэтому я бросилась по ступеням вниз, обратно в большой зал, однако угодила прямо в объятия леди Маргарет Эрскин.

– Это еще что? – вопросила она, и ее пальцы вцепились в мою руку, точно когти коршуна. – Мастер Хэмилтон, что эта женщина делает тут с вами?

– Что я тут делаю с ним? – вскричала я. – Я стараюсь убежать от него, чтобы он не изнасиловал меня прямо здесь, на лестничной площадке! Отпустите меня!

– Замолчи! – И она изо всех сил встряхнула меня. Хотя красота ее и увяла, мать лорда Джеймса сохранила свою силу, и ногти у нее остались твердыми и острыми. Я видела, как в ее темных глазах, один, сменяя другой, отражаются замыслы зреющих в ее мозгу интриг.

– Мастер Хэмилтон, где сейчас граф Роутс?

– Там, наверху, вместе с остальными укладывает в постель брата королевы и его молодую жену.

Одной рукою Рэннок Хэмилтон прикрывал глаз; изумление и боль отрезвили его и сделали в десять раз опасней.

«Если засадишь ему в яйца или ткнешь в глаза, делай это хорошенько, чтобы он тут же свалился, – говорила мне Дженет. – Не то он сделает тебе так же больно, как ты сделала ему».

– Но все это не касается ни графа Роутса, ни вас, миледи.

– А вот и нет, касается! – и, схватив меня за другую руку, она крепко сжала мои локти сзади. – Выньте ваш кинжал, мастер Хэмилтон, и разрежьте шнуровку ее платья.

Рэннок Хэмилтон отнял руку от своего лица. Его правый глаз покраснел и распух, но не вытек, о чем я от души сожалела.

– Если вы дотронетесь до меня, я вас убью! – крикнула я. – Леди Маргарет, вы что, с ума сошли? Сейчас же отпустите меня!

– Я не сошла с ума, и я тебя не отпущу. Может, королева и хочет избавить тебя от нового брака, да только ей придется запеть другую песню, если мастер Хэмилтон возьмет тебя прямо здесь, у всех на глазах. Ну что, ты тряпка, ты разрежешь, наконец, ее платье, или мне придется это сделать самой?

Я попыталась лягнуть ее, но мне мешали мои и ее юбки.

– Не все ли вам едино, выйду я замуж или нет?! Ради святого Ниниана, отпустите меня!

Рэннок Хэмилтон внезапно вышел из состояния транса. Выхватив кинжал, он разрезал мой корсаж. Я ощутила острую боль и поняла, что вместе с тканью он разрезал и кожу, но я скорее буду проклята и дам раздеть себя догола, чем доставлю ему удовольствие снова услышать мой крик.

– Мне не все едино, выйдешь ли ты замуж, потому что моему сыну важно завладеть твоими поместьями и тем серебряным ларцом, который ты прячешь. – Она говорила холодно и монотонно, словно поучая меня, как непослушного ребенка. – Он сюзерен графа Роутса, а тот – сюзерен мастера Хэмилтона, и, когда ты выйдешь за мастера Хэмилтона, и ты, и твой Грэнмьюар, и твой ларец окажутся во власти моего сына. Вот тогда и посмотрим, что скажет королева.

– Что скажет королева о чем?

Эти слова произнес мелодичный голос с французским акцентом, все еще немного запыхавшийся от долгого смеха. Я подняла голову и увидела королеву, стоящую в дверях опочивальни новобрачных на несколько ступенек выше, чем находились мы трое: Рэннок Хэмилтон, леди Маргарет и я. За ее спиной, блистая золотым шитьем и драгоценностями, толпились придворные кавалеры и дамы. От всех их веяло сладострастием брачной ночи; глаза дам глядели томно, губы были полуоткрыты. У мужчин же, напротив, был голодный, хищный вид.

Я пришла в себя первой.

– Мадам! – вскричала я. – Помогите!

Леди Маргарет отпустила мои локти и обняла меня, точно нежная, заботливая мать.

– Я с тобой, дорогая, – сладко проговорила она. – Тише, тише, не плачь!

От окутывающего ее смрада арума кукушечного у меня закружилась голова.

– Я не плачу, – сказала я. Неужели королева не понимает, что здесь только что происходило? – Сейчас же отпустите меня!

– Когда я их увидела, она была в объятиях мастера Хэмилтона, мадам, – промолвила леди Маргарет. Ее голос словно доносился откуда-то издали. – Все это вино и веселье… Они с мастером Хэмилтоном играли в любовную игру с его ножиком, и что-то пошло немножко не так.

Я вырвалась из ее цепких объятий.

– Это ложь! – сказала я. Я дрожала всем телом, зубы мои выбивали дробь. Вероятно, мой голос звучал сейчас так, будто я и в самом деле перебрала вина и опьянела от веселья, и от сознания этого меня еще сильнее затрясло от ярости.

– Марианетта, вы меня удивляете, – проговорила она. – Мне не по душе такое нарушение приличий среди моих придворных.

– Возможно, вам стоит пересмотреть ваше распоряжение насчет замужества мистрис Ринетт, – сказал, подойдя к сестре, лорд Джеймс. Он взглянул поверх моего плеча на свою мать, затем снова перевел взгляд на меня. – Муж заставил бы ее остепениться.

– А мастер Хэмилтон стал бы отличным выбором, – поддакнул своему сюзерену граф Роутс. Они все были здесь и глазели на меня: и граф Роутс, и лорд Джеймс, и Никола де Клерак. Я скрестила руки на груди, чтобы прикрыть свой разрезанный корсаж. – Он верный подданный и добрый протестант, и если бы он стал ее мужем, вопрос о том, что Грэнмьюар может отойти Гордонам, отпал бы сам собой.

– Вам пришлось бы связать меня, заткнуть мне рот кляпом и волоком потащить меня к алтарю! – сказала я. – Я никогда больше не выйду замуж – и уж тем более за Рэннока Хэмилтона!

Роутс впился в меня сердитым взглядом. В конце концов, он по-прежнему оставался главой моего клана.

– Можно было бы и связать вас, и заткнуть вам рот, – процедил он.

На мгновение в зале повисла тишина. Я слышала только, как тяжело дышит Рэннок Хэмилтон, потом какая-то дама рассмеялась, весело и звонко.

– Принуждение к браку идет вразрез с учением вашей собственной церкви, милорд граф, – произнес Никола де Клерак своим вкрадчивым тоном дипломата, лишенным и следа какого-либо чувства. – Не говоря уже об учении той религии, которую исповедуют королева и мистрис Ринетт.

– К тому же мы дали свое королевское слово, что ее не будут принуждать к замужеству, – заметила королева. Она по-хозяйски нежно положила руку на предплечье Нико, и я заметила, как лицо лорда Джеймса на миг перекосила лютая ненависть. – Однако, Марианетта, если вы и впредь будете попадаться нам на глаза, так déshabillé[53]53
  Раздетый, не одетый (фр.).


[Закрыть], мы можем пересмотреть свое решение.

– Я оказалась здесь déshabillé не по своему выбору, – сказала я.

На это королева только рассмеялась.

– Будьте любезны, подите в мою опочивальню, – приказала она, – и оставайтесь там. Вы можете развести огонь в камине, а также проветрить и нагреть мою постель. Леди Маргарет, мастер Рэннок, вы можете пройти в зал вместе с нами. Я желаю продолжить танцы.

Леди Маргарет присела в реверансе. Рэннок Хэмилтон, явно достаточно пришедший в себя, чтобы ради самосохранения вести себя пристойно, поклонился. Он был красен – хотелось бы знать, оттого ли, что ему все-таки стыдно, или оттого, что его застали, когда он пытался изнасиловать женщину, или просто от выпитого вина? Я прижалась к стене, и они все прошли мимо меня в зал. Если бы у меня в руке сейчас оказался кинжал, интересно, кого бы я заколола: Рэннока Хэмилтона, леди Маргарет или саму королеву?

Кинжал в моей руке…

Кинжал, в рукоятке или гарде которого недостает рубина…

Мне следовало осмотреть кинжал Рэннока Хэмилтона, когда у меня была такая возможность.

Огонь в камине королевской опочивальни не горел, и было адски холодно. Я бросилась ничком на кровать – в какой ярости была бы королева, если б могла меня сейчас увидеть! – и зарылась лицом в бархатное покрывало. Мне хотелось уехать домой. Хотелось взять Майри, и тетю Мар, и Дженет, и Уота Кэрни, и мою белую кобылу Лилид и отправиться верхом в Грэнмьюар и никогда, никогда более не видеть двор. Какое мне дело до того, что случится с серебряным ларцом Марии де Гиз, с запертыми в нем таинственными зашифрованными записями с именами главных шотландских вельмож на верху каждой страницы? С хранящимися в нем странными бумагами, связанными вместе алыми шелковыми шнурами с печатями Нострадамуса, и с надписью les quatre maris – четыре мужа, сделанной снаружи рукой Марии де Гиз?

Я попыталась заплакать, но не смогла.

Я встала. Какой смысл лежать на кровати королевы, если я не могу заплакать? Я взяла шкатулку придворной дамы, ведавшей ее гардеробом, достала иголку и вдела в нее светло-зеленую шелковую нитку.

Надо действовать. Хоть как-то.

Пора перестать прятаться за своим горем, перестать жалеть себя и начать что-то делать. Королевское расследование до сих пор не дало никаких результатов. Единственным человеком, который задавал хоть какие-то вопросы, был Никола де Клерак – однако я не знала, можно ли ему доверять.

Пора мне самой составить список людей, которые могли выиграть от смерти моего Александра. И пора осмотреть каждый имеющийся у них кинжал, чтобы найти, наконец, тот, на котором не хватает рубина.