Текст книги "Элизабет Тейлор. Жизнь, рассказанная ею самой"

– А еще? Ведь я совсем не за нее получила своих «Оскаров».

– Да, конечно! Этот… как его… «Баттерфляй» я не видела…

– «Баттерфилд, 8»…

– Да, наверное. А вот вашу Вирджинию помню отлично. Такая старая растрепа, вечно пьяная скандалистка.

– Вы имеете в виду фильм «Кто боится Вирджинии Вульф»?

– Я и говорю, вашу роль Вирджинии. Здорово вы изобразили эту Вульф, словно и правда всю жизнь пьянствовали! Ой, извините…

Я смеялась, во-первых, потому что действительно почти всю жизнь пьянствовала, во-вторых, потому что героиню в фильме зовут Мартой. Попыталась задавать вопросы и другим и выяснила, что почти все считают, что я играла Вирджинию Вульф, мало кто помнит Марту.

Сцена, вернее, съемочная площадка, и жизнь – это одно и то же или нет? Вообще-то не должно быть, но так случилось, что у меня эти два понятия совершенно переплелись. Я не мыслила себя вне кино и популярности, а в самих фильмах с Бартоном играла собственную жизнь. И сейчас, когда съемки уже позади, а впереди только вечность, я понимаю, что это было ужасно.

Я рассказывала о своем втором замужестве и о том, почему спокойная, размеренная жизнь с замечательным Майклом Уайлдингом оказалась невыносимой. Это не была золотая клетка, поскольку я сама содержала семью, но это было золотое болото, вязкое, тягучее, стоячее… Мы и впрямь стали просто братом и сестрой.

Но в двадцать четыре любить своего мужа по-братски и ожидать от него того же – преступление, я не желала такой жизни. У нас даже развод был какой-то вялотекущий. А как хотелось закатить скандал и что-нибудь разбить!.. Я поняла, чего мне особенно не хватало с Уайлдингом – скандалов. Это замечательный выброс адреналина, лично мне иногда нужно выкричаться, перебить что-нибудь, а потом помириться.

Зато в следующем браке всего было сполна.

Майк Тодд – человек-фейерверк, человек-вихрь, человек-скандал. Вот это по мне! Узнав, что мы с Уайлдингом разводимся, Тодд решительно взялся за дело. Не могу сказать, что я не замечала его особого внимания к себе и восторженных взглядов раньше, но на яхту Тодд всегда приглашал нас с мужем и никогда не делал поползновений превратить меня в любовницу (если честно, это даже задевало мое самолюбие).

Предложение нового брака выглядело так же страстно, как все остальное у Майка. Напор, напор и еще раз напор – его девиз. Разве могло быть иначе у продюсера «Вокруг света за 80 дней»? У Майка все в жизни с таким же размахом, если фильм, то сотни тысяч статистов, если награды, то пять «Оскаров», если вечеринка по поводу статуэток, то на 18 000 гостей, путешествие – кругосветное, яхта – шикарная, самолет – собственный, украшения – дорогие, а жена обязательно самая красивая актриса Голливуда. Моя судьба была предрешена.

Майкл Тодд старше на двадцать три года и относился ко мне как к любимой избалованной дочери и обожаемой любовнице одновременно. Пожалуй, это был лучший вариант моей семейной жизни.

Я на три года младше его старшего сына, но дочерью не выглядела, скорее была именно игрушкой, купалась в любви Майка – мужчины и любовника. О, что это за брак!.. У меня было все: драгоценности, яхты, самолеты, путешествия, особняки, дочь, которую Майк боготворил, обожание, защита, забота, скандалы с битьем дорогих вещей, бурные примирения и любовь, любовь, любовь… Майк избаловал меня совершенно, задаривая драгоценностями и своим вниманием, относясь к моим детям, как к своим, а нашу малышку балуя до неприличия.

Одного я не могла простить. Когда рожала нашу дочку, названную Элизабет Фрэнсис Тодд, снова пришлось делать кесарево, третье по счету и с осложнениями (сказалось руко-, вернее, ногоприкладство Ники). Пока я была под наркозом, врачи сказали Майку, что с моими проблемами иметь еще детей опасно для жизни. И Тодд дал согласие на операцию, навсегда лишившую меня такой возможности. После наркоза я была просто в ярости, осознав, что произошло.

– Элизабет, я не хочу, чтобы ты погибла, пытаясь родить еще одного ребенка. У тебя уже есть трое, тебе достаточно. А я буду любить вас четверых. Нельзя рисковать твоей жизнью.

Я билась в истерике:

– Это моя жизнь! И я могла бы выносить и родить еще десятерых!

– Это не только твоя жизнь, эгоистка чертова! Ты хоть немного можешь подумать не об одной себе, но и о других?! Каково было бы нам без тебя?!

Я притихла, Майк прав, я думала о себе, а не о троих детях, которые могли остаться сиротами, пусть Майк и был бы им прекрасным отцом.

– Прости меня…

Купаться в любви и обожании такого человека… после этого все другое кажется пресным и скучным.

Я больше не хотела сниматься, может, потом… позже… Ведь теперь у меня был муж продюсер, он нашел бы подходящий фильм, подходящую студию, подходящую, обязательно звездную роль. У Майка уже был «Оскар», а у меня пока только номинация…

Но по контракту я должна MGM фильмы.

– Малышка, есть роль, от которой не стоит отказываться – Мэгги в «Кошке на раскаленной крыше».

– Нет.

– Подумай, я плохого не посоветую.

Я согласилась, начались съемки. Роль и впрямь была интересной, а фильм достойным. Мэгги принесла мне вторую номинацию на «Оскара», и пусть победила Сьюзенн Хэйуорд, все равно работа была достойной.

Только вот Майк этого не увидел…

Наш брак продлился всего 414 дней. Счастливых, безумно счастливых 414 дней.

Тодду присудили «лучшего шоумена года», предстояло лететь в Нью-Йорк на награждение и банкет, а у меня температура под сорок – пневмония. Что он предчувствовал? Что предчувствовала я?

– Майк, я полечу с тобой.

– Нет, ты больна. Я ненадолго, слетаю туда и обратно. Не реви, я скоро вернусь.

Он обманул, не вернулся… Самолет Майка «Счастливая Лиз» попал в грозу, упал и взорвался. Страшно обгоревшее тело Майка опознали только по обручальному кольцу.

Всю ночь я не находила себе места, а когда рано утром увидела в двери спальни секретаря Майка и своего врача, без слов поняла, что случилось что-то страшное…

До сих пор в ушах стоит собственный крик:

– Не-ет!!!

Я боялась самолетов, со мной вечно что-то случалось, если происходила жесткая посадка, то пострадавшей обязательно оказывалась я, из-за такой посадки в Мексике получила очередную тяжелую травму позвоночника. Но это я, а не Майк, он был везунчиком! Наверное, такие люди долго не живут…

Это было просто черное отчаяние, словно я на бегу потеряла зрение, оставшись в полной темноте. Сутками лежала в постели в обнимку с рубашкой Майка и рыдала или смотрела пустыми глазами в темноту. Где грань между разумом и безумием? Наверное, тогда я перешла ее, а вернул меня обратно…Тодд.

Я никогда не рассказывала, потому что боялась обвинений в помешательстве, и без того нападок хватало. Однажды в момент дикого отчаяния, когда оформилась мысль наглотаться таблеток и больше не мучиться, я вдруг увидела перед своей постелью Майка. Он был как живой.

– Лиз, а дети? Ты не можешь бросить малышку, которая не увидит не только отцовской, но и материнской ласки. Ты не можешь бросить маленькую Лиз. Им всем нужна крепкая мать, а не истеричная развалина.

Через две недели после гибели мужа я вернулась на съемочную площадку «Кошки».

Я знаю, что это шокировало всех, временами приводило в ужас, многие считали, что мое отчаяние, истерики, почти безумие были наигранными. Но вот она я, прожившая много лет после того страшного дня, и я снова и снова утверждаю: меня вернули к жизни мои дети, то, что их нужно вырастить. Как мать я не имела права бросать их совсем маленькими, если уж дала жизнь.

Можно рыдать сколько угодно, вырвать все волосы на голове, биться ею о стены, забрызгав мозгами все вокруг, перерезать себе вены или наглотаться таблеток, сорвать съемки фильма, только Майка этим не вернешь. И я взяла себя в руки, сумела справиться настолько, что вернулась на площадку и сыграла кошку Мэгги.

Вот когда я получила первую гигантскую порцию яда на свою голову! То, что писали и говорили обо мне после нашей с Уайлдингом свадьбы, не шло ни в какое сравнение с осуждением по поводу «недолгих страданий вдовы». Неужели и правда лучше было бы повеситься или отравиться, чтобы вызвать не негодование, а жалость?

Но я наплевала и продолжала жить! Трое детей, масса обязательств перед всеми (представляю гадкую ухмылку тех, кто убежден, что уж с другими-то я не считаюсь ничуть) заставили не только выжить, но и заново начать все. Вернее, заново не было необходимости, я просто продолжила играть в «Кошке на раскаленной крыше». Сначала всего по часу в день, потом втянулась в работу. Работа помогала не думать о своем горе, не забыть его, а именно не думать каждую секунду. У меня получилось.

Удивились даже на студии. Сначала меня осуждали: едва похоронила мужа и уже на съемочной площадке! Как объяснить тем, кто плевал в мою сторону ядом, что лежать и выть сутками уже невозможно, лучше просто отравиться, но если уж не совершать суицид, то надо приводить себя в форму. Потом меня начали даже уважать, тем более работала я истово.

Не обошлось без критики и при игре на площадке. Мы снимались с Полом Ньюманом, который не знал, что я на репетициях никогда не выкладываюсь полностью, словно чувствуя, что репетиция – это ненастоящее, это просто обозначение, кто где стоит и что произносит. Зато потом по команде «Мотор!» начинаю жить ролью. Но режиссер Ричард Брук уже об этом знал и успокаивал Пола:

– Подожди, сейчас увидишь.

Я «ныряла» в роль, жила ею на площадке, потом возилась с детьми дома, но это утром, днем и вечером, а потом приходила страшная ночь, пустая постель рядом и снова желание выть и рвать на себе волосы. Майк мертв, а я жива, и я одна. Сколько бы ни было вокруг друзей, они возвращались к своим семьям, ложились в постель со своими женами, любовницами или любовниками. Рядом со мной не было никого!

Как-то Лайза Минелли сказала, что живет только тогда, когда видит свое отражение в глазах мужчины. Наверное, я тоже. Бывают люди-одиночки, бывают женщины-одиночки, я не такая, мне нужно рядом сильное (или даже слабое) плечо, нужен мужчина. Нет, я не помешана на сексе, как пытались представить меня в СМИ или бывшие мужья и любовники, но я не могу одна!

Пришло время рассказать об Эдди Фишере?

Да, конечно, куда ж без этого? Разве можно обойтись без клеймения «угонщицы чужих мужей»?

Эдди Фишер порождение Майка Тодда, его детище и попытка его копии. Вернее, он пытался скопировать Майка, но совершенно неудачно. Дело в том, что Эдди исключительно мягкий и нерешительный человек, всегда мечтавший стать властным и неугомонным, как Майк.

Эдди в детстве много натерпелся от жестокого отца, и когда попал под опеку Тодда, почувствовал себя словно заново рожденным. Обнаружив у Фишера прекрасный голос, Тодд помог парню реализовать себя и стал для него иконой, образцом поведения во всем. Доходило до смешного – Эдди любил ту же еду, те же вещи, пытался иметь те же привычки. Не хватало малости – быть Майком, то есть иметь такую же хватку, энергию, такую же везучесть, фантазию и чувство юмора.

Фишер назвал сына в честь своего кумира и наставника Майком Тоддом, мне кажется, что и меня он беззаветно любил по примеру Майка.

Эдди был женат, и, как считалось, счастливо, на Дебби Рейндолс. Мы с Дебби были в очень неплохих отношениях, считались подругами, и наши семьи оказались неразлучны в пределах допустимого и возможного. Когда погиб Майк, Дебби не придумала ничего лучше, как приставить Эдди ко мне штатным утешителем, сначала просто, чтобы я не лила слезы круглые сутки, потом словно из чувства какого-то мазохизма.

У Фишеров была маленькая дочь – Кэрри и сын Майк Тодд. О чем думала Дебби, отправляя ко мне в качестве утешителя собственного мужа, я не знаю, похоже, ни о чем. Эдди не сравним с Майком, и, кажется, Дебби просто не допускала мысли, что я могу им прельститься. А я прельстилась!

Нет, ерунда, не прельстилась, все немного не так.

У меня погиб муж, который не чаял во мне души и в котором я не чаяла души в ответ. Заботливый, щедрый, неугомонный, властный, настоящий мужчина, какой мне и нужен. В жизни такого я просто не встречала, даже обожаемый мной Бартон до Майка Тодда недотягивал, признаюсь честно. Мы с Майком могли ссориться, орать друг на дружку, потом бурно мириться в постели, но я всегда знала, что он и защитит меня, и позаботится обо мне и моих детях, причем позаботится обо всем – от роскошного особняка для жизни до настоящих мелочей.

Майк был божественным, и он держал меня в руках очень жестко. Мне нужен именно такой муж – властный и заботливый, резкий и нежный, настоящий Хозяин в своей семье, за спину которого всегда можно спрятаться. Рядом с Тоддом мне и в голову бы не пришло напиваться. Он даже отучал меня от обезболивающих средств, хотя из-за травм позвоночника это было трудно. Но когда любимый мужчина ласково гладит твою спину, уговаривая боль, чтобы та ушла, утихла, поневоле забываешь о наркотиках, руки Майка куда действенней.

После месяцев спокойной, «болотной» жизни с Уайлдером я оказалась на год окружена потрясающей заботой и любовью. Я была самой счастливой женщиной на свете, жизнь которой омрачало только одно – невозможность нарожать Майку десяток ребятишек.

И вдруг в одночасье это все рухнуло. Но если после брака с Ники Хилтоном я говорила о своем падении с розового облака, то теперь был обвал в преисподнюю. Вокруг черным-черно, единственная отдушина – дети и работа. Но дети малы, работа некруглосуточно, и все жестче одиночество.

Поэтому, когда рядом появился человек, знавший моего мужа не понаслышке, даже копировавший его до мелочей, на мгновение показалось, что вернулся Тодд. Это сумасшествие, но была минута, когда я поверила, что это не Дебби, а сам Майк прислал ко мне Эдди. Те же предпочтения в еде, в одежде, те же галстуки, костюмы, манера жестикулировать, но главное – любовь ко мне… Наверняка Эдди любил меня только потому, что любил его кумир, но ведь любил же, в то время как остальные только сочувствовали! Я не понимала, что это не Майк? Конечно, понимала, но как хотелось, закрыв глаза, просто вдыхать запах любимого погибшим мужем мужского одеколона (конечно, Эдди использовал такой же!).

Я не знаю, о чем думала Дебби, не знаю, о чем думал сам Эдди, я не думала ни о чем, я просто жила по воле случая.

Эдди ушел от Дебби, и мы поженились.

Майкл, ты слышал, как грохочет Ниагарский водопад? Видел съемки цунами? Так вот, шквал воплей был громче и во сто крат выше.

«Элизабет – похитительница чужих мужей!»

«Она снова увела мужа!» (Будто увести можно кого-то другого, либо мужа, либо любовника, с Уайлдингом обвиняли, что увела любовника у Марлен Дитрих, где логика?)

«Она разбила семью у собственной подруги!»

«Дети остались без отца!»

Даже Ватикан не остался в стороне, высказавшись по поводу неблаговидного поведения голливудских звезд. Но, думаю, Ватикан обиделся вовсе не из-за ухода американского певца от одной голливудской звезды к другой, а из-за моего принятия иудаизма.

Как-нибудь расскажу, о чем думала и что чувствовала, решив принять эту веру.

А тогда светским сплетникам оказалось даже не до моей веры, все захлебывались слюной, обвиняя и обличая. Дебби тоже подлила масла в огонь, много лет спустя в «Старых клячах по-американски» мы старательно играли примирение. Кстати, фильм удался, а придумала все Кэрри Фишер, дочь Дебби и Эдди. Эта дрянная девчонка здорово расписала нас в сценарии, три старые клячи одна другой лучше, сцепившиеся на почве прежних любовных связей, готовы сорвать уже подготовленное шоу, только чтобы не уступить друг дружке и дюйма воспоминаний. А спасает положение знаешь что? Сообщение о моей (!) смерти! Я играла их агента (четвертую клячу). Когда эти три ведьмы уже готовы помириться, только чтобы выполнить «мою последнюю волю», я появлялась как ни в чем не бывало.

Конечно, молодежи смотреть такой фильм едва ли интересно, сейчас больше любят разные космические ужасы, а вот тем, кто еще помнит старых актрис, понравится. Ностальгия по сцене, по публике, аплодисментам и крикам восторга…

Едва ли Дебби тогда переживала так сильно, как это изображала, Эдди давно не спускал с меня глаз, она это прекрасно видела, допускала нашу любовную связь, но, конечно, никак не женитьбу. Как талантливо Дебби играла обманутую жену – загляденье! Конечно, она незадолго до гибели Майка родила сынишку, но едва ли так уж страдала от неверности мужа и даже от его решения развестись.

Мы наплевали на всех и поженились. Было ли это ошибкой? Да, но только не в том, что я разбила семью, а в том, что на мгновение приняла Эдди за Майка.

Кстати, знаешь, кто кричал больше всех? Хедда Хоппер! О, моя старая знакомая, так расхваливавшая мою непревзойденную порядочность и воспитанность, теперь вопила изо всех сил, объявляя, что я никогда таковых не имела и вообще не знаю, что это такое!

– Хедда, Майк мертв, но я-то жива! Ты хочешь, чтобы и я подохла?

Она процитировала в своей колонке светских сплетен иначе:

– Элизабет заявила, что Майк мертв, а она жива, что же теперь, спать одной?

Ее счастье, что я не скоро заметила эту глупость.

Вообще-то женитьба была необдуманным шагом, испортившим карьеру Эдди навсегда, а мою на несколько лет. Но если Эдди не сопротивлялся, то я наоборот. Когда надоели истерические вопли в защиту обиженной Дебби, прежде всего поднятые на студии, я позвонила и открыто поинтересовалась:

– Вы намерены уничтожить звезду? Не слишком ли дорого обойдется создание новой?

На MGM, кажется, сообразили, что перегнули палку и поспешили дать обратный ход. Скандал стоил мне «Оскара» за «Кошку на раскаленной крыше», но играть хуже я от этого не стала. Сообразив, что собственными руками разрушают то, что так старательно создавали, и прикинув соотношение «звездности» мое и Дебби, на студии быстро «заметили», что у Дебби и самой рыльце в пушку, сразу припомнили, что она признавалась, что их брак на грани распада, что уход Фишера был лишь вопросом времени…

Кстати, Дебби довольно быстро утешилась связью с Бобом Ниелом, а потом и выйдя замуж за Гарри Карла.

Все эти свадебные перипетии не отменяли работы, я продолжала сниматься, потому что режиссерам наплевать, с кем я сплю, главное, играла бы хорошо.

Следом за «Кошкой на раскаленной крыше» стала картина «Внезапно, прошлым летом» тоже по пьесе Уильямса Теннесси. Я вспоминаю его по двум причинам. Первая почти трагическая – Монтгомери Клифт, который был уже не в состоянии бороться со своей бедой. Мой любимый Монти на глазах превращался в развалину, круглосуточно пьяную и накачанную наркотиками. Он едва держался на ногах и временами не мог вспомнить ни текст, ни даже то, зачем вообще появился на площадке среди всех этих людей.

Конечно, сказывались последствия той страшной аварии, а если вспомнить, что Монти ехал от меня с вечеринки, где здорово напился, то я чувствовала себя крайне неуютно. Не нужно было выпускать его из дома в таком виде, а уж позволять садиться за руль тем более. Конечно, Клифта вряд ли удержишь, но мы же даже не пробовали, просто посмеялись его выходкам, помахали руками и вернулись в дом.

Я до сих пор корю себя и за Монти Клифта, и за Рока Хадсона, беспорядочные связи которого не одобряла, конечно, но и не боролась с ними. Рок погиб от СПИДа. Но как можно осуждать, они взрослые люди и сами способны разобраться, что хорошо, а что плохо.

А вообще, как разобраться, что хорошо, а что плохо? Разве Монти не мог врезаться в столб и без моей вечеринки? А Рок подцепить другую смертельную заразу? Это только я умудряюсь выживать после клинической смерти или операции на мозге… Но что я опять о себе?

Клифт разрушался на глазах, красавец, умница, талант, становился развалиной и физически, и морально. Съемки «Прошлого лета» проходили трудно, измучились все. К тому же роль явно была не по мне. Джо Манкевич – режиссер прекрасный, но почему-то не понял, что я не способна играть слабых женщин, как ни старалась, все равно получалась стерва. Однажды основательно подвыпивший Монти рассмеялся мне в лицо:

– Что, Беси Мей, натуру не спрячешь? И не надо, в качестве стервы ты нравишься всем куда больше. Мне тоже.

Автору пьесы Уильямсу Теннесси фильм тоже не понравился, он говорил, что это насилие над моей сущностью, что я сама ни за что не позволила бы герою окочуриться посреди пустыни, как должно быть по тексту. «Наша Лиз за волосы притащила бы героя домой и тем самым спасла».

Я действительно не понимаю слабых женщин, хотя охотно прикидываюсь такой в случае необходимости. С годами обманывать становится все трудней, но не потому, что играть разучилась, а потому что все знают – Элизабет никогда не была слабой овечкой! Меня боятся и боятся давно. Правильно делают. Майкл, нельзя показывать слабость, если ты на виду, ею тут же воспользуются!

А Уильямса Теннесси я вспомнила еще по одному поводу. Как ты думаешь, что должен делать автор перед самой премьерой фильма, поставленного по его произведению? Нет, Теннесси не раздавал автографы и не давал пространные интервью, не метался по своему дому, заламывая руки в отчаянии, не глотал лекарства и даже не напился. Он стоял перед кинотеатром и… уговаривал зрителей ни за что не ходить на этот фильм, потому что тот неудачный!

Ты представляешь картину: перед входом мечется очумевший Уильямс и хватает за руки зрителей с билетами:

– Не ходите туда! Умоляю, не ходите!

– А вы кто?

– Я?.. Я автор!

Никакой рекламный отдел не способен выдумать столь изощренный рекламный трюк, да еще и бесплатный. А ведь Теннесси действительно так считал и уговаривал зрителей от души, а не ради привлечения внимания. Сначала Манкевич грозил выйти и побить Уильямса, но потом махнул рукой:

– Пусть дурит, все равно зал полон.

Кто же откажется посмотреть то, что так советуют не смотреть? Зал действительно был полон, а фильм оценили. За роль слабой женщины я была номинирована на «Оскара» и получила «Золотой Глобус». Вот и пойми, что нужно этим зрителям и академикам…

Приятным дополнением был огромный по тем временам заработок за съемки – 500 000 долларов за два месяца работы. Я вдруг обнаружила, что стала самой высокооплачиваемой актрисой Голливуда! Не помешал даже скандал с «уводом» Эдди.

Конечно, «Оскара» за кошку Мэгги мне не дали, видимо, в наказание за непомерные аппетиты в отношении мужчин, но я плевать хотела на все осуждения.

Да, забыла сказать, что меня осудила еще и Лига Арабских государств. Эти уже не за мужчин, а за принятие иудаизма. Да как строго осудили, нет, к расстрелу не приговорили, но запретили показы фильмов с моим участием у себя. Честно говоря, я сомневаюсь, чтобы их и до того видели, едва ли в арабских странах интересовались «Местом под солнцем». Но факт налицо – я изгой сразу везде, правда, высокооплачиваемый изгой, что несколько снижало негативные эмоции (их вовсе не было, плевать я хотела на шипение Хедды Хоппер и на истерики моралистов!).

Очень важно предчувствовать, в какой роли стоит сниматься, а в какой нет.

Умно? Ничуть! Я категорически не желала браться за картину «Баттерфилд, 8», которая принесла мне первого «Оскара»… До сих пор ее терпеть не могу и действительно не понимаю, за что там давать статуэтку. Роль высокооплачиваемой шлюхи казалась мне почти оскорбительной. Но MGM просто держала дуло пистолета у моего виска. Я предпочла сыграть, чтобы остаться живой, решив, что себе еще пригожусь.

Если уж я выжила после гибели обожаемого Тодда, то умирать из-за какой-то MGM просто глупо. Я была должна студии еще один фильм, причем сниматься предстояло за жалкие 125 000 долларов. Я решила: черт с вами, сыграю эту роль элитной проститутки, но при одном условии – дать роль в картине и Эдди! Не дадите, тогда я буду капризничать. Что мне стоит лишний разок заболеть, что-нибудь себе сломать и сорвать съемки?

MGM, на свою голову воспитавшая из меня звезду, теперь пожинала плоды своего воспитания. Чем уж я так приглянулась режиссеру и продюсеру в качестве проститутки, не знаю, наверное, что-то нашли, но, сколько ни кочевряжилась, студия покорно шла на мои условия. Эдди ввели в картину, попросив только об одном – доставлять меня на съемки вовремя.

Никакой Эдди со мной не справился бы, смешно на это рассчитывать, Фишер уже был у меня на побегушках. Со мной так нельзя, меня надо держать в жесткой руке и временами отвечать «нет» на мои капризы. Майк Тодд умел это делать, одной рукой лаская, он второй зажимал горло так, чтобы я не трепыхалась. Эдди хоть и желал быть копией Майка, этого не умел. Он лишь просил, и я первое время выполняла его просьбы.

Сначала все старались таким положением Эдди пользоваться, если что-то нужно от меня, просили Фишера, тот просил меня, я выполняла. Но постепенно я села Эдди на голову и превратила мужа в свое бессловесное приложение. Ужасно? Конечно, но надо понимать, что такую женщину, как я, нельзя держать в узде одними уговорами, нужна и плеточка. Кнут и пряник, а не одни пряники.

Но на роль Глории в «Баттерфилд, 8» он меня все же уговорил, просто объяснив:

– Лиз, ты должна студии фильм, не этот, так будет другой, и пока не отработаешь контракт, ничего другого сыграть не сможешь. Ты же знаешь студийную систему, будут предлагать всякую чепуху и не пустят ни к кому другому. Лучше сыграть и прекратить отношения.

Бедный вежливый Эдди! Я выразилась короче и ясней:

– Ты прав, чтобы развязаться со студийным дерьмом, я должна сыграть в этом дерьме.

Ругайся, не ругайся, а сниматься пришлось…

Майкл, ты знаешь, что такое взаимодействие с режиссером. Так вот, чтобы показать, что я считаю фильм и все, что с ним связано, большой кучей навоза, я не разговаривала с Дэниэлом Манном все время съемок, все дни, а по окончании даже написала на зеркале помадой: «Кусок дерьма!» Режиссер не виноват, но пострадал первым.

Подозреваю, что ярость и злость помогли не выглядеть бесцветной, я изливала свою злость на принуждение, на студию, на всех, кто заставлял работать над нелюбимой ролью, а получалось, что изливаю на ту жизнь, которая по этой роли полагалась. Впечатляюще… Эпизод, где я пишу на зеркале «Не продается», снят с первого дубля, у меня было такое выражение лица, что Манн ни за какие деньги не рискнул бы предложить повторить.

Я получила за этот фильм первого «Оскара», но подозревала, что присудили из жалости, ведь незадолго до церемонии едва не умерла от пневмонии. Как бы то ни было, заветная для всех актеров статуэтка теперь стояла на моей каминной полке!

А разве я рвалась играть в «Клеопатре»? Ничуть! Мне вовсе не хотелось куда-то тащиться, жить по чужому графику, подчиняться чужим командам… Хотя я прекрасно понимала, что нам с Эдди нужны деньги, на старых запасах долго не протянешь, вдруг заартачилась:

– Хочу гонорар в миллион долларов!

Эдди ахнул:

– Ты с ума сошла?! Потеряешь роль, которая тебе очень подошла бы.

Он был прав, Спирас Скурос, тогдашний глава студии «ХХ век Фокс», куда меня отдали «напрокат» на съемки, услышав столь наглое требование, взъярился:

– Вагнер, пошли ее к черту и найди другую!

Продюсер Уолтер Вагнер вовсе не был безобидным птенчиком или пушистым котенком, он так и поступил бы, но я уже сообразила, что роль как нельзя лучше подойдет мне лично, это вам не Глория из дурацкого «Баттерфилда», это египетская царица, повелительница не только (и не столько) огромной страны, сколько сильных мужчин. Вот это по мне!

Хотела бы я знать, что именно заставило «твердых» Скуроса и Вагнера не просто согласиться на мои условия, но и уступить куда больше, чем я вообще мечтала получить. Эдди сказал, что более хитрой женщины он не встречал. Я даже сейчас не могу понять, как умудрилась выторговать помимо того самого миллиона (столько не получала ни одна звезда Голливуда) еще 50 000 за каждую дополнительную неделю съемок, 10 процентов от будущей прибыли и 3000 долларов еженедельного содержания.

Вагнер хватался за голову и кричал, что я буду стоить дороже всех сумасшедших декораций и тысяч статистов для массовки, вместе взятых! Я рыдала, промокала глаза платочком и сквозь слезы шептала:

– Значит, не судьба, нам придется расстаться…

Звучало это так, словно Вагнер бросает меня с тремя детьми без гроша где-то в саванне на съедение диким зверям. Уолтер рвал на себе волосы, метался по кабинету, а потом орал:

– Согласен!

– Правда?!

– Черт возьми, я вылечу в трубу с твоими замашками!

Я изображала раскаяние, но стояла на своем. Договор был подписан. Случайно услышав, как Вагнер жалуется, что не смог устоять перед настоящим горем вдовы Тодда, которая не может сниматься на других условиях, я тихонько хихикала. Во-первых, я давно не вдова Тодда, а жена Эдди, которого держали на киностудии на ставке исполнительного продюсера, только чтобы он вовремя доставлял меня на съемки или брал на себя заботу о детях. Во-вторых, Вагнер забыл, что перед ним актриса, для которой сыграть отчаяние так же просто, как радость. Да, все-таки не зря мне дали «Оскара».

Итак, немного слез, немного порхания ресниц – и миллионный контракт подписан. Эдди ахнул от моей коммерческой хватки. Действительно, в сумме я получила за этот фильм не миллион, а целых семь миллионов и всемирную славу – четверть женщин всего мира разрисовали глаза стрелками до висков, «как у Клеопатры».

Но главное – я получила Ричарда Бартона.

Интересно, знай Эдди, к чему приведут съемки, стал бы так радоваться выгодному контракту? Наверное, стал, он всегда за меня радовался и принимал все, как есть, склоняя голову перед ударами судьбы (вроде Элизабет Тейлор).

Майкл, знаешь, в чем еще мы с тобой похожи? Глядя на нас, никто не скажет, что у нас жесткая коммерческая хватка, правда? А это так.

Можно не смущаться, так и должно быть. Разве коммерческая хватка это плохо, даже если она у красивой женщины? Я давно отучила предлагать себе гроши, приучила всех к подаркам (дорогостоящим), приучила к тому, что у меня все должно быть по высшему классу, в том числе на съемках. А почему нет? Я ведь работаю на площадке, а не загораю, к тому же я дорого стою. Тебя ценят ровно настолько, насколько ты ценишь себя сам, запросишь сотню долларов, столько и получишь, правда, чтобы запросить миллион, нужно либо понимать, что без тебя никак, либо обладать изрядной долей наглости (лучше и то и другое).

Я себе знаю цену давно, а потому платят много и условия обеспечивают.

Но сейчас речь даже не об этом. Я говорю об умении вовремя замечать источники дохода и пользоваться ими словно между делом.

Знаешь, в каком я была восторге, узнав, что ты выкупил права на песни «Битлз»! Молодец, это золотое дно, в мои годы (боже, я говорю, как старушка!), то есть когда снималась «Клеопатра», за песни этих нестриженых мальчишек не дали бы и цента, но мне бы в голову не пришло покупать такое.