Текст книги "Свенельд. Янтарный след"

– Но раз уж ты не хотела столь заурядной доли, – продолжал старик, – а искала славы и богатства, что мешало тебе выйти за Эйрика Берсерка? Он – человек слова, он взял бы тебя в жены и сделал королевой над частью Свеаланда, а потом, быть может, и во всей стране. Зачем ты от него ушла?

– От-ткуда ты знаешь? – с трудом подавляя дрожь, едва не стуча зубами, выговорила Снефрид.

О ее делах с Эйриком могло быть известно в вике Бьёрко, откуда остров Алсну хорошо видно. Но здесь, через два дня пути, к тому же в такое время, когда корабли не ходили? С тех пор как Эйрик предложил ей обручиться – в тиши спального чулана, за прочно запертой дверью, – ни один корабль еще из Озера на восток не ушел! Асвард и его люди – первые. Да и на Алсну Снефрид и Эйрик ни одному человеку не рассказывали о той своей беседе.

От изумления у Снефрид закружилась голова.

– Мне рассказал мой сын, – невозмутимо, с легкой усмешкой на бледных губах ответил старик.

– Сын? Кто же твой сын – всезнающий мудрец Мимир?

– Нет. Да вон они, мои сыновья, – старик кивнул в угол. – Хравн Белый и Хравн Черный.

– Они родились одновременно, вот мы и дали им одно имя на двоих, – добавила старуха.

На первый взгляд, когда Снефрид только вошла, хижина показалась ей совсем тесной, пригодной не более чем для двоих жильцов. Теперь же, когда глаза ее привыкли к свету огня, хижина оказалась больше. И кроме старика со старухой в ней обнаружились еще люди – на спальном помосте напротив Снефрид, дальше от двери, сидели два парня и дружелюбно улыбались ей.

Снефрид вздрогнула. Как она могла сразу их не заметить? Двое молодых мужчин – не серые козлята, которых не приметишь под лавкой, пока не начнут шевелиться. Парни были очень похожи и весьма хороши собой – красивые открытые лица, блестящие глаза, – только у одного волосы и бородка были темными, а у другого совсем светлыми.

– Каждую ночь я отпускаю их побродить по свету, и они узнаю́т много любопытного, – продолжал старик. – И как Эйрик предлагал тебе обручиться, они тоже слышали. Правда, Хравн Черный?

– Это правда, – немного смущенно улыбаясь – его уличили в подслушивании, – ответил тот, что с темными волосами. – Эйрик сказал, что, мол, может, вам стоит обручиться, чтобы он мог оберегать тебя и не допускать, чтобы ты подвергалась опасности. А ты ответила, что, мол, не нужно, потому что у тебя есть настоящий муж и ты должна отыскать его.

– А потом еще раз, – вступил в беседу второй сын, светловолосый, – Эйрик сказал, что глупо уезжать за море, когда здесь все наладилось и вам досталась половина страны. А ты сказала, что теперь, когда все наладилось, ты больше не нужна ему и можешь следовать за своей судьбой.

– Потому что раз уж норн приговор таков, что тебе придется бежать до самого Утгарда, то нужно выполнять, – подхватил темноволосый. – Судьба все равно заставит выполнить то, что было врезано в кору Ясеня, и если противиться, то она возьмет с тебя более высокую цену…

– Ты врешь, этого она не говорила! – Светловолосый толкнул его в плечо. – Это ей говорила тетка, еще давно, пока она жила дома и тетка только уговаривала ее принять жезл вёльвы!

– Нет, она говорила! – Хравн Черный повернулся к брату. – Говорила, что должна бежать до Утгарда, где замок встретится с ключом, а иначе ей не будет счастья, и она еще принесет несчастье всему Свеаланду, заделавшись его королевой, но не исполнив собственной судьбы!

– Этого я не говорила! – закричала Снефрид, видя, что братья уже вовсю пихают друг друга и вот-вот подерутся. – Но может, это и правда…

– Хватит, горлопаны! – Старик привстал и пригрозил пристыженным сыновьям. – Раскричались! Уже стемнело, вам пора! Отправляйтесь.

– Но еще ведь… – начал Хравн Белый, глянув за оконце.

– И там дождь! – жалобно подхватил Хравн Черный.

– Теперь ничего не происходит особенного, Бьёрн и Эйрик больше не сражаются, нам негде…

– Ступайте, я сказал! – Старик прервал их, гневно нахмурившись.

Оба парня встали, Хравн Черный потянул было свою рубаху с плеч, но брат толкнул его и показал на Снефрид. Оба молча вышли. У порога Хравн Черный обернулся, приветливо кивнул Снефрид и даже подмигнул.

Дверь за ними закрылась. Очень скоро из оконца донеслось хлопанье крыльев, хриплый вороний крик…

Старуха вышла наружу и сразу вернулась, неся охапку одежды…

У Снефрид гудела голова, отказываясь понимать увиденное. Билась одна мысль: лучше убраться отсюда побыстрее. Если уже ночь, ей давно пора к своим. Асвард, Лейви, Мьёлль и Лунан – все давно заметили, что она исчезла, и пошли ее искать. Вот-вот кто-нибудь из них войдет – больше на всем острове ее негде скрыться, кроме этой хижины, – но лучше ей самой вернуться к дружине. Даже если дождь еще идет, лучше добежать и просушиться в доме, наверное, огонь уже развели как следует…

И едва она вдохнула, собираясь поблагодарить и попрощаться, как снаружи послышался шум. Кто-то уже идет!

Без стука отворилась дверь, но вместо Асварда или кого-то из его людей Снефрид увидела двоих совершенно незнакомых молодых мужчин.

Эти двое были повыше ростом и лет на пять-семь постарше тех, что ушли, однако такие же худощавые и мускулистые. Разглядеть их сложение удалось без труда – на них не было вовсе никакой одежды, на обнаженные плечи наброшены волчьи шкуры. Довольно густые русые волосы на груди и ниже, странные, нечеловеческие лица, застывшие резкие черты, неподвижные взгляды. Волосы длинные, распущенные и спутанные. Оба тяжело дышали, явно были уставшими, на коже блестели капли воды.

Конечно, за два дня Снефрид не сумела запомнить даже тех людей Асварда, что плыли с ней на одном корабле, но эти двое явно были другой породы. Такой, с которой лучше вовсе не встречаться.

– А вот и вы! – Старуха поднялась навстречу вошедшим. – Устали, бедные. В такую погоду только и бегать по свету! Нет бы ты, старик, хоть раз дал им спокойно посидеть дома! Зимой и летом приходится им все ноги стирать в кровь ради твоего любопытства!

– Ничего! – Старик ухмыльнулся. – Здоровее будут.

Снефрид сидела застыв, едва смея дышать. Она плохо понимала, где находится и тот ли безымянный остров лежит за оконцем, на который она прибыла с людьми Асварда. Она догадывалась, кем может быть этот старик, его старуха, их сыновья – все четверо. Но эти догадки бродили где-то в дальних углах головы, на опушке сознания, не давая мыслям проясниться. Она не испытывала страха, а скорее неуверенность, понимание, что нужно быть очень-очень осторожной и внимательной. Эта встреча – из тех, где одно-единственное слово может всю жизнь человека повернуть к счастью или несчастью. Но если к старику и старухе она притерпелась – поначалу те выглядели такими безобидными! – то эти двое были очень опасны, и это бросалось в глаза. Не хотелось, чтобы они ее заметили, хотя они, разумеется, заметили чужую женщину в своем доме сразу. Не зря они так дергают носами, хотя и не глядят на нее.

– Ульв Белый и Ульв Черный! – пояснил для нее старик.

Видно, и эти родились одновременно. Два новых сына подошли к лохани и стали умываться, сбросив шкуры на пол. Старуха поливала им из кувшина, потом дала пить. Пили они жадно, проливая на грудь, тяжело дыша, и в этом дыхании слышался хриплый рык.

– Идите оденьтесь, – старуха подтолкнула их куда-то в угол. – У нас женщина в гостях.

Оба Ульва отошли, потом вернулись к огню, одетые как люди. Снефрид мельком подумала, не те ли штаны и рубахи они надели, которые остались после Хравна с братом. Если пары братьев носят одежду по очереди, то двух рубах хватит на всех четверых.

Старуха указала этим двоим на места возле очага:

– Садитесь, еда готова!

Над очагом обнаружилась баранья туша, уже поджаренная. По всему дому плыл запах жареного мяса, и Снефрид ощутила, как сильно проголодалась – после завтрака на Гусином острове она среди дня поела только хлеба с водой, но казалось, что это было лет десять назад. Однако к этой бараньей туше ее ничуть не тянуло. Она могла бы поклясться чем угодно, что когда она вошла, никакой туши над очагом не было, и у нее на глазах старик не резал и не свежевал барана. Поешь такого мяса, а потом живот разорвет, и оттуда вывалятся мох и камни.

Старуха тем временем заботливо угощала усталых сыновей. Старик отрезал им по огромному куску, они хватали горячее мясо руками и вгрызались, не пользуясь ножом или блюдом. Обглоданные кости бросали в черную шкуру, разложенную на полу у них под ногами. Снефрид старалась на них не смотреть: в их жадном насыщении было нечто нечеловеческое. Не попадись им баран – и тебя съедят, даже жарить не станут… Глядя на это, Снефрид не смела подать голос и напомнить, что ей пора идти.

– Ну, рассказывайте, что повидали? – спросил старик, когда эти двое насытились и обглоданные кости уже не так часто падали в шкуру. – Ты, Ульв Белый?

Снефрид заметила, что эти двое тоже, как и первые, были похожи, но не совсем одинаковы: у одного темно-русые волосы и темно-серые глаза, у другого волосы светлее, а глаза скорее зеленые.

– Сейчас уже любопытного не много, отец, – хрипло заговорил зеленоглазый. – Люди, что собирались в войско, все разъезжаются по домам. Поживы нам больше не будет.

– На осенние пиры назначена свадьба Бьёрна Молодого, – таким же хриплым голосом подхватил другой. – А в конце зимы у него родится сын. Говорят, станет великим мужем.

– Тебе должно быть это любопытно, – старик взглянул на Снефрид. – Ты ведь знаешь Бьёрна Молодого?

Оба парня при этом тоже глянули на Снефрид, и ее передернуло под этими взглядами – острыми, пристальными, пронзающими насквозь.

– Но кто может знать, что он вырастет великим мужем, когда дитя даже еще не шевелится в утробе? – ответила она. – Лишь когда оно родится, норны нарекут ему судьбу…

– А откуда норны знают, какую судьбу ему наречь? – возразил старик. – Кто им подсказывает? Чью волю они оглашают?

Снефрид задумалась.

– Фрейя? – осторожно предположила она. – Ведь она – Великая Диса, владычица норн…

Оба парня дружно хмыкнули.

– Нет, – сказал старик, как будто недовольный. – Пока в мире правили ваны, в нем ничего не менялось. Женщины рожали детей от кого попало, эти дети тоже рожали детей, подростки уходили в лес, добывали волчью шкуру и возвращались, чтобы тоже рожать детей. Твоя Фрейя только и знала, что учить мужчин и женщин похоти, лишь бы рождалось как можно больше детей, у кого попало от кого попало. И так оно шло бы до самого Затмения, если бы не появились три вещие девы и не принесли людям судьбу. Нечто такое, что только твое. Такое, чего нужно достигать всю жизнь, а не один раз. Пока не пришли асы и не научили мужчин быть героями, а женщин – восхищаться героями. Великую судьбу может дать только Один…

– Но ты не прав! – от возмущения Снефрид даже забыла свое решение быть осторожной. – Фрейя сама любит одного человека! Одного, того, кто ей дороже всех на свете! Для похоти годится кто угодно, но она уже сколько лет ищет одного-единственного, кто мог сделать ее счастливой!

– Потому что мудрые асы даже ее научили любви! – ответила ей старуха.

Пока сыновья ели, старуха вновь принялась за пряжу, и Снефрид вдруг заметила, что никакой кудели на палке у хозяйки нет, а нить она вытягивает из оконца, прямо из серой дождевой хмари.

– Но она страдает!

– Она была счастлива и надеется быть счастливой вновь. У нее появился путь.

– Но хоть когда-нибудь она найдет Ода? – в волнении воскликнула Снефрид, в безумной надежде разрешить одну из самых важных тайн божественной судьбы. – Она будет счастлива вновь?

– А почему ты так за нее волнуешься? – хмыкнул старик, и оба его сына тоже ухмыльнулись, глядя на Снефрид с выражением насмешливого одобрения; ей показалось, что одобряют ее как годную добычу, и она в досаде отвела от них взгляд. – Зачем тебе идти по ее следу, ты же разумная женщина, умеющая управлять своими желаниями. Ты получила ценнейший дар – дух Одина-Бурого, и он уже тебе пригодился. Забудь эту безумную сучку! Возвращайся на Алсну. Эйрик будет тебе очень рад, и на тех же осенних пирах вы справите свадьбу. Ты станешь королевой! А уж мы… твои друзья позаботятся о том, чтобы тебе и Эйрику всегда сопутствовали удача, победа, богатство, слава и счастье!

Снефрид молчала, глубоко дыша, охваченная смятением. Старик говорил так, будто у нее нет другого настоящего пути, кроме того, который он указал. Остальное, что она там себе навыдумывала – дурной путаный сон. Ульвар? Меренланд на Восточном Пути? Пересечь море в поисках того, кто покинул ее много лет назад? Да как еще туда добраться? Ждет ли ее Ульвар? Нужна ли она ему? И что он может ей дать – уж точно не больше, чем королевская усадьба! Да она сошла с ума, что пустилась в эту дорогу!

– Я была бы бесчестной женщиной, если бы, имея живого мужа, который ничем меня не оскорбил, вышла бы за другого, – ответила она наконец. – Я даже не могу объявить о разводе, потому что у меня нет больше той лежанки, порога дома и двора усадьбы, где мы жили. Мне суждено искать прежнего мужа, а не заводить новых.

– Муж тебя ждет? – недоверчиво переспросил старик. – Ничем тебя не оскорбил? Ну-ну. Он разве приглашал тебя к нему приехать?

– Нет, – почти прошептала Снефрид. – Но он же не мог думать, что я отважусь на такое путешествие, что сам Эйрик Берсерк найдет мне попутчиков, которым можно доверять, и даст шестерых хирдманов, которые уже бывали на Восточном Пути. Но он будет рад, я уверена…

– Фрейя слишком прочно завладела ею, – хрипло сказал один из сыновей, кажется, Ульв Черный.

– А как ты думаешь – разве Од просил Фрейю искать его? – спросил старик. – Будет ли он рад, если она его найдет?

– Если бы хотел, сам бы давно ее нашел, – вставил Ульв Белый.

– Но, может, он попал в беду…

– Может, и попал. – Старик так пристально смотрел на Снефрид, что она усомнилась, об Оде он говорит или об Ульваре, но спросить не посмела. – Но и она могла бы никуда не ходить. Кто ее гонит? Могла бы спокойно сидеть у очага, – он кивнул на старуху, – прясть да ждать сыновей вечером домой…

Снефрид невольно взглянула на старуху, а та – на нее; в отблесках огня Снефрид заметила, какие черные у той глаза… и стало жутко от этой малоподвижной фигуры, такой обыденной… жутко и душно.

С кем она вообще разговаривает – о делах, о которых никто, кроме нее, не может знать? Со своими тайными мыслями?

– Но я не могу вернуться к Эйрику, – растерянно ответила она. – Асвард едет на восток, и мне…

– Да Фенрир с ним, с Асвардом! Пусть он плывет своей дорогой. Побудь пока у нас, мои сыновья тебя развлекут… беседой. А там, вот увидишь, не пройдет и дня, как сюда причалит корабль, идущий прямо в Бьёрко. Я уж устрою, что тебя возьмут на него и доставят с почетом, будто ты уже королева.

Зачем этот старик, кто бы он ни был, пытается ее смутить? Не просто вернуть к Эйрику, а сбить с пути? Истинного пути, ведущего к истинной ее судьбе?

«Не потеряй своего пути… – вспомнился ей печальный голос, и взгляд разноцветных глаз, голубого и черного. – Я сама пойду за тобой следом, и если ты найдешь свою любовь, ты поможешь мне найти и мою. И в девяти мирах под кроной Ясеня станет чуть больше счастья…»

Мало ли чего этот старик наговорил! Так или иначе, но Фрейя ищет свою любовь, единственную, способную дать ей счастье. Она нуждается в помощи Снефрид, и в этом нет ничего удивительного – сила любого бога иссякнет, если люди не будут силой своих душ подкреплять его на пути. Бог исчезнет, если не останется никого, способного его понять. А вместе с Фрейей исчезнет любовь – та сила, что способна вести за моря…

– Спасибо, что дали мне переждать непогоду, – Снефрид встала с места. – Но теперь мне пора идти, мои спутники, надо думать, давно уже меня ищут.

Она поклонилась хозяевам и направилась к двери. Старуха встала, оставив веретено, и последовала за нею.

Снаружи, к удивлению Снефрид, еще не было темно, а наоборот, небо прояснилось и посветлело. Видно, старуха обратила в пряжу все тучи, вот небо и очистилось, мельком подумала Снефрид.

– Фрейя – она бывает разная, – сказала старуха за спиной у Снефрид, пока та выходила за порог. – Она бывает юной девой, избегающей воинов – всех воинов, – и оберегающей свою чистоту, и тогда ее зовут Гевьюн. Ни за что, говорит она, я не прикоснусь ни к одному воину, если меня не принудят силой. Фрейя бывает молодой женой, обезумевшей от страсти, и тогда ей нет покоя – она готова идти за моря, лишь бы снова получить своего воина в объятия. Когда же мужчина укротит ее, она садится к очагу прясть, покорная его воле, кормит его детей, и тогда ее имя – Фригг. Тогда она если и идет мужу наперекор, то лишь тайком, используя хитрость. Тобой завладела неистовая Фрейя, влюбленная Фрейя, и, видно, не отпустит, пока страсть ее не будет удовлетворена.

Снефрид обернулась, дрожа. Старуха смотрела на нее без всякого выражения, ее глаза и при свете дня были черными, а в морщинистом лице мелькало… некое сходство, от которого на Снефрид накатила жуть.

– Возьми, – старуха сунула ей в руку что-то круглое, гладкое, довольно плоское. – Тебе пригодится. И ступай отсюда. А то знаешь, волки ловят овечек, не спрашивая, хотят ли те быть пойманными.

– Спасибо, милая матушка, – пробормотала Снефрид, сжав кулак и даже не поглядев, что ей дали.

– Ступай, я пока постерегу их.

Старуха плотно закрыла дверь хижины и привалилась к ней спиной. А Снефрид торопливо пустилась бежать к скалам, придерживая полы плаща, чтобы не путались под ногами.

– И помни! – раздался за спиной крик старухи. – Они найдут твой след – на земле, на море, на небе.

Было еще светло, однако Снефрид одолевал дикий страх, что она заблудилась на этом голом острове, что она обогнет скалу и не увидит никакого гостевого дома, ни кораблей, ни покосившегося причала, ни людей Асварда… Что она так и будет бегать вокруг острова, круг за кругом, пока не лишится сил и не рухнет на камни, но больше не найдет оставленных спутников… Что они уплыли отсюда три года назад, так и не дождавшись ее, потому что эту хижину не видел никто, кроме нее… Что эти силы, которые были так добры и сдержанны с нею, вырвутся наружу в другом, грозном облике и поглотят ее – она ведь перед ними не более пушинки… Что волки помчатся по следу и настигнут ее в три прыжка…

Но вот она обогнула скалу и с облегчением увидела гостевой дом, корабли и людей. Ничего не изменилось: кто-то собирал топляк, кто-то ставил шатры, причем за время ее отсутствия работа особенно не продвинулась. Стараясь держаться как обычно, Снефрид вошла в дом. Ей попался Асвард, но вовсе не хотелось спрашивать у него, что за старик живет на острове. Скорее всего он скажет, что ни единого человека, никаких хижин тут нет.

Зато Мьёлль не потратила времени даром и уже соорудила для Снефрид лежанку из овчин. Огонь разгорелся, и Снефрид, сев к нему поближе, поняла, что очень замерзла, будто вовсе и не сидела в хижине у горящего очага.

Только сейчас она осознала, что сжимает в кулаке подарок старухи. Осторожно разогнула пальцы. На ладони ее лежал круглый, почти плоский камень. Цвета он был, сколько она могла разглядеть при огне, красновато-бурого, с одной стороны чуть сужался, а с другой имел небольшую плавную выемку. И для камня он был слишком легким, но что это, Снефрид не поняла сразу.

«Это дивокамень, – сама собой явилась мысль. – Твоей тетки, только ты не догадалась его взять из ее ларя».

– Что у тебя там – нашла на берегу? – Кетиль Пожар вытянул шею, заглядывая к ней в ладонь.

– Да, нашла… камень красивый… – пробормотала Снефрид.

– Давай, шевелись, Орм, сейчас дождь хлынет! – кричал кто-то кому-то возле дома. – Сам будешь весь мокрый спать!

Значит, здесь дождь не шел, отметила Снефрид. А в сотне шагов отсюда – лил стеной.

Она закрыла глаза и глубоко вздохнула. Что же это было? К кому она попала, с кем говорила? Не приснился ли ей этот старик, так много о ней знающий, и его старуха, и две пары сыновей – два Хравна и два Ульва?

Но дивокамень по-прежнему лежал у нее в ладони, она ощущала его гладкую прохладу, способную усмирять страдания и оберегать жизнь. Говорят, из дивокамней и составлено то знаменитое ожерелье Фрейи. Значит, старуха, кто бы она ни была, желает ей удачи на пути неистово влюбленной Фрейи…

* * *

– Э, да это ворон!

Услышав над собой хриплый, усталый голос Асварда, Снефрид подняла тяжелую голову. Все тело затекло. Долгую ночь она пыталась спать сидя, скорчившись на своем месте ниже сидения кормчего на корме и привалившись к Мьёлль. Давным-давно рассвело, но это не означало наступления утра; глаза слипались, виски ломило, все суставы болели, и к тому же перед рассветом сильно похолодало. Разве что волнение на море улеглось, но на смену ему явился густой туман. Холодный, промозглый, он залезал под толстый плащ и чепчик, кончик носа у Снефрид застыл, руки и ноги оледенели. Но даже подвигаться в тесноте корабля было нельзя, приходилось терпеть, сжавшись в комок.

Вчерашним ранним утром три Асвардовых корабля покинули безымянный островок, который Снефрид про себя называла островом Старика. Чтобы не потерять дивокамень, она в тот же вечер при помощи льняного лоскута пришила его к своему запасному поясу, сотканному из простой белой шерсти, и спрятала в ларь. О своем приключении она не обмолвилась ни словом. Утром она отважилась, пока вещи переносили из гостевого дома к кораблям, снова дойти до скалы; разумеется, никакой хижины из кривоватых сосновых стволов на другой стороне острова не оказалось. Окажись она там, Снефрид удивилась бы сильнее. Исчезновение же хижины со всеми шестью обитателями подкрепило и догадки Снефрид, и намерение помалкивать об этом.

Когда отходили от Старикова острова, дул попутный ветер, а волны были такой величины, что на большом корабле, как Асвардов «Соболь», их можно было не замечать. Предстоял долгий переход через открытое море, когда до наступления ночи не получится достичь суши. Ближайшие острова в восточном направлении лежали вблизи противоположного берега, и увидеть их предстояло лишь на рассвете следующего дня, когда открытое море останется позади.

Сам дневной переход прошел без происшествий, кроме того что Снефрид впервые увидела, как на корабле готовят пищу. Обычно горячую кашу или похлебку мореходы ели только утром и вечером, на стоянках, среди дня довольствуясь хлебом, сыром, вяленым мясом, которое можно жевать сколь угодно долго, но в суточном переходе Асвард велел сварить похлебку из крупы и солонины, и Снефрид с Мьёлль сами занялись этим – им все равно было больше нечего делать. Для этого люди Асварда сначала вынули одну из палубных досок близ мачты. Потом на мачту установили палку с рогулькой (рогулька надевалась на мачту) – палка называлась «выстрел». Ее дальний от мачты конец прикрепили веревками тоже к мачте, а боковыми оттяжками – к бортам, чтобы не вращалась. К палке-«выстрелу» подвесили большущий железный котел и в нем развели огонь. А над этим котлом подвесили другой котел, поменьше, и уже в нем кипятили воду. Искры и стреляющие угольки через отверстие от вынутой доски летели в трюм, где вечная сырость мешала им наделать пожара. Туда же свесил ноги сидевший возле «выстрела» Лунан, следивший за костром. Снефрид восхищалась хитростью и в то же время простотой этого приспособления, а среди целого дня на морском ветру горячая похлебка была очень кстати.

Потушив огонь, угли выбросили за левый борт, приспособление разобрали, его части убрали обратно в трюм. Вечером подкрепились хлебом, сыром и водой. Асвард стремился за долгий день середины лета пройти как можно больший участок пути, поэтому корабль шел, пока было что-то видно, и даже потом, когда стемнело и выглянули звезды. В темноте усталая Снефрид наконец задремала.

Когда она проснулась, корабль стоял, а вокруг был густой туман. В темноте ветер стих, нельзя было даже оглядеться, и Асвард, как обычно здесь бывало, пережидал до рассвета. Корабль стоял на якоре, люди, кроме нескольких дозорных, спали на палубе и между скамьями, положив головы на свои мешки и друг на друга, укутавшись в толстые плащи.

В полудреме Снефрид показалось, что она слышит хриплый птичий крик. Вон он раздался снова. Моргая, Снефрид обернулась на звук.

– Вон там, – сипло проговорил у нее над головой Асвард.

Снефрид посмотрела на него: усталый, невыспавшийся, с его темными длинными волосами и бородой, он сам напоминал ворона. Морщины стали глубже, под глазами набухли мешки.

Перед мачтой мелькнула крылатая тень, и Снефрид ахнула. Вырвавшись из тумана, ворон присел на борт в нескольких шагах от нее. Крупная птица, угольно-черная, гладкая, поводила головой, глядя на Снефрид то одним круглым и блестящим, как мокрый камешек, глазком, потом другим. Ворон снова поднялся в воздух, сделал круг над палубой и устремился вперед. Из тумана донесся крик.

– Ворон! – подтвердил Хамаль Берег, моргая спросонья: они с Лейви дремали на ближайших к корме скамьях. – Выходит, земля уже где-то близко.

– Похоже, он нас зовет за собой, – пробормотал Асвард. – Эй, ребята, просыпаемся! Дойдем до берега, там поспим.

Взяв из-под своего сидения рог, Асвард затрубил. Люди стали просыпаться, толкать и будить соседей, подниматься. Асвард затрубил снова, из тумана ему ответили два других корабля. Ворон вился возле переднего штевня, иногда присаживался на резную звериную голову, дожидаясь, пока люди придут в себя и возьмутся за весла. Всем хотелось поскорее оказаться на твердой земле, развести огонь, обогреться, приготовить еды, а потом уж поспать в шатрах или просто на подстилках у костра, главное, вытянувшись на воле.

– Поднять якорь! – крикнул Асвард, потом, пока люди тянули трос, взглянул на Снефрид: – Уж не сам ли Один прислал нам эту птичку?

– Может, и так, – стуча зубами, согласилась она.

И подумала: после той встречи есть ли у нее право ждать благосклонности Отца Богов? Вроде бы она с ним не поссорилась, хоть и не приняла его совета возвращаться. Какое ему, казалось бы, дело до жены какого-то разорившегося торговца, доберется она к нему за море или нет? Однако кто знает, чего Всеотец хочет на самом деле? Только он сам, больше никто.

– Якорь чист! – крикнули спереди.

Поднятый якорь закрепили тросами на борту, люди взялись за весла. Ветра не было, туман стоял стеной, но из него то и дело доносился крик ворона, и Асвард правил, следуя за ним. У Снефрид обрывалось сердце от волнения: посланец Одина вел корабли через туман, а в таких случаях за стеной тумана всегда ждет путников нечто необычное. Куда они причалят? Прямо к Асгарду?

Но вот подул ветер, туман стал редеть. И стало видно, что земля уже близко – синеватая полоса низкого, плоского берега.

– Вот он, Дневной остров, – сказал у нее над головой Асвард. – Вот мы и переправились через море, хвала Эгиру, Ран и Ньёрду!

Снефрид окинула взглядом посветлевшее небо, но ворона нигде не увидела.

* * *

Остров Дагэй – Дневной остров, или остров Дня – назывался так потому, что лежал в полном суточном переходе от Готланда или от крайних скал перед входом в Озеро. Был он весьма велик – глазом не окинуть, – но заселен мало. Возможно, люди опасались здесь селиться именно потому, что остров лежал прямо на оживленном морском пути, и все корабли, идущие из Северных Стран на Восточный Путь или в обратном направлении, останавливались здесь, и для любого «морского конунга» эти места оказались бы легкой добычей.

– Южнее находится Эйстланд, – рассказывал Асвард еще вчера, по пути, – примерно в роздыхе отсюда лежит огромный остров, Эйсюсла, он плотно населен эйстами, но на Дневной они пока не суются.

– Это мирный народ?

– Да я не сказал бы. Когда как. На наше счастье, у эйстов нет никаких конунгов, у них каждым селением правят свои хёвдинги. Но их власть не наследственная – кто сумеет внушить к себе уважение, тот и хёвдинг. Наши конунги издавна заходили сюда, когда отправлялись воевать на Восточный Путь. Слышала про Ингвара сына Эйстейна? Он был очень воинственный человек, воевал и с данами, и на Восточном Пути. Когда ему удалось с данами заключить мир, он пошел сюда на многих кораблях. У эйстов своих кораблей нет, но они собрали огромное пешее войско и встретили его там, южнее, на Эйсюсле у берега. Состоялась битва, и Ингвар был разбит, он сам погиб. Говорят, эйстов все же удалось отогнать, люди Ингвара собрали тела и похоронили на двух кораблях: на одном конунга с его приближенными, а на другом всех остальных, человек сорок или пятьдесят. Насыпали два кургана. Думаю, они и сейчас там стоят. А сын его, Анунд, потом тоже собрал войско, и ему больше повезло – он напал на Адальсюслу, то есть на саму землю эйстов, она лежит еще южнее этих островов. Там он разбил их, разграбил землю, взял большую добычу и с нею вернулся назад.

– Так что же – у нас с ними война? – Снефрид в испуге задрала голову, чтобы на него посмотреть. – Не опасно ли туда плыть?

– Это было давно, лет двести назад, – успокоил ее Асвард. – Инглингов-то уже нет.

– Потомки Бьёрна Железнобокого связаны с Инглингами по женской ветви. Поэтому они сохранили кое-какие их имена. Анунд, к примеру.

Снефрид подавил вздох, вспомнив задорного красавца Анунда, погибшего хоть и славной, но слишком ранней смертью.

– Опасно ли туда плыть, знает только Один, – добавил Асвард. – Эйсты – народ весьма воинственный, и не угадаешь заранее, когда у них найдется какой-нибудь вождь, который пожелает разбогатеть и прославиться, напав на торговые корабли. Поэтому мы и ходим сюда большими дружинами.

– Если, на наше несчастье, какой-нибудь «морской конунг» пошалил здесь незадолго до нашего прибытия, то они вполне могут попытаться отмстить нам, – сказал Лейви Рокот.

Лейви и пятеро его товарищей, отправленных Эйриком охранять Снефрид в пути, получали плату и от него, и от Асварда как гребцы, поэтому поездка для них выдалась очень выгодной.

Первый же взгляд на берег сказал Снефрид – она пересекла море, здесь все по-другому. На северном побережье имелось несколько высоких скалистых участков с обрывами белого известняка, но по большей части Дневной остров был низким и плоским, совсем не похожим на привычные ей серовато-бурые скалы Озера, по крутым обрывам которых сосны и домики карабкались на изрядную высоту. Асвард провел корабль в обход острова, на восточную сторону: останавливаться было предпочтительнее под ветер, чтобы при отходе ветер был попутным.

На восточной стороне имелось немало удобных бухт, и в них тоже стояли гостевые дома, а далее, за лиственным лесом, лежали кое-какие хутора, тоже, как он сказал, принадлежавшие людям северного языка. Корабли встали у причала, перекинули сходни, и Снефрид сошла на землю – с таким чувством, будто вступает в новый мир. Казалось, здесь, за морем, даже земля под ногами должна быть какой-то иной. Однако, глядя, как спокойно сходят с кораблей мужчины и тут же отходят в сторонку справить нужду, она улыбнулась своему волнению: Лейви и его товарищи, Асвард и его фелаги, а еще сотни людей, которых она не знает, проделывали этот путь много раз, иные – каждое лето, и для них тут нет никакого иного мира. Такое же небо, облака, чайки, морская вода, трава и кусты…