Текст книги "Искусство, рождённое Безмолвием"

Присутствие в саду камней, в чьей власти приносить хозяину либо удачу, либо беду, а также камней, окруженных благоговением и почетом, с какими принято приближаться к религиозным святыням, превращает сад в некое подобие храма, молитвенного места, где вся атмосфера настраивает на созерцательный и торжественный лад. С трепетом в сердце, соблюдая все необходимые ритуалы, входит гость в пространство сада. «Человек, вошедший в сад с намерением осмотреть его, – поучает нас "Иллюстрированное руководство…", – должен в первую очередь подойти к Камню Почтения и отдать поклон с этого места. Причина тому – в благоговейной сути ряда камней, находящихся в саду, а именно: Камней Буддийской Триады, Скалы Двух Миров, Скалы Мистических Королей и т. д. Человек, созерцающий сад, имея сердце, исполненное надежды, что будут услышаны его самые сокровенные молитвы, почтительно обращается ко всем Буддам Трех Миров с этого камня – Камня Почтения» ¹⁹.

Типичным образцом дзэнского садового искусства, характерного для периода Муромати, могут служить сады, обнаруженные в результате археологических раскопок в долине Итидзёдани (преф. Фукуи), узкой полосой извивающейся между высоких лесистых гор. Кто поверит сегодня, что некогда, пять столетий назад, здесь кипела жизнь, существовал город, возникший при замке, владельцем которого были князья древнего рода Асакура? И кто знал тогда, что месту этому суждено стать ареной, на которой разыграется одна из тех драматических и кровавых пьес, коими полна история XVI века – времени тревожного и нестабильного в политическом отношении, не без основания названного впоследствии «эпохой мрака»? Пять поколений знатного рода Асакура, сменяя один другого в течение 103 лет, правили этими землями. Расположенная в 200 км на севере-востоке от Киото, долина Итидзёдани с трех сторон надежно защищена лесистыми горами: лучшего места для опорного пункта и цитадели и придумать, пожалуй, было трудно. Сюда, под защиту гор, и перенес свою ставку в 1471 г. Асакура Тосикагэ, назначенный военным правителем Асикага в качестве губернатора провинции Итидзэн. Могущественный и знатный род не терял своего авторитета и влияния в правительственных кругах Киото и нередко оказывал помощь сёгунату Асикага, отправляя своиз воинов на усмирение беспорядков и смут в близлежащих провинциях: Киото, Оми, Мино…

В один из дней 1568 года последний из сёгунов Асикага – Ёсиаки посетил долину Итидзёдани, оказав тем самым губернатору провинции, надо полагать, огромную честь. Надо ли говорить, насколько радушно и гостеприимно был он встречен? Как раз в это время на территории местного дзэнского храма Нанъёдзи цвела сакура, что и послужило, по всей видимости, поводом для проведения в кругу знати поэтического собрания – пышного и многолюдного, какие было принято устраивать в столице. Возможно, к этому событию приурочили и разбивку храмового сада. Композиция из камней уцелела до нашего времени, чего не скажешь, впрочем, о самих храмовых постройках. Вскоре Ёсиаки покинул гостеприимную долину, чтобы присоединиться к войскам Ода Нобунага. В планы последнего входило захватить Киото и оставить в покоренном городе в качестве своего наместника Ёсиаки. Не удовлетворенный, однако, отведенной ему ролью, Ёсиаки восстал против Нобунага, в очередной раз поддерживаемый войсками Асакура. Поражение Асакура в неравной битве с подчинившим себе уже полстраны Нобунага было неминуемым, и последний из клана Асакура – Ёсикагэ покончил с собой в 1573 г., перевернув завершающую страницу в 103-летней истории пребывания древнего рода в долине Итидзёдани. И кто сегодня, кроме окружающих долину гор – бесстрастных свидетелей разыгравшейся здесь драмы – помнит о том, как зарождался призамковый город, помнит его расцвет и славу, помнит о том, как пришедшие сюда 17 августа 1573 года войска Ода Нобунага в мгновение ока превратили полную жизни долину в море огня. Великолепный процветающий город с населением в 10 000 человек, на протяжении десятилетий почти не уступающий по интенсивности культурной жизни столичному Киото, горел на протяжении трех суток. Сгорела дотла неуязвимая, казалось бы, цитадель, княжеский замок с мощными укреплениями, расположенный наверху горы (на высоте 473 м), исчезли в огне десятиметровой высоты башня и пленительные сады, хранившие память о поэтических собраниях, воспевавших мимолетную красоту цветущих вишневых деревьев. Разрушены и сожжены многочисленные постройки, возведенные в свое время с великим трудом на отвоеванных у гор пространствах. Все, что осталось сегодня от некогда процветающего призамкового города – молчаливые руины, обреченные вновь зарастать лесом. И только одиноко стоящие хрупкие деревянные ворота в китайском стиле (карамон), ведущие сегодня в Никуда, на пустырь, где некогда находилась резиденция Асакура, чудесным образом уцелели, простояв на этом разоренном войной и пожарами месте все долгие пять столетий. Не удивительно ли, что время не пощадило ничего, что могло претендовать на неуязвимость, силу, мощь… Зато сохранило деревянные врата с вырезанном на них семейным гербом рода Асакура – тремя цветками японской айвы – тонкая ниточка, связавшая Прошлое с Настоящим, единственное напоминание о былом могуществе сильного и древнего рода. Зримый символ парадоксов Времени и непостижимых загадок Судьбы, символ так часто воспеваемых поэтами Японии зыбкости и эфемерности бытия. Пузыри на воде… капелька росы, обреченная растаять с первыми лучами солнца… дуновение ветра… хрупкие деревянные врата, ведущие в унесенное временем прошлое…

Опустошенная жестоким пожаром и беспощадностью воинов Нобу-нага долина на долгие столетия погрузилась в глубокий сон, нарушенный лишь в 1968 году, когда под руководством государственного научно-исследовательского института культуры г. Нара здесь начались археологические раскопки. И тогда из глубин небытия вновь стали проступать тени прошлого, готовые поведать о том, чем и как жили люди, населявшие эту долину 500 лет назад, помочь представить кипучую и полнокровную жизнь богатого призамкового города, находившегося перед своей гибелью на самом пике развития. Нам хорошо известно, что князья, правившие в отдаленных от Киото районах, испытывали огромную потребность и желание вести тот эстетизированный образ жизни, какой был принят в столице. Однако в случае с князьями Асакура это было отнюдь не тщеславное желание провинциальных князей «доказать» свою культурную и политическую сопричастность правительственным кругам или слепое подражание столичной моде.

Годы середины XVI столетия не без основания называют «темной эпохой», ибо вся страна находилась в положении военного конфликта между отдельными военачальниками, претендующими на верховную власть. Казалось бы, не до эстетизированных увеселений и «культурного» досуга было людям в это время, однако результаты изысканий, проведенных в Итидзёдани, доказывают обратное: призамковый город жил достаточно интенсивной и полноценной духовной жизнью. В частных усадьбах разбиваются сады, где проводятся поэтические собрания и даются представления театра Но. О распространении чайного культа, искусства икебаны, благовоний, бонсай свидетельствует обнаруженное на территории практически каждого дома огромное количество осколков керамической утвари высочайшего качества. В их числе и наиболее ценимые в те времена предметы, вывезенные из Китая – так называемые карамоно («китайские вещи»): китайские монеты, дорогие ювелирные украшения, курительные трубки… Все это говорит об определенном достатке горожан, их высоком уровне жизни.

Одна из особенностей Итидзёдани – огромной количество буддийских храмов самых разных концессий и направлений. Еще и сегодня на территории не сохранившихся до нашего времени храмов Сайгэндзи и Косёдзи можно увидеть целую галерею каменной буддийской скульптуры – богатейшее наследие прошлых веков. Среди причин такого обилия храмов называют и часто возникающую потребность в проведении в тревожные годы непрекращающихся военных столкновений служб за упокой души погибших воинов, и религиозность владельцев замка, их преданность буддийскому вероучению. Но главное другое: в искренней заботе о приумножении культуры в подвластной им провинции князья Асакура всячески поощряли появление в Итидзёдани людей искусства и науки, приглашая их из столицы. Буддийские храмы и монастыри нередко становились подлинными центрами культуры и просветительской деятельности.

Известно, что четвертый правитель из рода Асакура – Тосикагэ (названный так в честь своего одноименного предка, первым переселившимся в долину) на протяжении тридцати лет пребывания на должности губернатора провинции Этидзэн всеми силами способствовал там развитию культуры. Но подлинный «золотой век» в истории Итидзёдани пришелся на период Ёсикагэ – последнего из рода Асакура. Похоже, что именно при нем и были разбиты обнаруженные в результате археологических раскопок сады – единственные свидетели унесенных временем событий.

Один из таких садов (Ёсикагэ яката) находится на территории главной усадьбы в непосредственной близости от построек, которые могут быть интерпретированы как зал для приемов, гостиная (кайсё) и чайный павильон (сукия). Само расположение сада – у подножья холма – позволяет сделать вывод о том, что сад предназначался исключительно для созерцания его с веранды здания. На противоположной стороне пруда хорошо виден сухой водопад (карэтаки), каскадами спускающий бесшумные воды в искусственный пруд, каменный мост, одухотворяющий всю картину сада, придающий ему естественность живого присутствия человека.

Самым, пожалуй, репрезентативным и наиболее созвучным характеру эпохи может считаться сад усадьбы, принадлежащей, по всей видимости, супруге последнего из правителей Асакура (Суваяката нива). Даже и сегодня он поражает своей масштабностью и великолепием. Сохранившийся до нашего времени 400-летний клен редкой породы (желтого окраса), стоящий у истока сухого водопада, – еще одно свидетельство взыскательности вкусов владельцев усадьбы.

Сад Суваяката нива. Асакура. Префектура Фукуи

Нетрудно заметить наличие множества сходных типологических элементов, присутствующих в садах Асакура: обязательное наличие сухого водопада – карэтаки, каменного моста, проложенного через водный поток и ведущего, как правило, к группе камней, символизирующей гору Хорай, усложненная береговая линия неглубокого пруда или ручья и др. Единая стилистическая гамма, высокий уровень профессионализма позволяют предположить, что в городе существовал целый семейный клан, а может быть, даже небольшая гильдия садоводов, возглавляемая мастером, имеющим самое непосредственное отношение к традициям столичной школы садового искусства. Разбитые, как правило, у подножья гор, они состоят из крупных, массивных камней, придающих всем композициям несколько помпезный вид, что, впрочем, совершенно созвучно грубоватым и достаточно эпатажным вкусам военных правителей XVI века, любивших, как известно, показную роскошь и величие. В этом смысле, они являют собой адекватное отражение духа времени, обладающее исключительной культурно-исторической ценностью, ибо погребенные под землей, мирно проспавшие там все долгие четыре столетия, сады сохранили свою первозданность, отличающую их от множества подобных садов той же эпохи, в которые по тем или иным причинам время и рука нового владельца внесли свои коррективы и изменения.

вместе с садами Итидзёдани на редкость хорошо сохранился, благополучно донеся до наших дней типологические особенности садового искусства своего времени, так называемый Сад Асикага в селении Куцуки… Расположенное глубоко в горах к западу от крупнейшего в Японии озера Бива, куда и сегодня не без труда можно добраться на единственном на протяжении суток автобусе, оно исполнено очарования тихой сельской местности. Редко кто нарушает здесь уединение древних синтоистских святилищ или уцелевших со времен средневековья буддийских храмов. Среди них-чудом сохранившийся до нашего времени дзэнский храм Косэйдзи, основанный в период Камакура (1237 г.) знатным самураем из провинции Оцу Сасаки Нобуцуна.

В свое время Догэн – основатель буддизма дзэн в Японии останавливался в Куцуки, будучи проездом из Киото в провинцию Этидзэн. По его словам, местность эта сильно напоминала ему окрестности Удзи, где он построил свой первый дзэнский храм Косэйдзи, благополучно существующий и поныне. Этот факт и побудил Сасаки Нобуцуна создать в Куцуки одноименный храм. В эпоху раннего средневековья в окрестностях озера Бива действовало, как известно, множество (около 88) дзэнских храмов, в их числе Косэйдзи занимал первенствующее место.

Сад храма Косэйдзи. XVI в. Селение Куцуки. Пров. Оми

Одна из самых ярких страниц в истории храма связана с эпохой Муромати, когда в 1530 г. двенадцатый сёгун из рода Асикага – Ёсихару, стремясь избежать кровавых и разрушительных событий, происходивших в Киото в середине XVI века, удалился из столицы в тихое селение Куцуки, прожив здесь без малого три года. К этому времени и относится создание сада при храме Косэйдзи. Такой сад, разбитый, вне всякого сомнения, столичными мастерами, было не стыдно продемонстрировать и именитым гостям, посещавшим сёгуна в эти годы. Хорошо известно, что среди таковых были известные военачальники Асакура, Асаи, Кёгоку… Великолепно сохранившийся до нашего времени, он дает достаточно полное представление о типичном образце садового искусства XV–XVI вв. Не отличаясь особой оригинальностью, творение Асикага (в рекламных проспектах наших дней сад значится как Сад Асикага) включает в себя обычный набор традиционных мотивов: крупные каменные мосты, перекинутые через поток, острова Журавля и Черепахи – несущие благожелательную символику счастья и долголетия, массивный стоячий камень, обозначающий гору Хорай – центр даосского рая, камни созерцания (дзадзэн иси) и др. Своеобычность саду, поистине неотразимое очарование придает ему в первую очередь выигрышное местоположение: с высокого холма, где он разбит, открывается вид на селение Куцуки, на всю долину, лежащую внизу в обрамлении гор.

Еще более целостное представление о средневековом дзэнском саде складывается от посещения двух замечательных образцов такового в городе Масуда (префектура Симанэ). Один из них принадлежит храму Икодзи, носившему в XIV столетии, когда он был создан, название Сукандзи. Автором сада считается прославленный художник XV века Сэссю[13]13
  См. главу «Художник, какой бывает раз в тысячелетие».


[Закрыть]. Драматическая история храма, пережившего многократные разрушения и возрождения, побуждает усомниться в том, что сад сохранил свой первоначальный облик[14]14
  В середине XVI века, уже после смерти художника, храм горел, но был отстроен Масуда Мунэканэ. После новых разрушений восстановлен в середине XVII столетия монахом Кансицу. Следующая волна бедствий, обрушившихся на храм, пришлась на 1729 год, после чего храм был вновь возрожден в 1740 году.


[Закрыть]. И все же, несмотря на возможные перемены, произошедшие за пять столетий, он остается одним из самых прекрасных дзэнских садов в Японии.

Традиционные мотивы Черепахи и Журавля присутствуют в нем в необычной форме. Вытянутый контур пруда своими очертаниями напоминает парящего в небе журавля, а большой остров в центре водоема символизирует черепаху. С поразительной достоверностью и почти скульптурной выразительностью «вылеплен» ее силуэт. Отчетливо видны «голова», «панцирь», «хвост» черепахи, несущей на своей спине группу Буддийской Триады. Верхняя точка сада – одиноко стоящий камень – символизирует гору Хорай (центр даосского рая), откуда стремительным потоком спускает свои воды в пруд сухой водопад, выложенный каскадом камней.

Деревья, посаженные более четырехсот лет назад, своими мощными и раскидистыми кронами «обнимающие» сад с обеих сторон, также имеют собственную символическую интерпретацию. Сакура – вишневое дерево, покрывающееся белой пеной цветов весной, и момидзи – японский клен, багряное убранство которого приходится на осеннюю пору, не просто создают в микромире сада обычные сезонные приметы, но напоминают о вечной пульсации никогда не сбивающегося с ритма колеса времени.

Уютный и пленительный сад в Икодзи предстоял перед взором многих именитых людей Японии, одним из которых оказался и известный писатель Симадзаки Тосон. Свой восторг от созерцания этого шедевра садового искусства он передал на страницах одного из своих произведений «Подарок темной стороны гор» («Ямакагэ миягэ»): «"Сад этот создан Сэссю. Такое чувство, будто что-то необъятное схватили и с огромной силой сжали до небольших размеров", – услышал я голос своего приятеля. Я был в большом восхищении от людей, живущих в этом краю… Побывав здесь, я был уже не в силах забыть облик сада – тихого и как будто притаившегося под сенью горы. С первого же мгновения бросилась в глаза красота камней… гармония и уравновешенность всей композиции. Сад оставляет впечатление глубины и трехмерности. Это одно из прекраснейших произведений садового искусства, созданных человеческим сердцем: эпоха средних веков предстоит здесь перед нашими очами» ²⁰.

Сад храма Икодзи. XV в. Масуда

Лучшим из творений Сэссю, сохранившихся до нашего времени, считается сад при храме Мампокудзи в том же городе Масуда. Если задача религиозного искусства – наставлять, давать уроки, усмирять душевные страсти подключением к миру религиозных истин и философских идей, то здесь она выполнена со всей возможной полнотой.

Широкой панорамой открывается сад сидящему на веранде храма человеку. Характерные, ясно очерченные на темном фоне зелени, царственно устремленные ввысь контуры верхнего камня не оставляют сомнений в его символическом значении. Это Хотокэ-сама – сам Будда. Местом молитвенного обращения к нему служит плоский так называемый Молитвенный Камень (рэйхайсэки) у противоположной стороны сада рядом с верандой. Из четырех камней, расположенных по обе стороны пруда, между Молитвенным Камнем и находящимся в верхней части склона прообразом Хотокэ-сама, в воображении молящегося выстраивается мост. И этот незримый мост, протянутый между сердцем пребывающего в молитве человека и божеством, – важнейший элемент сада, наполняющий его религиозным содержанием, придающий его сдержанной красоте одухотворенность и философскую глубину. Символической значимостью наделяется и пруд в форме иероглифа «сердце», смысл которого, как уже говорилось, широк: душа, истинное, сокровенное начало, сущность человека.

Сад храма Мампукудзи. XV в. Масуда

Камень, стоящий на вершине холма, может прочитываться и как священная гора Хорай, и тогда интерпретация композиции камней, что находится по другую сторону озера за незримым мостом, меняется. Вместе с сухим водопадом (карэтаки), передающим свои бесшумные воды пруду, она приобретает символическое значение Святой земли, рая, того места, куда в мечте, в молитве устремляется душа человека, стоящего перед садом на Молитвенном Камне. Мысленно выстраиваемый мост связывает в этом случае мир людей с миром буддийского рая, и оба они образуют некий Космос, Единое, вбирающее в себя мир земных чувств и небесное совершенство.

Сад в Мампокудзи относится, по мнению служителей этого храма, к лучшим образцам подлинного дзэнского искусства, отвечающего основному его принципу: исин дэнсин – кёгай бэцудэн, что означает передачу истины непосредственно «от сердца к сердцу», минуя словесные наставления. Сад готов открыться широким спектром своих внутренних смыслов человеку, который «опустошил» свое сердце, освободил его от ненужных тревог и внутренней суеты ради приятия истин. Я оказалась наедине с садом в те сумеречные часы, стирающие все краски дня, когда храм уже был закрыт для посетителей, погружен в свой собственный мир, тих, задумчив. В эти минуты, когда ничто не отвлекало от созерцания его монохромной красоты, он особенно много мог рассказать о себе.

Одна из возможных интерпретаций сада связана с сюжетом древнего, XIV столетия, свитка, находящегося во владении храма, – «Белый Путь между двух рек» (Нигабякудо). Согласно сюжету свитка, «Белый Путь», то есть Путь, ведущий в мир Божественной Реальности, Высших сфер, чистоты Небесного совершенства, проходит между двух рек человеческого существования, условно названных «реками алчности и гнева». На картине они изображены как мутный поток бурого цвета, с одной стороны, и огненно-алая река человеческих страстей и пороков, болей и опасностей, с другой. Между двумя этими реками тонкой, хрупкой ниточкой пролегает «Белый Путь», не замутненный искушениями и страстями, ведущий из мира иллюзий земного бытия к подножью Амида Будды, в мир просветлённого сознания. На свитке высокая и светлая фигура Амида изображена парящей на облаке, стоящей в неком пространстве «Над», не касающейся ни мира огненной реки, где кипят человеческие страсти, ни мутного бурого потока людских пороков. Крохотная женская фигурка, едва различимая с первого взгляда, идет по этому опасному пути, захлестываемому волнами и пламенем двух рек, направляясь к подножью Амида Будды. Но она не беззащитна, как может показаться на первый взгляд, и не одинока, ибо наставляема и направляема Буддой Шакьямуни, сидящем по правую сторону от Белого Пути на пьедестале из лотоса. Не этот ли Путь имел в виду художник сада, вне всякого сомнения хорошо знакомый со свитком – главным сокровищем храма, создавая иллюзию устремленности, движения вверх, в Мир Высший – туда, где царственно стоящий на верху холма камень воплощает зовущую к себе фигуру Амида Будды. Пруд зрительно разделен на две части – две «реки», перекликаясь с сюжетом свитка. Справа от Молитвенного камня – крупный валун, способный служить в этом случае символом Будды Шакьямуни, вдохновляющего человека на светлый Путь Бякудо.

«Белый Путь между двух рек».

Свиток XIV в. Мампукудзи. Масуда

Трудно сегодня, по прошествии пяти столетий, судить о том, был ли Сэссю действительно причастен к созданию названных садов. Проблема осложняется тем, что никаких документальных свидетельств, раскрывающих тайну их происхождения, не осталось.

Самым авторитетным в японском искусствоведении считается мнение Сигэмори Мирэй, которому принадлежат многочисленные исследования по истории японских садов. Созданные с высоким мастерством, не уступающие ни в красоте, ни в профессионализме столичным – киотоским, сады в Масуда дают основание Сигэмори Мирэй видеть в них типичный образец дзэнского садового искусства периода Муромати. Японский исследователь относит их авторство к Сэссю – художнику-мастеру, творческая мощь которого распространялась в равной степени и на живопись, и на искусство садов.

Однако далеко не все исследователи, как японские, так и западные, разделяют мнение Сигэмори Мирэй. Некоторые из них²¹ более осторожны в своих суждениях относительно времени создания садов и их автора.

Сами же жители Масуда, включая научных сотрудников Дома памяти Сэссю (Сэссю но Кинэнкан), пребывают в полной уверенности, что оба великолепных сада в храмах Икодзи и Мампокудзи не могли быть созданы другим мастером. Как известно, Сэссю провел в этом городе последние годы своей жизни, здесь же, в Масуда, его могила.

Следует, однако, учитывать национальную психологию японцев, дорожащих памятью великих соотечественников, так или иначе прославивших свою страну, оставивших заметный след в ее истории, особенно если речь заходит о такой яркой личности, как Сэссю, который стал родоначальником целого направления японской живописи.

Еще задолго до приближения к Масуда, расположенному на самом берегу Японского моря, за сотни километров от культурной столицы страны, рекламные проспекты, в изобилии выставленные на железнодорожных станциях, буквально «кричат» о наличии знаменитых «садов Сэссю» в этом городе. Сам же Масуда назван в рекламных проспектах не иначе, как «город Сэссю» – Сэссю но мати. В наши дни Масуда – рядовой и в общем ничем не примечательный (кроме своей связи со знаменитым соотечественником), живущий простыми будничными заботами провинциальный городок. Даже трудно проследить, где кончается город и начинается сельская местность с обычными для нее крошечными террасовыми полями, с копошащимися на них людьми, готовящими весеннюю землю к посадкам, с цаплями и журавлями на берегах реки. Темный бархат речной воды отражает гору, зеленая масса которой оживляется лишь движением перелетающих на ее фоне больших белых цапель, гнездящихся в лесных зарослях на склоне горы.

Вся атмосфера города, кажется, пропитана памятью о великом художнике, словно жил он здесь не в далеком XV столетии, а едва ли не вчера. Иероглифы с именем Сэссю сопровождают вас повсюду: ими украшены коробочки с фирменными сладостями (Сэссю маки), именем художника названа керамическая утварь, изготовляемая в городе (Сэссю яки), наконец, огромных размеров иероглифы высвечивают название местного ресторана: «Сэссю».

И все же культ художника, царящий здесь, не является достаточным свидетельством его причастности к тем садам, которыми так гордится город. Одно можно заметить: лишь религиозно настроенное сознание способно было создать богатый символическими обертонами и глубоким дзэнским подтекстом микрокосм упомянутых садов. Бесспорно одно: эти сады – результат творчества художника огромного дарования, чей высокий профессионализм и мастерство вызывают преклонение и в наши дни.

Хотя ни один из садов, созданных Сэссю, нельзя приписать ему с полной убежденностью, сад при храме Дзёэйдзи, находящийся в городе Ямагути, с наибольшим, по мнению большинства исследователей, правом может считаться плодом универсального творческого дара художника. Храм Дзёэйдзи (прежде известный как Мёкидзи) был основан в 1455 году князьями Оути, влияние которых в Ямагути XV столетия было огромным. Управляемый феодалом Оути Масахиро город процветал и, по всей вероятности, переживал свои самые счастливые в культурном и экономическом отношении годы. Не иначе как «западной столицей» называли тогда Ямагути.

Значительный период жизни великого художника был связан с этим городом, куда в 1460 году Сэссю приехал по приглашению князя. Здесь он жил, дожидаясь благоприятной возможности отправиться кораблем в Китай; здесь он основал собственную школу живописи. Через некоторое время после возвращения из Китая он вновь обосновался в Ямагути, где и провел семнадцать лет (между 1484 и 1501 годами), тогда-то он и разбил замечательный каменный сад в Мёкидзи.

Хотя в этом саду тоже есть пруд, очерченный в форме иероглифа «сердце», большую часть его занимает карэсансуй. Каждая группа камней, мастерски аранжированных на бархатном травянистом поле перед прудом, имеет свое название. Одна из этих групп, например, так называемые Три Горы И Пять Пиков, – композиция из камней, символизирующая Китай. Родина же художника представлена конусообразным камнем, повторяющим характерный силуэт горы Фудзи. Восприятие сада как метафорического образа Вселенной, сжатой в пределах небольшого прихрамового участка, – одно из возможных его прочтений.

Лишь за одним из дзэнских садов, расположенных в Киото, можно с полной уверенностью закрепить авторство Сэссю. В маленьком храме на территории монастыря Тофукудзи, чаще называемом Сэссюдзи (Храм Сэссю), художник, похоже, останавливался в то время, когда посещал Киото. О его пребывании в этом храме свидетельствуют расписанные им фусума (раздвижные перегородки), на потускневшей от времени поверхности которых мы видим полные беспредельного простора и воздуха пейзажи в китайском стиле, а также чудесный сад, посвященный традиционному мотиву Журавля и Черепахи.

Сад храма Дзёэйдзи. XV в. Ямагути

Как следует из пояснений служителей храма, белая галька означает берег, омываемый морем из зеленого мха. Две композиции из камней изображают Журавля (слева) и шагающую с высоко поднятой головой Черепаху (справа).

Атмосфера умиротворенности и покоя господствует в этом небольшом уютном храме, тишина которого изредка нарушается мелодиями флейты, исполняемыми монахом скорее ради собственного удовольствия, нежели в угоду посетителям, которых здесь бывает, как правило, очень немного.

Появление в Японии небольших по размеру – порой в несколько квадратных метров – сухих каменных садов, без которых сегодня почти невозможно представить себе дзэнский храм, было обусловлено рядом обстоятельств. Как полагает японский искусствовед Исао Ёсикава, причины расцвета этой формы садового искусства не в последнюю очередь имели экономический характер.

Разразившаяся в середине периода Муромати война Онин (1467–1477), практически уничтожившая город вместе со всеми его храмами и монастырями, послужила неким водоразделом, разграничившим эпоху на время «до» и «после». Приметой второй половины XV столетия становится создание небольших частных храмов в пределах крупного монастыря: число их могло доходить до ста.

Разбивка традиционного типа сада, непременной частью которого являлся пруд, в условиях послевоенной разрухи, когда сам император вынужден был «продавать свою каллиграфию для поддержания элементарного прожиточного минимума», становится уже немыслимой роскошью. Куда более доступным по экономическим соображениям оказалось создание карэсансуй, простого и лаконичного, не требующего ни большого пространства, ни огромных затрат, ни водного источника, питающего пруд.

Такой сад со всеми его особенностями, где насыщенность религиозным подтекстом сочетается с предельной скупостью изобразительных средств, органично вписывается в микромир дзэнского храма.

Если Киото, как сказано в одном англоязычном путеводителе, – это «самое исторически и культурно значимое место в Японии; его духовный, религиозный, эстетический центр, посетить который – значит встретить лучшее, что есть в этой стране», то расположенный здесь дзэнский монастырь Дайтокудзи (Храм Великой Добродетели), включающий в свои пределы двадцать четыре храма, – это место, дающее наиболее полное представление об истоках и развитии дзэнского мироощущения в духовной жизни японцев.

Дайтокудзи был основан в 1326 году одним из самых выдающихся в истории японского дзэн мастером Дайто-кокуси (Национальный учитель Дайто, 1282–1337), необыкновенная судьба и духовные подвиги которого

послужили основой для множества преданий. «Драконом среди людей» назвал его император Ханадзоно в своем личном дневнике, выразив таким образом глубокое впечатление от встречи с Дайто. Преемник Ханадзоно император Го-Дайго, тоже плененный духовной силой дзэнского наставника, принял большое участие в строительстве монастыря и сделал Дайтокудзи своим придворным храмом.

Шесть столетий японской истории, ее культуры и искусства наполняют стены монастыря живым дыханием прошлого. Здесь, в его пределах, шло формирование эстетических идеалов дзэнского учения, воплощенных в произведениях каллиграфии, живописи, керамики, архитектуре чайных домов и во множестве удивительных садов.