Текст книги "Реформатор после реформ: С.Ю. Витте и российское общество. 1906–1915 годы"

3. «Труп 17 октября»: граф С.Ю. Витте против П.А. Столыпина

Несомненный вдохновитель акта 17-го октября, граф С.Ю. Витте полагает, что русское общество, которое живет и дышит этим актом, не может отделить акта от его творца и только лишь ждет возвращения творца к власти, чтобы он мог претворить мертвый акт в кипучую жизнь, бьющую ключом и наделяющую всех животворящими радостями.

М.А. Сукенников[392]392
  «Живой труп 17-го октября…»: Из ответа графа С.Ю. Витте А.И. Гучкову. История времен организации «кабинета общественных деятелей». Объяснения графа С.Ю. Витте, А.И. Гучкова, графа И.И. Толстого, Д.И. Шипова и В.И. Тимирязева с предисловием М.А. Сукенникова. М.: Молва, 1911. С. 7.


[Закрыть]

В рассказе Аркадия Аверченко «Фокус великого кино», написанном в конце Гражданской войны, русская история предстает как лента кинохроники, которая отматывается назад. Перед глазами читателей проходят кадры двух российских революций, сначала Октябрьской, затем Февральской, сражения Великой войны, мертвецы встают и оживают, большевики исчезают… Финальным кадром киноленты оказывается 17 октября 1905 года. Герой рассказа берет извозчика, едет в ресторан, заказывает себе шампанского и, преисполненный счастья и самых восторженных чувств, отмечает манифест. Осознание Аверченко судьбоносного значения манифеста под впечатлением последующих трагических событий было, очевидно, особенно острым.

Манифест являлся точкой отсчета не только для известного писателя. С самого момента опубликования документа многие в российском обществе считали 17 октября 1905 года значимой датой. Более того: для тех политических сил, которые стремились следовать курсом реформ, обращение к этой дате было тактическим приемом для лоббирования своих политических интересов. Дискуссии велись по преимуществу о том, насколько осуществились заложенные в манифесте принципы. Опальный Витте, имевший непосредственное отношение к его появлению, не упускал возможности присоединиться к публичным прениям по этому вопросу.

В сентябре 1911 года он вступил в газетную полемику с членом Государственной думы, лидером партии «Союз 17 октября» А.И. Гучковым. Поводом к тому послужило выступление Гучкова на закрытом заседании ЦК партии октябристов с речью о только что трагически погибшем председателе правительства П.А. Столыпине. Полемика привлекла внимание общества, она активно комментировалась разными органами печати. Наибольший резонанс вызвала фраза бывшего премьер-министра Витте, в пылу дискуссии заявившего, что Столыпин и его верные приверженцы – октябристы превратили созданный им Манифест 17 октября 1905 года в «труп», т. е. отступили от его принципов и существенно урезали провозглашавшиеся в нем свободы в угоду своим политическим интересам. Вскоре к газетной перепалке присоединились и другие участники. Наиболее важные статьи, составившие эту полемику, вышли в том же году в Москве отдельным изданием, с предисловием известного журналиста М.А. Сукенникова[393]393
  «Живой труп 17-го октября…»


[Закрыть].

Граф Витте опубликовал свою с Гучковым газетную полемику в мемуарах[394]394
  Из архива С.Ю. Витте. Т. 1. Кн. 2. С. 900–912; см. также примечания на с. 1050–1052.


[Закрыть]. Хотя эта дискуссия частично была предметом изучения, общественная реакция на нее до сих пор не привлекала внимания исследователей[395]395
  Ананьич Б.В., Ганелин Р.Ш. Опыт критики мемуаров С.Ю. Витте. С. 349–352. В основном ученые анализируют ход полемики Витте и одного из его бывших министров – В.И. Тимирязева. См. также: Они же. С.Ю. Витте и его время. С. 364–365.


[Закрыть].

Отношение графа к своему преемнику на посту председателя правительства было неприязненным. Близкий к Витте журналист, сотрудник «Русского слова» А.В. Руманов вспоминал: «Столыпина он ненавидел. Для него П.А. Столыпин был воплощением бюрократической самоуверенности, без дара предвидения и с неуважением к интеллигентным силам. ‹…› Столыпин для него олицетворял целую породу [которую граф называл собирательным местоимением “они”. – Э.С.]. ‹…› Уже после убийства Столыпина Витте продолжал полемизировать с ним, презрительно утверждая, что “они” губят Россию»[396]396
  Руманов А.В. Штрихи к портретам. С. 218. См. также написанную в 1915 году, после смерти Витте, статью В.М. Дорошевича, в которой журналист вспоминал, как в разговорах с ним отставной министр не упускал случая покритиковать Столыпина: Дорошевич В.М. Витте: Отрывки из дневника // Русское слово. 1915. 1 марта.


[Закрыть]. По мнению многих, такая неприязнь была вызвана завистью отставного сановника к своему более удачливому преемнику. Витте, получив отставку в апреле 1906 года, не терял надежды вновь получить высокое назначение.

Отставной министр принимал активное участие в борьбе против режима Столыпина в 1909–1910 годах, когда крайние правые Государственного совета, недовольные «слишком либеральной» политикой действующего премьера, предприняли несколько заметных кампаний против него[397]397
  Подробнее об этом см.: Дякин В.С. Самодержавие, буржуазия и дворянство в 1907–1911 гг. Л.: Наука, 1978. С. 57.


[Закрыть]. С этой группой блокировался и Витте, на которого участники интриги делали ставку – он играл в их общей комбинации роль политического «тяжеловеса». Вместе с тем выдвигавшие отставного реформатора люди относились к нему скорее с недоверием и даже враждебно: «Говорят, что за графом Витте снова стоит целая партия. Все это люди, в общем не только не симпатизирующие графу, но ненавидящие его за приписываемую ему “слабость” в 1905 г., имевшую своим последствием акт 17 октября. ‹…› К ним присоединились Дурново и почти вся правая [группа] Государственного Совета»[398]398
  Агентура Департамента Полиции // ГАРФ. Ф. 102. ОО. 1909. Д. 69. Л. 152.


[Закрыть]. Желание «свалить Столыпина» было в названных кругах настолько сильным, что масштаб личности графа в данной ситуации, по-видимому, заслонял собой другие его характеристики. Осуществить задуманное не удалось, причем, по оценке передающего эти сведения сотрудника полиции, в немалой степени из-за дурной репутации Витте. Суть проблемы чиновник ДП определил одной фразой, которая представляется очень показательной: «Говорят, что у враждебной премьеру партии нет флага. Витте же далеко не знамя»[399]399
  Там же. Л. 154.


[Закрыть]. Передающий те же сведения другой сотрудник ДП не сомневался, что Витте преследовал в интриге свою (всем известную) цель и «затеял весь этот план, опираясь на партию, желающую падения нынешнего кабинета, только затем, чтобы самому получить власть»[400]400
  Там же. Д. 68. Л. 169.


[Закрыть].

Неудивительно, что известие об убийстве Столыпина в августе 1911 года в Киеве возродило в отставном реформаторе надежды на новое возвышение. Случай вновь заявить о себе и дал ему лидер октябристов в сентябре 1911 года. Вскоре после убийства Столыпина Гучков вернулся из поездки на Дальний Восток и окунулся в политическую жизнь столицы. 14 сентября он выступил на закрытом заседании Центрального комитета партии с речью о погибшем премьере. Стенограмма выступления появилась в хронике «Нового времени» 15 сентября. Из нее следовало, что при формировании правительства Витте осенью 1905 года на пост министра внутренних дел рассматривалась кандидатура Столыпина и Витте будто бы даже отправил саратовскому губернатору телеграмму с приглашением приехать в Петербург. Гучков много говорил о фигуре премьера, выражая искреннюю скорбь по поводу столь невосполнимой для России утраты. Кроме того, в своей речи он затронул и те препятствия, которые стояли перед Петром Аркадьевичем при проведении его курса, особо отметив интриги правой группы Государственного совета, негласным вдохновителем которой был граф Витте при посредстве Дурново[401]401
  В обществах и собраниях // Новое время. 1911. 15 сентября.


[Закрыть]. На следующий день в «Новом времени» появилось опровержение: Гучков сообщал, что так как заседание было закрытым и представители печати на нем не присутствовали, то сообщение московского хроникера «Нового времени» «совершенно не соответствует истине»[402]402
  Новое время. 1911. 16 сентября.


[Закрыть]. Однако Витте не оставил выпады против себя без ответа. В письме из Биаррица граф выступил с их опровержением, попутно обвинив правительство Столыпина во введении «исключительного порядка смертных казней» и в большом их количестве. Также Витте категорически отрицал свою причастность к интригам против погибшего премьера, утверждая, что эти сведения Гучкова «безусловно ошибочны»[403]403
  Там же. 25 сентября.


[Закрыть]. Гучков парировал: хотя у него и нет документальных доказательств, но любому, более или менее знакомому с политической ситуацией, «была ясно видна та опытная, искусная рука [Витте. – Э.С.], которая из-за кулис расставляла фигуры и дергала марионетками»[404]404
  Гучков А.И. Письмо в редакцию // Новое время. 1911. 27 сентября.


[Закрыть]. Интриги правых против Столыпина были еще памятны публике. Однако подобная интерпретация явно основывалась и на сформировавшейся репутации Витте: на первый план в его оценке выходили непомерная властность и искушенность в интригах, заставлявшие других подчиняться его воле, а отставной статус сановника был менее значим. Репутация Витте как «кукловода», вынуждавшего других действовать по своей указке, зафиксирована во многих документах эпохи, а в качестве объектов его влияния в разное время называли то Г.Е. Распутина[405]405
  Давний влиятельный противник Витте «справа», генерал Е.В. Богданович, докладывал царю в 1912 году: «Распутин в его руках не первый и, кажется, не последний. Сатанинские сети плетутся около Царствующего Дома, но мы видим только снующий челночок, а угадываем – преступную, хоть и скрывающуюся, руку» (Е.В. Богданович – Николаю II. 25 февраля 1912 г. // ОР РГБ. Ф. 664. Оп. 1. Д. 13. Л. 41 об.). Также см.: Выписка из заказного письма В. Березкина, Рыльск, Курской губ., от 17 марта 1912 г., к Его Превосходительству А.С. Стишинскому, члену Государственного Совета, в Санкт-Петербург // ГАРФ. Ф. 102. Оп. 265. Д. 564. Л. 859; Выписка из письма В.Н. Сосновского, Санкт-Петербург, от 2 апреля 1912 г., к Н.В. Сосновскому, в Одессу // Там же. Д. 565. Л. 987.


[Закрыть], то В.Н. Коковцова[406]406
  Выписка из письма И. Толмачева, Санкт-Петербург, от 12 февраля 1912 г., к Г.О. Вольскому, в Одессу, редакция «Русской речи» // ГАРФ. Ф. 102. Оп. 265. Д. 561. Л. 506; Выписка из письма графа П. Граббса, Берн, от 14 февраля 1912 г., к Его Превосходительству Д.А. Хомякову, в Москву // Там же. Л. 529.


[Закрыть].

Ответ графа Витте появился в номере «Речи» от 8 октября с оговоркой, что его отказались публиковать в «Новом времени». Противопоставляя себя П.А. Столыпину, граф особенно подчеркивал в статье свою историческую роль творца высочайшего манифеста 1905 года. Более того, он акцентировал внимание общественности на том, что считает эту веху своей политической биографии чрезвычайно значимой:

Всему свету известно, что новый строй был провозглашен манифестом 17-го октября 1905 года и очерчен законами, изданными в согласии с этим манифестом, когда я стоял во главе Императорского правительства. Всему свету не менее известно мое исключительное и ответственное участие в создании этих актов, установивших «новый политический строй». От тех убеждений, которые я тогда имел смелость и счастье высказать моему повелителю, Государю Императору, я никогда не отказывался, а воспоминание об этом наполняет ныне мою жизнь и составляет мою гордость[407]407
  Витте С.Ю., граф. Письмо в редакцию. Биарриц. 30 сентября 1911 // Речь. 1911. 8 октября. (Выделено разреженным шрифтом в источнике.)


[Закрыть].

Далее сановник прямо критиковал политический режим последних лет, понимая, что его собственная органическая связь с новым строем придает его словам особенный вес:

Я утверждаю, что в новом, обновленном строе, защитником которого теперь является А.И. Гучков, сохранился лишь труп 17-го октября, что под флагом «конституционного режима» в последние годы лишь указывали пределы Царской власти, но свою собственную власть довели до неограниченного, абсолютного и небывалого произвола. ‹…› На эту тему, по моему особливому участию в 17-ом октябре [sic. – Примеч. ред.], я не могу говорить спокойно[408]408
  Витте С.Ю., граф. Письмо в редакцию. Биарриц. 30 сентября 1911 // Речь. 1911. 8 октября.


[Закрыть].

Бывший премьер-министр сравнил российскую конституцию с «Джиокондой», которую прямо на глазах зрителей заменили на поддельную, и эта подмена «вызвала всеобщее возмущение»[409]409
  Там же.


[Закрыть]. (В августе 1911 года из Лувра была похищена знаменитая картина Леонардо да Винчи «Джоконда», а на ее место грабители поместили сделанную современным художником копию. Вскоре обман раскрылся, началось расследование, ход которого освещали многие российские издания[410]410
  См.: Похищение Джиоконды: Поддельная Джиоконда // Русское слово. 1911. 20 августа.


[Закрыть].)

Появлению письма в печати сопутствовало недоразумение: граф предполагал, что этот текст одновременно появится на страницах «Нового времени» и «Речи» – т. е. в изданиях, ориентированных на читателей разных взглядов. Однако в издании Сувориных, сочувствовавшем октябристам, его отказались публиковать. Граф отправил в редакцию «Речи» телеграмму с просьбой задержать статью, пока он не переговорит со своим секретарем, Помориным[411]411
  Граф С.Ю. Витте – в редакцию газеты «Речь». 8 октября 1911 г. Телеграмма на французском [перевод мой. – Э.С.] // РГАЛИ. Ф. 1666. Оп. 1. Д. 940. Л. 192.


[Закрыть], но не рассчитал разницу во времени между Биаррицем и Петербургом, и она была напечатана. Прежде всего он опасался, что очевидная резкость и заостренность его слов, да еще высказанных только в газете с репутацией рупора оппозиционных настроений, может быть воспринята как свидетельство того, что он «прислонился» к кадетской партии. Очевидно, ему важно было сохранить свою репутацию политика, балансирующего между интересами разных политических групп. «Но если было оговорено, что печатается в “Речи” ‹…› потому, что “Новое время” отказалось, то это значительно смягчает остроту дела, – писал сановник на следующий день Руманову. – Какой негодяй этот М. Суворин! ‹…› Ведь когда он сказал Поморину, что письмо будет напечатано только 8-го, то, конечно, читал это письмо, а затем, показавши его своим баранам, – струсил»[412]412
  Выписка из письма графа С.Ю. Витте, Биарриц, от 9 октября 1911 г., к А.В. Руманову, в С. – Петербург // ГАРФ. Ф. 102. Оп. 265. Д. 508. Л. 33.


[Закрыть]. В обществе некоторым были известны обстоятельства дела[413]413
  C м. выписку из письма, в котором обсуждалось содержание статьи: «Из закулисного сообщу, [что] он прислал вдогонку телеграмму из Биаррица с просьбою не печатать письмо, но телеграмма опоздала: он не рассчитал, что разница на Восток во времени – 2 часа» (Выписка из письма С. Ольденбурга, С. – Петербург, от 10 октября 1911 г., к С. Ольденбургу, в Геттинген // Там же. Л. 46).


[Закрыть].

Тем временем газетная распря государственных деятелей набирала обороты. К ней неожиданно присоединился министр торговли и промышленности в правительстве Витте В.И. Тимирязев. Комментируя в «Новом времени» заявления Витте по вопросу о смертных казнях, он упрекнул графа в публичном обсуждении вопросов, о которых не стоило говорить без «высокого на то разрешения». Кроме того, министр полагал, что Витте, опытный сановник, неудачно выбрал время для своих разоблачений: «Письмо графа Сергея Юльевича меня не только удивило, но прямо потрясло. ‹…› Граф хорошо знает цену и силу своего могучего слова, и его выступление против умолкнувшего навеки государственного деятеля, над свежей его могилой, заставило меня содрогнуться»[414]414
  Беседа с В.И. Тимирязевым // Новое время. 1911. 19 октября.


[Закрыть]. Между Витте и Тимирязевым началась настоящая «битва документов», в результате в полемическом задоре они стали выдавать информацию, не предназначавшуюся для широкого обнародования[415]415
  Ананьич Б.В., Ганелин Р.Ш. Опыт критики мемуаров С.Ю. Витте. С. 349–352; Они же. С.Ю. Витте и его время. С. 364–365.


[Закрыть]. К спору присоединились и другие участники – граф И.И. Толстой[416]416
  Львов Л. [Клячко Л.М.] Беседа с графом И.И. Толстым // Речь. 1911. 22 октября.


[Закрыть], а также общественный деятель Д.И. Шипов. Они расценили саму дискуссию как бестактность, а зачинщиков обвинили в переходе границ допустимого. Шипов к тому же заявил, что считает дальнейшее развитие газетной схватки неуместным: разногласия между Витте и Гучковым уже давно вышли за рамки обсуждения фактических деталей, и «они уже спорят о том, кто погубил русскую конституцию и что осталось от манифеста 17-го октября. В данном случае выводы могут быть только чисто субъективными»[417]417
  «Живой труп 17-го октября…» С. 34.


[Закрыть].

Огромное впечатление на публику произвело заявление Витте, что от манифеста остался «лишь труп 17-го октября». Н. Высотский в послании к полковнику Н.П. Евреинову целиком и полностью согласился с отставным сановником в его оценке политического строя: «Приятно читать статью Витте. Никто из наших государственных деятелей не напишет так умно, так смело и так красиво. ‹…› Возвращение Витте к власти вряд ли желательно ‹…› но как дельный, серьезный и беспощадный критик он не имеет себе равного»[418]418
  Выписка из письма Н. Высотского, Москва, от 8 октября 1911 г., к Н.П. Евреинову, в Санкт-Петербург // ГАРФ. Ф. 102. Оп. 265. Д. 508. Л. 27.


[Закрыть]. По-видимому, впечатление от скандальной статьи Витте было у Высотского настолько сильным, что он делился им с несколькими адресатами. Через день он сообщал уже другому адресату, министру образования в 1908–1910 годах А.Н. Шварцу, что граф отличается от остальных сановников именно нелицеприятностью суждений: «Очень пикантно выступление графа Витте. Зубастый он человек, и напрасно Гучков затеял с ним полемику. ‹…› Так никто другой не напишет и не посмеет написать»[419]419
  Выписка из письма Н. Высотского, Москва, от 10 октября 1911 г., к Его Высокопревосходительству А.Н. Шварцу, в СПб. // Там же. Л. 43.


[Закрыть]. Впрочем, согласие с точкой зрения Витте и приводимыми им аргументами не делало самого Витте более привлекательным – в данном случае важнее была созвучность сказанного графом собственным чувствам Высотского, а не то, что человек, так резко обличающий порочные черты политического режима последних пяти лет, сам по себе вызывает мало симпатии. Известный востоковед, академик С.Ф. Ольденбург передавал в письме своему сыну – историку, публицисту, впоследствии автору фундаментального исторического исследования о Николае II, С.С. Ольденбургу – относительно «темы дня»: «Читал ли ты о письме Витте по поводу интервью с Гучковым? Там есть фраза, где он говорит, что ведь теперь остался только труп 17 октября. ‹…› Если бы не чересчур большое “дипломатничанье” Витте, письмо могло бы иметь громадное значение, оно и так усиленно комментируется печатью. Для него такое письмо почти равно сжиганию кораблей. Октябристам плохо от этого письма: если сам творец 17 октября признает, что остался только труп, оспаривать это трудно»[420]420
  Выписка из письма С. Ольденбурга, С. – Петербург, от 10 октября 1911 г., к С. Ольденбургу, в Геттинген // Там же. Л. 46.


[Закрыть]. Вскоре Ольденбург-старший получил ответ, из которого следовало, что сын разделяет его чувства: «Насчет письма Витте думаю, что в нем, конечно, много верного. Я никогда не считал [в] последние годы Столыпина тем защитником представительного строя, каким его выставляют, и не сочувствую той легенде, какой теперь хотят его окружить. ‹…› И, конечно, в Манифесте 17 октября в то время намечался другой порядок, чем тот, который теперь»[421]421
  Выписка из письма С.С. Ольденбурга, Геттинген, Германия, от 14 октября 1911 г., к Его Превосходительству С.Ф. Ольденбургу, в С. – Петербург // Там же. Л. 89.


[Закрыть]. Как видно из приведенных цитат, роль Витте в событиях 1905–1906 годов заставляла многих прислушиваться к нему с особым вниманием. Подобно экс-министру торговли и промышленности Тимирязеву, они полагали, что его слово и по этой причине обладает огромной силой.

Российский педагог, впоследствии известный астроном, П.И. Попов (к слову, активный участник студенческих волнений в Московском университете в 1905 году) сообщал в письме академику, известному экономисту И.И. Янжулу, что ответственность за сложившееся положение лежит и на кадетах, не оказавших в свое время первому премьер-министру должной поддержки: «Вследствие этой ошибки Витте пал и наступило обратное шествие от принципов манифеста 17 октября. В результате же “остался один труп”, по словам Витте»[422]422
  Выписка из письма П.И. Попова, Париж, от 22 октября 1911 г., к Его Превосходительству И.И. Янжулу, в Санкт-Петербург // Там же. Д. 510. Л. 82.


[Закрыть].

Почему отклик общественного мнения на оброненную опальным сановником фразу был столь ощутимым? Граф, всегда чуткий к политической конъюнктуре, уловил наиболее распространенные в обществе настроения: уже начиная с 1909 года популярность Столыпина начала снижаться, а к моменту его смерти число недовольных и вовсе возросло. Конечно, называть Витте «рупором недовольных» было бы преувеличением, но он выразил мнение многих, а его критика в адрес режима последних лет нашла поддержку в обществе. Граф представлялся единственным человеком, который мог бы осмелиться так резко высказаться и, что немаловажно, имел для этого в глазах публики достаточные основания.

Смерть Cтолыпина всколыхнула российское общество, многие увидели в ней знак скорых политических перемен. В статье, посвященной его памяти, кадетская «Речь» утверждала, что и сам погибший премьер понимал несостоятельность режима «третьеиюньской монархии»: «Мы ждали, – писала газета, – что близок тот момент, когда и власть, и общество придут к заключению, что система политики должна быть изменена в том направлении, какое было дано манифестом 17 октября»[423]423
  Речь. 1911. 6 сентября. C. 1.


[Закрыть]. Лидер партии, П.Н. Милюков, дал полностью отрицательную политическую характеристику покойному, выразив надежду, что отныне «другого Столыпина у нас быть не может»[424]424
  Милюков П.Н. П.А. Столыпин // Речь. 1911. 20 сентября.


[Закрыть].

Сразу после похорон премьера, состоявшихся в Киеве, прошли совещания лидеров партий октябристов и националистов (так называемого столыпинского блока в III Государственной думе), чтобы найти почву для будущего объединения в сложившихся условиях. Одновременно ЦК партии октябристов опубликовал воззвание, в котором обвинял «левые партии» (и кадетов в том числе) в убийстве «министра, которого Россия не имела со времен Сперанского» и призывал всех «к борьбе с оппозицией и рожденной ею революцией»[425]425
  Воззвание Союза 17 октября // Голос Москвы. 1911. 7 сентября.


[Закрыть].

Не случайно видный кадет И.В. Гессен, откликаясь на эти заявления своих политических противников, ехидно замечал: «Октябристы в смерти Столыпина ищут источник новой жизни»[426]426
  И.Г. [Гессен И.В.] Гадания // Речь. 1911. 14 октября.


[Закрыть]. Имелась в виду «политическая», «публичная» жизнь партии верных приверженцев убитого премьер-министра. По этой причине статья Витте была использована кадетскими изданиями для критики октябристов в преддверии начавшейся подготовки к выборам в IV Государственную думу. «Русские ведомости» заявляли: «Граф Витте имел, конечно, основание говорить о превращении нового строя в труп, и несомненно, что октябристы приложили свою руку к делу такого превращения»[427]427
  Телеграф и телефон // Русские ведомости. 1911. 8 октября.


[Закрыть]. «Напечатанное у нас на днях письмо графа Витте, – утверждала им в унисон “Речь”, – произвело огромное впечатление, в особенности его категорическое заявление. ‹…› Эти слова не только характеризуют всю внутреннюю политику покойного премьера, но и выставляют на посмешище г. Гучкова и представленный им псевдолиберализм. ‹…› если эта дата уже не более чем труп, то и роль октябристов ликвидирована, ибо им уже нечего оберегать»[428]428
  Печать // Речь. 1911. 12 октября. См. также: Львов Л. [Клячко Л.М.] По поводу письма графа С.Ю. Витте // Там же. 9 октября.


[Закрыть].

Вскоре метафора манифеста как «трупа» стала у кадетов настолько популярной, что обыгрывалась в сатирических фельетонах. В одном из них «конституция» заявляла: «Я не боюсь никого, я труп, и со мной ничего не сделаете. Нет того положения, которое было бы хуже моего»[429]429
  Азов В. Тени: Маленький фельетон // Там же. 19 октября.


[Закрыть].

«Новое время» в этой «газетной войне», как уже отмечалось, стояло ближе к партии октябристов. Откликаясь на разоблачения, с которыми выступил Витте, в газете не скрывали своей иронии:

Мир знает три самых вопиющих криминала: когда-то в ночь под Рождество на глазах достоверного свидетеля черт месяц украл; затем по его примеру неведомый злодей похитил из Лувра «Джоконду», и, наконец, какая-то подозрительная личность не без деятельного участия А.И. Гучкова подменила, по свидетельству графа Витте, составленную им русскую конституцию маргариновым фальсификатом. ‹…› Если творение графских рук оказалось столь непрочным, то, очевидно, оно и вначале не было столь совершенным[430]430
  Эхо дня // Новое время. 1911. 24 октября.


[Закрыть].

Орган киевских националистов также откликнулся критикой в адрес Витте, заявив, что расценивает время его правления скорее как несчастье для России, а Манифест 17 октября, об утрате которого граф так сокрушался, не вызывает у них сожаления: «Может, теперь граф Витте лучше понимает чувства, которые вызывала “Джоконда”, поднесенная им России»[431]431
  Полемика гр[афа] Витте с Гучковым // Киевлянин. 1911. 11 октября.


[Закрыть].

Содержание полемики, широкий круг затронутых в ней злободневных вопросов, а также репутация Витте способствовали тому, что полемика эта предполагала ее разное политическое использование. Если кадетская печать не касалась вопроса о своих переговорах с Витте в 1905 году, то октябристы сделали данный сюжет одним из основных. Назвав кадетов «верными союзниками П.Н. Дурново», «Голос Москвы» 14 октября, спустя почти две недели после начала дискуссии, утверждал, что в свое время именно видные представители партии кадетов, И.И. Петрункевич и князь Е.Н. Трубецкой, посоветовали Витте отказаться от кандидатуры Столыпина и остановить выбор на П.Н. Дурново[432]432
  Союз графа Витте и П.Н. Дурново с кадетами // Голос Москвы. 1911. 14 октября.


[Закрыть]. Расчет был верен: большего оскорбления для партии кадетов, чем обвинение в причастности к назначению в 1905 году Дурново министром внутренних дел, придумать было трудно. Тогда, в 1905-м, и Гучков мотивировал свой отказ войти в кабинет Витте именно неприязнью к Дурново – этому, по его выражению, «противнику всякой общественности»[433]433
  Александр Иванович Гучков рассказывает. С. 40–41.


[Закрыть].

Откликаясь на газетную дискуссию, В.И. Ленин не упоминал о «трупе» конституции, но полагал, что значение данной полемики сводилось к ее разоблачительному характеру. В результате в невыгодном свете перед публикой выступали кадеты и октябристы, ведь многие лидеры этих партий в 1905 году участвовали в переговорах с Витте по вопросу о вхождении их в правительство. Ленин с удовлетворением замечал: «Историческая правда берет свое и выплывает наружу иногда с такой стороны, с которой менее всего можно бы было ожидать правды. ‹…› Но известно, что когда два вора дерутся, то от этого всегда бывает некоторый выигрыш для честных людей, а если три вора дерутся, то выигрыш, вероятнее всего, увеличится»[434]434
  Ленин В.И. Начало разоблачений о переговорах партии к. – д. с министрами. С. 95.


[Закрыть]. Помимо Витте и Гучкова, преследующих свои цели, третьей стороной (еще одним «вором») Ленин считал кадетов. Словом, Витте своей статьей дал разным политическим силам повод начать дискуссии по тем или иным вопросам общественно-политической жизни последних лет[435]435
  Петрункевич И. Историческая «справка» «Голоса Москвы» и историческая правда // Речь. 1911. 19 октября; Он же. Историческая «справка» «Голоса Москвы» и историческая правда // Русские ведомости. 1911. 20 октября; Из газет и журналов // Новое время. 1911. 21 октября; Речь. 1911. 27 октября; Новые разоблачения графа Витте // Там же. 30 октября; К опровержению графа Витте // Там же. 1906. 5 ноября.


[Закрыть].

Нужно отметить, что многие в обществе трактовали его громкое заявление как прием в борьбе за власть. Так, у того же Ленина не было иллюзий относительно мотивов Витте: он оценивал цели отставного министра как «самые низменные», как интригу «худшего сорта», иначе говоря – как борьбу за министерский портфель в новом правительстве[436]436
  Ленин В.И. Начало разоблачений о переговорах партии к. – д. с министрами. С. 95.


[Закрыть]. Историк, филолог, публицист, профессор Киевского университета Ю.А. Кулаковский, убежденный крайний монархист, подмечал: «Совершается перелом в смысле политики. Коковцов – не Столыпин в смысле крупной, ясной, определенной личности. Всплывает и Витте, начавший свое выступление со лжи и искажения того, что было. Я верю в его ум, но презираю ложь и фальшь, не могу их выносить»[437]437
  Выписка из письма профессора Ю.А. Кулаковского, Киев, от 19 октября 1911 г., к профессору П. Кулаковскому, в Санкт-Петербург // ГАРФ. Ф. 102. Оп. 265. Д. 510. Л. 45.


[Закрыть].

Характерно, что в тех случаях, когда Витте считал необходимым, он публично выступал с противоположными собственному заявлению суждениями. Так, в начале 1913 года для правой группы Государственного совета важным и острым был вопрос, остается ли после издания манифеста за царем титул «самодержец». Витте, играя на настроении дня, в своей речи об отмене смертной казни между прочим назвал Николая II «самодержавным благочестивым неограниченным монархом». По свидетельству очевидца, репортера Клячко, его слова произвели на правых оглушительное впечатление: «Помилуйте, сам творец конституции ‹…› сказал “самодержавный неограниченный”. ‹…› Ведь это козырь совершенно исключительный»[438]438
  Львов Л. [Клячко Л.М.] За кулисами старого режима. С. 143–144.


[Закрыть]. Добившись нужного эффекта, Витте тем не менее вышел из щекотливого положения, собственноручно вычеркнув слова «самодержавный» и «неограниченный» из стенограммы своей речи[439]439
  Там же.


[Закрыть]. В это же время, в феврале 1913 года, он инициировал публикацию статьи редактора журнала «Исторический вестник» и притом одного из своих сотрудников, Б.Б. Глинского, «О титуле “самодержец”», в которой доказывалось, что с юридической точки зрения царь действительно имеет право носить такой титул[440]440
  Ананьич Б.В., Ганелин Р.Ш. С.Ю. Витте и его время. С. 367–368.


[Закрыть]. Откликаясь на эту статью, либеральный журналист А. Палибин возмущенно восклицал: «Графу Витте выгодно и необходимо при том, как ныне сложились политические обстоятельства, отречься от своих свободолюбивых метаний 1905 года и записаться в консерваторы: подобные примеры бывали в истории. Однако “scripta manent”, и имя его навсегда связано с “Российской Конституцией”, так же как деятельность его – с ограничением самодержавной власти Монарха ‹…› В свое время и апостол Петр отрекся от Христа!»[441]441
  Палибин А. «Опыт прижизненной исторической реабилитации графа Витте», очерк. 8–21 мая 1913 // РГАЛИ. Ф. 1666. Оп. 1. Д. 2641. Л. 28.


[Закрыть]

Необходимо отметить, что оппозиционно настроенные круги российского общества неоднократно возвращались к теме манифеста. Шумная газетная кампания была поднята в октябре 1915 года, в честь десятой годовщины опубликования документа (уже после смерти Витте)[442]442
  Дубенцов Б.Б. «Неудавшийся юбиляр»: Десятилетие манифеста 17 октября 1905 г. в освещении русской печати // Петербургский исторический журнал: Исследования по российской и всеобщей истории. 2016. № 1 (9). С. 144–172.


[Закрыть]. Либеральная и умеренно реформистская печать, откликаясь на юбилейную дату, выдвигала свои политические требования и призывала власть продолжать следовать курсом реформ, однако безуспешно.