Текст книги "Что же тут сложного?"

– И кого же?

– Саманту из “Моя жена меня приворожила”.

Из всех героинь в мире он выбрал именно мою. “Моя жена меня приворожила” и “Скуби-Ду” были первыми американскими сериалами, которые я смотрела в детстве. Саманта – типичная американская домохозяйка, которая – так уж получилось – обладает сверхъестественными способностями, а еще у нее здоровая психика, чистый дом, роскошные белокурые волосы, веселая беззаботная уверенная улыбка и умение всегда добиться своего. И хотя ее муж, злополучный Дэррин, уверен, что хозяин в доме именно он, на самом деле все происходит по щелчку пальцев колдуньи-шалуньи Саманты. Но к колдовству она прибегала лишь в крайних случаях, когда иссякали ее воображение, дипломатичность и женские хитрости. Как же очаровала меня эта женщина, которая с помощью сокрушительного тайного могущества руководила своей жизнью, чего не сумела сделать моя забитая мать. Влияние сериала оказалось настолько огромным и стойким, что я даже подумывала назвать дочь Табитой, как Саманта, но Ричард воспротивился – сказал, что это имя для уличной кошки.

– Я обожала Саманту! – воскликнула я, когда Джек попросил официанта принести чек.

– Как же ее можно не любить? – ответил он.

Он улыбался в точности как Джордж Клуни – сперва улыбались глаза, и только потом губы. Когда мы разговаривали, глаза его оживленно блестели. С ним я чувствовала себя непозволительно красивой и остроумной. Приворожил?

Боюсь, да.

Я никого не искала. Смеетесь? Работающая мать, которой в сутках необходимо минимум двадцать семь часов, чтобы выполнить все дела и обязанности, а не жалкие, бесчеловечные двадцать четыре. Мы с Ричардом тогда еще занимались сексом, и нам было хорошо, но не настолько волшебно, чтобы я вместо этого не выбрала лишний час сна. Ответственная должность отнимала у меня кучу сил и нервов, вдобавок я растила двоих детей, которых обожала, но почти не видела. На работе меня мучило чувство вины перед детьми, дома я переживала из-за работы. Когда выдавалась свободная минутка, у меня тут же возникало ощущение, будто я кого-то обкрадываю, поэтому отдыхала я крайне редко. Как любая другая мать, я мысленно собирала семейный пазл, а мой муж полагал, что если он забрал вещи из химчистки, а в воскресенье еще и сходил со своими отпрысками в парк, то уже заслужил “Пурпурное сердце” и Крест Виктории. Как шутила Дебра, единственный плюс нашего положения заключается в том, что нам незачем ходить на сторону, мы и без того затраханные. Повторяю, роман – последнее, что мне было нужно.

Но искра, что зажглась тем вечером в Нью-Йорке, не погасла. Когда я вернулась в Лондон, Джек писал мне по электронной почте едва ли не каждый час. Прежде за мной не водилось непреодолимых пристрастий – спасибо отцу-алкоголику, – но тут я подсела на фамилию “Абельхаммер” во входящих. Если полдня от него не было писем, у меня начиналась самая настоящая ломка, все раздражало. Говорят, когда получаешь долгожданное письмо, в мозгу вырабатывается дофамин, совсем как от героина, и меня это ничуть не удивляет. Как ни странно, то, что мы были так далеко друг от друга, сблизило нас сильнее, чем если бы я могла к нему прикоснуться. Мы узнавали друг друга с помощью старомодного эпистолярного флирта, пусть даже письма были электронными. Наверное, мы были первыми в истории людьми, которые так быстро стали близки, находясь за тысячи миль друг от друга, и меня очаровывало – если честно, приводило в восторг, – как ему удавалось, нажав на несколько клавиш, вызвать у меня желание. Вдобавок он, кажется, тоже восхищался мною и хотел меня, и это придавало мне такую уверенность в себе, какой я, по правде говоря, не чувствовала ни до, ни после.

Однажды утром в Хэкни я проснулась в несусветную рань и включила компьютер. В почте обнаружилось коротенькое письмо от Джека. Тема: Мы. В письме говорилось: “Хьюстон, у нас проблема”.

Ему незачем было уточнять, какая именно. Мы влюбились друг в друга, и это было чертовски трудно – столь же немыслимо и невозможно, как успешно посадить на Землю сломанный космический корабль, даже если бы им управлял Том Хэнкс.

Мы с Джеком могли нормально существовать лишь в разреженной атмосфере, где обитают любовники и где не видно земли. Но у меня были маленькие дети, за чье благополучие я отвечала, и чудесный муж, которому я ни за что на свете не смогла бы причинить боль. Наши отношения с Джеком сгорели бы на подлете к реальной жизни, я в этом вовсе не сомневалась, и даже наша любовь, казавшаяся неуязвимой, не защитила бы от боли и гнева, которые неминуемо обрушились бы на нас, попробуй мы сойтись. Мне не хватило ни эгоизма, ни смелости последовать велению страдающего сердца.

И тогда я ушла из “Эдвин Морган Форстер”, с огромным трудом наладила отношения с Ричардом, мы переехали на север, подальше от города, которому я отдала юность, а еще я изменила адрес электронной почты, потому что знала, что мне не хватит сил устоять, если я снова увижу во входящих имя Джека. Но я сохранила последнее его письмо, у меня рука не поднялась его удалить, – то, которое он написал мне, когда понял, что все кончено, я ушла навсегда. Я ожидала, что он рассердится, осыплет меня упреками, а он принялся меня успокаивать, черт подери. Сказал, что не сомневается: в один прекрасный день я триумфально вернусь на работу. Впрочем, один раз все же позволил себе горько сострить: “В несчастной любви хорошо то, что она – единственная из всех – длится вечно”.

В каком-то смысле он был прав. Расставание – конец отношений, но не несчастной любви, которая продолжает жить в голове уцелевшего, спрашивая: “А вдруг?”

“Ты не упадешь, Кейт. Я тебя держу. Расслабься”. Может, и правда надо было? Вдруг получилось бы? Но я была так предана Ричарду, его любви ко мне, детям, семье, которую, как мне казалось, мы вместе строим. Я не могла уйти, пусть даже под влиянием тестостеронового всплеска молодости, который назывался “Джек Абельхаммер”. Я так и не узнала, каков он в постели, но как же мне этого хотелось! Вместо этого я заложила еще несколько кирпичей в основание крепости под названием “дом”.

Сейчас же я частенько ловлю себя на мысли, что крепость эту строила одна. Ричард ханжески озабочен тем, чтобы “быть в настоящем моменте”, но при этом его все время нет рядом. Куда он пропадает? И даже когда он со мной, мысли его витают далеко, словно он катит прочь на невидимом велосипеде. Я решила не рисковать, поступила благоразумно и, может быть, ошиблась. А вдруг? А вдруг Джек прямо сейчас подъедет к этому окну, постучит по стеклу, позовет меня с собой?..

– Принесите чек, – говорю я официанту. – То есть, прошу прощения, принесите, пожалуйста, счет.

Я иду через площадь к своему старому и – дай-то бог – новому рабочему месту, и внутренний голос твердит: сорок два, сорок два, сорок два. Мне нужно помнить, что мне ровно столько, сколько было шесть лет и девять месяцев назад, когда я вышла из этой самой стеклянной башни – как тогда казалось, в последний раз. Не думай о времени, Кейт. Сотри его из памяти. Будь собой.

Легко сказать, да трудно сделать. Я изо всех сил стараюсь перевести часы назад, и на помощь мне приходит другой голос, незваный и тайный. Я узнаю его с первого слова, точно теплый шепот на ухо. Джек. “Вперед, Кэтрин. Что же тут сложного?”

8. Старое и новое

Как прошло собеседование? Отлично, спасибо. Лучше, чем я могла надеяться, хотя я так нервничала, что меня едва не стошнило в один из расставленных повсюду бонсаев в черных гранитных горшках. Обычно меня не тошнит, даже обе мои беременности обошлись практически без токсикоза, но от этой встречи зависело слишком многое. А может, меня мутило из-за корректирующего белья, сдавившего желудок до размеров миндаля, или же подействовал присланный Кэнди пластырь с тестостероном, вызвавший прилив Мужской Силы. Вчера вечером я прилепила его – на удачу.

Собеседование проводила комиссия из четырех человек – трех мужчин и женщины. Мне задавали вопрос, и едва я начинала отвечать, как все мужчины тут же опускали головы и принимались подробно записывать. В конце концов я разговаривала с тремя лысеющими макушками и с Клэр, директором по персоналу. Она сидела с краю и смотрела на меня с интересом и даже, пожалуй, с участием.

– Как вы думаете, почему вы подходите на эту должность? (Потому что мне так отчаянно нужна работа в моей сфере, любая работа, что я навеки стану вашей благодарной рабыней и буду вкалывать усерднее, чем три молодых сотрудника вместе взятых.)

– Расскажите, пожалуйста, чем вы занимались до настоящего момента. (Что ж, расскажу, почему бы и нет. А лучше почитайте мое увлекательное резюме.)

– Назовите ваши слабые стороны. (Гм, вопрос с подвохом. Нужно выбрать такие слабые стороны, которые им покажутся сильными, – “легкий перфекционизм”, “склонность к переработкам”, “никогда не ухожу, не закончив работу”, “не смиряюсь с отказом” и тому подобное.)

– Легко ли вам удается следовать цели? (Шутите? Поставьте мне цель, и я превращусь в тетушку-психопатку Джейсона Борна.)

– Ведете ли вы переговоры с другими компаниями? (Нет, я ваша с потрохами! И это правда, но мои мотивы едва ли их устроят.)

– Как вы оцениваете ситуацию на рынках сегодня утром?

– Больше всего меня интересует нефть. Мы видели, что во второй половине этого года цены на нефть упали почти на пятьдесят процентов после того, как американская сланцевая нефть обрушила рынок. Тем более что цены упали после нескольких лет относительного затишья на мировых рынках неочищенной нефти, когда растущая добыча в Америке уравновешивалась растущим же спросом на нефть. Главный вопрос, на который нам нужно найти ответ, – где именно осуществляют торговые операции с нефтью? И как снижение цены повлияет на глобальные инвестиции?

Это должно их заткнуть. Я выпалила все это на одном дыхании. И обратите внимание, как ловко я ввернула “нам”, словно я уже член команды. Спортивные метафоры тоже отлично работают.

– Опишите, пожалуйста, как будет выглядеть ваш обычный рабочий день.

– Ну, я рассчитываю к восьми утра самое позднее быть на работе, за исключением тех дней, когда буду завтракать с клиентами. Буду активно выполнять новые задачи, которые поставит передо мной руководство, заводить связи в юридических и бухгалтерских фирмах. Созваниваться с имеющимися клиентами, помогать им решать возникающие вопросы, убеждать, что у нас их средства в большей безопасности, чем в любой другой компании. (Еле удержалась, чтобы не добавить “несмотря на то что фонд работает из рук вон плохо”.) Обед на рабочем месте или с клиентами. Днем – презентации для новых клиентов. Затем ужин и вечер в опере, театре или на благотворительном мероприятии, где я буду завязывать знакомства, стимулировать инвестиции и всячески обхаживать клиентов. Домой вернусь поздно и обнаружу, что никто так и не погулял с собакой, не загрузил посудомойку, не купил молока, не убрал какашки Ленни у задней двери и вообще не заметил, что мама вышла на работу. (Разумеется, последнее предложение я вслух не произношу.)

Наконец мне надоело, что лица троих мужчин скрываются из вида, стоит мне только заговорить. И когда один из них спрашивает: “Знаете ли вы, каковы данные о занятости в несельскохозяйственном секторе за пределами Америки?” – я смотрю, как они снова опускают головы, заносят ручку над бумагой в ожидании моего ответа, и говорю: “Понятия не имею”.

Все три лысины моментально подскакивают, как в игре, где надо ударить крысу битой по башке; на лицах тревога и недоверие. Неужели претендентка действительно сказала: “Понятия не имею”?

Я уже не так уверенно, но с очаровательной – надеюсь – улыбкой добавляю: “Шутка”, после чего без запинки выкладываю основные факты, касающиеся занятости в несельскохозяйственном секторе. Плевое дело.

– Скажите, Кейт, каков ваш прогноз касательно рынка еврооблигаций после кризиса в Греции? – Вопрос задает сидящий посередине мужчина с глазами дохлой акулы. Ура, Бен меня вчера гонял по этой теме.

– Скорее всего, в результате кризиса еврооблигации вырастут в цене, а курс евро упадет. Как ни странно, в долгосрочной перспективе ослабление позиций евро пойдет на пользу европейским акциям, за исключением разве что европейского банковского сектора.

Слава богу, что я позанималась дома.

– Расскажите мне, пожалуйста, Кейт, – Клэр впервые обращается ко мне, – о том, чем вы увлекаетесь помимо работы. Ведь вам придется общаться с клиентами, и важно, чтобы им хотелось проводить с вами время.

– Да, разумеется. Сфера моих… э-э… интересов достаточно широка.

Отчаянно пытаюсь выиграть время и придумать хоть что-то, не связанное с детьми, собаками, польскими строителями и потной велоформой. И в этот самый момент Рой по неведомым причинам приносит мне ответ на серебряном подносе.

– Да, я обожаю театр, особенно люблю Шекспира. Вчера вот перечитывала “Двенадцатую ночь” (ну ладно, видела у Эмили на кровати), потому что, насколько я знаю, сейчас в “Глобусе” новая постановка, а ведь мы их спонсируем. Я считаю, искусство необходимо поддерживать. Кстати, в прошлом благодаря моим усилиям несколько наших клиентов стали спонсорами творческих организаций. Еще мне нравится архитектура, в частности реставрация исторических зданий с использованием аутентичных материалов. Я стараюсь следить за новыми компьютерными играми, интерактив – это ведь так увлекательно. И много читаю – Хилари Мэнтел, Джулиан Барнс и того писателя, который в этом году получил Букеровскую премию. (Дайте хоть дух перевести. Эта книга лежит у меня на тумбочке возле кровати!) Кстати, недавно я сама решила попробовать силы… э-э… в сочинительстве.

От кого: Дебра Ричардсон

Кому: Кейт Редди

Тема: Новая работа?

Ну что? Ты снова включилась в борьбу за место под солнцем? И мне теперь страдать в одиночестве? Пожалуйста, напиши как можно скорее.

Х

Д.

От кого: Кэнди Страттон

Кому: Кейт Редди

Тема: Собеседование

Дорогая, не томи. Бьюсь об заклад, ты их порвала – а может, послала, что тоже неплохо. Можно ли еще шутить про минет, даже если ты последняя женщина в Нью-Йорке, которая считает себя гетеросексуальной? Даже и не знаю.

Если тебя не возьмут на эту работу, значит, возьмут на следующую. Вот те крест. Я верю в это больше, чем в пользу диет.

ХХ

К.

Салли – Кейт

Весь день думаю о тебе. Надеюсь, что все прошло хорошо и пластырь с тестостероном, который тебе прислала подруга, сделал свое дело. Коко скучает по Ленни. Ну что, может, в субботу днем?

Х

С.

Ричард – Кейт

Во сколько ты вернешься? Петр куда-то переложил мое велооборудование, чтобы добраться до щитка, и теперь я не могу найти криптонитовый замок. Эмили что-то говорила о своей папке с рисунками? Надеюсь, собеседование прошло удачно.

Х

Р.

Вторник, 06:28

Сегодня у меня тест в фитнес-клубе, настроения нет, но Конор хочет записать мои результаты. Нужно вернуться домой, чтобы успеть отвезти Бена с барабанами на репетицию школьного оркестра для рождественского концерта. (Уже Рождество? Я об этом еще даже не задумывалась.) Вытаскивая себя из постели, чувствую, как проседают под ногами трехсотлетние дубовые половицы. Петр обещает выровнять пол, только надо снять половицы, заменить балки, после чего уложить половицы обратно, но это обойдется нам в какую-то головокружительную, невообразимую сумму. Мы не можем себе такого позволить, пока Ричард учится, а я не найду высокооплачиваемую работу, но найду ли, ведь от “ЭМ Ройал” по-прежнему ни ответа ни привета. Так что каждую ночь дойти от кровати до туалета все равно что в шторм прогуляться по палубе линкора “Виктория”.

Ричард говорит, что современный пол стоил бы гораздо дешевле, мебель в спальне тогда не кренилась бы, как пьяная, и наша кровать не стояла бы на крутом откосе с кирпичами под ножками, чтобы мы могли спать на относительно ровной поверхности. Но я обожаю половицы и ни за что с ними не расстанусь, мне нравятся их щедрая ширина, их узловатая кривизна, повреждения, которые нанесло им время, жизнь, которая на них происходила, истории, которые они могут рассказать. Ну да, они ветхие, провисшие, их замучаешься ремонтировать, – но не таково ли и мое тазовое дно? И я никогда не променяю его на дешевый современный аналог.

06:43

В темноте еду в фитнес-клуб, одевшись в новенькие легинсы до середины икры, которые в магазине смотрелись спортивно и по-молодежному. В порыве оптимизма купила меньший размер, который оказался мне слишком мал, легинсы едва прикрывают колени. Вид у меня нелепый, ни дать ни взять Большая Птица[40]40
  Персонаж детской телепередачи “Улица Сезам”.


[Закрыть], разве что не такая беззаботная. Чтобы как-то это компенсировать, надела самую длинную свою футболку и флиску, в которой гуляю с собакой.

Конор ждет меня в ярко освещенном зале кардиотренировок. На экране большого телевизора на стене Ариана Гранде (размер XXS, ножки-спички) крутит педали велотренажера. “Тут нечего бояться”, – успокаивает меня Конор. Тест нужен исключительно для оценки моего уровня мотивации и ответственности в том, что касается диеты и упражнений. Жировой слой Конор измерит кронциркулем.

Тут нечего бояться, правильно? Кронциркуль щиплет меня за талию, точно краб, но мне ничуть не больно, меня защищает толстый, как у морских животных, слой подкожного жира. (“Я тюлениха! Хы-хы-хы-арошая девочка!”) Конор спрашивает, сколько, по моему мнению, я вешу. Я прикидываю худший сценарий и мысленно отнимаю пару фунтов. Увы, все оказывается куда печальнее. Конор поправляет шкалу, дюйм за пугающим дюймом, все дальше и дальше от моих представлений о Гранде. Заметив мою досаду, любезно интересуется, не хочу ли я снять что-то из одежды, будто это поможет. Я отказываюсь, кутаюсь во флиску, покрытую шерстью Ленни, словно надеясь, что та меня защитит. Пусть никто не видит моего позора.

Мне искренне не хочется смущать этого гениального гиганта, но я готова разрыдаться от разочарования. Долгие годы, поясняю я Конору, я весила менее девяти стоунов. Потом появились два крупных младенца, за которыми мне частенько приходилось доедать (ну ладно, просто есть). Я прибавила несколько фунтов, но ничего страшного в этом не было, поскольку я работала по четырнадцать часов в день. Потом уволилась, а значит, отпала и необходимость втискиваться в рабочий костюм, и я перестала следить за тем, что ем. С началом же перименопаузы – то есть около года назад – я словно раздулась без видимых причин. И вот теперь, после того как я несколько недель истязала себя тренировками и во всем себе отказывала, сахара даже в рот не брала! – все равно вешу больше, чем в самом страшном своем кошмаре.

На это Конор отвечает, что в моем возрасте тело реагирует медленнее. Поэтому некорректно сравнивать меня сейчас и меня в тридцать лет.

– Ваше тело меняется, Кейт, в этом нет никаких сомнений, просто весы пока этого не показывают. И не забывайте: мышцы весят больше, чем жир. Наберитесь терпения.

Он подводит меня к велотренажеру, и я принимаюсь за дело, завороженная Арианой Гранде, которая при полном макияже так крутит педали, что нарощенные волосы разлетаются. Что хорошо без малого в пятьдесят (примечание для Роя: пожалуйста, напоминай мне время от времени, что в пятидесятилетии есть и хорошее), так это то, что я знаю: мне так не выглядеть никогда. И меня это ни капли не расстраивает. Какое же это счастье – наконец-то не переживать из-за внешности. Поневоле ловлю себя на мысли: вдруг ровесницы Эмили считают себя обязанными во что бы то ни стало походить на такой вот отретушированный идеал? Каково им приходится? Эм на выходных идет с Лиззи и другими девочками на концерт Тейлор Свифт. Я думала, она будет рада-радешенька, но она закрывается у себя в комнате, а стоит мне попытаться войти, орет на меня. Когда я вчера пришла пожелать ей спокойной ночи, на двери обнаружилась табличка “Посторонним вход запрещен”.

07:56

Когда я возвращаюсь домой, Бен мечется по кухне и причитает, что в доме нет хлопьев. Хлопья в доме есть. Нет только хлопьев с шоколадом – как там их, то ли “Пристрастие”, то ли как-то еще, – которые я строго-настрого запретила после того, как посмотрела новый документальный фильм о детском ожирении. Бен унаследовал тонкую и гибкую отцовскую фигуру, но на внутренних органах тоже порой откладывается жир. Висцеральный. Ха! Это я и без Роя помню. Слово-то какое, даже звучит опасно, точно отравленная стрела. Наверное, у меня и такой тоже есть.

– Не буду я есть эти сраные мюсли, – раненым бизоном ревет Бен.

– Бен, пожалуйста…

– Да в этом бардаке вообще ничего не найти!

– К Рождеству будет порядок. У Петра дело спорится, так что он успеет закончить нашу новую кухню, правда, Петр?

Я повышаю голос, чтобы меня услышал распростертый на полу мастер. Видны лишь ноги в темно-синих джинсах, торчащие из-под раковины, – точнее, того места, где стояла бы раковина, будь она у нас. Пуговица на джинсах расстегнута, черная футболка задралась, открыв плоский бледный живот в кудрявых черных волосах, которые спускаются к…

Нет, Кейт, дальше не надо. И о чем ты только думаешь?

Петр выглядывает из-под шкафа и весело нам машет.

– Поверь маме, Бен, Рождество матери всегда делают идеально.

08:10

Везу Бена в школу, одновременно делаю дыхательную гимнастику. Выдохнуть на счет десять. Мы рано выехали, но уже опаздываем, потому что Ринго Старр забыл барабанные палочки, нам пришлось возвращаться за ними, а теперь бешеные пробки. Бен сидит рядом со мной, на пассажирском сиденье, что-то пишет в лежащей на коленях линованной тетради.

– Дорогой, пристегнись, пожалуйста. Это домашняя работа?

– Угу.

– Тебе пора взяться за ум. Нельзя все время откладывать задания до последней минуты, этого уже недостаточно.

Бен вздыхает, как способен лишь четырнадцатилетний подросток, бесконечно уставший от неизмеримой, непроходимой тупости старших.

– Мам, ну ты что, в моем возрасте никто еще толком не учится. Кроме азиатов.

Я вздрагиваю.

– Это еще что за разговоры? Азиаты, значит, занимаются, а ты почему не можешь?

Я представляю себе будущее, в котором транснациональными корпорациями управляют китайцы и индусы, а Британия превратилась в гигантский колл-центр, где работают белые оболтусы, типа моего, – которые даже по-английски говорят с ошибками и ходят в разных носках.

– Все начинают учиться только в одиннадцатом классе, мам.

– Между прочим, я в твоем возрасте прилежно училась. У меня выбора другого не было. Никто меня с ложечки не кормил и за меня ничего не делал. Каждый понедельник утром мы писали контрольную по французским глаголам, и не дай тебе бог…

Поворачиваюсь к Бену и вижу, что он играет на невидимой скрипке – печальная мелодия к фильму о мамином нищем детстве, истории о том, как она всего добилась своим трудом, над которой мои дети так любят смеяться.

– Может, хватит? Я ничего смешного не сказала.

– Вот только не надо на мне срываться, потому что ты паришься, что тебя не взяли на работу, ладно? Это нечестно.

– Пока что неизвестно, взяли меня или нет, – возражаю я, но мой мальчик уже выпрыгнул из машины, достал из багажника барабаны и потащил их к школьному залу. И даже не обернулся на прощанье.

Я вам передать не могу, до чего мне больно расставаться с ним вот так. Ужасно больно.

От кого: Кейт Редди

Кому: Кэнди Страттон

Тема: Собеседование

От “ЭМ Ройал” по-прежнему ни ответа ни привета. Замучилась ждать, если честно. Завтра официально оставлю всякую надежду, сожгу справочник женского клуба и брошусь на погребальный костер карьеры.

Из других новостей – налепила твой тестостероновый пластырь и впервые за год испытала хоть какое-то сексуальное влечение. К нашему мастеру-поляку.

Я бы, конечно, его прогнала, но мне нужно, чтобы к Рождеству он закончил кухню. И что прикажешь делать?

Х

Кейт

От кого: Кэнди Страттон

Кому: Кейт Редди

Тема: Ура!

Расслабься. Танцуй вокруг шеста! Я так и знала, что все наладится.

Не теряй надежды ни в коем случае. Прошло всего три рабочих дня.

Х

К.

Далее следует тревожный период неопределенности, когда я жду, пока мне ответят, берут ли на работу. Я охотно хватаюсь за любой предлог, чтобы избавить свое новое, на удивление похотливое “я” от искушения в виде Петра, который, лежа на спине, ковыряется в моих трубах.

Если бы.

Решаю, что настал удобный момент, чтобы проведать Барбару и Дональда, посмотреть, как они там, а заодно и успокоить несносную невестку. На звонки тети Шерил Бен поставил мне на телефоне мелодию из сцены в ванной в “Психо”. Несносный мальчишка, но кое в чем от него все-таки есть толк. Ричард говорит, что по-прежнему никак не может поехать. Что-то срочное вроде практического семинара по осознанности. Мне кажется или “срочный семинар по осознанности” – это какая-то путаница в понятиях? Меня бесит, что будущий психолог Ричард так печется о благополучии всего света, но при этом, черт побери, совершенно забросил собственных родителей. Так и подмывает ответить ему, что на этот раз я не стану выслушивать его отговорки, но в сообщениях, которые Дональд оставляет на автоответчике, все чаще звучат извинения, и я начинаю подозревать худшее. В конце концов, можно совместить поездку в Ротли с визитом к маме, до нее оттуда пятьдесят миль.

Дональд обмолвился, что электроодеяло, которое мы им подарили несколько лет назад, окончательно вышло из строя, поэтому я заезжаю в универмаг за новым. У свекров так холодно, что одеяло с подогревом не роскошь, а необходимость.

– Не хотите завести новую кредитную карту нашего магазина? – предлагает продавец.

Разумеется, хочу. Другие женщины в моем возрасте переключаются на выпивку, молодых любовников или раскраски, я же подсела на “Джон Льюис”. Говорят, героин помогает позабыть о любых проблемах. Именно это и происходит со мной в отделе декоративных тканей “Джон Льюис”. Я заполняю анкету на получение кредитки магазина и через несколько минут с удивлением и смущением узнаю, что мне отказано. Продавец добавляет, что не имеет права раскрыть мне причину, но, когда я требую позвать управляющего, бормочет еле слышно, что это как-то связано с моим кредитным рейтингом.

Захожу на их сайт, проверяю кредитный рейтинг и выясняю, что ниже просто некуда, разве что если бы я умерла. Хотя и у покойника он был бы лучше.

(Рой, пожалуйста, припомни, нет ли у меня неоплаченных счетов? Кредитных карт? Когда я в последний раз проверяла выписку с банковского счета, все было в порядке. Рой, помоги, пожалуйста, это же просто смешно. Рой?)

14:00

Вокзал в Лидсе. На выходе вижу Дональда, который ждет меня у турникетов. Его невозможно не заметить. Для человека, которому вот-вот стукнет девяносто, он держится на удивление прямо – то, что называют военной выправкой. (А у нас вместо этого что, компьютерная сутулость?) Он уже не такой высокий, как тогда, когда мы с ним познакомились, но сразу понятно, какая у него была замечательная осанка. Дональд в твидовом пальто с замшевым коричневым воротником, теперь таких почти уже не носят. Отбирает у меня чемодан, и возникает заминка, неловкость, как часто бывает с пожилыми людьми, – ты медлишь, потому что не можешь решить, стоит ли отдавать чемодан или лучше все-таки настоять на том, что понесешь сама, поскольку ясно, что ты с этим справишься гораздо лучше. Но поступить так значило бы лишить Дональда его природной роли джентльмена. А этого мне совсем не хочется, так что я говорю спасибо и передаю чемодан в его дрожащую руку.

На извилистой дороге в Ротли меня за каждым поворотом подкарауливают воспоминания. Например, как Ричард впервые привез меня домой, чтобы познакомить с родителями. Мы тогда занимались сексом по три раза на дню, из постели вылезали, только чтобы поесть и сходить на работу. Барбара отлично знала, что мы живем вместе, в крошечной квартирке над прачечной самообслуживания в Хэкни, но поселила меня в комнатушке с целомудренной односпальной кроватью с насупленным изголовьем из коричневого дерева. В той самой комнате, куда относят все ненужные и громоздкие подарки и дрянные лампы, выбросить которые ни у кого не хватает духу. Когда все заснули, Ричард прокрался ко мне и мы ужасно веселились, пытаясь трахаться так, чтобы кровать не тряслась и не скрипели пружины, бескорыстные Барбарины осведомители. Если я правильно помню, мы так хохотали, что в конце концов оставили всякие попытки и просто лежали разговаривали.

А потом в декабре мы привезли сюда маленькую Эмили. И гадать не надо, в каком году это было, в девяносто восьмом, потому что Эм скоро исполнится семнадцать. На холмах лежал снег, и в том, что мы привезли сюда этого нового человечка знакомиться с бабушкой и дедушкой, было что-то волшебное. Барбара растаяла с первого же взгляда на дивный розовый бутончик на розовом чепчике и нарядную кофточку в тон. У нее-то самой сыновья, и думаю, что такой подчеркнуто женственной женщине, как Барбара, было непросто их воспитывать. Ко мне она лучше относиться не стала, но Эмили полюбила всем сердцем и всегда ее защищала.

– Почти приехали. Необязательно цепляться за сиденье, Кейт, – говорит Дональд. Я разжимаю пальцы и изо всех сил стараюсь не паниковать, потому что руль мой свекор держит даже не одной рукой, а одним пальцем. Он знает эту дорогу, наверное, дольше, чем я на свете живу.

Когда он отпирает заднюю дверь и мы входим на кухню, я столбенею. Царство Барбары, откуда она, точно милостивый самодержец, правила семьей, выглядит хуже съемной квартиры какого-нибудь студента. Все поверхности заставлены тарелками, кастрюлями, консервными банками вперемешку со столовыми приборами. Я повожу носом и чувствую едкий запах мочи. Смотрю на собачью лежанку в поисках виновника. Лежанка на месте, возле печи, но тут я вдруг вспоминаю, что Джема пришлось усыпить еще весной: у колли отнялись задние лапы.

– Посмотри, кого я тебе привел, дорогая. К нам в гости приехала Кейт, правда же, это замечательно?

Барбара сидит в клетчатом кресле с высокой спинкой, которое раньше стояло в гостиной. Я замечаю на кухне и прочую мебель из разных комнат. Ни дать ни взять лавка старьевщика.

– Она у нас сегодня умница, правда, Барбара? – громко произносит Дональд отчасти для меня, отчасти, пожалуй, для себя самого и отчасти для того, чтобы добиться ответа от пожилой леди.

С прошлого лета, когда мы все вместе неделю отдыхали в Корнуолле, Барбара изменилась до неузнаваемости. Она угасает со страшной скоростью. Ее волосы, всегда безукоризненно завитые после еженедельного визита к парикмахеру, поредели и обвисли.

– Поздоровайся, Барбара, а не то Кейт подумает, что ты ее не узнаешь! Она ведь проделала такой путь, чтобы нас навестить.

Я не знаю, что еще тут можно сделать, а потому сажусь на табурет возле Барбары и беру ее за скрюченную руку. Барбара смотрит на меня с детским любопытством, глаза блестят, как дымчатые стеклянные шарики, которые я собирала в школе.