Текст книги "Поглупевший от любви"

Элоиза Джеймс
Поглупевший от любви

Глава 1
В которой Саймон Дарби получает весьма нежелательные новости

Парк-лейн, 28 Лондон

Некоторые мужчины в гневе превращаются в настоящих моржей – мохнатые брови и злобное пыхтение. Другие напоминают свиней – отвислыми щеками и маленькими глазками. Саймон Дарби превращался в свирепого казака. Глаза становились раскосыми. Высокие скулы, наследие поколений Дарби, становились еще более выпуклыми, угловатыми и принимали вид явно чужеземный. По мнению Джерарда Банга, именно так и должны выглядеть дикари, для которых нет ничего святого.

Сам достопочтенный Джерард Банг отлично помнил себя в подобном состоянии. Что уж тут говорить, он просто взбесился, когда на днях его доктор сообщил, что Банг ухитрился подцепить сифилис. И сейчас ему время от времени становилось не по себе, особенно при мысли о весьма неприятном лечении, ожидавшем его, не говоря уже об отчетливом ощущении неотвратимого возмездия, настигшего его за разврат и распутство.

Впрочем, и эти неприятности не могут сравниться с известием о внезапно растаявшем наследстве. В конце концов болезни приходят и уходят, а жизнь становится все труднее. Даже носовые платки нынче возмутительно дороги. Никаких денег не хватит!

Что же касается Дарби, возможно, тот просто оцепенел от шока. Поэтому Банг терпеливо повторил:

– Тут не может быть ни малейших сомнений. Ваша тетушка увеличивается в размерах.

Так и не получив ответа, Банг устремился к своре фарфоровых собачек, украшавших каминную полку, и еще раз мысленно взвесил, что хуже: бедность или сифилис? Определенно последний предпочтительнее.

– Повторяю, леди Роулингс в интересном положении. И графиня Трент специально поехала в ее сельское поместье навестить подругу. Она клянется, что леди уже не ходит, а переваливается с боку на бок, как перекормленная утка. Вы меня слышали, Дарби?

– Ваши вопли, должно быть, слышны даже в Норфолке. Молчание.

Сам Банг не переносил тишины, но ведь не каждый день еще не рожденное дитя, можно сказать, крадет наследство из-под самого носа бедняги.

Подтянув чересчур длинные обшлага, Банг принялся аккуратно расставлять собак в ряд. Здесь, должно быть, не менее четырнадцати-пятнадцати аляповатых, ярко раскрашенных фигурок.

– Полагаю, они принадлежат кому-то из ваших сестер, – бросил Банг, не оборачиваясь. При мысли о сестрах Дарби его слегка передернуло. Что ни говори, а если ребенок Эсме Роулингс окажется мальчиком, значит, несчастные только что потеряли все надежды на приданое.

– Собственно говоря, собаки принадлежали моей мачехе, – пояснил Дарби.

Смертность в этой семейке просто ужасающая: отец, мачеха, дядя – и все это только за последний год.

– Мне очень жаль, что ваша тетушка забеременела, будь я проклят, если это не так! – выпалил Банг в редком приступе великодушия, но тут же подавился проклятием, когда острый кончик перекрахмаленного воротника сорочки впился в шею. Черт бы побрал эту новую моду на высокие воротнички!

– Вряд ли это можно считать вашей виной. Насколько я понял, мои тетя и дядя неожиданно воспылали друг к другу страстью как раз перед его смертью.

– Не поверите, но меня до самых кишок проняло при известии, что он умер в спальне жены! – согласился Банг. – Леди Роулингс, конечно, редкостная красавица. Но они с вашим дядюшкой много лет жили раздельно. Ни о каком сближении не могло быть и речи. Когда мы с ним виделись в последний раз, его успела прибрать к рукам леди Чайлд. Лично мне казалось, что Роулингс и его супруга вообще не разговаривали.

– Если и разговаривали, то, насколько мне известно, крайне редко. Впрочем, наследника можно сделать и в полной тишине.

– Знаете, некоторые говорят, что ребенок не от Роулингса.

– Учитывая, что мой дядя умер в спальне жены, вполне вероятно, что они как раз и занимались тем, что рано или поздно приводит к появлению на свет наследника. И я буду крайне обязан, если вы задушите эти слухи на корню.

На этот раз в глазах Дарби стыло обычное отчужденно-смешливое выражение.

– Вам просто необходимо жениться, – заметил Банг. – Разумеется, вам не составит труда подцепить богатую невесту. Слышал, что в этом сезоне один торговец шерстью выставляет на рынок свою дочь. Все говорят, что шерстяная наследница набита золотом, как мешок, сотканный из той шерсти, что продает ее папаша.

И довольный собственным остроумием, Банг, разразился визгливым смехом.

Но Дарби брезгливо поморщился.

– Неаппетитная перспектива, – бросил он. – А теперь я должен откланяться. Как бы страстно я ни обожал ваше общество, Банг, все же боюсь опоздать на деловое свидание.

«Хладнокровный ублюдок», – подумал Банг, но позволил подтолкнуть себя к дверям.

– Собираетесь обо всем рассказать сводным сестрам?

– Естественно. Их высокоуважаемая тетушка собирается произвести на свет ребенка. Джозефина будет в восторге.

– Но она знает, что рождение ребенка лишит ее состояния?

– Не понимаю, почему подобные вопросы должны тревожить ребенка, все еще обретающегося в детской?

– Впрочем, еще ничего не известно. Леди Роулингс может родить девочку.

– Весьма приятная мысль, учитывая кое-какие обстоятельства.

– А вас трудно смутить. Сам я не представляю, что делал бы, имей на руках двух девчонок, которых еще предстоит выставить на рынок и…

– Уверен, у вас бы все прекрасно получилось.

Дарби позвонил, и в дверях появился его дворецкий Фаннинг с пальто, шляпой и тростью Банга.

По дороге в кабинет маска безразличия постепенно сползла с лица Дарби. Он сумел скрыть ярость перед раскрашенным фатом, который с такой радостью сообщил ему о беременности тетки. Но гнев стоял в горле колючим комом.

– Проклятая сука!

Слова смертоносным ядом обожгли его рот.

Чем бы ни занимался дядя в спальне своей жены, совокупление в этот список не входило. В июле прошлого года, как раз перед смертью, Роулингс признался племяннику, что доктор запретил ему всякие плотские наслаждения, и, поскольку при этом был немного навеселе, добавил, что леди Чайлд вполне > смирилась с приговором. Упоминать о жене не было ни малейшей необходимости, поэтому дядя и промолчал. Леди Чайлд, его любовница, была единственной, хоть сколько-нибудь заинтересованной в способности Майлза хорошенько растрясти кровать.

И все же неделю спустя он умер в спальне Эсме Роулингс. Скончался от сердечного приступа в постели жены! И теперь живот у дамы растет не по дням, а по часам. Ребенок, вне всякого сомнения, родится несколько преждевременно. Домашняя вечеринка происходила в июле прошлого года, и если ребенок от дяди, его жена самое большее – на шестом месяце. Но почему обычно стройная, как тростинка, леди Роулингс вдруг переваливается, как утка, всего на шестом месяце, когда ей еще осталось целых три?

Будь проклята эта лживая потаскуха! Дарби ни на секунду не поверил, что Майлз с ней спал! Скорее всего она забеременела от другого мужчины и заманила Майлза в свою комнату, чтобы окружающие не сомневались в его отцовстве.

Майлз не заслуживал такой участи. Та шлюха, на которой он имел несчастье жениться, становилась героиней одного скандала за другим, но бедняга и глазом не моргнул. Отказывался даже думать о разводе.

Кое-кто из приятелей считал Дарби бесчувственным, бесстрастным человеком, но при этом все единогласно именовали его истинным денди, учитывая эксцентричность и элегантность одежды и манер. Отмечали легкость, с которой он играл в модные игры общества, и длинную дорожку, усыпанную разбитыми сердцами, которая тянулась за ним, судя по пересказываемым шепотом историям о распутстве и оргиях в компании таких же развратников. Утверждали, что единственной эмоцией, которую он позволял себе проявить, было тщеславие.

Однако сейчас вопреки всем сплетням и сплетникам Саймон Дарби уставился на каминную полку с таким свирепым видом, что удивительно, как это несчастные фарфоровые собачки не рассыпались под его взглядом в осколки.

Но мужчина, толкнувший дверь кабинета, ничего, казалось, не замечая, ворвался в комнату и бросился в кресло у камина. Внешность у него была весьма необычная: оливково-темная кожа, широкие плечи, хмурое лицо, словом, настоящий громила, единственными весьма неубедительными признаками благородного происхождения которого были помятый галстук и сапоги из тонкой кожи.

Дарби нехотя оглянулся на вошедшего.

– Я не испытываю никакой потребности в компании.

– Вздор!

Рис Холланд, граф Годуин, принял у дворецкого бокал мадеры с гримасой, обычно сходившей у него за улыбку, и мгновенно осушил до дна, разразившись при этом отчаянным кашлем.

– Черт возьми, где ты раздобыл это адское зелье?

– Предпочитаю не обсуждать домашние проблемы, – процедил Дарби, и какие-то интонации в его голосе заставили Риса отвести глаза.

– Ты слышал, – вздохнул он.

– Что моя тетушка раздувается не по дням, а по часам? Только сейчас отсюда вышел Джерард Банг. Предложил мне жениться на наследнице шерстяной империи, с головы до ног покрытой золотом.

– Проклятая завистливая скотина!

– Банг заявил, что тетушка ходит вперевалку, так что почти не остается сомнений в том, когда был зачат этот ребенок. При жизни дядюшки. И даже остается возможность, что он и есть отец.

Рис оглядел ближайшего друга. Он был не слишком силен по части утешений, и тот факт, что они с Дарби знали друг друга с детства, только все ухудшал. Он знал, как Саймон ненавидит всякие проявления жалости.

Дарби продолжал стоять у камина, глядя в огонь. При каждом движении под тонким сукном сюртука перекатывались железные мышцы. Он выглядел настоящим лордом, от взлохмаченных каштановых волос до сверкающих сапог. Выглядел и непременно стал бы, унаследуй он титул и поместье дяди.

Если этого не произойдет, у Дарби останется только то, что он зарабатывал на импорте кружев, а этого, по прикидкам Риса, явно недостаточно. Дарби нужно воспитывать двух сводных сестер. Даже этот дом, вполне вероятно, отойдет к маленькому отродью, растущему в животе леди Роулингс.

И хотя сам Рис с точки зрения модных портных был настоящим чучелом, все же имел два или три дома и больше денег, чем мог истратить за несколько жизней.

Дарби резко развернулся. Ничего не скажешь, такая внешность – просто смерть дамам: чуть впалые щеки, подчеркивающие высокие скулы, глубоко посаженные глаза и волевой подбородок. Утонченно-аристократическое и опасно мужественное лицо.

– Самое главное во всей этой истории, что ребенок Эсме Роулингс не от моего дяди.

– Сомневаюсь, что это непорочное зачатие. И незаконность рождения черта с два докажешь!

– В таком случае низкородный ублюдок унаследует поместье моего дяди. Одному Господу известно, кто настоящий отец. Знаешь, как страстно Майлз… мой дядя хотел наследника? – вырвалось у Саймона.

– Подобные темы мы никогда не обсуждали, – покачал головой Рис.

– Это единственное, чего он так сильно жаждал: наследника. И все же не мог заставить себя отказаться от жены. Он был добрейшим человеком. Не умел настоять на своем в споре с наглым нищим, не говоря уже о супруге.

– Прелестная женщина эта леди Роулингс, – заметил Рис. – И такая приветливая. Никогда не мог понять, каким образом она ухитрилась оказаться лучшей подругой моей жены. Вот и говори о противоположностях.

– Твоя жена святая по сравнению с ней.

– Моя жена святая по сравнению с кем угодно, – подчеркнул Рис. – К несчастью, жизнь со святой – истинный ад. Ясно помню, что советовал Роулингсу вышвырнуть из дома Эсме, как я когда-то Элен, вместо того чтобы позволить ей вести дом.

– Майлзу в голову бы не пришло сотворить такое со своей женой, – усмехнулся Дарби. – Ничего. Никакого развода.

– Есть идеи насчет того, кто отец ребенка? Дарби пожал плечами.

– Она была на домашней вечеринке леди Траубридж, когда Майлз умер. Так что… любой из приглашенных.

– Траубридж? Та особа с домом на Ист-Клифф, воображающая себя покровительницей искусств, в гостиной у которой вечно отираются толпы актеров и дилетантов? Она пыталась затащить меня к себе, выставляя в качестве приманки оперных певичек.

– Ее вечеринки приобрели настолько скандальную репутацию, что муж способен очутиться в спальне жены только чудом, – поддакнул Дарби. – Кстати, почему, ты считаешь, Эсме Роулингс забеременела?

Рис вытащил из кармана клочок бумаги и стал что-то на нем царапать.

– Видишь ли, я где-то слышал, что дети появляются в основном благодаря постельному вальсу, – буркнул он, не поднимая головы.

– Черт возьми, Рис, да выслушай ты меня! Почему, спрашивается, она забеременела именно сейчас? За десять лет эта женщина переспала с половиной Лондона! Почему она забеременела именно сейчас, когда весь мир знал, что сердце моего дядюшки сдает?

– Думаешь, решила лишить тебя поместья?

– А что, если так и есть?

– Трудно сказать. Тебе придется доказать незаконность рождения. А это практически невозможно. Лучше молись, чтобы родилась девчонка.

Рис снова принялся за свое занятие, вне всякого сомнения, калеча очередную музыкальную партитуру.

– Надеюсь, ты не считаешь, что она разделалась с твоим дядюшкой? – спросил он почти рассеянно. – Уложила его в постель ударом лопаты по голове, чтобы прикрыть нежеланную беременность?

– Сомневаюсь, – подумав, решил Дарби. – Да, моя тетушка – распутница и потаскуха. Но сказать по чести, истинных пороков в ней нет.

Пальцы Риса летали над страницей, и Дарби понял, что друг уже ничего не слышит. Стоило нотам попасть в руки Риса, как ничто уже не могло вернуть его в реальный мир.

Нет, Эсме Роулингс не способна на убийство мужа. Что ни говори, а несмотря на полное отсутствие моральных устоев, она все же леди. И, каким бы это странным ни казалось, она и Майлз прекрасно ладили. Эсме никогда не поднимала шума по поводу его любовниц – еще бы, с ее нравственностью, – а он смотрел сквозь пальцы на ее обожателей. Мало того, по-своему она даже любила мужа.

Но возможно, ей действительно не захотелось расставаться с поместьем. Всем было известно, что сердце у Майлза никудышное/Наверное, ей не слишком хотелось перебираться во вдовий дом, следствием чего и явилась беременность.

А может, она вообще не беременна?

Это объясняет многое, особенно причину спешного отъезда Эсме в деревню после похорон мужа. Леди редко покидала Лондон. Так что она делает в Богом забытом уилтширском поместье? Разгуливает по дому с подушкой под платьем? Обыскивает округу в поисках новорожденного, могущего сойти за наследника Майлза?

– Что, если она не беременна. Рис? Друг не ответил.

– Рис! – зарычал Саймон. Перо Риса дрогнуло, разбрызгивая чернила.

– Будь оно все проклято, – буркнул он, промокая кляксу манжетой.

Дарби зачарованно наблюдал, как белая ткань с ужасающей быстротой впитывает чернила.

– Каким образом твоему камердинеру удается вывести пятна?

– В данный момент у меня нет камердинера. Последний в приступе ярости уволился несколько месяцев назад, а мне было лень нанять другого. Экономка купит несколько новых рубашек, и делу конец.

Он закончил обводить нотные знаки, которые посчитал неразборчивыми, и принялся размахивать бумагой, чтобы просушить чернила.

– Что это ты так орешь?

– Послушай, если Эсме вовсе не беременна? Просто подложила подушку под платье, притворится, что рожает, и предъявит миру младенца каких-нибудь уилтширских бедняков? Она любого может купить, денег у нее достаточно. Принесет домой и выдаст за наследника Майлза.

Рис скептически вскинул густые брови.

– Полагаю, это вполне возможно, – признал он наконец.

– А иначе зачем ей жить в деревне? – настаивал Дарби. – Моя тетка – воплощение лондонской гранд-дамы, несмотря на то что обожает бывать героиней скандалов. Ее трудно представить вдали от модисток и шляпниц, не говоря уже о ювелирах. С чего это она будет прозябать в деревне, если только не затеяла какой-то мошеннической проделки?

И Дарби, не дожидаясь ответа, направился в глубь комнаты.

– Я никогда, никогда не верил истории о том, как Майлз умер в ее комнате!

– Ноты сам сказал, что дядя желал наследника, – подчеркнул Рис. – Почему бы ему не обратиться за этим к жене, тем более если она была согласна? Совершенно не обязательно постоянно жить с женщиной, чтобы получить от нее ребенка.

– Майлз не стал бы рисковать. Доктор Ратборн настоятельно советовал ему прекратить интимные отношения с женщинами, если хочет прожить еще немного.

–Ну…

– Нет, – перебил Дарби, снова поворачиваясь лицом к другу. – Эсме Роулингс решила обвести меня вокруг пальца. Готов поставить двести фунтов, что, кроме горы перьев, обмотанной вокруг ее живота, там ничего нет.

– Найми сыщика, – посоветовал Рис, немного подумав. – Он достаточно скоро все узнает.

– Я сам отправляюсь в Уилтшир, – объявил Дарби, сверкая глазами, полными ярости, копившейся с той минуты, как в его кабинет просеменил Джерард Банг на своих красных высоченных каблуках, с размалеванной физиономией и неприятными новостями. – И вытрясу из нее всю правду. Черт, если эта особа действительно беременна, я желаю знать, кто отец. И даже если не смогу ничего доказать, все равно вытрясу из нее правду.

– Но как ты объяснишь свое внезапное появление? – спросил Рис.

– Несколько дней назад я получил от нее записку насчет лондонского воздуха и его неблагоприятного воздействия на детей. Джози и Аннабел показались мне вполне здоровыми, поэтому я проигнорировал приглашение. Однако теперь мы все поедем к ней.

– Но поездка с детьми – штука непростая, – возразил Рис. – Прежде всего потребуется чертово количество слуг, не говоря уже об одежде, игрушках и тому подобном.

Дарби пожал плечами:

– Куплю вторую карету и посажу туда детей и няню. Что тут сложного?

Рис встал и засунул просохшие бумаги в нагрудный карман.

– Может, я сумею найти себе супругу в дебрях Уилтшира, – мрачно добавил Дарби. – Не могу же я воспитывать сестер совершенно один!

– Не знаю, что такого трудного в воспитании детей! Найми нянь для каждой. И ни к чему вешать себе на шею жену.

– Девочки нуждаются в матери. Слуги никак не могут справиться с Джози.

Рис снова вскинул брови:

– Не могу сказать, что матушка так уж занималась моим воспитанием. Впрочем, и твоя тоже.

– Ладно, они нуждаются в хорошей матери, – нетерпеливо бросил Дарби.

– Все же это недостаточно веская причина жениться, – упорствовал Рис, поднимаясь. – Но все равно желаю тебе удачи с тетушкой. Как ее прозвали? Бесстыдница Эсме?

– Она еще больше оправдает свое прозвище, после того как я с ней разделаюсь, – угрюмо пообещал Дарби.

Глава 2
Из конфет и пирожных и сластей всевозможных

Хай-стрит Лимпли-Стоук, Уилтшир

Она в жизни не видела подобного красавца! Глаза приветливо щурились, и он улыбался ей… ее сердце куда-то покатилось… а потом ее захлестнула волна такого всепоглощающего желания, что она едва не лишилась чувств.

– Вет! – сказал он. – Вет. Вет!

– Какой чудесный мальчик, – проворковала Генриетта, наклоняясь. – У тебя есть зубки, солнышко?

Она прижала палец к подбородку ребенка. Тот разразился мелодичной трелью смешков и, шагнув к ней, повторил:

– Вет!

– Вет? – спросила Генриетта, тоже улыбаясь.

Но тут маленькая девочка схватила ребенка за руку и оттащила.

– Она имела в виду «привет», – раздраженно пояснила малышка. – Аннабел – девочка. Не мальчик. И она вовсе не красавица. На случай если вы не успели заметить, она совсем лысая!

Девица четырех-пяти лет свирепо уставилась на Генриетту. Ротонда расстегнута, на руках нет перчаток… впрочем, январь выдался необычайно теплым, и Генриетта оставила свою ротонду в экипаже. На ребенке было грязное платьице, которое, вполне возможно, еще сегодня утром считалось светло-розовым, но с тех пор довольно много претерпело. Спереди его украшало большое дурно пахнущее навозное пятно, словно обладательница наряда минуту назад упала прямо в коровью лепешку.

Девочка продолжала тащить ребенка по улице. Генриетта отметила, что бывшее розовое платьице было сшито из дорогой ткани, но уж очень смердело коровником.

Спохватившись, она встала прямо перед детьми и улыбнулась, словно ей только что пришло в голову загородить им дорогу.

– Тут ты меня здорово поддела. И все абсолютно верно. Я почти ничего не знаю о детях. Правда, с первого взгляда заметно, что ты скорее всего мальчик.

– Вовсе нет! – окончательно рассердилась малышка.

– О, никогда так не говори: можно сильно ошибиться. Я вполне уверена, что молодые люди… лет этак четырех в этом году носят розовое с лентами. Даю слово, так оно и есть.

– Я вовсе не мальчик, и мне уже целых пять! И прошу вас подвинуться, вы не даете нам пройти!

Настороженный вид и высокомерный тон удивили Генриетту, поэтому она наклонилась и спросила:

– Как тебя зовут, солнышко? И где твоя няня? Сначала ей показалось, что девочка вовсе не собирается отвечать и вместо этого повернется и побежит по Хай-стрит, волоча за собой младшую сестру.

– Я Джози, – все-таки смилостивилась она. – Мисс Джозефина Дарби. А это моя младшая сестра Аннабел.

– Вет! – завопила Аннабел. Похоже, Генриетта понравилась ей с первого взгляда, особенно еще и потому, что та не поленилась присесть перед ней на корточки.

– Вот как! – подмигнула Генриетта. – А я – леди Генриетта Маклеллан. И ужасно рада с тобой познакомиться. Джози, как по-твоему, может, ты где-то потеряла няню?

– Я оставила ее ради лучшего места, – величественно, но чересчур быстро объявила Джози.

– Ты что?!

– Я оставила ее ради лучшего места, – повторила девочка. – Так сказала кухарка, перед тем как перейти на другую сторону улицы.

– Понимаю, – кивнула Генриетта. – И где, по-твоему, ты оставила няню?

– Там, – неопределенно ответила Джози, упрямо выпятив нижнюю губу. – Но я туда не вернусь. И больше не сяду в карету. Ни за что!

Девочка задумчиво оглядела ряд окон в мелких переплетах, сверкавших вдоль Хай-стрит.

– Мы убежали из дома и больше не придем назад. Сейчас отыщем лавку, в которой продают мороженое, и пойдем дальше.

– Ты не думаешь, что няня может за тебя волноваться? – осведомилась Генриетта.

– Нет. Сейчас как раз время утреннего чая.

– Все же она может встревожиться. Она сейчас в «Золотой оленихе»?

– Она не заметит, – заверила Джози. – Сегодня утром опять закатила истерику. Она терпеть не может путешествовать.

– Если твоя няня не заметила вашего ухода, родители обязательно встревожатся, не сумев найти тебя и твою сестру.

– Моя мать умерла, – процедила Джози с таким видом, словно все окружающие должны были бы давно усвоить сей факт.

– О Господи, – смущенно пробормотала Генриетта, но тут же, что-то сообразив, вскинулась: – Как насчет того, чтобы я понесла твою сестру и мы вместе отправились назад?

Джози не ответила, но и руки Аннабел не выпустила. Генриетта протянула руки, и Аннабел с радостью пошла к ней. Такая пухленькая, розовая и совсем лысенькая! А лицо сияет улыбкой.

– Мама, – выговорила она, погладив Генриетту по щеке. Сердце последней привычно сжалось. Достойная всякого осуждения зависть к чужим детям! Это недопустимо!

– Господи, какая же ты миленькая!

– Няня говорит, что она ужасная кокетка, – презрительно бросила Джози.

– Ну… – нерешительно протянула Генриетта, которой в результате немалых усилий все же удалось встать с ребенком на руках. – Мне придется согласиться с твоей няней. Аннабел кажется чересчур дружелюбной особой по отношению к первому встречному вроде меня. Ни одна леди постарше не отважилась бы на такое, верно?

Улыбнувшись Джози, она повернулась и медленно направилась обратно, в «Золотую олениху». Господи, только бы больное бедро выдержало вес девочки! Аннабел оказалась куда тяжелее, чем выглядела.

– Да уж, Аннабел много чего вытворяет, – неодобрительно пробурчала Джози. – Я бы такого никогда не сделала!

– Могу себе представить, – сочувственно вздохнула Генриетта, осторожно ступая по тротуару. Ужасно, если она споткнется и уронит ребенка!

– Меня, например, никогда не рвет.

– Ну разумеется, ты уже взрослая девочка.

Впереди блестел неровный островок льда. Генриетта покрепче сжала Аннабел.

– Нет, честно говоря, однажды со мной тоже приключилась беда, – вздохнула Джози. – На прошлую Пасху, после ужина. Вывернуло прямо-таки наизнанку, а няня Пивз сказала, что я съела слишком много засахаренных слив. Все это, конечно, полнейшая чепуха, потому что их было всего семь штук. Как по-вашему, ведь семь – вовсе не так уж много, верно?

– Совсем немного.

– А вот Аннабел, она…

Но несчастная способность Аннабел срыгивать в самое неподходящее время на этот раз проявилась уже через секунду. Генриетта как раз сумела перебраться через особенно коварную выбоину и остановилась, чтобы дать проехать экипажу, запряженному четверкой коней, и без помех перейти улицу, когда Аннабел издала странный звук, больше всего похожий на сухой кашель.

– Осторожнее! – крикнула Джози, дергая Генриетту за юбку.

Та недоуменно уставилась на девочку.

– По-моему, все в по…

И тут Аннабел вывернуло, да так, что теплая… нет, горячая жидкость полилась по спине Генриетты и впиталась в ткань платья.

Еще секунда – и Генриетту пробрал озноб: спину словно обдало льдом. Она инстинктивно отстранила Аннабел как можно дальше от себя. Это оказалось роковой ошибкой, потому что желудок Аннабел, как выяснилось, еще не окончательно опустел, и волна слегка свернувшегося молока ударила Генриетту в грудь и залила весь перёд. Генриетту передернуло, но она сумела совладать с собой и не выпустить малышку.

Откуда-то словно издалека доносились вопли Джози. Аннабел сморщила личико и громко взвыла.

– О, милая, – пробормотала Генриетта, инстинктивно прижимая ребенка к мокрому платью и принимаясь укачивать. – Все хорошо. Не плачь, дорогая. Животик болит? Только не плачь, пожалуйста, не плачь.

Она продолжала растирать спину Аннабел, пока та не замолчала и не положила голову на плечо Генриетты.

Сердце девушки снова сжалось от непонятной нежности. Она молча смотрела на маленькую лысую головку с торчащим розовым ушком. Нет, необходимо что-то предпринять. Если Генриетта так жаждет ребенка, что теряет разум при виде создания, которое в одну секунду испортило ее лучший прогулочный костюм, значит, она попросту безумна.

Джози нетерпеливо приплясывала вокруг нее.

– Аннабел просит прощения! – пронзительно вопила она. – Ей очень жаль, очень жаль, очень жаль.

– Мне тоже, – усмехнулась Генриетта. – Хорошо еще, что я сделана не из сахара и не растаю.

Тревога на маленьком личике Джози почти исчезла.

– Она испортила ваше красивое платье, – прошептала девочка, подступив ближе и робко коснувшись прогулочного костюма Генриетты цвета бледного янтаря. – Няня говорит, что Аннабел давно пора бы перестать вытворять этакое! В конце концов ей почти год, и она давно уже пьет из чашки. Но ничего не выходит! По-моему, она просто не умеет сдержаться.

– Наверное, ты права, – кивнула Генриетта, прижимая к плечу влажный маленький комочек. – А теперь нужно поскорее найти няню, потому что Аннабел следует срочно переодеть.

Но Джози покачала головой:

– О нет, ничего не выйдет. Няня Пивз твердит, что Аннабел должна терпеть, пока одежда не высохнет, иначе эти рвоты никогда не прекратятся.

Генриетта зловеще сузила глаза.

– Что?!

Джози послушно повторила сказанное и добавила:

– Не могли бы мы, пожалуйста, посидеть где-нибудь и подождать, пока платье не высохнет? Тогда няня ничего не узнает, а Аннабел терпеть не может, когда ее бьют.

– Значит, я не ослышалась, – процедила Генриетта. – Не бойся, я не позволю твоей няне бить Аннабел, но ее необходимо немедленно переодеть. Кроме того, я собираюсь побеседовать с твоей няней. И с отцом тоже.

Она протянула девочке свободную руку. Та без колебаний ухватилась за нее, и вместе они посеменили через улицу к гостиничному крыльцу.

Оттуда вышел дородный краснолицый мужчина и, низко поклонившись, воскликнул:

– Леди Генриетта! Какое огромное удовольствие видеть вас!

– Добрый день, сэр. Как поживаете вы и миссис Гиффорд?

– Прекрасно, леди Генриетта, и я обязательно передам жене, что вы о ней справлялись. Но что это такое? – удивился он, кивнув в сторону ребенка. – Это дитя, по-моему, слишком тяжелое для вас. И чье оно?

– Не беспокойтесь, мистер Гиффорд, я вполне могу ее нести.

Это была ложь – Генриетта чувствовала, что начинает подволакивать ноги. Если она немедленно не опустит Аннабел, через минуту станет крениться на бок, как корабль в бурю.

Она покрепче сжала руки.

– Я надеялась, что вы скажете мне, кому принадлежат эти дети. Они бродили по Хай-стрит, направляясь неизвестно куда. Джози, ты…

Но в этот момент Гиффорд заметил Джози и радостно улыбнулся:

– Одна из малышек мистера Дарби! У него здесь свой номер с отдельной гостиной. Позвольте спросить, юная леди, как вы сумели выбраться из гостиницы?

– Я хотела бы потолковать с мистером Дарби, – твердо объявила Генриетта. – Это ваша голубая гостиная, мистер Гиф-форд? Кроме того, мне необходимо перемолвиться словечком с няней детей.

Хозяин гостинцы поспешил открыть высокую дверь.

– Видите ли, миледи, их няня только что уехала, отказавшись от места.

– Уехала? – повторила Генриетта, останавливаясь в узком коридоре. – Полагаю, теперь понятно, почему эти дети бродили по Хай-стрит совершенно одни.

Мистер Гиффорд с тяжелым вздохом кивнул:

– Убралась минут десять назад со всеми своими пожитками, никому слова не сказав. Заявила, что ее, видите ли, не предупредили заранее об отъезде из Лондона и что она не любит путешествовать. Рыдала, уверяя, что это не дети, а сущие дьяволята, что ее постоянно оскорбляли, изводили и тому подобное.

По мнению Генриетты, учитывая бесхитростное повествование Джози о мокрых платьях и побоях, няня сама была сущей дьяволицей. И хуже всего, что малышка Аннабел мирно дремала на ее плече, невзирая на то что сама успела насквозь промокнуть. Дело может закончиться воспалением легких! Какое несчастье! Всем, кто прочел руководство Бартоломью Ватта «Правила и указания по надлежащему уходу и воспитанию детей», было яснее ясного, что няня может самым разительным образом повлиять на всю дальнейшую жизнь ребенка, и, следовательно, отец Аннабел проявил преступную беспечность, поручив столь грубой и невежественной особе заботу о детях.

– Заходите, леди Генриетта. Я немедленно принесу вам чашку чаю. Должно быть, нелегко было нести ребенка по всей улице.

– Огромное спасибо, мистер Гиффорд, – кивнула она, входя в комнату. – Довольно и стакана воды.

Комната оказалась пустой. Красивый голубой ковер тянулся до самых окон, выходивших на центральную площадь Лимпли-Стоук. Генриетта обернулась, желая осведомиться о местопребывании отца детей, но мистер Гиффорд уже кланялся входившему в дверь мужчине.