Текст книги "Одного человека достаточно"

Что на меня нашло

Я попала в группу юффрау Марселлы. Я никогда раньше не видела таких больших людей, а уж женщин и подавно. Когда она как-то вечером появилась в моей комнате, я не могла оторвать глаз от ее огромного тела и беспрестанно двигающихся рук.

– Нельзя сидеть здесь целыми днями, – начала она. – Сама не заметишь, как отвыкнешь от людей. Послушай, девочка, тут ты часть группы и должна вести себя как ее часть. Иди за мной, они тебя ждут.

Группа состояла из девяти девушек, я стала десятой. Три раза в день мы ели, после полудня начинались занятия. Прогулки, фильмы, иногда рукоделие или работа в саду. Занятия были обязательными. Но это не имело значения. Кто не хотел общаться, мог молчать. Я много молчала.

Меня послали к психологу.

– Расскажи ему все, – сказала юффрау Марселла, – все, что приходит в голову, что пугает и что злит.

– Ничего, – ответила я.

– Люди всегда что-то думают и чувствуют. Даже ты, Жюльетта.

Я, конечно же, промолчала.

– Ты должна мне довериться, – сказал психолог спустя месяц. – Иначе не сработает.

Что именно должно сработать, он мне не рассказал, но я кивнула. Я старалась изо всех сил.

– Твоя сестра, – начал он. – Может быть, расскажешь, как она выглядела.

Зачем ему это знать?

Он вздохнул.

– Это обычный вопрос, Жюльетта. Ты же знаешь, как выглядела твоя сестра? Цвет глаз, например. Голубые, карие, серые, зеленые?

Я кивнула.

– Значит, зеленые. А волосы? Черные, каштановые, светлые?

– Черные.

– Не бойся говорить погромче.

Я кивнула.

– Что нравилось твоей сестре? Играть на улице, прыгать через скакалку, прятки? Или рисовать? Читать? Помогать на кухне? – Он вздохнул. – Было же что-то, что ей нравилось?

Я уставилась на него.

– Ты скучаешь по ней, да? Расскажи об этом, Жюльетта. Тебе станет лучше.

Я затрясла головой. И еще. И еще. И еще. Еще.

– Прекрати это, Жюльетта.

В комнате словно закончился воздух. Я умирала. Прямо на этом стуле. Пусть он не смотрит так участливо. Пусть даст мне умереть. Пусть все закончится.

По воскресеньям были дни посещений.

– Не надо так паниковать, – сказал Луи. – Этот человек желает тебе добра. Расскажи ему про нашу мать, Жюльетта. Он тебя поймет.

Нашей матери больше не было. Не было ее лица, ее слов, даже ее голоса. Она стала пустым местом внутри моей головы.

– Расскажи ему ты, Луи.

– Я? Я не ты, Жюльетта. Как, черт возьми, я могу знать, что на тебя нашло в тот момент?

Что на меня нашло. Он из дома сбежал из-за нашей матери. Как будто бы он не знал. Я опустила голову.

– Надо было дать полиции сделать их работу, Жюльетта.

Я это знала.

– Посмотри на меня.

Я не могла.

В следующее воскресенье он пришел опять. И во все остальные.

Он не пропустил ни одного. Обычно мы сидели в комнате для посещений, каждый со своей стороны стола, и молчали. На улице началось лето; не хочу ли я его увидеть, спрашивал Луи иногда. Зачем, спрашивала я. Потом мы снова молчали. Иногда он плакал, особенно вначале. Какое же большое несчастье, Жюльетта. Они с Розой убиты горем. Можно ли ей прийти навестить тебя? Потом, Луи, потом, отвечала я.

Если у меня есть сердце, в ближайшие годы оно не раз разобьется, сказал судья, зачитав мой приговор. Я не только прервала человеческую жизнь, я отняла жизнь у всей своей семьи. В те первые месяцы я смотрела на нашего Луи и понимала, что судья был прав. Сама я не плакала никогда. Если вы плачете вдвоем, вы оба выпадаете из мира. Но мое сердце каждый раз разбивалось. Удивительно, что сердце может разбиваться так часто, а ты при этом не умираешь.

Психолог описывал мою мать. Я должна была кивать, если он угадывал.

Он угадывал.

– Она была непростым человеком, твоя мать, – сказал он. – Она была сама себе злейшим врагом.

Сама себе?! Она отравила мою сестру ради собственной выгоды!

– Ты разозлилась?

Я закусила губу, просунула руки между колен.

– Это не грех, Жюльетта. Мы все иногда злимся.

– Я нет. Больше никогда.

– Так не бывает, Жюльетта.

Бывает. Наша мать мертва, и больше никогда не вернется. А я по-прежнему не видела в этом ничего дурного.

Я плохой человек.

Воздух в комнате опять пропал. И в этом тоже не было ничего дурного.

– Мы будем заново учить тебя дышать, – сказала юффрау Марселла. – Три раза в неделю в группе и потом у себя в комнате. Делай упражнения, как только почувствуешь, что подступает тревога.

Упражнения. Они стали частью моих дней. И ночей, если не получалось уснуть.

Упражнения работали. Как я думала.

– Ты все еще злишься на свою мать, – сказал психолог однажды.

Я промолчала.

Он тоже молчал.

Молчали мы долго.

– Она отняла у тебя твою жизнь, – сказал он вдруг, – можно злиться и за меньшее. Ты все еще ее любишь?

– Я ее никогда не любила.

– Никогда?

– Я ее зарезала.

Он помолчал.

– Убивать нельзя, – сказала я. – Я это знаю.

Он посмотрел на меня через стол и кивнул.

– И я никогда больше этого не сделаю.

– Ты уверена в этом? – спросил он.

– Я больше к нему не пойду, – сказала я юффрау Марселле.

Она приобняла меня. Прижала к себе.

– Здесь тебя никто не обидит, детка.

– Я любила мать, – сказала я психологу.

Он кивнул.

– И еще, – начала я.

– Говори.

– Этого больше никогда не произойдет, – сказала я.

– Ты на это надеешься?

Я яростно закивала.

– Но ты боишься, что все же может произойти.

Впервые за все это время он улыбнулся.

– Вот над этим мы будем работать дальше, Жюльетта. Теперь тобой займутся другие; но все же я хочу тебя видеть раз в три месяца. Поболтаем, я посмотрю, как ты. Если будут проблемы, приходи раньше, договорились?

– С этого момента мы начинаем твою новую жизнь, – сказала юффрау Марселла. – Если хочешь, можешь продолжать уроки пения. В кинозале стоит пианино, невеста твоего брата будет рада зайти.

Роза, сюда?

– Она желает тебе добра, Жюльетта. Ты можешь ей довериться.

Так говорил и Луи.

– Просто ответь «да», – сказала юффрау Марселла.

Роза сказала, что я хорошо выгляжу.

– Ты подросла.

Я тоже это заметила. Теперь мы с ней стали одного роста.

Мы вошли в кинозал. Роза стянула чехол с пианино, нажала на пару клавиш и удовлетворенно кивнула.

– Отлично звучит. Что ты там топчешься, Жюльетта, подходи и вставай рядом.

Юффрау Марселла села в первый ряд. Я посмотрела на нее, она мне кивнула. Роза заметила это.

– Боишься, что разучилась петь? На тебя, конечно, много всего свалилось, но ты все еще здесь. Как и твой талант, он всегда с тобой. Твой великий талант, Жюльетта. Хоть запри его на ключ, хоть спрячь в глубокий колодец, он все равно будет сиять.

«Великий талант». Так она часто называла меня в наши воскресные вечера. Иди-ка сюда, Великий Талант, дай мне послушать, есть ли прогресс. Она посмеивалась – я видела, что она шутит. Но все равно старалась изо всех сил. И теперь я собиралась сделать то же самое. Словно это опять был обычный воскресный вечер. Если закрыть глаза.

– Гаммы, Жюльетта. Ноги чуть-чуть расставь, стопы упираются в пол, нет, качаться не надо. Стой спокойно. Поехали!

Я сделала, как она сказала. Набрала побольше воздуха, открыла рот и начала петь. Она перестала играть.

– Ты сдавливаешь горло. Как, по-твоему, звук сможет выйти? Забудь про горло, пой из кончиков пальцев ног. Все тело должно петь, Жюльетта, ты не могла разучиться.

Я открыла глаза. Посмотрела на нее.

Воскресных вечеров больше никогда не будет.

Воздух. Пропал.

Роза убрала локон у меня с лица, бережно заправила его за правое ухо. Он сразу выскочил вновь.

– Начинать всегда трудно, милая. Это просто еще одно начало. Ничего более.

Юффрау Марселла кивнула.

– Она права, Жюльетта, ничего более.

Как будто она тоже это говорила.

Каждый понедельник у меня был урок пения. С шести до семи, ни раньше ни позже. Тут все было четко распланировано, с момента пробуждения и до минуты, когда гасили свет. Мне не нужно было задумываться о том, что произойдет, произойдет ли это и как произойдет. Постепенно я осознала, что лучше и быть не может.

– Я вижу, ты снова начала улыбаться, – заметил наш Луи.

Когда мне исполнился двадцать один год, мое дело пересмотрели. Я стала совершеннолетней, но готова ли я к миру?

– Все это время ты прекрасно себя вела, – сказала юффрау Марселла однажды утром. – Как по мне, тебе уже можно выйти.

Можно выйти???

У меня случилась паническая атака, которая им совсем не понравилась.

Они отправили меня в лазарет и дали лекарство, от которого я спала несколько дней подряд.

Когда я проснулась, юффрау Марселла сидела возле моей кровати.

– Послушай, милая. Давай-ка умывайся; я пока подготовлю твою одежду. Потом что-нибудь поедим. Потом урок пения. И держись-ка повеселее. Тебе можно остаться тут еще на два года, если ты этого хочешь.

Хочу ли я?

– Ты нам ясно дала понять. – Она вздохнула. – Если ты так боишься выйти на свободу, значит, ты и в самом деле к ней не готова. Но через два года ты должна подготовиться, и мы с тобой распрощаемся. Никогда не забывай – ни сейчас, ни когда выйдешь – ты намного сильнее, чем думаешь, Жюльетта. Будь уверена.

Два года пролетели слишком быстро. Двадцать первого марта меня выпустили на свободу. Мне дали самую красивую одежду, какую только смогли найти. Я надела ее и вышла в комнату для посещений, где меня уже ждала юффрау Марселла.

– Теперь все зависит от тебя, милая. Ты готова к этому?

Я кивнула. Я сделаю все, что смогу, и она это знала.

– Не строй иллюзий, милая, у тебя, как и у всех нас, будут и хорошие и плохие дни. Если станет тяжело, делай упражнения. – Она слегка улыбнулась. – Ты такая же, как все, пусть это тебя утешает.

Я удивленно посмотрела на нее. Она что, забыла, что я совершила?

– Дети не выбирают своих матерей, Жюльетта. Ты могла уйти и никогда не возвращаться. Но ты не из тех, кто уходит. Ты чистая душа, Жюльетта.

Чистая душа?

Она наклонилась вперед всем своим огромным телом и поцеловала меня в лоб.

– Давай иди. Брат тебя ждет.

Я кивнула, развернулась и вышла в коридор. Быстро оглянулась: дверь была закрыта. Она уже занялась кем-то другим.

В дверях стоял Луи. Я подошла к нему в чужом платье. Было тесно, я быстро его поправила.

– Мне хорошо?

Он кивнул.

– Ты всегда хороша.

Я увидела, что в глазах у него стоят слезы.

– Не плачь, Луи.

Но у него на лице уже зарождалась улыбка.

– Если бы ты знала, как я счастлив, – сказал он.

Директриса ждала у выхода. Она дружелюбно мне кивнула.

– Ты образцово себя вела, но ты знаешь свои симптомы. Следи за ними. – Она повернулась к нашему Луи. – А ты позаботься о ней как следует.

– Можете на меня положиться, – сказал наш Луи.

Мне повезло, говорила юффрау Марселла. Некоторые выходили, и никто их не ждал, а у меня был мой брат. Одного человека достаточно, чтобы спасти тебя в этом мире.

Мы прошли сквозь ворота на улицу. В лицо светило солнце. Чувствовалось, что началась весна.

– В самый прекрасный день в году наша жизнь начинается заново, – сказал Луи. – Каждый год мы будем его отмечать, Жюльетта. Никогда про него не забудем.

Как скажешь

Нашего дома больше не существовало. Луи его продал, а деньги положил в банк.

– Наше наследство, – сказал он. – Пока нам хватает на жизнь, мы не будем его трогать.

Он сам все еще жил в доме школьного сторожа. Теперь и я там жила.

Мы доехали на автобусе. Всю дорогу я смотрела наружу. Улицы изменились, деревни тоже. Все казалось меньше. Я искоса глянула на Луи. Он был таким же, как раньше, только отрастил волосы и бакенбарды. Ты как из фильма, сказала я. Он засветился от моих слов.

– Скоро зайдет Роза, – неожиданно сообщил он. – Мы помолвлены уже целых семь лет. Мы бы давно поженились, но ждали тебя. Я хочу, чтобы ты была рядом со мной в этот день, Жюльетта. Хочу, чтобы ты стала моей свидетельницей.

Он выжидающе посмотрел на меня.

– Ты рада?

Рада?

– Роза любит тебя. Когда мы поженимся, будем жить все вместе у нее в доме, там хватит места на троих. Мы хотим детей, Жюльетта, по меньшей мере четырех.

Детей. По меньшей мере четырех.

– А ты будешь крестной старшего.

Да о чем он говорит? Я понятия не имела, как быть крестной, но все равно кивнула.

Автобус остановился прямо перед домом. Он достал связку ключей. Их было много, но, к моему удивлению, он сразу нашел правильный.

– Ты не должен умирать никогда, – сказала я.

Он засмеялся.

– Никогда – это слишком серьезное слово, Жюльетта.

– Никогда, – повторила я.

Он показал мне мою комнату. Он устроил ее специально для меня. Там стояла кровать, шкаф, на стене висело зеркало. Обои были оранжевые, с узором из квадратов. Если слишком долго на них смотреть, можно было сойти с ума.

– Считаешь, они уродливые, – сказал Луи. – Но такие сейчас в моде.

– Я не знаю, что сейчас в моде.

Он смущенно взглянул на меня.

– Если хочешь другие, только скажи.

– Они красивые, – ответила я.

Через час на пороге стояла Роза. Она поцеловала Луи в щеку, обняла меня, отпустила и принялась рассматривать.

– Я так рада, что ты опять с нами. Осваивайся потихоньку, не торопись.

– Мы это и собираемся сделать, – сказал Луи.

Она кивнула.

– Я тут задумалась, нужно ли тебе продолжать уроки пения. Твой голос уже достаточно сформировался.

– Достаточно сформировался для чего? – спросил Луи.

Она улыбнулась.

– Не прикидывайся дурачком, Луи.

– Для того, чтобы выступать? Еще не время.

– Я это понимаю, Луи.

Она повернулась ко мне.

– Когда будешь готова, начнем с малого. Человек пятьдесят, не больше. И все они, с первого по последний ряд, будут лежать у твоих ног, Жюльетта.

– Как скажешь.

Мой голос задрожал. Все тело задрожало. Если бы я не присела, я бы упала.

Дыши, Жюльетта. Ды-ха-ни-е.

Кто-то наклонился надо мной. Роза.

– Спокойно, не волнуйся так. Мы никуда не торопимся. В воскресенье вечером урок пения?

Я открыла глаза.

– Давай, скажи «да», – не выдержал Луи.

– Да.

Был одиннадцатый час. Обычно в это время я уже лежала в постели.

– Что мне нужно сделать завтра, Луи?

– Можешь помыть окна.

Я кивнула.

– Хорошо.

Он вздохнул.

– Да я же в шутку сказал, Жюльетта.

– Окна грязные. Я помою. С удовольствием.

Он вздохнул снова.

– Делай то, что хочется, Жюльетта.

Прошел час, а я еще не спала. Где-то там, в моей кровати, лежала другая девушка, не могла уснуть, смотрела на голубые обои, считала желтых ласточек. Она заснет только к утру, пропустит завтрак и получит нагоняй. Она что думает, она тут в гостинице?

Мы теперь тебе не указ, Жюльетта, сказала юффрау Марселла. Теперь ты сама себе указ. Ты должна радоваться этому.

Радоваться. Я постараюсь.

Среди людей

Когда Луи вернулся домой вечером, на первом этаже были вымыты все окна и вытерта пыль. На следующий день я убрала верхний этаж. На третий день мне было уже нечего убирать. Я села на стул и ни о чем не думала. Я ни о чем не думала до конца недели. Это оказалось нетрудно: у меня были годы, чтобы этому научиться.

Может быть, мне хочется что-то приготовить, сказал Луи. Он съест все на свете, лишь бы это было вкусно.

– Я не умею готовить все на свете, Луи.

– Не надо так паниковать, Жюльетта. Сходи в магазин, купи все, что хочешь, я дам тебе денег.

– В магазин?

– Ладно, я куплю еды, а ты приготовишь.

– Я?

Он глубоко вздохнул.

– Я тебе помогу.

На следующий день он дал мне тетрадку. Он выписал в нее семь рецептов, по одному на каждый день недели. Нужно было просто делать, как там написано, сказал он.

Пока я готовила, убиралась и не думала ни о чем, шли дни. За днями недели, за неделями месяцы.

– Тебе пора начать бывать среди людей, – сказал Луи, – пока ты совсем не зачахла.

Он ошибался. Я вовсе не чахла. Но прежде чем я успела ему это сказать, он продолжил. Он заходил к пекарю: сможет ли его сестра вернуться на работу?

– Можешь начать уже завтра!

– В пекарне?

Семь лет я о них ничего не слышала, а теперь они просто так берут меня обратно?

– Пекарня выросла, Жюльетта, твоя помощь будет очень кстати. Тебе там всегда нравилось, не говори, что ты не рада.

– Не забывай болтать с покупателями, – сказала жена пекаря в конце первого дня. – У тебя раньше отлично получалось, все вспомнится.

– Тебе нужно еще немного времени, – сказала она в конце первой недели. – Может, тебе пока лучше раскладывать хлеб и следить за чистотой. И попробуй держаться чуть пободрее.

– У нас большая проблема, – сказала она в конце первого месяца, – покупателям неуютно из-за тебя.

Я удивленно посмотрела на нее.

– Мне что, нужно еще больше улыбаться?

Она покачала головой.

– К моему огромному сожалению, я вынуждена дать тебе расчет. Ты не та, что прежде, детка.

Наш Луи чуть не взорвался. Ну, разумеется, я не та, что прежде, сказал он, я вытерпела столько, сколько не каждый человек вытерпит за всю жизнь.

– И прекрати спрашивать, что ты делаешь не так, Жюльетта. Это с людьми что-то не так. А не с тобой. Я видел, как на тебя смотрят, мне хотелось дать им в зубы. Но я сдержался, мы же не варвары.

Я тоже видела, как на меня смотрят. На их месте я бы тоже смотрела.

– В школе срочно нужна уборщица, как тебе? Ты умеешь убираться, и это нужно делать не во время занятий. В любом случае они не будут глазеть так, словно ты забыла одеться. Что думаешь?

– Но я же всегда одета, – ответила я.

Он все еще тянул с браком. Говорил, что у него есть свои причины. Какие, не говорил. Но мне не следовало беспокоиться, не из-за меня. Значит, из-за Розы. Я не могла этого понять. Зачем она тогда приходила почти каждый день? Она всегда была приветлива и с ним, и со мной. То, что они иногда шептались в коридоре, я считала нормальным. Мне не нужно, чтобы Луи за это извинялся. Как будто нельзя пошептаться со своей девушкой. С девушкой, отвечал мне Луи, какое слово ты использовала, словно нам по пятнадцать лет и весь мир к нашим услугам.

Он часто молчал. И я тоже молчала. Все было упорядочено: еда, работа, вечера перед телевизором. О чем еще говорить?

Прежде чем я успела опомниться, вновь наступило 21 марта.

– День, который мы отмечаем, – сказала Луи. – Или ты уже забыла?

Позвонили в дверь. На пороге стояла Роза с запеченным мясом, крокетами и свежим яблочным муссом. Они с Луи отнесли все на кухню, а я тем временем накрыла на стол.

Она оказалась рядом со мной. Дружелюбно кивнула мне:

– Все хорошо?

А все правда было хорошо?

– Как быстро пролетел год.

Я кивнула. Осталось разложить салфетки на тарелки, и стол накрыт.

Можно садиться.

– Вот только я думаю, Жюльетта, это ведь не та жизнь, о которой ты мечтала.

Вот-вот сюда войдет Луи с едой.

– Ты уже год на свободе, но мне все так же приходится гадать, о чем ты думаешь. Раньше у тебя рот не закрывался. А теперь у тебя будто не хватает смелости его открыть. Кроме тех случаев, когда ты поёшь. Тогда я снова вижу у тебя в глазах блеск, но это не тот огонь, что горел раньше. И он не загорится, пока ты будешь себе лгать, что тебя устраивает твоя нынешняя жизнь. Она у тебя всего одна. Моргнуть не успеешь, как пролетит. Ты же этого не хочешь?

Я пораженно смотрела на нее.

– Мне нравится убираться, – прошептала я.

– Это неправда, Жюльетта.

Вошел Луи с бутылкой шампанского.

– Твоя сестра забыла свою мечту, – сказала Роза, – когда ты уже что-нибудь предпримешь?

– Не сейчас, Роза.

– Я не собираюсь тебе это повторять, Луи.

Он вздохнул.

– Может быть, ее примут в церковный хор.

– Еще бы ее не приняли, да там никто не может и ноты чисто пропеть! Ради бога, Луи, церковный хор! Ничего получше не мог придумать?!

Она повернулась ко мне.

– У меня есть идея получше. Что думаешь насчет конкурса пения?

Конкурс пения?

– Его проводят в паре деревень отсюда. Тебя там никто не знает, они будут судить по твоему мастерству.

Я посмотрела на Луи.

– По-моему… – начал он.

Роза прервала его.

– Я спрашивала у Жюльетты.

Стало тихо. Только тикали часы.

– Чего ты так боишься, Жюльетта? Что на тебя все будут пялиться? Говорю тебе, сцена – это самое безопасное место в мире. Ты мне не веришь? Не переживай, еще поймешь.

О чем она вообще говорит?

– Мы подумаем об этом, – сказал Луи.

– Мы?! – спросила Роза. – Жюльетта, ты хотел сказать.

Fly Me to the Moon

– Роза права, – сказал Луи на следующий день. – Я думаю записать тебя на этот конкурс для певцов. Я пообещал заботиться о тебе, Жюльетта, а значит, ты будешь петь. Что-нибудь на английском. Думаю, это понравится публике. Fly Me To The Moon[11]11
  «Отнеси меня на Луну» – песня Фрэнка Синатры.


[Закрыть], что думаешь? Если будет нужно, закроешь глаза: никто не сочтет это странным. Кстати, ты что, правда думаешь, что я собираюсь бросить тебя им на растерзание?

Наш Луи даже продумал, как я буду выглядеть. На мне будет короткое черное платье выше колен. Локоны можно собрать в пучок; никаких украшений, никакой обуви. Буду петь босой. Мы специально обойдемся самым минимумом, сказал он, чтобы твой великий талант сиял еще ярче.

Они с Розой купили ткань. Потом отвели меня к портному. Тот снял с меня мерки, сказал, что мои размеры идеальны, что он сделает из меня звезду.

Ты это слышала, Жюльетта, сказал наш Луи.

Всю следующую неделю я разучивала с Розой песню.

– Пой ее так, как чувствуешь, а не так, как слышала по радио. Ты же не попугай. Ты, конечно, вечно все повторяешь за своим братом, сама знаешь, но здесь, со мной, ты – это только ты. Жизнь – это риск, Жюльетта, ты либо идешь на него, либо упускаешь шанс. Пока ты поешь вполсилы, мы тратим время впустую. А я не буду повторять, что время бесценно.

Я не могла выносить, когда она со мной так разговаривала.

– Она просто любит тебя, – говорил Луи, – делай, как она скажет.

Получается все лучше и лучше, сказала Роза через какое-то время. Что, если мы разок попробуем в каком-нибудь зале? Школьная сцена подойдет.

Я только закончила убирать, когда она появилась в коридоре.

– Иди домой, – сказала она Луи, – приготовь нам что-нибудь вкусное.

– Я останусь.

– Ты меня слышал, – сказала она, – пошли, Жюльетта. За мной.

Луи кивнул мне, что все хорошо. Развернулся и ушел.

В центре сцены была стойка с микрофоном. Роза села за пианино. Свет в зале был потушен; всего один прожектор светил мне прямо в глаза.

– Я ничего не вижу, – сказала я.

– Если нужно, закрой глаза ненадолго. Прежде чем начнешь, я имею в виду. Потом посмотри на публику. Ты будешь смотреть прямо в темноту. Даже если зал будет набит битком, ты никого не увидишь. Сама поймешь. Я же тебе говорила, как безопасно себя чувствуешь на сцене?

Она улыбнулась.

– Начнем, Жюльетта. Представь, что перед тобой сидит тысяча человек.

Тысяча?

– Или пятьсот, или сто. В любом случае много. Представь, что они начнут аплодировать, когда увидят тебя. Ты красавица, Жюльетта, люди любят красавиц. Не пугайся аплодисментов. Просто подожди, пока они не кончатся. Или смотри на меня, я подам тебе знак.

Я подошла к микрофону.

«Когда у меня в руках микрофон, я жив», – всегда говорил отец.

Я посмотрела в темноту.

Не забывай о своей публике. Это папа тоже говорил. Мы играем для них, малышка, без них нас не существует. Мы. «Жюль и Жюльетты». Лучший танцевальный оркестр в округе. Мы видели каждое лицо на каждом выступлении. Они болтали, смеялись, молчали, целовались или просто танцевали под нашу музыку, это было не важно. Наш отец пел, оркестр играл, а я была во множественном числе.

Я запела в микрофон. Слишком резко. Я продолжила мягче.

– Let me play among the stars[12]12
  Здесь и далее: текст песни Fly me to the Moon: Позволь мне играть среди звезд, / Позволь мне увидеть, какая весна на Юпитере и Марсе, / Наполни мое сердце песней, позволь мне петь вечно.


[Закрыть], – пела я темноте.

Все могло быть по-другому.

– Let me see what spring is like on Jupiter and Mars.

Роза перестала играть.

– To the moon, Жюльетта. Ты должна петь до луны, а не до ближайшего угла. Заново. И пользуйся микрофоном.

– Fill my heart with song, let me sing forever more.

– Я хочу слышать, что ты в это веришь. Заново. Что за историю ты хочешь рассказать? Давай, рассказывай. Ты готова?

Я искоса взглянула на нее и кивнула.

Она улыбнулась.

– Нужно просто снять свой предохранитель, вот и все. Я, конечно, тебе помогу, но только ты знаешь, где он.

Она опять начала играть.

Рассказывай.

Легкие сами собой наполнились воздухом. Звук пошел вверх, за ним еще один. Даже если бы я захотела остановиться, я бы не смогла. Я должна была петь. О луне и звездах, и об этой игре, и как было бы чудесно, если бы она длилась вечно.

– Когда ты себя отпускаешь, Жюльетта, это просто прекрасно.

Мы сидели в машине, ехали домой. Я подавила зевок. Только теперь я почувствовала, как сильно устала. Пение – это адский труд, говорил отец. Он был прав. Адский труд, что потом превращается в ничто. Мои легкие начинали петь, а тело помогало, а голос продолжал. А где находилась в это время сама я, было не важно.

– Твой брат – хороший человек, Жюльетта, но он уже давно должен был мне позволить идти своей дорогой. Иногда у меня от него мурашки по коже. – Она побарабанила пальцами по рулю и искоса глянула на меня. Я услышала, как она вздохнула. – Я не должна была тебе этого говорить, я знаю. Просто сделай вид, что ты ничего не слышала.

Я повернула голову к окну и посмотрела наружу.

Вот и наша улица.

Наш дом.

Луи.

В день конкурса Роза приехала забрать нас на машине. Мы все вместе подошли к гримерной. Роза указала на табличку.

Посторонним вход воспрещен.

– Посторонние это мы, – сказала она, – твой брат и я. Дальше все зависит только от тебя.

Луи кивнул мне.

– Тебя ждут, Жюльетта. Тебе выделят зеркало и табурет, чтобы ты могла накраситься и стать еще красивее. Как закончишь, тебя отведут на сцену. И ты споешь, Жюльетта, просто споешь. Как ты умеешь. Этого будет вполне достаточно.

Он взялся за ручку двери.

– Заходи.

Я вцепилась в его руку. Затрясла головой. Он высвободился.

– Делай, как я сказал, Жюльетта.

Это же был наш Луи. Я делала, что он говорил. Дверь захлопнулась за моей спиной.

Меня встретила пожилая женщина. Нашла ли я свое зеркало? На нем должно стоять мое имя, как меня зовут, она поможет мне его найти.

– Жюльетта Энгелен, – сказала я.

Она дружелюбно рассмеялась. Это мое первое выступление? Конечно же, я нервничаю. Все нервничают. Ничего удивительного, если знать, какой будет приз. Никаких утюгов, как в велогонках, победитель получит газовую плиту, ради нее стоит постараться. Она вдруг перестала болтать, смеяться и кивать. Сделала шаг назад и принялась рассматривать меня, словно только что увидела.

– Ты из семьи Жюля Энгелена? У меня было предчувствие, когда я увидела твою фамилию в списке; у тебя его глаза. Говорю тебе, детка: стоит тебе только поднять эти глаза, ты просто взорвешь зал. А если ты еще и умеешь петь, как он, можешь сразу забирать плиту домой. В машину-то влезет?

Она остановилась. Вздохнула.

– Знала бы ты, каким шоком для всех нас стала его смерть. «Жюль и Жюльетты» сразу распались. А, ты же сказала! Жюльетта – это ты?! Детка, я видела, как ты выступала. Ты тогда пела не много, пел в основном твой папа. Ох, детка. С твоим-то опытом можешь спокойно строить планы насчет плиты.

Она остановилась. Взглянула на меня снова.

Ее улыбка пропала.

– Ох, – вздохнула она печально.

Она знала. Сейчас, подумала я, она вышвырнет меня из гримерной, из коридора, на улицу. Я стала никем, но и этого оказалось слишком много.

Я развернулась.

Наверное, я шла несколько часов. Меня нашли утром, в пяти деревнях оттуда. Полиция привезла меня домой.

«Твой брат объявил тебя в розыск», – сказали они.

Наш Луи заплакал, когда увидел меня.

– Ты больше не должен оставлять меня одну, – сказала я.

Он заплакал сильнее. Я закрыла глаза. Вот и юффрау Марселла. Ты намного сильнее, чем думаешь, Жюльетта.

Это неправда.

– Мы здесь не останемся, – сказал Луи.