Текст книги "Я ненавижу тебя! Дилогия. 3 и 4 книги"

Глава 15

Михаил Юрьевич, просмотрев и прослушав видеонаблюдение в комнате Влада за сегодняшнюю ночь, внимательно посмотрел на своего подчинённого.

– Кто еще знает об этой записи? – задал он вопрос мужчине, прищурив свой единственный глаз.

– Кроме нас с вами Михаил Юрьевич, больше никто, – отчеканил мужчина, выпрямляясь по стойке смирно.

Михаил почесал подбородок с отросшей щетиной и опять принялся изучать видеозапись. Но к выводу так и не пришел. Эта мышка была и права и неправа одновременно, говоря Маше о том, что все это были галлюцинации. Да, галлюцинации имели место быть, но вот то, что она сделала…. Хотя, с другой стороны он наконец-то понял, почему она так себя вела, когда он встретил ее много лет назад в Москве. Это очень многое объясняло, касаемо ее заявления о раздвоении личности.

Однако дядя Миша в своей жизни видел слишком много разных людей. И по большей части ему встречались те, кто неплохо имитировал любые болезни, лишь бы уйти от наказания. Именно поэтому Михаил Юрьевич не был склонен к гуманизму или альтруизму. Однажды он уже отнесся спустя рукава к собственной безопасности. И это вылилось в страшную трагедию.

С тех самых пор он поклялся себе, что будет защищать оставшихся родных до последней капли крови, дабы искупить вину перед погибшими близкими. А для него единственным близким остался лишь Влад. И любая угроза безопасности для него являлась первоочередной задачей для Михаила. Все остальное для него уже давно не имело значения в этой жизни.

– Знаешь что Вадик, ты пока попридержи эту информацию и Владу не говори, посмотрим, чем сегодняшний день закончится, а потом уж и будем какие-то меры принимать.

– Есть придержать информацию! – отозвался Вадим.

Михаил Юрьевич кивнул.

– И еще найди мне все видеозаписи о Мировой, я хочу знать каждый ее шаг с того момента, как она впервые попала в этот дом, и до сегодняшнего дня. Можешь работать здесь, тебя никто не потревожит. И желательно, чтобы ты мне к завтрашнему утру уже все собрал.

– Есть собрать информацию о Мировой! – опять громко отчеканил Вадим.

– А я поеду Мирова встречать, да подарочек от Влада передавать, пока он спит, а то еще передумает после такой-то ночки, – пробормотал Михаил Юрьевич, кряхтя, поднимаясь со стула. – И проследи, чтобы племяша моего не будили, пусть сам просыпается.

– Есть не будить Владислава Викторовича!

Михаил хмыкнул на манеру изъяснения своего подчиненного, но так ничего и не ответил. Парень исполнительный, и вроде не дурак, но после контузии в одной из военных Чеченских компании стал не пригоден для армии, как боец, так как лишился двух ног. Дядя Миша познакомился с ним еще в пору своего бродяжничества, и обратил внимание на молодого парня неплохо разбирающегося в технике. А потом уже и забрал себе, сначала просто из жалости, а потом уже оценил все его качества хорошего и преданного работника. Этого даже если пытать будут, и то ни слова не скажет. Поэтому Михаил и потратился на дорогие немецкие протезы для парня, из-за которых даже не заметно, что он инвалид. Ведь как помощнику, цены ему нет. А эти его закидоны с «есть» и «так точно», так Михаил давно махнул на них рукой.

Выйдя из комнаты для охраны, мужчина, не сбавляя шага, быстро пошел к выходу. Там его уже ждала машина.

В этот раз он решил принять решение за Влада. Племянник сам его вызвал, прекрасно понимая, что у Михаила рука не дрогнет в ответственный момент. Вот он и не собирался отступать. Ему и самому хотелось выяснить всю правду, особенно учитывая ночной разговор между девушками. А Михаил был почему-то уверен, что именно Миров расставит все по своим местам.

Конечно, можно было бы его допросить, как следует, уж Михаил то умел разговаривать с людьми так, как ни кто другой. Лично. Один на один. Правда, после этого люди редко выживали. Но «поговорить» всегда можно успеть. А вот посмотреть на поведение преданного мужа…. Это намного эффективней действует, даже тех же пыток.

***

Лина проснулась по звонку будильника на своем телефоне.

«На работу», – мысленно застонала она, чувствуя себя совершенно разбитой. После того, как Герман утащил ее в свою комнату, он так и не дал ей уснуть. Напал на нее как изголодавшийся по женскому телу солдат. Жестко, властно, но невероятно возбуждающе. Будто доказывая ей, своими движениями, что она принадлежит только ему. Лина поразилась, как быстро она вспыхнула от его властности.

«Нет, видимо где-то глубоко в ней живет настоящий сабмиссив», – подумала она, вспоминая, как от каждого указания мужчины, что ей делать и как встать, каждая клеточка ее тела пела от счастья.

Вот только поспать она смогла, всего лишь пол часика. Потому что уснула в шесть тридцать утра, а теперь у нее было чувство будто по ней трактор, как минимум проехался.

Лина готова была плакать от бессилия. У нее не только руки и ноги не шевелились, но даже глаза не открывались.

– Твою мать, какого хрена Лина, это твой что ли будильник? – пробормотал Герман прямо ей в ухо, потому что крепко прижимал к своей груди, обвив всеми конечностями, будто она его любимый плюшевый мишка.

– Мой, – хрипло ответила она, еле шевеля губами, – мне на работу надо.

– Какая работа? Забудь! Я встаю в девять, не раньше.

Герман был совой по натуре, и даже подъем в девять утра был для него сродни пытки. Но от работы он не любил отлынивать. И просыпался всегда вовремя, чтобы успеть к утреннему видео-совещанию.

Каждое утро, кроме выходных, он, как глава безопасности всей компании Лисовского, собирал на утреннюю планерку всех своих замов по всем филиалам в стране и слушал их краткие отчеты по работе за день. Это для Германа было, уже, как ритуал. Без него он даже день не мог начинать. В общей сложности такое совещание занимало всего один час. И после него Герман либо отсыпался, либо занимался делами. Вот только на сегодня у него вообще-то очень много дел назначено. А он планировал хотя бы часика два еще отдохнуть. А то после вечерних и ночных событий, что-то он сам уже выдохся.

– Что там было с Ларисой? Почему она такая странная была? – вдруг вспомнила Лина про напуганную блондинку, которую куда-то увели вчера Герман с Лисовским.

– А… какой еще Ларисой? – сонно пробормотал Герман.

– Медсестрой.

– Ах, этой…, – Герман скривился, вспоминая верещание тупоголовой дуры, когда он заталкивал ее в такси и отправлял домой от греха подальше, – не, она не пьяная была, просто сонная, чуть лекарство не перепутала, Влад заметил, что она колоть собралась что-то другое, он помнил назначения Палыча, ну и чуть не прибил идиотку.

– А что там было? – уже открыв глаза, с удивлением спросила Лина, и автоматически продолжила размышлять вслух: – Вообще для Лариски, это странно. Я давно с ней работаю, и знаю, что хоть она и та еще болтушка, однако лекарства никогда не путала, как бы сильно не хотела спать.

– Мда? – Герман тоже открыл глаза, и задумчиво добавил: – ну надо же, как интересно…

Лина пошевелилась, пытаясь выбраться из-под тяжелого тела мужчины, но сдвинуть его с места было невозможно.

– Герман мне собираться на работу надо, выпусти меня.

– Я тебя у Палыча отпросил, сказал, что ты опоздаешь, так что успокойся, время поспать у нас еще есть, – и Герман еще сильнее прижал к себе недовольно сопящую девушку.

Лина хоть и разозлилась, что Герман опять командует, но внутренне все равно была ему благодарна, и через две минуты не заметила, как с удовольствием расслабилась в объятиях мужчины и погрузилась в сладкую дрему.

***

Маша открыла глаза, чувствуя себя совершенно раздавленной. Осторожно пошевелившись и перевернувшись на другой бок, она поняла, что Влад так и не вернулся в кровать.

На душе стало почему-то холодно и грустно. Наверняка ему было противно спать рядом с эпилептиком. Эти ее приступы, любого испугают.

Грудь сдавило от жалости к себе. Она совсем никому не нужна в этом доме. Если бы не Линина поддержка ночью, она бы таких глупостей наделала, что наверняка уже и не проснулась бы сегодня живой.

Сев в кровати Маша подтянула ноги, и обняла колени. Хотелось позвонить и поговорить с Леной. Но она не знала, разрешит ли ей Влад.

– А что если связаться с комнатой Михаила Юрьевича? Может быть, он позволит? – шепотом спросила она сама себя.

И убедившись, что время уже десять утра, и она своим звонком случайно не разбудит мужчину, Маша с тумбочки взяла телефон.

На ее радость, Михаил Юрьевич очень быстро согласился ей помочь, и более того, даже дал пароль на Wi-Fi, чтобы Маша смогла воспользоваться интернетом.

Настроение у девушки сразу же поднялось в разы. И через час, она, уже приняв душ, и позавтракав в комнате, открыла ноутбук, и звонила по «Скайпу» дочери.

***

Утро у Гели прошло по старому сценарию. Дичайшая боль в ноге, это первое, что она почувствовала просыпаясь.

Вот только теперь она прекрасно понимала, что это за боль. Она отказалась от очередной порции обезболивающих, и вот, пожалуйста – результат.

Геля и не подозревала, что боль может быть настолько сильной. Это же, ни в какие ворота не влезает. Она скулила, стонала, кусая свою руку, и надеялась, что боль пройдет, или просто угаснет. Но этого не происходило.

Ощущения были такими, будто ее ногу опять невидимый маньяк пытался распилить ржавой тупой пилой, причем делал он это очень медленно, наслаждаясь каждой эмоцией своей жертвы.

Но выхода у девушки не было. Она прекрасно понимала, что не имеет права сдаваться. Наркотики уничтожат ее, как личность. А она больше не желает быть животным. У нее есть Инга, любимая работа. И возможно, что отец когда-нибудь примет ее обратно и простит. И вот теперь все насмарку? Вся ее работа над собой? Нет! Инга не могла отказаться от того, чего успела добиться, и поэтому должна терпеть. Она выдержит! Она очень терпеливая!

Собственные убеждения не очень сильно помогали снизить боль в ноге. Казалось, что с каждой минутой она увеличивалась в разы. И чтобы сдержать крик, Геля взяла подушку и накрыла ей свое лицо.

В этот момент она почувствовала чье-то прикосновение.

Это была медсестра.

Геля убрала подушку, и прикусила губу. Но слезы на щеках и красные глаза она спрятать от женщины не могла.

Медсестра смотрела на свою подопечную хмуро, в ее руке был шприц. Геля посмотрела на него и четко сказала:

– Нет!

Правда, скрыть предательскую дрожь в голосе не получилось.

Медсестра вздохнула и осуждающе покачала головой.

Закрыв иголку крышкой, она положила шприц на стол для лекарств, который находился в прямой видимости девушки, и вытащила утку.

– Да, хочу, – кивнула Геля головой.

Утренние процедуры немного, но отвлекли девушку от боли. Медсестра предложила ей инъекцию «Баралгина», это лекарство было обычным обезболивающим, и противовоспалительным, и после укола, боль притупилась.

Когда пришел Михен, Геля уже чувствовала себя более-менее сносно. И краснота под глазами исчезла. Поэтому блондин даже не заподозрил, что утром его гостья чуть с ума не сошла от болевого приступа.

– Привет, – улыбнулся мужчина, показывая идеально ровные белые зубы. – Я хотел бы с тобой позавтракать, ты не против?

– А если против? – недовольно буркнула Геля.

– Тогда можешь посмотреть, а я поем, – ухмыльнулся Михен, ставя столик перед ней и перекладывая туда тарелки с едой, со столика, который только что привезла медсестра. – Насколько я помню, высококалорийное лежачим больным нельзя. Так что буду вместе с тобой на диете сидеть.

Вздохнув, Геля взяла ложку и начала есть кашу, запивая ее какао с молоком. Да, в ее случае плотно кушать не имеет смысла. Чем меньше ешь, тем меньше ходишь в туалет.

– И откуда ты помнишь, про лежачих больных? – все же не удержалась и спросила она блондина, который молча уплетал кашу, между прочим, очень вкусную.

– У меня дед несколько лет назад с сердечным приступом целый месяц в постели провалялся, врачи говорили, что он не выкарабкается, – в глазах мужчины, Геля заметила промелькнувшую боль и даже вину, но он тут же будто смахнул с себя эти воспоминания и преувеличено бодро растянул губы в улыбке. – Но, слава Богу, все обошлось! Мы тогда вместе с мамой и бабушкой на больничную кашку подсели, так как практически жили в больнице, по очереди дежуря в палате деда. Мне тогда впервые пришлось много дел взять на себя. И решения принимать очень сложные…

Геля с удивлением увидела тепло и грусть в глазах мужчины.

– Ты очень любишь своих родных. Наверное, они тобой очень гордятся, – не удержалась и высказала она свои мысли, чувствуя легкую зависть к этому баловню судьбы.

– Вот ты знаешь, – Михен неожиданно посмотрел на нее серьезным взглядом, от чего стал выглядеть старше и мудрее, – на самом деле, до сердечного приступа деда, я был не особо образцовым внуком и сыном. Я вообще был тем еще уродом, – Михен хмыкнул не без горечи, и отвел свой взгляд, смотря куда-то вдаль, – и только лишь когда понял, что дед не вечен, да и родители тоже, … только лишь тогда задумался о том, что творю. Я после того случая сильно изменился. Ты даже не представляешь насколько сильно.

Михен грустно вздохнул и начал размазывать по тосту ножом кусочек сливочного масла.

– Мне кажется, они бы тебя в любом случае любили, – покачала головой Геля, и автоматически взяла из рук блондина готовый бутерброд, который оказывается он, делал для нее. Но Геля не успела об этом задуматься, так как Михен продолжил свой рассказ.

– Ты не права, дед выкинул меня из дома, когда мне было семнадцать, я много лет у них с бабушкой в Армении жил. Я тогда всем сказал, что сам уехал. Стыдно было говорить, что выгнали, – неожиданно даже для себя признался Михен. – А мать, уже позже, тоже попросила меня съехать, когда я в университете учился. Я тогда много дров наломал, и нервов им попортил. Я о сердечном приступе дедушки, даже не от родных узнал, а от знакомых и то, только лишь слухи, – он зарылся пальцами в свои волосы, порывистым жестом, убирая их назад. А Геля поняла, что Михен до сих пор переживает, из-за того, что родные не желали с ним общаться, и сообщать новости о болезни деда. – Ты не представляешь, что я тогда почувствовал. А когда приехал в Армению и в больницу пришел, мама с бабушкой меня первую неделю даже близко к деду не подпускали и вообще разговаривать со мной не хотели. Но я просто всегда был упертым, как баран. И постепенно сломил своих родственников. А потом и с дедом помирился. Так что не думай, что мои родные такие уж всепрощающие. Даже то, что я единственный сын и внук, даже это не делало меня в их глазах самым лучшим. Так что не надо ежик думать, что я золотой мальчик, – улыбнулся Михен и, не удержавшись, тронул кончик носа хмурой девушки, от чего она недовольно фыркнула, как самый настоящий ежик, и потерла нос пальцем. – Да, в детстве у меня были привилегии, я мог позволить себе больше, чем многие другие мои сверстники, но с меня и требовали в разы больше чем с других детей.

– Мне было семнадцать, когда я сильно поссорилась с отцом, – неожиданно начала Геля, вспоминая свое прошлое, а Михен затаил дыхание, слушая ее, – все дело в моих сводных сестрах. Они украли у него денег и подкинули их мне в шкаф. А затем мачеха «нечаянно» нашла эти деньги в моих вещах, – Геля горько усмехнулась, вспоминая тот день, – эти деньги отец приготовил мне для учебы. Я должна была поступать в университет. И согласись, было бы очень глупо и нелогично с моей стороны делать нечто подобное?

Она посмотрела на хмурого блондина.

– Если только ты не желала учиться? – тихо спросил он.

Геля хмыкнула в ответ.

– Вот и мачеха тоже самое сказала отцу. А он ей поверил. Мне не поверил, а ей поверил. Я сильно обиделась на отца, позвонила тетке, сестре матери в Киров, та сказала, что готова меня принять, и помочь поступить в университет на бесплатной основе. Она деканом работала в одном из местных университетов. Я уехала, даже не попрощавшись с отцом.

Геля опустила голову, и начала размазывать вилкой остатки каши по тарелке.

– Сейчас сильно жалею… Не надо было рубить с горяча, но я молодая была, сильно обиделась на отца, наговорила ему много гадостей. Про маму вспомнила… В общем… глупая была…

– Я бы тоже обиделся, если бы меня обвинили в том, чего я не совершал. Это вполне нормальная реакция, Геля, – вмешался Михен, чувствуя неконтролируемое чувство злости, но усилием воли постарался засунуть его, как можно глубже.

Геля опять улыбнулась, посмотрев ему в глаза.

– Ты не понимаешь,… нельзя было вот так…

Она махнула рукой, и опять почувствовала нарастающую боль в ноге. И поняла, что от блондина пора избавляться, иначе он поймет, что она отказалась от обезболивающих, и еще и насильно решит ей их колоть, учитывая его характер.

Но сначала, она должна была узнать, как дела у Инги.

После короткого разговора с дочерью, которая вовсю уже носилась по коридору больницы, (ее кое-как поймала врач, чтобы вручить сотовый), Геля опять почувствовала облегчение. И даже сдержанно поблагодарила блондина за помощь с ребенком.

С улыбкой на губах, и мысленно празднуя первую победу, Михен выходил из комнаты уже не такого уж и злого ежика. Совет психолога рассказать о себе что-нибудь личное, без прикрас, и обеления, пришелся кстати. Он ведь никогда ни с кем не обсуждал тот период своей жизни, так и продолжал носить все свои мысли и чувства в себе, а сегодня ощутил странную легкость, когда впервые чувства облек в слова.

Откровения же Ангела его сильно потрясли. В первую очередь он почувствовал злость на ее родственников. А затем он удивился, что Геля во всем винила себя. Но не стал настаивать на своем мнении, пытаясь ее переубедить, так как психоаналитик строго настрого запретил ему это делать в первый их разговор. Даже то, что она открыла частичку своего прошлого, уже было громадным достижением.

Михен решил опять посоветоваться с врачом, а затем уже делать следующий шаг.

Стоило блондину уйти, как Геля попросила, чтобы медсестра ей опять вколола «Баралгина».

После укола легче стало, но только через тридцать минут, и то, боль лишь притупилась слегка, но до конца не прошла.

«Скоро это обезболивающее прекратит свое действие, а ночью, так вам и подавно будет плохо», – написала ей в блокноте Лидия Дмитриевна.

А Геля вдруг забрала блокнот у медсестры и решила написать ей электронный адрес Маши, и сообщение о том, где находится Инга и подпись поставила – «Крокодил». Когда-то давно, когда они только начинали работать вместе, и общались через корпоративную почту, которая мониторилась начальством, они придумали друг для друга специальное слово, оно означало, что кому-то из девушек нужна срочна помощь, но так, чтобы Петрович этого не понял. Вообще-то это было нечто вроде шутки, которая постепенно переросла в личный код.

И поэтому Геля знала, что Маша ее поймет, и заберет Ингу себе. Как-то давно, Геля для Маши писала доверенность, от себя на Ингу. Так как уезжала на целую неделю в командировку, а Маша забирала ее домой со школы и водила по разным кружкам. Геля надеялась, что Маша сохранила эту доверенность и догадается забрать ее дочь.

После долгих уговоров, Лидия Дмитриевна все же согласилась отправить сообщение.

А Геле оставалось надеяться, что у Маши есть возможность ей помочь. Ведь больше, ей и обратиться было не к кому…

Это сейчас блондин изображает из себя доброго самаритянина, делится с ней личной информацией, но ведь никто не знает, что будет завтра или даже через год?

Геля работала на подонка целых три месяца, пока он не показал свою отвратительную личину во всей красе, и тоже изначально казался вполне адекватным и положительным во всех смыслах человеком. А на деле,… на деле вышло совсем иначе. И поэтому она не хотела, чтобы в очередной раз из-за близкого человека, кто-то имел на нее рычаги давления.

***

После разговора с дочерью, Маша зашла на свою почту и начала разгребать ящик от писем заказчиков, которых опять накопилось больше сотни.

Маша постепенно отвечала на все письма, когда к ней пришло еще одно письмо с незнакомого адреса, но с очень знакомым словом «Крокодил».

Открыв и перечитав письмо несколько раз, Маша попыталась на него ответить, но ящик был временным, и система сообщила, что такого адреса больше нет.

Она попыталась связаться с Гелей, но та так и не ответила на ее письмо. Тогда она связалась с их общей коллегой по работе – Оксаной. Девушка как раз сейчас была в офисе.

«Геля больничный взяла», – ответила ей Оксана, через чат.

«Но я не могу с ней связаться, хочу сходить ее навестить, а она не отвечает», – написала ей Маша.

«Петрович сказал, что у Гели сложный перелом лодыжки, и ее к себе забрал ее мужик, кружит над ней вороном, никого не подпускает, боится, что его ненаглядную кто-то потревожит, и ножка не так срастется»

У Маши в ушах зашумело. Боже… Геля в беде, а она даже не знала об этом? Стало стыдно. Ведь Геля была ее единственной и самой лучшей подругой. Она всегда выручала Машу в любых сложных ситуациях.

«Что еще за мужик?» – написала она следующее сообщение.

«Я не знаю, Петрович, так и не рассказал, но это случилось прямо на приеме, на который он в этот раз заставил ее идти, так как остальные отказались, с того дня мы нашу Гельку и не видели»

Попрощавшись с девушкой, Маша попыталась связаться с шефом, но тот так и не ответил ей. Тогда она позвонила бабе Вере, но старушка тоже почему-то не подошла к телефону.

Маша запустила пальцы в растрепанные волосы, и с силой дернула себя за них, чтобы остудить нагревшуюся голову. Она понятия не имела, как ей помочь Геле. Разве что забрать Ингу и отправить ее к маме в Новосибирск? Ведь Геля ясно попросила в сообщении, что ребенка надо забирать.

«Остается только попросить помощи у Влада», – поняла Маша, и встав с кровати, пошла, искать Лисовского.