Текст книги "Все, что мы хотели"

– Бразильцы могут относиться к любой расе, Кирк, – произнёс я нарочито медленно, как если бы разговаривал с идиотом. Впрочем, так и было. – Совсем как американцы.

– Да, точно. Верно. Теперь понятно. Так значит, Лила – белая?

– Скорее да, – ответил я, не желая сообщать этому человеку подробности её родословной. Я и сам не был на сто процентов в ней уверен, знал только, что мать Беатриз была абсолютно белой португалкой, а отец – на четверть чёрным. Стало быть, Лила примерно на одну шестнадцатую часть являлась афробразильянкой.

– Скорее да? – спросил Кирк.

– Смотрите. Суть в том, что… Хотя у матери Лилы одно время была грин-карта, сама Лила – стопроцентная американка, – сказал я.

– Это чудесно, – ответил он. – Просто чудесно.

– Что именно?

– Всё, – ответил он. – Что её мать переехала сюда. Что Виндзор так многонационален…

– Ну, я бы не назвал его многонациональным… Но это отличная школа. Я впечатлён преподавательским составом. И директором, – последнее слово я произнёс особенно многозначительно.

Кирк кивнул.

– Да. Уолт очень хорошо выполняет свою работу. И я понимаю, сейчас он в трудном положении. Всё это происшествие… Думаю, он будет рад, если мы сможем уладить всё это тет-а-тет.

– Тет-а-тет? – переспросил я, прекрасно понимая, к чему он клонит.

– Да. Между собой. Я уверяю вас, что Финч будет строго наказан… и мы готовы компенсировать вам… потраченное время… и моральный ущерб, причинённый вам и вашей дочери.

Я с недоумением смотрел, как он подходит к столу, открывает ящик и достаёт белый офисный конверт. Когда он повернулся, чтобы вручить мне этот конверт, я увидел на нём моё имя и не знал, как отреагирует мой организм – борьбой или бегством. Ударить этого типа в лицо? Или схватить деньги и убежать? И ещё мне хотелось узнать, за сколько этот шутник надумал нас купить. Может, он всё-таки погуглил информацию и выяснил, что я плотник. Может, даже предположил, что я плотник-испанец. Может, у него в столе несколько конвертов. Конверт номер один – для чернокожего чернорабочего. Конверт номер два – для белого рабочего. Конверт номер три – для парня в костюме. Бег или бой, бой или бег? Это же вроде бы инстинкт, не сознательный выбор?

Я выбрал бег. Поднялся и взял конверт. Запихивая его в карман, почувствовал, что внутри банкноты. Много банкнот.

На лице Кирка появилось выражение ощутимого облегчения.

– Я очень рад, что мы сумели договориться, Том, – сказал он. – Это очень, очень конструктивно.

– Да, – ответил я. – Очень.

– И если бы вы только сказали Уолту, что мы обо всём договорились, и… – Его голос резко снизился, и я понял, что даже он не настолько нагл, чтобы произнести вслух слова «я от вас откупился».

Я совершил ложный замах[14]14
  Баскетбольный термин, обозначающий приём, когда игрок делает вид, будто собирается бросать, с целью ввести соперника в заблуждение.


[Закрыть]. Я кивнул, улыбнулся и позволил ему жизнерадостно проводить меня до двери.

Глава десятая
Нина

Кирк вернулся домой из аэропорта лишь за тридцать минут до встречи с отцом Лилы. Пока он, двигаясь от шкафа к ванной и обратно, распаковывал сумку на колёсиках, я пыталась вывести его на разговор. Я спросила, что он собирается сказать Томасу Вольпу и точно ли хочет, чтобы я не участвовала в разговоре. К постыдному моему облегчению, он сказал, что абсолютно в этом уверен и что не хочет обсуждать детали.

– Не хочу ничего репетировать заранее, – сказал он. – Получится неестественно.

Я кивнула, не купившись на это, но тем не менее порадовавшись.

Несколько минут спустя я, чуть волнуясь, покинула дом. Я старалась переключиться на другие мысли, но думала по большей части о муже и о том, что те самые качества, которые я любила в нём больше всего, теперь меня расстраивали. Он должен быть прав. Он должен быть главным. Но со мной он всегда был другим. Я могла убедить его, когда не мог никто другой. Во всяком случае, мы всегда были равноправными партнёрами.

Я вспомнила неприятный эпизод из детства Финча, когда они с одним мальчиком окунули в синюю краску уши соседского кокер-спаниеля. Финч отрицал свою вину, хотя доказательства были неопровержимыми, включая синюю краску на подошвах его маленьких «найков». Мы с Кирком долго спорили, как быть. Он хотел с помощью грубой силы добиться признания, но я убедила его дать мне поговорить с сыном. Мы втроём уселись за кухонный стол, и я сказала Финчу о том, что мы всегда будем его любить, чего бы он ни совершил, и о том, как важно говорить правду.

– Это я сделал, мамочка! – разрыдавшись, наконец признался Финч. – Мне так стыдно!

Я до сих пор помню, как Кирк посмотрел на меня, как мы в ту ночь занимались любовью и он сказал мне, что выбрал для нашего сына самую лучшую маму на свете.

Он уже давно на меня так не смотрел.

Примерно через час, за который я успела сделать кое-какие дела, позвонил Кирк и спросил, не хочу ли я сходить с ним пообедать.

– О господи. Всё настолько плохо? – спросила я, думая, что у Кирка никогда не находилось времени на обеды, разве только деловые.

– Нет. Всё совсем неплохо. Даже можно сказать, отлично. – Его голос был заметно бодрее.

– Правда?

– Да. Мы отлично поговорили. Он мне понравился.

– А… ты ему?

– Конечно, – рассмеявшись, ответил Кирк. – Кому я не понравлюсь?

Не ответив на его вопрос, я потребовала подробностей разговора.

– Я обо всём расскажу тебе за обедом. Увидимся в клубе? – он имел в виду загородный клуб Белль-Мида, в котором состояла вся семья Кирка.

– А можно куда-нибудь в другое место? – Я вспомнила, как впервые попала в этот клуб, когда только начала встречаться с Кирком. Мне было там неуютно – угодливые официанты в тугих белых пиджаках, парадные залы, битком набитые восточными коврами и антикварной мебелью, и самое главное – лишь лилейно-белоснежные участники. Вплоть до 2012 года в клубе не числилось ни одного чернокожего, тогда как персонал преимущественно состоял из цветных. Справедливости ради нужно заметить, что, как мне рассказал Кирк, нескольких афроамериканцев пригласили туда вступить, но они попросту отклонили приглашение. И я их не осуждаю.

Но понемногу моё сопротивление перед роскошью было сломлено. Я стала меньше внимания обращать на эксклюзивность и больше – на красоту, безмятежность и уют этого мира. Редко выдавалась неделя, когда бы я не проводила там несколько часов, играя в теннис, общаясь с Финчем и Кирком или выпивая с друзьями на веранде, откуда открывался вид на поле для гольфа.

– Ты что-то имеешь против клуба? – спросил Кирк, точно прочитав мои мысли.

– Вовсе нет, – ответила я. – Просто не в настроении ни с кем общаться. С учётом всего…

– Хорошо. – Он уступил быстрее, чем я ожидала. – Тогда я звоню в «Этч»? Или в «Хаск»?

В этих ресторанах тоже высока была вероятность наткнуться на кого-нибудь знакомого, но мне не хотелось совсем уж вредничать. «Хаск» мне нравился. Это был, наверное, мой любимый ресторан в городе. Так что я предложила Кирку пойти туда.

– Отлично, – сказал он, – до встречи.

Двадцать минут спустя мы с Кирком сидели за уютным столиком на первом этаже элегантно обставленного ресторана, расположенного в особняке девятнадцатого века на Рутледж-Хилл. Он всё ещё не рассказал мне о разговоре, продолжая интриговать и настояв, что сначала нужно выпить бокал вина. Я была взволнована и вместе с тем полна надежд, пока мы болтали со знакомой официанткой, а потом заказывали вино, бургер для Кирка и ризотто с креветками для меня.

Когда официантка ушла, я сказала:

– Ладно. Ну теперь-то ты можешь мне рассказать, Кирк?

Он кивнул, набрал в грудь побольше воздуха.

– Ну вот. Он пришёл вскоре после того, как ушла ты… мы пошли в мой кабинет и немного поболтали… потом перешли к делу. Сначала он немного нервничал, но потом я всё ему объяснил…

– Что именно?

– Что именно… Я сказал ему, что Финчу очень жаль. Что очень жаль нам всем.

– И что он сказал?

– Не особенно много. Он вообще очень молчалив. Но мне показалось, он согласен всё уладить тет-а-тет…

– Да ну? – Сказать, что я была удивлена, значило ничего не сказать.

– Ага.

– Значит, он не хочет, чтобы дело дошло до Почётного совета?

– Верно, – ответил Кирк. Официантка принесла две булочки, Кирк взял одну и принялся с надменным видом намазывать маслом.

– Но… как? Почему? – спросила я. – Он просто согласился, и всё?

– Ну, скажем так, я его немного… мотивировал…

Я посмотрела на Кирка, и у меня упало сердце.

– Каким образом?

– Финансово. – Он пожал плечами.

– Что?

– Что значит «что»? Дал ему немного денег. – На его лице не дрогнул ни один мускул. – Всего и делов.

– О господи! И сколько ты ему дал? – спросила я.

Он снова пожал плечами и пробормотал:

– Пятнадцать тысяч долларов.

Я покачала головой. У меня вырвался стон:

– Пожалуйста, пожалуйста, скажи, что ты пошутил.

– Прекрати, Нина. – Выражение его лица ясно говорило, что это не шутка. – Ты считаешь, будущее нашего сына стоит меньше?

– При чём тут сумма? – спросила я. – И если уж речь о сумме, то это мало…

– Пятнадцать тысяч для обычного человека – много, – перебил меня Кирк тоном выходца из народа; он всегда так делал, когда это было ему удобно. – А этот парень – плотник.

– Дело не в этом! – закричала я и тут же огляделась по сторонам, желая убедиться, что поблизости нет никого знакомого. Потом сказала намного тише: – Дело в том, что ты заплатил ему за молчание.

Он закатил глаза и снисходительно ухмыльнулся.

– Мы не в фильме про гангстеров, Нина. Никакая это не плата за молчание. Я же не просил его молчать.

– Тогда в чём смысл?

– Ну, во-первых, это компенсация за моральный ущерб. Во-вторых… мотивация.

– Мотивация сделать что?

– Мотивация сказать Уолту, что не нужно выносить инцидент на обсуждение Почётного совета.

– Ты ему это сказал? – С каждой секундой моё раздражение всё нарастало.

– Мне не пришлось ничего говорить. Всё и так было понятно, – ответил он. – Парень сразу и охотно взял деньги, Нина.

– Ты дал ему пятнадцать тысяч наличными?

– Да. И ещё раз – он их взял. Это была встреча для достижения согласия. Контракт.

Я сжала губы и задумалась. Было так много неприятных новостей, что я не знала, с какой начать.

– Как быть с Финчем? – спросила я наконец. – Ты расскажешь ему об этом… контракте?

– Этого я делать не собираюсь, – ответил Кирк. – Думаю, Финча лучше не вмешивать.

– Не вмешивать человека, из-за которого всё произошло?

– Мы не сообщим ему о моём решении. Но это не значит, что он избежит наказания. Он наказан, Нина. Не забывай.

– Ладно. А если он всё выяснит? Если Финч узнает, что его отец провернул такую авантюру? А мать согласилась?

Он покачал головой.

– Этого не будет. Парень болтать не станет. Представь ситуацию его глазами. Когда ты в ресторане передаёшь кому-то конверт с деньгами, они кричат об этом направо и налево? Нет. Потому что это авантюра с точки зрения обеих сторон.

– Значит, ты признаёшь, что это авантюра?

Он пожал плечами.

– Ты хочешь, чтобы я это признал? Не вопрос. Признаю. Это авантюра. Но ради благой цели. Ради Финча. И она сработала.

– Откуда ты знаешь? – спросила я.

– Потому что он взял деньги, Нина. А перед этим прочитал мне лекцию о том, что бразильцы – не испанцы, а его дочь – американка. И тэдэ, и тэпэ… Он немного поупирался, но я дал ему денег, он тут же успокоился и перестал бодаться. И теперь скажи мне, Нина, – сработало это или нет?

Я посмотрела на Кирка. Мысли с лихорадочной скоростью сменяли одна другую. Где-то в глубине души я чувствовала даже пусть виноватое, но облегчение оттого, что отец Лилы оказался таким сговорчивым. И потом, что я могла сделать? Деньги он бы точно не вернул.

– Ладно, пока оставим этот вопрос. Мне кажется, Финчу давно пора попросить прощения у Лилы. Лично, – сказала я, когда официантка принесла вино. Я подождала, пока она уйдёт, Кирк попробует и похвалит вино, а потом продолжала: – И ещё мне кажется, нам всем троим стоит сесть и подробно поговорить… обо всём. Он уже два дня меня избегает… даже дольше… и я не знаю, стыдно ему или он дуется… – Я ощутила ком в горле. – Я не знаю, что творится у него в душе.

– Ему стыдно, Нина. Он хороший человек, и ты это знаешь. Мы прорвёмся, обещаю.

Я хотела было сказать, что знаю, какой человек Финч, но вновь вспомнила слова Джули. Тот чудесный мальчик, какого я знала, никогда бы так не поступил с девушкой. С кем угодно. Просто бред какой-то.

Но во взгляде Кирка читалось что-то столь сильное и убедительное, что я не осмелилась с ним спорить. Я решила хоть ненадолго положиться на мужа, поверить в его правоту. Поверить, что мы все трое сможем это пережить.

Тем вечером я попыталась поговорить с Финчем. И Кирк тоже. Но Финч сказал, что ему надо готовиться к контрольной, и попросил подождать до завтра. Мы согласились, и Кирк рано лёг спать, заявив, что сегодня замотался. Я тоже попыталась уснуть, но лежала в кровати без сна, волнуясь, как никогда раньше.

Где-то в полночь я встала, пошла в свой кабинет, вынула из ящика телефонную книгу учеников Виндзора. Нашла адрес и телефон Лилы и Томаса Вольпов. Ни слова о матери, хотя в списке были представлены два номера в случае, если родители разведены. Единственное объяснение, которое пришло мне в голову, – что мать Лилы умерла. Мне хотелось надеяться, что это случилось уже давно, и вместе с тем – что бедная женщина прожила как можно дольше. Мне стало ещё грустнее, и я принялась читать адрес. Они жили на Эвондейл-драйв. Эта улица была мне незнакома, хотя я знала, что 37206 – почтовый код восточного Нэшвилла, за рекой. Я открыла ноутбук, ввела адрес в гугл-карту, увидела маленькое бунгало в Локленд-Спрингс. Насколько я могла разобрать на мутном снимке, дом был расположен на узкой улице, к входной двери вели ступеньки. В саду росло маленькое дерево, вдоль дома – несколько кустов. Рассмотрев картинку как следует, я вбила адрес в базу Zillow[15]15
  Американский портал о недвижимости.


[Закрыть], увидела, что Томас Вольп приобрёл этот дом в 2004 году за 179 000 долларов, и ощутила, как подступает нелепый стыд – наш дом мы купили почти за четыре миллиона. Потом зашла на сайт биржи AmEx и вздрогнула, увидев, сколько мы за последнее время потратили. Поразительно – несколько сотен долларов за раз. В прошлом месяце я провинилась больше всех, но и Финч постарался: тысячу долларов спустил в Apple Store, ещё двести – в Imogene + Willie[16]16
  Популярный в Нэшвилле бренд элитной джинсовой одежды.


[Закрыть] и сто пятьдесят – в ресторане «Пайнвуд Сошиал», аккурат перед злополучной вечеринкой. Я попыталась вспомнить наш разговор о том, нужен ли ему новый телефон, но, кажется, он не просил моего разрешения и даже не сообщил о покупке как факте. Я была уверена, что он не рассказывал мне ни о шопинге, ни о походе в ресторан. Не то чтобы мы ограничивали его расходы.

Мы с Кирком вообще редко обсуждали с сыном вопрос денег. Пять лет назад, когда финансовая ситуация сильно изменилась, ответ на него стал очень простым. Мы не задумывались, нужно ли нам это, можем ли мы это себе позволить, а просто спрашивали себя, хотим ли. Если хотели, мы покупали, вот и всё. И в результате Финч не считал деньги, он вообще о них не задумывался, он не имел понятия о планировании бюджета и обо всём, в чём обычно разбираются нормальные люди, не говоря о тех, кто действительно в тяжёлом положении. Я постаралась не изводить себя этими мыслями. Как связаны деньги и вообще материальное положение с тем, что случилось? Никак. Характер зависит не от денег.

И всё же у меня было чувство, что Джули придерживается иного мнения – и это она ещё не знает о выходке Кирка, имевшей сейчас огромное значение. Что, если Томасу в самом деле очень нужны деньги? Меняет ли это ситуацию? И как – к лучшему или к худшему? Я сомневалась, так что решила поискать ещё доказательств. Закусив губу, зашла на Фейсбук, вбила в поисковик «Томас Вольп». Фейсбук выдал трёх Томасов, но все оказались не местными. Я попробовала погуглить и всё равно ничего не нашла. А вот у Лилы были страницы на Фейсбуке и в Инстаграме, но обе закрытые. Всё, что я увидела – аватарки. Два разных снимка, сделанных в один летний день. Это была, вне всякого сомнения, та же девочка, что на злополучном фото, но на аватарках она казалась счастливой. В гофрированном топе и белых шортах она стояла на пристани – хорошенькая девочка со стройной фигурой и прекрасными длинными волосами. Я вновь задумалась о её матери – не только о том, когда она умерла, но и какой смертью. Затем, вновь взглянув на имейл Томаса Вольпа, я поняла, что не в силах ждать больше ни секунды. Глубоко вздохнув, я принялась печатать:

Дорогой Томас,

Меня зовут Нина Браунинг, я мать Финча. Я знаю, вчера Вы встречались с моим мужем, и он вкратце пересказал мне Ваш разговор. Не знаю, что Вы сейчас чувствуете, но мне кажется, нужно ещё многое сказать и сделать, чтобы исправить ситуацию… Может быть, Вы не против встретиться и поговорить со мной? Я очень надеюсь, что Вы согласитесь. Ещё я надеюсь, что у Лилы всё хорошо, невзирая на ужасный поступок, который совершил мой сын. Я постоянно думаю о Вас обоих.

Искренне Ваша, Нина.

Я быстро перечитала письмо и отправила раньше, чем успею передумать или изменить хоть слово. Громкий свист, сопровождающий отправку, наполнил кабинет, и я на секунду пожалела о своём решении. Во-первых, я знала, что Кирк воспримет его как стратегический просчёт, а может быть, даже как предательство по отношению к нему и Финчу. Во-вторых, с чисто практической точки зрения – что я скажу этому человеку, если он согласится со мной встретиться?

Когда я уже убедила себя, что всё это глупости и Томас, скорее всего, не ответит (ведь он же, в конце концов, взял у Кирка деньги), его имя всплыло на экране компьютера. Сердце бешено забилось от облегчения и вместе с тем страха. Я открыла список входящих и увидела сообщение:

Завтра днём в полчетвёртого, в «Бонго-Ист». Пойдёт? Том.

Вполне, – ответила я. Руки дрожали. – До встречи.

Следующее утро стало настоящей пыткой. Я ходила взад-вперёд по дому, смотрела на часы и считала минуты до встречи с Томом. В одиннадцать заставила себя пойти на медитацию с одним из многочисленных инструкторов по йоге, но ничего хорошего она не принесла. Чувствуя себя сплошным клубком перекрученных нервов, я вернулась домой, приняла душ, распустила волосы. Они показались мне чересчур густыми и пышными, поэтому я собрала их в хвост, выпустила несколько прядей. Нанесла лёгкий макияж, даже глаза подводить не стала, потом стала подбирать одежду. Весной погода всегда переменчива, особенно тяжело выбрать обувь. Было слишком тепло, чтобы надевать сапоги, и слишком холодно для босоножек. Туфли на каблуках казались слишком вычурными, обувь на плоской подошве лишала уверенности, в которой я очень нуждалась. В конце концов я выбрала бежевые туфли на танкетке и тёмно-синее платье с запа́хом от Дианы фон Фюрстенберг. Из украшений решила ограничиться лишь обручальным кольцом и серёжками-гвоздиками с бриллиантами; шикарное кольцо, которое подарил мне Кирк в честь помолвки, сняла. Я понимала, глупо в такое время уделять столько внимания внешности, придавать значение мельчайшим деталям, но в то же время я верила, что первое впечатление важнее всего, и мне хотелось выразить ему своё уважение и в то же время не показаться слишком разодетой.

Переоценив движение и свою склонность опаздывать, я приехала в Файв-Пойнс за двадцать минут до назначенного времени и заняла одно из трёх свободных мест на парковке перед маленькой одиноко стоявшей кофейней. Я никогда раньше там не была, но несколько раз проезжала мимо, и Финч рассказывал, что там часто играют в разные игры. Это я сразу поняла – на стене в углу висели скромные полки из дерева и железа, заставленные настольными играми, многие из которых были очень старыми. Можно было выбрать любую. Неподалёку немолодая пара играла в морской бой. Судя по всему, они только недавно начали встречаться; вид у них был очень счастливый. Многие посетители сидели за столиком в одиночестве, что-то читали или смотрели в ноутбуки.

Я заняла место в очень короткой очереди, пробежала глазами красочное меню, написанное разноцветными мелками на доске. Заказала латте и маффин с белым шоколадом, интересный на вид, хотя чувствовала, что не смогу проглотить ни кусочка – желудок сводило от страха. Заплатила, бросила доллар в жестяную банку с надписью «боитесь сдачи? оставьте её тут!» и встала у стойки, ожидая, когда покрытый татуировками бариста приготовит мой кофе. Оглядевшись по сторонам, обратила внимание на потолок с обогревателем, перекрытый балками, на выкрашенный в зелёный цвет бетонный пол, на высокие окна из стеклоблоков, сквозь которые пробивался яркий солнечный свет. Здесь было так уютно, совсем не то что в «Старбаксе» или фитобарах неподалёку от моего дома. Когда латте был готов, я взяла маффин, который они подогрели в микроволновке и положили на блюдце, и нашла столик у стены, напротив уголка для игр. Села лицом к двери, прихлёбывала кофе, ждала.

Ровно в половине четвёртого вошёл мужчина среднего роста и телосложения, огляделся по сторонам. Он показался мне слишком молодым, чтобы быть отцом почти взрослой дочери, но поскольку он не сводил с меня глаз, я поняла, что это и есть Том Вольп. Привстала, произнесла его имя.

Он стоял слишком далеко, чтобы меня услышать, но понял язык тела, потому что кивнул, наклонил голову и побрёл ко мне. Его тёмные волосы чуть отросли, лицо покрывала двухдневная щетина, подбородок был волевым. Он был похож на плотника. Секунда, и он уже стоял у края моего столика и смотрел на меня. Я поднялась.

– Том?

– Да, – ответил он низким, звучным голосом. Не протянул руку, не улыбнулся, не сделал ничего того, что принято при встрече, но и враждебности тоже не выражал. Его манера поведения была лучше, чем ярко выраженная злость, но вместе с тем вызывала больше неловкости – я не знала, с чего начать.

– Добрый день. – Я расправила платье. – Я Нина.

– Угу. – Его взгляд ничего не выражал.

– Рада вас видеть, – выпалила я и тут же об этом пожалела. Радоваться тут было нечему, и мы оба это понимали.

Он дал мне время с собой справиться, заявив, что хочет заказать кофе, и направился к прилавку. Я выждала несколько секунд, прежде чем снова сесть, потом позволила себе ещё немного его поразглядывать. Подтянутый, в хорошей спортивной форме, а может быть, просто крепкий от природы. Потёртые синие джинсы, серая рубашка навыпуск, без воротника, видавшие виды сапоги, которые трудно было отнести к определённой категории. Не ковбойские, не в кантри-стиле, не «рабочие» на рифлёной подошве. И уж точно не брендовые, как те, что стояли на полках в шкафу Кирка.

Я смотрела, как он платит, бросает сдачу в жестяную банку, берёт кофе и идёт ко мне. Наклонив голову, несколько раз глубоко вдохнула, не зная, что сказать.

Ещё секунда, и он уже сидел напротив меня. Я смотрела, как он большим пальцем снимает крышку со стаканчика с кофе, смахивает пар. Он взглянул мне в глаза – мой мозг поплыл. Почему я не подготовилась получше? Неудивительно, что Кирк не доверял мне в одиночку принимать важные решения.

Том заговорил первым и тем самым спас меня, хотя я сомневалась, что это он и хотел сделать.

– У вас знакомое лицо, – сказал он, чуть прищурившись. – Мы раньше не встречались?

– Не думаю, – ответила я. – Разве только в Виндзоре.

– Нет, не в Виндзоре. – Он покачал головой. – Где-то ещё. Много лет назад.

Я закусила губу, чувствуя, как начинаю потеть, и запоздало жалея, что не надела что-нибудь шёлковое.

– Не знаю… У меня плохая память на лица. Иногда мне кажется, у меня такое расстройство…

– Какое? – спросил он, чуть наклонив голову. – Когда ни на что не обращаешь внимания?

Я не сомневалась, что он издевается. Намекает, будто я слишком зациклена на себе. Но сил защищаться у меня не было, поэтому я просто сказала:

– Нет. Есть такое заболевание… лицевая агнозия, если не путаю… Уверена, что у меня ничего такого нет… но всё возможно.

– Да. Всё возможно, – повторил он и перевёл взгляд на кофе. Опустил на место крышечку, плотно прижал, не торопясь. Поднёс к губам, сделал большой глоток и вновь посмотрел на меня. На этот раз он не стал меня спасать.

– Ну, – наконец сказала я, – не знаю даже, с чего начать…

– Уж извините, тут никак не могу вам помочь, – ответил он, и в его голосе мне впервые послышалось что-то человеческое.

– Я знаю… я просто… В общем, как я уже сказала в письме, я сомневаюсь, что мой муж поступил правильно…

Том кивнул. В светло-карих глазах плескалось что-то среднее между холодностью и отвращением.

– Вы имеете в виду попытку от меня откупиться?

Я почувствовала, как отвисает моя челюсть.

– Да, – сказала я, – и это тоже…

Я внезапно подумала, что Том уже мог положить деньги на счёт или потратить – и что тогда я должна была о нём думать? Но нет, он сказал «попытку»…

К моему удивлению, он вынул из кармана кошелёк, раскрыл и вынул стопку хрустящих, новеньких банкнот. Положил на стол. Я смотрела на знакомое лицо Бенджамина Франклина и чувствовала, что меня мутит и я не в силах сформулировать предложение.

– В общем… я поверить не могу, что он это сделал, – сказала я, не сводя взгляда с банкнот. – Ну то есть… я знаю, что он… дал вам их… но я здесь ни при чём. Я так поступать не хотела …

– А как вы хотели поступить?

Я честно сказала – не знаю. Он вздрогнул, отхлебнул ещё кофе.

– Значит, вы подкуп не приветствуете? – спросил он.

Я совершенно смутилась.

– Нет. Я даже не знала, что он дал вам… это.

– Да. Пятнадцать тысяч долларов, – сказал Том, глядя на купюры. – Вот они все.

Я опустила глаза и покачала головой.

– Чего он таким образом добивался?

– Не знаю. – Я снова посмотрела ему в глаза. Он обвёл меня скептическим взглядом, казалось, ещё чуть-чуть – и он улыбнётся.

– Вы не знаете?

Я сглотнула и сказала то, что на самом деле думала:

– Мне кажется, он хотел… мотивировать вас, чтобы вы поговорили с Уолтером Квортерманом и убедили его, что дело не нужно выносить на Почётный совет.

– Мотивировать? Вы имеете в виду – подкупить.

– Да.

– А вы сами что думаете?

– Что вы имеете в виду? – Я запнулась.

– Вы думаете, надо выносить дело на Почётный совет?

Я кивнула.

– Да, да, конечно.

– Почему? – Он стрелял в упор.

– Потому что он поступил неправильно. Очень неправильно. И мне кажется, у такого поступка должны быть последствия.

– Например, какие?

– Ну, не знаю… Как школа решит.

Том саркастически рассмеялся.

– Что смешного? – спросила я, чувствуя, как разгорается возмущение. Неужели он не видит, как я стараюсь? Неужели не может дать мне шанс? Хотя бы маленький?

– Ничего, поверьте. – Его улыбка тут же угасла, выражение лица вновь стало каменным.

Какое-то время мы молча смотрели друг на друга, пока он наконец не сказал, прокашлявшись:

– Можно поинтересоваться, Нина… сколько вы с мужем платите за школу? Намного больше стоимости за обучение?

– Что вы имеете в виду? – тупо повторила я, хотя прекрасно понимала, к чему он клонит.

– Я имею в виду… в вашу честь что-нибудь назвали?

– Нет, – ответила я, хотя на самом деле назвали – конференц-зал в библиотеке и фонтан. – Но если честно, я не вижу, какое отношение… Хотя Кирк и попытался это сделать – и это ужасно – но мистер Квортерман не такой…

– Не какой?

– Он хороший человек. Он не станет принимать решение на основании того, сколько мы платим школе, – сказала я.

– Ладно. Смотрите. – Том наклонился ко мне через стол. Его лицо было так близко, что я разглядела золотые блики в его бороде. – Думайте как хотите, но я-то знаю, как устроен мир. И ваш муж, очевидно, тоже. – Его голос был спокойным, но взгляд – сердитым. Он подтолкнул стопку банкнот ближе ко мне.

– Ну, очевидно, на этот раз мой муж ошибся, – сказала я. Мой голос чуть дрожал. Я чуть было не отпихнула деньги, потом всё же решилась и убрала их в кошёлёк с глаз подальше. Том никак на это не отреагировал, сказал лишь:

– Ваш сын поступил в Принстон, верно?

– Да, – ответила я.

– Поздравляю. Вы, наверное, очень им гордитесь.

– Гордилась, – ответила я. – А теперь не горжусь. Теперь мне за него стыдно. И мужу тоже. И мне так жаль…

Он посмотрел на меня и сказал:

– Что ж, я всё понял. Ваш муж хотел откупиться от меня деньгами. А вы – красивыми словами. Какие милые извинения. Вы поняли, что ваш муж засранец, и пытаетесь за ним прибрать. И за сыном, разумеется, тоже.

Я почувствовала, как краснеют щёки, покачала головой и ответила:

– Нет. Ничего подобного. Я не пытаюсь ни прибрать за ним, ни откупиться. Я просто хочу сказать, что мне очень жаль. Потому что так и есть.

– Хорошо. И что?

– В каком смысле – и что?

– Теперь вам легче? Когда вы мне об этом рассказали? Вы надеетесь, что я буду вас успокаивать? Скажу – я не злюсь. Я всё простил. И вы… вы не такая, как ваш муж и сын, так? – Его голос окреп, он поднялся со стула и бурно жестикулировал, и я заметила на них мозоли, а ещё длинный, глубокий порез на большом пальце левой руки, на вид совсем свежий.

Я покачала головой и твёрдо сказала «Нет», хотя в глубине души чувствовала, что вру. Именно этого я и хотела. Я хотела показать ему, что я хороший человек – во всяком случае, таким себя считаю, – и уж точно не такой, который станет предлагать ему деньги за молчание.

– Нет… я здесь, чтобы сказать вам… я за то, чтобы вынести дело на Почётный совет, – сказала я мягко. – Не сомневайтесь.

Он посмотрел на меня и пожал плечами.

– Ладно. Хорошо. Возьму на заметку. У вас всё?

– Нет, – ответила я. Потому что был ещё один вопрос. Ещё одна причина, по которой я сюда пришла. И на свой страх и риск я заставила себя заговорить об этом. – Ещё я хочу спросить… по поводу Лилы… Как она себя чувствует?

Том посмотрел на меня с удивлением, вновь опустился на стул. Прошло несколько секунд, прежде чем он ответил:

– У неё всё хорошо.

– Какая она? – спросила я зачем-то, готовая, что он снова меня отчитает. Скажет – не ваше дело.

Но он ответил:

– Она хорошая девочка… но немного трудная.

Я кивнула, чувствуя, как глубоко ему на меня плевать.

– Вы… вы же скажете ей, что мне очень жаль… и очень стыдно?

Он провёл ладонью по небритой щеке, наклонился вперёд, посмотрел мне в глаза.

– Вам-то почему стыдно, Нина? Думаете, вы виноваты в том, что сделал ваш сын?

Я помолчала, задумалась, потом ответила:

– Да, конечно. Во всяком случае, отчасти.

– И почему же?

– Потому что я его мать. Я должна была лучше его воспитывать.

Покинув Ист-Энд, проезжая по мосту, я чувствовала, что не могу вернуться домой. Я поехала мимо Нижнего Бродвея, главной магистрали Нэшвилла, сиявшего неоновыми вывесками баров и забегаловок, где я не была с последнего девичника кого-то из подруг. Жаль, что мы перестали туда ходить. Мне нравилась живая музыка в клубах «Робертс», «Лейлас», «Тутсис». Но Кирку они понравились бы только в том случае, если бы он обанкротился – а это не понравилось бы мне.

Я продолжала путь – свернула на Шестую авеню, замедлила ход, проезжая мимо Эрмитажа. У входа стоял тот же дворецкий, что открыл для меня дверь такси в ночь благотворительного раута. Мне не верилось, что прошло всего пять дней. Столько всего изменилось – во всяком случае, внутри меня.