Текст книги "Комната"

Я ужасно замерз, мои ноги в носках совсем онемели. Во время ужина я все время спрашиваю, можно ли доесть остатки хлопьев, и Ма в конце концов говорит «да». Я просыпаю немного хлопьев мимо тарелки, потому что совсем не чувствую своих пальцев.

Наступает темнота, но Ма помнит наизусть все стихотворения из «Большой книги детских стихов». Я прошу ее прочитать «Апельсины и лимоны». Моя любимая строка в них: «„Не знаю я, не просите“, – ответил колокол Сити», поскольку этот колокол гудит басом, словно лев. И еще строка о сечке, которая собирается отрубить тебе голову.

– А что такое «сечка»?

– Большой нож, наверное.

– Нет, я думаю, что это вертолет, винт которого крутится так быстро, что срубает людям головы.

– Ну ты даешь!

Спать нам не хочется, но в темноте заняться нечем. Мы сидим на кровати и сочиняем стихотворные строки.

– Наш друг Хотка любит щекотку.

– Наши друзья во дворе снова начнут на заре.

– Хороший стих, – говорю я Ма. – Наша знакомая Пегги победила всех прочих в беге.

– Наша подружка Илейн может ходить в бассейн.

– Наш друг закадычный Эрни живет у себя на ферме.

– Не в рифму.

– Хорошо, – говорю я. – Наш друг дядюшка Пол однажды упал под стол.

– А знаешь, он действительно как-то раз упал – только с мотоцикла.

А я уж и забыл, что у меня есть настоящий дядя.

– А почему он упал с мотоцикла?

– Случайно. Его отвезли на «скорой помощи» в больницу, и врачи его вылечили.

– А они его резали?

– Нет-нет, они просто наложили ему на руку гипс, чтобы она не болела.

Значит, больницы и мотоциклы существуют на самом деле. Я думаю, у меня разорвется голова ото всех этих новых вещей, в существование которых я должен поверить.

В комнате совсем темно, только там, где окно, чуть-чуть светлее. Ма говорит, что в городе всегда есть свет – от уличных фонарей и лампочек на домах.

– А где этот город?

– Вон там, за стеной, – говорит она, показывая на стену, у которой стоит кровать.

– Я смотрел в окно, но никакого города там не увидел.

– Да, и из-за этого ты на меня сердишься.

– Я на тебя не сержусь.

Она целует меня в ответ.

– Наше окно глядит прямо в небо, а бо́льшая часть вещей, о которых я тебе рассказала, находится на земле. Для того чтобы их увидеть, надо иметь боковое окно.

– Тогда давай попросим, чтобы он принес нам в воскресенье боковое окно.

Ма издает короткий смешок. Я уж и забыл, что Старый Ник больше не придет. Может, мой леденец на палочке был его прощальным воскресным подарком?

Я думал, что заплачу, но вместо этого громко зевнул.

– Спокойной ночи, комната, – говорю я.

– Что, уже пора спать? Отлично. Спокойной ночи, – говорит Ма.

– Спокойной ночи, лампа и шарик. – Я жду, что скажет Ма, но она молчит. – Спокойной ночи, джип и дисташка. Спокойной ночи, ковер и одеяло. Спокойной ночи, клоп, и прошу тебя, не кусайся.

Меня будит непрекращающийся шум. Мамы в кровати нет. В окно просачивается свет, воздух по-прежнему ледяной. Я свешиваюсь с кровати и вижу Ма, которая сидит на полу и непрерывно стучит по нему рукой – бам-бам-бам.

– Что плохого сделал тебе пол?

Ma перестает стучать и переводит дыхание.

– Мне надо что-нибудь лупить, – говорит она, – но я не хочу ничего разбить.

– Почему?

– На самом деле я бы с удовольствием что-нибудь разбила. Я с удовольствием разбила бы все.

Мне это совсем не нравится.

– А чем мы будем завтракать?

Ма смотрит на меня, потом встает, подходит к кладовке и достает один бублик.

– Я думаю, это наш последний бублик, – говорит она и отламывает себе четвертую часть – есть ей не хочется.

Когда мы выдыхаем, изо рта идет пар.

– Это потому, что сегодня холоднее, чем вчера, – объясняет Ма.

– А ты говорила, что холоднее уже не будет.

– Прости меня, я ошиблась.

Я доедаю бублик.

– А у меня по-прежнему есть бабушка, дедушка и дядя Пол?

– Да, – отвечает Ма, улыбаясь.

– А они что, на небесах?

– Нет, нет. – Она кривит рот. – Не думаю, что они уже там. Пол всего на три года старше меня, ему сейчас уже двадцать девять лет.

– Знаешь, они все здесь, – шепчу я. – Только они прячутся от нас.

Ма оглядывает комнату:

– Где?

– Под кроватью.

– Ну, туда они просто не залезут. Их ведь трое, и они все очень большие.

– Как бегемоты?

– Нет. Поменьше.

– Может, они в шкафу?

– С моими платьями?

– Да, и когда мы слышим стук, это значит, что они сбрасывают вешалки.

Лицо у Ма становится скучным.

– Я пошутил, – говорю я.

Она кивает.

– А они могут когда-нибудь прийти сюда?

– Как бы мне этого хотелось! – отвечает она. – Я молюсь об этом каждую ночь.

– Я ничего не слышал.

– Я молюсь про себя, – говорит Ма.

Я и не знал, что она молится про себя и я не могу ее услышать.

– И они тоже этого хотят, – говорит она, – но не знают, где я.

– Ты в комнате вместе со мной.

– Но они не знают, где находится наша комната, а о тебе вообще не подозревают.

Как странно!

– Они могут посмотреть на карту Доры, и, когда они придут, я неожиданно выскочу, чтобы их удивить.

Ма вроде бы смеется, а вроде нет.

– Нашей комнаты нет ни на одной карте.

– Ты можешь сообщить им по телефону.

– А у нас его нет.

– Можешь попросить, чтобы он принес нам его в воскресенье. – Тут я вспоминаю, что с нами произошло. – Если, конечно, Старый Ник уже не сердится на нас.

– Джек, он никогда не принесет нам ни телефона, ни окна. – Ма берет меня за большие пальцы и сжимает их. – Мы – словно люди из книги, и он никому не позволит ее прочитать.

Потом мы бегаем по Дорожке. Трудно передвигать стол и стул руками, которые ничего не чувствуют. Я три раза пробегаю туда и обратно, но никак не могу согреться, пальцы моих ног совсем онемели. Мы играем в трамплин, карате, ки-я, потом я снова предлагаю игру в гороховый стебель. Ма соглашается, но с условием, что я дам обещание не капризничать, если ничего не увижу. Я взбираюсь на стол, потом на стул, оттуда – на мусорное ведро, даже не покачнувшись. Я хватаюсь за края крыши там, где она соединяется с окном, и так напряженно вглядываюсь сквозь соты в голубое небо, что невольно моргаю. Через некоторое время Ма говорит, что ей надо спуститься вниз и приготовить обед.

– Только без овощей, пожалуйста, мой живот их не вынесет.

– Но мы должны съесть их, пока они не начали портиться.

– Мы можем пообедать спагетти.

– Они уже почти закончились.

– Тогда рисом. А что, если?.. – Тут я замолкаю, увидев сквозь соты какой-то предмет. Он такой маленький, что я принимаю его за точку, плавающую в моем глазу, но это не точка. Это тонкая черточка, за которой в небе тянется широкая белая полоса. – Ма…

– Что?

– Я вижу самолет!

– Настоящий?

– Самый что ни на есть настоящий! Ой!..

Тут я падаю на Ма, потом на ковер, сверху на нас грохаются мусорное ведро и мой стул. Ма вскрикивает: ой-ой-ой! – и потирает запястье.

– Прости меня, ну прости, – говорю я, а потом целую ее. – Я видел настоящий самолет, только совсем крошечный.

– Это потому, что он очень далеко, – говорит она, улыбаясь. – Если бы ты увидел его вблизи, он был бы огромным.

– Но что самое удивительное, он выписывал букву «I» в небе.

– Это называется… – Ма бьет себя по голове. – Не помню. Это что-то вроде полосы, полосы дыма из самолета. Или что-то подобное.

На обед мы съедаем оставшиеся семь крекеров с засохшим сыром. Мы задерживаем дыхание, чтобы не слышать, как он пахнет.

Ма дает мне под одеялом грудь. Желтое лицо Бога окружено сиянием, но недостаточно сильным, чтобы можно было загорать. Я не могу уснуть. Я так напряженно вглядываюсь в окно, что у меня начинают болеть глаза, но других самолетов я не вижу. Я действительно видел самолет, когда стоял на гороховом стебле, мне это не привиделось. Я смотрел, как он летит. Значит, мир снаружи, где Ма была маленькой девочкой, действительно существует.

Мы встаем и играем в кошачью колыбель, в домино, в подводную лодку и в куклы и в разные другие игры, но в каждую совсем недолго. Мы с Ма мычим мелодии, но легко отгадываем все песни. Чтобы согреться, мы снова ложимся в постель.

– Давай завтра выйдем наружу, – предлагаю я.

– Эх, Джек, это невозможно.

Я лежу на руке Ма – от двух свитеров она стала толстой.

– Мне нравится, как там пахнет.

Ма поворачивает голову и в изумлении смотрит на меня.

– Когда после девяти открывается дверь и в комнату проникает воздух, он совсем не похож на наш воздух.

– Так ты это заметил, – говорит она.

– Я замечаю все.

– Да, он более свежий. Летом он пахнет скошенной травой, потому что наша комната находится на заднем дворе. Иногда я замечаю за стеной Старого Ника ветки кустов и часть природы.

– На чьем заднем дворе?

– Старого Ника. Ты помнишь, я тебе говорила, что он устроил комнату в своем сарае.

Мне трудно запомнить все, что она говорила, потому что все это звучит не очень правдоподобно.

– Он единственный человек, который знает код, с помощью которого открывается дверь. Этот код набирается на внешней клавиатуре.

Я гляжу на клавиатуру – я и не знал, что есть еще одна.

– Я тоже умею набирать числа.

– Да, но не те, которые, подобно невидимому ключу, могут открыть дверь, – говорит Ма. – А когда он уходит к себе домой, то снова набирает код на нашей клавиатуре.

– А он уходит в тот дом, где висит гамак?

– Нет, – говорит Ма громким голосом, – Старый Ник живет в другом доме.

– А мы можем пойти к нему в гости?

Она зажимает себе рот рукой.

– Я бы лучше пошла в гости к твоим бабушке и дедушке.

– А там мы сможем покачаться в гамаке?

– Там мы сможем делать все что угодно, потому что мы будем свободны.

– Мы пойдем туда, когда мне будет шесть?

– Мы обязательно попадем туда в какой-нибудь из дней.

С маминого лица на мое капает какая-то жидкость. Я вздрагиваю.

– Ой, что-то соленое.

– Не волнуйся, – говорит Ма, вытирая себе щеки. – Со мной все в порядке. Я просто немного боюсь.

– Ты не можешь бояться, – чуть было не кричу я. – Это плохая мысль.

– Ну, самую малость. У нас все в порядке, мы имеем то, что нужно для жизни.

Но мне становится еще страшнее.

– А что, если Старый Ник не включит ток и не принесет нам еды никогда-никогда-никогда?

– Принесет, куда он денется! – говорит Ма, все еще судорожно глотая воздух. – Я уверена почти на сто процентов, что он принесет.

Почти сто процентов – это девяносто девять. Достаточно ли девяноста девяти?

Ма садится на постели, вытирая лицо рукавом своего свитера. В животе у меня урчит. Интересно, осталось ли у нас что-нибудь поесть? Уже почти совсем стемнело. Не думаю, чтобы свет побеждал тьму.

– Послушай, Джек, я должна рассказать тебе еще одну историю.

– Правдивую?

– Совершенно правдивую. Ты знаешь, когда-то я очень сильно тосковала.

Мне это нравится.

– И тогда я спустился с небес и стал расти в твоем животике.

– Да, но понимаешь, я тосковала из-за этой комнаты, – говорит Ма. – Старый Ник, я ведь его совсем не знала, мне было девятнадцать, он меня украл.

Я пытаюсь это понять. Воришка, не воруй. Я никогда не слышал о том, что можно украсть человека.

Ма крепко прижимает меня к себе.

– Я была студенткой. Это было ранним утром, я пересекала стоянку для машин, направляясь в библиотеку колледжа. Я слушала крошечную машинку, в которой содержатся тысячи песен. Она играет прямо в ухо. Я первая из своих подруг обзавелась такой машинкой.

Как бы я хотел иметь такую машинку!

– Так вот, этот человек подбежал и попросил меня помочь – у его пса случился приступ, он подумал, что он умирает.

– Как его звали?

– Человека?

Я трясу головой:

– Нет, пса.

– Да он все это придумал, чтобы заманить меня в свой грузовичок.

– Какого он цвета?

– Грузовичок? Коричневого, если, конечно, он его не поменял. Он всегда ездит на нем.

– Сколько у него колес?

– Я хочу, чтобы ты сконцентрировался на том, что важно, – говорит Ма.

Я киваю. Она слишком крепко обнимает меня. Я ослабляю объятия ее рук.

– Он завязал мне глаза.

– Как в игре в жмурки?

– Да, но только мне было совсем не смешно. Мы все ехали и ехали, и мне стало страшно.

– А где был я?

– Тебя тогда еще не было, помнишь?

Я забыл.

– А тот пес, он тоже сидел в грузовичке?

– Не было никакого пса. – Голос у Ма стал опять скрипучим. – Слушай, что я тебе рассказываю, и не перебивай.

– Расскажи мне лучше другую историю.

– Я говорю о том, что случилось со мной.

– Расскажи лучше о Джеке – Победителе великанов.

– Слушай дальше, – говорит Ма, закрывая мне рукой рот. – Он заставил меня принять плохие таблетки, чтобы я уснула. А когда проснулась, то увидела, что нахожусь в этой комнате.

Уже почти совсем стемнело, и я не вижу лица Ма. Она отворачивается от меня, и я могу только слушать.

– Когда он впервые пришел ко мне, я закричала: «Помогите!» – и он меня ударил. После этого я уже не звала на помощь.

Мне кажется, что все внутренности в моем животе завязались узлом.

– Я боялась спать – вдруг он опять придет, но я не плакала только во сне, поэтому спала около шестнадцати часов в день.

– И ты наплакала целое море?

– Что?

– Алиса наплакала целое море слез, когда поняла, что забыла все свои стихи и числа, и чуть было не утонула в нем.

– Нет, – отвечает Ма. – Но у меня все время болела голова и чесались глаза. А от запаха пробковых плиток меня тошнило.

От какого такого запаха?

– Я сходила с ума, глядя на часы и считая секунды. Когда я смотрела на предметы, они казались мне то больше, то меньше, а когда я отводила глаза, они начинали скользить. Когда он наконец принес мне телевизор, я по глупости своей оставляла его работать все двадцать четыре часа в сутки. А когда шла реклама еды, которую я хорошо помнила, у меня начинал болеть рот, так мне хотелось ее съесть. Иногда я слышала по телевизору голоса, которые мне что-то говорили.

– Как Дора?

Ма отрицательно мотает головой.

– Когда он уходил на работу, я пыталась выбраться наружу. Я испробовала все. Я целыми днями стояла на цыпочках на столе и скребла окно, но только обломала себе ногти. Я бросала в него все, что попадалось под руку, но его ячейки оказались такими прочными, что стекло даже не треснуло.

Окно уже превратилось в светлый квадрат.

– А что тебе попадалось под руку?

– Большая кастрюля, стулья, мусорное ведро.

Ух ты, хотел бы я посмотреть, как она бросает в окно мусорное ведро.

– А потом я стала рыть подкоп.

Я чувствую себя растерянным.

– Где?

– Ты можешь потрогать его стены, если хочешь. Только надо залезть под кровать. – Ма откидывает одеяло, вытаскивает из-под кровати коробку, тихонько ойкая при этом. Я заползаю к ней под кровать. Сбоку от нас лежит яичная змея, но мы ее не трогаем. – Я читала о таком способе в книге «Великий побег». – Ее голос гремит прямо у моей головы.

Я помню эту историю о нацистском концлагере, но не ту ее часть, где рассказывается о лете и об алтее лекарственном, а ту, где пишется о зиме, во время которой миллионы узников ели суп с червяками. Когда союзники раскрыли ворота лагеря, все выбежали наружу. Я думаю, что союзники – это ангелы вроде того, каким был святой Петр.

– Дай мне твою руку… – Ма тянет ее вниз, и я чувствую пробку на полу. – Вот здесь. – (Я ощупываю дыру с острыми краями. В моей груди стучит бум-бум, я никогда бы не подумал, что под кроватью есть дыра.) – Осторожно, не порежься. Я проделала это отверстие с помощью волнистого ножа, – говорит Ма. – Я быстро срезала пробку, но с деревом под ней пришлось повозиться. Свинцовую фольгу и пену убрать было нетрудно, но знаешь, что я обнаружила под ними?

– Страну чудес?

Ма сердито восклицает, да так громко, что я ударяюсь головой о кровать.

– Извини.

– Я наткнулась на ограду из металлической сетки.

– Где?

– Вот здесь, в дыре.

Ограда в дыре? Я засовываю руку все глубже и глубже.

– Она сделана из металла, чувствуешь?

– Да. – Она холодная, гладкая, и я обхватываю ее пальцами.

– Когда он переделывал сарай в комнату, то закопал сетку под брусьями пола и проложил ее по стенам и крыше, чтобы я не смогла проделать в них отверстие.

Мы выползаем из-под кровати и садимся, опершись на нее спиной. Я тяжело дышу.

– Обнаружив эту дыру, – говорит Ма, – он взвыл.

– Как волк?

– Нет, он хохотал. Я боялась, что он меня побьет, но он подумал, что это очень смешно.

Мои зубы крепко сжаты.

– Он хохотал всякий раз, когда вспоминал об этом лазе, – говорит Ма.

Этот Старый Ник – вонючий, мерзкий зомби и вор.

– Надо устроить бунт, – предлагаю я. – Я разорву его на кусочки своим реактивным мегатронным трансформером-бомбометом.

Ма целует меня в уголок глаза.

– Если мы убьем его, то нам это все равно не поможет. Я однажды ударила его, после того как прожила здесь полтора года.

Я поражен.

– Ты ударила Старого Ника?

– Однажды вечером я взяла крышку от унитаза и нож и около девяти часов встала сбоку от двери…

Я опять теряюсь.

– Но ведь у унитаза нет крышки.

– Когда-то была, на бачке. Это была самая тяжелая вещь в комнате.

– Кровать еще тяжелее.

– Но я ведь не могла поднять кровать? Потом, когда услышала, что он вошел…

– Дверь сделала бип-бип.

– Совершенно верно. Я со всей силы ударила его по голове этой крышкой.

Я засовываю большой палец в рот и начинаю грызть ноготь.

– Но у меня не хватило сил – крышка упала на пол и раскололась надвое, а он – Старый Ник – успел закрыть за собой дверь.

Во рту у меня появляется какой-то странный привкус. Голос Ма звучит прерывисто.

– Я знала, что мой единственный шанс спастись – это узнать код замка. Поэтому я приставила к его горлу нож, вот так. – Ма утыкает свой ноготь в мой подбородок, мне это совсем не нравится. – И сказала: «Скажи мне код».

– И он сказал?

Ма переводит дыхание.

– Он произнес несколько цифр, и я встала, чтобы набрать их.

– А что это были за цифры?

– Не думаю, чтобы он сообщил мне настоящий код. Он вскочил, вывернул мне руку и отнял нож.

– Твою больную руку?

– Ну, до этого она была здоровой. Не плачь, – говорит Ма, уткнувшись в мои волосы. – Это было очень-очень давно.

Я хочу что-то сказать, но у меня ничего не выходит.

– Поэтому, Джек, бить его бесполезно. Когда он пришел на следующий день, то сказал: во-первых, никто никогда не заставит его сообщить мне код. И во-вторых, если я когда-нибудь еще попробую применить этот трюк, он уйдет навсегда и я умру с голоду.

Я думаю, что она рассказала мне все.

Мой желудок громко урчит, и я думаю, зачем Ма рассказала мне эту ужасную историю. Она говорит мне, что нам надо…

Но тут я мигаю и закрываю глаза – в комнате вдруг зажигается свет.

Глава 3. Смерть

В комнате тепло. Ма уже встала. На столе лежит новая коробка хлопьев и четыре банана. Ура! Должно быть, ночью приходил Старый Ник. Я вскакиваю с кровати. На кухне лежат еще макароны, хот-доги, мандарины и…

Ma ничего этого не ест, она стоит у комода и смотрит на цветок. Он потерял три листа. Ма трогает стебель и…

Нет!

– Он уже и так умер.

– Нет, это ты его сломала.

Ма мотает головой:

– Живые растения сгибаются, а не ломаются, Джек. Я думаю, он умер от холода, весь заледенел изнутри.

Я пытаюсь соединить стебель цветка. Мне нужна клейкая лента, но я вспоминаю, что ее больше нет, Ма использовала остатки этой ленты для соединения частей космического корабля. Какая она глупая! Я подбегаю, вытаскиваю из-под кровати коробку, нахожу в ней космический корабль и отрываю куски скотча. Ма смотрит и ничего не говорит. Я обматываю лентой стебель цветка, но он разваливается на части.

– Мне очень жаль, – говорит Ма.

– Сделай так, чтобы он снова стал живым, – говорю я ей.

– Я не смогу этого сделать, даже если бы очень хотела.

Она ждет, когда я перестану плакать, и вытирает мне глаза. Мне становится жарко, и я стягиваю с себя лишние одежки.

– Наверное, лучше всего выбросить этот цветок в мусорное ведро, – говорит Ма.

– Нет, – возражаю я. – Лучше в унитаз.

– Но он забьет нам все трубы.

– Мы можем разломать его на мелкие кусочки… – Я целую несколько листочков цветка и смываю их, потом бросаю другие листочки и тоже смываю. Под конец я бросаю в унитаз кусочки стебля. – До свидания, цветок, – шепчу я. Может, в море его части снова соединятся и он вырастет до небес.

Я вспоминаю, что море – настоящее. Снаружи все настоящее, потому что я видел самолет в голубом небе среди облаков. Мы с Ма не можем выйти наружу, потому что не знаем кода, но все равно то, что снаружи, – настоящее.

Раньше я не понимал, что не надо злиться из-за того, что мы не можем открыть дверь. Это все потому, что моя голова была слишком маленькой и не могла вместить в себя то, что находится снаружи. Когда я был малышом, то и думал как малыш, но теперь мне уже пять лет и я знаю все.

Сразу же после завтрака мы принимаем ванну. Вода течет такая горячая, что от нее идет пар. Мы наполняем ванну до краев, еще немного – и вода начнет переливаться на пол. Ма ложится на спину и чуть было не засыпает, но я бужу ее, чтобы вымыть ей голову, а она моет мою. После этого мы стираем белье, но на простынях много длинных волос, и нам приходится их убирать. Мы устраиваем соревнование – кто быстрее это сделает.

Мультфильмы уже закончились, по телевизору показывают детей, которые красят яйца для сбежавшего кролика. Я перевожу взгляд с одного ребенка на другого и говорю тихо:

– Вы все настоящие.

– Для пасхального кролика, а не сбежавшего, – поправляет меня Ма. – Мы с Полом любили пасхальные яйца. Когда мы были детьми, пасхальный кролик приносил нам ночью шоколадные яйца и прятал их в разных местах – на заднем дворе, под кустами, в дуплах, даже в гамаке.

– А этот кролик требовал, чтобы ты отдавала ему свои зубы? – спрашиваю я.

– Нет, он приносил яйца бесплатно. – Лицо Ма снова становится скучным.

Я думаю, что пасхальный кролик не знает, где находится наша комната, к тому же у нас нет ни кустов, ни деревьев – они все за дверью.

Сегодня у нас счастливый день: в комнате тепло и у нас много еды, но Ма совсем этому не рада. Наверное, она скучает по цветку. Я предлагаю сыграть в прогулку. Мы идем, держась за руки, по нашей Дорожке и называем все, что попадается нам на пути.

– Ма, смотри, водопад! – Минуту спустя я снова восклицаю: – Смотри! Дикий зверь!

– Ух ты!

– Теперь твоя очередь.

– Ой, смотри, – говорит Ма, – улитка.

Я наклоняюсь, чтобы рассмотреть ее.

– Смотри, огромный бульдозер сносит небоскреб. Смотри, зомби распустил свои слюни.

– Джек! – На лице Ма мелькает улыбка. Потом мы ускоряем шаг и поем «Эта земля – наша земля».

После этого мы кладем на пол ковер, и он превращается в ковер-самолет, на котором мы пролетаем над Северным полюсом. Потом Ма предлагает расслабиться. Мы лежим неподвижно, но я забываю, что шевелиться нельзя, и чешу нос, поэтому выигрывает Ма. Я предлагаю сыграть в трамплин, но она говорит, что больше не хочет сегодня заниматься физкультурой.

– Давай сделаем так: я буду прыгать, а ты – комментировать.

– Нет, извини меня, но я хочу прилечь. – Сегодня она какая-то скучная.

Я очень медленно вытаскиваю яичную змею из-под кровати. Мне кажется, я слышу, как она шипит: «Здравс-с-с-твуй».

Я глажу ее, особенно те скорлупки, которые потрескались или имеют зазубрины. Одна из них рассыпается прямо у меня в руках, и я делаю клей из муки и наклеиваю кусочки скорлупки на разлинованную бумагу, из которой мы делаем гору с зубчатой вершиной. Я хочу показать мою работу Ма, но вижу, что ее глаза закрыты. Тогда я залезаю в шкаф и играю в шахтера. Я нахожу у себя под подушкой золотой самородок. На самом деле это зуб. Он не живой и не сгибается, но его можно разбить, и нам не надо бросать его в унитаз. Это часть Ма, ее мертвый плевок.

Я высовываю голову из шкафа и вижу, что глаза Ма открыты.

– Что ты делаешь? – спрашиваю я ее.

– Думаю.

Я могу думать и при этом заниматься чем-нибудь еще, неужели она не может? Она встает и идет готовить обед. Она берет оранжевую коробку с макаронами. Я обожаю их!

После обеда я изображаю Икара, крылья которого тают на солнце, а Ма очень медленно моет посуду. Я жду, когда она закончит, чтобы снова поиграть со мной, но она не хочет играть. Она сидит в кресле и просто качается.

– Что ты делаешь?

– Думаю. – Минуту спустя она спрашивает: – А что это у тебя в наволочке?

– Это мой рюкзак. – Я повязал себе на шею наволочку за углы. – Я сложил туда наши вещи, которые нам понадобятся снаружи после того, как нас спасут. – Я засунул туда зуб, джип, дисташку, свое и мамино белье, носки, ножницы и четыре яблока на тот случай, если мы проголодаемся. – А там есть вода? – спрашиваю я.

Ma кивает:

– Да, реки, озера…

– Нет, вода для питья. Там есть краны?

– Да, полным-полно.

Я рад, что не надо тащить с собой бутылку с водой, потому что рюкзак и так уже слишком тяжелый. Мне приходится оттягивать узел на шее, чтобы он не мешал говорить.

Ма все качается и качается.

– Когда-то я мечтала о том, чтобы меня спасли, – говорит она. – Я писала записки и прятала их в мешках с мусором, но никто их не находил.

– Тебе надо было бросить их в унитаз.

– И когда мы кричим, никто нас не слышит, – продолжает она. – Однажды я полночи включала и выключала свет, а потом поняла, что никто этого не видит.

– Но…

– Никто нас не спасет.

Я некоторое время молчу, а потом говорю:

– Ты ведь не знаешь, что там есть.

Я никогда еще не видел такого странного выражения на ее лице. Лучше бы она сегодня опять ушла, чем была такой, которая совсем не похожа на мою Ма. Я достаю с полки все мои книги и читаю их: «Объемный аэропорт», «Детские стихи» и «Дилана-землекопа», мою любимую книгу, и «Сбежавшего Кролика». Эту я читаю только до половины, оставляя вторую для Ма. Вместо этого я читаю «Алису», пропуская рассказ о страшной Герцогине.

Наконец Ма перестает качаться.

– Можно мне пососать?

– Конечно, – отвечает она. – Иди сюда.

Я сажусь к ней на колени, поднимаю ее футболку и долго-долго сосу.

– Ну что, наелся? – шепчет она мне в ухо.

– Да.

– Послушай, Джек. Ты меня слушаешь?

– Я всегда тебя слушаю.

– Нам нужно бежать отсюда.

Я с удивлением смотрю на нее.

– И нам придется сделать это без посторонней помощи.

Но она же сама говорила, что мы похожи на людей в книге, а разве можно убежать из книги?

– Мы должны составить план. – Голос Ма звучит очень высоко.

– Какой?

– Если бы я знала! Вот уже семь лет я пытаюсь составить этот план.

– Мы можем разбить стены. – Но у нас нет ни джипа, ни даже бульдозера, которые могли бы их разрушить. – Мы можем… взорвать дверь.

– Как?

– Как это сделал кот в «Томе и Джерри».

– Это хорошо, что ты занимаешься мозговым штурмом, – говорит Ма, – но нам нужна идея, которая сработает.

– Очень сильный взрыв, – предлагаю я.

– Если он будет очень сильным, то мы с тобой тоже погибнем.

Об этом я как-то не подумал. Я выдвигаю другую идею:

– Ой, Ма! Мы можем однажды дождаться прихода Старого Ника и сказать ему: «Посмотри, какой вкусный пасхальный пирог мы испекли, съешь большой кусок этого пирога», а сами его отравим.

Но Ма качает головой:

– Если мы его отравим, то никогда не узнаем кода.

Я думаю так напряженно, что у меня начинает болеть голова.

– Есть еще какие-нибудь идеи?

– Но ты ведь отвергла все мои идеи.

– Прости, прости. Я пытаюсь быть реалистичной.

– А какие идеи реалистичны?

– Не знаю, не знаю. – Ма облизывает губы. – Я все время думаю, как бы нам воспользоваться моментом, когда открывается дверь. Если четко рассчитать время, то сможем ли мы проскочить мимо него за те секунды, пока она будет открыта?

– О, это крутая идея.

– Давай я отвлеку его, а ты в это время выскользнешь наружу. – Но Ма качает головой. – Ничего не выйдет.

– А вот и выйдет.

– Он схватит тебя, Джек, схватит еще до того, как ты добежишь до середины двора и… – Она замолкает.

Через минуту я спрашиваю:

– Есть еще какие-нибудь идеи?

– Эта мысль все время крутится у меня в голове, словно белка в колесе, – произносит Ма сквозь зубы.

В каком таком колесе? В чертовом колесе на ярмарке?

– Нужно его перехитрить, – говорю я.

– Но как?

– Ну, может, так же, как он заманил тебя, когда ты была студенткой, в свой грузовичок, с помощью пса, которого на самом деле не было.

Ма выдыхает:

– Я знаю, ты хочешь помочь, но, может, ты помолчишь немного, пока я думаю?

Но мы думаем, напряженно думаем вместе. Я встаю и, взяв банан с большим коричневым пятном, съедаю его. Коричневая часть – самая вкусная.

– Джек! – Глаза у Ма расширяются, и она говорит очень быстро: – Твоя идея с собакой – отличная идея. А что, если мы сделаем вид, что ты заболел?

Сначала я не могу понять. Потом до меня доходит:

– Это вроде пса, которого не было?

– Совершенно верно. Когда он придет, я могу сказать, что ты заболел.

– Чем?

– Ну, скажем, сильно простудился. Попробуй покашлять.

Я кашляю и кашляю, а она слушает.

– Гм… – произносит Ма. Наверное, у меня плохо получается. Я кашляю громче – мне кажется, что мое горло сейчас разорвется. Ма качает головой. – Нет, так не пойдет.

– Я могу кашлять еще сильнее…

– Ты очень стараешься, но все равно видно, что кашель притворный.

Я кашляю как можно громче.

– Не знаю, – говорит Ма, – наверное, кашель очень трудно изобразить правдоподобно. Тем не менее… – Она бьет себя по голове. – Какая же я глупая!

– Ты не глупая.

– Это должна быть такая болезнь, которую ты мог подхватить только у Старого Ника, понимаешь? Ведь только он приносит нам в комнату микробов, а ведь у него нет простуды. Нет, нам нужно… может быть, что-нибудь в пище? – Она с остервенением смотрит на бананы. – Отчего у тебя могла бы подняться температура? – Ma не спрашивает меня, она хочет понять сама. – Высокая температура, из-за которой ты не сможешь ходить или будешь все время спать.

– Почему я не смогу ходить?

– Если ты будешь все время лежать, то тебе легче будет делать вид, что ты болен. Да, – говорит Ма; ее глаза сияют. – Я скажу ему: «Отвези Джека в больницу в своем грузовичке, чтобы врачи дали ему нужное лекарство».

– Я поеду в коричневом грузовичке?

Ма кивает:

– В больницу.

Я не верю своим ушам. Потом я вспоминаю медицинскую планету.

– Но я не хочу, чтобы меня резали.

– Да нет, доктора ничего не будут с тобой делать, потому что на самом деле ты здоров, понимаешь? – Она гладит меня по плечу. – Это все для того, чтобы обмануть Старого Ника. Он отвезет тебя в больницу, и как только ты увидишь врача – или медсестру, – то крикнешь: «Помогите!»

– Ты сама можешь это крикнуть.

Я думаю, что Ма меня не расслышала. Но тут она говорит:

– Меня с тобой в больнице не будет.

– А где же ты будешь?

– Здесь, в комнате.

– У меня есть идея получше. Ты тоже можешь притвориться больной, как тогда, когда у нас с тобой был понос. Тогда он отвезет нас обоих в больницу.

Ма жует губу.

– Он на это не купится. Я знаю, тебе будет страшно ехать одному, но я про себя буду все время разговаривать с тобой. Обещаю. Помнишь, когда Алиса падала, падала и падала, она все время про себя разговаривала со своей кошкой Диной?

Но ведь Ма все равно со мной не будет. От одной мысли об этом у меня начинает болеть живот.

– Мне этот план не нравится.