Текст книги "Google для разбитых сердец"
Автор книги: Эмма Гарсия
Жанр: Зарубежные любовные романы, Любовные романы
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
Глава седьмая
Саундтрек для разбитого сердца
1. Печаль.
«Goodbye my Lover» – Джеймс Блант*.
«Nothing Compares to You» – Шинейд О’Коннор.
«I Can’t Make You Love Me» – Бонни Райт.
«Ex Factor» – Лорин Хилл.
«All Out of Love» – «Air Supply».
* Предупреждение: содержит печаль в повышенных дозах.
2. Гнев.
«See Ya» – «Atomic Kitten».
«I Never Loved You Anyway» – «The Corrs».
«Survivor» – «Destiny’s Child».
«Irreplaceable» – Бейонсе.
«I Will Survive» – Глория Гейнор*.
«Go Your Own Way» – «Fleetwood Mac».
* Воздействие усиливается алкоголем и танцами в объятиях крутого мачо.
3. Исцеление.
«Sail On» – «The Commoders».
«I Can See Clearly Now» – Джонни Нэш.
«1000 Times Goodbye» – «MegaDeath»*.
«Believe» – Шер.
«Goody Goody» – Бен Голдмен.
* Не рекомендуется к прослушиванию, если вас посещают мысли о мести.
Глаза режет луч света, уши сверлит какой-то отвратительный звук. Язык распух до невероятных размеров. Во рту сухо, как в аду. Я пытаюсь пошевелиться, и это доставляет мне жуткие страдания. Мозг у меня вот-вот взорвется. Ощущение такое, словно меня на полном ходу сбросили с поезда. Или избили ногами и оставили умирать в пустыне. Я чувствую, что рядом лежит какое-то живое существо, чувствую его тепло и тяжесть. Осторожно поворачиваю голову. Под черепом у меня перекатываются булыжники. Прищурившись, я вглядываюсь в знакомые очертания. На кровати рядом со мной лежит Дейв. Воспоминания начинают выскакивать одно за другим, точно карты, которые выбрасывают на ломберный стол. Мучительная вспышка – и вот вязкий туман в моей голове рассеивается.
Я опускаю руку под одеяло и ощупываю свое тело. На мне трусики и футболка клуба «Арсенал». Преодолевая дикую головную боль, я поднимаюсь на локте и смотрю на Дейва. Он похож на маленького сфинкса. Передние лапы поджаты. Прищуренные глаза, и урчит, как трактор. Из-за ярко-зеленых занавесок солнечный свет, заливающий спальню Макса, кажется каким-то нездоровым. Никогда в жизни я не испытывала такой дикой жажды. На полу у кровати – таз, бумажные салфетки, пинта лимонада и упаковка парацетамола. Я хватаю стакан с лимонадом и осушаю его наполовину. Дрожащими руками выдавливаю из пачки четыре таблетки, бросаю их себе в рот и запиваю остатком лимонада. В изнеможении роняю голову на подушку и закрываю глаза. Дейв переступает лапами по одеялу. Отталкиваю его, но он принимает это как заигрывание и пытается устроиться у меня на груди, обметая мой нос хвостом, похожим на метелку для пыли.
– Убирайся прочь, животное!
Спихиваю Дейва с кровати. Он пытается зацепиться за одеяло когтями, но все же оказывается на ковре. От кошачьей шерсти у меня начинается приступ неудержимого чиханья. Я подношу руку к носу и вижу на ней кровавые брызги. У меня болит все до последней косточки. Даже зубы ноют. Господи боже, наверное, я серьезно больна. Закрываю глаза и приказываю себе не думать о неприятном. Но прогнать прочь тяжелые мысли невозможно, ведь я уже видела этот кошмар. Платье стоимостью тысячу фунтов валяется на кресле бесформенной кучей. Корсаж заляпан кровью, перья измяты и подпалены по краям. На пол брошен злополучный букет, тоже закапанный кровью. Все вместе здорово напоминает костюм невесты Дракулы. Вчерашние события оживают у меня в голове во всей своей отвратительной реальности. Во-первых, я видела новую подружку Роба, которая оказалась ослепительной красоткой. Во-вторых, я произнесла на свадебном обеде речь. В-третьих, я поймала букет! Тут воспоминания наносят мне удар под дых, и я испускаю горестный стон. Мой любимый женится! Он разбил мое сердце на тысячи мелких осколков.
Я унижена, разбита, уничтожена. Лежа на спине, пялюсь на паутину, затянувшую дальний угол комнаты. На минуту забыв о своих бедах, пытаюсь найти следы хоть каких-то попыток приукрасить убогий интерьер и не нахожу ровным счетом ничего. В туалете с шумом сливается вода. Макс вежливо стучит в дверь и предстает передо мной собственной персоной. На нем джинсы и линялая футболка. Я поворачиваю голову, чтобы вперить в него скорбный взгляд умирающей героини. Он ухмыляется и садится на кровать.
– С добрым утром! – жизнерадостно произносит он.
– Помоги мне, – шепчу я.
– Что, совсем хреново?
– Будь я кошкой, попросила бы меня усыпить.
Макс убирает волосы с моего лба. Рука у него прохладная.
– Может, принести тебе поесть?
– Если хочешь меня доконать, приноси.
Глаза мои наполняются слезами. Я смотрю на собственные руки.
– Может, все-таки съешь тост или что-нибудь в этом роде?
Я качаю головой.
– Платье превратилось в хлам, – вздыхаю я.
Мы оба смотрим на бесформенную кучу на кресле.
– Из него получится отличный костюм для Хеллоуина, – заверяет Макс.
– Роб женится, – роняю я.
– Ну и фиг с ним.
Макс ложится рядом со мной и кладет мою голову себе на плечо. Довольно долгое время мы не двигаемся. От Макса пахнет хвойной зубной пастой. Легкий ветерок раздувает кошмарные зеленые занавески. На улице истерически лает собака.
– Это ты меня раздел? – внезапно спрашиваю я.
– Кто ж еще? Горничной под рукой не оказалось.
– И лифчик тоже ты снял?
– Да, Вив, я позволил себе подобную дерзость.
– А трусы оставил.
– Я надел их снова после того, как хорошенько тебя оттрахал.
– Ты в своем репертуаре.
– Вив, да ладно тебе. Какие уж тут трахи. Вчера я ухаживал за тобой, как мать родная.
– Спасибо.
– Не стоит благодарности.
– Я хочу сказать, спасибо за все. Если бы не ты, вчера я бы совсем пропала.
– Да ничего особенного вчера не произошло.
– Ага. За исключением того, что выставила себя полной идиоткой.
– Скажешь тоже…
Макс погружается в задумчивое молчание и добавляет:
– Конечно, ты вела себя немного… экстравагантно. Но тебе это идет.
Мы снова погружаемся в молчание. Я слушаю, как ровно и размеренно бьется здоровое сердце Макса. Сознание собственной беспомощности приводит меня в ужас и парализует. Прежде я всегда знала, в каком направлении двигаться. В этом была моя сила. А сейчас передо мной тупик. Я чувствую себя совершенной развалиной. И полностью завишу от другого человека. От Макса.
Я смотрю на его безмятежное лицо. Веки его опущены, рот слегка приоткрыт, он сладко похрапывает.
– Макс! – кричу я.
Он моментально просыпается.
– Что?
– Не бросай меня.
– А… никогда и ни за что.
Он треплет меня по щеке, немного слишком рьяно.
– Я имею в виду, не бросай меня сейчас. Мне так паршиво… я и правда серьезно больна.
Макс поднимается на локте, пристально смотрит на меня и слегка хмурится.
– Этот парень не стоит таких терзаний, – безапелляционно изрекает он.
Я открываю рот, чтобы возразить, но Макс прижимает к моим губам палец.
– Признаюсь, вчера ты здорово накуролесила, – говорит он. – Но все равно в твоей заднице больше обаяния, чем у всех прочих баб, вместе взятых. А теперь повтори это.
– Что повторить?
– Этот парень не стоит таких терзаний, и в моей заднице больше обаяния, чем у всех прочих баб, вместе взятых.
– Я не собираюсь повторять подобный бред, – говорю я и тут же слово в слово воспроизвожу кретинскую тираду Макса.
– А что до твоей болезни, то она называется «похмельный синдром» и не представляет угрозы для жизни, – заявляет он. – Скоро все пройдет, мы с тобой отправимся в «Игл»[7]7
То есть в типичный лондонский паб.
[Закрыть] и закатим шикарный воскресный обед.
Мой желудок, вдохновленный подобной перспективой, болезненно сжимается, лимонад подкатывает к горлу. Макс снова ложится и кладет мою голову себе на грудь.
– Напрасно ты воображаешь себя целителем, который лечит при помощи заклинаний, – лепечу я. – Я могу сто раз сказать: «Он не стоит таких терзаний», но сердце мое все равно будет обливаться кровью. И что ты на это скажешь?
– Что самое верное лекарство от разбитого сердца – пуля в лоб, – ухмыляется Макс.
Я обиженно поворачиваюсь к нему спиной и сжимаюсь калачиком, как ребенок.
Он обнимает меня за плечи и шепчет на ухо:
– Знаешь, мой богатый опыт подсказывает, что это не смертельно…
– Не знала, что у тебя богатый опыт по части любовных переживаний. Кто это разбивал тебе сердце?
– В последний раз это сделала девушка, которую я увидел в кафе неподалеку от станции метро «Ройял оук».
– И как она с тобой поступила?
– Не обратила на меня ни малейшего внимания. Ей было не до того, она целовалась со своим парнем.
– А, так ты с ней даже не знаком, – фыркнула я.
– И все же мне было чертовски больно. Ты что, не знаешь, что сердечную боль могут причинять стихи, музыка и все такое прочее?
– Очень возвышенно.
– Особенно музыка в стиле кантри. Но это сладкая боль, и, когда ее испытаешь, твоя собственная ситуация начинает казаться не такой уж паршивой. Знаешь песню «Когда ты меня бросила?».
– Название не предвещает ничего хорошего.
– А песня классная. А еще я балдею от одной песенки «Air Supply». Сейчас, дай вспомнить… «Я живу теперь один, голова у телефона, думаю о тебе до одурения», – начинает утробно завывать Макс.
– Так ты думаешь, пуля в лоб – самое действенное средство? – торопливо перебиваю я.
– По крайней мере, ты заставишь других людей страдать и мучиться чувством вины, – ухмыляется Макс. – Правда, тебе от этого легче не станет.
– Слушай, а ты никогда не задумывался о карьере психоаналитика?
– Сколько в тебе сарказма, маленькая ведьма. Придется мне его из тебя выбить!
Я невольно улыбаюсь. Потом вспоминаю о Робе. Всякий раз, когда картины вчерашнего дня оживают у меня перед глазами, я начинаю убеждать себя, что в реальности ничего подобного не было. С подобной реальностью я никак не могу смириться. Это мой мужчина. Даже трусы, которые он носит, куплены мной. И постельное белье, на котором он спит, тоже. Он не может жениться ни на ком другом. Мне почти удается убедить себя в этом, и боль в сердце начинает затихать. Но тут я вспоминаю кольцо на изящном пальчике Сэм. Нет, то, что было вчера, это вовсе не бред. Роб действительно женится. Мысль эта пронзает меня. Макс накручивает на палец прядь моих волос. Я устраиваюсь поудобнее, используя его живот как подушку.
– Ты знаешь, он задумал пожениться на Бали, – сообщаю я.
– Паршивец.
– А ведь он плохо переносит жару. Когда мы с ним ездили на Сицилию, он каждый день с двенадцати до трех как труп валялся в номере под кондиционером. Даже ни разу не съездил со мной покататься на пароходике.
– Малахольный паршивец.
– Он жутко боялся, что от яркого солнца у него возникнет рак кожи, даже если он будет пользоваться солнцезащитным кремом. Кожа у него такая нежная и…
Макс смотрит на меня так пристально, словно пытается проглядеть дыру.
– Я хочу написать твой портрет, – заявляет он.
Все те годы, что мы с Максом знакомы, он хочет написать мой портрет, но я упорно отказываюсь. Почему-то мне кажется, что это внесет в мою жизнь какие-то непредвиденные осложнения. К тому же у меня нет ни малейшей охоты позировать. Теперь, лежа на животе Макса, поднимаясь и опускаясь в ритме его дыхания, я думаю о том, что мой мир полностью разрушен и терять мне нечего. А раз так, я могу стать частицей мира Макса.
– Валяй, – бросаю я.
Макс проворно садится.
– Ты правда согласна?
– Правда.
– Здорово… Это так здорово! Начнем прямо сейчас?
– Если хочешь.
Он встает и выскакивает из комнаты как ошпаренный, но вскоре возвращается.
– Да, а как ты себя чувствуешь? Может, все-таки съешь что-нибудь?
– Пожалуй, выпью большую чашку сладкого чая.
Полежав еще немного, я встаю и, стараясь не смотреть ни в зеркало, ни на печальные останки платья, тащусь по коридору в студию Макса. Напротив окна стоит глубокое кресло, обитое серым бархатом. На мольберте ждет девственно-чистое полотно. Рядом с глиняной банкой, полной кистей, разложены тюбики с акриловыми красками. Тут же валяются тряпки, распространяющие больничный запах скипидара. По комнате разлито приятное тепло, пылинки кружатся в лучах утреннего солнца. В углу кучей свален какой-то хлам и предметы непонятного предназначения, у стены стоит велосипед, к которому прислонена одна из недавних работ Макса. На ней изображена обнаженная женщина с невероятно черными волосами. Она томно развалилась на ядовито-зеленом диване. Тело у нее цвета слоновой кости, одна нога согнута в колене, другая вытянута. Тонкие руки закинуты за голову. Соски крошечных грудей в точности такого же ярко-розового цвета, что и красиво очерченный рот. Рассеянный взгляд зеленых глаз устремлен в туманную даль. Она эротична до неприличия. Я смотрю в ее глаза. Они исполнены властности и сознания своей привлекательности. Рядом с ней я особенно остро ощущаю собственное уродство. Макс входит в комнату и останавливается у меня за спиной. Я чувствую на шее его дыхание и поворачиваюсь. Макс вручает мне кружку с чаем. Я делаю глоток. Мы оба смотрим на картину.
– Кто это? – спрашиваю.
– Лула.
– Ты никогда не упоминал о какой-то Луле. Про Мэри Джейн и Стефани я прекрасно помню. А еще ты без конца твердил о какой-то ужасной Бетти…
– Сочной Бетти?
– Насчет этого тебе лучше знать. Но про Лулу ты не говорил ни слова.
– Она всего лишь модель, которая мне позировала.
– Она невероятно красива. Ты уверен, что хочешь писать мой портрет? Рядом с ней я буду смотреться кисло, особенно в состоянии похмелья и в твоей футболке «Арсенал».
– Ты тоже невероятно красива. А футболку ты снимешь.
– И не подумаю.
– Хорошо. Садись сюда.
Он указывает на кресло.
Я касаюсь голыми ногами мягкой бархатной обивки. Макс изучает мое лицо.
– Тебе удобно? – спрашивает он.
Я киваю.
Взгляд у него становится серьезным, глаза темнеют. Он сосредоточенно делает наброски. Смотрит на меня внимательно, словно видит в первый раз, и прикидывает, как два предмета – мое тело и кресло – сочетаются друг с другом. Потом он переводит взгляд на холст. Солнце золотит одну его щеку и длинные ресницы.
– Знаешь, а ты немного похож на имбирный пряник, – изрекаю я.
Макс не удостаивает меня ответом.
– Наверное, это потому, что у тебя кельтские корни, – не унимаюсь я.
– Хм. Да.
Я понимаю, что собеседник из него сейчас никакой. Солнечное тепло, запах краски и царапанье карандаша по бумаге действуют на меня гипнотически. Я зажимаю кружку с чаем между ладонями, смотрю, как Макс работает, и думаю о том, что мы с ним знакомы целую вечность. В свое время его выселили из университетского общежития за то, что он варил в шкафу пиво. А познакомились мы, когда он основал Общество ценителей поэзии, единственным членом которого на протяжении шести недель являлась я. Тем не менее мы исправно устраивали заседания, на которых пили дешевый сидр и читали друг другу стихи. Тогда я наизусть знала «Оду к осени» Китса. Теперь все, что я могу припомнить, – один из глупых лимериков, которые сочинял Макс. Я решаю его продекламировать.
– Жила-была юная девушка из Херн-Хилла, которая использовала динамит в качестве возбуждающего. Ее вагину нашли в Северной Калифорнии, а сиськи – в Бразилии.
– А, поэтическое общество, – улыбается Макс. – Тогда мы были жуткими интеллектуалами.
В следующем семестре к нам присоединилась еще одна пылкая любительница поэзии, студентка первого курса. Очкастая, но довольно хорошенькая, если бы не прыщи, которые выскакивали у нее на носу с удручающей регулярностью. Это не помешало Максу соблазнить ее и потом рассказывать мне, что в постели она завывает, как волчица.
– Помнишь девчонку, которая к нам прилипла? – спрашиваю я. – Как ее звали?
– Понятия не имею.
– Но ты же затащил ее в койку. И говорил, что во время секса она воет.
– Ах, эта. – Макс щурится, пытаясь что-то припомнить. – Кажется, ее звали Джейн.
– А мне кажется, Джанет.
Макс не отвечает. Деловито сдвинув брови, он размазывает по холсту краску. Все-таки это поразительно, думаю я. Поразительно, что мы с ним всегда были только друзьями. По-своему я очень к нему привязана. Он – мой лучший друг, и я сознаю, что как мужчина он довольно привлекателен. Роста он высокого и лицом тоже недурен. Но проблема в том, что я слишком хорошо его знаю. Мне известны все его недостатки. Например, он страшный грязнуля. Как-то раз у него завелись кошачьи блохи, а он просто-напросто не обращал на это внимания. Покупая продукты, он никогда не смотрит на срок годности и спокойно пожирает всякую тухлятину. Изысканное кушанье для него – готовое блюдо из супермаркета, щедро сдобренное горчицей. Моду он считает посягательством на права человека. К тому же он слишком много рассказывал мне о своих подружках и о том, какие фокусы он с ними вытворял. Я знаю, что одна из его бывших подружек до сих пор посылает ему свои фотки в обнаженном виде, а он эти фотки бережно хранит. Но самый главный его недостаток состоит в том, что он художник, а значит, склонен к приступам сумасшествия. Вот сейчас, например, он явно не в себе. Макс откладывает кисть, сует в рот сигарету и смотрит на меня.
– Не возражаешь, если я закурю?
– Не возражаю. Если только ты отдаешь себе отчет, что каждая затяжка увеличивает риск заболеть раком, причем не только для тебя, но и для меня.
– Этим меня не испугаешь, детка. Я не намерен жить вечно, – хохочет Макс и затягивается.
Я наблюдаю, как из ноздрей у него вылетает дым и поднимается вверх, образуя в воздухе знак вопроса. Внимательно смотрю на его нижнюю губу, влажную и красную. Интересно, какое ощущение я испытала бы, коснувшись этой губы своими? Мысль заставляет меня заерзать в кресле.
– Долго еще? – спрашиваю я. – У меня шея затекла.
Макс бросает кисть в глиняную банку и тушит сигарету в какой-то жестянке.
– Готово дело, – сообщает он. – Думаю, мне удалось схватить твою сущность.
Он потягивается и прогибает спину. Рубашка задирается, и я вижу над поясом джинсов полоску темных волос.
– Можно взглянуть?
– Нет. Портрет еще не закончен.
Макс снимает хост с мольберта и куда-то его уносит.
– Идем, одолжу тебе кое-что из вещей, – говорит он, возвращаясь. – У нас явно назрела необходимость посетить паб.
Глава восьмая
Путешествие в прошлое
E-mail: Вивьен Саммерс от Люси Бонд. 7 июля, 06.00
Тема: Спроси Люси
Привет, Вив!
Помнишь, мы говорили, что я могу вести на твоем сайте раздел мудрых советов! Вот убедительный образчик моей компетентности.
Дорогая Люси!
Недавно я выяснила, что мой бойфренд посылает кому-то эсэмэски сексуального характера. Когда я приперла его к стенке, он ответил, что «просто хотел немного развлечься». Потом я узнала, что адресат эсэмэсок – его коллега, сорокалетний мужчина по имени Найджел. Я позвонила ему, и оказалось, что он очень приятный и милый человек.
В следующем месяце мы с моим бойфрендом собирались пожениться, но теперь я в полном смятении. Подскажи, как мне поступить?
М.
Дорогая М.!
Как насчет брака втроем?
Люси
Сейчас утро понедельника, теплое, серое и пасмурное. Моросит мелкий дождь. Я чувствую себя прескверно. В горле першит, глаза болят, нос заложен. Закутавшись в свой синий махровый халат, просматриваю почту. От Роба ничего. Я посылаю сообщение Люси: «Люси, совет прекрасный. Если бы брак втроем стал общепринятым, это решило бы кучу проблем. Вив».
Хотя я больна в хлам, надо готовиться к работе. Я бреду в ванную, подхожу к зеркалу и оттягиваю нижнее веко. Слизистая бледная до жути. Кажется, это признак анемии. Откровенно говоря, удивительно, что я до сих пор не умерла. Я включаю душ и становлюсь под колючие водяные струи. Выдавливаю на ладонь немного фруктового шампуня и намыливаю голову. Считается, что запах этого шампуня действует возбуждающе, но меня начинает тошнить. Я вылезаю из душа, заворачиваюсь в большое полотенце и горблюсь над унитазом. Интересно, с какой стати у меня такое кошмарное похмелье? Вчера мы с Максом всего лишь распили на двоих бутылку красного вина. В десять часов вечера я была трезва как стеклышко. К тому же сразу завалилась спать. Я заматываю мокрые волосы полотенцем и тащусь в кухню поставить чайник. Пока я ломаю голову над тем, что надеть, приходит сообщение от Люси. «Значит, заметано – мудрые советы за мной».
Я завариваю чай и начинаю одеваться. Усилия, которые нужны, чтобы надеть трусы, совершенно меня изнуряют. Меж тем уже восемь пятнадцать. Вне всякого сомнения, я опоздаю. Пожалуй, не стоит вообще идти на работу, решаю я. С чувством глубокого облегчения валюсь на диван с мобильным телефоном в руках.
Выясняется, что в полночь Макс прислал мне эсэмэску. «Ты самая-самая классная». Макс знает, что и когда сказать, этого от него не отнимешь. Поэтому он был и остается моим лучшим другом. Улыбка сползает с моего лица, когда я выбираю свой рабочий номер. К моему удивлению, отвечает Кристи.
– «Барнс и Уорт», отдел подарков. Говорит Кристи. Чем я могу вам помочь?
– Кристи, привет. Это Вив. Ты зачем приперлась на работу в такую рань?
– Привет, Вив. Дело в том, что я решила начать новую жизнь.
Так, значит, Кристи больше не намерена врываться в офис ровно в десять и завтракать на рабочем месте, потому что утром она не успела даже влить в себя чашку чаю.
– Я решила, сейчас самое время сконцентрироваться на карьере! – сообщает она, сопровождая эти слова хихиканьем. По всей видимости, ее амбициозные планы не стоит принимать слишком серьезно.
– Рада за тебя. Послушай, я…
– Скажу тебе честно, после того как я получила это устное предупреждение, я подумала – катись оно все к чертям, – перебивает Кристи. – Уволюсь сама, и пусть радуются! Но на выходных я все хорошенько обдумала и поняла, что это не выход. Кристи, сказала я себе, пора показать всем, чего ты стоишь.
– Отлично. Уверена, у тебя все получится. Послушай, Кристи, ты не могла бы сообщить, что меня сегодня не будет. Я жутко простудилась и, если доберусь до работы, пожалуй, склею ласты. Если кому-то я нужна, пусть звонит по мобильному.
– Хорошо. Только это лишнее.
– Что лишнее?
– Изображать, будто ты охрипла. Вив, если в этой конторе есть человек, перед которым тебе нет надобности притворяться больной, так это я.
– Но я действительно больна!
– Кто бы в этом сомневался.
– К твоему сведению, у меня анемия и, судя по всему, начинается ангина.
На это сообщение Кристи вновь отреагировала сдавленным хихиканьем.
– Хорошо, Вив. Я скажу, что тебя сегодня не будет.
– Слушай, там у меня на столе целая кипа бумаг. Сумеешь в ней разобраться?
– Ну… попытаюсь.
– Ты помнишь, что нужно подготовить сертификаты безопасности на зонтики, маникюрные наборы и африканские бисерные ожерелья?
– И все это сегодня?
– Сейчас утро, так что времени у тебя предостаточно.
– Ладно.
– Позднее я позвоню тебе и узнаю, как идут дела.
– Хорошо, Вив. Надеюсь, что твоя болезнь не затянется.
– Пока, Кристи.
Нажимаю «Отбой». Эта нахальная девчонка успела меня утомить.
Я откидываюсь на подушку и натягиваю на глаза затемняющую маску. Если бы мне удалось проспать несколько часов, наверняка стало бы лучше. Но как только я концентрируюсь на дыхании, пытаясь дышать как можно медленнее, мой мозг затевает знакомую пытку. Все мои мысли о Робе, и с этим ничего нельзя поделать. К тому же сквозь маску проникает свет, а на улице шумят машины. Я встаю, одеваюсь и выбегаю на улицу. Надо успеть на ближайший поезд до Кента.
Оказаться на широких тротуарах этого маленького зеленого городка – все равно что совершить путешествие в прошлое. Поворачивая на улицу, на которой живет бабушка, я возвращаюсь в детство. Дом стоит в самом конце глухого и тихого переулка. Краска на стенах сильно облупилась, и вообще вид у дома не слишком презентабельный. Тем не менее он кажется мне приветливым и гостеприимным. В переулке какой-то парень учит маленькую девочку кататься на двухколесном велосипеде. Оба с любопытством смотрят на меня. Я вспоминаю, как дедушка учил меня кататься, велосипед точно так же вихлялся из стороны в сторону, а дед держал его за седло. С тех пор прошло тридцать лет. Гравий дорожки хрустит у меня под ногами. Звоню в колокольчик, пытаюсь заглянуть в дом сквозь застекленное оконце в дверях и снова звоню. Если окажется, что бабушки нет дома, я этого не вынесу. Наверное, надо было предупредить ее о своем приезде. Жаль, подобная мысль как-то не пришла мне в голову. Под палящим солнцем мое хлопковое платье начинает липнуть к телу. Может быть, бабушка в саду, догадываюсь я. Переступая через упавшие яблоки, я подхожу к калитке, но в саду никого нет. Я снова звоню в колокольчик, долго и упорно, при этом почти уверенная в том, что дом пуст. На этот раз до меня доносятся шаги, и за дверями угадывается знакомый силуэт. Возясь с замком, бабушка приговаривает:
– Подождите, прошу вас! Подождите немного!
Наконец дверь распахивается.
– О! Вив! Как я рада!
Она прижимает меня к себе так крепко, что я ощущаю прикосновения ее костлявых ключиц. Ласково касается моего лица рукой, и я улавливаю легкий цветочный аромат ее крема.
– Вот сюрприз! – восклицает она. – Мы ждали тебя вчера!
Очень забавно, что она говорит «мы». Дедушка умер два года назад. В то утро бабушка принесла ему чашку чая и полчаса болтала с ним, прежде чем его упорное молчание заставило ее насторожиться.
– Да, я знаю. Прости, – киваю я.
Бабушка с улыбкой смотрит на меня, ожидая объяснений. Но не могу же я сообщить, что не могла приехать, потому что мучилась похмельем. Я вытираю потные руки о подол платья. Проходит несколько мгновений. Мы стоим в холле, где пол устлан старым ковром, стены увешаны выцветшими фотографиями, а в воздухе носятся призраки и воспоминания.
– Главное, ты все же приехала. Я так рада, так рада, – повторяет бабушка.
Она скользит по моему лицу изучающим взглядом, потом вновь заключает меня в объятия.
– Вив, идем скорее! Идем! Наконец-то ты дома.
Вслед за ней я спускаюсь по лестнице в кухню, замечая, как крепко она цепляется за перила при каждом шаге. Вздувшиеся вены у нее на руках похожи на спицы сломанного зонтика.
– Уверена, ты с удовольствием выпьешь кофе! – восклицает она.
В детстве ее привычка громогласно восклицать по любому поводу выводила меня из себя. На улице она могла неожиданно остановиться и заорать во всю глотку: «Смотри, какая красота!», указывая на висящую на кусте паутинку или что-нибудь в этом роде. «Давай скушаем по пирожному, детка!» – предлагала она как раз в тот момент, когда все мое внимание было поглощено какой-нибудь телевизионной передачей. Помню, я ужасно стеснялась, что из школы меня забирает пожилая леди. Мне так хотелось, чтобы у меня была такая же мама, как у моих друзей, – молодая, стильно накрашенная, на высоких каблуках. Но каждый день бабушка в своем платье-балахоне стояла на игровой площадке, несмотря на все просьбы дожидаться меня в машине. И каждый день я пыталась проскользнуть мимо, сделав вид, что не имею к ней никакого отношения.
В кухне, как всегда, царит запах сушеных трав. Связки этих самых трав свисают с потолка вместе с сетками, наполненными красными яблоками. Я сажусь на скамью за массивным дубовым столом и смотрю в сад. Солнечные лучи играют на дорожках и на кустах разноцветной герани. Бабушка, тихонько насвистывая, приводит в действие свою кофейную машину – пугающе древнее сооружение из трубок. Машина начинает сердито шипеть и кашлять, но в конце концов выдает порцию превосходного капучино.
Бабушка садится напротив, расправив на коленях складки своего синего льняного платья. Ее глаза, устремленные на меня, лучатся от счастья. Мы молча прихлебываем капучино. На верхней бабушкиной губе остается белая полоска.
– Сад в этом году хорош, как никогда, Вив, – сообщает она. – Каждый день распускаются новые розы.
Я ставлю чашку на стол.
– Твои розы всегда были хороши.
– Но этот год какой-то особенный! Такой красоты ты еще не видела! – Бабушкино лицо сияет. – А запах! Это что-то божественное!
Я окидываю взглядом сад. Лужайку давно не подстригали, под деревьями – груды неубранных сухих листьев.
– Тебе здесь не одиноко? – спрашиваю.
– Милая, неужели ты считаешь, что старики любят говорить о своем одиночестве?
– Конечно нет. Просто я подумала… Твоя жизнь сложилась так, как тебе хотелось бы?
– Я стараюсь не думать о том, что все могло быть как-то иначе. От подобных размышлений нет никакого толку.
– Значит, ты ни о чем не жалеешь?
– Ни о чем. Я живу в мире с собственной душой. Мне не в чем себя упрекнуть. И я совершенно счастлива.
Бабушка водит пальцем по царапине на столе.
– А почему ты вдруг об этом заговорила? – спрашивает она, внимательно глядя мне в глаза. – Ты что, о чем-нибудь жалеешь?
– Да, – киваю я.
– Ох, я совсем забыла, у меня же есть имбирное печенье.
Бабушка встает, чтобы принести печенье. Я замечаю, что двигается она скованно, и почему-то это меня раздражает.
– По телефону ты сказала, что Роб нашел другую женщину? – спрашивает она, роясь на полках буфета.
– Нашел… – вздыхаю я. – И собирается на ней жениться.
Подбородок у меня начинает дрожать, и мне приходится опустить его на сложенные ладони. Бабушка ставит на стол тарелку с печеньем, несколько секунд с сочувствием смотрит на меня и неуверенно спрашивает:
– И ты… очень переживаешь?
– Еще бы. Я чувствую себя никому не нужной. Обреченной на вечное одиночество.
– Потому что ты хотела выйти за него замуж?
– Я должна была выйти за него замуж… три месяца назад.
Бабушка испускает тяжкий вздох и отводит взгляд в окно.
– Ой, погляди, погляди! – восклицает она. – Вот там, на ветке, крапивник!
Как всегда в таких случаях, я вздрагиваю и начинаю испуганно озираться по сторонам. Бабушка успокоительно берет меня за руку.
– Дорогая, я знаю, сейчас тебе кажется, что настал конец света. Но поверь мне, вскоре ты поймешь, что все не так страшно.
Мы смотрим друг другу в глаза, и мои начинают наполняться слезами. Что касается бабушкиных, они поражают голубизной и ясностью. Она крепко сжимает мою руку и поглаживает ее.
– Очень скоро ты поймешь, что твой Роб – самый обыкновенный засранец.
От неожиданности у меня перехватывает дыхание.
– Ба!
– И в этом нет ничего из ряда вон выходящего, – продолжает она. – Засранцев вокруг полным-полно!
– Ты не должна употреблять такие слова.
Она улыбается, очень довольная произведенным эффектом.
– И ты не должна так говорить о Робе. Я его любила… То есть я и сейчас его люблю.
– Слушай, да зачем он тебе сдался! Ведь ты у нас красавица, умница и вообще просто прелесть! Стоит только захотеть, найдешь себе дюжину мужиков.
– Но мне нужен он!
– Понимаю.
Бабушка проводит пальцем по краям чашки, собирая молочную пену, и облизывает палец.
– И насколько я тебя знаю, ты сможешь его вернуть, если захочешь. Зачем, вот в чем вопрос.
– Я выйду за него замуж и рожу ему детей, – быстро рапортую я.
– Ты и правда этого хочешь? – роняет она, грустно глядя в пространство.
– Ба, похоже, ты забыла, сколько мне лет. Тридцать четыре, к твоему сведению! Роб – единственный человек, когда-либо сделавший мне предложение. Скажу тебе честно, мужчины не выстраиваются в очередь у моих дверей.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?