Текст книги "Завещание старого вора"

Глава 7
Фартовое дельце

Весь последующий день майор Рогов пребывал в возбужденном состоянии. Ему представилась возможность выйти на след Якова Шамардова, бежавшего из заключения, и на его банду. Не призрачная, как это зачастую бывает в сложном деле, а вполне осязаемая, совершенно реальная. Упустить такой шанс было бы непростительной ошибкой. В другой раз он может не появиться. Судьба почти никогда не бывает столь щедрой.

Александр Федорович должен был подобрать человека, который сумел бы сыграть уголовника. Кандидат должен был быть артистичным, способным вжиться в роль криминального типа так, как если бы он в действительности был таковым. Блатные нутром чувствуют чужака, распознают малейшую фальшь, заприметят всякое неверное движение, их не проведешь. Своего они определяют по взгляду, движению лицевого нерва, тембру голоса, походке. Это как отпечатки пальцев. Завести себе другие невозможно, с ними рождаются.

Подходящий человек на примете у майора Рогова был – капитан Петр Кобзарь, прослывший мастером перевоплощений. На его счету было немало успешных операций по внедрению. Особенно блистательно Петр проявил себя во Владимире. Там ему удалось стать своим в банде домушников, за которой кроме взлома квартир числилось еще четыре убийства. Столь же успешно он действовал в Ярославле: выдал себя за серьезного вора и сумел проникнуть в банду налетчиков, грабивших железнодорожные составы. Через неделю их взяли с поличным, непосредственно во время ограбления.

Петру не нужно было даже особо выдумывать. Зачастую он просто играл самого себя. Биография у него выдалась сложной, вмещала беспризорное детство и непутевую юность с двумя отсидками.

О его подлинной роли в управлении знали всего лишь четверо, и Рогов был одним из них. Личное дело Кобзаря хранилось отдельно от других, в сейфе у начальника. Привлекался Кобзарь на самые сложные дела, и о его тайной второй жизни не догадывались даже в семье. Жена считала, что муженек работает на Тишинском рынке сапожником. Он действительно держал там мастерскую, куда нередко захаживали уголовники всех мастей.

Это заведение в должной мере оценили не только эти темные личности, которые нередко находили там кров, но и оперативники. Они, не вызывая никаких подозрений, могли пообщаться с Кобзарем буквально на глазах у многошумного базара. Сотрудники уголовного розыска расплачивались с сапожником бумажными купюрами. Они ставили на них отметку о предстоящей встрече, которая была понятна одному лишь хозяину мастерской.

Рогов достал банкноту и изобразил на самом ее уголке цифру «7», что означало: «Встретимся на конспиративной квартире ровно в семь». Александр Федорович положил ее в карман и подошел к одноэтажному каменному строению, в котором размещались сапожная мастерская и склад, пристроенный к ней. Здесь же, за перегородкой, находился закуток, где Петр Кобзарь встречался со своими приятелями.

Этот добродушный, гостеприимный человек невольно располагал к себе своей непосредственностью. Блатные любили бывать у него, чувствовали себя здесь в полнейшей безопасности и в минуты откровений, расслабленные заботой хозяина, говорили ему то, чего не сказали бы даже на допросе с пристрастием.

В этот раз в его каморке таился ушлый блатной с погонялом Квасник, подозреваемый в убийстве своей сожительницы. Об этом он ни с кем не говорил, что только усиливало подозрения на его счет, лишь глотал горькую и нервно покуривал.

Поначалу оперативники хотели взять его прямо в сапожной мастерской. На то у них имелись свои причины. Ведь арестовывать столь опасного бандита в толпе, прямо на Тишинском рынке, было бы куда сложнее. Рынок он знал хорошо, мог ускользнуть. Но благоразумие победило. Сотрудники уголовного розыска учли, что сапожная мастерская при этом провалится и репутации Кобзаря будет нанесен непоправимый ущерб. Им следовало набраться терпения и дождаться, когда Квасник выйдет за территорию рынка.

За сапожной мастерской круглосуточно велось наблюдение. На двух соседних прилавках работали оперативники, заменившие настоящих продавцов. Для верности за выходом наблюдали еще двое.

Рогов знал, что перед самым закрытием рынка будет проведена милицейская проверка с осмотром всех помещений. Она устраивалась регулярно и не должна была вызвать никаких подозрений. Квасник вынужден будет покинуть сапожную мастерскую, чтобы его не обнаружили, а уже за пределами рынка оперативная группа осуществит задержание бандита.

Через открытую дверь были видны двое рабочих. Один из них был почти старик, второй – совсем юнец. Оба активно постукивали молоточками и вели незамысловатый разговор, поминали недобрым словом какого-то Сидора. В хозяйские дела они не лезли и вряд ли подозревали о том, что блатной, находившийся в соседней комнате, уже три дня находится под наблюдением сотрудников уголовного розыска.

В левом углу за низким столиком сидел Петр Кобзарь и сапожным ножом ловко вырезал по трафарету подошву.

Он увидел Александра Федоровича, зашедшего в мастерскую, но не прервал своего занятия, аккуратно отложил изготовленную заготовку в сторонку, взял следующую и спросил:

– Что вы хотите?

Два сапожника, старый и молодой, продолжали постукивать молоточками. Дело у них спорилось. На посетителя заведения они даже не взглянули. Он был одним из многих, кто заглянул в мастерскую за текущий день.

– Шнурки бы мне черные, – ответил Рогов. – Такие, чтобы не длинные и не короткие. Один из моих вдруг порвался в самый неподходящий момент. Спешу на работу, затягиваю, а он – хрясь! И на два неровных куска. Так и пошел я с незашнурованным ботинком, думал, с ноги слетит, так торопился, – вполне искренне посетовал майор. – Ничего, кое-как обошлось.

Петр Кобзарь вытер ладони о ветошь и сказал:

– Да, это бывает. – Он снял с гвоздя шнурки и протянул их Рогову. – Вот, возьмите, в самый раз будет. У меня у самого такие, очень крепкие.

– Спасибо, – сказал Александр Федорович, забрал шнурки, вытащил из кармана банкноту и протянул ее Петру.

Тот аккуратно развернул купюру, увидел семерку в верхнем углу, кивнул и отсчитал сдачу, причитающуюся Рогову.

Тот положил шнурки и деньги в карман и вышел из сапожной мастерской.

На конспиративной квартире Петр Кобзарь появился точно в назначенное время. Теперь в нем не было ничего от прежнего сапожника, вырезавшего подошвы и продававшего шнурки. В проеме двери стоял фартовый. От его внешности шибануло удачливостью и благополучием. Клетчатый шерстяной пиджак с квадратными плечами был сшит точно по фигуре. На ногах смятые в гармошку сапоги, на них напущены широкие брюки. Такой дорогой наряд по нынешним временам мог позволить себе далеко не бедный человек.

Не дожидаясь приглашения, Петр уверенно перешагнул порог, а когда дверь за ним захлопнулась, спросил, блеснув золотой фиксой:

– Что-то срочное, гражданин начальник?

– Отставить блатняк! – сурово произнес Рогов.

– Есть отставить! – немедленно отозвался Петр.

– Да, кое-что имеется.

Они прошли в комнату, устроились на диване, дружелюбно прогнувшемся под их тяжестью.

Майор Рогов чуть помолчал и проговорил:

– Тут вот какое дело. По нашим оперативным данным, в Москве объявился Шаман.

Кобзарь понимающе кивнул, давая понять, что предельно внимателен. О Шамане он был наслышан.

– Подобраться к нему непросто. Он хитер, недоверчив, опасность чувствует за версту, прямо как старый матерый волк. Нам известно, в какой катран Шаман ходит играть. Мы можем взять его там, но этого нам мало. Нужно обезвредить всю банду, желательно повязать ее во время очередного дела.

– Есть какой-то план?

– План-то у нас имеется, но довольно рискованный, – в некоторой задумчивости произнес майор. – Тут все будет зависеть от твоего желания. Согласишься ли?

Петр слегка постучал по диванному валику, обтянутому мягкой кожей, и подумал, что он вполне заменит подушку. Отдыхать на таком диване удобно. Прилег бы сейчас на нем и проспал беспробудно последующие.

Всю предыдущую ночь Кобзарь резался в карты с залетным домушником из Ярославля, имеющим странное погоняло Штиблет. Этот бродяга играл очень умело, строил комбинации, легко запоминал расклады. Поначалу Петру даже показалось, что он имеет дело с искусным шулером, выдававшим себя за домушника. Кобзарь враз проиграл пять тысяч!

Он знал немало шулерских финтов и приемов, присмотрелся к его рукам и убедился в том, что тот играет в лобовую, на удачу, всецело полагаясь на хорошую память. Петру потребовалось немало времени, чтобы выйти в ноль, а уже к самому утру ему удалось наказать домушника на десять косых.

Но этого ему было маловато. Неудовлетворенными остались оба и решили перенести игру на следующий день, который обещал выявить победителя.

Наверняка Штиблет сейчас отсыпался перед предстоящей игрой. Может, он даже подготовил несколько хитростей, чтобы взять реванш. Парень сообразительный и честолюбивый, оставаться в минусе не привык, а потому даже скромную потерю денег переживал болезненно. Кобзарь хотел убедить его в закономерности вчерашнего проигрыша.

– Я согласен, – сказал он и поинтересовался: – Что надо делать?

– То, что у тебя получается лучше всего. То есть врать, кидать понты, припугнуть, если что, переть нахрапом.

Петр невольно улыбнулся и заявил:

– Понимаю. Вы предлагаете мне опять поработать под прикрытием.

– Точно! Ты всегда был смышленым малым.

– План таков. Ты должен внедриться в банду Шамана. С твоей помощью мы надеемся взять их всех.

– Буду не против, если все это выгорит, – сказал Петр и равнодушно пожал плечами. – Дело привычное.

– Сегодня вечером Шаман должен быть на катране, в Марьиной Роще. Я бы хотел, чтобы ты туда пошел. Сыграешь с ним в картишки, как ты умеешь, удивишь его.

Предложение прозвучало неожиданно. Сегодняшний вечер у него был занят. Но если вопрос стоит таким вот образом, то встречу с домушником Штиблетом придется перенести. Надо будет только подыскать подходящую причину.

Молчание Петра Кобзаря майор Рогов расценил по-своему, слегка нахмурился и спокойно произнес:

– Ты можешь отказаться. Я тебя прекрасно понимаю. Дело опасное, очень рискованное. Ведь ты не на прогулку идешь, а на встречу с матерым бандитом. Он ведь как зверь, на инстинктах живет!

– Нет, речь не о том. Я прекрасно осознаю опасность. Просто сегодня у меня встреча на другом катране. Я там одного обул, а он решил отыграться. Не пойти не могу, иначе меня не поймут.

– Тоже верно, – ответил Александр Федорович, чуть подумав. – На каком катране у тебя встреча?

– На Разъезде. Дом там такой с ажурными балкончиками.

– Знаю, – сказал майор Рогов. – Рядом на углу еще цветочная лавка стоит.

– Все так.

– В какой квартире игра?

– В пятой, на втором этаже.

– Во сколько?

– Договорились на девять.

– Сделаем вот что. В этом самом доме на третьем этаже один мой клиент проживает. Давно его нужно взять. Подозревается в скупке краденого. Мы его не тревожили, ждали, когда к нему настоящий налим заплывет. Но теперь это уже не имеет значения. Предстоящая операция для нас важнее. Где-то часиков в семь мы нагрянем к нему с обыском, устроим основательный шум, постараемся, чтобы весь подъезд его услышал. На катран в этот день уже ни один блатной не зайдет. К чему им рисковать?

– Годится, – с улыбкой согласился Кобзарь. – Вполне подходящая причина. Но одному идти мне в Марьину Рощу не с руки. Катранщика я тамошнего не знаю, меня кто-то из завсегдатаев порекомендовать должен.

– Не переживай, тебя отрекомендуют. – Тут кто-то позвонил в дверь. – А вот, кажется, он и пожаловал. Ты сиди здесь, – сказал майор Рогов, поднялся и быстрым шагом вышел из комнаты в коридор.

Английский замок щелкнул два раза. Прозвучал короткий скрип отворяемой двери.

В следующее мгновение раздался негромкий голос с легкой хрипотцой:

– Наше вам с кисточкой, гражданин начальник. Я не припозднился?

– Не переживай, пришел вовремя. Проходи!

Дверь захлопнулась, а затем в зал в сопровождении майора Рогова вошел человек, в котором по ужимкам, взгляду, снисходительной улыбке и жестам сразу угадывался матерый блатной. Держался он уверенно. Кобзарю сразу стало понятно, что этот тип здесь бывал не единожды. Взгляд оценивающий, острый, запоминающийся.

– Это и есть твой крестник, гражданин начальник? – спросил Лапоть и с некоторым изумлением посмотрел на Кобзаря, шагнувшего навстречу ему. – Да у него наколок больше, чем у папуаса. Если они все правильные, то такой человек в рекомендациях не нуждается. – Он пожал протянутую ладонь, расписанную перстнями, и осторожно добавил: – А вот если не в масть картинки набиты, то блатные их вместе с кожей сводить будут.

– Не переживай, – с усмешкой заявил Петр Кобзарь. – Твое дело меня представить, а дальше я сам за себя отвечу.

– Чалился?

– Приходилось.

– Где?

– В Нижнем Тагиле, в Инте.

– Вот как. Это серьезно. Как обзываешься?

– Погоняло Козырь.

– Да, вижу, что на козырного потянешь.

– На козырного не претендую, но и дешевым фраером никогда не был. Ты меня бродягам представишь, как оно и положено, потрешься на катране немного для виду, а потом можешь сваливать. Дальше мое дело.

– Заметано.

– Катранщика как зовут?

– Башка.

– Слышал я о нем, – сказал Кобзарь. – Разберусь. Пошли!

Юность свою Кобзарь провел лихо. За ним числились три побега из-под стражи, последний из которых закончился тяжелым ранением в живот. Еще два пореза на руке во время стычки с сокамерниками и кривой рубец на груди – метка от заточки, задевшей аорту.

Тогда он даже не предполагал, что именно этот удар перевернет всю его жизнь. Петр пережил клиническую смерть, с неделю пролежал без сознания, а когда воскрес, то жить так, как раньше, не захотел.

В него будто бы вселился другой человек, не мирившийся с арестантским прошлым. О своих тюремных сроках Кобзарю теперь хотелось позабыть. Сознание, перестроившееся за время болезни, заставляло думать совершенно иначе, приняло какой-то непонятный крен, к которому следовало привыкать и приспосабливаться. Он испытывал невероятное чувство признательности к врачам, сделавшим невозможное, сумевшим выходить его, не желавшим видеть в нем преступника.

Вместе с благодарностью к Петру пришло осознание того, что его прежнего больше не существует. Старая кожа обветшала и расползлась на куски. Под ней появилась новая, едва окрепшая, в которой ему предстояло жить далее.

Находясь под присмотром двух красноармейцев в клинике, Кобзарь все более укреплялся в правильности выбранного пути.

Еще через несколько дней он поправился окончательно, был убежден в правильности своей новой веры и обратился красноармейцу, сидевшему подле него:

– Послушай, приведи ко мне кого-нибудь из начальства. Поговорить нужно.

– Кого-то из врачей? Тебе плохо, что ли? – сочувственно спросил красноармеец.

– Подлечили меня, со мной все в порядке. Хотелось бы с кем-нибудь из уголовного розыска перетереть. Мне есть что сказать.

Надзиратель, простой курносый парень с крупными конопушками на лице, посмотрел на своего подопечного с интересом.

– Не положено. Да и нет здесь никого, – безразличным тоном произнес он, старательно показывая свое равнодушие к этому уголовнику.

– Послушай, хлопец, это очень важно. Если позовешь, так еще и поощрение получишь.

– Не положено!

Только после настойчивой мольбы Кобзаря, пустившего в ход все свое красноречие, парень сдался и сказал своему напарнику, чтобы тот привел кого-нибудь. Дескать, заключенный хочет сделать признание.

Ждать пришлось недолго. Минут через пятнадцать в палату вошли два человека. Первый из них был в матросском бушлате, на затылке бескозырка. Далеко в комнату он проходить не стал, остался подле дверей. Второй смотрелся позначимее. Этот худощавый мужчина с бледным лицом и бородкой, росшей клинышком, был одет на военный манер, но с определенным фасоном. Его френч имел мягкий откидной воротник, накладные карманы и большие блестящие пуговицы. Брюки-галифе были заправлены в высокие сапоги из мягкой кожи.

– Что у тебя там? – добродушно поинтересовался он.

– Мне надо бы того человека увидеть, который тут решения принимает.

Худощавый мужчина неожиданно широко улыбнулся и произнес:

– Так уж получилось, что из старшего начальства сейчас здесь только я. Так что ты там хотел? Выкладывай! Не дрейфь. – Он сел на стул, стоявший рядом с койкой, и добавил: – Только давай покороче, братец, у меня еще дела имеются.

– Так вы уполномоченный?

– Надеюсь. – Его улыбка стала еще шире.

– Гражданин начальник, я домушник.

– Ты меня не удивил, – заявил человек с бородкой и усмехнулся. – Ты давай поконкретнее говори.

– Не могу я больше жить так, как раньше.

– И чего же ты хочешь?

– Измениться хочу.

– Это дело, – серьезно проговорил собеседник Кобзаря. – Тюрьма – серьезная штука. Она кого угодно изменит. Я по себе это знаю. Сам сидел!

– Я вот что хотел сказать… Я ведь подыхал, а меня сюда привезли и вылечили. Если бы не врачи, то я так и сдох бы на цементном полу. И ни одна гадина даже свечку за спасение моей души не поставила бы.

Худощавый мужчина как-то значительно посмотрел на всех людей, находившихся в палате, и произнес:

– Видите, товарищи, вот так и рождается новый человек. Мы еще контру не всю разбили, а урка уже к светлому будущему тянется. Скоро таких, как он, будет много! И что ты хочешь?

– Я бы хотел быть полезным Советской власти.

– Эка ты куда загнул! Откуда такое желание?

– Уверен, что правда на вашей стороне.

– Задал ты мне задачу. Так чем ты хотел бы заниматься?

– Сволочей разных ловить.

– Ах, вот оно, значит, как. Только я тебе хочу сказать, что разных сволочей в этой жизни много, к великому моему сожалению. Но за решетку сажают не всех их, а только преступников, которых мы как раз и ловим.

– Вот и я про то! Хотел бы с вами преступников ловить.

Уполномоченный потеребил кончик бородки и произнес:

– Весьма неожиданное заявление. Прямо тебе хочу сказать, ошарашил ты меня! Вот только куда тебя, такого красивого, приспособить? Ты ведь весь расписан, прямо как картинная галерея какая-то.

– Гражданин начальник, я все осознал, возьмите меня, не прогадаете!

Человек во френче думал недолго.

– Как тебя зовут? – спросил он.

– Петр.

– Уговорил ты меня, Петр. Вижу, что есть в тебе дар убеждения. Это уже хорошо. Ты можешь быть нам полезен. – Худощавый мужчина с бородкой клинышком повернулся к матросу, неподвижно стоявшему у дверей, и произнес: – Вот что, Александр Максимович, возьми его в штат, пусть поработает.

– Товарищ Дзержинский, так он же уголовник! На нем клеймо ставить негде!

– Новое время пришло. Людям нужно доверять. Я ведь тоже в тюрьмах побывал, с уголовниками не однажды встречался. Среди них есть немало людей, которые могли бы стать полезными нашему делу. Важно правильно провести воспитательную работу.

– Да у него и образования никакого нет, – не сдавался матрос.

Феликс Эдмундович призадумался на минутку и произнес:

– Без образования, конечно, в нашем деле никак нельзя. Такая работа знаний требует. Вот что мы сделаем. Как только подлечится, отправим его учиться куда-нибудь в милицейскую школу. Ты ведь, товарищ Трепалов, начальник столичного уголовного розыска. Петр у тебя служить будет. Вот ты и решай, где ему ума набираться. Договорились?

– Да, товарищ Дзержинский, – угрюмо пробурчал матрос.

– Вот и хорошо, – произнес Феликс Эдмундович. – Будь здоров, Петр! – сказал он, поднялся и скорым шагом вышел из комнаты.

За ним, едва поспевая, устремился Александр Трепалов. Он остановился у дверей, неодобрительно посмотрел на уголовника, лежавшего на кровати, покачал головой и выскочил из палаты.

Минут двадцать они ехали в дребезжащем трамвае, в вечернее время наполовину пустом, а потом проходными дворами добирались до места через деревянные закоулки Марьиной Рощи.

– Пришли, – объявил Савелий, указав на тесный дворик, разгороженный на неправильные квадраты бельем, развешанным на веревках.

Сумерки ложились на город постепенно, понемногу, но здесь, в малом дворике, отрезанном от больших улиц дощатыми стенами, вечер уже сгустился до темноты.

По периметру двора теснились обыкновенные низенькие постройки из хлипких досок. На их крышах торчали дымовые трубы. Немного в сторонке, будто бы стесняясь таких неказистых соседей, стоял деревянный двухэтажный дом с высоким основанием из красного кирпича, большими окнами с резными наличниками. Над ним возвышался мезонин в форме восьмигранника. В прежние времена это была помещичья усадьба, в нынешнее – перенаселенное неуютное жилье. Через тонкую материю, занавешивавшую пару окон, пробивался тусклый свет. Видимо, в помещении горела керосиновая лампа.

Больше по привычке, чем по долгу службы, затявкала с угла двора потревоженная худая облезлая дворняга. Исполнив свой сторожевой долг, она лениво зашагала под лестницу.

– Нам туда, – сказал Лапоть и ткнул пальцем на дом с мезонином.

Савелий потянул за дверную ручку, одолел сопротивление тугой пружины и вошел внутрь. Где-то под потолком верхнего этажа горела лампа. Ее убогий свет позволял кое-как ориентироваться в густом полумраке. Однако Лапоть зашагал вверх по лестнице совершенно уверенно, как человек, не однажды здесь побывавший.

На самой последней ступени, выдавшей длинную писклявую ноту, он остановился, подождал чуть отставшего Кобзаря, а потом спросил:

– Ну как, ты готов?

– Постучи, – невесело пробурчал Кобзарь и вышел прямо под свет лампы.

Савелий три раза через равные интервалы стукнул в дверь и ободряюще произнес:

– Не дрейфь! Все будет путем.

– Меньше языком чеши! – заявил Петр, строго глянув на него.

Дверь открылась неожиданно и совершенно бесшумно. В низком проеме, сильно согнувшись, стоял высокий сухощавый мужчина лет сорока с сумрачным, недоверчивым взглядом. Свет, падающий сбоку, хорошо освещал его костистое лицо с крупным пористым носом. Длинная худая шея с остро торчащим кадыком делала его похожим на какую-то хищную птицу.

Неожиданно сумрачное лицо подобрело. Плотно сжатые губы, готовые какую-то минуту назад изрыгнуть проклятия, неожиданно разлепились и застыли в добродушной улыбке.

– Лапоть! Не ожидал я тебя увидеть. Ты же вроде бы не собирался сегодня приходить.

– Да как-то так вот вышло. Ноги сами сюда побежали.

– Проходи, – сказал хозяин, распахнул дверь пошире, давая возможность гостям пройти внутрь, без особого интереса глянул на Кобзаря, стоявшего рядом с Лаптем, и осведомился: – А это кто с тобой?

– Корешок мой давний, погоняло Козырь, – живо ответил Савелий. – Тоже в картишки хочет переметнуться.

– Козырь, стало быть. – Башка внимательно посмотрел на добродушно улыбающегося Кобзаря. – Что-то я не слышал о тебе. Откуда будешь?

– Отсюда! А я вот о тебе слышал, – напористо проговорил Петр Кобзарь. – Мне про тебя Прохор Мотня рассказывал.

Губы катранщика опять разлепила добродушная широкая улыбка, показавшая отсутствие двух зубов в глубине рта.

– Что же он про меня говорил?

– Называл тебя правильным бродягой.

С Прохором Матвеевым, известным среди блатных как Мотня, Кобзарь познакомился с месяц назад, когда работал под прикрытием на пересылке в Нижнем Тагиле. Именно тогда Мотня упоминал в разговоре, что его лучший друг катранщик Башка проживает в Москве и держит в Марьиной Роще катран. Это был тот самый счастливый случай, доказывающий, что никогда не следует пренебрегать информацией, пусть даже она и кажется пустячной. Кто бы мог подумать, что эти сведения могут пригодиться именно сейчас.

– Когда ты его видел?

– За пару дней до того, как его повязали. Обещал он меня с тобой свести, чтобы я в картишки мог перекинуться. Да оно вот как вышло.

– Заходи! – сказал катранщик и чуть отступил в сторонку. – Здесь путевым людям всегда рады.

Петр вошел в комнату, оказавшуюся светлой и довольно просторной. Здесь стояли старый, основательно поцарапанный пузатый шкаф, такой же комод и широкая кровать, занимавшая едва ли не всю стену справа от входа.

В середине комнаты за столом сидели три человека и мерили новых гостей заведения внимательными взглядами, как если бы пробовали на вес содержимое их карманов. Убедившись в том, что те заряжены как подобает, они расплылись в довольной улыбке.

Все трое одеты были броско, по блатной моде: в белые рубашки и полосатые брюки из тонкой шерсти. Но у двух коренастых парней, блондина и рыжего, сидевших по левую сторону стола, отсутствовал тот шик, который был в наличии у долговязого субъекта, расположившегося справа.

Кобзарь тотчас угадал в нем Шамана. Воротничок рубашки у него лежал как-то по-особенному, стрелки на брюках, поддерживаемых ремнем из добротной качественной кожи, выглядели очень острыми. Было видно, что он любит дорогую одежду и умеет ее носить.

– Здорово, бродяги, – весело произнес Кобзарь и собрал в ответ скупые кивки. – Меня Козырем называют.

– Представляться не будем, не на смотринах, – за всех ответил Шаман.

– Вольному воля, – легко согласился Кобзарь. – Так что, сыграем в свару?

– Бросай кости, – заявил Шаман и показал на свободный стул.

Петр Кобзарь аккуратно пододвинул его к столу и сел.

– Кто сдает? – спросил он.

– Начнем с тебя, – проговорил Шаман, сунул руку в темно-коричневую холщовую сумку, вытащил из нее нераспечатанную колоду карт и протянул ее Кобзарю. – Раздавай. Сейчас посмотрим, что ты за Козырь такой, – произнес он под довольные улыбки подельников.

Петр распечатал пачку, вытряхнул на ладонь колоду и почувствовал фалангами пальцев бумажный глянец. Он знал, что сейчас держит в руках свою удачу. Так бывает. Она нередко чувствуется совершенно четко. Карты всегда действовали на него успокаивающе, в них заключался некий психотерапевтический смысл. Для других мужиков таким средством служит стакан водки или жаркая ночь с марухой. Но ему достаточно было лишь раскинуть пасьянс, чтобы вернуть себе прежнее умиротворенное состояние.

Сотрудника уголовного розыска, работающего под прикрытием, уже нет. Теперь он вор, удачливый и любящий риск. Карты показывали класс человека, раздающего их, ложились точно перед игроками. Шмякнула о стол неполная колода.

Кобзарь неторопливо, как и следовало искушенному человеку, поднял одну свою карту. Он сохранил должную невозмутимость, когда на него глянул бубновый туз. Второй картой шел крестовый. Петр понимал, что в проигрыше не останется. Теперь игра его.

Он внимательно посмотрел на партнеров, стараясь не пропустить ни одной перемены на их лицах. У парня, сидевшего справа, слегка дрогнула бровь, явно выдавая его неудовольствие. У того, который находился напротив, вспыхнули азартом глаза.

Безмятежным выглядел лишь Шаман. Ни торопливости в руках, ни сатанинского блеска в зрачках, ровным счетом ничего такого, что указывало бы на эмоциональное состояние этого человека. Перед Кобзарем сидел сильный противник. Петр сразу понял, что именно он и будет его основным конкурентом.

– Затемню, – проговорил сосед слева, не притронувшись к картам. – Ставлю двести.

Он вытащил из кармана аккуратно сложенные купюры и положил их на стол.

Петр Кобзарь, в отличие от большинства игроков, в свару никогда не открывал три карты сразу. Достаточно двух, а там, под конец игры, когда подойдет твой черед, можно открыть и третью, а потом уже и решить, что следует делать.

Парень рассчитывал поднять банк, шел на риск, запугивал соперников. Вот только вряд ли это могло ему помочь.

Несколько лениво, как если бы делал одолжение, Шаман проговорил:

– Поднимаю до трехсот.

Он вытащил из кармана тугую пачку купюр, отсчитал три сотни рублей и небрежно, как если бы деньги его не интересовали вовсе, скинул их на стол.

– Я пас, – заявил парень с фиксой и без сожаления сбросил карты.

«На блатного не потянет, скорее всего, из дешевых. Нахватался по верхушкам, но строит из себя матерого уголовника», – подумал Кобзарь.

В какой-то момент Петру захотелось открыть третью карту и посмотреть, что же подкинула ему судьба. Но двух тузов на руках было вполне достаточно для того, чтобы поднять банк.

Он переборол искушение, аккуратно положил на стол триста рублей и произнес:

– Дальше.

Ликование в глазах соседа слева потускнело.

Еще какую-то секунду назад он строил планы, но сейчас просто сбросил карты и буркнул:

– Я пас.

Шаман внимательно прощупал Кобзаря взглядом, видимо, прочитал на его лице нечто обнадеживающее, и с готовностью полез за деньгами.

– Ставлю тысячу сверху, – столь же равнодушно объявил он.

Деньги пошли серьезные.

Петр Кобзарь был заряжен прилично. Во внутреннем кармане его пиджака покоились пять тысяч рублей. Вполне достойная сумма. На нее можно было хорошо кормиться месяца четыре, да еще и на водку кое-что останется. Терять такие деньги было жаль. Встретившись с Шаманом взглядом, Петр почувствовал, что тот его испытывает, проверяет, не дрогнет ли он.

На столе у Кобзаря лежала еще одна неподнятая карта. Она могла быть обыкновенным пшиком, не стоившим даже рубля. Шаман смотрел на него так, как если бы целился между глаз из винтовки с оптическим прицелом.

Попугать, значит, захотел? Ладно, тогда будет тебе игра!

Петр вытянул из кармана пачку денег, аккуратно положил ее на стол и заявил:

– Здесь пять тысяч. Можешь пересчитать. Поднимаю!

– Вот так даже! Силен! – похвалил его Шаман, едва заметно улыбнулся и добавил: – А ты настоящий бродяга, умеешь масть держать. Сколько там нужно, чтобы вскрыть?

– Давай посчитаем, – с готовностью отозвался блондинистый парень и потянулся к деньгам.

– Оставь, без надобности, – вдруг проговорил Шаман и отбросил карты в сторону. – Твой банк, Козырь! Хорошее начало, крепко откусил. А на третью карту ты взглянуть не желаешь?

– Мне теперь это без надобности, – сказал Петр и сгреб ворох рассыпающихся банкнот.

– Вижу, фарт тебя любит. Ты где рога мочил? – спросил Шаман.

– Сперва в Нижнем Тагиле, потом в Инте, – равнодушно отвечал Кобзарь, выдержав тяжеловатый взгляд блатного.

– А первая ходка где была?

– Во Владимире.

– И когда сел?

– По малолетке еще. Потом поумнел. С тех пор обхожу хозяина стороной.

– В Нижнем Тагиле, говоришь. – Шаман чуть помолчал и продолжил: – Тогда ты должен знать Гришуню Валуна. Без него там и мышь не проскочит.

– Гришуню Валуна, говоришь. – Кобзарь аккуратно сложил деньги, разделил их на две пачки, одну вернул во внутренний карман, а вторую положил перед собой. – Не знаю я такого. А вот тихушника Гришку Торпеду встречал. Ему потом на пересылке в Чите ливер порезали. Шаман, ты бы оставил свой блудняк. Я ведь давно уже не малолетка, чтобы на такие понты повестись. Я тебе под шкуру не влезаю, и ты меня не трожь.

Шаман вдруг широко, добродушно улыбнулся и произнес:

– Ладно, не гоношись. Вижу, ты человек грамотный. Забудем про базар. Давай, мечи карты! – Шаман посмотрел на блондинистого типа, вытащил из сумки новую колоду, а старую, как совершенно ненужную вещь, швырнул в урну.