Текст книги "Охотник"

Глава 23. Маршрут человека

Более тщательный поиск случаев нападения медведей на людей заводит меня в тупик. Случаи обнаружения человеческих останков в медвежьем помете – явно не то, чего я ищу. Конечно, убийца мог оставить жертву на съедение медведям, благо они неразборчивы в еде. Но это уж больно похоже на настоящие нападения медведей – ничего подозрительного, не то, что истории с Джунипер Парсонс или с другой погибшей, Реей Симмонс.

Я нахожу информацию про Рею. Ей было двадцать два года, и, видимо, она путешествовала автостопом через всю страну. Родилась в Алабаме, родители понятия не имели, что дочь занесло в Монтану. Похоже, они не общались несколько лет. Об ее местонахождении они узнали из звонка полиции. Какой ужасный, должно быть, телефонный звонок. Рея была одиночкой. С фотографии смотрит девушка-хиппи. Я встречал таких в университете, они изо всех сил пытались найти свое место в мире. Рея пыталась сделать это в самостоятельном походе.

Ее случай выглядит многообещающе, но закономерности пока нет, кроме того, что и она, и Джунипер были молодыми и независимыми женщинами. Может, наш убийца охотится именно за такими, но пока предполагаемых нападений слишком мало, чтобы делать такой вывод.

«Предполагаемых»… значит, кто-то должен был подумать, что это именно медведь… Если в лесу вас убьет медведь и тело не найдут, то считается ли это нападением медведя? Нет, это исчезновение. Туристы утверждали, что слышали крики Джунипер. Рея выбралась на шоссе. А что, если бы криков Джунипер никто не услышал? Оставил бы ее убийца лежать на виду? Или закопал бы? То же самое и с Реей. Если бы она не добралась до дороги, то тоже пополнила бы список пропавших? Меня прошибает озноб – если бы убийце удалось спрятать труп Реи, она не попала бы в список пропавших. Во всяком случае, еще несколько месяцев. Если бы потом ее и принялись искать, то никак не в Монтане. Родители не знали, где она, и, похоже, не волновались по этому поводу.

Мы привыкли к громким сенсациям, о которых говорят по телевизору. Вроде исчезновения мужа или жены при подозрительных обстоятельствах. Или когда дочь ушла из дома, но так и не появилась там, куда собиралась. Все они имеют одну общую черту: тесные семейные связи. Но что происходит с одиночками? С маргиналами? Кого озаботит исчезновение какой-нибудь попрошайки? Люди постоянно пропадают. Наркотики, психиатрические проблемы… Причин множество.

Мне самому неоднократно звонили испуганные родители, чьи дети, уехав в университет, неделями не звонили домой. Обычно это просто такой период в жизни. А бывает, что и нет. Люди – особенно молодые – могут постепенно отдаляться и в итоге вообще прекратить общение. Вспоминается история 23-летней девушки из Калифорнии, найденной мертвой в своей машине на стоянке торгового центра. Никто не то что не сообщил об ее исчезновении, когда ее обнаружили, она была мертва уже три месяца. Она покончила с собой, и ее тело успело разложиться в машине с тонированными стеклами, а мимо, в считаных метрах от нее, постоянно ходили люди.

Я гуглю информацию о пропавших без вести и натыкаюсь на сайт Национального информационно-криминологического центра ФБР и список пропавших без вести – пропавших при подозрительных обстоятельствах. Согласно этим данным, в настоящее время в Соединенных Штатах насчитывается восемьдесят четыре тысячи пропавших.

Твою мать, это же огромное число!

Конечно, у многих из них были проблемы с наркотиками или другие обстоятельства, так что их можно не учитывать. Но восемьдесят четыре тысячи? Это как если бы взял и исчез городок вроде Болдера в Колорадо. Причем это только те люди, о ком хоть раз поинтересовались, позвонив в полицию. Кто знает, сколько наберется людей, у которых нет семьи. Сколько пропавших, о которых никто ничего не знает? Десятки серийных убийц могут делать свое дело, и никто не заметит. Мне становится не по себе. Вероятно, я недалек от истины.

Сколько жертв на счету у убийцы Джунипер? Кто-то еще кроме нее и Реи? Как я могу это узнать? Поиск других точек пересечения приводит к невеселому открытию. В Монтане и Вайоминге больше без вести пропавших на сто тысяч жителей, чем в других штатах, не считая Аляску, Орегон и Аризону. Что за чертовщина? Это может быть связано со способом сбора данных. Одна лишняя графа в формуляре, бывает, искажает статистику.

И тем не менее…

Я открываю сайт информационного бюро по пропавшим Монтаны. Первыми появляются фотографии двух улыбающихся девушек. Под ними фотографии пары индейцев и их дочери. В списке много молодых женщин. То же самое относится к Вайомингу. Я насчитываю не меньше дюжины женщин примерно того же возраста, что Джунипер и Рея. Большинство, если не все, – беглянки, причем многие, без сомнения, скрываются от неприятных ситуаций. Или, что еще хуже, сбежали с не теми мужчинами. Но у меня нет оснований считать, что убийца ограничивается женщинами.

Каждое столкновение с новым массивом данных вызывает у меня трепет. Я даже не могу это описать. В этот раз, глядя на лица пропавших, я испытываю чувство вины. Я достаю из рюкзака коробку с цветными кнопками и оранжевыми отмечаю на карте всех женщин старше восемнадцати лет, пропавших в соседних штатах.

Я делаю новый поиск – сужаю запрос по городам. Удручает, как мало внимания уделяется этим сообщениям о пропавших без вести. Данные крайне скудны. Еще сильнее огорчает, в каком состоянии расследования этих дел – скорее всего все ограничивается их именем в списке и отчетом, собирающим пыль в шкафу. Если у полиции нет доказательств убийства и сведений о подозреваемом, то многих женщин так никогда и не отыщут.

Через несколько минут моя карта уже пестрит оранжевыми метками. Мне неприятно их втыкать, они кажутся мне гвоздями в гробу. Тут я замечаю нечто странное, но не хочу делать поспешных выводов. Для карты данных уже многовато. На счастье, у меня есть портативный видеопроектор. Я подключаю его к ноутбуку и запускаю программу с био– и геокартами, проецируемыми на стену.

Оранжевые точки появляются на экране. Я раскрашиваю округа в зависимости от населенности, чтобы увидеть корреляцию моих меток с плотностью населения. Я не знаю, какие данные полезны, какие нет, и тем более чего недостает. Но, перефразируя постановление Верховного суда о непристойности, я могу сказать, что узнаю закономерность, когда ее вижу.

Я загружаю все переменные в MAAT, чтобы программа сравнила отчеты о пропавших без вести с данными о населении. Заодно нахожу статистику о проценте зарегистрированных пропавших, которые впоследствии благополучно вернулись домой. Это немного сокращает количество случаев. MAAT чертит на моей карте неровную темно-бордовую петлю. Она то уходит куда-то вбок, то возвращается.

Этот график показывает, где число пропавших отличается от ожидаемого при заданном размере населения. Иногда кривая идет вдоль федеральных трасс, иногда нет. Биологам привычно, что графики, описывающие поведение живых существ, могут принимать разные формы. Лосось, возвращающийся вверх по течению, и стадные животные демонстрируют очень линейные закономерности. А вот птицы выписывают петли. Но я смотрю на другую картину. И она мне хорошо знакома. Это повторяющаяся траектория хищника. Я яростно стучу по клавишам в поисках запомнившегося примера. Вот он! Форма не та, зато схожая симметрия. Поведение, создавшее модель на стене, то, в котором прячется убийца Джунипер, явно совпадает с найденным в Сети образцом. Его создатель – эффективный убийца, не менявшийся в течение миллионов лет. Он разработал сложную систему охоты, основанную на том, чтобы всегда оставаться в движении и раз за разом возвращаться в одни и те же места, не вызывая при этом беспокойства у ничего не подозревающей добычи.

Я переключаюсь между шаблонами. Рисунок на стене повторяет рисунок охотничьей зоны большой белой акулы.

Глава 24. Эксперимент со смолой

Аналогии и карты могут представлять опасность, если принимать их буквально. Карта – это просто иллюстрация чего-то. Даже спутниковые снимки не могут подсказать, покрыта ли сейчас эта местность снегом и не размыл ли утренний дождь проселочную дорогу.

Схема передвижений убийцы Джунипер похожа на охотничью модель большой белой акулы, но только из-за сходства их поведения. Большие белые акулы не пытаются скрыть свои убийства главным образом потому, что у тунца нет полиции и он не будет мстить. Тем не менее акулы не охотятся в одном и том же месте, чтобы рыба не запомнила, что это плохое место.

Большое количество убийств – это сигнал системе измениться. Точно так же гора тел подскажет полицейским, что что-то происходит. Помимо осторожности – чтобы не переборщить с количеством съеденной рыбы и не нарушить баланс – акулы используют камуфляж, как и наш убийца. Защитная окраска позволяет большой белой акуле сливаться с морским дном, становиться невидимой при взгляде на нее и сверху, и снизу.

Убийца – не знаю, как еще его назвать, – почти наверняка имеет свой собственный камуфляж. Он, вероятно, не привлекает к себе особого внимания. Пряча тела и выдавая те, которые спрятать не удается, за жертв хищников, он скрывает свое присутствие от добычи, которая, как стадо тюленей, не осознает, что среди них убийца, пока не становится поздно. Еще у акул есть специальный орган – ампула Лоренцини, – позволяющий им чувствовать электрическую активность скрывающейся добычи и видеть сквозь кровь в воде. У убийцы, вероятно, свой собственный набор навыков для поиска жертв. Он выбирает не просто физический тип – он ищет особый вид уязвимости.

Отчеты о пропавших без вести в Монтане и Вайоминге дают информацию только о местных жителях и людях, о которых известно, что они были в этом районе и исчезли. Каждое лето сотни тысяч людей приезжают сюда в отпуск и на сезонные работы. А сколько молодежи бывает здесь проездом, так что их родители даже не подозревают, а иногда и не интересуются, где их дети? Из этого следует, что жертв могло быть намного больше.

Но пока это только предположение. Единственный способ узнать, работает ли модель, – это использовать ее для составления прогноза, который потом можно проверить. Сейчас при помощи МААТ я могу получить приблизительное число людей, которые еще пропадут, и вероятность того, что в течение шести лет мы получим еще одно нападение медведя, похожее на случаи с Джунипер и с Реей.

Шесть лет – долгий срок. Некоторые ученые всю жизнь ждут извержения вулкана, возвращения кометы или какого-нибудь другого редкого события. Самое безумное, о чем я слышал, – эксперимент с каплями смолы, начатый в университете Квинсленда в 1927 году. Вязкость этого материала решили проверить при помощи воронки. С начала эксперимента из воронки упало только девять капель, значит, вязкость смолы в 230 миллионов раз превышает вязкость воды. Дважды падение было зафиксировано веб-камерами, хотя технические проблемы помешали записать момент падения последней капли. Самый длительный эксперимент – это оксфордский электрический звонок. С 1840 года в два металлических колокольчика звонит подвешенный между ними на тонкой нити шарик. Колокольчики подключены к батарейкам, установленным почти двести лет назад. Я видел это своими глазами в Оксфорде, когда ездил туда на конференцию.

Порой наука требует терпения. Но я не могу ждать шесть лет, пока убийца Джунипер инсценирует еще одно нападение медведя. У меня нет и шести дней. Уже начинается учебный семестр, а я и так опаздываю к началу заседаний кафедры.

Я мог бы поехать в Парвел, город неподалеку от того места, где нашли Рею, но следы, скорее всего, давно остыли. Я даже и не представляю, как выглядели бы горячие следы. Все, что я знаю, что ее смерть очень похожа на смерь Джунипер. Теперь мне надо как-то подтвердить хотя бы часть моих подозрений. Эти подозрения – а скорее, предположения – заключаются в том, что убийца Джунипер убивал уже несколько раз и его атаки напоминают атаки животного. И еще я знаю, что детектив Гленн изначально подозревал: убийство – дело рук человека.

Ножи?

А еще мне кажется, что в большинстве случаев тела так и не находят. Итак, все, что мне нужно, – нападение животного, оставшееся неизвестным, и ненайденный труп.

Час от часу не легче.

Я поворачиваюсь к меткам на стене, обозначающим пропавших без вести. Несколько из них попали на широкую фиолетовую полосу – так у меня обозначен маршрут убийцы. Это не значит, что они на его совести. Но если вам известны два участка спаривания тюленей, а также точка между ними, где эти животные пропадают, то разумно предположить, что там охотится акула.

Последний случай исчезновения был зафиксирован семнадцать месяцев назад в городке Хадсон-Крик. Женщина по имени Челси Бучерн была объявлена пропавшей без вести. Ее подруга Эмбер Харрисон заявила полиции, что Челси похищена. По словам Харрисон, они шли через лес, когда Челси исчезла.

Довольно странная ситуация! Я смог найти всего две новости о происшедшем. В первом Эмбер характеризуется как нервная особа, часто противоречащая сама себе. Полиция, не найдя подтверждений злого умысла, отпустила ее. Если читать между строк, то возникает подозрение, что подруги уединились в лесу для употребления наркотиков. Если Эмбер наркоманка, то надежным свидетелем ее не назовешь. С другой стороны, они с Челси были бы идеальными жертвами. До Хадсон-Крик четыре часа езды. Я бросаю все свои вещи в машину и отдаю администратору ключ от номера.

Даже не хочу гадать, что она подумала обо мне, учитывая, что я снял номер всего на четыре часа.

Глава 25. Хадсон-Крик

Хадсон-Крик – это горстка разваливающихся домиков по обеим сторонам шоссе, прилипших к нему, как рачки к гниющей пристани. Будь это экосистемой, я бы счел ее совершенно нежизнеспособной. Шаткие постройки, в которых, похоже, давно не было двуногих обитателей. Судя по множеству линялых надписей «продается», их давно и безуспешно пытаются сбыть с рук. Кое-где я замечаю признаки жизни. Рядом с облезлыми трейлерами сохнет на веревках стираная одежда. Кто-то здесь все-таки живет, если это можно назвать жизнью.

В своих путешествиях я повидал немало бедности. Не всегда она тождественна отчаянию. Я бывал в трущобах, где ночами то и дело гаснет электричество, зато бодро звучит живая музыка. Я навещал поселки из времянок, где новая пара обуви не меньшая редкость, чем «Тесла», тем не менее люди гордо щеголяют в нарядной домотканой одежде. Но Хадсон-Крик безнадежен. Здесь ничего не строят. Признаки борьбы за жизнь здесь отсутствуют. Единственное, что не выбивается из общей картины запустения и разрухи, – это новенькие сияющие автомобили на некоторых заросших сорняками подъездных дорожках. У этих людей сбиты приоритеты.

Или я чего-то не понимаю? Стоит ли вкладываться в благоустройство, зная, что твоя недвижимость неуклонно падает в цене? Может, лучше потратить деньги на средство бегства в никуда с кожаными сиденьями и Bluetooth-аудиосистемой?

Никогда не пойму, откуда у людей деньги на шикарные внедорожники и «Корветы».

Надо полагать, здесь теплится какая-никакая торговля. В былые времена Хадсон-Крик был, наверное, шахтерским поселком или играл важную роль при прокладке железной дороги. А что теперь? Самая что ни на есть дыра.

Тем не менее, если верить построенному MAAT фиолетовому маршруту, велика вероятность, что убийца бывал здесь неоднократно. Ездил по этому самому шоссе, смотрел в окно на разваливающиеся дома, которые сейчас вижу я. Не выглядело ли все это для него разлагающейся тушей, на которой в самый раз попировать?

Городок, где остановилась Джунипер, был уменьшенной версией Хадсон-Крика. Неоновая вывеска ее мотеля перегорела, одна стена обита некрашеной фанерой. Автомастерская Брайсона – скорее, автосвалка, кое-как выживавшая только потому, что ее хозяин не разучился менять резину и масло. Большой грузовик притирает меня то справа, то слева, водитель явно разозлен тем, что я еле тащусь, разглядывая местные красоты. Я прибавляю газу и мчусь туда, где, если не врет GPS, раскинулся центр города.

По пути я миную единственную на много километров новую постройку – большую станцию обслуживания, облюбованную водителями большегрузов. Рядом закусочная, на ее стоянке полно машин. До мэрии еще километра полтора, но жизненный центр городка, похоже, расположен именно здесь. Когда я ищу ответы как биолог, то мне нетрудно определить, с чего начать. Первый звонок я делаю в отделение Службы рыболовства и охраны диких животных или в Фермерское бюро. Попав в другую страну, я начинаю с факультета биологии крупнейшего университета, а потом мало-помалу добираюсь до тамошнего знатока древесной крысы или интересующего меня вида цветкового растения.

Будь я копом, то покатил бы в ближайший полицейский участок и попросил представить меня сотруднику, ведущему расследование. Но из последнего полицейского участка на моем жизненном пути меня выпроводили – хорошо, что не пинками, поэтому этот путь мне заказан. А в неведомом краю, где не доверяют чужакам, у меня в запасе всегда есть надежный способ. Я обхожусь без GPS, хватает пары глаз. Даже в таком невеселом месте, как Хадсон-Крик, я обязательно нахожу то, что ищу.

Неподалеку виднеется крест. Им увенчана церковь, на стоянке рядом скучает старый «Форд Фокус». В какой бы стране, в каком бы городке я ни очутился, как бы далеко ни было это место от цивилизации, я всегда отыскиваю священника, монахиню, имама. Без помощи они не оставят. Я решаю начать задавать вопросы здесь и сворачиваю на стоянку.

На церковном дворе три постройки, соединенные крытым переходом. Я стучу в дверь той, что больше всего похожа на контору, но мне не открывают. Остальные двери тоже заперты. До моего слуха доносится шум газонокосилки. Я сворачиваю за угол и вижу мужчину в футболке, косящего на John Deere поле между церковью и лесом. Я машу ему, и он глушит свой агрегат. У него редеющие седые волосы, он скоро разменяет седьмой десяток. Мы идем навстречу друг другу.

– Чем я могу вам помочь? – спрашивает он, когда мы сходимся достаточно близко, чтобы не кричать.

– Я искал… – Я поспешно оглядываюсь на вывеску у дороги, чтобы понять, какая это церковь. Оказывается, баптистская. – Священника.

– Вы его нашли. – Он вытирает о джинсы грязную ладонь и протягивает мне. – Называйте меня Фрэнком.

– Я Тео Крей, профессор, преподаю в Техасе.

– Профессор? Теологии?

– Нет, биоинформатики. – Начинаю издалека, потому что не знаю, как перейти к сути.

– Это вроде робототехники?

– Нет, сэр. Я биолог, таращащийся в компьютер и иногда выбирающийся в реальный мир.

– Что привело вас сюда?

– Это непросто объяснить…

Он смотрит на часы.

– Могу вас обрадовать. У меня время перерыва, пора выпить чего-нибудь холодненького. Я могу выслушать непростое объяснение и угостить вас тоже. Идемте. – Он проходит мимо меня и манит за собой в контору. – Если в двух словах? – предлагает он через плечо.

– Я хотел поспрашивать о девушке, жившей здесь раньше.

– О ком именно?

– О Челси Бучерн.

Он останавливается и смотрит на меня.

– Что именно вы хотите узнать о Челси Бучерн?

Это сбивает меня с толку. В биологических терминах я описал бы его позу как защитную, а то и враждебную.

Глава 26. Человек с газонокосилкой

Я не знаю, что делать. Но можно сказать правду.

– Я потерял кое-кого при схожих обстоятельствах.

– Потеряли? – Его голос звучит уже не так резко.

– Да. Студентку. Теперь я пытаюсь понять, есть ли связь.

– Связь с Челси? Они были знакомы?

Об этом я как-то не подумал. Это кажется маловероятным, но заслуживает рассмотрения.

– Понятия не имею.

– Тогда почему вы пришли с вопросами ко мне?

– Я никого здесь не знаю. Увидел церковь и подумал, что вы знаете всех местных.

От его недавнего напряжения не остается и следа.

– Теперь понятно. Пойдемте выпьем чаю со льдом, и я расскажу то немногое, что знаю. Челси не ходила в нашу церковь.

Он ведет меня в свой кабинет. Я сажусь на стул напротив его письменного стола, он вынимает из маленького холодильника графин и наполняет два стакана.

Комната небольшая, вдоль стен стоят книжные шкафы. Окно выходит на шоссе. Стены увешаны фотографиями детей – наверное, его собственных – в разном возрасте, здесь же красуются всевозможные призы. На столе стоит ноутбук и валяются блокноты. Фрэнк отодвигает в сторону книгу, ставит передо мной стакан и садится в свое кресло. Он делает большой глоток, потом прижимает холодный стакан ко лбу.

– Раньше у нас было, кому косить лужайку. От желающих помочь отбоя не было.

– Да, я бы скорей ожидал увидеть за таким делом волонтера.

Он усмехается.

– Где их взять в наши дни? – Он издает короткий смешок. – Так кого вы потеряли?

– Ее звали Джунипер Парсонс.

– Девушка, которую убил медведь?

– Она самая. – Я уже готов поделиться своими подозрениями, но в последний момент сдерживаюсь: лучше сначала все обдумать. – Официальная версия такая, но я слышал, что есть кое-какие подозрительные обстоятельства.

– Да? Какие?

– Прежде чем заявить, что это сделал медведь, полиция допросила двоих потенциальных подозреваемых. – Я умалчиваю, что один из этих двоих сидит в этой комнате. – И я слышал, что не все согласны насчет ДНК. – Это чистая правда, даже если «все» – это только я.

– Интересно. А какая связь с Челси?

– Точно не знаю. Просто она пропала при похожих обстоятельствах.

Фрэнк качает головой.

– Челси не пропадала. Она уехала из города. Вместе с подружкой – Эмбер, кажется, – та, конечно, не заслуживает большого доверия. До этого они уже несколько раз сбегали по одиночке. Они вечно связывались с плохими парнями, их к таким так и тянет. В общем, никто здесь не относится к этому серьезно. Челси подалась в бега, вот и все. Бывает.

– Почему тогда ее включили в список пропавших?

– Из-за болтовни Эмбер. Но даже мать Челси ей не верит.

– Так вы думаете, с ней ничего плохого не случилось?

– Думаю нет. По крайней мере не здесь. Здесь как раз от нее были сплошные неприятности. Любила придумывать всякое… Наверное, ей нравится, что некоторые считают ее несчастной жертвой.

– Но не вы?

– Даже не знаю. Она забрала из квартиры все свои вещи, прежде чем якобы пропала. Как-то странно…

– Этого я не знал. – Конечно, если Челси мертва, то убийца мог залезть в ее квартиру и забрать вещи. Уж если ему пришло в голову подбросить шерсть гризли на место преступления, то и до такого он мог додуматься. Фрэнк чего-то не договаривает, но он, кажется, искренне верит, что Челси сбежала из города. Для слуги Господа он недостаточно уважает чад его в лице Челси и Эмбер. Наверное, для него они – очередная парочка безнадежных неудачниц в городке, где святой отец вынужден сам косить церковную лужайку.

– А кто-то еще ее возраста уезжал отсюда?

– Были такие, но немногие. Хотя оно и понятно, здесь не так много молодежи. Мои дети живут в Колорадо и в Вермонте, но я не назвал бы их без вести пропавшими, даже если они не так уж часто звонят.

– Как к этому относится ваша жена? Синдром опустевшего гнезда?

Лицо Фрэнка суровеет.

– Она в Колорадо, помогает старшей дочери – возится с внуками.

Я видел достаточно распавшихся семей, чтобы уловить ключевые слова. Но даже в наши дни, даже в его возрасте баптистский священник не готов признаться первому встречному в семейных проблемах. Немалая часть их работы – консультации по отношениям. То, что он сам не сумел сохранить брак, могло дискредитировать его в глазах паствы.

– Вы женаты? Были близки с Джунипер?

Неожиданный вопрос.

– Я и Джунипер?.. Нет, она была моей студенткой. И ни один из нас не был в браке.

– Простите, чего только ни рассказывают о преподавателях! Не сердитесь.

Я тоже всякое слышал.

– Я не видел ее много лет.

Технически она уже должна была получить докторскую степень и сама учить студентов. Так что такое вполне могло быть. Но теперь… Неожиданная мысль. До сих пор я представлял двадцатилетнюю девушку, смущенно ерзавшую рядом со мной в пиццерии. На фотографиях она выглядела, конечно, немного старше, но я бы не сказал, что действительно взрослой. Ей было двадцать пять. Я, конечно, считаю ее молодой, но не настолько, чтоб привлекать внимание, ведь она уже получила диплом и больше не была моей ученицей. Я гоню эту мысль. Меня привели сюда чувства сродни отцовским, не имеющие отношения к романтическим.

– Вы не знаете, как мне связаться с Эмбер?

– С Эмбер? Зачем?

– Хочу услышать ее версию.

Фрэнк издает тихий стон.

– Та еще штучка! С ней не оберешься беды. Ее даже несколько раз арестовывали. Я бы не советовал верить ее россказням. Честность там не ночевала. Для человека, чья работа помогать людям, ищущим прощения, он излишне склонен к вынесению приговоров.

– Тем не менее это дало бы мне хоть какое-то представление о случившемся.

– Вам виднее. – Он щелкает по клавишам на клавиатуре компьютера и записывает на бумажке номер.

– Раньше я тренировал школьную женскому команду по футболу. Вот, держите.

– Спасибо. – Вставая, я думаю, как его отблагодарить. – Я заметил несколько мешков с удобрениями на улице.

– Да, я стараюсь, чтобы лужайка была зеленой и аккуратной.

– Удивительно, что вам это удается. Как я погляжу, поля вокруг по большей части стоят бурые. Просто чтобы вы знали, это промышленное удобрение, советую применять его втрое меньше. Стричь газон можно будет реже, но трава будет выглядеть не хуже.

Фрэнк с улыбкой распахивает для меня дверь.

– То-то и я смотрю… Это удобрение пожертвовали церкви, не потрудившись оставить инструкцию.

Он снова бредет к газонокосилке, а я возвращаюсь к машине. Я набираю номер Эмбер, вызов переключается на голосовую почту.

– Здравствуйте. Это Тео Крей… Мне надо кое-что с вами обсудить. – Я диктую свой номер и вешаю трубку, не зная, что сказать.

Странное дело, я не могу надиктовать нормальное сообщение, а сам собираюсь обсуждать с ней возможное убийство.

Уже через пару минут мне приходит смс с другого номера:

«это эмбир. встретимся в кингздайнер в 2 часа. 100Ч300Н»

Набор цифр и букв не похож ни на адрес, ни вообще на что-либо вразумительное, но закусочную «Кингз Дайнер» я заметил рядом со стоянкой дальнобойщиков.

Надеюсь, она объяснит мне, что значит этот код и что на самом деле стряслось с Челси.