Текст книги "Охотник"

Эндрю Мэйн
Охотник

Andrew Mayne

THE NATURALIST

© Andrew Mayne, 2017

© Перевод. А. Кабалкин, 2019

© Издание на русском языке AST Publishers, 2019

* * *

Моему другу Гэрри Орстрому за его вдохновляющую поддержку и воодушевленное отношение к науке.

Глава 1. 1989

Лес был какой-то не такой. Только так Келси и могла это описать. Неправильный лес, и все тут. Она смотрела в ту сторону, куда ушел Тревор, не зная, что лучше – пойти искать его или остаться рядом с маленькой красной палаткой и дождаться Тревора, отошедшего в туалет.

Если бы она призналась, что ей страшно, он бы ее засмеял. Келси порылась в рюкзаке в поисках рулона туалетной бумаги, который она стащила из кабинки на заправке в Коноко, в пятидесяти километрах отсюда. Рулон пришлось освобождать от проводов ее плейера, застрявшего среди кассет, которые Тревор записал для нее в Бостонском колледже.

Тревор был долговязым студентом факультета журналистики с копной черных волос и челкой, лезущей в глаза. Они познакомились на вечеринке и подружились на почве любви к прогрессив-року и настольным играм. В первый вечер вдвоем в его комнате в общежитии они слушали Tubular Bells[1]1
  Дебютный альбом (1973 г.) английского музыканта Майкла Олдфидла. – Здесь и далее примечания переводчика.


[Закрыть], резались в «Стратего»[2]2
  Стратего – настольная военно-стратегическая игра для двух игроков.


[Закрыть] и пили вино. Она была уверена, что уже влюблена в него, но ждала два месяца, чтобы признаться.

Родители Келси его невзлюбили. Ее отец, банковский служащий, не мог смириться со словосочетанием «будущий журналист», мать же не переставала ругать себя за собственный первый брак, заключенный в колледже. Оба отнеслись к Тревору как к очередному незначительному увлечению дочери, не более серьезно, чем к мальчишке, сопровождавшему ее на школьном выпускном.

Родители Тревора были в разводе и жили за границей. Он с ними особо не общался, а вскоре и Келси почти перестала разговаривать со своими. На предложение Тревора отправиться в турпоход во время летних каникул она согласилась без колебания. Чтобы подчеркнуть свою независимость от родителей, она только и сказала им, что не приедет на каникулы домой, и игнорировала сообщения, которые они оставляли ей на автоответчике в общежитии. Пошли они к черту.

Прошло две недели, за плечами остались полторы тысячи километров. Теперь, вглядываясь в синюю тьму леса, Келси жалела, что не поехала домой и не попыталась уговорить родителей принять Тревора. Поход оказался по большей части приятным приключением. Но время от времени Тревор проявлял свой вспыльчивый характер, и Келси уже боялась сделать что-нибудь такое, от чего он опять закатит глаза и начнет указывать на ее невежество по части азов туризма и навыков разбивки лагеря.

– Трев? – позвала она, направляясь по тропинке в ту сторону, куда он ушел.

Ответа не было.

– Ты в порядке, дорогой? Я несу тебе бумагу…

Она прошла не больше десятка метров, оглянулась убедиться, что палатка не пропала из виду, и сделала еще несколько шагов.

В лесу день сменялся ночью. Стрекотали кузнечики, какая-то огромная темная птица – сова? – пролетела над головой, возвращаясь домой или отправившись по каким-то своим птичьим делам.

Келси не могла без содрогания вспомнить, как в Аппалачах заметила огромную стаю черных птиц; она указала на них Тревору. Их было так много! Глядя, как они летят по темному небу, Келси в ужасе застыла.

«Это летучие мыши, детка», – объяснил Тревор.

«Летучие мыши?»

«Да. Наверно, где-то поблизости большая пещера».

«Класс!» – ответила она, стараясь изобразить восхищение. Она не спала всю ночь и обмирала от страха от любой тени на стенке палатки.

Но это было ничто по сравнению со страхом, охватившим ее сейчас.

Она добралась до места, где должен был быть Тревор, – поваленные стволы образовали естественное укрытие, где даже она чувствовала себя почти комфортно.

Но его там не оказалось.

Может, пошел обратно другой дорогой?

Она уже почти собралась повернуть обратно, как вдруг заметила кожаный туристский ботинок. Присев, она потянула ботинок на себя.

Он зацепился за корень, как если бы Тревор споткнулся и потерял его. Только Тревора здесь не было. Его вообще нигде не было.

– Трев? – позвала она робко, боясь повысить голос.

Деревья становились все темнее, сумерки сгущались. Келси решила вернуться к палатке, представляя, что там ее ждет улыбающийся Тревор. Она взяла ботинок и заспешила обратно в лагерь.

Палатки не было видно, и она уже была готова запаниковать, но через несколько шагов разглядела в сумерках красную ткань. Палатка на месте, но где ее парень?

– Дорогой? – позвала она.

Однажды он разыграл ее похожим образом, тогда в наказание она оставила его без секса. Она не сомневалась, что он усвоил урок, но все же надеялась, что сейчас это снова его шуточки.

Кейт поставила ботинок перед палаткой и задумалась, как ей быть: подождать, сидя в палатке, или попробовать развести костер.

Разведу костер, решила она.

Она опустилась на колени перед небольшим кругом из камней, чтобы поджечь сухие листья, как вдруг увидела пень, которого раньше здесь определенно не было. Высотой примерно ей по пояс, черный, как ночь, он стоял между двумя елочками, там, где только что – она могла в этом поклясться – было пусто.

У нее перехватило дыхание, она быстро глянула вправо и влево, чтобы убедиться, что не ошиблась. Кода она опять перевела взгляд на пень, его уже не было.

Лес двигался!

Последовал рывок, к ней метнулась тень.

В следующее мгновение она уже лежала на спине и не дышала, придавленная огромной тяжестью.

Ее пальцы вцепились в густую грубую шерсть – из такой же были сделаны кисти, которыми рисовала ее мать. Пахнуло медью и тухлятиной.

Над ней блеснули когти, но понимание того, что произошло, пришло только через секунду-другую, когда она почувствовала, как по холодному животу течет теплая кровь.

Тревор предупреждал ее, что в этих лесах водятся медведи и пумы. Келси понятия не имела, что за зверь на нее напал. Все что она знала – лежа парализованная, истекая кровью, – что она никогда не слышала о животном, которое бы нападало, а потом просто сидело и смотрело, как жертва умирает.

Глава 2. Морозильник

У ученого не должно быть ни желаний, ни привязанностей, только каменное сердце.

Чарльз Дарвин

Хромированная надпись со сколами Ice Machine[3]3
  Ice machine – морозильник, аппарат со льдом (англ.).


[Закрыть] отражает красные и белые сполохи полицейской мигалки. Я стою перед торговыми автоматами мотеля с пластмассовым ведерком для льда в руке, погруженный в свои мысли. Откуда берется вода для этой машины? Из какого-нибудь местного ручья? Она фильтрованная? Попадает ли она в какой-нибудь внутренний резервуар, прежде чем превратиться в кубики льда?

Недавно я прочел статью про новую бактерию, найденную в глубине ледяных пещер. В процессе эволюции она перешла от фотосинтеза к хемосинтезу: буквально стала поедать камни, чтобы выжить. Она может проникать сквозь уголь, применяемый в большинстве фильтров, словно через мягкое мороженое.

Пока не было доказано, вредна ли она для людей, что заставляет меня задуматься, что, вероятно, ее можно применять для растворения камней в почках человека. Так много вопросов…

Вопросы, вопросы… Я едва замечаю визг шин тормозящего за моей спиной автомобиля. Оглянувшись, я вижу бронированный фургон, и стоянка заполняется полудюжиной патрульных автомобилей, за каждым сидят на корточках с револьверами наготове и с прижатыми к плечу карабинами местные полицейские.

– Ложись! – слышится чей-то хриплый шепот.

Мужчина в черных брюках, галстуке и бронежилете прячется за передней дверцей стоящего рядом со мной «Форда Бронко». Несмотря на свой полицейский значок, он не спешит доставать оружие.

Он машет мне, чтобы я убрался.

– Возвращайтесь в вашу комнату!

Все происходит, как в замедленной съемке, но я не могу пошевелиться. Максимум, на что я способен, – это присесть на корточки у машины и выглядывать из-за заднего бампера.

Четверо в черных военных комбинезонах, со скрытыми масками лицами выпрыгивают из задних дверей фургона и бегут к комнатам мотеля напротив нас. Один из них несет толстый металлический цилиндр. Он выбивает замок, дверь распахивается. Двое с револьверами наготове врываются в номер, остальные их прикрывают.

Напряженная тишина.

– Чисто! – раздается крик изнутри.

Один из вооруженных людей выходит на улицу и рукой подает какой-то сигнал, качая головой. За ним выходят остальные оперативники, уступая место троим помощникам шерифа, вслед за которыми в номер мотеля входит высокая женщина в куртке и ковбойской шляпе. У нее загорелое обветренное лицо с разбегающимися от глаз морщинками – это я вижу даже через всю стоянку.

Заглянув в комнату, она возвращается и осматривает машины на стоянке. Она указывает на одну из них, и помощник шерифа диктует ее номер по рации. Все молчат, поэтому его голос разносится на всю стоянку.

Мужчина, велевший мне убраться, расслабляется и выходит из-за дверцы машины. Заметив мое отражение в боковом зеркале, он оглядывается.

– Разве я не сказал вам идти к себе?

– Я… не могу. – Я показываю на помощников шерифа у двери. – Вряд ли они меня пустят.

Ему требуется некоторое время, чтобы осознать услышанное, я тоже продолжаю обдумывать происходящее.

– Твою мать! – Он щурится. – Вы, что ли, доктор Крей?

– Да, Тео Крей. Что здесь происходит?

Его рука касается бедра, там его револьвер. Он не вынимает его, просто кладет ладонь на рукоятку.

Его голос негромок, но отчетлив.

– Доктор Крей, могу ли я для вашей же безопасности попросить вас медленно поставить ведерко и поднять руки, чтобы я их видел?

Я без размышлений следую его указаниям.

– А теперь встаньте на колени.

На мне шорты, так что гравий больно впивается в кожу, но пока я не чувствую боли.

Он подходит ко мне, не убирая ладони с рукоятки револьвера.

– Я встану у вас за спиной, чтобы убедиться, что вы безоружны.

Я слежу за ним краем глаза. Он тянется свободной рукой к другому бедру.

– Могу я ради безопасности надеть на вас наручники?

– Хорошо.

У него оружие, так что я не уверен, что могу сказать «нет». Я слишком испуган, чтобы спросить, почему он считает наручники необходимыми.

Холодная сталь быстро, не причиняя боли, защелкивается на моих запястьях, после чего он спрашивает:

– Я приподниму вам рубашку, хорошо?

– Ладно, – бормочу я.

Мою спину обвевает прохладный воздух Монтаны.

– Теперь я ощупаю карманы.

– Окей.

Он кладет руку мне на плечо, прижимая меня к земле, проводит рукой по моим карманам.

– Что там у вас?

Я в панике, в голове пустота.

– Ключ от номера. Бумажник. Телефон.

– Что еще?

Я боюсь дать неверный ответ.

– Эм… Мультитул[4]4
  Мультитул – многофункциональный компактный инструмент, объединяющий складные пассатижи и дополнительные ножи, отвертки и т. п.


[Закрыть].

Я чувствую запах латекса, когда он натягивает перчатки.

– Можно вынуть все это из ваших карманов?

– Да, да… Конечно.

В кино в таких ситуациях обычно кричат, а этот человек обращается ко мне тоном врача. Он не повышает голоса, он не угрожает.

Он вынимает все из моих карманов и кладет в паре метров от меня. Близко, но мне не дотянуться.

– Вам придется немного подождать здесь, пока мы с этим разберемся.

– С чем разберетесь?

Вместо ответа он подносит пальцы ко рту и громко свистит. Женщина в ковбойской шляпе оглядывается на звук. Прищурившись, она смотрит на меня.

– Крей? – кричит она.

Мужчина кивает, я почему-то тоже киваю.

До сих пор все разворачивалось со сбивающим с толку спокойствием медосмотра. Теперь события разгоняются: все усилия и внимание, раньше сосредоточенные на моем номере в мотеле, теперь как пушечное дуло направлены на меня.

На меня смотрят десятки глаз.

Некоторые очень злые.

Меня внимательно разглядывают. Оценивают.

И я ни черта не понимаю почему.

– Что происходит? – снова спрашиваю я.

Женщина в ковбойской шляпе быстро направляется ко мне. Подойдя вплотную, она смотрит на меня сверху вниз, как на лабораторный образец. На ее поясе посверкивает лезвие кинжала.

– Он пытался сбежать? – спрашивает она, немного растягивая слова, не отрывая от меня взгляда.

– Нет, он был очень сговорчив.

– Хорошо. Доктор Крей, если вы продолжите с нами сотрудничать, то все это скоро закончится.

То, как она это произносит, ничуть не обнадеживает.

Глава 3. Образец

Я ученый. Я наблюдаю. Анализирую. Делаю предположения. Проверяю их. Может, я и умный, но в данный момент этого обо мне никак не скажешь.

В детстве, читая комиксы, я хотел быть Бэтменом – детективом Темным Рыцарем, но больше всего общего у меня было с Наблюдателем[5]5
  Наблюдатели (Watchers) – раса инопланетян, появляющихся в комиксах издательства Marvel Comics.


[Закрыть] – лысым типом в тоге, возникавшим в марвеловских комиксах только для того, чтобы… наблюдать.

Вот и сейчас я наблюдаю за собственной жизнью, как за растущей и спадающей цифровой последовательностью на экране моего компьютера при поиске корреляции.

Детектив Гленн, тот, что был у мотеля, сидит напротив. Мы просто разговариваем. Мы оба избегаем очевидных вопросов вроде того, зачем у меня на руках пластиковые пакеты.

По-моему, технически я не арестован. Насколько понимаю, я сам на все это согласился – не сразу, но постепенно. Кажется, это они и подразумевают, когда говорят, что кого-то задержали, чтобы задать вопросы. Наручники сняли, как только Гленн усадил меня за стол, но пакеты по-прежнему прилеплены скотчем к моим запястьям. Я чувствую себя испытуемым.

Гленн так спокоен, и это обезоруживает, так что я то и дело забываю, как я тут оказался: меня привезли в наручниках на заднем сиденье полицейского автомобиля, на мушке пистолета и под злыми взглядами, которым у меня не было никакого объяснения.

Я наблюдаю за Гленном, он за мной, при этом мы вежливо разговариваем о погоде в Монтане и зимах в Техасе. У него поредевшие светлые волосы и внимательные серые глаза на обветренном лице игрока в бейсбол, угадывающего следующий бросок соперника. Несмотря на шотландскую фамилию, внешне он больше похож на голландца.

Я еще раз пытаюсь узнать, в чем дело, и слышу в ответ всего лишь: «До этого мы еще дойдем. Сначала надо кое-что прояснить».

Я предлагаю прояснить все, что смогу, прямо сейчас, но он отказывается, не проявляя интереса к моим показаниям. Хотя если вспомнить о двух дюжинах стражей порядка, нагрянувших ко мне в мотель, и о том, в каком положении сейчас мои руки и ноги, то есть подозрение, что я им все-таки интересен.

В дверь стучится брюнетка в лабораторном халате. Гленн жестом приглашает ее войти.

Она ставит на стол ящик с инструментами, надевает маску, закрывающую нос и рот.

– Работает? – спрашивает она, указывая на видеокамеру в углу, на которую я не обратил внимания.

Гленн утвердительно кивает.

– Хорошо.

Она поворачивается ко мне и снимает с моих рук пакеты. По всему пакеты были нужны, чтобы сохранить какие-то улики у меня на ладонях. Но какие?

– Мистер Крей, сейчас я возьму образцы. – Она обращается ко мне громко, полагаю, чтоб было лучше слышно на записи.

Она разглядывает мои ногти, показывает их Гленну, тот наклоняется и присматривается.

– Вы очень коротко стрижете ногти. Зачем?

– Хитридиомикоз, – объясняю я.

– Хитро… – Он даже не пытается это правильно произнести. – Это что, болезнь?

– Да. Грибковое заболевание.

Лаборантка роняет мою руку:

– Это заразно?

– Да, – отвечаю я, удивленный ее реакцией. – Если вы земноводное. У меня этой заразы нет. Но я посвящаю много времени изучению лягушек в различной среде. Вот и приходится осторожничать, чтобы не стать переносчиком.

Гленн делает запись в блокноте.

– Вот, значит, для чего вы купили три дня назад новые ботинки?

Я не спрашиваю, откуда это ему известно.

– Да. Все, что не подлежит стерилизации, я уничтожаю и заменяю на новое. Может быть, я перебарщиваю с осторожностью, но некоторые считают, что сокращение численности амфибий связано с тем, что ученые ненамеренно распространяют поражающие их заболевания.

– Вы много путешествуете? – спрашивает Гленн.

– Постоянно. – Не слишком ли много я говорю…

– Изучаете лягушек?

– Иногда… – Я не уверен, стоит ли вдаваться в подробности. Пока что он не проявляет явного интереса, но вдруг это способ развязать мне язык.

Гленн достает из портфеля папку и листает бумаги. Как я ни стараюсь изображать безразличие, содержание некоторых бумаг мне понятно. Это сведения обо мне, найденные в Интернете: данные об образовании и научной работе, статьи, интервью.

Лаборантка при помощи ватной палочки, забирается мне под ногти, она работает очень аккуратно. Я удивлен, что она не знает, что такое хитридиомикоз, хотя, если подумать, она и не должна – она технический сотрудник, пусть и в одежде ученого, ее задача – сбор образцов для судебно-медицинской экспертизы, а не их изучение.

Просмотрев несколько страниц, Гленн озадаченно поднимает на меня глаза.

– Биоинформатика? Вы биолог?

– Не совсем. Это дисциплина на границе между информатикой и биологией.

Как ни старается Гленн прикинуться невеждой, я вижу, что он умен и внимательно слушает, и то, что я говорю, и то, о чем умалчиваю. Так как я не знаю, к чему весь этот разговор, то отвечаю максимально честно.

– Мы применяем вычислительные методы в биологии. Главным образом в генетике. Например, ДНК – до того сложная штука, что ее не понять без компьютеров.

Он кивает.

– Значит, вы, скорее, генетик?

– Нет. Время от времени я занимаюсь ДНК, но это не моя специальность. В настоящее время я работаю в области фенотипической пластичности.

Он косится на лаборантку, та качает головой, тогда он приподнимает бровь.

– Рискну предположить, что к пластику это не имеет отношения.

– Не совсем. – Я вспоминаю свой способ объяснить, чем я занимаюсь, который использую на вечеринках, и лишний раз вспоминаю, что ненавижу разговаривать о работе не с учеными. – Вы занимались спортом в школе?

– Футболом.

– Это привело к набору веса?

– Думаю, килограм десять мышц все еще со мной. – Он смущенно улыбается лаборантке.

Подозреваю, что когда они не допрашивают подозреваемых и не ищут у тех под ногтями улики, то превращаются в обыкновенных коллег со своим профессиональным юмором.

– Такое наращивание мускулов под силу млекопитающим, но не рептилиям, – продолжаю я. – Мы способны резко изменять свою мышечную массу. Когда доминантный самец гориллы получает больше корма, у него повышается тестостерон и растут мышцы и статус в группе… – Я спохватываюсь: – Не хочется вас утомлять.

Гленн мотает голой.

– Что вы, профессор, прошу, продолжайте. Это очень увлекательно.

– Так вот, фенотип – это, в сущности, определяющий нас код ДНК. Пластичность – это его изменчивость. Например, китайские дети вырастают гораздо выше своих родителей, но при этом их ДНК не меняется – в ней уже есть встроенный код, позволяющий адаптироваться к увеличению содержания белка в пище, размера матки и так далее. Или другой пример – ожирение. Мы эволюционировали в среде с ограниченным количеством калорий, поэтому теперь, если не быть настороже, масса нашего тела может утроиться. Вот вам оборотная сторона фенотипической пластичности.

– Выходит, вы ищете здесь животных, способных изменять свое телосложение?

– Да. В основном меня занимают «экс-фибии».

Я ухмыльнулся, сотню раз повторял студентам эту шутку про «бывших», всегда вызывая у них нужную реакцию – недоумение и интерес. Но эти двое смотрят на меня непонимающе.

– Это еще кто? – спрашивает Гленн.

– «Экс-фибии», или, если быть точным, головастики, – спешу я с разъяснением. – Особенно любопытны головастики древесной лягушки. Если в пруду их разводится слишком много, с некоторыми начинают происходить перемены: увеличиваются челюсти и хвост, и из травоядных существ они превращаются в плотоядных каннибалов – маленьких пираний, пожирающих других головастиков. При последующем снижении численности их челюсти и хвосты опять уменьшаются, и они снова становятся прежними счастливыми головастиками, ждущими превращения в лягушек.

Гленну требуется время, чтобы осознать услышанное.

– Интересно. Я понял, экс-лягушки. Их вы и ищете?

– Не совсем. Я изучаю создающую их среду. Не думаю, что это поведение свойственно только головастикам. Оно возможно и на уровне микроорганизмов, и в масштабе человека.

Гленн приподнимает бровь.

– Человека?

– Да. Пример этого, когда в утробе матери один плод забирает питательные вещества у другого, что ведет к разному весу при рождении. Или в случае с «исчезнувшим близнецом»: чуть ли не каждая десятая беременность – это близнецы, но один плод часто поглощает другой. Кто в этом повинен – мать? Или злой близнец? Который, получается, всегда побеждает.

В замкнутой среде, вроде пруда, один организм начинает спонтанно контролировать популяцию, после чего возвращается к нормальному размеру. При достижении популяцией определенного размера появляются сверхищники – доминантные звери на вершине пищевой цепочки: хоть крысы-каннибалы, хоть пауки или даже компьютерные программы.

– Овца, оборачивающаяся волком? – спрашивает Гленн.

Я недолго размышляю.

– Возможно. Хотя у одомашненных животных такое поведение заметить сложнее. Уж слишком они одинаковые в результате целенаправленного отбора. Но у одичавших домашних животных, например у свиней, наблюдается рост разнообразия. То же бывает и в стаях бродячих собак.

– Да, все это крайне любопытно, доктор Крей. – Он оборачивается к лаборантке. – Кэролайн, вы получили все, что нужно?

– Секунду. – Она проводит по моему большому пальцу ватной палочкой и прячет ее в пластиковый пакетик с надписью «правый большой». – Готово.

Она складывает все собранные образцы в пакет, заклеивает его, показывает в объектив камеры и уходит.

Я смотрю на камеру, следящую за мной, какой «Наблюдатель» сидит сейчас с той стороны?

Гленн встает.

– Доктор Крей, если у вас есть немного времени, то мне хотелось бы услышать ваше профессиональное мнение про одному вопросу. Сейчас мы постараемся раздобыть для вас обувь.

Я, конечно, рад, что с рук у меня сняли наручники и пластиковые пакеты, но озабочен тем, как детектив Гленн навострил уши, услышав от меня одно словечко.

ХИЩНИКИ.